Глава 4
Студенческая тусовка5 и новые знакомые. Больная голова Лики Токаревой. «Музыка на костях». Паранормальные явления – вымысел и реальность. О «чудесном» исцелении несколько лет назад. Буги-вуги.
После лекций ко мне подошел Валерка Покровский, тот который читал стихи в парке и которого гоняла милиция.
– Привет, чувак. Я Валерка. Ты правда «Слово о полку» наизусть знаешь?
– Кто тебе сказал? – усмехнулся я, оглядывая нового знакомого.
– Юрка Богданов. Вы с ним в колхозе были.
– Знаю, только в прозаическом переводе, – не стал отрицать я.
– А что, какой-то еще есть? – удивился Валерка.
– Есть стихотворные. Например, Державина и Николая Заболоцкого.
– Ладно, – смутился вдруг Валерка. – Мы – математики. Нам не знать этого не зазорно.
– Да это знать и не обязательно, – простодушно сказал я. – Это я сдуру, память тренировал.
– Тебя Володькой зовут? – запоздало спросил Валерка.
– Извини. Не представился.
– Я чего подошел-то, – сказал Валерка. – У нас приличная компания образовалась… Приходи вечером. Сегодня у Машки Мироновой, из нашей тусовки, собираемся.
– Ладно, – согласился я. – Диктуй адрес.
Валерка назвал адрес.
– Это ты стихи позавчера в парке читал? – уточнил я
– Я? А что, плохо?
– Да нет, здорово! – похвалил я. – Стихи твои?
– Не, это Алик Есаков! Наш чувак. Придешь, познакомишься.
– А Юрка Богданов будет? – спросил я, рассчитывая, что в компании встречу хоть одного знакомого.
– Не, он как-то сам по себе. – Они больше с Ляксой. Оба чернокнижники.
– С какой ляксой? – не понял я.
– Да с Аликом Тарасом с третьего курса филфака…
– А почему чернокнижники? Колдуны, что-ли? – усмехнулся я несуразному «чернокнижники».
– Почему колдуны? – удивился Валерка. – Просто они на книгах повернуты, а книги где-то достают такие, которых и в библиотеке не возьмешь.
Вечером я пошел к дому, где жила Маша Миронова. Домом оказалось двухэтажное кирпичное строение дореволюционных лет, типичное для старой улицы города. Я поднялся по каменной обшарпанной лестнице на второй этаж и безошибочно нашел нужную квартиру по голосам, которые доносились до первого этажа. Звонка я не нашел. На стук никто не отозвался, и открыли мне дверь, когда я погрохал кулаком по косяку обитой дерматином двери, в порезах обивки которой торчали клоки ваты.
– Ты Володя? – спросила русоволосая девушка с серыми глазами, в белой ситцевой кофточке. Я догадался, что это и есть Маша. Волосы ее перетягивала розовая лента под цвет пояса пышной чуть ниже колен юбки, на ногах сидели красные туфли-лодочки на небольшом каблучке, и её вид как-то даже до неприличия не соответствовал убогости жилья.
Входная дверь вела сразу в жилую комнату, которая служила и залой, и спальней, и кухней, потому что здесь находились и кровать, и печка. Печка топилась, и огонь весело плясал на поленьях открытой топки причудливыми языками пламени. На дощатом полу стояли чем-то наполненные мешки, на низких скамеечках сидели две бабульки и резали мелкие яблоки на компот или варенье.
Не дожидаясь ответа, Маша провела меня в маленькую комнатенку, где яблоку было негде упасть. Народ сидел на кровати, на двух табуретках у небольшого стола, приставленного к стенке, на низком подоконнике и просто на полу. Я растерянно стоял у дверей, пока меня ни усадили на одну из табуреток, с которой согнали долговязого юношу со сломанным носом.
– Вов, – уступи место тезке, – сказал Валерка Покровский долговязому. Тот послушно встал и уселся на подоконник, потеснив сидевшую там миниатюрную черноволосую девушку.
На столе стояли полупустые и еще не начатые бутылки портвейна три семерки, граненые стаканы, бутерброды с сыром и яблоки. На полу разместилась радиола «Аврора» и на проигрывателе крутилась «музыка на костях».
Звучала песня под оркестр Гленна Миллера. На табуретке лежали пластинки и записи на рентгеновских снимках, то есть «на костях».
