Милан
23 декабря 2068 года
17-15
«Прошу простить меня за банальность. Но если вы читаете эти строки, значит, я мертв.
Партия, в которую я волею судеб ввязался в этот раз, увы, оказалась для меня роковой и последней. Прошу не винить меня в сделанном выборе. Также прошу оставить разбор моей многострадальной судьбы как минимум до окончания поминок. Я жил, как умел, а умел я немного. Умел стрелять и отнимать у других будущее, и если вы считаете, что на краю могилы раскаялся хоть в чем-то из содеянного – вы все глубоко ошибаетесь.
Приведенные ниже адреса, это координаты моего адвоката. Прошу связаться с ним для получения оригинала завещания, а также оглашения последней воли усопшего. Пока же позволю попрощаться буквально в двух словах.
Уважаемые родственники! Елена, которую вы так искренне невзлюбили с самого момента ее появления в моей жизни, получит 30 % оставленных мной капиталов. В отличие, и я рад представить ваши вытянутые лица, от большинства из вас. Уверен, что после негодования и злости, терзающей семью после прочтения данных строк, вы осознаете и примете всю взвешенность моего решения.
50 % сбережений я завещаю жертвам террористических актов и фонду «Чистое небо». Я не пытаюсь искупить грехи, я просто надеюсь помочь тем, кто несправедливо и случайно оказался на линии моего огня.
Остальное – 20 % до последнего дайма, – получит авиабаза ВМС в Пенсаколе. Я многим обязан своим преподавателям и сослуживцам, и пусть наши пути разошлись, хочу поддержать тех, кто сейчас впервые садится за летный тренажер инфоспатиума. Надеюсь, получившие мою стипендию парни никогда не станут пешками и честно послужат своей великой стране.
Семья получит персональные сувениры – их полный список имеется у адвоката. Если подарки покажутся вам нелепыми или неуместными, прошу кремировать их вместе со мной. Считаю, это достойный финал для вещей, ни одну из которых я бы не хотел видеть с того света пылящейся на чердаке.
Смахните слезы. Всем, кто меня знал, передаю привет. Если поднимете в мою честь стаканчик, буду рад. Не поднимете – черт с вами. Передаю особый поклон Клубу и всем Транснациональным Статусам, с которыми мне довелось сотрудничать. Уверен, узнав о моей смерти, многие из вас вздохнут свободно.
P.S. Елена, я никогда не переставал любить тебя».
Анджей в последний раз пробежался глазами по ровным строчкам письма, витиеватым, темно-синим, написанным от руки старинной перьевой ручкой. Осторожно сложил белоснежный лист, пригладил сгиб ногтем большого пальца. Бережно вложил бумагу в желтый конверт антикварного вида.
Стоявший сбоку ирландец в сомнении потер кончик носа. Вынул сигареты с таббабинолом, повертел, не спеша вскрывать пачку. Курить в помещении категорически запрещалось, но привычным жестом Киллиан мог хоть немного замаскировать собственное замешательство.
– И так каждый раз?
Он постучал костяшкой по медным крышкам почтовых ящиков, перекочевавших в контору «Foglie gialle[21]» прямиком из прошлого века. А может, даже из позапрошлого. Комната, в которой они с Зентеком находились, напоминала депозитное хранилище банка – ряды прямоугольных дверок занимали всю стену, посреди музейно-почтового зала разместился массивный стол из натурального дерева, занятый разнообразными, но одинаково устаревшими письменными принадлежностями.
Анджей не ответил. Кивнул, расправляя клапан конверта, и вульгарным, давно забытым движением языка облизал липкий слой бумаги. Неспешно, с нарочитой важностью и тактом завернул клапан, заклеивая послание. Встал из-за стола, пряча конверт в узкую металлическую ячейку.
– Ритуал? – Киллиан покосился на Зентека.
– Ритуал, – серьезно ответил тот.
Пальцами подправил конверт так, чтобы тот лежал ровно посередине почтового ящика. Медленно закрыл тяжелую створку, украшенную коваными медными узорами.
– Кто-то ставит в храме свечку. Кто-то делает ставки на скачках или гадает на Таро. Я – пишу.
