Родион Заславский
Январь 2001 года, Нижний Новгород
Родион замешкался в дверях, однако сзади кто-то прошипел: «Иди, чего стал!» – и чувствительно подпихнул его в спину, заставив тоже оказаться в аудитории. Он оглянулся в поисках добровольного помощника и очень удивился, обнаружив ту самую коротенькую барышню, которая передала Коляше видеокассету. По лицу ее текли хорошенькие аккуратные слезки, ротик был сложен в жалобное «О», а ручонки тискали насквозь мокрый носовой платочек.
Она плавно обогнула вконец оторопевшего Родиона и внедрилась в аудиторию.
Сразу было видно, что здесь сдают экзамен. Пять столов, за четырьмя сидят студенты, за одним, что возле двери, – преподавательница. На ее столе разложены бумажные белые квадратики: билеты, тут же блокнот, еще какие-то бумаги, ручка, ведомость.
Напротив училки сидел пятый студент и откровенно маялся отсутствием знаний. Он со страшной силой тискал свои руки, словно надеялся выдавить из них ответ, подобно тому как Мальчик-с-пальчик выдавил воду из сыра, уверив великанов, что выжал ее из камня.
Унылая физиономия молодого человека оживилась при появлении незваных гостей, а утомленное лицо преподавательницы выразило безмерное изумление. Она уставилась на Мыльникова, и Родион понял, что молодая женщина откуда-то знает его друга.
Коляша укоризненно покачал головой:
– Так-так… вот, значит, что тут у нас! Вот, значит, кто тут нарушает закон! Гражданка Еремеева Ольга Михайловна? Узнали меня? Или успели забыть? А вот я вас отлично помню. Правда, не поверил своим глазам, когда увидел именно вас в этой аудитории. Налицо рецидив, так получается?
Лицо преподавательницы вспыхнуло, глаза гневно сузились, но голос звучал спокойно, не сказать – надменно:
– Вообразите, я вас тоже помню. Николай Николаевич Мыльников, не так ли? Зачем вы здесь? В каком деле я замешана? Какой еще рецидив?
– Поступила информация о получении взятки, – пояснил Николай Николаевич Мыльников. – О вымогательстве оной со студентки Зыряновой Натальи, а также о получении непосредственно на экзамене, то есть сегодня. Что ж вы так неосторожны, Ольга Михайловна? Хоть бы прибрали денежки.
С этими словами он осторожно, двумя пальчиками вынул из-под стопы бумаги простенький белый конвертик без марки, сложенный вдвое, и повертел его перед глазами Ольги Михайловны Еремеевой. Открыл, заглянул, хмыкнул:
– Ага, деньги, значит, приняты. Позвольте вашу сумочку, Ольга Михайловна.
И сам взял потертую коричневую сумку, повешенную на спинку стула. Неторопливо расстегнул «молнию», заглянул внутрь, поморщился:
– Эти мне женские сумки… Черт ногу сломит. Дайте-ка газетку, тут надо все аккуратно выложить, с описью, а то потом скажете, что Мыльников украл из вашей сумки фамильные драгоценности.
Преподавательница окинула взглядом студентов, словно приглашала их разделить с ней отупелое изумление. Те были откровенно ошарашены, только два лица имели другое выражение: красивый смуглый юноша смотрел с неприкрытой тревогой, а худенькая девушка с гладко причесанными волосами – исподлобья, злорадно.
Мыльников продолжал копаться в вещах Еремеевой, и та бурно возмутилась:
– Да вы спятили! А ну, положите сумку! Вы пьяны? Пошли вон, быстро! Врываетесь в аудиторию, несете какую-то чушь, не даете продолжать экзамен… – Она задохнулась от гнева.
– Экзамен придется остановить, – констатировал Мыльников и вкрадчиво продолжил: – А вот и пятисотрублевая бумажка. Надо думать, та самая. Не осложняйте свое положение, Ольга Михайловна. Факт дачи взятки зафиксирован на видеокассету.
– Это мои деньги! Мои собственные! – выкрикнула Еремеева с прежней лютостью – и вдруг запнулась: – На какую еще видеокассету? Как на видеокассету? Но ведь…
Она оглянулась на ту самую тощую долговязую девицу, на лице которой Родион заметил выражение злорадства. Девица обладала косой, которая была переброшена на ее плоскую грудь. Коса вполне соответствовала своей хозяйке: тоже была очень длинной и очень тонкой. Создавалось впечатление, что на ее плече сидит крыса, спрятавшись за голову девицы и свесив облезлый хвост, а может, через это плечо перекинута змея.
