Глава 8
У Лерана в преподавательском доме. «Руси есть веселие пити, не может без того быти14». Гуманно ли посылать собаку в Космос? Разговор с Милой о Зыцере. «Любовь зла».
Компания Валерки Покровского тусила чаще у Маши Мироновой, реже у Лерана, в институтском доме, – где жил и Зыцерь, – когда мать, Зинаида Николаевна, отсутствовала. Она иногда ездила в Москву к старшему сыну с невесткой, а чаще ходила к близкой подруге, тоже педагогу, старой одинокой женщине Иде Соломоновне, и оставалась у неё допоздна. В таких случаях, когда кто-либо спрашивал Лерана: «А где Зинаида Николаевна?», он махал рукой и говорил: «Да к Иде пошла». В их двухкомнатной квартире, состоящей из небольшого зала и совсем крохотной узкой Лерановой комнатки, в которой едва умещалась односпальная железная кровать с никелированными шарами, однотумбовый письменный стол, да книжный шкаф, так что только-только оставалось место для прохода, компания занимала зал, а спальня служила только для уединения как-то незаметно сложившейся парочки: Лерана с Ликой Токаревой. В зале тоже свободного пространства почти не оставалось, потому что много места занимал рояль, хотя он и назывался кабинетным.
При всей бедности нашей студенческой братии, у нас как-то всегда находились деньги на вино. Пили, конечно, дешевое яблочное или портвейн. Но нам не нужно было много вина, часто для настроения хватало и стакана, чтобы шумно спорить, петь под гитару студенческие песни и решать мировые проблемы. Но бывали исключения, когда вино лилось рекой. И тогда спор становился бессмысленным, мысли примитивными, песни не пелись, а стихи не читались. Мне это не нравилось, и я старался поскорее покинуть тусовку, которая постепенно превращалась в тупую студенческую попойку. К нашей чести, до рук и разборок типа «Ты меня уважаешь?» или «А ты кто такой?» дело никогда не доходило и, в конце концов, все мирно расходились.
Только что вслед за первым спутником к дню 40-летия революции запустили второй искусственный спутник Земли, но уже с животным на борту. О цели запуска написали, что этот эксперимент должен доказать возможность существования живого существа в условиях космического полета, а также писали, что собака по имени Лайка чувствует себя хорошо.
У Лерана по этому поводу завели пустой спор, гуманно или не гуманно посылать в космос собаку, зная, что ее ждет верная смерть.
– Как можно было отправлять в Космос живое существо, зная, что оно погибнет? – со слезой в голосе сказала Маша Миронова.
– Бедная собачка, – согласилась с ней Мила Корнеева.
– А что, нужно было бы отправить на верную смерть в космос человека? – не согласился Валерка Покровский.
– Наука требует жертв, и лучше пожертвовать Лайкой, – поддержал Валерку Леран. – Мне тоже жаль собаку, но это же было необходимо во имя всего человечества.
– Тем более что собака – беспородная дворняжка, – то ли хотел успокоить девушек, то ли донести до всех свое отношение к собакам Вовка Забелин.
– Живодер ты, Вовец, – сквозь слезы проговорила Мила.
– Чегой-то я живодер? – обиделся Вовка. – У нас дома тоже есть собака, пекинес, Яна.
– Вот если бы твою Яну туда запустить, как бы ты тогда? – укоризненно сказала Маша.
– А никак бы я тогда, – передразнил Машу Вовка. – Я бы гордился, что моя собачка внесла вклад в развитие космонавтики.
– Вовка прав, – поддержал Алик Есаков. – Если б не Лайка, как бы ученые доказали, что животные могут долго жить в невесомости? Теперь это позволит запустить в космос и человека… А радиация? Уровень радиации тоже определили с помощью Лайки.
– А американцы для космических исследований используют обезъян. Это что, более гуманно? – высказался Валерка Покровский.
– Тем более что нашу Лайку усыпили, когда она выполнила задание. Так что, она не мучилась, – выразила надежду Лика Токарева.
– Как бы не так, собачка погибла через несколько часов после запуска, так как от перегрева спутника в контейнере тоже стала повышаться температура. Лайка попросту сгорела, – заявил вдруг Вовка.
Все замолчали, переваривая эту информацию. Маша всхлипнула, а Леран насмешливо спросил:
– Би-би-си слушаешь?