I can see he gun when it`s raining,
Нiding every cloud from my view.
Нежная мелодия и завораживающий голос Вивьен Доун должны были располагать к неге и расслаблять, навевая сентиментальное настроение.
– Знакомься, чувак! – сказал Валерка и представил всех по очереди:
– Вовка Забелин, учится на биофаке. Поступал на филфак, но не добрал баллов.
– Да ладно, хорошо хоть так, – подмигнул мне Вовка. – У меня аттестат-то так себе, даже тройка есть.
– Зато предок – генерал, – лениво отметил Валерка.
– Причем здесь предок? – обиделся Вовка. – Во-первых, генерал в отставке, во-вторых, он за меня экзамены что-ли сдавать будет?
– Маша. Учится с нами на физмате, – представил хозяйку квартиры Валерка.
– Это вы учитесь со мной, – серьезно ответила Маша.
– Есаков, Алик, – с нашего курса, поэт. Это за его стихи меня турнули мильтоны.
Алик Есаков, худощавый, невысокого роста юноша с коротким не по моде ежиком жестких волос, но в модном свитере с оленями и узких брюках, встал с кровати, на которой сидел, и шутливо по белоофицерски, только что не щелкнув каблуками, представляясь, коротко кивнул.
Лика Токарева, та что сидела на подоконнике, оказалась дочерью зампреда недавно созданного территориального Совнархоза.
– Не повезло чувихе. Если б предка не перевели к нам, училась бы в Москве, – прокомментировал Валерка.
– Леран, поступал на наш факультет, перевелся на истфак, – показал на высокого юношу Валерка. – Баскетболист. В институтской сборной.
– У нас учиться нужно, а на истфаке можно от сессии до сессии баклуши бить, – пошутил Алик.
– Не хуже других учился, – огрызнулся Леран. – Только не мое это. Я историю люблю. Ведь даже иностранцы восхищались нашей историей. Шлёцер сказал: «…покажите мне историю, которая превосходила бы или только равнялась бы с Русскою!»
– Ну, понесло! – отмахнулся от Лерана Валерка и добавил: – Леранова мать, Зинаида Николаевна, доцент, у нас педагогику преподает… Кстати, в нашей компании еще один баскетболист есть, Олег Гончар, вместе с Лераном на истфаке учится. Только сам он не местный. Из Кургана. Приехал на юношеский чемпионат России по баскетболу в разгар вступительных экзаменов, ну, его и уговорили у нас остаться. А куда ехать? Везде уже вступительные экзамены идут. В институт его без проблем взяли, он же в юношеской российской сборной. Клевый чувак, и башка варит. Учит нас на гитаре играть.
– Забыл про Милу. Извини, Мил! – Валерка прижал обе руки к груди. – Мила Корнеева, первый курс филфака.
На кровати рядом с Машей Мироновой сидела темноволосая красавица с синими глазами с поволокой и лебединой шеей, которую открывала расстегнутая на верхнюю пуговицу блузка.
Красавица слегка улыбнулась, даже не улыбнулась, а как бы обозначила улыбку.
– А теперь, пипл, давайте бухнем за знакомство, а то бухло прокиснет.
Я от вина отказался: мой организм помнил гульбу в кафе, и у меня от одного вида булькающего вина к горлу подкатывали спазмы, о чем я честно поведал компании, чтобы мой отказ не поняли превратно.
Не стала пить и Лика, сославшись на головную боль. Она тихо сидела на подоконнике с болезненно бледным лицом.
– Сильно болит? – спросил я Лику. Она ничего не ответила и только чуть скривила лицо, показывая, что ей не до разговоров.
Я подошел к девушке ближе.
– Сейчас пройдет, – сказал я. – Я умею делать это.
Лика недоверчиво посмотрела на меня и натянуто улыбнулась.
– Где чувствуешь боль? В затылке?
– Да, в затылке, – подтвердила Лика.
Раньше я мог по цвету свечения безошибочно определить, где находится очаг болезни. Сейчас я свечения не видел, хотя каким-то образом ко мне приходило ощущение, откуда исходит эта боль и где она проявляется с большей силой.
Я стал потирать ладони, пока не почувствовал, что в них появилось характерное тепло. Затем постарался сосредоточить внимание на руках и, когда ощутил в пальцах легкое покалывание, приступил к лечению.
