Глава 1
Стэнли Либер, Нью-Йорк
Стэн Ли и Джон Ромита обсуждают обложку «Человека-Паука» (январь 1976 г.)
Магазинные зеваки отправились на Таймс-сквер через несколько дней после Рождества в четверг, 28 декабря 1922 года. Они приподняли свои воротники и инстинктивно хватались за шляпы, поскольку снег с дождем засыпал улицы Нью-Йорка. Темно-серые облака соответствовали настроениям города, пешеходы были полностью погружены в мрачную атмосферу. Внезапные порывы ветра сбивали женщин с тротуара и заставляли людей то и дело бегать за улетевшими шляпами. В разгар каникул между Рождеством и Новым годом по всему Восточному побережью бушевал шторм, засыпающий улицы снегом с дождем.
В крошечной манхэттенской квартире на 98-й улице и проспекте Уэст-Энда Джек и Селия Либер вряд ли замечали мрачную погоду на улице. В этот день родился их первый ребенок. Он получил имя Стэнли Мартин.
Малыш вошел в мир в своеобразное время в американской истории. Страна все еще переосмысливала глобальные потрясения и безумие Первой мировой войны, но двигалась вперед. После окончания войны национальные лидеры по всей земле искали пути обеспечения более мирного будущего для Европы. Американская экономика испытала резкий спад из-за необходимости перестраивать производство под военные нужды. Промышленность начала возвращаться к жизни только в 1922 году. Производилось все: от глянцевых автомобилей до новых трендов в одежде и бытовой кухонной техники.
Ни Селия, ни Джек не могли знать в день рождения своего сына, что мрачная погода была своего рода предзнаменованием. Наследие Великой войны повергло страну в Великую депрессию и оставило в лихорадке. В результате экономический хаос подведет семью Либера к нищете и практически уничтожит их брак.
Тем не менее Селия и Джек воспитывали мальчика, веря в то, что его ждет светлое будущее. Невзирая на финансовые трудности, с которыми им пришлось столкнуться. Появление Стэнли Либера разогнало тучи, нависшие над городом в тот день, а вместе с тем и темные времена, вызванные Великой депрессией.
Так рождаются супергерои.
Родители молодого Стэнли были одними из миллионов иммигрантов, прибывших в Америку в начале XX века. Родившийся в Румынии в 1886 году, отец Стэнли прибыл в гавань Нью-Йорка в 1905-м. Хайману, который позже стал называть себя Джейкобом (или американизированным Джеком), было всего девятнадцать лет. В плавании Джека сопровождал Авраам (возможно, его брат), которому было только четырнадцать. Подростки присоединились к волне еврейских иммигрантов из восточноевропейских стран, переселявшихся в США в начале нового века. После десятилетий антисемитских погромов по всей Европе и России, в результате которых погибло бесчисленное количество человек, иммиграция в Соединенные Штаты резко возросла с 5000 человек в 1880 году до 258 000 в 1907 году. В общей сложности около 2,7 миллиона евреев со всей Европы иммигрировали в Америку в период с 1875 по 1924 год.
Молодой Хайман оставил жизнь в суровой Румынии, зажатой между Австро-Венгрией на севере, Сербией на западе, Болгарией на юге, Россией и Черным морем на востоке. Он покинул страну во время правления монарха Кароля I, который взял на себя управление нацией в 1881 году и правил до своей смерти в 1914 году. Поездка в Америку стоила Хайману и Аврааму 179 рублей на каждого – около 90 долларов – огромная сумма для того времени. Из этой суммы 50 рублей были предъявлены персоналу иммиграционного пункта на острове Эллис, чтобы продемонстрировать, что они смогут начать новую жизнь в новой стране[10].
Хайман и Авраам входили в первую крупную волну румын, которые отправились в Америку – 145 тысяч человек, переехавших между серединой 1890-х и 1920-х годов. Для большинства румын, рассматривающих эту перспективу, Соединенные Штаты обещали экономическую стабильность и свободу вероисповедания. Как и многие восточноевропейские евреи, первые группы отправились в Америку в поисках постоянного заработка, что позволило бы им вернуться на родину и купить землю. Общее число румынских иммигрантов было незначительным по сравнению с представителями других национальностей. Например, около 3 000 000 поляков иммигрировали в США в период с 1870 по 1920 год. Иммиграционная история еврейских румын резко отличалась от остальных и была более характерной для иммиграции евреев из Европы, которая происходила в ту эпоху. Дискриминация на родине заставляла румынских евреев оставаться в Америке. У молодых евреев в Румынии было мало возможностей для полноценной карьеры. Законы запрещали евреям становиться адвокатами и врачами, а также притесняли раввинские семинарии. Государство считало евреев «пришельцами» или «иностранцами», независимо от того, как долго их предки жили в стране. По мнению других, уехавших из Румынии в Соединенные Штаты в этот период, принадлежность к меньшинству означала постоянную религиозную и этническую дискриминацию[11].
