Глава 3
– Эй! Хозяева! – крикнула я, стоя у калитки.
– Ну? – шагнул из-за угла здоровенный лысый мужик с суровым лицом. – Кто таков? Чего надобно?
– Менестрель я, хозяин, – улыбнулась я, втягиваясь в роль. – Мне одна птичка весть принесла на хвосте, что вы в город собрались. Не возьмете попутчика? Денег нет, – развела руками, – но оплатить дорогу смогу песнями да сказками.
– Кажется, той птичке пора хвост ощипать, – прищурившись, осмотрел меня кузнец. – Плащ распахни!
Я послушно откинула за спину полы плаща, позволяя осмотреть свой скромный наряд и невзрачный кинжал на поясе.
– Из благородных, что ли? – сделал свои выводы мой собеседник.
Непонятно, с чего такой вывод, но интересоваться я не стала.
Тут из-за дома высунулся примерно мой ровесник (в нынешнем обличье) с конопатой физиономией, встрепанной шевелюрой и блестящими от любопытства глазами.
– Из них, – продолжая улыбаться, призналась я. – Да только не всем благородным везет спать на перинах и есть с золотых тарелок.
– Сирота? – кивнув своим мыслям, спросил кузнец и, не глядя, отвесил легкий подзатыльник слишком высунувшемуся подмастерью.
– Ой! Дядька Жух! – воскликнул пацан, подмигнул мне и спрятался.
– Сирота, – подтвердила я, перестав улыбаться.
– А играешь на чем? Не вижу что-то у тебя струмента.
– А инструмент, – ненавязчиво исправила я, – разбили. Лиходеи… Сам-то я сбежать успел, а вот гитару мою растоптали. Один кривой такой, а у второго рожа рябая совсем.
– Садись в телегу, сейчас выезжаем, – указав мне подбородком направление, скомандовал он. – Мо́тька! Уши оборву, если к моему возвращению не сделаешь, что велено, – заглянув за угол, рявкнул он.
Конопатый Мотька звонко заверил, что всё исполнит.
А как только кузнец направился к телеге, на которую я уже взгромоздилась, пока он не передумал, пацан снова высунулся и, весело скалясь, второй раз подмигнул мне. Смешной. Я спрятала ответную улыбку, чтобы не выдать его.
Мы выехали со двора и неторопливо двинулись сначала по селению, а потом и за него выбрались.
– Есть хочешь? – только тогда заговорил невозмутимо правящий лошадкой мужик.
– Не откажусь. А вы что послушать хотите? Сказки или спеть вам что-нибудь?
– Спеть я и сам могу, – фыркнул он, не глядя на меня. – В корзине возьми пирожок из тех, что в синей тряпице, эти с яблоками. А как съешь, сказки будешь мне сказывать, менестрель. Ехать нам долго, а заночуем в лесу.
– О… – озадаченно протянула я, пытаясь сообразить, а куда я еду-то? Понятно, что в город, но в какой?
– Что, птичка забыла прочирикать, куда я путь держу? – беззлобно хмыкнул кузнец, поняв мое замешательство.
– Забыла, – честно призналась я.
– Птички, они все такие… На хвосте новость принесут, толком не зная, что к чему.
Дядька Жух, как он велел себя называть, оказался вовсе не таким грозным и сердитым, как выглядел. Беззлобный, даже благодушный по-своему, хотя и себе на уме. Меня он ни о чем не расспрашивал, в личную жизнь не лез, именем только поинтересовался. Слушал сказки, коих я знала великое множество, отмахивался от моих предложений спеть, заявив, что песни «благородных» ему не нравятся. А народных я, поди, еще и не знаю, больно уж зеленый и дохлый. Сразу видно, недавно на путь менестреля встал.
Я же воспользовалась случаем и попросила научить меня этим самым народным песням. Даже вынула из котомки обычную дешевую тетрадь, купленную еще с мамой, давно, и карандаш. Записывала слова под диктовку и разучивала нехитрые мелодии.
Скрывать, что я обучена грамоте, теперь не нужно, раз уж я «из благородных».
В обед мне был выдан еще один пирожок, но уже с капустой, кусок сыра, луковица и два ломтика сала. Лук мне ранее есть сырым не доводилось, впрочем, как и сало, так что я приступила к трапезе с некоторой опаской. А дядька Жух посмеивался, глядя на мои гримасы и катящиеся градом слезы.
– Что, не приучен ты к лучку-то? – хохотнул он. – А надо бы. Он всю заразу убивает, так что ешь его чаще, пацан, если не хочешь животом и хворями маяться.
– Постараюсь, – выдавила я из себя, шмыгая носом и стараясь не дышать.
