Страшные тайны. Антология русского криминального рассказа конца XIX – начала XX века. Издательство «Развлечение» ( Антология, 2015)

В сборнике представлена часть наиболее интересных произведений петербургского издательства «Развлечение», выпускавшего в 1908–1917 годах популярную приключенческую литературу. Наибольшую известность получили три серии: «Шерлок Холмс» (свободное продолжение А. Конан Дойла), «Нат Пинкертон – король сыщиков» и «Ник Картер – американский Шерлок Холмс». В России эта литература пользовалась успехом среди городских мещанских слоев и учащейся молодежи. Педагогическое начальство и родители не одобряли это увлечение, однако книги распространялись вполне легально – через газетные киоски, находя своего тайного читателя в среде не только школьников и обывателей, но и интеллигенции, отшатнувшейся от революции. Только в мае 1908 года было выпущено в продажу «Похождений Шерлока Холмса» 260300 экземпляров! С 20 декабря 1908 года по 7 января 1909 года, по сведениям «Русского слова», «выпущено было в продажу следующее количество сыщицкой литературы: приключений Шерлока Холмса – 28000 экземпляров, Ната Пинкертона – 50000, Ника Картера – 22000».

Любопытно свидетельство В. Розанова: «Дети, вам вредно читать “Шерлок Холмса”. И, отобрав пачку, потихоньку зачитываюсь сам. В каждой 48 страниц. Теперь “Сиверская – Петербург” пролетают как во сне. Но я грешу и “на сон грядущий”, иногда до четвертого часа утра. Ужасные истории» (Розанов В. «Опавшие листья»).

Тайна башни

Солнце сияло над замком Глостер, прежним бенедиктинским аббатством Святого Роха, которым уже в течение нескольких веков, на зависть и досаду другим, владела семья Глостер.

Лучи сияющего солнца золотили древнее здание из красного камня, возвышавшееся со своими обвитыми плющом зубчатыми башнями на краю береговой скалы, круто ниспадавшей к морю.

По направлению к Святому Роху, как постоянно называли замок, тянулась длинная вереница экипажей; сидевшие в этих экипажах люди спешили на пикник к лорду Глостеру, стремясь сойти в тени прохладных каменных ворот, над которыми стояло изваяние самого святого Роха, с епископским посохом и в митре, и, казалось, сердито глядело на проходивших под осеняемыми им воротами носительниц шелковых платьев, кружев и парижских шляпок.

С изысканной гостеприимной вежливостью гостей приветствовал Реджинальд Морган, лорд Глостер, двадцативосьмилетний наследник майората и титула лорда, доставшегося ему, как младшему сыну, лишь недавно, после кончины старшего его брата Роберта и быстро последовавшей за этим смерти Ральфа, единственного сына Роберта.

Стройный, высокого роста молодой лорд, с открытым лицом и взглядом, весьма любезно приветствовал каждого гостя в отдельности. Он превосходил в любезности самого себя, особенно при появлении сэра Джона Моргана, представителя менее богатой боковой линии рода Глостеров, прибывшего из Лондона в сопровождении своего друга, некоего сэра Фомы Браддона, которого он впервые вводил в круг друзей и знакомых молодого лорда.

Гости, все без исключения, были или, по крайней мере, казались веселы, и все восхищались роскошью прежних монастырских помещений, красотой ковров и обоев, прекрасно сохранившейся молельней, в которой прежние аббаты возносили свои молитвы, рефекторией, кельей эконома, возвышавшейся на головокружительной высоте над прибрежной скалой, и громадной монастырской кухней, в которой в данное время топились французские плиты и печи и вместо толстых иноков возились французские повара со своими кастрюлями, противнями и другой посудой, проводя время в болтовне на своем чужестранном языке.

Эти помещения распространяющимися в них благоуханиями уже заранее оповещали об изысканных яствах, которыми предполагалось попотчевать гостей «развалины», ветхость стен которой должна была обратить на себя внимание прибывших гостей уже и раньше.

«Развалина» представляла собою остатки прежней часовни Святой Марии и смежных с ней странноприимных покоев.

Хозяин замка был настолько тактичен, что не избрал самую часовню местом для мирских удовольствий, и потому развалины странноприимных покоев были предназначены не только для трапезы, но и для танцев, причем для этой цели покои были выложены темным дубовым полом, сверкавшим, как зеркало.

Из того же дуба были сделаны длинные, низкие столы, тогда как мягкие сиденья, возвышавшиеся кругом в виде амфитеатра, были обтянуты зелеными бархатными чехлами.

Не было недостатка в цветах, лампочках и бумажных фонарях, и роскошная трапеза происходила под веселые звуки прекрасного оркестра.

Сэр Джон Морган во время трапезы вместе со своим другом Фомой Браддоном сидел за столом недалеко от хозяина замка; по окончании ужина, когда подали кофе и многие собирались последовать манящим звукам чудного вальса на гладком паркетном полу странноприимных покоев, оба друга встали, незаметно скрылись за часовней и, вне поля зрения других гостей, уселись на мягкой траве близ скалистого обрыва.

Солнце уже садилось за горизонтом, и на западе море сверкало красным пламенем.

На небе взошла вечерняя звезда, и луна своим холодным светом начала мало-помалу озарять гладкое, как зеркало, море.

Ночь спускалась тихим дыханием. С моря дул прохладный ветерок, побуждая зазевавшихся гостей с прогулки возвратиться в замок.

– Ну-с, мистер Холмс, или, скорее, мистер Фома Браддон, – обратился сэр Джон Морган к сидевшему рядом с ним лондонскому богачу, в котором, благодаря великолепному гриму и наружному облику, никто не узнал бы знаменитого сыщика, – присмотрелись ли вы к молодому свежеиспеченному лорду? Считаете ли вы его способным совершить преступление, в котором я его сильно подозреваю?

– Он производит далеко не дурное впечатление, – ответил Шерлок Холмс, – трудно даже допустить с его стороны какую-нибудь подлость. Но ведь наружность, в общем, не имеет никакого значения. Во время моей практики мне приходилось видеть негодяев, которые, казалось, и воды не способны замутить, а с другой стороны – людей с физиономиями преступников, которые были невинны и наивны, как овцы. Все-таки я попрошу вас рассказать мне еще раз все, что, по вашему мнению, находится в связи со смертью прежнего лорда Глостера и его сына Ральфа. Вы, кажется, по дороге сюда говорили между прочим, что в развалинах старого аббатства какие-то привидения заранее как бы возвестили семье Глостер предстоявшую смерть лорда Роберта и его маленького наследника?

– Да, совершенно верно, об этом привидении в образе монаха идет уже веками легенда, что он время от времени бесшумными шагами проходит по длинным коридорам между рефекторией и прежними покоями аббатов или по пустынным проходам монастыря; он-то незадолго до смерти маленького Ральфа, за которой вскоре последовала кончина его отца, несколько раз показывался – три раза ночью. Ну а затем горящие свечи в часовне, музыка на хорах, – словом, я знал заранее, что на семью Глостер должно обрушиться несчастье.

– Разве вы тогда находились в замке?

– Был. Мой двоюродный брат Роберт, очень ценивший меня, пригласил меня тогда к себе, чтобы быть при нем во время болезни.

– Вы видели привидение собственными глазами?

– Конечно, – уверял сэр Морган, – в те три ночи, о которых я давеча говорил, я в самых развалинах часовни видел слабый свет восковых свечей, которые, по моему крайнему разумению, не могли быть зажжены человеческой рукой. Затем я увидел, как высокая фигура привидения в черном одеянии бенедиктинцев, с опущенным капюшоном и веревкой вместо пояса, с торжественной серьезностью и в глубоком молчании прошла мимо меня, да так близко, что меня чуть не задела суровая, шерстяная ряса монаха-привидения. Во все это время я не услышал ни малейшего звука, но ощутил холодное дуновение, точно по мне прошел резкий ледяной ветер.

Великий сыщик улыбнулся.

– Жаль только, – сказал он, – что вы не решились схватить эту монашескую фигуру и наброситься на нее. Быть может, вы уже тогда нашли бы разгадку тайны, столь живо интересующей вас, – я говорю о причине смерти маленького Ральфа, неестественной по вашему мнению.

– Я не совсем вас понимаю, мистер Холмс, – возразил сэр Морган, – не хотите ли вы сказать, что этот монах, уже так давно появляющийся на развалинах владения Глостеров, – вовсе не привидение? Но ведь не я один, а также и мой двоюродный брат Роберт Морган категорически утверждает, что видел этого монаха! Привидение явилось даже моему двоюродному брату именно в ночь накануне смерти ребенка. Нынешний лорд Глостер, который тогда, как младший брат Роберта, носил имя Реджинальд Морган, был как раз в Лондоне. Роберт лежал на диване в так называемой обойной комнате замка, самом маленьком помещении, выходящем на море, так как это была его любимая комната, и огонь весело горел в старом камине. Я было оставил Роберта, полагая, что он заснул, и направился в детскую комнату, в башню, где лежал больной ребенок. Когда я возвратился, Роберт был бледен как смерть и сильно расстроен. Он стал уверять меня, что видел в дверях фигуру монаха с поднятым капюшоном, в длинной, развевающейся рясе, причем эта фигура будто бы угрожающе показала ему кулак. Лица или глаз монаха он не видел, так как они были в тени капюшона. Роберт поднялся и хотел наступать на монаха, но прежде, чем он успел спуститься с дивана и встать на ноги, привидение быстро и бесшумно исчезло. Но он знал наверняка, что ясно видел монаха, недосягаемого врага, ходившего по этим помещениям и предвещавшего владельцам этого дома предстоявшее им несчастье. А на другой день умер маленький сын Роберта!

– Странно! – в раздумье произнес Шерлок Холмс.

– Действительно, странное совпадение обстоятельств, – согласился и Джон Морган. – Бедняга Роберт! Он тогда, вскоре после смерти своей жены, был болен и в состоянии боязливого, нервного раздражения, увеличившегося еще вследствие появления привидения. Я старался, как мог, убедить его в том, что то, что он видел, было лишь плодом его болезненного воображения, но мне не удалось его переубедить.

Джон Морган провел рукой по глазам, чтобы стереть слезы печали.

– Да, добрейший мистер Холмс, – продолжал он, – нам пришлось тогда пережить печальные времена в замке Святого Роха. Наверху, в башенной комнате, лежал больной Ральф Морган, единственный наследник, а внизу, в обойной комнате, – мой овдовевший двоюродный брат, мой бедный Роберт, немощный духом и телом, влачил свое безрадостное существование, лежа на диване. Страшное, страстное горе и отчаяние вызвали опять появление припадков, которыми он страдал еще с детства, но которые прекратились с наступлением зрелого возраста. Он лежал исхудалый, похожий лишь на тень себя самого; вся его жизнь висела как бы на волоске, который должен был оборваться при первом сильном натиске. Только страшная любовь к единственному ребенку Эдиты еще привязывала его к жизни. Любо было смотреть, как сердечно он любил маленького мальчика, который, по всей очевидности, должен был вскоре унаследовать титул и состояние семьи, так как врачи не скрывали, что дни лорда Глостера сочтены. А Ральф был хорошенький, славный мальчишка, такой веселый, радостный, хороший ребенок, что каждый отец гордился бы таким сыном.

– Чем болел он? – спросил Шерлок Холмс, внимательно слушая повествование Моргана.

– По всем признакам то было лишь легкое нездоровье, незначительный приступ, не внушавший мне опасений, и врач из Шельтона, улыбаясь, уверял нас в скором выздоровлении его. Это была лишь одна из тех часто встречающихся болезней, легко превозмогаемых тысячами детей при условии хорошего ухода и здорового организма. Один только Роберт боялся за своего сына и терял мужество. Ни я, ни его брат Реджинальд, нынешний лорд Глостер, не могли его убедить в том, что опасаться нечего.

– Следовательно, Реджинальд был в хороших отношениях с покойным своим братом? – спросил великий сыщик.

– О да, по крайней мере так казалось, – ответил Джон Морган. – Я еще отлично помню тот вечер: ветер резко свистал и бился в башни и карнизы древнего аббатства, чайки с предвещавшими бурю криками беспокойно летали кругом, а внизу волны с громообразным шумом разбивались о скалы, – я, как сегодня, вижу, как Реджинальд Морган, нынешний лорд Глостер, совершенно неожиданно вернулся из Лондона. В тот вечер я навестил больного мальчика и, против всяких ожиданий, наткнулся в обойной комнате на Реджинальда. Это было днем, после того как Роберт видел монаха, а это привидение, воображаемое или настоящее, преисполнило моего двоюродного брата опасений за ребенка, хотя, как я уже говорил, не было никаких оснований для этого.

Джон Морган замолчал, прислушиваясь к шуму прибоя, и потом продолжал серьезным, спокойным тоном:

– Мальчик в послеобеденное время забеспокоился, но наконец заснул и лежал во сне, подложив одну рученьку под голову. Худенькое, бледное личико имело грустное и умилительное выражение, беспомощно вырисовываясь из мягких подушек и шелковых занавесей громадной старомодной постели. Мальчик лежал в большой мрачной башенной комнате замка Святого Роха, совершенно неподходящей, по моему мнению, для детской. На столике стояли стекляшки с лекарствами, стаканы, немного парниковых плодов и игрушки, до которых маленьким ручонкам ребенка уже не суждено было дотронуться. Под зеленым абажуром горела лампа, все было весьма чисто, опрятно и аккуратно, в том числе и платье няни, которая сидела у лампы с открытой книжкой в руках.

– Как звали эту няню? – заинтересовался Шерлок Холмс.

