4. Метро
Я торопливо семеню по выбеленной сотнями туристов плитке, оставляя за собой страх и волнение. Я справилась.
Делать так, как Она велит.
Это страшнее прыжка с крыши. Попробуйте хоть раз: выйти за рамки закона. Тот, кто испробовал это в подростковом возрасте – купил билет в один конец.
Это можно по телевизору рекламировать.
Ловлю изучающий взгляд. У двери невысокий мужчина в штатском смотрит на меня. Обвисший плащ, неухоженное лицо с внимательными пожелтевшими глазами, готовыми ко всему. «Он не служит здесь», – думаю я, пытаясь не смотреть в его сторону. Я ведь играю сотрудницу реставрационной мастерской сегодня.
– Простите, вы только что… – неловко пытается остановить меня он. Где-то в глубине души я бы хотела, чтобы он поймал меня. Хотела бы, чтобы он спас меня от неё.
Я улыбаюсь, не сбавляя темпа. Это главное, чему нас учит наша профессия: улыбайтесь, даже, если ваш самолет входит в штопор. Улыбайтесь, даже, если вы не собираетесь помогать обратившемуся.
– Вы кажется только что…
На мне маска «все в порядке». Я двигаюсь мимо. Рано или поздно кто-то бы выследил цепочку исчезновений дорогих экспонатов.
– … можно ваши документы?
– Я очень то-о-роплюсь, – улыбаюсь я и выхожу из музея.
И без того тяжелая дверь кажется просто неподъемной.
Он не торопится и, словно нехотя, следует за мной.
Какого черта! Я могла бы уже сидеть в машине, но теперь… теперь я должна пройти мимо, иначе ему станут известны наши номера. Я не могу приводить хвост. Он идет за мной.
Я ныряю в метро. На эскалаторе он даёт мне возможность отдышаться. Нащупываю тонкими пальцами в кармане лучшего друга любой женщины: зеркальце.
Любая женщина делала так.
В роли зеркала заднего вида – пудреница. Я рассматриваю своего осунувшегося опера. Он ищет меня где-то впереди.
Зеркало гораздо более жестоко, чем женский взгляд.
Небритость… невзрачный плащ не скрывающий ворота заношенной рубашки… синяки под глазами… Что не даёт тебе покоя?
Кропоткинская. Библиотека имени Ленина. Подземные дворцы давно свергнутого короля.
Я словно слышу Её голос: «Если вас кто-то заметил – скройтесь. Лучшее место, чтобы спрятать дерево – это лес. Лучшее место, чтобы спрятаться самому – это толпа».
Я ныряю в толпу. Многие годы я стремилась уйти отсюда. Перестать быть такой как они. Как все эти люди, бредущие по переходам в надежде забыть, что у жизни должен быть смысл. Людские реки. Стаи рыб сбивающихся в косяки в страхе перед открытым океаном жизни.
Студенты в наушниках, чтобы не слышать голоса неизбежного будущего, в котором их никто не ждёт.
Офицеры в отставке с научной фантастикой в руках, чтобы не видеть руин разрушенной империи. Холодная война не просто закончилась. Вы проиграли её.
Женщины, одевающиеся «умеренно ярко», чтобы выделяться на общем сером фоне, намекая на ещё не угасшую фертильность [1], но и не быть мухомором в этом тусклом подземелье.
Так легко плыть по течению. Любая рыбка это сможет. Даже самая маленькая. Даже мёртвая рыбка.
Представьте себе реку полную мёртвой рыбы.
Я закрываю глаза. Пусть за моей спиной будет кто угодно, кроме правдолюбивого служаки не желающего пройти мимо моего маленького преступления.
Сколько лет я потратила на то, чтобы стать другой, но сейчас единственное, что может меня спасти – это быть как они.
Я не всегда была такой сильной.
Представьте себе маленькую комнатку, где единственное лицо пышущее жизнью – это плакат Ромы Зверя, кочующий вместе с ней из города в город. Бледная русская снежная пустыня за окном.
Представьте себе четырнадцатилетнюю девочку, погруженную с головой в альбомы Агаты Кристи. Живущую среди копящейся по углам пыли.
Когда у вас нет родителей, с восьми до шестнадцати лет вы погружены в абсолютный тактильный штиль. Никто не прикасается к вам. Словно вы в депривационной [2] камере.
Вы можете быть кем угодно, если у вас нет родителей. Представляться любыми именами, потому что никто не зовёт вас по имени.
Представьте себе девочку, которая гнётся из стороны в сторону, как тряпичная кукла. На которую орут.
Только орут.
Представьте себе девочку, которая забыла свое имя под обзывательствами и оскорблениями своего тренера.
Когда ты занимаешься спортом, в котором в 16 ты считаешься старой, у тебя нет времени думать о том, кто ты на самом деле. Ты то, кем тебя считает тренер.