Вмешательства властей были регулярными и повсеместными. По словам одного писателя, «румыны использовали завуалированное антиеврейское законодательство, избегая при этом внешнего применения варварских и жестоких действий, которые привлекли бы внимание и неодобрение цивилизованного мира»[12].
Однако психологический террор имел серьезные последствия. В 1890-х годах было принято несколько законов, запрещающих образование для евреев, а антисемитизм открыто преподавался в румынских вузах.
Полусекретные погромы в Румынии запустили волну бесчисленных беспорядков против евреев и их повсеместного ограбления, которые полиция и армия не только не предотвращали, но и принимали в этом активное участие. Насилие стало настоящей проблемой для евреев. Как объясняет один историк: «Экономическая депрессия, которая стала особенно тяжелой в Румынии к концу XIX века, сопровождалась повышенным уровнем насилия, начиная с антиеврейских беспорядков в Бырладе (1867), Бузэу (1871), Ботошани (1890), Бухаресте (1897) и Яшани (1898)»[13]. Бóльшая часть этих новостей так и не дошла до США, поэтому не подвергалась вниманию со стороны СМИ.
Хайман в итоге остался в Нью-Йорке, но около 60 000 человек из первых групп иммиграции вернулись в Румынию. Другие иммигранты из Европы постоянно перемещались взад-вперед между Америкой и их родными странами. Тяготы, которые они испытывали в Соединенных Штатах, и потенциальные опасности в нестабильной экономике считались стоящими, поскольку деньги, которые они зарабатывали, были действительно хорошими для их родных стран. Однако после первого всплеска, который закончился на заре «Эпохи джаза», немногие румыны иммигрировали в Соединенные Штаты в течение следующих двадцати пяти лет. Цифры оставались маленькими и не поднимались, пока нация не столкнулась с угрозой нацистской оккупации во время Второй мировой войны.
По прибытии в США первые румынские иммигранты столкнулись с невзгодами, которые изменили традиционные сильные семейные ценности, привезенные ими с родины. Большинство из них были неквалифицированными рабочими, поэтому жизнь на заводах и фабриках в американских промышленных городах оказалась опасной и трудной. Трудовые травмы и смертельные случаи на производстве были не редкостью среди иммигрантов всех этнических групп. Однако для еврейских иммигрантов из Румынии тяготы жизни в Нью-Йорке не могли сравниться с тем, что ожидало их на родине. Американская мечта дала им шанс на лучшую жизнь, несмотря на проблемы бедности и поиска подходящего жилья. Новые американцы получили религиозную свободу и безопасность.
Многие одинокие мужчины, такие как Хайман, ушли из дома и семьи, чтобы скрасить скудное существование. Часто эти одинокие рабочие группировались в домах-приютах или жили с другими румынскими семьями-иммигрантами. Для таких молодых людей культурная жизнь означала лишь встречи в местных ресторанах и салонах и церковные службы.
Еврейские иммигранты и здесь столкнулись с проявлениями антисемитизма, поэтому группировались вместе со своими соотечественниками, обеспечивая себе изоляцию от этих предрассудков. Относительно немногие из новых иммигрантов могли говорить или читать по-английски, поэтому им приходилось помогать своим родственникам, когда те сталкивались с языковыми проблемами. Вспоминая румынско-еврейский ресторан на нижнем Ист-Сайде, Морис Самуэль сообщает, что люди собирались там, чтобы «есть карнац, бейгель, мамалыгу и кашкавал, выпивать… и играть в «Шестьдесят шесть» и табланет», разговаривая только на румынском диалекте идиш и рассказывая друг другу ностальгические истории о еврейских районах Бухареста. Истории, как правило, были печальными, поскольку рассказчики вспоминали в них антисемитские погромы, из-за которых они были вынуждены бежать из страны[14].
Хайман Либер и Абрахам вошли в индустрию одежды в Нью-Йорке в конце прошлого века, в то время, когда рабочим требовалась одежда. Многие еврейские иммигранты были квалифицированными мастерами (около 65 процентов от общего числа), но нельзя точно сказать, получили они соответствующие навыки в США или еще в Румынии. Антисемитские законы в области образования делают последнюю возможность почти невероятной. Один историк отмечает: «По прибытии в Соединенные Штаты многие иммигранты стали портными, даже если раньше они этим никогда не занимались, потому что эта профессия пользовалась спросом в Манхэттене»[15].