Какой ужас! Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть есть лук вот так, словно яблоко? А ведь мой кормилец даже не жмурится, хрустит как ни в чем не бывало…
Меня и ужином накормил сердобольный попутчик. Не изысканным, само собой, но сытным – толстый ломоть ветчины, ароматный свежий хлеб, всё тот же сыр и на сладкое еще один яблочный пирожок. Ни разу я еще так плотно не ела в пути. А ночевали мы в телеге, съехав с дороги чуть в сторону. Даже костер разводить не стали, только закутались каждый в свой плащ, прячась от ночной прохлады.
К обеду следующего дня мы прибыли на место. Моя тетрадка была основательно исписана текстами песенок, а голова пухла от множества мелодий, но я была безмерно признательна кузнецу.
– Спасибо, дядька Жух, – поблагодарила я, спрыгнув с телеги, когда мы въехали во двор постоялого двора неподалеку от городских ворот.
– Ну бывай, Рэм, – добродушно потрепал он меня по голове. – Пусть хранит тебя Неумолимая. Пока не стемнело, загляни в центре города в трактиры поприличнее и попросись, чтобы пустили вечером выступить. Вид у тебя порядочный, так что не должны отказать. И покупай себе новый струмент.
Я не стала его исправлять, а вот то, что мне позарез нужно купить инструмент, тут кузнец прав. И, пожалуй, имеет смысл сделать это до того, как я начну просить трактирщиков пустить меня выступить в их заведениях. С чего-то нужно начинать новую жизнь.
В этом городе я ни разу не бывала, а потому найти лавку, торгующую инструментами, удалось лишь через пару часов. Там долго осматривалась, приценивалась… Приобретать дорогую гитару – неразумно. Во-первых, не стоит вводить в искушение лихих людей, во-вторых, ну откуда у малолетнего странствующего сироты деньги на дорогой инструмент?
А потому, приняв решение, я попросила хозяина лавки подобрать мне гитару дешевую, неприметную, безо всяких украшений, позолоты или инкрустации. Главное, чтобы играла чисто.
– Новых таких нет, – спокойно ответил мне худощавый мужчина средних лет, оценив мой вид и платежеспособность.
– А не новых? – правильно поняла я его слова. – Мне ведь главное, чтобы играть на ней можно было.
Прикинув что-то, он вышел в подсобное помещение и вернулся с двумя гитарами. Одна явно новее и приличнее на вид, вторая – старенькая, поцарапанная.
– Выбирай, – насмешливо хмыкнув, выложил их передо мной хозяин лавки.
– А цена? – не торопясь приступать к осмотру, поинтересовалась я.
Как и следовало ожидать, та, что была поцарапанной, стоила дешевле и мне вполне по карману. Ну, то есть не мне, а мальчишке-менестрелю.
Проверив обе, я с удивлением поняла, что, несмотря на неказистый вид, именно обшарпанная звучит чище. Только струны заменить, да и то не сразу, еще и эти послужат какое-то время. Разумеется, именно эту гитару я и взяла, отсчитав нужное количество монеток.
Вот теперь нужно искать место и для выступления, и для ночлега.
С этим оказалось не так-то просто. Из четырех трактиров меня выгнали, даже не пожелав разговаривать. В пятом выслушали, выступить позволили, а вот кормить и предоставить хотя бы угол для ночлега отказались. Мол, что заплатят мне посетители, если им понравится, то и мое.
И лишь когда я отошла подальше от центра города, в шестом по счету месте, мне повезло. Этим трактиром владела крупная, мужиковатого вида женщина, с замашками бывалого гвардейца. Она меня не только выслушала, но и согласилась допустить к посетителям. Не иначе – пожалела усталого ребенка.
– Спать можешь в чулане под лестницей, там всё равно кроме хлама ничего нет. Наверх – не подниматься, там комнаты сдаются. Напьешься – выгоню взашей.
– Да я вообще не пью!
– Выступать весь вечер, до последнего посетителя. Хочешь – брякай на этой своей развалюхе, – кивнула она на гитару, – хочешь – пой, хочешь – сказания сказывай. Что заработаешь, всё твое. Хоть монеты, хоть угощение.
– А вам что с меня причитается, госпожа Му́на? – деловито уточнила я и улыбнулась. Мне же нужно располагать к себе людей, я помню.
– А мне с тебя причитается то, что людям должно прийтись по душе твое выступление, чтобы захотели посидеть подольше, заказать побольше. Да еще и на следующий день пришли тебя послушать. Понял? А если и мне понравится, как ты себя покажешь, то кормить буду и позволю неделю отработать тут.
– По рукам!