Ты можешь иметь медаль. Ты можешь сгибаться пополам под тяжестью медалей. Но ты одновременно можешь и не знать, что твоё имя знает весь мир. Если он скажет, что ты неудачница – ты будешь неудачницей.
Представьте себе брекеты.
Прибавьте ортодонтические пластины, которые мешают вам говорить. Которые мешают вам глотать. Умножьте это на тренера, который мешает вам понять, кто вы такая.
Представьте себе девочку, которая не знает что такое поцелуй.
Когда тебе 15 ты влюбляешься во всё, что двигается. Каждую весну твоё сердце хочет вырываться наружу. И при этом в твоей жизни нет ничего постоянного. Ты хочешь целоваться, как акула хочет есть. Но ты боишься обнажить металлическую клетку, в которую закованы твои страшные зубы. Они не примут тебя такой. И ты меняешься.
Ты влюбляешься во все, что угодно. Во все, что угодно кроме собственного отражения. Нет никого более жестокого, чем зеркало. Коса, бледная кожа, грязная от угрей, прыщей и сыпи.
Бесформенное тело, которое невозможно не ненавидеть. Ненавидеть сильнее, чем японка любит Стича [3].
Представьте, она не знает ничего кроме сборов. Перемена мест. Перемена лиц. Перемена имен в паспорте, чтобы участвовать в соревнованиях, в которых ты не имеешь права принимать участия.
Представьте себе толстовку, которая в два раза больше её самой. Эту огромную коттоновую клетку, из которой она не может вырваться.
Представьте себе тряпичную куклу в руках не слишком психически здорового тренера по гимнастике.
Что если в день, когда ей исполнится 16 она не получит подарка? Что если подарком ей будет свобода и однокомнатная квартира, которую она обменяет на айфон. Просто, потому что она не знала сколько он стоит? Что если Он выкинет тебя как куклу, которая стала слишком старой для его игры?
Ваши ценности остались неизменными с 16 лет?
Представьте себе шестнадцатилетнюю девушку, которая наивна как пятилетний ребёнок. Совершеннолетнюю, которую никто не воспитывал
Просто потому, что она не знала, что существуют люди, желающие ей зла.
Когда ты остаешься один на один с этим миром, постарайся не бросить ему вызов. Иначе он сомнёт тебя. Набросит тебе на голову черный полиэтиленовый пакет и отправит на помойку.
Я не могу поверить в то, что я стала тем, кем стала потом.
Я старалась не выдать себя. Не выдать ни страха, ни ненависти. Я старалась стать как все. Слиться с толпой в душном метро. Найти ВУЗ, куда берут детдомовских. Найти работу. Найти свое место в офисе. Стать как все. Чтобы мне перестали задавать вопросы.
Хорошо ли я училась?
Лучше всех.
Хорошо ли я одевалась?
Лучше всех.
Хорошо ли я пресмыкалась на собеседованиях?
Лучше всех.
Она спрашивает меня:
– Как вы относитесь к переработкам?
Я отвечаю:
– Если работа интересная, почему бы и нет. Надо много работать, чтобы сделать карьеру.
Она поднимает бровь вопросительно:
– Вообще-то мы не берём женщин.
Я отвечаю:
– Я буду очень стараться. И вы не пожалеете.
Представьте себе девочку, которая становится взрослой и до сих пор никого не обманывает.
Танцевала ли я на корпоративе с директором?
Чаще всех.
Обсуждала ли я статьи с хэдхантэра?
Каждый день.
Засыпала ли я от усталости стоя, держась за поручень в метро?
Каждую пятницу.
От собеседования к собеседованию. Всё больше обещаний. Все больше становясь одной из них.
Выдуманные резюме – это ваши поддельные паспорта, чтобы работать на той работе, на которой вы не можете работать. Вы можете выдумать ваши прошлые должности, вы можете выдумать, что работали в компаниях, в которых вы никогда не работали, вы можете выдумать себе карьеру. Конечно, только если у вас достаточно развилась фантазия, пока вы плавали в депривационной камере.
Представьте себе девушку в 21 год, которая не знает, что такое поцелуй.
Я обещаю им работать хорошо.
Представьте себе человека, у которого нет друзей и старых знакомых. И он не заводит новых.
Когда у тебя нет никого, кто знал бы тебя, ты можешь быть кем угодно.
Я была секретарем, бухгалтером, логистом, эйчаром, продавцом, помощником руководителя, бизнес-тренером, бренд-менеджером, аналитиком, маркетологом, андеррайтером, айтишницей, коллектором, оценщиком, тестировщиком, корпоративным психологом, пиарщиком, специалистом по работе с оффшорами, специалистом по работе с ключевыми клиентами, копирайтером, девелопером и даже личным диллером.
Чему я научилась? Проходить собеседования и составлять резюме. Это всё, что нужно, если у вас стройная фигура, смазливая мордашка и никакого чувства самоуважения.