Как и большинство эмигрантов первого поколения, Либер не любил рассказывать о своем прошлом и тех путях, которыми они добрались до Америки. Хотя многие иммигранты старались сохранить свою культуру, некоторые пытались как можно скорее адаптироваться к американской культуре, создать новую жизнь и открыть новые возможности для своей семьи. Люди предпочитали обсуждать свое будущее, а не тяготы прошлой жизни и изгнания[16].
Их положение было таким же незавидным, как у бесчисленного множества еврейских семей, иммигрировавших в Нью-Йорк в начале XX века и старающихся приспособиться на новом месте [17].
В 1910 году Джейкоб и Авраам жили с Гершеном Мошковицем, пятидесятипятилетним русским и его румынской женой Мейнц на авеню А в Манхэттене. В семье было двое детей: Рози и Джозеф. Джозеф и Авраам значились в переписи работниками магазина. Джейкоб уже начал свою карьеру в качестве резчика в магазине пальто. Работник переписи отметил, что Либер, как и дети Мошковица, учился в школе, мог читать и писать по-английски, но больше не привел никаких подробностей. Они почти наверняка говорили на румынском диалекте идиша дома и с соседями[18].
Десять лет спустя, в 1920 году, тридцатичетырехлетний Джейкоб все еще жил с семьей Дэвида и Бекки Шварц и их тремя маленькими детьми в квартире на 114-й улице в Манхэттене. Шварцы переехали из Румынии в Америку в 1914 году. В отличие от Джейкоба, они не умели говорить, читать и писать по-английски. Личная жизнь иммигрантов в это время была неразрывно связана с трудовой. И Джейкоб, и Дэвид работали в швейной промышленности. На 114-й улице и ее окрестностях жили преимущественно еврейские иммигранты из России и Румынии, поэтому идиш был там гораздо более распространенным языком, чем английский. Оба Шварца были также значительно моложе Джейкоба (Дэвиду 26 лет, Бекки 25).
В течение последующих двух лет жизнь Джейкоба кардинально изменилась. В 1920 году он жил с семьей Шварц, но к концу 1922 года женился на Селии Соломон, а их первый сын Стэнли Мартин родился незадолго до Нового года[19].
История иммиграции Соломонов отличалась от истории Либеров. Известно, что Соломоны всей большой семьей иммигрировали в Америку в 1901 году. Семья Соломон представляет собой более типичных еврейских иммигрантов рубежа XX века: они иммигрировали всей семьей, что было для них намного менее выгодно с финансовой точки зрения.
Девять лет спустя, к 1910 году, семья поселилась в многоквартирном доме на 4-й улице вместе со многими другими румынскими семьями. В разных документах отец и мать Селии фигурируют под разными именами: «Санфир» (или «Занфер») и «София» (или «Софи»). У Санфира, родившегося в 1865 году, и Софьи, появившейся на свет годом позже, было восемь детей. В 1903 году в Соединенных Штатах родился их сын Робби.
Годом рождения Селии значится 1892 или 1894-й. В 1910 году она работала продавцом в магазине Five and Dime. Она и ее старший брат Луи, работавший продавцом в магазине отделочных материалов, не посещали школу, в отличие от их младших братьев и сестер: Фриды, Исидора, Минни и Робби. Дети Соломона воплощали типичный путь для иммигрантов – старшие работали, чтобы помочь семье, а младшие получали образование. Как и многие из их румынских родственников, семья поселилась в Соединенных Штатах, стремясь к более высокому уровню жизни и используя все возможности для получения образования и понимания американской популярной культуры. Несмотря на то, что Санфир и София говорили на идише, их дети свободно говорили по-английски, что стало значительным шагом на пути адаптации к новой родине. Позже семья Соломона переехала на Западную 152-ю улицу[20].
Ли вспоминает, что семья переехала из квартиры на пересечении Западной 98-й улицы и проспекта Уэст-Энда в Вашингтон-Хайтс в то время, когда родился его младший брат Ларри (26 октября 1931 года)[21]. Этот шаг, безусловно, свидетельствует о сокращении численности их соседей. Великая депрессия разбила вдребезги все надежды Либера о достижении американской мечты.
Перед воротами епископской церкви на 29-й улице в Манхэттене, засунув руки глубоко в карманы и приподняв воротники пальто, дрожали от холода почти 2000 человек. В первые дни Великой депрессии подобные столпотворения были обычным явлением. Многие слышали, что церковь раздает еду бедным, и собирались в надежде получить немного, чтобы накормить свои семьи. Четверти из них пришлось развернуться и уйти, когда все запасы закончились. Отчаяние смешалось со страхом, многие так и остались голодными той ночью.
