3. Тряпичный воин
Если ты не общаешься с коллективом это еще не значит, что с тобой что-то не так. Вполне возможно что-то не так с коллективом.
Когда то я легко согласилась на это. Согласилась чтобы все решения за меня принимал кто-то другой. Мы все на это молчаливо соглашаемся. Пока мы дети.
Но одни начинают драться за свою свободу в три года, а другие счастливы не иметь собственного мнения всю жизнь.
Я мечтала о спорте, как о религии, которая придаст моей жизни смысла. Которая даст ответы на все вопросы.
Хотела склонить голову перед седыми старцами, которые научат вызывать у публики что-либо кроме жалости и отвращения.
Мне легко было сделать этот выбор. Отказаться от себя. Стать солдатом живущим по расписанию, тренирующимся по расписанию, питающимся по расписанию.
Я помню тот день, когда в детдом приехал тренер. Обычный день в марте. Солнечный день после долгой зимы. Той зимы, когда неба словно вообще нет, а вместо него монотонный серый купол. Солнца не было с ноября, словно нас забыли в машине накрытой на зиму брезентом.
И вот он первый ясный день.
Я смотрела в окно так долго, что видела как большие сугробы на обочине дороги съёживаются под прямыми лучами солнца. Как на их белоснежной поверхности сначала появляются серые точки пыли, потом этих серых точек становится так много, что они собираются в паутину грязи. Как из-под этого снежного холмика появляется лужа, а потом тоненькая струйка ищущая кончиком ручеек. И вот они смыкаются и талая вода грязного придорожного сугроба начинает заполнять раздолбанную годами колею.
Я ждала своей колеи. Я мечтала о том, чтобы стать свежим весенним ручьём, который пропоет миру о радости быть живой, но нашла лишь дорожную колею, все повороты которой заранее известны.
Подъехала машина. Из неё вышли несколько короткостриженных взъерошенных мужчин. В кислотного цвета пуховиках они выглядели как мальчики подростки, если бы не тяжелая усталая походка затравленных волков измождённых необходимостью регулярно находить свежее мясо для своей стаи.
Нас построили перед ними небольшим полукругом. Тесные рейтузы больно давили резинкой на живот в районе пупка, в животе урчало и запах овсяной каши с кухни дразнил ещё больше.
Нас учили смирению.
Я стояла ковыряя носком старый ковёр. На кухне звенели аллюминиевыми кастрюлями. Но мы словно не слышали всей этой обыденности. Мы вдыхали воздух надежды. Надежды стать кому-нибудь по-настоящему нужными.
Бесризорные. Брошенные. Не нужные.
Вы когда нибудь просыпались с мыслью о том, что никому дела нет до того доживете вы до вечера или нет?
С мыслью о том, что если вы провалитесь в открытый канализационный люк или старшие «подруги» случайно забьют вас на смерть в одной из своих «игр», то никто ни через день, ни через неделю, ни через год не вспомнит о вас?
Мы вдыхали маленькими сопливыми носиками этот воздух.
Вы играли с другими детьми, которые среди игры начинают плакать? Плакать от скуки и тоски, которая выедает их изнутри.
Нет смысла.
Мужчины вошли и выстроились гурьбой, убирая руки в карманы, смешно оттопыривая куртки. Они не до конца затворили за собой дверь и поногами тянуло. Я ковыряла замерзающей ножкой ковер, чтобы зарыть носочек в теплый ворс.
Мы дышали этой надеждой.
Вы бы хотели вернуться туда? В мир детей с глазами мертвецов? На каждом шагу. Они стонут и плачут от того, что на животном уровне ощущают безысходность.
Мы стояли полукругом в небольшом зале, в котором обычно делали зарядку. Мы изо всех детских сил старались понравиться.
Кто как умел.
Мы стрались поглубже вдохнуть.
– Ну, как вы тут? – деланно озорным голосом спрашивает он. Улыбка выдаёт его с поторохами: так улыбаются только люди, забывшие уже как искренне улыбаться. Волосы ёжиком, из-за спины лупит утренний свет, и он весь в ореоле золотого сияния от пархающей в солнечных лучах пыли.
Словно спустился в наш ад из прекрасного мира.
Это потом я пойму, что там снаружи целая страна таких беспризорных, как мы. Брошеных на приозвол судьбы на краю земли.
Это случится, когда лайнер впервые поднимет меня на тысячу метров вверх. Я вдруг увижу, что мир то на самом деле огромен. И тот клочок, что меня заставляли называть родиной – это обочина. Обочина, на которую лишь время от времени попадают солнечные лучи. И, пока длится весна, ручейки изо всех сил стремятся сбежать от туда. Торопятся успеть пока холода вновь не сковали их, подписывая приговор оставаться лишь льдинкой у подножья огромного сугроба.
Вы когда-нибудь видели Россию на снимках из космоса?
Целая страна едва виднеющаяся из-под сугроба.
Целая страна беспризорников. Без родительской любви. Без памяти предков. Без родовых книг. Миллионы пеньков от генеологических деревьев.
Мне кажется, что я в иллюминатор вижу, как родители садятся на пароходы и океанские лайнеры оставляя детей замерзать в этом диком краю. Оставляя их наедине со старшими детьми, которые по зову инстинкта тут же возомнят себя родителями, начнут играть в государство.
– Вы хорошо себя вели? – он улыбается. Оглядывает всех по головам. Намётанный глаз ищет лучший «материал». Я выгибаю спинку, чтобы выглядеть более собраной. Я знать не знаю таких слов как «осанка» и «грация». Я просто стараюсь понравиться.
– Хорошо! – отрепетированным хором отвечаем мы.
Мы все стремимся понравиться, чтобы нас забрали из этой жизни в лучшую.
Целая страна людей, которым некому нравиться. Потому что все старшие уезжают отсюда.
Нет ничего более жестокого, чем бунт рабов. Нет более жестокой сиделки, чем девочка оставшаяся за старшую пока наша привычная сестра-сиделка взяла выходной.
Поэтому мы ведём себя тихо. как бы сильно нас не били. Поэтому мы пригибаем головы, только бы нас не оставили совсем наедине с нашими «подругами». Ведь тогда новый виток жестокости.
Всё чему учит нас детство: худшие времена всегда впереди.
– Девочки, вы уже знаете, зачем мы сюда приехали?
По ногам тянет и комнату постепенно заполняет шмыгание маленьких носиков.
– Сегодня мы выберем из вас будущих спорстменок. Будущих чемпионок.
Будущие чемпионки вытирают рукавами сопельки.
– Нам нужны ответственные и смелые… Вы готовы много тренироваться и не жалеть сил ради победы?
Я уже была готова ответить да, если он только взглянет на меня. Нас учат соглашаться со старшими. Какую бы мерзость вам не предлагали.
Я уже почти не слышу его слов. Только ручьи, что журчат у меня в носоглотке. Я шмыгаю и вытираю носик рукавом. Пальчики на ногах задубели.
– Кто из вас готов посвятить свою жизнь спорту?
«Посвятить жизнь мне».
«Отдать своё детство ради реализации моих амбиций».
«Утроить количество жестокости и истязаний в своей жизни. Выйти на новый уровень».
Я просто сделала шаг вперед, и он увёз меня.