Девица с крысиным хвостом разместилась за самым дальним столом. Родиону было отлично видно, что на ее острых коленях лежит учебник, из которого девица только что списывала. Теперь, когда все внимание обратилось на нее, она замерла, судорожно стиснув коленки: она не могла ни встать – учебник упал бы, ни убрать его – это все заметили бы. А на столе девицы лежала… видеокамера!
Так вот кто был дерзким корреспондентом, зафиксировавшим «факт дачи взятки», сообразил Родион. И у него мелькнула еще какая-то мысль, но тотчас упорхнула, спугнутая умоляющим голосом Еремеевой.
– Катя, – проговорила та, – но вы же сказали, что просто хотите сделать сюрприз кому-то… просто студенческие будни… родителям показать… Как вы могли так со мной поступить? За что?
Красивый смуглый мальчик дернулся, даже привскочил, словно хотел что-то сказать, но тут же плюхнулся обратно на стул, промолчал. Его яркие глаза, чудилось, так и метались по аудитории, и, когда он на мгновение случайно встретился взглядом с Родионом, тот едва не вскрикнул, настолько напряженным был этот взгляд. Словно удар тока!
– Сюрприз налицо, – жестко сказал Коляша Мыльников. – Сюрприз предназначался вам, Ольга Михайловна, – вы его и получили. Но к студенческим будням дача взятки не имеет отношения. Это скорее праздники… для нас, сотрудников милиции, которым удалось схватить за руку рецидивистку.
Ольга Михайловна посмотрела на свою руку и спрятала ее за спину – видимо, на всякий случай, чтобы швыдкий опер и в самом деле в нее не вцепился.
– Погодите, – сказала она, утомленно прикрыв глаза. – По-вашему, получается, что я принимала взятку и в это же самое время с радостью позировала перед видеокамерой? Я что же, вообще идиотка, по-вашему?
Родион невольно кивнул. Нет, насчет идиотки он был в корне не согласен. Просто Еремеева словами выразила ту самую мысль, которая только что металась в его голове.
– Вы не могли даже вообразить, что Зырянова решится передать вещдок в милицию, – пояснил Мыльников. – К тому же вам и раньше была свойственна этакая наглость, бравада, не побоюсь этого слова. Я отлично помню, как вы неосторожны, способны рискнуть всем ради какой-то ерунды. Пятьсот рублей – это такая малость! Кстати, почему именно эту сумму вы назвали студентке Зыряновой? Что-то она мне до боли напоминает. У вас какое-то патологическое пристрастие к этой цифре, не так ли?
– Прекратите, вы… – Еремеева махнула на него обеими руками и внезапно замолчала.
Мальчик резко подался вперед, его щеки так побледнели, что отчетливо стали заметны три родинки – одна над другой.
Рядом с Родионом кто-то громко вздохнул. Он покосился – ах да, это же студентка Зырянова, невинная жертва… Ишь как переживает!
Странно, Зырянова во все глаза смотрела не на вымогательницу Еремееву, а на этого смуглого парнишку. Ну что ж, юноша вполне заслужил такое внимание, потому что, даже на мужской, неприязненный взгляд Родиона, был поразительно хорош собой. И он явно волновался – может быть, он единственный в этой аудитории искренне переживал за судьбу преподавательницы.
– Встаньте, Ольга Михайловна, – склонился над ней Коляша Мыльников. – Сидеть вам придется в другом месте. А теперь пройдемте-ка. Внизу машина. Расходитесь, товарищи.
– Экзамена, что ли, не будет? – доехало наконец до студента, чей ответ был прерван вторжением представителей закона. – Приветик! Я ж почти все ответил. Вы мне хоть «удочку» поставьте, Ольга Михайловна!
– Да вам и «неуда» будет много при вашем знании предмета, – автоматически ответила Еремеева, а потом растерянно обвела глазами аудиторию. – Прошу меня извинить… Я не понимаю, что происходит, но, кажется, придется перенести экзамен. Потом… через какое-то время…
Она говорила вроде бы всем, но Родиону почему-то показалось, что она обращается только к тому парню. Темные губы его дрогнули, словно он хотел ответить, однако все же промолчал.