Снующие по улицам нуждающиеся и попрошайки раздражали жителей города. Многие из стоящих в очереди за едой мучились из-за того, что им приходится попрошайничать ради выживания. Люди, стоявшие в очереди за хлебом и принимающие любые подачки, чувствовали себя психологически сломленными, так как они были свидетелями и непосредственными участниками экономической гибели страны. Они не хотели прибегать к помощи. Американцы гордились своим трудолюбием и полагали, что они будут вознаграждены за подобное отношение. Большинство из тех, кто получал соцобеспечение в виде одежды, денег на еду и медикаменты, делали это неохотно.
Крах национальной экономики от рук брокеров с Уолл-стрит оставил страну обозленной и подавленной. Деньги являлись краеугольным камнем американской культуры в 1920-х годах. Брокеры и инвестиционные банкиры стали героями нового поколения – такие как Ник Кэррауэй из «Великого Гэтсби» Скотта Фицджеральда. Колебания курсов на Уолл-стрит, ценные бумаги и торговые спекуляции были у всех на устах. Перегретая экономика стала материалом для растопки, а алчность трейдеров с Уолл-стрит – искрой.
Вид отчаявшихся мужчин, плетущихся через Манхэттен, – настоящая картина национального отчаяния. Каждый из них также представлял собой искалеченную финансовым кризисом семью. После десятков лет жизни в Соединенных Штатах, наполненных любовью и семейными заботами, депрессия добралась и до Либеров. Стэнли, еще слишком маленький, чтобы понять масштабы случившегося, слышал лишь гнев и страдание в голосах своих родителей. «Одни из моих первых воспоминаний о родителях связаны с разговорами о том, что они будут делать, если у них не будет денег на оплату аренды, – говорит он. – К счастью, нас так и не выселили»[22]. Борьба за повседневные нужды заставляла семьи жить в режиме постоянной тревоги.
К моменту, когда фондовый рынок рухнул в конце 1929 года, Джейкоб находился в Соединенных Штатах уже более 20 лет. Однако ничто не могло спасти его и его коллег по работе во времена такого хаоса. Работа в индустрии одежды просто закончилась. По словам Ли, его отец пытался открыть закусочную, но потерпел неудачу, которая стоила ему всех накоплений[23].
Продолжительная безработица сказалась на браке Джейкоба и Селии. Поскольку ситуация с каждым днем только усугублялась, Стэнли, которому не было даже семи, уже понимал, что его родители «спорят и постоянно ссорятся». Как заевшая пластинка, обреченная на то, чтобы играть вновь и вновь, звучали слова о деньгах и их отсутствии[24].
Румынские семьи всегда были известны своими прочными узами. Даже во время депрессии некоторые из отцов больших семей отказывались позволить своим детям работать, осознавая, что образование по-прежнему прокладывает путь к карьерному успеху. Даже несмотря на финансовые проблемы, с которыми им предстоит столкнуться из-за этого. Стэнли был слишком молод, чтобы внести какой-либо вклад в семью Либеров. Он провел самые трудные годы Великой депрессии, наблюдая и слушая, как ссорятся его родители.
Постоянные препирательства между Джеком и Селией прекращались в воскресенье вечером, когда мальчик и его родители усаживались вокруг радио[25]. Юный Стэнли любил слушать выступления чревовещателя Эдгара Бергена на передаче «Чейз и Санборн», которая транслировалась с восьми до девяти вечера в воскресенье в течение нескольких десятилетий. Деревянным «напарником» Бергена был Чарли Маккарти – шутливый, саркастичный рупор для юмористических сценок комика. Поскольку радиослушатели не могли видеть того, что Чарли был куклой, они получали удовольствие исключительно от комедийного таланта Бергена и его умения создавать харизматичных персонажей.
Пока Селия убирала квартиру или готовила на тесной кухне, Джейкоб искал работу, но он не мог скрыть бедственного положения семьи. Стэнли каждый день наблюдал, как его отец отправляется в город искать работу. Он возвращался каждый вечер еще более унылым, уставшим и отчаявшимся, чем за день до этого. Джек, по словам его сына, просто сидел за кухонным столом, глядя в никуда, все сильнее и сильнее унывая из-за того, что его семья балансировала на краю пропасти[26]. Она «просто ненавидела это, – вспоминал Ли. – Они никогда не ладили»[27].