Анджей с благоговением снял с нагрудной цепочки тускло-желтый металлический ключ. Прикрыл дверцу и медленно – Финукейн услышал, как внутри щелкнула собачка раритетного замка, – провернул его в скважине…
Актуальное имя: Анджей Зентек. Биологический возраст 28 лет, мужчина, европеоид, предположительно польского или североамериканского происхождения. Доминирующий психотип: холериенал, жесток, имеет склонность к неоправданному насилию, демонстрирует высокие психопатические показатели. Специализация: диверсант. Дополнительные возможности: терроризм, организация диверсионных групп. Биоимплантаты: левая ступня; механические усилители: отсутствуют. Уровень подготовки: Бета-V. В 2057 году Зентек с легкостью поступил в Академию ВВС в Колорадо Спрингс. Оставил учебу после второго курса по неразглашенным причинам. В дальнейшем был замечен в участии в ряде засекреченных конфликтов между правительством США и конфедератами, выступал на стороне северян. В 2062 году был перевербован в «Бригаду патриотической поддержки американского народа». С 2063 по 2065 год принимал участие в операциях «Бригады», в том числе имеет причастность к террористическим актам на территории Нью-Йорка и Чикаго в 2064 году. В 2065 году покинул Южно-Американскую Конфедерацию, зафиксирована смена личности; в том же году впервые принял участие в шахматной партии «Клин» на стороне ТрансСтата «Хитоде», как независимый пешка. С 2065 по 2067 годы прошел курсы повышения квалификации в тренировочных лагерях Клуба в Албании, сдал экзамены с высочайшими показателями. Также к его послужному списку относят недавние теракты в Милане, Киеве и Иерусалиме. Имеет три ранения. Общая оценка эффективности по совокупности показателей: 64 %.
… – Даже не подозревал, что ты столь… старомоден, – честно признался ирландец, борясь с искушением закурить. Он изучал реакцию собеседника, пытаясь понять, не обидел ли ненароком. С учетом характера пешки, это было бы нежелательно. Когда брови пенса дрогнули, выдавая эмоцию, поспешно добавил: – И дорого «Желтые листья» берут за пересылку такого рода писем?
– Итальянцы не занимаются пересылкой, – сдержав раздражение и с пониманием кивнув, ответил Зентек, похожий на сосредоточенную выдру. – Ни одно письмо не покидает пределов этой комнаты. Только в виде пепла, если так пожелает клиент. А уж они, поверь, обеспечены достаточно, чтобы раз в несколько дней пересекать земной шар исключительно для того, чтобы вскрыть ячейку, вынуть письмо, написать ответ и спрятать его на прежнее место.
– Настоящий Клондайк для Интербюро, – хмыкнул Киллиан, еще раз осматриваясь в поисках скрытых камер, и не обнаружив ни одной. – Ячейки даже не имеют дактилоскопических засовов. Открываются отмычкой или термической гранатой. Внутри никаких капсул с кислотой, способной уничтожить содержимое при несанкционированном доступе.
– Хозяева этой необычной конторы блюдут конфиденциальность клиента сильнее, чем исповедники Христа-Прощающего. – Анджей бережно пригладил зачесанные на затылок темные волосы. Снял со спинки стула длинный коричневый плащ и принялся неспешно одеваться. – А охраняется она эффективнее, чем Форт-Нокс. Любой банк имеет меньше прав перед Интербюро, чем миланские «Листья». В ячейках запрещено оставлять деньги, ценные бумаги, цифровые носители, оружие и наркотики. Получить ордер на обыск этого хранилища сложнее, чем обшарить Национальный банк Швейцарии.
Он внимательно посмотрел на нового командира, словно размышляя, не рассказать ли больше.
– Ты не представляешь, насколько популярны стали подобные фирмы в последнее время, – произнес он, многозначительно покачав головой. – Только сейчас люди стали осознавать, как это важно – отправить близкому человеку не бездушное цифровое послание, а настоящий конверт. Предмет, который держали любимые руки. Позволить тому увидеть почерк. Ощутить запах чернил…
– И давно ты пользуешься их услугами? – Киллиана подмывало как можно скорее покинуть кабинет. Но поляк одевался и говорил с нарочитой неспешностью и сосредоточенностью.
– После Новой Украины. – Тот замер, не до конца продев правую руку в рукав плаща, и ирландец пожалел, что невольно отвлек его от этого важного процесса. – Меня тогда основательно зацепило. И я вдруг представил, что сейчас умру, а любимая женщина, пусть и чужая, не получит ни цента моих сбережений. В отличие от родственничков, все еще негодующих, что я бросил карьеру морского пилота.