– Сиди тихо, – скомандовал я, когда Лика отшатнулась всем телом от моих рук, поднесенных к ее голове. Она подчинилась, но лицо ее выражало недоумение. Я привычно сделал несколько пасов, не прикасаясь к голове. Волосы как намагниченные стали шевелиться и змеями тянуться к моим ладоням. Когда я по выражению лица Лики понял, что боль отступает, я подержал руки еще некоторое время над её головой и сел на свое место, отодвинувшись от стола, к которому подходили по очереди и брали стаканы с вином. Все это заняло у меня не больше трех-четырех минут.
– Как ты это делаешь? – спросила Лика. – Неужели такое возможно?
– Ну, ты же сама видишь. Голова ведь не болит?
На лице девушки теперь играл легкий румянец.
– Народ! – Лика, пытаясь привлечь внимание компании, соскочила с подоконника. – Маш, Валер! Представляете, Володя вылечил мне голову.
– Как это вылечил? – повернулась к Лике Маша.
– Руками! – улыбаясь сказала Лика.
– То-то я смотрю, чегой-то он тебе по голове руками хлопает, – заметил Леран. – Думаю, что за фигня!
– Правда, что-ли, вылечил? – обратился он ко мне.
– Ничего особенного, – пожал я плечами. – Многие умеют это делать.
– Не скажи! – покачал головой Алик Есаков. – Что-то я не слышал, чтобы многие умели лечить руками. Тогда бы все ходили со здоровой башкой, и никто бы на головную боль не жаловался.
– Давай, рассказывай, – потребовал Валерка.
– А что рассказывать? О бесконтактном лечении люди знали еще со времен древних волхвов… У меня от природы хорошая энергетика… Ученые называют это биоэнергетикой.
– Это называется паранормальным явлением, – сказала Лина.
– Лечение энергией рук – это не паранормальное явление. Паранормальное явление – это другое. Например, телепатия, ясновидение или телекинез…
– Я смотрю, ты этим серьезно интересуешься, – сделал вывод Леран.
– Да, мне это интересно.
– Шарлатанство это. Телекинез, ясновидение, бабка надвое сказала, – скептически протянул Вовка Забелин. – Давайте лучше дринкним, а всю вашу психологию – к черту.
– Нет, подожди, – отмахнулся от Вовки Алик Есаков. – Ведь, на самом деле, существуют же всякие необъяснимые явления. Вот я был на сеансе Михаила Куни. Он показывал интересные вещи. Например, перемножал четырехзначные цифры, написанные на доске, которая вращалась так, что нормальному человеку рассмотреть невозможно… Или, например, ему читали несколько десятков слов, и он повторял их без ошибки с начала и с конца. Потом ему рассыпали на пол спички из коробка, и он, не задумываясь, без ошибки называл количество.
– Алик, это просто хорошая память и концентрация внимания. Это тоже не паронормальное явление… Не хочу показаться бароном Мюнхгаузеном, но двадцать слов или даже тридцать я тоже повторю.
– Фигня! Не верю!
– А давай проверим, – загорелся Леран. – Маш, неси бумагу и карандаш.
Маша Миронова ушла в другую комнату, где бабки резали яблоки, и вернулась с карандашом и листком тетрадной бумаги. Лика села за стол и под диктовку шепотом стала писать слова. Через несколько минут Лика стала называть мне слова. Слов оказалось ровно двадцать. Я без особого труда назвал по порядку все двадцать слов. Потом назвал слова с конца.
– Это вызвало бурю эмоций.
– Ну, ты башка! – оценил мои способности Валерка Покровский.
– Ерунда! – не обращая внимание на комплимент моей голове, сказал я. – Куда интереснее, когда Куни показывает владение телепатией. Вот это уже парапсихология, потому что это за пределами науки… Но еще лучше телепатией владеет Мессинг.
– А откуда ты это знаешь? – спросил Леран.
– А я был на сеансах и Мессинга, и Куни.
Я не стал говорить, что знаком с Вольфом Григорьевичем Мессингом, да и о своих способностях, которыми обладал, когда был подростком, тоже не собирался рассказывать. Вопросы парапсихологии меня по-прежнему занимали, но мне не хотелось обсуждать что-либо, что касается этой темы, потому что явления, связанные с парапсихологией, большинством всё ещё воспринимались как мистика, а парапсихологи вызывали неприятие и иронические усмешки.