– Мэри Стивенс, – ответил Джон Морган. – То была еще совсем молодая женщина, чуть ли не ребенок, и я сначала не хотел верить, что она в такие молодые годы уже замужем. Но она действительно была замужем.

– А кто был ее муж?

– Не помню точно, так как он был где-то в дороге, – не то моряком, не то эмигрантом.

– Расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь о Мэри Стивенс.

– Что ж, насколько я помню, она была из порядочной семьи и воспитана лучше, чем прочая прислуга.

– Каким образом она получила место няни маленького Ральфа?

– Нам рекомендовал ее Реджинальд!

– Ага, Реджинальд! – оживленно подхватил Шерлок Холмс. – А откуда он взял ее?

– Кажется, он знал ее отца.

– Ну и что же, оправдала она его рекомендацию?

– Она оказалась положительно неоценимой в смысле тщательности ухода, и на нее можно было вполне положиться в то короткое время, которое она провела у нас.

– Не можете ли вы описать мне немного наружность этой женщины?

– О да, я еще хорошо помню ее лицо, точно только сегодня видел ее. Странное то было лицо: она была очень хорошенькая, с темными, как у испанки или еврейки, глазами, волосами и цветом кожи; волосы у нее были длинные, черные, а большие глаза ее, казалось, могли сверкать негодованием и гордостью, хотя она всегда была скромна и покорна. Когда я увидел ее в первый раз, меня поразило сходство ее лица с памятным мне другим лицом, и это сходство смутило меня. Потом, если будет возможно, я покажу вам картину в большом столовом зале, недалеко от камина, картину, изображающую Юдифь, убивающую Олоферна. Вообразите себе: лицо, молодое, смуглое лицо Юдифи, наклоняющейся над спящим Олоферном, которого она собирается убить, поразительно похоже на лицо няни Ральфа, как в смысле дикой красоты, так и в смысле известной жестокости и крадущегося ехидства тигрицы, так что я всегда невольно сравнивал эту Стивенс с Юдифью и после того много думал об этом сходстве. Ну так вот, она сидела спокойно и терпеливо, оберегая ребенка. Она еще только незадолго до этого поселилась в замке, но, по-видимому, уже успела привязаться к ребенку, как и всякий, кто знал этого милого мальчика, солнечные глаза которого уже тогда выдавали его благородный нрав. Да и сам Ральф любил свою няню. Она была тихая женщина и в глазах другой прислуги считалась гордячкой, так как не дружила ни с кем.

– Так что, она не состояла в общении ни с кем из прислуги? – спросил Шерлок Холмс.

– Нет, она посвящала весь свой досуг и все свое внимание только ребенку, а прислуга говорила, что часто видела, как она страшно плакала, хотя никто не знал причин ее горя.

– Вероятно, она беспокоилась о своем отсутствующем муже? – сказал сыщик.

Морган пожал плечами.

– Возможно, – ответил он. – Я в тот вечер оставил ее в башенной комнате, и в ту же ночь с ребенком произошло это ужасное несчастье. Утром няня проснулась и якобы тогда заметила, что ребенка нет. В испуге она вскочила, увидела, что окно открыто, и призвала людей. Существовало предположение, что бедный Ральф в лихорадочном жару вылез из окна и слетел вниз, на скалы. И действительно, тщательные розыски обнаружили, что мальчик лежал мертвым внизу, у скалы, с разбитым черепом и изуродованным телом! Смерть, быть может, и пришла без страданий, но все же это было ужасным ударом для нас всех. В день погребения Ральфа Роберта разбил паралич, от которого он так уже и не оправился, хотя он еще годами влачил существование, будучи живым трупом. Наконец он умер; его похоронили рядом с женой и ребенком. Вот каким образом Реджинальд Морган превратился в нынешнего лорда Глостера.

– Вы полагаете – преступным путем, пожалуй при содействии Мэри Стивенс?

– Я не могу отделаться от этой мысли, и это мнение постоянно напрашивается мне. Я не могу понять, как мальчик сам выбросился из окна башенной комнаты именно в то время, когда Стивенс спала, ну а затем я ведь говорил вам, кого напоминает эта женщина.

– Странно, на самом деле, что именно Реджинальд рекомендовал эту няню, – ответил великий сыщик. – Вероятно, ребенок уже со дня его рождения был бельмом на его глазу, в качестве будущего наследника Роберта. Так как он знал, что больной отец не перенесет смерти ребенка и что после последнего умрет и сам Роберт, он, быть может, воспользовался услугами Мэри Стивенс, чтобы выбросить ребенка из окна башенной комнаты. Не имеете ли вы понятия о том, где теперь находятся Мэри Стивенс с мужем?

Морган пожал плечами.

– Сожалею, что не могу дать ответа на этот вопрос, – возразил он, – меня настолько взволновало это ужасное событие, что я не обращал внимания на няню.

– Вы бывали здесь, в замке, после смерти вашего старшего двоюродного брата, поддерживали всегда хорошие отношения с ним?

– Да, я иногда заезжал сюда и не прерывал прежних дружеских отношений. Я надеялся таким путем добиться разоблачения ужасной тайны башенной комнаты.

– Но вам ничего не удалось узнать? Не добились ни малейших доказательств того, что ужасное подозрение ваше на Реджинальда имеет основание?

– Нет, мистер Холмс, – ответил Джон Морган, – потому-то я и обратился к вам.

– А если Реджинальд действительно причастен к смерти мальчика, а, таким образом, косвенно и к кончине своего старшего брата, – спросил Шерлок Холмс, устремив пронзительный взор на лицо сэра Джона Моргана, – то замок Святого Роха и титул лорда перейдут к вам и к вашей семье?

– Конечно, – откровенно ответил Джон Морган, – но вы не думайте, что расчет на это побудил меня поручить знаменитейшему сыщику в мире дело, само по себе ужасное и не поддающееся разгадке мне одному: я твердо убежден в том, что башенная комната скрывает ужасную тайну, и меня побуждает к разгадке прежде всего чувство справедливости. Смерть ребенка, подававшего большие надежды, кончина столь несчастного и хорошего человека так или иначе должны быть отомщены.

– А если окажется, что ваше подозрение неосновательно? – спросил Шерлок Холмс.

– Тогда я тем более буду испытывать внутреннее удовлетворение, – возразил Джон Морган. – Я буду счастлив, что буду иметь возможность смотреть на моего двоюродного брата Реджинальда без подозрения и вернуть ему дружеское расположение, которое я испытывал к нему прежде. Будьте уверены в том, мистер Холмс, что не зависть руководила мною тогда, когда я решился прибегнуть к вашей помощи. Моя семья относится к боковой ветви, хотя она и не так состоятельна, как Морганы из замка Святого Роха, но мы достаточно богаты для того, чтобы не коситься на их деньги. Так вот, беретесь ли вы разгадать тайну башенной комнаты? Хотите ли вы разоблачить ужасное преступление, которое, по всей вероятности, было совершено здесь, с тем чтобы доставить Реджинальду титул лорда и право единоличного владения громадными поместьями, окружающими замок Святого Роха?

– Я обдумаю это дело, сэр Морган, – через некоторое время возразил Шерлок Холмс. – Во всяком случае, если я исполню ваше желание, я должен буду поставить условием, чтобы вы предоставили исключительно мне всю инициативу в этом деле.

– Это я вам так или иначе обещаю.

– Ну тогда проводите меня теперь незаметным образом в башенную комнату, а затем и в тот зал, где находится изображение Юдифи, – сказал Шерлок Холмс, – я хотел бы видеть и то и другое. Так как в данное время еще веселятся на развалинах и все гости усиленно развлекаются, то мы сумеем остаться еще некоторое время незамеченными.

– Я также надеюсь, что наше отсутствие не будет замечено, – возразил Джон Морган, поднимаясь со своего места и приглашая сыщика идти.

После пикника прошло несколько дней.

Лорд Глостер, нынешний владелец замка Святого Роха, находился в башенной комнате, обставленной им под рабочий кабинет. В этом не было ничего особенного; напротив, это казалось весьма понятным, так как из окон этой комнаты открывался дивный вид на море.

Видны были также почти все окрестные берега, еще далеко за пределами близлежащих курортов, посещавшихся преимущественно аристократическим обществом столицы.

Лорд Реджинальд, по-видимому, был в отличном настроении.

Празднество, которым он, так сказать, ввел себя в круг общества в качестве владельца замка Святого Роха, прошло весело и приятно.

Реджинальд полагал, что повсюду произвел наилучшее впечатление, в особенности на молодых барышень. Дочь богатого министра не в пример другим осыпала его знаками своего благоволения, и ему открывались самые блестящие виды.

Имея тестя-министра да будучи лордом, можно рассчитывать на хорошую должность, на чины и почет, для того чтобы со временем вести вместе с женой в Лондоне очень приятную жизнь.

– Да, поскорее бы вон отсюда! Как можно скорее, – бормотал Реджинальд, глядя в окно. – Я облегченно вздохну, когда снова захожу по лондонским мостовым. Да и было бы глупо прозябать в этих развалинах!

Он открыл окно и посмотрел вниз по крутизне.

Легкая дрожь пробежала по его телу. Он выпрямился и отошел от окна. Его лицо побледнело.

– Да, я приму все меры к тому, чтобы как можно скорее совсем переселиться в Лондон, – продолжал он говорить сам с собой. – Собственно говоря, я бы уже и сегодня имел бы прекрасный повод уехать отсюда. Надо будет опять побывать в Горностаевом клубе. Мои друзья по этому клубу, бывшие на пикнике, осыпали меня упреками, что я почти совершенно не показываюсь там в последнее время. Министр протежирует этот клуб, и уже поэтому я должен бывать там. Да, я еще сегодня после обеда поеду в Лондон.

– Чарли! Чарли! – позвал лорд Реджинальд, открывая затем дверь башенной комнаты, ведущую на лестницу, собираясь дать необходимые распоряжения.

Немедленно появился лакей в богатой ливрее, для того чтобы принять приказания его сиятельства.

Лицо лорда при виде лакея приняло довольное выражение.

«Юркий дьявол! – подумал он. – Я хорошо сделал, что избавился от старика Гика, который уже обленился, да и был слишком дерзок и нахален. Такой старый лакей, поседевший на службе, в конце концов мнит себя незаменимым».

– Ну-с, Чарли, – обратился он к лакею довольно высокого роста, худощавому, не первой молодости, поступившему несколько дней тому назад на место старого Гика, причем в его лице и всей осанке можно было заметить некоторое странное сходство с молодым лордом, – ну-с, Чарли, что это у тебя? Сегодняшняя почта?

– Точно так, ваше сиятельство, – раболепно ответил Чарли и положил на письменный стол пачку писем, принесенную с собою.

– Я задержусь ненадолго за чтением писем, Чарли, – снова заговорил Реджинальд, подойдя к письменному столу и окинув письма беглым взглядом, – ты озаботишься тем, чтобы мой кэб был готов к отбытию в Лондон приблизительно через час. Ты поедешь со мной туда.

Чарли низко поклонился, затем вышел из комнаты, и Реджинальд слышал, как он быстро спустился по лестнице.

Принявшись за чтение писем, он совершенно не заметил, что Чарли, сойдя лишь на несколько ступеней по лестнице, тотчас же повернул и бесшумно возвратился по каменной лестнице к двери, а там наклонился, чтобы через замочную скважину осмотреть башенную комнату.

Скоро Реджинальд настолько усердно занялся чтением писем, что он не обращал никакого внимания на то, что делается кругом.

Одно из писем обратило на себя его особое внимание; оно же по внешней своей странной форме бросалось в глаза.

Реджинальд сейчас же заметил, что неуклюжий, плохо сложенный конверт с красной печатью и громадным штемпелем, из толстой синей бумаги, адресованный на имя его сиятельства лорда Глостера, замок Святого Роха близ Шельтона, прибыл из-за океана и, вероятно, содержал важное письмо, так как написанные отправителем на конверте слова «собственноручное» и «спешное» были жирно подчеркнуты.

Письмо было из Западной Австралии; почерк отличался силой, хотя, по-видимому, и принадлежал женской руке.

Реджинальд, несомненно, хорошо знал этот почерк.

Подсматривавший в замочную скважину ясно заметил, как тень большой заботы ложилась на лицо лорда. Чарли с улыбкой увидел, как лорд, прежде чем открыть неуклюжее заморское письмо, долго держал его в руке, как бы не решаясь открыть и прочитать его.

Наконец Реджинальд стиснул зубы, разорвал конверт, казалось, с судорожным усилием, развернул письмо и прочитал его с большим вниманием не один раз, а три.

Окончив чтение, он с легким вздохом опустился на кресло перед письменным столом и, бросив письмо на стол, печально просидел несколько минут.

Потом он взял письмо, торопливо сложил его, вложил обратно в конверт и быстро запер его в ящик.

Затем он подошел к зеркалу, висевшему над столом, и постарался придать своему лицу спокойное и беззаботное выражение.

Это ему удалось вполне.

Морщины быстро исчезли со лба, и только губы еще были бледны да зрачки глаз оставались темными, почти черными. Краска сошла с его лица, но губы не дрожали, и теперь ему даже удалось вернуть веселую, доброжелательную улыбку, тогда как еще несколько мгновений до того лицо его было мертвенно-бледно и серьезно.

Глаза приняли опять светлое, ясное выражение, и никто, кроме тайно подсматривавшего у двери лакея, не подумал бы, что у Реджинальда, лорда Глостера, на душе есть хотя бы малейшая забота.

Дело в том, что под личиной Чарли скрывался не кто иной, как Шерлок Холмс, знаменитый сыщик.