Селия часто брала деньги в долг у своих сестер. В попытке спасти свои скудные сбережения Либеры перебрались в квартиру с меньшей площадью в Бронксе, когда родился Ларри – младший брат Стэнли. Старший мальчик спал на диване в гостиной, расположенной, как и во многих квартирах с низкими потолками, в задней части здания. Окно выходило прямо на стену здания напротив. Тесные ограничения и еще один дополнительный рот усилили отчаяние семьи Либеров[28]. Стэнли вспоминает: «Все, что мы видели из окна, – кирпичная стена здания через переулок. Я не мог посмотреть, вышли ли другие дети на улицу, чтобы поиграть в бейсбол, или что-нибудь еще, к чему я мог бы присоединиться»[29].
В темной матросской одежде и фетровой шляпе маленький Стэнли Либер сидит на антикварном столе, опираясь на свою крошечную правую ручку. Многие родители фотографировали своих детей в таком образе в 1920-х годах. У мальчика мрачный завораживающий взгляд и отсутствующий вид. Будто у него есть ключ к пониманию какой-то далекой тайны.
Стэнли был слишком маленьким, чтобы понять тяжелое положение его семьи. Джин, сестра Селии, вспоминала, что Джек «всегда был требовательным к своим мальчикам». Он всегда следил за ними и требовал, чтобы они делали все ежедневные занятия именно так, как хочет он: «Почистите зубы вот так, вымойте язык и т. д.»[30]. Селия же была совсем другой. Она вдохновляла юного Стэнли своими собственными надеждами и мечтами и поддерживала ребенка на каждом шагу. Когда он научился читать, его мать осознала важность его образования для избавления семьи от страданий. «Она часто просила меня читать вслух, – вспоминает Стэнли. – Мне нравилось это делать. Я воображал, что читаю на бродвейской сцене перед огромной, восхищенной аудиторией»[31]. Селия и Джек боролись с суровыми последствиями депрессии, но мать всеми силами старалась оградить Стэнли от всего этого.
Для бедного ребенка, который не ездил в летние лагеря и не имел большого количества друзей, чтение было настоящим спасением от семейных трудностей: «Это был побег от тоскливости и печали жизни в моей семье»[32]. Кроме того, чтение позволяло мальчику развивать свои творческие способности и воображение. «Я использовал опыт чтения для написания своих собственных комиксов, – рассказывает Ли. – Рисовал линию горизонта и размещал вдоль нее людей, рассказывающих мне небольшие истории»[33].
Селия решила отправить мальчика в школу. «Я всегда был аутсайдером, – говорит Стэнли. – Мама хотела, чтобы я как можно скорее закончил школу, получил работу и помогал семье»[34]. Ради нее Стэнли учился очень усердно и мог пропустить несколько классов, несмотря на постоянное подтрунивание старших детей. Он был развит не по годам, но его молодость и талант не помогли ему в социальном плане. Ему было трудно установить дружеские отношения со старшими одноклассниками, которые учились в школе дольше, чем он.
Как и многие другие одаренные ученики, мальчик нашел лучшего наставника в лице молодого еврейского учителя – мужчины по имени Леон Б. Гинсберг. По словам мальчика, каждый день Гинсберг начинал урок с забавных и захватывающих историй о выдуманном бейсболисте Свате Маллигане. Героизм Маллигана вдохновлял учеников, что делало процесс обучения более увлекательным. Это было редкостью для Стэнли в начальных классах. Урок историй Гинсберга был ему ясен: «Всякий раз, когда я общаюсь с людьми, я должен делать это как можно более любезно и интересно для них»[35].
Страсть к рассказыванию забавных, ярких и захватывающих историй происходит от еще одного увлечения маленького Стэнли – просмотра кинофильмов. В конце 1920-х и начале 1930-х годов, когда мальчик много думал о будущем, его идеал был воплощен культовым актером Эрролом Флинном. Актер ворвался на большую сцену в 1935 году в фильме «Одиссея капитана Блада», продемонстрировав свою привлекательную внешность, шарм и атлетическую грацию. Флинн стал главной звездой приключенческих фильмов, которые привлекали молодых зрителей, таких как Либер, подробными и точно поставленными сценами боев на мечах. Таких как «Приключения Робин Гуда» (1938) – первого цветного фильма с участием Флинна. Мальчику, создающему комиксы и пожирающему книги и журналы, фильмы демонстрировали, как симбиоз визуальных элементов и диалогов стремительно развивал действие истории. «На экране были миры, которые поражали мой разум, миры магии и загадок, миры, в которых я жаждал жить, пусть и в воображении», – вспоминает он[36].