– Да, чувак, ты тему знаешь, – Валерка похлопал меня по плечу. – Только прав Вовка, когда говорит про шарлатанство. Не спорю, может быть что-то и есть, что кажется необъяснимым, но это пока, потому что научное объяснение должно быть всему. На то она и наука.
– А как же телепатия? А предсказания? Что, шарлатанство? – не выдержала Лика Токарева. – Алик рассказывал, что Куни читал мысли и выполнял мысленные приказы зрителей.
– Давно доказано, что никакой телепатии нет, а то, что показывают артисты, – просто ловкие фокусы. Ничего сверхъестественного в этом нет.
– А что же в этом есть? – в голосе Маши Мироновой звучали нотки сарказма. Похоже, что ей не хотелось расставаться с тайной, которую несла в себе телепатия, и она ждала более весомых аргументов в разоблачении этого явления.
– А ничего сверхъестественного в телепатии нет. Ваш Куни непосредственно ощущал сигналы, поступающие из мозга в мускулы, когда кто-то давал ему задание. Он же держит его за руку. Я читал журнал «Знание-сила», где ясно написано, что передавать мысль из одного мозга в другой невозможно. Мысль от мозга неотделима.
– А предсказания? – не сдавалась Маша?
– А это вообще мракобесие! – Можно угадать, но не предсказать. А гадалки так заморочат голову, что невольно поверишь во что угодно. У них тысяча уловок и всегда двоемыслие и неопределенность. Это как у гидрометцентра: «завтра возможны осадки».
Маша выглядела обиженной, как девочка, у которой отняли игрушку.
– Извини, Валер, но не все так просто, – не удержался я от возражения. – Мессинг, например, писал, что он пользуется контактом только потому, что это отнимает меньше времени, но, что ему совершенно все равно, есть у него контакт с кем-то или нет… И потом, как же он, например, при этом складывает цифры номера одного удостоверения и число срока действия другого? А я видел это своими глазами.
Я не стал приводить другие доводы в пользу существования телепатии. Я просто знал, что телепатия существует. Телепаты есть и их достаточно много, только они часто скрывают свои способности даже от своих близких, а многие вообще не сознают у себя эти способности.
– А предсказания? – напомнила Маша.
– Предсказания тоже существуют, – не мог промолчать я. – Ты, Валер, когда говорил о гадалках, то имел ввиду мошенниц, а есть люди, которые известны точными предсказаниями. Например, монах Авель, предсказавший часы смерти Екатерины II и Павла I, нашествие французов и сожжение Москвы…
– Все это, конечно, интересно, – перебил Валерка. – Но ты, Володя, с головой увяз в мистике. Наука признает гипноз, потому что гипноз объясним и укладываются в научно-материалистическую теорию. А все остальное: предсказания, ясновидение – противоречит марксизму, и защищать ясновидение, предсказания и тому подобную чепуху – заблуждение.
Я поймал себя на мысли, что в толковании и защите парапсихологии слишком увлекся и понял, что дальше продолжать не стоит.
– Мама говорила, что несколько лет назад у нас один мальчик вылечил дочь какого-то большого начальника, – неожиданно сказала Маша.
Я насторожился, потому что, скорее всего, здесь имелся в виду я. Но нас с отцом в свое время попросили забыть об этом, и в нашей семье разговор на эту тему стал табу. Странно, что кто-то в городе мог знать об этом почти мистическом случае. Но верно говорят, что шила в мешке не утаишь.
– Это, случайно, не про тебя? – в упор спросила Маша.
Я смутился, но твердо ответил:
– Нет. С чего это вдруг?..
История эта случилась много лет назад, не без участия моего дядьки, который служил в одном серьезном ведомстве, и дала нам высокого покровителя в лице начальника этой серьезной организации. И это стало немаловажным в то время, когда даже Вольф Мессинг, признанный экстрасенс и телепат, не решался спорить о каком-то явлении, если не мог дать ему научное объяснение.
У генерала была больная дочь. Она проходила курсы лечения в лучших санаториях, ее лечили хорошие врачи. На какое-то время наблюдалось улучшение, но потом девушке становилось хуже. Жена генерала отчаялась до того, что стала возить дочь к знахарям, из-за чего у нее был с мужем скандал. Мой дядька в эйфории от улучшения состояния здоровья после сеансов, которые я проводил с ним, применяя гипноз и мою способность исцеления энергией рук, где-то проболтался о своем «чудесном исцелении» после тяжелого ранения.