– Лет через пять тире семь, согласно статье, и это как минимум, – любезно подсказал Коляша Мыльников, с явным удовольствием наблюдая, как Еремеева откидывается на спинку стула и начинает хватать ртом воздух.
Юноша с темными бровями снова вскочил – и сел, по-прежнему не сказав ни слова.
– Да вы что, дяденька? Мы к тому времени уже институт кончим! Забудем на фиг всю эту чушь про mastectomia, proctopexia или какую-нибудь dyskinesia [5], – завопили наперебой студенты. – Пусть нам хоть что-нибудь поставят, хоть «уды», что ли!
– Это было бы справедливо, – задумчиво пробормотал Мыльников. – Учебный-то процесс не должен страдать. Как вы думаете, Родион Петрович?
Тот пожал плечами. Больше всего ему хотелось сейчас плюнуть – физически, прямо на пол, или в крайнем случае, чтобы не пачкать пол, – на темно-коричневый башмак товарища Мыльникова и убраться отсюда. Что, Колька не мог взять с собой кого-нибудь из своих парней? Неважно, что суббота – в отделе непременно кто-то да есть. Нет же, потащил с собой приятеля, который чувствует себя дурак-дураком: опер не опер, понятой не понятой. Вдобавок его не оставляло ощущение, что он вляпался в какую-то пакость.
– Родион Петрович со мной совершенно согласен, – очень своеобразно истолковал его молчание Коляша. – Итак, молодежь, кому нужны тройки?
Все стремительно вскинули руки.
– Ага, зачетки на столе. – Мыльников снял колпачок с ручки и протянул ее преподавательнице. – Соблаговолите, Ольга Михайловна…
– Зачем я буду осложнять свою судьбу? – пожала та плечами. – Вы мне еще какую-нибудь статью пришьете. Превышение полномочий, или использование служебного положения в личных целях, или еще что-нибудь, черт вас разберет, вы ведь большой мастер раздувать мыльные пузыри, товарищ Мыльников!
От этого злобного каламбура, а еще пуще – от взгляда, брошенного Ольгой Михайловной, любой бы задымился и съежился, словно от нескольких капель соляной кислоты, однако товарищ Мыльников был не таков. Гвозди бы делать из этих людей!
– Отлично, – не моргнув глазом кивнул он, – тогда собирайте вещички и пройдемте. О том, что экзамен прерван милицией, мы сообщим в деканат.
– А оценки? А наши «удочки»? Когда же?.. Как же?.. – опять завопили студенты.
Губы Еремеевой задрожали, она растерянно заморгала, но тотчас глаза ее встретились с обжигающими черными глазами того смуглого юноши, и Родион просто-таки физически ощутил, как Ольга Михайловна взяла себя в руки.
– По всем вопросам к декану. А что касается вас, Катя, – оглянулась она на девицу с крысиным хвостом, – полагаю, вы сдадите латынь не раньше чем через пять тире семь лет. И это как минимум.
– Так, угроза свидетельнице преступления! – констатировал Мыльников. – Вы все же решили осложнить свое положение еще одной статьей?
Не удостоив его ответом, Еремеева подхватила сумку и вышла из аудитории так стремительно, словно решила осложнить свое положение еще и попыткой к бегству. Мыльников и Родион ринулись за ней, и со стороны, наверное, это выглядело не как сопровождение задержанной нарядом милиции, а просто как безуспешная попытка двух незамысловатых мужичков догнать красивую, неприступную и весьма разгневанную даму.
Выходя из аудитории, Родион невольно обернулся. Смуглый парень смотрел вслед уходящим, небрежно заталкивая в сумку свои вещи. По обе стороны стола навытяжку, словно часовые, застыли Наташа Зырянова и Катя Крысиный Хвост и так и ели красавчика обожающими взглядами. Вдруг он отшвырнул сумку и кинулся к выходу. Девчонки проворно схватили его за руки, а Родион, сам не зная почему, резко шарахнул дверью о косяк.
– Коляша, что происходит? – чуть слышно пробормотал он, нагоняя Мыльникова. – Ты во что меня втравил?
– Молчи, дурак! – выдохнул Николай, и Родион поразился ошалелому, азартному, никогда прежде не виданному блеску его желтых кошачьих глаз. – Я и сам не знал… Бывает же такая везуха! Знаешь, кого мы сегодня поймали на горяченьком? Ту самую мегеру из Фонда занятости, которая меня начальству заложила! Помнишь, я тебе рассказывал? Ну, теперь она у меня попляшет…