Финукейн пожал плечами. С учетом специфики работы, любой из них имел право на собственные причуды. Даже если они были столь необычны и недешевы, как у Зентека.
– Что делаешь с письмом после возвращения с партии?
Киллиан отлепился от стены с рядами ячеек и решительно двинулся к двери. Покинуть комнату они могли лишь по личному сигналу Анджея, но Финукейн надеялся, что его мельтешение возле входа станет необходимым намеком. Тот, наконец набросив плащ на плечи, не ответил, и лишь многозначительно взглянул на бронзовую чашу для сжигания бумаг.
– И каждый раз пишешь новое? – Киллиан положил ладонь на дверную ручку – кованную, железную, полностью соответствующую стилю всего кабинета.
– Текст прежний. – Зентек неспешно подпоясался, оправил отложной воротник. – Но пишу я его каждый раз заново.
Он подошел к двери и снял тяжелую эбонитовую трубку, висящую на стене. Что-то пробормотал, после чего в толстой створке лязгнуло. Ирландец с облегчением толкнул дверь.
Двое широкоплечих невозмутимых мужчин в деловых костюмах проводили их по коридору и лестнице, выводящей в приемный холл. Еще на ступенях Финукейн вынул из кармана упаковку нейростимов, с блаженством разжевав розовую капсулу. Вскрыл пачку, сунул сигарету в зубы. Один из охранников было двинулся к нему, чтобы вежливо напомнить, что курить внутри запрещено, но увидел раскрытые ладони и с пониманием отступил.
Киллиан и Анджей пересекли пустынный круглый холл. По кольцевому балкону второго этажа неспешно прогуливались стражники в бронежилетах третьего класса и с автоматическим оружием на груди. Неприметные, держащиеся теней, готовые дать отпор любому, кто посягнет на тайну переписки.
На стойке регистрации Зентек вынул из держателя шариковую ручку и оставил смешную закорючку в журнале посещений – еще одном пережитке ненужного прошлого. Затем сдал старинный номерной ключ – вместе с желтой цепочкой, на которой носил. Вежливо попрощался с клерком, после чего оба пешки покинули почтовый офис, выходя на площадь Габрио Пиола.
– Тебе нужно отдохнуть, командир, – остановившись на низком бетонном крыльце, поляк внезапно раскинул руки, сладко потягиваясь. Он преображался на глазах, из нетерпеливого, совершенно не соответствующего своему возрасту усталого обывателя превращаясь в подвижного нервного хищника. Речь убыстрялась, становилась скомканной и отрывистой. – Поспать хотя бы шесть часов. И без всяких стимуляторов.
– Время поджимает. – Финукейн с опаской наблюдал за трансформацией напарника. За опасным блеском в зрачках, за дерганностью движений, так непохожих на задумчивую сосредоточенность при надевании плаща. – Наш рейс через полтора часа.
Он наконец-то прикурил, с наслаждением и опаской втягивая сладкий дурманящий дым. Протянул сигарету Анджею, но тот покачал головой.
– Надеюсь, это не повлияет на твою работоспособность, – с тонкой противной улыбкой произнес Зентек, оправляя шарф.
Ирландец, столь же искусственно улыбнувшись в ответ, едва сдержался, чтобы не вспыхнуть. Представление о незнакомом пешке, сформированное лишь на данных Клуба, котировках и комментариях работавших с поляком коллег, оправдывались на 100 %. Финукейну, как профессионалу своего дела, оставалось лишь надеяться, что мерзостность характера Зентека будет целиком компенсирована его профессионализмом.
– Орио-аль-Серио? – осведомился Анджей.
– Линате, – поправил его Киллиан. И внезапно испытал непрошенную волну удовольствия – он был рад, что чинно-взвинченный пенс не сумел угадать аэропорт отправления. – Ты налегке?
Вместо ответа поляк вдруг подступил чуть ближе. Так близко, что рыжеволосому даже пришлось отодвинуть руку с сигаретой, чтобы не ткнуть угольком в отворот коричневого плаща.
– Я не подведу тебя, Финукейн, – словно прочитав его мысли, неожиданно произнес молодой высокий мужчина, чье лицо напоминало морду хорька или выдры. Пригладил длинные волосы, уложенные лаком. – Про меня много чего говорят. И пусть мне нравится взрывать людей… и стрелять в них нравится… и пусть кто-то считает это отклонением от нормы… но своих командиров я никогда не подводил.