– Какая разница, что я слушаю? Я говорю факт.
– Да не слушайте вы его, – сказала Лика. – Вражеские голоса так набрешут, только уши подставляй.
– Еще причиной называют сильный стресс, который пережила собака при выходе в космос, – пропустил слова Лики мимо ушей Вовка.
– Ладно, чего там говорить, смерти животного избежать все равно бы не удалось. Все знали, что пес погибнет. Возвращать спутники обратно на Землю еще не научились. А как научиться, если не известно, возможно выжить в космосе или нет? Вот наша Лайка и доказала. Можно сказать, что она открыла дорогу в космос.
– Я бы ей памятник поставила, – сказала Маша.
– А ты, Маха, не боись, запросто поставят, – заверил Валерка.
– За это нужно выпить, – предложил Есаков. – У меня есть четвертной. Кто пойдет?
Засобиралась домой Мила Корнеева.
– Ты чего? Время еще детское, – пыталась уговорить Милу остаться Лика Токарева
– Завтра семинар по литературе, а я еще конспект в руки не брала, – сказала Мила.
Я вызвался проводить.
– Что вы все разбегаетесь-то? – недовольно сказал Есаков. – Сейчас Вован вино принесет.
– Алик, без обид, я бы остался, да матери обещал сегодня пораньше прийти, – извинился я.
– Что, тоже на Милку запал? – равнодушно заметил Леран.
– Почему «тоже»?
– Да на нее все западают.
– Я не запал, – поспешил заверить я Лерана. – Просто нам по пути. Моя остановка рядом с общежитием.
– Да ладно, нам какое дело, – не поверил Леран.
Общежитие находилось недалеко от институтского дома, и моя остановка была почти у самого его подъезда, хотя я мог сесть и на остановке в противоположной стороне. Просто я хотел поговорить с Милой без свидетелей.
– Мил, – спросил я. – Как тебе Зыцерь?
– Препод по языкознанию? Нормальный дядька.
– Какой он дядька? Ему еще только двадцать восемь лет.
– Двадцать восемь – это почти тридцать. Конечно дядька, – не согласилась со мной Мила. – А что?
– Нравишься ты ему.
Не знаю, правильно ли я сделал, что выдал тайну Юрия Владимировича, но я хотел предупредить возможную нежелательную реакцию, с которой мог столкнуться наш преподаватель, если бы вдруг сам предпринял какие-то шаги к сближению с нашей однокурсницей.
– Я? Ему? – округлила глаза Мила.
А чего ты удивляешься? Ты многим нравишься? – сказал я.
– Может быть, я и тебе нравлюсь? – серьезно спросила Мила.
– Нравишься, – не стал скрывать я. – Только не обо мне речь. Я говорю не просто о «нравишься». У него, по-моему, к тебе серьезно.
– Ну, а мне-то что? – сухо ответила Мила. – Он преподаватель и страшный.
– Он умный. А страшный был Квазимодо, и то его Дездемона полюбила.
Мила засмеялась, потом серьезно сказала.
– Я не хочу больше об этом говорить.
– Мил, будь снисходительной, – сказал я. – У человека к тебе настоящее чувство. Так что, если придется, хотя бы поговори с ним. Ты не представляешь, какой это интересный человек. Он, например, изучает культуру басков и хочет доказать, что культура басков тесно связана с грузинской культурой.
– Что еще за баски? – спросила Мила.
– Народ такой, который живет на севере Испании.
– Ты для этого меня провожал? – сухо спросила Мила.
– И для этого тоже, – сказал я.
– А еще для чего? – не отставала Мила.
– Мил, что плохого в том, что я тебя проводил?
– Пока! – Мила скорчила недовольную гримасу и пошла к подъезду общежития.
Я стоял на остановке автобуса и как-то лениво, потусторонне думал про Зыцеря, воспылавшего вдруг страстью к красивой студентке, про Богданова Юрку, заморочившего голову Машке Мироновой. Потом всплыла в памяти красавица скрипачка с Ленинской, вокруг которой роем вились воздыхатели, несмотря на природный изъян в виде кривых ног.
«Недаром народная мудрость сложилась в поговорку «Любовь зла», – решил я, садясь в подъехавший автобус.