В виде лакея он добился возможности находиться незаметным образом постоянно вблизи того человека, в лице которого он твердо решил изобличить ужасного преступника, после того как за последнее время некоторые наблюдения почти убедили его в том, что подозрение Джона Моргана имело свои основания. К этому представился прекрасный случай, когда на днях освободилось место старого лакея, уволенного молодым лордом.

Ходатайство Холмса немедленно же увенчалось успехом, так как он сумел достать наилучшие аттестаты, описывавшие его как отличного лакея.

Симпатию лорда Шерлок Холмс завоевал, однако, не столько свидетельствами больших аристократов, сколько своим поведением.

Заметив на своем посту, что лорд Реджинальд подходит к двери, он с быстротой молнии вскочил вверх по винтовой лестнице и выждал, пока лорд, которого мучило внутреннее беспокойство, вышел из комнаты, запер за собою дверь и сошел с лестницы.

Как только сыщик увидел, что Реджинальд дошел до нижнего выхода, он вышел из своего угла и поспешил к двери башенной комнаты.

Он полез в карман за универсальным ключом и вставил его в замок двери, которая сейчас же и открылась.

Заперев за собой дверь, он торопливо подошел к письменному столу и отпер его через несколько мгновений при помощи своего превосходного, никогда не отказывавшего стального инструмента.

Уже в первом ящике стола он нашел неуклюжее письмо, из-за которого он и находился в башенной комнате. Он вытащил его из конверта и с громадным интересом прочел следующее:

Милостивый государь!

Вы, вероятно, не очень будете обрадованы получить от меня письмо, так как, наверно, давно уже считали меня мертвой и радовались, что отделались от меня, так как я в течение нескольких лет не затрудняла вас. Я и теперь обращаюсь к вам только потому, что меня заставляет нужда. Все та же старая история, мистер Морган: с нас настойчиво требуют денег, и мы должны обратиться за таковыми к вам. Для нас в данное время двести фунтов были бы равносильны целому состоянию. Они будут нам доставлены, если вы их отправите госпоже Смит, по адресу братьев Мерчент, Губернаторская набережная в Перте, в Западной Австралии, для нас. Я еще раз повторяю, милостивый государь, что я должна обращаться к вам только из-за Фрэнка, так как я лично скорее отрубила бы себе палец, чем взяла бы копейку из вашего кармана. Но мой муж мне дорог, и я не могу видеть, как он прозябает здесь нищим, как полиция его преследует, тогда как вы, милостивый государь, как сыр в масле катаетесь. Вам деньги нипочем. Для вас несчастные двести фунтов ничего не составляют, да, собственно, вы нам должны гораздо больше. Поэтому я вас покорнейше прошу, господин Реджинальд Морган, помогите Фрэнку и мне этими пустяками, двумястами фунтами, для того чтобы мы в какой-нибудь другой колонии могли открыть новое дело, так как здесь, в Западной Австралии, нам жизнь невмоготу. Если вы умны, милостивый государь, то мне незачем повторять мою просьбу. В противном же случае вам, быть может, придется услышать больше, чем вам понравится, о вашей всегда преданной

Эллен Смит

Шерлок Холмс быстро пробежал эти весьма интересные строки и запечатлел в памяти их содержание.

Теперь он, ухмыляясь, сложил письмо, наскоро закрыл письменный стол и, как мог, скоро вышел из комнаты, чтобы приказать кучеру Реджинальда немедленно заложить кэб и быть готовым к отъезду.

Через четверть часа легкий экипаж уже укатил в Лондон с лордом и Шерлоком Холмсом в качестве лакея его сиятельства.

Горностаевый клуб, куда стремился лорд Реджинальд, был маленьким, но очень изысканным.

Даже и самому безупречному кандидату нужно было много времени, терпения и осторожности, чтобы быть принятым в число членов этого клуба.

Лорд Глостер был одним из выдающихся членов клуба. Когда он прибыл туда, он застал еще только нескольких других членов.

Реджинальд поэтому и не оставался долго, тем более что он сейчас же нашел то лицо, которое он, по-видимому, искал. Уже через полчаса Шерлок Холмс, который должен был остаться в кэбе, увидел лорда под руку со знакомым ему с виду высшим чиновником из министерства колоний, выходящим из помещения клуба.

– Испытывайте меня, когда и сколько хотите, – говорил молодой министерский чиновник, обращаясь к Реджинальду. – Я был бы неблагодарным негодяем, если бы не старался высказать свою благодарность за услуги, которые вы оказывали не раз уже. Я сделаю то, что вам нужно, будьте в этом уверены. Если вы имеете основание предполагать, что этот Фрэнк Смит, о котором вы мне давеча рассказывали, намеревается улизнуть из Австралии, чтобы вернуться сюда и причинять вам неприятности, то я помешаю ему так, что ему невозможно будет выехать из Австралии раньше отбытия законом положенного срока наказания.

Лорд, по-видимому, был весьма обрадован этим обещанием. Он схватил руку своего приятеля и крепко пожал ее.

– Благодарю вас, – сказал он, садясь в кэб, – вы молодец, Боб, я знал, что могу обратиться к вам с полным доверием в случае чего-нибудь эдакого: властелин в министерстве колоний всегда может делать что угодно, даже в Австралии, конечно частным образом, – присовокупил он, когда его приятель собирался возражать.

Затем лорд дал кучеру знак тронуть и поехать по направлению к Гайд-парку, так как он намеревался нанести визит семье министра, за дочерью которого он ухаживал, а дворец этого министра был расположен вблизи Гайд-парка.

Своему лакею Чарли он милостиво разрешил пошататься по Лондону в течение нескольких часов, до возвращения в замок.

А Чарли – Холмс только этого и дожидался. Он немедленно отправился к себе домой на Бейкер-стрит, с тем чтобы вместе с Гарри Тэксоном, своим помощником, которого он надеялся застать дома, предпринять экскурсию в восточную часть Лондона, казавшуюся ему в данное время очень важной и необходимой.

Приблизительно через час двое мужчин, по-видимому из рабочих, в синих блузах, спешили по оживленным улицам и дошли наконец до мелочной лавочки в одном из самых темных кварталов восточной части Лондона.

Судя по возрасту, то были отец и сын; интимность в их разговоре также допускала это предположение.

– Вот мы и у цели, – произнес старший и решительно поднялся по ступенькам лестницы, ведущей к входу в лавку. – Я теперь познакомлю тебя с наихитрейшим парнем, который не без основания на своей вывеске изобразил лисицу. Он и есть лисица в образе человека, этот мистер Том Бурк!

– Ладно, начальник, – ответил Гарри, помощник знаменитого сыщика: за синими блузами скрывались не кто иные, как Шерлок Холмс и Гарри Тэксон.

Они вошли в лавку, которая во всю свою длину была разделена на две части длинной стойкой и в которой было так темно, что с трудом можно было различать находящиеся в ней предметы.

Их внимание было привлечено прежде всего мистером Бурком, владельцем лавки.

Он стоял за прилавком и, по-видимому, с большим интересом ожидал, чего именно хотят новые посетители.

По его коренастому туловищу, его широким плечам, сгорбившимся немного скорее вследствие привычки, чем от старости, можно было догадаться, что этот человек необычайно силен. А высокий лоб, черные живые и хитрые глаза, равно как и резкие черты лица выдавали человека недюжинного ума.

– Ну-с, Бурк, – приветливо заговорил с ним Шерлок Холмс, – как поживаете? Как дела? А я пришел, чтобы повидаться с вами и навести у вас маленькую справку.

Лавочник при звуках голоса сыщика насторожился. Казалось, он был ему знаком, хотя и вызывал не слишком приятные воспоминания.

– Черт возьми! – пробормотал он. – Если я не ошибаюсь…

– Ваш старый приятель, – прервал его Шерлок Холмс, не давая ему произнести его имя. – У вас найдется минутка для меня и для этого молодого человека?

– Всегда готов, – проворчал лавочник и подошел к двери, чтобы запереть ее.

Затем он пригласил посетителей в помещение за прилавком, нечто вроде конторы, и спросил, что им угодно.

– Бурк, – начал Шерлок Холмс, садясь на один из двух стульев, представлявших собою всю обстановку конторы, – насколько мне известно, вы всегда состояли в хороших отношениях со всеми людьми, которые должны были отправиться за море, причем вы поддерживаете эти отношения и тогда, когда эти люди возвращаются из Западной Австралии в Англию. Это факт, от которого вы не можете отказаться. Поэтому вы иногда давали полиции важные указания относительно таких молодцов, которыми она интересуется, и вы знаете, что вы всегда оставались при этом в барышах. Хотите ли снова оказать мне большую услугу при помощи вашего знания лиц и обязать меня?

Мистер Бурк казался не особенно довольным.

– Очень уж это щекотливая штука – быть доносчиком, – ворчал он в ответ. – Я всегда при этом рискую, что при удобном случае мне вставят в тело насколько вершков холодного железа. Мне было бы приятнее, если бы вы оставили меня в покое с такими просьбами. Да и затем, вы ошибаетесь, если думаете, что я теперь осведомлен так же хорошо, как и прежде, о тех молодцах, которые вас занимают. Я бросил почти все прежние знакомства. Не хочу я больше возиться с этой дрянью.

– Это очень похвальное намерение, – улыбаясь, возразил Шерлок Холмс, – но трудно его исполнить. От старых друзей и приятелей не так легко избавиться, как бы хотелось, и в данном случае подходит поговорка «Боже, избави меня от друзей!». Но к делу: знаете ли вы некоего Фрэнка Смита, которого еще не так давно, года два тому назад, сослали в Западную Австралию? Он отправился туда в сопровождении хорошенькой молодой жены по имени Эллен, хотя ее прежнее имя было другое, может быть Мэри?

Том Бурк, очевидно, был смущен, если не испуган этими вопросами знаменитого сыщика.

Несмотря на темноту, царившую в конторе, Шерлок Холмс и Гарри Тэксон отлично заметили, как он изменился в лице и побледнел как смерть.

– Вы в союзе с самим чертом или же непосредственно от него получаете всякие указания, – вырвалось у него, – иначе вы не могли бы знать, что я состоял в деловых сношениях с Фрэнком Смитом и его молодой женой. Я не стану скрывать от вас этот факт, так как Смит ведь уже несколько лет живет в ссылке. Он понес свое наказание, и вряд ли станут теперь приставать ко мне за то, что я в свое время брал у него и продавал краденые вещи.

– Да, Смит был отличным вором, – сказал Шерлок Холмс, который до прочтения письма Эллен Смит не имел еще понятия о существовании этого Фрэнка Смита и его жены. – Мне было известно, что вы состоите с ним в деловых сношениях, но я не выдавал вас, так как я всегда питал к вам некоторое уважение. Я всегда щадил вас, когда было возможно, так как вы не раз уже давали мне ценные указания. Я и теперь буду молчать, если вы будете откровенны со мной и скажете всю правду. Так вот, Бурк, нет ли у вас известий о Фрэнке Смите? Не доставил ли он или жена его письмецо вам оттуда, из-за моря, как это делают другие? Мне очень важно узнать от вас подробности. Насколько мне известно, им там, в Австралии, живется несладко и оба стремятся к тому, чтобы возвратиться в Англию. Следует полагать, что эта достойная чета посетит вас по своем возвращении в Лондон.

Том Бурк разразился коротким, деланым смехом.

– Так как вы уже хорошо осведомлены о намерениях Смита, – уклончиво ответил он, – то было бы глупо скрывать от вас, что он действительно уже обратился ко мне с запросом, не могу ли я приютить его с женой на короткое время, в случае если им удастся пробраться обратно в Лондон.

– Ну-с, и вы, конечно, ответили утвердительно?

– Отнюдь нет, сэр, – возразил Бурк. – Я вовсе не ответил на это письмо. Я не хочу больше возиться, как я уже давеча вам сказал, с этими мошенниками. Мне эти знакомства разонравились, и я надеюсь устроиться лучше без них. Откровенно говоря, мне жалко прекращать знакомство именно с этими Смитами. В сущности, они хорошие, порядочные люди, с которыми и можно было ужиться.

– Это и мне так кажется, – ответил Шерлок Холмс. – По крайней мере, жена этого Фрэнка Смита – честная, непорочная женщина. Она, кажется, до замужества служила прислугой в каком-то очень важном доме?

– Совершенно верно, – ответил Бурк. – У нее было прекрасное место, и я тогда удивился, что она вышла за Смита, хотя он был хорошенький, веселый парень из довольно хорошей семьи. Ей, дуре, и замуж-то выходить не надо было. Насколько мне известно, тот важный господин, который рекомендовал ее к больному ребенку своего брата, обратил внимание на эту хорошенькую, миловидную девушку. Говорят, что прежде, когда ее звали еще Мэри Стивенс, она состояла с ним в самой заправской любовной связи.

С трудом удалось Шерлоку Холмсу скрыть свое радостное возбуждение по поводу открытий старого укрывателя.

Он, однако, ни единым движением не выдал своего волнения и спросил как ни в чем не бывало:

– Может быть, вам известно, с каким господином она имела связь?

– Убейте меня, имени его не помню, – ответил Бурк, – она хотя и называла его при мне, но за эти годы я позабыл его имя.

– Может быть, то был некий Реджинальд Морган, ныне лорд Глостер, владелец замка Святого Роха? – спросил Шерлок Холмс, глядя прямо в глаза Бурку.

– Совершенно верно, сэр Реджинальд Морган, так звали этого господина, а замок, куда в то время поступила Мэри Стивенс няней, назывался замком Святого Роха! – воскликнул Бурк.