Порой мне казалось, что я не перестаю гнуться в гимнастическом зале исполняя прогиб за прогибом.
Я наблюдала за тем, как приходят и уходят сотрудники. Как они забывают, откуда они. Забывают кто они. Как их имена сменяются должностями.
Я натужно смеялась, пытаясь выдавить хоть капельку удовольствия, сидя над очередным коктейлем в пятницу вечером в компании «сослуживцев», в компании «коллег», в компании «девчонок с работы». В компании толстокожих хорошо проинвестированных свиноматок.
Если хотите спрятать свои неудачи, идите туда, где собираются неудачники.
Покупала ли я новый мобильный телефон, как только он появлялся в Связном?
Раньше всех.
Говорила ли я на корпоративном сленге, чтобы поверить, что я настоящий корпоративный ниндзя?
Почти всегда.
Ненавидела ли я себя?
Больше всех.
Я пробираюсь через толпу. Пытаясь не быть слишком суетливой. Мне смешно смотреть на них.
Мне достаточно одного взгляда, чтобы сказать, сколько вокруг меня детей, женщин, стариков и младенцев. Я инстинктивно ощупываю боковым зрением эвакуационные люки московского метро. Я училась этому так долго.
Много поездов ушло с тех пор, как я покинула эти тесные «просторы».
С тех пор как я нашла, где мне жить. И кем мне быть.
Но сейчас, как и прежде, моя дорога к свободе пролегает через частокол студентов, через менеджеров и плохо одетых молодых женщин. Выброшенные приливной волной из своих аквариумов из стекла и бетона, они дрейфуют к окраинам, наслаждаясь редкой возможностью побыть наедине с собой.
Говорят, одежда отражает то, кем человек хочет быть. Эти люди в метро: они либо не знают, кем быть, либо мечтают стать никем.
Это не помешало бы мне сейчас.
Мне нравятся эти сталинские своды. Все создано, словно для великанов. Трубы из камня, как сток канализации, помогают очистить центр города, отводя нечистоты к периферии.
Если ты не знаешь, чего ты хочешь – это то самое место, где ты должен быть.
Я немало времени провела тут, но теперь я великан среди этой толпы акселератов. Оглушительная немота переполненного людьми зала прерывается только скрежетом стали и грохотом составов. Спокойствие зыбко. Стоит только выключить и без того тусклый свет и начнётся паника.
И я на пороге паники тоже, – он не отстаёт.
Когда вы работаете стюардессой, вы должны уметь за 90 секунд погасить панику в группе из 25 человек. Вывести их из опасной зоны либо снизить потери.
Спросите меня, умею ли я создать панику.
Я прошла тысячу тренингов, на которых меня учили, как найти в толпе террориста. Как различать волнение аэрофоба от волнения человека на грани самоубийства. Я умею читать по лицам. Но я не могу успокоиться. Я спалилась и веду хвост.
Спросите меня, знаю ли я, как уйти от преследования.
В древние времена, когда лекарю нужно было прижигать гангрену вернувшемуся с ратного поля воину, у него всегда был выбор: позвать двадцать крепких мужиков со всей деревни, чтобы они держали изо всех сил этого «пациента».
Либо вызвать самую красивую девушку, чтобы она просто держала его за руку.
Это работает.
Теперь вы знаете, зачем на борту каждого самолёта нужны стюардессы. Теперь вы знаете, почему они должны быть красотками.
Спросите меня, сумею ли я открыть щиток, запертый на проволочку и вырубить свет на всём переходе от библиотеки Ленина до Боровицкой.
Здесь сразу несколько выходов. Так проще избавиться от него. Сквозь обезумевшую от клаустрофобии и ужаса толпу я целенаправленно двигаюсь к выходу. Диадема греет под самым сердцем. Машина останется у Пушкинского музея.
Камеры наблюдения зафиксируют лицо девушки, которой нет ни в одной базе данных. Вернее, которая присутствует в ней под десятком имён.
Мне осталось всего несколько часов в столице, и я снова поднимусь в свою парящую крепость. Где ты будешь искать меня тогда?
Интересно, кто-нибудь до меня залегал на дно на высоте нескольких километров?
Я кладу руку на черный резиновый поручень. Они идут чуть медленнее самой лестницы, чтобы мы не падали на спину. Мои тонкие пальчики смотрятся неуместно на грязной резине. Аккуратный маникюр контрастирует с серым халатом. Я стараюсь не обращать внимания на панические крики у себя за спиной. Я сама сжалась в горошину.
На параллельной лестнице люди едут вниз. Вся моя жизнь выглядит так же: я в панике поднимаюсь оттуда, куда сотнями спускаются другие. Я смотрю в их безразличные лица. Сотни чужих лиц.
Закатные лучи света озаряют моё лицо, я делаю шаг навстречу свободе из кромешного ада метро. Поднимаю гибкую руку с поручня и слышу легкий щелчок.
Он застегнул наручник у меня на запястье.