– Верю. – Ирландец кивнул, в упор разглядывая водянисто-синие зрачки своего нового подчиненного. Сглотнул сладкую слюну. – Иначе бы не пришел.
Киллиан не лгал. Если бы у него оставались хоть какие-то сомнения на счет профпригодности поляка, он бы мгновенно вычеркнул его кандидатуру из списка. А еще он действительно чувствовал усталость – жидкую свинцовую волну, вплотную подступившую к сознанию и пока сдерживаемую лишь тонкой дамбой из таблеток и легального наркотика.
Время действительно поджимало, за последние сутки заставив Финукейна побывать сразу в четырех городах Альянса. Города давили. Давили скоростными магистралями, высотками из бетона, серыми толпами на перенаселенных улицах, гомоном и постоянным присутствием вездесущего инфоспатиума. Даже такие, как Милан, сумевшие сохранить драные остатки самобытности – сейчас вымораживали даже они…
Киллиан хотел быстрее закончить дело. Собрать своих, забравшись на самый верх, оставить этот хаос и бестолковый шум далеко под ногами. Сбросить бремя менеджерских обязанностей, поскорее взявшись за рукоять винтовки. Черт, да, конечно же, Анджей прав – ему просто необходимо выспаться… Но позже, когда группа будет окончательно укомплектована. Потому что вторым достоинством командирской пешки после умения стрелять и не подставляться под пули, было его умение набирать команду.
Сорок часов до выдвижения на точку…
Иногда это напоминало ему разновидность реалити-шоу на популярном телеканале. То, где в комнату с помощью воздушной пушки вбрасывали несколько игральных карточных колод. Кружащих, как снег. Два человека – сам Киллиан и его невидимый пока противник, – одновременно врывались в помещение, начиная на скорость собирать картинки с пола. Выигрывал тот, кто набирал более мощную комбинацию. Азартно, увлекательно, жарко. Требовало смекалки и дальновидности в сочетании со скоростью передвижения. Но иногда карты сами отказывались лечь в ладонь…
Вспомнив о Берлине, Финукейн невольно поморщился.
Отодвинулся от Зентека, постаравшись, чтобы тот не заметил его реакции. В Берлине рыжего наемника едва не подкосила первая серьезная неудача – Миллер Вайс, первоклассный пешка с высокими котировками, отказался от контракта, ссылаясь на филиппинский след ирландца. Даже не допустив личной встречи, диверсант с пятнадцатилетним стажем заявил, что лучше до следующей весны просидит без работы, чем войдет в команду «мясника» до того, как Комитет Клуба завершит расследование. Того, что Зентек попал в поле зрения Финукейна только после жесткого отказа Вайса, поляку было знать не обязательно.
Затушив сигарету о стену здания, Киллиан завернул окурок в салфетку и спрятал в карман. Анджей, неподвижный и выжидающий, внимательно наблюдал за командиром.
– Так ты налегке?
– Именно так.
Ирландец тут же подступил к тротуару, подзывая такси жестом, который не устареет точно так же, как причудливая прихоть некоторых писать от руки. Из потока на втором ярусе отделился желтый соратобу, начав перестраиваться и снижаться.
– И все же, – высокий худой Зентек вдруг склонился к уху Киллиана, почти касаясь его губами, – объясни, зачем в оборонительной партии тебе понадобился квалифицированный диверсант?
Тот покривился, настолько неожиданной оказалась манера новенького обсуждать дела прямо посреди людной улицы. Да еще и лезть прямо в лицо, плюя на понятия персонального пространства и манеры хорошего тона. Но ответил, постаравшись не отстраняться и чувствуя запах туалетной воды поляка.
– Потому что профессионал способен предугадать, – негромко ответил он, осторожно положил открытую ладонь на грудь Зентека и мягко отодвинул парня от себя, – что на его месте сделал бы потенциальный противник аналогичного профиля. Именно за это я и собираюсь тебе платить…
Такси с воем опустилось к бордюру тротуара, едва не чиркнув по асфальту задним нижним бампером. Полы пальто и плаща синхронно вскинулись под ударами турбинных выхлопов, и мужчины поспешили забраться внутрь.