– Отлично, Бурк, – сказал Шерлок Холмс, – что ваша память оживляется. Вы теперь, быть может, сумеете рассказать мне еще кое-что об этой хорошенькой Мэри Стивенс и ее муже, Фрэнке Смите. Вот не можете ли вы, например, сказать мне, долго ли служила Мэри Стивенс в замке Святого Роха? Оставалась ли она там до замужества?

– Насколько я помню, она уже за некоторое время до этого вернулась из замка, – ответил Бурк. – Дело в том, что маленький мальчик, у которого она состояла няней, скоропостижно умер.

– А она, значит, говорила с вами и об этом?

– Ну да, ведь мы с ней всегда были друзьями. После того как Мэри, или Эллен, как она звалась потом, познакомилась со мной через своего мужа, она сразу отнеслась ко мне с большим доверием. Она надеялась, что я, пожалуй, сумею найти ее мужу честное занятие.

Шерлок Холмс невольно улыбнулся.

– Да, именно на это она надеялась, – продолжал Бурк, – хоть вы вот смеетесь, а между тем есть еще люди, которые имеют обо мне хорошее мнение и не считают меня на первых же порах неисправимым старым грешником, как вы!

– Позвольте, мистер Бурк, я всегда считал вас порядочным человеком, – быстро перебил его сыщик, – разве я иначе пришел бы к вам? Ведь и сегодня своими сообщениями вы доказали, что я в вас не ошибся. А теперь рассказывайте дальше. Так вот, Мэри стремилась к тому, чтобы ее муж занялся опять честным трудом. Собственно говоря, это хорошо аттестует эту женщину. Не думаете ли вы, что она, чему я тоже не верю, провинилась в чем-нибудь в замке Святого Роха и за это была оттуда уволена?

– Вы хотите сказать этим, что она проворовалась?

– Нет, не то. Может быть, она допустила упущения в уходе за доверенным ей ребенком?

Шерлок Холмс и Гарри Тэксон пытливо всматривались в Бурка, когда был поставлен этот вопрос.

Но они ничего не заметили в выражении лица Бурка, что могло бы оправдать подозрение, по которому Бурку известно что-нибудь о преступлении Мэри Стивенс.

– Мне об этом ничего не известно, – ответил Бурк. – Я полагаю, что после смерти ребенка она оказалась не нужна в замке или что сэр Реджинальд Морган, нынешний лорд Глостер, относился к ней нехорошо.

– Может быть, потому, что Мэри тогда уже знала своего будущего мужа, вступила с ним в связь и сэр Реджинальд Морган приревновал ее?

– По всей вероятности, мистер Холмс. Он, должно быть, в конце концов возненавидел их обоих, – ответил Том Бурк, – так как ведь, в сущности, сэр Реджинальд Морган больше всего содействовал тому, что Смита после сослали в Западную Австралию.

– Это очень интересно для меня, – сказал Шерлок Холмс, – я был бы вам обязан, если бы вы сообщили мне об этом еще подробности.

– Да, видите ли, собственно достоверного я ничего вам не могу сказать, – осторожно ответил лавочник, – я могу лишь передать то, что слышал от других людей, от знакомых и друзей Фрэнка Смита.

– Ничего, рассказывайте хоть это, а я уж сумею вывести свои заключения из ваших сообщений.

– Ну-с, так вот: говорили тогда, когда Фрэнка Смита опять арестовали из-за кражи, что сэр Реджинальд Морган на свои средства взял мужу своей прежней любовницы защитника, как бы для того, чтобы этим оказать Мэри Стивенс услугу. Но что при разборе дела именно этот защитник повернул все так, что дело кончилось неблагоприятно для его клиента и что его приговорили к ссылке в Западную Австралию.

– А как звали этого почтенного защитника? – спросил Шерлок Холмс.

– То был такой господин, который вывез уж не одного клиента девяносто шестой пробы, – ответил Бурк. – Вы, наверно, его знаете, он пользуется хорошей известностью в кругах воров Лондона.

– Вы говорите об адвокате и нотариусе Фельпсе, который имеет контору в Ольд-Джюри?

– Именно.

– Гм, это тоже один из тех, которые за деньги пойдут на все, – заметил Шерлок Холмс, – от него можно ожидать, что он, для того чтобы услужить лорду, повернул дело так, что Смита вместе с его женой отправили как можно скорее в колонии как грозящих общественной безопасности субъектов.

– Во всяком случае, ни Смит, ни его жена не заслужили этой участи, – взволнованно произнес Бурк. – Если бы вы ближе знали его и Мэри, как я их знал в свое время, то вы согласились бы со мной. Смит не был тяжким преступником, а только случайным вором, а его жена была, как я уже говорил, порядочная, славная женщина. По-моему, одна ревность не могла быть причиной того, что лорд сыграл такую штуку со Смитом и его женой при содействии адвоката. Может быть, он боялся, что они могут быть ему опасными в каком-нибудь деле.

Шерлок Холмс и Гарри Тэксон незаметно обменялись многозначительными взглядами.

– Совершенно верно, – быстро проговорил Холмс, – вы сообразительный парень, Бурк, из вас мог бы выйти сыщик. Есть ли у вас какое-нибудь доказательство, какое-нибудь основание для этого предположения? Говорите откровенно, не стесняйтесь ни меня, ни этого молодого человека. Не хотите ли вы сказать, что лорд боялся вашего друга Смита и его жены, как посвященных в тайну какого-либо преступления, так что ему нужно было добиться их исчезновения?

Лавочник прикусил губы; казалось, что он сам на себя сердится за то, что сказал слишком много, и что он жалеет о том, что проболтался. Но Шерлок Холмс постарался сгладить это впечатление. Надо было ковать железо, пока оно горячо.

– Бурк, – начал он опять, придвинув свой стул поближе к лавочнику, – вам многое известно об этом деле, вы только не хотите быть откровенным. Сообщили ли вам Смит или Мэри что-нибудь о лорде Реджинальде Глостере, знаете ли вы какую-нибудь его тайну?

Бурк беспокойно заерзал на стуле. Видно было, что он решал, говорить или не говорить.

Наконец он глубоко вздохнул и сказал:

– Я ничего определенного не знаю о лорде Реджинальде. Но я считаю допустимым заключить из одной фразы письма, полученного мною от Смита из Австралии, что Смит и его жена знают об одном деле, за которое лорд может серьезно поплатиться.

– Где это письмо? – торопливо спросил великий сыщик. – Дайте мне его прочитать: вы не подозреваете, как много зависит от моего ознакомления с содержанием этого письма!

– При всем желании не могу исполнить ваше требование, – взволнованно ответил Бурк, – письма этого больше нет.

– Да где же оно, спрашиваю вас еще раз? – настаивал Шерлок Холмс. – Не заставите же вы меня силой потребовать его у вас!

– Оно сгорело, даже и пепла от него не осталось!

– Вы лжете, Бурк! – грозно прикрикнул сыщик.

– Нет, сударь, клянусь вам, я говорю то, что есть, – боязливо возразил лавочник. – Смит поручил мне в этом письме немедленно же сжечь его после прочтения, и я последовал его совету.

– Ну ладно, готов вам верить, – более мягким тоном сказал Шерлок Холмс, – но ведь вы, наверно, помните каждое слово этого письма?

– Дайте подумать, – ответил Бурк, – наверняка я вспомню! – Он опять вздохнул и сказал: – Смит написал мне несколько строк. Он писал, что мне убытка не будет, если я исполню его просьбу приютить его с женой у себя. Он-де собирается сейчас же после приезда так сильно прижать одного важного господина, владеющего громадным богатством, что, несомненно, получит сейчас же крупную сумму денег. Этими деньгами Смит и его жена намеревались поделиться со мною. Он уверял, что известная ему тайна погубит того господина, если только он ее выдаст. Больше ничего не могу вам сказать, мистер Холмс, и прибавлю, что мне стало так жутко от всей этой истории, что я хотел устранить себя от нее совершенно. Вот почему я вовсе и не ответил на это письмо.

– Когда вы получили это письмо?

– Тому назад около двух месяцев.

– Ладно, Бурк, благодарю вас, – сказал Шерлок Холмс, крепко пожимая лавочнику руку. – Вы хорошо сделали, что высказались. А теперь обещайте мне еще одно: не говорите никому о том, о чем вы с нами беседовали, не пророните об этом ни единого слова! Мы теперь общими усилиями постараемся раскрыть тайну лорда, а это можно будет сделать только тогда, когда удастся основательно потолковать лично со Смитом и его женой. Поэтому, если они, как я предвижу, несмотря на то что не получили от вас ответа, все-таки изъявят желание скрыться у вас, то не отказывайте им в гостеприимстве, а примите их как старых друзей.

– Будьте уверены, – ответил Том Бурк, – я сделаю все, как вы приказываете, вы останетесь довольны мною!

– В этом я убежден, Том, – возразил Шерлок Холмс. – Да и глупо было бы с вашей стороны терять мое расположение к вам, которое не раз уже бывало вам полезно. Как только Смит с женой остановятся у вас, вы немедленно известите меня. Вы ведь знаете, где меня найти.

– Слушаюсь, сударь, – ответил Бурк, а потом проводил своих гостей до двери лавки, распростившись с ними самым любезным образом.

Выйдя из лавки, Шерлок Холмс и Гарри Тэксон быстро пошли вниз по улице.

Они завернули за следующий же угол в узкий переулок, который, собственно, можно было назвать лишь еле проходимой тропинкой к Темзе, а потом по узкой набережной реки дошли до заднего, выходившего на Темзу крыльца старого, закоптелого домика, в передней части которого была расположена мелочная лавка мистера Тома Бурка.

– Что это вы намереваетесь делать, начальник? – с любопытством спросил Гарри. – Зачем это мы шатаемся по этой зловонной набережной? Зачем вы возвращаетесь опять, на сей раз с другой стороны, к дому лавочника?

– А потому, что давеча, когда мы выходили из лавки, я увидел очень подозрительного на вид человека, направлявшегося из одного из переулков прямо к лавке. Парень этот вез покрытую тачку перед собою и как ни в чем не бывало насвистывал какую-то песенку; но я отлично заметил, как он и наш приятель Бурк, прежде чем последний закрыл за нами дверь, обменялись многозначительными взглядами.

– А, вы говорите о том худощавом старике в форме приюта для нищих?

– Именно. Он разве произвел на тебя хорошее впечатление?

– Откровенно говоря, начальник, за исключением формы, я не нашел в нем ничего особенного, да и не заметил, как Бурк с ним переговаривался глазами.

Выждав минуту, когда на набережной не было видно ни одного прохожего, Шерлок Холмс своим универсальным ключом быстро отпер калитку забора двора, и в следующий момент они с помощником очутились во дворе, заставленном неимоверным количеством ящиков и всякого хлама.

Кроме них, никого там не было.

Так как Шерлоку Холмсу не впервые приходилось тайно посещать подвальные помещения Бурка со стороны Темзы, то ему и на этот раз было нетрудно проникнуть в них вместе с Гарри Тэксоном.

Через несколько минут они куда-то исчезли со двора.

Тем временем худощавый старик в форме приюта для нищих со своей тачкой дошел до переднего входа в лавку.

– Старые ставни не купите ли? – хриплым голосом спросил он показавшегося у двери Бурка, нарочно повысив голос, так что остановившиеся любопытные прохожие не могли не расслышать его.

– Почему нет? – ответил Бурк. – Я покупаю все, что можно продать. Внесите ваш товар в лавку, чтобы я мог его осмотреть и назначить цену.

Старик сейчас же исполнил это приказание и взвалил ношу на плечи.

Она почему-то казалась гораздо тяжеловеснее обыкновенных ставней, так как старик тяжело крякнул, когда он с трудом вытащил груз из тачки, взвалил его на плечи и вошел вслед за Бурком в лавку.

Лавочник тотчас же закрыл за ним дверь.

– Зачем вы всегда приходите так рано? – сердито проворчал он, обращаясь к старику. – Вы давеча чуть не столкнулись нос к носу с опаснейшим сыщиком Лондона и его помощником. Ну и нарвались бы мы тогда, нечего сказать! А теперь скорее вон из лавки!

Бурк при этих словах пропустил старика вперед за прилавок, потом повел его в маленькую контору, где незадолго до этого сидели Шерлок Холмс и Гарри, а потом нажал на потайную кнопку на деревянной обшивке, которой на половину высоты была покрыта стена.

Обшивка сейчас же раздвинулась, и за нею открылся вход в длинное, темное помещение.

Как только Бурк со своим посетителем вошли в это помещение, обшивка за ними тотчас же опять сдвинулась. Бурк наклонился и взялся за кольцо подвальной двери, которую он открыл без труда.

Темный проход озарился слабым светом, и можно было видеть конец лестницы, приставленной к краю отверстия, закрывавшегося подвальной дверью.

Оба спустились вниз, в какой-то узкий, темный подвал, закрыв за собою дверь. Пробираясь ощупью вдоль сырой боковой стены, они осторожно двигались вперед и наконец остановились.

Бурк зажег висевшую на стене лампу, при свете которой оказалось, что оба спутника пришли в большое подземное помещение, в котором не было никакой обстановки. Лишь у одной стены стоял некрашеный деревянный стол.

Старик свалил на этот стол свою ношу и уселся на одном из разбросанных по полу пней, глубоко вздохнул и платком вытер пот со лба.

– Так, – сказал он, – я исполнил свое обещание, а вы теперь заплатите мне условленную цену.

– Он вполне взрослый? – спросил Бурк.

– Надеюсь, вы останетесь довольны, – возразил старик.

Затем он встал, быстро подошел к столу и с быстротой молнии разрезал соломенную упаковку своей ноши. Открылся труп мужчины лет тридцати.

Бурк стал ощупывать его со всех сторон.

– Полагаю, что фабрикант скелетов не найдет поводов к замечаниям, – сказал он, – а ты доставил его сюда так, что опасаться нечего?