Отец про себя ругал моего дядьку за болтливый язык, и на слова о том, что генеральская жена узнала от его шофера о «чудесном исцелении», страстно заверял, что никакого чуда не было, просто я ускорил заживление каких-то остаточных явлений после ранения.
Дочь генерала училась в девятом классе, училась хорошо, но врачи советовали пока оставить школу. Она все больше становилась раздражительной, злобной, стала сторониться людей, ее мучили головные боли, все чаще одолевали приступы меланхолии.
И главное: врачи предполагали, что это, возможно, стало результат родовой травмы, но все методы, которые они использовали в лечении, не давали ощутимых результатов.
Началось с того, что я очень быстро снял очередную головную боль, которая мучила девушку постоянно, но я знал, что это все мелочи, и боль на другой же день вернется. Тогда я решил ввести ее в особое психическое состояние, в которое мог входить сам. Отец знал, что это такое, был против, но я уверил его, что хуже не будет, зато, если это поможет, мы перестанем ездить в генеральский дом, для того, чтобы постоянно заниматься ее головной болью. Тем более что врачи практически от девушки отказались.
Это особое состояние возникало у меня самого часто без моего участия. Иногда меня погружали в него какие-нибудь ритмичные звуки, которые вызывали музыку, и эта музыка звучала только в моем сознании, но в какой-то момент я начинал физически ощущать её. Она обволакивала мое сознание, парализуя мою волю, и давала ощущение покоя и счастья. И я осознавал, что именно эта музыка уносила меня в неведомые миры, где все причудливо и странно. Музыка начинала вибрацией пронизывать мое тело и вызывала ответные вибрации.
Сначала вибрация исходила из рук и ног. От них к центру тела, словно струилась, энергия. Когда она достигала головы, в сознании появлялись образы. Я видел себя со стороны. И я не ощущал страха и не ощущал боли. Иногда вокруг меня плясало белое холодное, но приятное пламя. Оно проникало в меня тогда, когда во мне сидела боль, и сжигала все нездоровое, дурное, что накопилось в теле и душе. И я чувствовал, что во мне идет целительный процесс…
Вот в это состояние я и вводил генеральскую дочь. И это помогло ей освободиться от послеродовой травмы.
Болезнь отступила. У девушки исчезли головные боли, она отказалась от лекарств и чувствовала себя очень хорошо. Вскоре от ее раздражительности не осталось и следа…
— Pardon me, boys,
Is that the Chattanooga Choo-Choo?
Track twenty-nine,
Boy, you can give me a shine6, —
запел вдруг проигрыватель хриплым голосом задорную «Chattanooga Choo-Choo» из «Серенады Солнечной долины» под оркестр Гленна Миллера. Это Вовка Забелин поставил очередную запись на рентгеновском снимке.
На пятачок возле радиолы выскочил Леран. Мы с Валеркой отодвинулись вместе с табуретками, на которых сидели, к стене. Этого оказалось мало, и Валерка задвинул стол в угол, забаррикадировав выход из комнаты. К Лерану тотчас же присоединилась Лика, и они стали показывать такой танец, за который с любой танцплощадки их бы не просто удалили, но и забрали в опорный пункт милиции, где проработали бы, а потом сообщили по месту учебы. Леран подбрасывал Лику, а после поворота на сто восемьдесят градусов ловил, отпускал ее от себя, потом притягивал, а ноги их и головы в такт музыки повторяли движение туземцев дикого племени. Это выглядело непривычно, смешно, но грациозно. Все подбадривали танцоров, хлопая в ладоши, и дружно аплодировали неожиданному представлению.
Когда выпили всё вино, вволю наговорились ни о чем, послушали новые стихи, которые читал Алик Есаков, стали расходиться.
За все время вечеринки я получил удовольствие разве что от стихов Алика Есакова, а больше скучал, но не хотел обижать хорошую компанию хороших ребят, моих однокашников, и заставил себя высидеть там до конца.
Я был другим по психическому складу, человеком некомпанейским, с людьми сходился трудно, и мне больше грела душу работа кабинетного червя: за книгами, бумагами и размышлениями?