Женщина, нахмурившись, оглядела меня и выдала:
– Не так быстро. Чтобы до вечера привел себя в порядок. Общественная баня на соседней улице есть. Иди помойся, а то от тебя воняет. Да и одежду смени, если есть запасная. А нет – так эту почисть. У меня приличное заведение.
Я сжала зубы, чтобы не сказать в ответ резкость, уж больно оскорбительно звучали ее слова. Но сдержалась, признавая ее правоту. После скитаний по лесу, ночевок в ужасных условиях и умываний из ручьев… Права она, хоть и грустно мне это.
– Не успел, госпожа Муна. Только пару часов как приехал, – извиняясь за свой плачевный вид, повинилась я.
Она кивнула, махнула рукой в сторону выхода и отправилась на кухню, дав понять, что разговор окончен.
На соседней улице, как и сказала трактирщица, действительно обнаружилась общественная баня. Причем, учитывая расположение, вполне приличная. Понятно, что дворяне и зажиточные купцы ею не пользовались, но и бродяг и всякого сброда не было. Как понимаю, основная публика – торговцы, мастера и прочий простой, но честный люд. То, что нужно в моих условиях.
Небольшая заминка всё же произошла, когда меня скептически оглядел дедок, берущий плату и выдающий при необходимости банные принадлежности.
– Чего тебе, пацан? – поджал он губы, оценив мой запачканный плащ и пыльные сапоги.
– А ты как думаешь, дедушка? – играя роль веселого менестреля, улыбнулась я.
– Что я думаю, тебе знать не надобно, – прищурился он, сделав свои выводы о моей платежеспособности, и успокоился. – Мыло и полотенце надо или свои принес? Прачкам будешь чего оставлять?
– Надо и буду. Белье, штаны и рубашку надо выстирать. К завтрашнему утру всё будет готово?
– Само собой.
– Отлично. Сколько с меня? Только по-честному, дедушка. Я же всего лишь менестрель, много с меня не требуй.
– Прыткий какой, – хитро усмехнулся он, но цену назвал разумную.
А когда я отсыпала нужное количество медяков, кряхтя встал и достал со стеллажа банный комплект – баночку с жидким мылом, лоскут жесткой ткани и простыню, заменяющую полотенце. А я, пользуясь случаем, еще и щетку выпросила, чтобы привести в порядок плащ. Оставлять его прачкам нельзя, там в подкладке золотые зашиты.
– Вещи в шкафчик спрячь, ключ держи.
– А не сопрут? – забеспокоилась я. Мне ни разу не выпадало случая бывать в общественных банях, так что опасения мои были вполне оправданны.
– Не боись, пацан. У нас заведение чистое, шваль не пускаем. Да и нет пока никого, ты единственный посетитель сейчас. А вот к вечеру набьется народ.
И только тут я осознала, что мыться мне придется в мужском зале. Я ведь сейчас мальчишка. У меня аж кровь от лица отхлынула, когда я это поняла.
– Эй, ты чего, парень? Болезный, что ли? – замер банщик, вглядевшись в меня.
– Устал просто, дедушка, – мотнула я головой. – Больше недели нормально не спал, все в пути да в пути. Сам понимаешь, менестреля ж не только талант кормит, но и ноги.
– Хлипкий ты больно, – прошамкал он. – Давай свою гитару, покараулю, чтоб не уронил кто, ежели придут, пока ты моешься.
Спорить я не стала. За музыкальный инструмент и правда волновалась. Денег у меня немного, что ждет впереди, неизвестно, а выступать нужно уже сегодня.
Шкафчиком для хранения вещей я, конечно, воспользовалась, намотав потом веревочку, на которой висел ключ, на руку. Было бы странно, если бы я понесла котомку и плащ в зал для мытья. Но все время, пока отмывалась после путешествия, дергалась и поглядывала на дверь. И даже не знаю, чего я боялась больше: что меня ограбят или что сейчас сюда войдут голые мужчины, чтобы тоже помыться.
Уходя, оставила прачкам свои грязные вещи, а заодно ненавязчиво выяснила, в какое время тут пусто. Потому что мыться-то мне нужно регулярно, но я сильно сомневаюсь в своей выдержке, если окажусь в окружении толпы раздетых мужчин в одном общем банном зале. Как-то мы с мамой этот момент не продумали.
Воспоминание о родных больно резануло по сердцу, но я не могла допустить, чтобы это отра-зилось на лице.
Улыбайся, Рэмина. Улыбайся. Ты больше не графиня, а бродяжка-менестрель Рэм.
Вечера я ждала, нервничая и переживая. Как всё пройдет? Смогу ли я заинтересовать народ своим выступлением?