– Можете быть покойны, – засмеялся старик. – Вы знаете, что я один заведую мертвецкой. Никто не заметил, как я его взял оттуда. В самом ближайшем будущем я сумею доставить вам для ваших покупателей несколько женских и детских трупов. Главное дело в том, чтобы вы брали с доктора хорошую цену за товар, чтобы я не был обижен.

Старик еще не докончил своей фразы, как у стены в задней части подвала вдруг задвигались две тени, и сейчас же после этого Шерлок Холмс и Гарри Тэксон, давно уже ожидавшие здесь, выскочили из своей засады и с револьверами в руках набросились на Бурка и его товарища.

Тот и другой сразу окаменели от ужаса.

Они не успели еще очнуться, как сыщики защелкнули наручники на их руках, повалили преступников на пол и связали им также и ноги.

– Так, негодяи! – крикнул Шерлок Холмс, торжествующим взглядом смерив лежавших на полу. – Теперь вы в наших руках, и теперь сначала говори ты, старый грешник, и сейчас же признавайся, где ты украл труп! А с вами, Бурк, я поговорю потом!

– Пощадите, сударь, – лепетал старик, дрожа от страха, так как Бурк успел ему шепнуть имя напавших. – Я все скажу, что вы захотите знать, но только обещайте, что вы не передадите меня в руки полиции!

– Мое поведение будет зависеть от твоих показаний, – возразил Шерлок Холмс, – обещаний давать я не могу. Впрочем, вот мой старый приятель Бурк подтвердит тебе, что со мною можно спеться.

Старик приподнялся, как мог, и жалостным голосом начал говорить:

– Вы хотите знать, откуда я взял этот труп? Сударь, я взял его из мертвецкой приюта для нищих, смотрителем которого я состою, и у меня не было никаких дурных намерений. Он предназначался исключительно для научных целей и должен был быть доставлен, через посредство Тома Бурка, в руки одного человека, который из трупов умерших нищих изготовляет скелеты для продажи молодым медикам и врачебным институтам. Я не знал, что торговля трупами, которые предназначены только для научных целей, есть деяние наказуемое. Видите ли, сударь, я никогда и не подумал бы о том, чтобы красть трупы, если бы на эту мысль меня не навел в самом начале один врач, служащий уже долгие годы в нашем приюте в Шельтоне. Клянусь вам, один только доктор Фельпс виноват, что я, наполовину уже лежащий в гробу старик, согласился торговать трупами, имея от этого лишь очень скудный заработок.

– Доктор Фельпс? – спросил насторожившийся Шерлок Холмс. – А ну-ка, Бурк, быть может, это брат того почтенного адвоката и нотариуса, которого лорд Реджинальд Глостер взял в защитники вашему приятелю Фрэнку Смиту?

Бурк утвердительно кивнул головой.

– Гм! – задумчиво начал Шерлок Холмс. – Так, значит, этот господин, так же как и его брат, весьма сомнительных достоинств. Послушайте, расскажите-ка мне, каким образом доктор Фельпс навел вас на мысль красть и торговать трупами? Мне интересно узнать это и подробно познакомиться с самим доктором уже потому, что Шельтон находится вблизи замка Святого Роха и что доктор Фельпс, если я не ошибаюсь, состоит домашним врачом лорда Глостера.

Старик при этих словах сыщика начал сильно волноваться.

– Да-да, сударь! – торопливо воскликнул он, и холодные, серые глаза его засверкали. – Доктор Фельпс состоит домашним врачом его сиятельства. Когда я вам расскажу, каким образом он навел меня на мысль торговать трупами, то вы попутно узнаете кое-что и о самом лорде, что может вам показаться достойным внимания. Как я уже сказал, я состою смотрителем приюта нищих в Шельтоне. Я в приюте всегда занимал какую-нибудь маленькую должность и в то время, о котором идет речь, состоял смотрителем мертвецкой. По долгу службы я часто сталкивался с ассистентом старшего врача, доктором Фельпсом, который почти единолично заботился о больных, так как сам старший врач мало о них беспокоился. Доктор Фельпс был человек очень ловкий, но злой, и, будучи сам по себе небогат, он постоянно выжидал случая быстро разбогатеть. В один прекрасный день ко мне явился доктор Фельпс и под строгим секретом рассказал мне, что некто пока не желающий назвать себя желает овладеть детским трупом, что нужен мальчик лет четырех-пяти, блондин. Я сейчас же догадался, что труп этот нужен не для вскрытия или чего-нибудь в этом роде, иначе доктору не надо было бы соблюдать такую осторожность и таинственность. Если бы это было так, то старшему врачу, доктору Джонсону, стоило бы только сказать несколько слов управляющему приютом и заплатить родителям ребенка какую-нибудь мелочь – шиллингов десять – двенадцать – за их согласие, и все затруднения были бы устранены.

А доктор Фельпс напирал на то, что во всей этой истории надо строго сохранять тайну. Я, кажется, уже сказал, что мне за мое содействие было обещано десять фунтов. Эта высокая плата меня немного испугала, так как до этого за мои услуги мне платили очень скудно.

Затем я спрашивал себя: каким образом я сумею заслужить эти деньги? Наш приют – учреждение маленькое, где нечасто умирали, и, вероятно, пришлось бы ожидать очень долго, пока под моим наблюдением будет находиться ребенок, соответствовавший предъявленным требованиям. Когда я об этом заявил доктору Фельпсу, он как-то странно сбоку посмотрел на меня и спросил, давно ли я ходил в больничное отделение приюта.

«Недавно только, – ответил я, – еще сегодня утром». – «Ну, – возразил он, – тогда вы там наверняка видели маленького мальчика, лежащего в бреду, ребенка именно такого возраста и роста, с тем же цветом кожи и волос, как мне нужно?» Я ответил утвердительно, так как в больничном отделении действительно лежал такой мальчик. То был круглый сирота, не имевший никого из близких. Его родители, как говорили, были родом из Северной Ирландии или из Уэльса. Они работали на юге, на болотистых пастбищах между берегом моря и портом Гридлэй, и оба умерли, муж – в каком-нибудь сарае или под забором, а жена – у нас в приюте. Когда привезли ее к нам, она уже была настолько больна, что не могла указать ни имени, ни родины, и при расспросах об этом только один раз подняла палец и указала на запад, чтобы пояснить, откуда она взялась. Через короткое время лихорадка охватила и их ребенка. То был хорошенький маленький мальчик с голубыми глазами и слегка вьющимися русыми, почти золотистыми волосами. Так вот, доктор мне и напомнил об этом мальчике. «Но ведь он выздоровеет, – сказал я в удивлении, – он еще нашими костями будет сбивать орехи с деревьев!» Доктор насмешливо улыбнулся. «О, – сказал он, – я убежден, что он уже не поправится». Я в удивлении посмотрел на доктора, он как-то смутился и ушел. Вечером он вернулся и пригласил меня на кружку пива в близлежащую пивную.

Ну-с, и вот, в отдельной комнате трактира, за стаканом грога, дело было обставлено. Доктор Фельпс убеждал меня в том, что мальчик умрет от лихорадки, и мое участие в этом деле заранее было определено. На случай, если бы мальчик умер, – а в этом заранее был уверен доктор Фельпс, – на мне лежала обязанность устроить так, чтобы похоронен был лишь пустой гроб – это было нетрудно, – другими словами, в убогий гробик, сколоченный из шести досок, я должен был положить мешок с землей и заполнить гроб соломой и тряпками во избежание шума.

– И вы пошли на это? – спросил Шерлок Холмс немного нетерпеливо, ожидая конца повествования старика.

– Видите ли, я не сейчас же согласился, – возразил старик, – хотя мне легко было устроить это дело, если только мне самому будет предоставлено завинтить крышку гроба. А добиться этого тоже было нетрудно. Дело в том, что столяр, который исполнял подряд по поставке гробов, привозил их обыкновенно вечером, а его служащие охотно предоставляли мне завинчивать гробы. Потому и было легко устроить так, что гроб был похоронен без трупа и что труп попал в руки ассистента старшего врача.

– Но вы тем не менее колебались? – спросил великий сыщик.

– Да, все-таки. Меня останавливали два вопроса: во-первых, для чего требовался труп? А во-вторых, откуда доктор знал, что мальчик наверняка умрет? По поводу первого вопроса я несколько раз допытывался у доктора, но ничего определенного не узнал; уж только тогда, когда он увидел, что я не соглашался смело идти на это дело, и когда я припер его к стенке, он наконец сознался, что, мол, какому-то знатному господину нужен был мертвый ребенок, чтобы выдать его за другого, препятствовавшего ему получить большое наследство. Причем на няню того мальчика возлагалась обязанность совершить подмену. А на второй вопрос он ответил, что он убежден в том, что мальчик не поправится, и чтобы я-де не вмешивался не в свои дела.

– Негодяй окаянный! – не выдержал Гарри.

Начальник бросил ему укоряющий взгляд.

– Рассказывайте дальше! – торопил он старика. – Что же, вы исполнили желание доктора или нет?

– Исполнил, – продолжал старик. – После долгих уговоров я согласился за двенадцать фунтов, из коих половина была уплачена вперед, сделать то, что от меня требовали, а потом я заставил доктора дать мне еще двадцать фунтов, но не в виде вознаграждения за участие в гнусности, которую да простит мне Господь, а оттого, что я боялся законной кары и хотел убраться как можно дальше из Шельтона. Я не удивился, когда в один прекрасный день явился больничный сторож, с тем чтобы передать мне труп нищего мальчика, умершего в тот день утром.

Я помог ему снести труп в сарай, где уж никто о нем не заботился и где даже обычный осмотр не был произведен, так как уже ранним утром доктор Фельпс успел сделать обход и установить причину смерти, написав надлежащее свидетельство еще в тот же самый вечер, – продолжал старик. – После захода солнца доктор принес мне два мешка. В один из них мы уложили труп мальчика, который после наступления темноты из сарая, носившего название мертвецкой, был вынесен на открытую дорогу, ведущую от заднего крыльца приюта к окраине города. Там труп положили под сиденье экипажа доктора Фельпса, доктор уплатил мне остаток условленной суммы и уехал. Другой мешок я наполнил землей и положил его в гробик, крышку которого я сам завинтил. На ночь я оставил гробик в сарае. Вот и все, что я знаю об этом деле.

Старик оборвал свой рассказ и насмешливо улыбнулся.

– Вы знаете еще больше, – улыбаясь, возразил Шерлок Холмс. – Знаете также о связи совершенного доктором и вами преступления с личностью лорда в замке Святого Роха. Вот об этом-то вы и должны мне еще рассказать.

– Ладно же, – ответил старик, – так и быть, но я ожидаю и от вас исполнения моей просьбы. На другое утро после того, как доктор увез труп, состоялось погребение маленького нищего. И в то же время я услышал, что в замке Святого Роха сын лорда, таких же лет, как и нищий ребенок, умер, то есть в лихорадке выбросился из окна и разбился о скалу, и что доктор Фельпс пользовал этого ребенка. После того как я пропил свои деньги, я выжал из доктора Фельпса, который в Шельтоне стал практиковать и устроил себе большой дом, – вероятно, на деньги, добытые по тому темному делу, – еще несколько раз маленькие суммы денег. Но и он сам никогда не имел много денег, так как практика его не шла, потому что он был противный, неприятный человек и пьяница.

Он с течением времени обеднел, потерял пациентов, залез в долги и проклинал всех и вся, больше же всего – того человека, который заставил его поручить мне похищение трупа и ложное погребение. И в один прекрасный вечер, когда мы с ним сидели в трактире и доктор Фельпс был еще злее и пьянее обыкновенного, я довел его до того, что он в своей бессильной злобе сознался мне в том, что поручение это исходило от почтенного Реджинальда, заставившего его умертвить его маленького племянника, сына прежнего лорда Глостера, скончавшегося вскоре после того от горя и разбитого сердца. По его словам, труп маленького нищего был подсунут на место молодого лорда. Но куда на самом деле девался этот труп, я не знаю, так как об этом мистер Фельпс не высказывался никогда. Да, еще одно: хотя я никогда и не видел няню сына покойного лорда, но я слышал, что она, молодая девушка по имени Мэри Стивенс, вышла замуж за эмигранта или моряка, за которым она потом отправилась в далекие края. Говорят, она только еще недавно вернулась в Лондон. Так, а теперь мне рассказывать больше нечего, и я вас прошу освободить меня от пут и отпустить на свободу!

Шерлок Холмс с сожалением пожал плечами.

– Единственное, что я могу сделать в вашу пользу, – серьезно произнес он, – это то, что я замолвлю полиции доброе слово за вас и вашего приятеля Бурка. А пока вы должны будете волей-неволей отправиться в Скотленд-Ярд. Нельзя так просто отпускать столь важных свидетелей в уголовном деле. Поторопись, Гарри, чтобы за этими двумя молодцами как можно скорее приехала зеленая карета. Поговори из ближайшего трактира по телефону. Ты знаешь, мне нельзя терять времени.

Оба преступника страшно ругались и ужасно угрожали Шерлоку Холмсу. Потом они стали упрашивать его. Но великий сыщик был неумолим. Гарри Тэксон немедленно отправился, чтобы дать необходимые распоряжения для перевозки Бурка и его соучастника по похищению трупов в полицейское управление.

Через короткое время он вернулся в сопровождении нескольких полисменов, которые немало удивились, когда Шерлок Холмс открыл им, какую хорошую добычу он поймал в лице лавочника и приютского смотрителя.