Ли ходил в кинотеатр Loew’s на 175-й улице (принадлежащий сети New York’s Wonder Theatres), построенный между 1925 и 1930 годами. Изначально он был построен для постановки водевилей, но возрастающая популярность кино привела к тому, что его переоборудовали для показа кинолент. Огромный семиярусный орган Robert Morton развлекал зрителей в богато украшенном помещении. Ли были интересны не только приключенческие фильмы, он также любил ранние комедийные фильмы братьев Маркс и Лорела и Харди. В радиусе трех кварталов от 181-й улицы юноша мог выбирать из пяти доступных кинотеатров. В субботу в них показывали сериалы. Ли с нетерпением ожидал фильмов о Тарзане и другом любимом персонаже – человеке-обезьяне («Тайна джунглей», 1932). После окончания киносеансов он встречался со своим двоюродным братом Морти Фельдманом на 72-й улице, где мальчики ели блины и рассказывали друг другу о фильмах[37].
Стэнли превратился в «ненасытного читателя» (как он сам себя описывает). В последующие годы он часто ссылался на Шекспира, как на наиболее сильно повлиявшего автора – из-за приверженности к драме и комедии, которые формировали идеи молодого Ли о творчестве и повествовании историй. Ли наслаждался «ритмом слов Шекспира», поясняя: «Я всегда был влюблен в то, как звучат слова»[38]. Желание мальчика читать не имело границ. Он всегда таскал с собой книгу или журнал. Читал даже за завтраком, используя маленькую деревянную подставку для книг, подаренную матерью.
Несмотря на то, что он любил читать и смотреть фильмы, у него не было иллюзий по поводу возможной работы в сфере комиксов. Книги комиксов во времена детских лет Стэнли целиком состояли из газетных перепечаток. В 1920-х годах были популярны черно-белые юмористические комиксы «Матт и Джефф» Бада Фишера, которые представляли собой небольшие книжки. Он читал их, как и другие дети его возраста, но они не захватывали его воображение, как это делали фильмы и романы. «Создание комиксов никогда не было моей детской мечтой, – объясняет он. – Я никогда об этом не думал»[39]. Однако он читал Famous Funnies, считающийся первым современным американским комиксом, который компания Dell впервые опубликовала в 1934 году и распространяла через универмаги Woolworth. Он вспоминает также, как наслаждался чтением Hairbreadth Harry – комикса, созданного CW Kahles, главный герой которого принимал участие в самых разных приключениях, чтобы спасти Белинду Блинкс от своего соперника Рудольфа Раддигора Рассендейла[40].
Крах фондового рынка нанес сокрушительный удар по всему американскому народу и сильно деморализовал его. Шокирующая скорость финансового коллапса потрясла веру общественности в национальную экономическую систему. Миллионы людей потеряли работу, так как предприятия лихорадочно сокращали количество рабочих мест. Строительство во всем Нью-Йорке застопорилось, так как 64 % рабочих были уволены вскоре после падения фондового рынка.
Отчаяние царило во всей стране, а его эпицентром был Нью-Йорк. К октябрю 1933 года около 1,25 миллиона человек получали пособие по безработице. Важно то, что еще один миллион человек имели право на помощь, но отказались принять ее. Около 6000 жителей Нью-Йорка пытались свести концы с концами, продавая яблоки на улицах. Но к концу 1931 года большинство уличных торговцев исчезли. Продажи продовольственных магазинов упали на 50 процентов. Многие городские жители обыскивали мусорные баки и свалки в поисках пищи. Согласно исследованиям, 65 % афроамериканских детей в Гарлеме страдали от недоедания в этот период.
Десятки тысяч людей в Нью-Йорке были вынуждены жить на улицах или в трущобах, расположенных вдоль берегов Ист-Ривер и реки Гудзон. Эти лагеря временного жилья были названы «Гувервиллями» – своеобразная дань уважения президенту Герберту Гуверу. Самый большой из них находился в Центральном парке. По иронии судьбы трущобы в Центральном парке стали достопримечательностью, там ежедневно выступали безработные канатоходцы и другие артисты.
Процент безработных в 1929 году составлял около 3 %, но к 1932 году этот показатель достиг 24 %. Миллионы имели лишь частичную занятость. Через два года после крушения около 200 000 жителей Нью-Йорка были выселены на улицу за невыплату арендной платы. Многие, чтобы избежать этой участи, продали свои ценные вещи. Другие, как Либеры, кочевали из квартиры в квартиру. Если мебель была куплена в кредит, многие владельцы оставляли ее, когда оказывались не в состоянии производить своевременные выплаты.