Нет, я не сомневалась в своих талантах. Я отлично играю на нескольких музыкальных инструментах. Права та старушка – благородные этому обучают своих детей чуть ли не с рождения. Еще я хорошо пою, и, на удачу, голос у меня достаточно низкий, так что вполне сойдет за мальчишечий. Вот как мужчина я бы точно не смогла ни петь, ни говорить.
И сказок знаю много, и песен – как изысканных (высшего сословия), так и, благодаря дядьке Жуху, народных. Если что, всегда смогу заглянуть в тетрадь и вспомнить слова. Хотя память у меня превосходная, проблем с этим я никогда не имела. Меня даже папа хвалил. А мама по секрету когда-то давно шепнула, что такая память почти у всех одаренных. Побочный эффект магических способностей.
Голода я не испытывала, так как, выйдя из бани, купила у уличной торговки несколько пирожков и прямо там же, сидя у фонтанчика, всё съела. Яства госпожи Муны мне пока не по карману. Заведение у нее приличное, но и цены в нем тоже весьма приличные.
Наконец зал наполнился, хозяйка трактира махнула мне рукой, давая понять, что наступило моё время, а сама вышла на середину помещения, подбоченилась и громогласно объявила:
– Гости дорогие, у меня сюрприз. Сейчас выступит менестрель, которого я наняла специально, чтобы он развлек вас своими историями, песнями и музыкой. Мальчишку не задирать и не обижать, а то дело будете иметь со мной.
– Муна, да когда это мы мальчишек задирали? – весело скалясь, воскликнул один из посетителей, усатый дядька с толстым животом.
– И то верно, Муна! – поддержал его другой, субтильный сутулый мастер-ткач, если судить по одежде. – Ты уж на нас не наговаривай. Пусть играет, а мы послушаем.
Его поддержал нестройный хор голосов.
– А если понравится он нам, так и от щедрот ему отсыплем! – стукнул по столу кулаком могучий мужик. Похоже, из кузнецов.
На подрагивающих ногах я вышла на свободное пространство, куда мне указала госпожа Муна.
– Экий мелкий! – цыкнул тот, что, вероятно, кузнец. – Его и не видать издалека.
– Слышь, малец! Ты на скамейку встань, что ли! – крикнул и сам же захохотал своей шутке усатый пузан.
– А вы, господа хорошие, на меня не смотрите, – громко проговорила я, обмирая от страха, но держась в рамках своей роли. Я – менестрель. Менестрель я. Я не боюсь их. – Вы меня слушайте.
– Давай, шнурок! – кивнул ткач.
Похоже, эти трое – постоянные гости трактира и с хозяйкой накоротке держатся. Больно уж свободно они себя ведут.
– Что вы хотите сначала? – улыбаясь так, что скулы свело, спросила я. – Сказку послушать, или песню спеть вам? Или просто сыграть?
– Да нам всё равно, лишь бы интересно было… – Это донеслось из дальнего угла, и кому принадлежала фраза, я не поняла.
– И то верно. Начинай, менестрель, не тяни… – шумно налил пива из кувшина посетитель за столом прямо напротив меня.
– Ну, тогда слушайте… – речитативом заговорила я. – Жил в далекие времена старик-лесничий, и был у него сын…
За сказкой последовала песня из «благородных», а затем – народная, коим меня научил дядька Жух. А потом снова сказка…
В какой-то момент один из гостей трактира притащил от стены тяжелый деревянный стул, поставил передо мной и, не говоря ни слова, усадил, нажав на плечо. Это вызвало гул одобрения у остальных. И я продолжила…
К ночи я совершенно охрипла, а народ всё не желал расходиться. Просили то еще сказку, то конкретную песню. У моих ног стояла глиняная кружка, и насколько я видела, там блестели не только медяки, но и серебряные монетки.
– Так, дорогие гости! – взяла всё в свои руки госпожа Муна, увидев, насколько я устала. – Вы мне менестреля вконец загоняете. Как он вас завтра развлекать будет, если голоса сегодня лишится? Ну-ка, Рэм, сворачивай свой балаган и иди на кухню, поужинай. Я распорядилась.
Из зала кто-то недовольно подал голос, но хозяйка трактира была непреклонна:
– А кому понравился мой менестрель, приходите завтра. Я его на неделю наняла. А там видно будет. Коли он дальше путешествовать не отправится, может, и еще задержится.
– Жду вас завтра, господа хорошие, – подхватив гитару и кружку со своим первым в жизни заработком, я чинно поклонилась публике.
– О! А мальчишка-то из благородных. Гляди, как кланяется!
– И точно! И как мы не поняли?