Впредь до дальнейших распоряжений Бурка и старика посадили под арест в Скотленд-Ярде, а над лавкой был установлен полицейский надзор. Ее не закрыли. По настоянию Шерлока Холмса за прилавок был посажен Гарри Тэксон под маской племянника якобы уехавшего на некоторое время Тома Бурка, для того чтобы служить клиентам Бурка.

Полиция надеялась, что Фрэнк Смит и его жена Эллен, Мэри Стивенс, тоже посетят своего старого приятеля Тома Бурка и что тогда можно будет их тут же арестовать.

Отдав все эти распоряжения, Шерлок Холмс облачился опять в свою лакейскую ливрею и поспешил во дворец министра в Гайд-парке.

Он прибыл как раз вовремя.

Когда он увидел лорда Глостера, последний уже собирался возвратиться в замок Святого Роха. Он, по-видимому, находился в весьма хорошем расположении духа.

Его шансы сделаться зятем богатого министра, вероятно, сильно повысились.

Во время пути домой он был весьма ласков со своим лакеем. Если бы он подозревал, какие тяжелые тучи начинают громоздиться над его головой, он вряд ли стал бы весело смеяться и шутить с тем человеком, который собирался затянуть наброшенную ему уже на шею петлю.

Со времени этих событий прошло два дня. Шерлок Холмс находился опять на своем посту в замке Святого Роха.

С нетерпением он ожидал наступления ночи. Из открытого им письма, которое он передал затем лорду в запечатанном виде, он узнал, что доктор Фельпс собрался в эту ночь навестить лорда. Они намеревались встретиться на развалинах.

Ночь была тепла, темные тучи заволакивали луну, и на скалах Святого Роха царила глубокая темнота, когда Шерлок Холмс, одетый во все темное, осторожно и бесшумно пробирался по парку и саду к развалинам, чтобы невидимо присутствовать при свидании доктора с лордом Реджинальдом.

Ему недолго пришлось сидеть за прикрытием некоторых обломков, как он уже заметил, что маленький, толстый человек, медленно и боязливо оглядываясь во все стороны, пробирался от кустов парка к месту, им же избранному. То, несомненно, был доктор Фельпс.

Шерлок Холмс улыбнулся. Обрюзглый толстяк, не замечая его, близко прошел мимо и неподалеку также уселся на каких-то обломках. Он казался немного разгоряченным, так как пыхтел, и великий сыщик увидел, как он приподнял шляпу и стал вытирать лоб и громадную лысину большим носовым платком.

Так сидели они оба, нетерпеливо ожидая прихода лорда Глостера, который заставил себя долго ждать, испытывая терпение обоих.

Близилась полночь, а лорда все еще не было.

Луна, выступившая из-за туч на западном небосклоне, бледным светом озаряла обросшие развалины, в которых близ кустов таинственно шептал ночной ветерок. Эта полутьма больше наводила жуть, нежели темнота, вызывая на мрачном фоне какие-то блуждающие бледные тени.

Шерлок Холмс, не спускавший глаз с доктора, заметил, как тот становился все более неспокойным.

И действительно, то, что появилось теперь, при слабом свете бледной луны, на открытом месте, перед зданием странноприимного покоя, могло нагнать страх и ужас на боязливого человека.

Доктор вскочил со своего места, и проклятие замерло от ужаса на его устах.

В тот момент, когда свет луны, подобно короткой вспышке угасающей лампы, осветил площадку, он увидел что-то такое, от чего волосы у него встали дыбом.

В призрачно-бледном сиянии лунного света он и Шерлок Холмс увидели темную тень в монашеском одеянии, проскользнувшую вдоль развалин рефектории.

Привидение появилось только на одно мгновение – опущенный капюшон, темная монашеская ряса, веревка на бедрах, высокая фигура, принявшая громадные размеры в призрачном освещении луны. Ноги в сандалиях бесшумно скользили по мягкой траве, и на секунду глаза мрачно сверкнули из-под капюшона. Правая рука была поднята вверх, как бы угрожая проклятием развалинам.

Еще мгновение, и привидение исчезло в покрове ночной темноты.

Шерлок Холмс улыбнулся. Он догадывался, что скрывалось за этим призрачным явлением и какими причинами и мотивами оно было вызвано. Его веселил и страх доктора. Последний уставился на то место, где исчезло привидение, и выжидал новый луч лунного света, который, однако, не появлялся.

Он задыхался, точно железные тиски сжимали ему сердце. Губы его дрожали, и на лбу выступил холодный пот. Он вытер его ладонью и тяжело вздохнул.

– Вот я сам и увидел монаха! Нет никакого сомнения! Иначе я никогда бы не поверил старому сказанию! – шептал он беззвучно и нехотя, как бы убеждая самого себя.

Но вот на другой стороне развалин раздались быстрые шаги между каменными обломками и кустарниками неровной почвы, которые заставили доктора очнуться от немого ужаса, а Шерлока Холмса – взглянуть в ту сторону, откуда послышался шум.

Вслед за этим раздался голос лорда Реджинальда:

– Эй, мистер Фельпс, – крикнул он, – вылезайте же из вашей норы! Только ночная сова и может видеть что-нибудь в этой кромешной тьме!

Воцарилась опять полнейшая тьма, и с трудом можно было различить фигуры обоих мужчин.

– Тише! Кажется, я что-то слышал! – еле слышным шепотом продолжал лорд и стал прислушиваться, пока не убедился, что ошибся. – Ну, кажется, ничего нет, и нечего опасаться быть подслушанным, – продолжал он. – Впрочем, эти болваны лакеи, кажется, ни за какие блага после наступления темноты не решились бы посетить эти развалины из-за боязни привидения! Повторяю, Фельпс, подойдите ближе и скажите, что вам надо!

Фельпс выступил вперед из-за обломков, а снова выступившая луна осветила его всего, озаряя его бледное, обрюзглое лицо. Его темные глаза беспокойно блуждали и были налиты кровью, а по свежим царапинам на его подбородке было видно, как дрожала в его руке бритва, когда он снимал свою густую, черную бороду.

Черты его лица были вульгарны, а черные волосы – жестки и щетинисты.

– Вы догадываетесь, вероятно, с какой целью я пришел к вам, – с отвратительным смехом ответил он на обращение лорда, – не увиливайте, я знаю, вам известна причина моего посещения!

Он провел пальцами по растрепанным волосам и снова отвратительно засмеялся.

Очевидно, он выпил предварительно, чтобы набраться храбрости для давно ожидавшегося им личного свидания, и спиртное внезапно бросилось ему в голову, придавая ему нахальства и упрямства.

– Эге, Фельпс! Мне жаль вас, – возразил лорд Глостер с искренней печалью в голосе, обращаясь к доктору с поклоном. – Человек с вашими способностями, вашей ученостью и опытностью, да в таком виде! Мне действительно жаль вас – какая это дурная привычка!

Проговорив это медленным, внушительным тоном, лорд старался поймать взгляд доктора, и это ему удалось.

Когда блуждающие черные глаза Фельпса встретились с твердым взором лорда Глостера, он не мог удержаться, закрыл лицо руками и расплакался.

– Вы правы, милорд, это очень дурная привычка, – всхлипывал он, – прошу тысячу извинений! Я несчастный, негодный человек, и единственное мое утешение – в выпивке, хоть бы она меня убила, хоть бы она стоила мне жизни!

Всей своей фигурой, всеми своими манерами он производил ужасно гадкое, жалкое впечатление, стоя с руками на лице, весь разбитый, а в чертах лица лорда Глостера – Шерлок Холмс ясно заметил это – выражалось открытое презрение, которое он и не старался скрывать.

Наконец доктор опустил руки и на некоторое время уставился в пространство, по-видимому силясь привести в некоторый порядок свои запутанные мысли.

– Теперь я объясню вам цель моего прихода, – начал он снова. – Чтобы не тратить слов: мне в Шельтоне пришел конец, я дальше не могу! Моя практика не дает мне даже столько, чтобы заработать на пробки к склянкам. На будущей неделе будут описывать мое имущество! Я должен уехать отсюда!

– Уехать? И куда же вы намерены отправиться? – спросил лорд.

– В Лондон. Вы удивляетесь, милорд, но почему же мне не переехать туда? Вы знаете, я неплохой врач. Я мог бы, как и многие другие модные врачи, щупать пульс, придать себе торжественный вид, разъезжать в экипаже от одного подъезда к другому и рассказывать богатым вдовам последние городские новости. Тогда я выбросил бы бутылку за окно – так бы и сделал, – превратился бы в порядочного человека! Я вот и надеюсь всецело на вас, милорд! – решительно проговорил он, ударяя на каждое слово, точно пересказывая заученный урок. – Моя единственная надежда на великодушие моего любезного доброжелателя, который уж не раз помогал мне стать на ноги. Тогда он был только мистером Морганом, а не лордом, и те шестьсот фунтов с хвостиком, которые он дал мне тогда, составляли для него сравнительно больше, чем теперь составят шесть тысяч фунтов. Я ведь прошу денег не как подарка, милорд, а лишь в виде займа! Я подпишу какое угодно долговое обязательство и возвращу эти деньги, вместе с процентами, из моих будущих доходов. В Лондоне мои дела пойдут хорошо, там я пойду далеко!

– Оставьте этот тон, вы строите воздушные замки! – прервал его лорд, высказывая резкими движениями явное нетерпение. – Я сожалею, что должен разочаровать вас в ваших надеждах, но будем лучше не допускать зарождения нелепых фантазий. Вы, мистер Фельпс, не должны переезжать в Лондон, для этого я не дам вам шести тысяч фунтов, но если вы по зрелом размышлении можете решиться эмигрировать, то возможно, что я решусь помочь вам опять стать на ноги в какой-нибудь другой части света.

Доктор помолчал немного, а потом злобно рассмеялся.

– Эмигрировать? – возразил он. – Как та Мэри Стивенс, которую вы отправили в Австралию вместе с ее мужем, Фрэнком Смитом? Да ведь это великолепно! Я согласен с вами вполне! Да-да, я уеду, и чем дальше, тем лучше! Послушайте, милорд, я глупо сделал, что пришел сюда, веря в вашу щедрость. Но я пришел с наилучшими намерениями – я хотел предостеречь вас, милорд!

Лорд насторожился.

– Предостеречь меня? – как бы равнодушно спросил он. – Не знаю, кого мне бояться. Те лица, которые могли бы быть мне опасными, очень далеки отсюда, их и меня разделяет расстояние в тысячи миль. Вас, доктор, я не боюсь. Вы сами себя наказали бы, если бы заговорили.

– Я и не буду говорить, милорд, – возразил Фельпс, – это сделают другие вместо меня. Милорд, остерегайтесь, вам грозит серьезная опасность!

– Ерунда! Вы хотите меня запугать, – равнодушно ответил лорд, хотя Шерлок Холмс заметил, что им овладевает внутренний страх, – вы хотите отомстить мне, раз я отказываю в исполнении вашей просьбы.

– Вовсе нет, милорд, – со злобной усмешкой настаивал доктор, – вы сильно ошибаетесь. Я вовсе не так мелочен, как вы думаете. Я с самого начала собрался сюда, чтобы предостеречь вас. Теперь же, когда я вижу, что моя судьба вам безразлична, у меня нет более оснований оказывать вам услуги. Пусть злой рок обрушится на вас – я сумею спастись вовремя, так как мне известно, откуда он приближается.

– Тогда говорите, Фельпс, в чем состоит наше предостережение? – настойчиво спросил лорд, подойдя близко к доктору.

– Не стану я говорить, милорд. Вы давеча слишком меня оскорбили!

– А если я еще раз помогу вам, вы и тогда будете молчать?

– Дайте доказательства, осязаемые доказательства, тогда я буду говорить. Уплатите мне еще сегодня часть той суммы, которая мне пока необходима, чтобы несколько оправиться, и тогда вы узнаете все. Неужели вам жаль нескольких сот фунтов за предостережение, которое, быть может, отвратит от вашей головы страшную опасность?

– Нет, доктор, я уплачу их вам, – торопливо проговорил лорд, – но теперь говорите же!

– Ну так вот: Мэри Стивенс, или Эллен Смит, как она теперь называет себя, вместе со своим мужем находятся в Лондоне.

Лорд злобно рассмеялся.

– Эх вы, лгун, подлый лгун! – сердито воскликнул он. – Они оба в Западной Австралии, да там и издохнут, не имея возможности сделать что бы то ни было!

– Так ли? – насмешливо сказал доктор. – Вы это наверняка знаете?

– Конечно! Еще только несколько дней тому назад я получил от Мэри Стивенс письмо из Западной Австралии, в котором она просит у меня денег. Могу вам его показать!

– И тем не менее супруги уже несколько дней находятся в Лондоне, – настаивал доктор на своем. – Я укажу вам их адрес, когда вы дадите мне тысячу фунтов. Больше того, я сам провожу вас к ним, если вы дадите мне деньги сегодня же ночью!

– Фельпс, – взволнованно воскликнул лорд, – вы шутите со мной! Уверяю вас, мне теперь не до шуток!

– Я говорю совершенно серьезно, – уверял Фельпс, – клянусь вам всем, что для меня свято, что я сказал правду. Вскоре после того, как вам было отправлено письмо, ей с мужем удалось возвратиться в Англию.

– Так скажите же, где я могу их найти! – грозно воскликнул лорд.

– Сначала деньги, милорд! Принесите их к моему экипажу, у которого я буду ждать вас!

– Подлый негодяй! – яростно воскликнул лорд, и Шерлок Холмс заметил, как он собирался наброситься на доктора, но со словами: – Ладно, я пойду за деньгами! – он повернулся и ушел.

Это послужило и для Шерлока Холмса сигналом приготовиться к уходу с развалин.