Для семьи Либер обвал имел затяжные последствия, но каким-то образом им удавалось сохранять крышу над головой и неустойчивый брак. На первый взгляд очевидно, что карьера Джейкоба практически полностью растворилась в сложной игре спроса и предложения. Количество закройщиков резко сократилось, так как промышленные компании изо всех сил старались оставаться прибыльными. В течение многих лет после «черного четверга» Джейкоб пытался найти работу, но безрезультатно.
Споры о деньгах отразились на браке Либеров и создали в семье атмосферу враждебности, которой Стэнли смог хоть в какой-то степени избежать только тогда, когда стал старше. К сожалению, его младший брат Лоуренс (Ларри), родившийся спустя девять лет после Стэнли, намного сильнее страдал от этого и провел годы взросления в напряженной обстановке, не имея надежд на светлое будущее.
Безработица Джека означала, что Стэнли должен был найти работу как можно скорее. Любой небольшой дополнительный доход мог помочь семье избежать нищеты. Поэтому уже в подростковом возрасте мальчик (вместе с миллионами других подростков) либо работал, либо находился в поисках работы. Поддержка Селии и вечные просьбы искать работу быстро окупились. Предприимчивый и умный начинающий рассказчик умудрялся находить множество необычных источников дохода. Например, он работал швейцаром в кинотеатре и посыльным на заводе по производству джинсов. Он даже писал некрологи для живых знаменитостей, которые публиковались, когда те умирали. Метания между школой и работой стали постоянным образом жизни.
Стэнли ходил в среднюю школу Девитта Клинтона в Бронксе. Школа для мальчиков была одной из самых больших в мире – в ней училось 10–12 тысяч детей со всего города, принадлежащих к самым разнообразным этническим группам.
В средней школе, такой как Клинтон, которая больше была похожа на фабрику, чем на школу, сделать имя очень сложно, если не невозможно. Тем не менее школьные годы Либера состояли в основном из школьных клубов и любых других возможностей продемонстрировать его лучшие качества. Мальчик, который проводил время, только читая и находясь в одиночестве, превратился в красивого, высокого молодого человека, хоть и долговязого. Он стал членом ораторского клуба и юридического общества, поскольку мечтал стать известным адвокатом.
Ему дали прозвище Болтун за харизму и умение экспрессивно выражать мысли. Либер уже в то время проявлял черты будущего себя. Старший школьный друг Стэнли Боб Вендлингер вспоминает, что его одноклассник всегда мечтал о величии. «Мы все знали, что он будет успешным, – говорит Вендлингер. – Это был его дар»[41].
В школе Либер занимался совершенно разной деятельностью, как и многие другие популярные ученики. Он тяготел к публицистике и занимал должность в коллективе литературного журнала Клинтона «Сорока». Несмотря на свои таланты в письме и долгие годы интенсивного чтения, он ограничился должностью «директора по рекламе». Однажды перед встречей в башне школы, где работали сотрудники «Сороки», он нашел лестницу, оставленную там рабочим во время обеденного перерыва. Используя шанс показать себя, он забрался вверх по лестнице и написал на потолке: «Стэн Ли – Бог». Неизвестно, хотел ли он скрыть свое настоящее имя, чтобы избежать неприятностей, или просто играл со словами, но это был первый случай, когда мир увидел его знаменитый псевдоним[42].
Для подростка работа по рекламе «Сороки» не была пустяковой позицией в школьном клубе. В то время он мечтал о различных вариантах развития карьеры, в том числе актера, но именно реклама казалась его истинным призванием. Годы чтения журналов помогли ему понять некоторые принципы рекламы. Во время обучения в школе ему уже приходилось выполнять работу, связанную с рекламой и писательством. Он писал рекламные материалы для еврейского госпиталя в Денвере и некрологи для газет, а также продавал своим одноклассникам подписку на New York Times. Даже будучи подростком, мальчик понимал, что имеет драматическое чутье и может быть убедительным публичным оратором. Это умение он оттачивал, читая маме вслух в детстве. В старшей школе он изображал из себя волшебника по имени Симбилини, показывая разные хитрые фокусы с наперстками, привлекавшие внимание любопытных одноклассников. С раннего возраста Стэнли хотел быть в центре внимания.
В 15 лет он участвовал в конкурсе эссе, спонсируемом New York Herald Tribune, который назывался «Самые главные новости недели». Газета, принадлежащая Огдену Рейду и его жене Хелен, хоть и была консервативной, реалистично освещала все местные проблемы и меняющуюся атмосферу города. Ли утверждает, что выигрывал приз в течение трех недель подряд, заставляя газету писать про мальчика, умоляя его позволить еще кому-то выиграть. По словам Стэнли, сотрудник газеты предположил, что он занимается писательством профессионально – и это, по его мнению: «возможно, изменило его жизнь»[43].