Как только лорд отправился к замку, а доктор – к месту, где стоял его экипаж, Шерлок Холмс осторожно ушел с развалин и по другой дороге бегом пустился к замку.

Ему удалось прибежать до лакейской еще ранее лорда. Лакейская была расположена рядом с башенной комнатой, для того чтобы он всегда мог быть в распоряжении господина.

Едва успел он закрыть за собою дверь, как уже услышал бегущего вверх по лестнице лорда, который затем вошел в башенную комнату.

Прошло несколько минут. Вдруг Реджинальд громко позвал его.

Холмс немедленно побежал в башенную комнату, чтобы справиться о желаниях его сиятельства.

Комната не была освещена. Вследствие этого сыщик, войдя в нее, не мог заметить страшное, зверское выражение лица лорда, стоявшего у двери, и только благодаря этому оказалось возможным, что лорд, прежде чем Шерлок Холмс успел догадаться, в чем дело, с криком бешеной ярости накинулся на него и, не дав ему времени отступить и взяться за находившееся всегда при нем оружие, железными тисками схватил его сзади за шею.

Лорд был очень сильный мужчина, а ярость удвоила его силу. Тщетно Шерлок Холмс старался отделаться от него.

– А, мерзавец! – ревел лорд, тряся его со страшной силой. – Чего тебе нужно было в развалинах? Проклятый проныра, ты думаешь, я не видел тебя? Негодяй, ты никому не выдашь того, что ты слышал, так как ты умрешь!

В тот же момент Шерлок Холмс почувствовал, как его схватил железный кулак и высунул его в окно. Под собою он видел только море и крутой обрыв высотой около четырехсот футов.

Шерлок Холмс, глядя в глубину, чувствовал, как теряет сознание, как все вокруг него начинает кружиться, как лорд выпустил его и как он полетел в пропасть.

Он впал в глубокий обморок.

Очнувшись от обморока вследствие ощущения сильной боли, он с ужасом увидел, что зацепился за громадный железный крюк, торчавший из стены ниже окна футов на пятнадцать.

Фалды его сюртука предохранили его от падения в страшную пропасть.

Шерлок Холмс был человек отважный, он уже многим опасностям смотрел прямо в глаза и никогда ни перед чем не содрогался; он бесчисленное множество раз находился в борьбе не на жизнь, а на смерть с самыми отчаянными преступниками, но в эту минуту он почувствовал, как бешеный страх медленным холодом охватил его сердце и сдавливал ему дыхание.

Он не смел шевельнуться.

При малейшем движении должна была разорваться одежда, на которой он висел над пропастью.

Смотреть вниз, в головокружительную бездну, он не мог. Он глядел прямо перед собой – на море, залитое лунным светом, и в стороны, на берега.

Ему показалось, что где-то далеко он видит отъезжающий экипаж. В нем, надо полагать, сидели те два преступника, тот убийца, который сбросил его вниз, и его погибший сообщник.

Но вот, в тот ужасный момент, когда смерть пришла к нему и протягивала уже костлявые руки все грознее и грознее, он над своей головой услышал шум голосов.

Сейчас же вслед за этим он увидел, глядя вверх, как из окна башенной комнаты спустили к нему толстый канат с большой петлей.

С лихорадочным страхом он протянул руку, но не мог схватить веревку. Она качалась совсем близко от него. Он еще раз нагнулся верхней частью туловища, чтобы поймать ее.

Холодная дрожь пробежала по нему. Он слышал, как трещат швы его сюртука, как одежда его рвалась, он уже чувствовал, как все более и более теряет опору, как вот-вот полетит в бездну. Но вот в последний момент он поймал веревку, и ему удалось, обхватив ее в смертельном страхе, просунуть туловище в спасительную петлю и сесть на нее.

Сейчас же его потянули наверх, через несколько секунд он дошел до оконного карниза и упал в объятия своих спасителей.

Придя в себя после долгого обморока, он увидел, что лежит в своей комнате на постели.

Несколько лакеев лорда стояли около него и обрадовались, увидев, как он открывает глаза.

Возвращаясь домой из трактира в деревне Святого Роха, они не поверили своим глазам, когда увидели, случайно взглянув вверх, человека, висевшего у стены башни на головокружительной высоте.

Они во весь опор помчались в замок и с лихорадочной быстротой приняли меры к спасению несчастного, которое им, против всякого ожидания, и удалось.

Шерлок Холмс с выражением искренней благодарности пожал каждому из них руку, рассказывая им, что он должен приписывать своей собственной неосторожности падение в пропасть, так как наклонился слишком далеко за карниз окна.

Он попросил их дать ему отдохнуть, так как чувствовал себя крайне утомленным и слабым.

Но, как только люди исполнили его желание, он мигом вскочил с постели, с тем чтобы немедленно оставить замок. Он, как мог, быстро поспешил к ближайшей от замка Святого Роха станции железной дороги, чтобы еще ночью уехать в Лондон.

Он питал только одно-единственное желание, а именно – как можно скорее поймать лорда и его сообщников и разузнать в Лондоне местопребывание прежней няни маленького Ральфа.

Шерлок Холмс прибыл в громадный город ранним утром.

Выйдя из здания вокзала, он немедленно взял извозчика и поехал к лавочке Тома Бурка, находившегося под арестом в Скотленд-Ярде.

Ему нужно было повидаться с Гарри Тэксоном. Быть может, Мэри Стивенс уже была в лавке. Приблизительно через полчаса он прибыл к цели. Лавка в это время еще была закрыта.

Шерлок Холмс условным способом трижды постучался в дверь, а Гарри, который, согласно уговору, устроился на ночь в маленькой конторке рядом с прилавком, сейчас же вскочил к двери и отпер ее.

– С добрым утром, мой милый, – весело смеясь, приветствовал его сыщик, – ты, вероятно, еще сладко спал?

Затем он в кратких словах рассказал окаменевшему от ужаса Гарри о своем страшном приключении. Он показал ему довольно глубокую рану на бедре, нанесенную удержавшим его над бездной железным крюком, когда фалды его сюртука зацепились за него.

– Шрам жжет неимоверно, – сказал он, – но мне некогда с ним возиться; если при тебе есть случайно один из наших испытанных пластырей, то я буду очень рад.

Гарри Тэксон сейчас же вынул из своей кожаной сумочки, находившейся у него в боковом кармане, нужный пластырь и тщательно наложил его на рану.

Затем он стал одеваться и приготовил на керосинке хороший, крепкий кофе, пользуясь этим временем, чтобы рассказать начальнику о том, что произошло за короткое время их разлуки.

Особенного ничего не произошло, и только один случай немедленно возбудил живейший интерес Шерлока Холмса.

Дело в том, что, по словам Гарри, накануне после обеда в лавку вошла женщина, в которой он сейчас же узнал Мэри Стивенс благодаря описанию Юдифи с картины, данному ему в свое время начальником.

– Надеюсь, ты ничем не показал этого, – сказал всемирно известный сыщик, как-то жадно прихлебывая горячий оживляющий кофе, при изготовлении которого Гарри не жалел зерен.

– Никоим образом, – возразил Гарри, – я принял самый невинный вид. Правда, нелегко было убедить эту женщину, что я – племянник почтенного Тома Бурка, о котором она сейчас же справилась. Эта Стивенс, по-видимому, страшно хитрая женщина. Ее черные глаза пронизывали меня до самого мозга костей. Но в конце концов она мне все-таки поверила, иначе не поручила бы мне передать любезный поклон моему милому дядюшке и не сказала бы, что на днях зайдет опять сюда в лавку, чтобы справиться, не возвратился ли Том Бурк с дороги.

– Свой адрес она, конечно, тебе не сообщила?

– Боже сохрани!

– Тогда нам придется обшарить все окрестности Лондона в поисках ее!

– Нет, начальник, я сумел избавить вас от этой работы. Как только Стивенс вышла отсюда, я запер лавку и пошел по ее следам.

– Молодец, Гарри, я так и ожидал. И что же, где ты нашел ее квартиру?

– На самой восточной окраине, уже за доками, куда и Макар телят не гонял.

– Отлично, мой милый. В таком случае и мы не будем долго оставаться здесь, ты проводишь меня туда. Надо подложить жару, и необходимо уже на днях отрезать раз и навсегда лорду и его сообщникам возможность орудовать дальше. Для меня важнее всего Мэри Стивенс, так как она, по всей вероятности, будет главной свидетельницей в процессе его сиятельства. В последние минуты Ральфа она оставалась с ним, и теперь она сумеет сказать определенно, выбросился ли он сам в бреду из окна башни, или же этому содействовали другие. Ну что, выпил ты, наконец, твой кофе? Да? Ну тогда едем!

Гарри сейчас же встал, запер лавку и вместе со своим начальником отправился в ту часть Лондона, куда, по его словам, и Макар телят не гонял.

Часть пути они проехали омнибусом, потом прошли пешком и скоро стали приближаться к своей цели – самому отдаленному пригороду восточной части Лондона, туда, где местность принимала уже загородный вид.

Здесь простирались обширные огороды и сады, а среди них изредка попадались маленькие домики.

В самом конце одной из крайних улиц Гарри Тэксон остановился и указал на странного вида жилище, какие можно было видеть только в этой местности.

Домик этот издалека имел деревенский вид и был довольно приветлив, но при более близком осмотре оказалось, что он был выстроен из различного рода материалов, которые когда-то служили другим целям.

– Вот в том домике укрывается чета Смит, – сказал Гарри Тэксон, – туда вчера входила Мэри. Нет сомнения, что она живет там. Вчера я тоже стоял вот за этими кустами, где мы сейчас, для того чтобы наблюдать за входом и окнами, и я увидел ее у последнего окна, в то время как она возилась с стоявшими на подоконнике цветами. Она после вышла из дома, пошла в садик, посмотрела вдоль по улице и затем вернулась в дом, где и оставалась, пока я наконец ушел и, будучи голоден, отправился на тот холмик, где есть маленький сельский трактир, – из окон последнего можно также хорошо наблюдать за домиком, в котором живет Мэри.

– Отлично, – ответил Шерлок Холмс, – если нам надоест ожидать здесь, пока Мэри придет, то мы тоже отправимся в тот трактир. Тем не менее я хочу постучаться в дверь домика. В моем убогом одеянии, которое я, как и ты, взял из лавки Бурка, я, вероятно, произведу неопасное впечатление.

– Смотря по вкусу, – улыбнулся Гарри Тэксон, – собственно говоря, вы смахиваете на заправского хулигана.

– Ты только не воображай, что ты похож на кавалера, – шутя ответил Шерлок Холмс. – Так вот, ты погоди здесь, за кустами, а я нанесу свой визит.

Через короткое время он опять вышел из домика, прошел мимо места стоянки Гарри Тэксона на довольно далекое расстояние и только после этого завернул опять за угол, а затем опять сошелся с Гарри.

– Ты прав, Гарри, – сказал он, – только чета Смит и может проживать в этом доме. Я хотя и не видел Мэри, но зато встретился с ее мужем, Фрэнком Смитом. Он очень симпатичен. Когда я постучался в дверь и попросил милостыню, он впустил меня и дал мне кое-какую мелочь. «Черт возьми, – произнес он, – а я-то сначала подумал, что идет Мэри, когда собирался впустить вас!» Сейчас же он покраснел, заметив, что проболтался. А жена его, вероятно, в городе.

Сыщик и Гарри Тэксон постояли некоторое время за кустами, но, когда Мэри все еще не показывалась на улице, они пошли в трактир, в котором сидел вчера Гарри Тэксон.

Чередуясь, они просидели у окна в течение почти целого дня, но все-таки не дождались еще ожидаемой ими женщины.

– Черт возьми! – наконец проговорил Шерлок Холмс. – Это становится скучным. Не можем же мы просидеть здесь до скончания века, да, наконец, это и обратит внимание. Пойди-ка ты туда еще раз и посмотри, что там делается. В твоем теперешнем гриме Мэри, если только она уже дома, не узнает в тебе племянника Тома Бурка.

Гарри возвратился очень скоро.

– Теперь, кажется, там никого нет, – доложил он, пожимая плечами, – дверь передней комнаты заперта. Смит, по-видимому, тоже ушел и вышел из домика, надо полагать, задним ходом.

– А ты постучался?

– И очень даже, – ответил Гарри, – но никто не отозвался. Домик как будто весь вымер.

– Ну тогда мы распростимся здесь и пойдем по улице в город, – решил сыщик, – может быть, мы по дороге встретим Смита с женой.

Они расплатились и вышли из трактира. Но, сколько раз они ни проходили взад и вперед по улице, ведущей в город, им никто не попался по дороге, кого можно было бы принять за Фрэнка Смита и Эллен. Вечер близился, и сгущались сумерки.

Теперь Шерлок Холмс с Гарри Тэксоном расположились в какой-то канаве, в которой грязь вследствие теплой погоды успела почти совершенно засохнуть, причем обоих прикрывал широкий, пустой пень ивы, стоявший на краю канавы, напротив входа в домик.

С наступлением ночи не показывался ни один прохожий, и никто не мешал сыщику и его помощнику наблюдать. Вдруг оба в испуге содрогнулись.

По ночной тишине раздался жалобный, сдавленный крик, который резко оборвался.

Затаив дыхание, оба сыщика прислушались, ожидая повторного крика, который прозвучал как ужасный зов о помощи человека, находившегося в отчаянии и в смертельном страхе. И вдруг раздался оттуда же такой же крик. То был какой-то неясный, обрывистый крик, скорее подавленный глухой стон, бессильный и слабый.

Шерлок Холмс и его молодой помощник встрепенулись. Они подождали еще немного. Вслед за тем они увидели, как за окном одинокого домика показался свет, быстро пронесся мимо окна и исчез. Потом они увидели слабый свет за ставнями верхнего этажа.