Однако эта история недостоверна. Более вероятная версия заключается в том, что Стэнли занял седьмое место и получил денежный приз в размере 2,5 доллара – едва ли это могло стать определяющим событием в его стремлении стать великим писателем. «В конце концов, не так уж важно, – отмечает один из исследователей, – правдив ли рассказ Ли о конкурсе эссе для Herald Tribune. Он все время выдумывает истории и делает это хорошо»[44]. Даже такой небольшой денежный приз произвел впечатление на бедного еврейского мальчика. В 1939 году подросток отработал в общей сложности двенадцать недель, получив 150 долларов за неполную занятость[45].
Оставив в начале лета 1939 года общеобразовательную школы Девитта Клинтона, Стэнли Либер вышел на рынок труда, испытывая беспокойство, но не имея других вариантов развития событий. Его школьные годы совпали с некоторыми из худших лет Великой депрессии. Окончание школы означало не начало карьеры, а только постоянные поиски работы. Его семье были нужны деньги.
Президент Франклин Делано Рузвельт пытался вызволить Соединенные Штаты из бедственного финансового положения, но только в 1938 году уровень ВВП упал на 4,5 процента, а безработица – на 19 процентов. Экономический спад, вызванный неосмотрительными действиями Рузвельта, только усложнил поиск работы для Стэнли.
По иронии судьбы вторжение Гитлера в Германию через несколько месяцев после окончания Стэном школы побудило страну к планированию и развитию военной промышленности и тем самым немного пробудило экономику в целом. В течение нескольких лет до нападения на Перл-Харбор Соединенные Штаты отправляли гуманитарную помощь союзникам по всему миру и одновременно готовились к своему, казалось бы, неизбежному вступлению в мировую войну. Выход экономики из рецессии, однако, происходил недостаточно быстро, чтобы помочь Либеру найти работу.
Он был обязан помочь семье, поэтому не мог поступить в колледж. В свои юные годы он мечтал стать актером или адвокатом, но ему необходимо было найти стабильный заработок как можно быстрее. Ему нужна была постоянная должность, а не унизительная работа на неполный рабочий день – как во время учебы в школе. Семья Либер сильно пострадала во время финансового кризиса, поэтому окончание Стэном школы и потенциальный стабильный доход могли дать его семье надежду на финансовую стабильность, которой ей не хватало в течение большей части его молодой жизни.
Для многих семей в 1920-х и 1930-х годах экономический коллапс и ежедневная борьба за возвращение к нормальной жизни определяли все их существование. Взросление в Нью-Йорке во время Великой депрессии имело глубокие последствия для молодого Стэнли. Он помнил несколько лет жизни до краха Уолл-стрит, но определяющим для его мировоззрения была неспособность отца найти нормальную работу. Безработица, затронувшая его семью, потрясла мальчика до глубины души и стала стимулом для скорейшего поиска вакантного места.
Фундамент мировоззрения Стэнли состоял в «чувстве, что для человека важнее всего иметь работу, быть занятым, быть нужным»[46]. Эти мысли формировали взрослеющего мальчика – желание не только работать, но и чувствовать себя нужным. «Даже когда я жил хорошо, мой отец не считал меня успешным, – вспоминал он. – Он был замкнут в себе бóльшую часть времени. Я всегда смотрел на людей, которые делали что-то лучше, чем я, и мечтал делать то, что делают они. Часть меня всегда чувствовала, что я еще не сделал этого»[47].
То, что Ли называет «призраком нищеты», оставило темный отпечаток на браке его родителей, истощив радость и любовь, которыми они когда-то делились друг с другом[48]. Страх безработицы заставил мальчика считать стабильный заработок высшей ценностью в жизни. Подобный опыт переживали многие его современники, в том числе и некоторые представители индустрии комиксов (многие из которых также были еврейскими иммигрантами первой волны). Они тоже жили в мире отчаявшихся людей – людей, стоящих в очереди за бесплатным хлебом, лишающихся работы и даже крыши над головой.
Беспокойная жизнь в условиях нищеты и постоянных ссор родителей имела длительные последствия, несмотря на то, что Селия верила в него и все время говорила, что он станет успешным. Эти противоборствующие факторы сделали молодого человека «очень чувствительным, жаждущим одобрения и легко попадающим под влияние других». Юноша хотел чего-то большего, чем жизнь, которая соответствовала бы лишь мечтам матери о его будущей славе и богатстве [49].