Отсюда следовало, что источник света был перенесен вверх по лестнице и что несший его ходил взад и вперед. В несколько прыжков Холмс и Гарри очутились около домика. Входная дверь была заперта, но сыщики дружными усилиями высадили ее из петель.

Холмс засветил свой фонарь и вбежал в сени. Там никого не было, и он вместе с Гарри бросился вверх по деревянной лестнице, которая вела на второй этаж.

В это время они услышали звон разбиваемых стекол, а когда они добрались до верха, увидели, что преступник, услышав их приближающиеся шаги, поспешно выскочил в окно.

Не теряя ни секунды, оба сыщика бросились обратно вниз и выбежали на улицу.

В некотором отдалении они увидели убегающую темную фигуру.

– За ним! – шепнул Шерлок Холмс своему помощнику, и оба побежали большими скачками за неизвестным, который имел на лице черную креповую маску и летел вперед как сумасшедший. Правая его рука, отвисавшая на боку, была перевязана белым платком.

Вследствие густой тьмы, окутавшей все поле, почти не было возможности видеть беглеца.

Тем не менее сыщики с напряжением всех своих сил бежали вслед за ним.

В течение приблизительно десяти минут они следовали по пятам и уже вот-вот задержали бы его, как вдруг широкая канава, наполненная зловонной, стоячей водой, внезапно отрезала им путь к дальнейшему преследованию.

Убийца – так как беглец не мог быть никем иным – отчаянным прыжком перескочил на другую сторону канавы и в следующую же секунду, мчась дальше бешеным ходом, скрылся из виду. Когда сыщики также попытались перепрыгнуть через канаву, они оба упали в воду, и, к вящей их досаде, не оставалось ничего иного, как выкарабкаться из вонючей жидкости на другую сторону.

– Вот так не везет! – яростно крикнул Шерлок Холмс. – Этот мерзавец успел удрать, и нам только остается сейчас же возвратиться к домику и узнать, какую подлость он совершил.

Они быстро побежали обратно. Войдя в сени, Холмс опять засветил свой фонарь и огляделся. Из сеней вела дверь в комнату, и, когда Холмс направил на нее свет своего фонаря, он невольно вскрикнул. Устремив взгляд вперед, он молча указал на пол и на порог.

Из-под старой двери, подобно змее, сочилась какая-то темная струя. Она протекала через порог и сгустилась неподалеку в маленькую черную лужицу.

– Посмотри сюда, Гарри! – воскликнул Шерлок Холмс. – Что это?

– Это кровь! – с дрожью в голосе ответил Гарри Тэксон.

Великий сыщик отомкнул дверь, в комнате их ожидало другое ужасное открытие.

У подножия лестницы на полу лежала убитая женщина; голова ее была прислонена к стене.

То была Мэри Стивенс, в чем Шерлок Холмс и Гарри Тэксон тотчас же убедились.

Ее мертвенно-бледное, поднятое вверх лицо с широко раскрытыми, безжизненными глазами, мрачными, как-то странно сдвинутыми бровями, открытым ртом и стиснутыми мелкими белыми зубами окаменело, точно изваяние, но вместе с тем оно так отчетливо выражало страх, ненависть и ужас, как, вероятно, ни один скульптор еще не изображал эти ощущения.

Великолепные черные волосы растрепались и спускались по плечам, свидетельствуя о страшной борьбе, следы которой были видны повсюду.

Очевидно, она долго боролась за свою жизнь и дотащилась на коленях к тому месту, где испустила дух, так как обе ее руки были распростерты вперед, как бы отстраняя убийцу. Руки были изрезаны и исколоты, а пальцы одной руки почти совершенно отрезаны, что произошло, по-видимому, в то время, когда она отчаянно пыталась удержать оружие, которым ей был нанесен смертельный удар.

Шерлок Холмс опустился на колени и осторожно поднял голову убитой.

– Смотри, Гарри, – обратился он к своему помощнику, поднимая окровавленную руку Мэри с полусрезанными пальцами и глядя на нее с сожалением, – смотри, как этот убийца-палач изуродовал несчастную женщину.

Затем он зажег маленькую лампу, стоявшую на камине, осмотрел всю комнату и вместе с Гарри поднялся по лестнице. На верхнем этаже все двери были открыты, все было разбросано, из шкафов все было выброшено, замки чемоданов и ящиков взломаны или же, смотря по торопливости убийцы, просто разбиты.

Шерлок Холмс увидел, что крышка одного из ящиков была вдавлена, так как иным путем его нельзя было открыть, и с нижнего дна он поднял отломанное лезвие, или, скорее, обоюдоострый конец широкого, крепкого, остро наточенного охотничьего ножа, из тех, какие носят немецкие и североамериканские охотники.

Убийца либо хотел отвлечь подозрение и сделать вид, будто преступление совершено с целью грабежа, либо он при спешном обыске искал что-то более ценное, не золото и не серебро, так как на полу валялись несколько золотых и серебряных монет и некоторые ценные вещи, принадлежавшие, по-видимому, несчастной Мэри.

– Гм, это очень подозрительно, – в удивлении бормотал Шерлок Холмс. – Негодяй, очевидно, искал что-то совсем иное, и мы своим появлением, вероятно, помешали ему докончить свои поиски. Алло, Гарри, это что такое?

Он набросился на толстую, завязанную темно-красной шелковой лентой, пачку бумаг, между которыми лежало что-то твердое и тяжелое; эту пачку он быстро положил в карман.

Тут Гарри вдруг громко вскрикнул.

Он увидел на полу, полузакрытую ветхим порогом, какую-то блестящую, сверкающую вещь, на которую он и набросился.

У него и у его начальника вырвался возглас удивления, так как то, что Гарри держал теперь в руке, служило доказательством правильности предположений обоих сыщиков. То была большая золотая булавка с бриллиантами, по-видимому вырванная из галстука во время борьбы и упавшая на пол. Это была очень ценная, красивая вещь, осыпанная по каймам маленькими изумрудами, с изящными инициалами и короной с гербом.

– Как вы полагаете, начальник, – воскликнул Гарри Тэксон, – достаточно ли это веское доказательство?

– Более чем достаточно, – радостно ответил Шерлок Холмс. – Отлично, мой милый, теперь мы исполнили наш долг и немедленно поедем в Скотленд-Ярд!

Час спустя после этих событий Шерлок Холмс и Гарри Тэксон стояли в рабочем кабинете начальника уголовной полиции Скотленд-Ярда, Мак-Гордона.

Шерлок Холмс держал в руке маленькую пачку писем, взятую им с собою из верхней комнаты загородного домика, и собирался развязать шелковую ленту, которой она была завязана.

Начальник полиции и Гарри Тэксон с громадным любопытством смотрели, как он из-под пожелтевших писем вынул более тяжелый, твердый предмет, завернутый в свинцовую бумагу.

Удалив эту бумагу, Холмс вынул из нее маленькую фотографическую карточку в золоченой раме.

За разбитым стеклом видны были, в довольно плохом исполнении, две фигуры: прелестная молодая девушка, в которой Шерлок Холмс и Гарри Тэксон тотчас же узнали убитую Мэри Стивенс, и высокого роста, стройный молодой человек, черты лица и вся осанка которого сразу выдавали его происхождение из высшего общества, – лорд Реджинальд Глостер.

– Вот вам, господин президент, доказательство того, что Глостер был прежним любовником Эллен Стивенс.

Он поискал в пожелтевших письмах, написанных рукою Глостера, одно письмо, бумага которого была еще свежа и на котором чернила были еще темны и не поблекли, а в адресе было написано тонким, но твердым женским почерком: «Моему дорогому мужу Фрэнку. М. Е.».

То было длинное письмо, и, когда Шерлок Холмс стал его читать, оказалось, что оно написано Мэри Стивенс.

Она в нем рассказывала подробно, с правдивостью и точностью исповеди, о своем участии в ужасной драме в замке Святого Роха, когда она была няней ребенка покойного лорда Глостера. Мэри излагала все причины, побудившие ее содействовать Реджинальду Моргану при совершении преступления, вследствие которого он сделался обладателем майората и титула лорда. Шерлок Холмс далее читал:

Я совершила все это ради тебя, Фрэнк; ты тогда был в тюрьме, мы были бедны, а Реджинальд Морган обещал мне взять хорошего адвоката для твоей защиты. Мне было поручено положить в кроватку больного мальчика труп, принесенный ко мне в кабинет рядом с комнатой больного, последнего же я должна была выбросить из окна в море. Когда я в тот вечер сидела у постели бедного Ральфа и вдруг жар прекратился, как по мановению волшебного жезла, когда мальчик лежал спокойно и вдруг посмотрел на меня, улыбнулся и шепнул мне: «Дай мне воды, милая Мэри!» – тогда у меня сердце чуть не разорвалось на части от стыда – и я не могла заставить себя погубить мальчика. Как только все утихло в доме, я дала ему сильнодействующее снотворное средство, завернула в самые старые платьица, уложила в корзину, которую закрыла своими платьями, и на цыпочках вышла из замка, через парк, к полуслепой вдове лесничего Ролера, которая жила в маленькой избушке в конце парка и была мне кое-чем обязана. Там я поставила корзину в пустую комнату, взяла с собой ключ и вернулась в замок. Было уже около полуночи, когда я возвратилась и незаметно юркнула в жуткую детскую, которую я, уходя, заперла. Постель маленького Ральфа еще не успела охладеть. Трясясь всем телом, я пошла в таинственный кабинет, туда, где лежал труп. Лампа дрожала в моих руках. Содрогаясь от ужаса, точно я убила этого ребенка, я вынула его из грубого мешка, в котором он лежал, и потащила его к открытому окну. Луна взошла, на море серебрилось ее бледное сияние, и скалы призрачно вырисовывались из бездны. Я надела на труп ночную одежду Ральфа, выдвинула его из окна, отвернула голову, толкнула его, а потом лишилась сознания. Я очнулась, вследствие того что кто-то сильно тряс меня за руку. Предо мною стоял Реджинальд Морган и смотрел на меня сверкающими злобой глазами.

– Где Ральф? – крикнул он, указывая на пустую кроватку.

– Он там, внизу, разбитый вдребезги! – пролепетала я.

– А где труп другого ребенка? – спросил он, указывая на мешок, лежавший у моих ног.

– Я скрыла его – бросила в старый колодезь за странноприимным покоем, – ответила я, радуясь, что догадалась так солгать. – Когда я возвращалась в замок, на меня набросилась одна из собак, я упала здесь в обморок и увидела, что у меня остался только мешок.

Реджинальд Морган поверил мне, видя, в каком я была состоянии. Он взял мешок, выглянул в окно и увидел расшибленный труп.

– Пусть будет так, – сказал он, – а теперь подними тревогу, Мэри, расскажи твою историю, будь неутешна, а потом скройся поскорее.

Он моментально скрылся за дверью, оставив меня одну. Я стала кричать и плакать, и по всему дому раздавался мой плач. Пользуясь тревогой и замешательством, воцарившимися в замке, я скрылась, побежала к миссис Ролер, взяла ребенка и поехала в Ридинг, где отыскала знакомого, которому выдала ребенка за своего собственного, якобы отобранного у жестокой воспитательницы во время болезни. Некоторое время спустя я отправила Ральфа в воспитательный дом доктора Вальтона в Кленгеме, где он и останется, пока я сведу счеты с подлым лордом Реджинальдом.

После того как Шерлок Холмс окончил чтение письма, Мак-Гордон заговорил:

– Вот этого документального показания убитой, – произнес он серьезным тоном, – вполне достаточно, чтобы немедленно арестовать лорда Реджинальда Глостера в замке Святого Роха. Позвольте пожать вам руку, мистер Холмс, и вам, Гарри Тэксон: единственно вашему остроумию и вашей деловитости мы обязаны раскрытием этого сенсационного уголовного преступления.

Утреннее солнце сияло над башнями старого аббатства Святого Роха, когда у ворот с высокими сводами появился отряд полисменов под предводительством инспектора, собиравшийся арестовать лорда Глостера.

Мак-Гордон расставил своих подчиненных кругом всего замка и сам подошел к воротам, требуя, чтобы их открыли.

Заспанный привратник в испуге отшатнулся при виде форменных одежд и проводил инспектора к комнате лорда.

– Я не принимаю никого в такую рань! – гласил ответ на боязливый доклад привратника, и лорд даже не подчинился требованию инспектора, крикнувшего:

– Именем короля, откройте!

Раздался лишь злобный смех.

Пришлось взять ломы, под напором которых после некоторых усилий поддалась дубовая дверь.

Раздался громкий треск, доступ открылся, но лорда не было. Лишь по открытому окну башенной комнаты можно было догадаться, куда исчез преступник. Мак-Гордон наклонился над оконным карнизом, но не обнаружил никаких следов местонахождения лорда. При обыске покоев была найдена монашеская ряса. Таким образом обнаружилось, что сам Глостер играл роль привидения, появлявшегося в образе монаха.

Когда через час полицейский отряд прибыл к берегу моря, волны выбросили страшно изуродованный, нагой труп. Оказалось, что это был труп лорда.

Доктор Фельпс умер в тюрьме от белой горячки.

Титул лорда и все состояние достались молодому Ральфу, которому был дан достойный опекун. В настоящее время он состоит в числе наиболее примерных воспитанников института в Итоне. Он не забыл няню, спасшую ему жизнь. Фрэнк Смит живет в домике лесничего, и все они искренно благодарны за содействие, оказанное им всем величайшим сыщиком мира, Шерлоком Холмсом.

Тайна Фонтанки