Сокровенное, истинное
Лес принимает нас под сень деревьев. Прохлада приятно освежает ноздри, гортань и кожу. Но здесь возникают и неприятности. То комары впиваются в лицо и руки. То паутина липнет к щеке. То сухая ветка метит в глаз острым сучком. Валерий не обращает внимания ни на что, идет себе и идет. Меня же тянет сорвать красную ягодку, подобрать тугой крепенький грибок, попастись в густом малиннике. Глаза то и дело бегают от травяной кочки к мшаному комлю, от белоснежной бересты к янтарной коре сосны. Но мой спутник собственным примером учит уходить от рассеяния. «Если привлечет твое внимание красота природная, то, не задерживаясь на ней вниманием, возноси скорей благодарность к Создателю ее». Так, кажется, учат святые отцы. Что-то у меня это не очень получается.
За густыми зарослями крапивы начинается спуск в глубокий овраг. Мы цепляемся за кривые деревца и змеевидные корни, выбирая выступы для ног. На одной из террас останавливаемся, чтобы перевести дух. Оглядываюсь. Внизу под нами в просветах деревьев поблескивает речушка. Неужели эта малышка так сильно подточила один из своих берегов, что он почти отвесно висит над ее узкими изгибами. Слева и справа к склону оврага лепятся жиденькие кусты и корявые деревца.
А сзади нас… зияет пещера глубиной метра в два. Мы заглядываем внутрь. И здесь ожидает нас нечто необычное для жаркого лета: снежный сугроб. Трогаю его ногой. Снег под подошвой скрипит и проседает. Под грязноватым верхним слоем из глубины поблескивает морозная белизна. Я беру в ладонь горсть снега, разминаю пальцами. Он быстро тает. Что за тайна? Почему здесь живет, скрываясь от жаркого лета, зима?
Спускаемся вниз, по шатким бревнам переходим речушку и снова вступаем в густой смешанный лес. Да еще попадаем в бурелом. Приходится то перелезать, то проползать под рухнувшими стволами деревьев, покрытыми густым мхом. Наконец, выходим на равнину.
Мои глаза не могут насытиться созерцанием удивительного уголка нетронутой природы.
Здесь нет мусора и черных кострищ, оставляемых беглецами от цивилизации. Нет окурков и стреляных гильз. Сюда не проехать на машинах, нелегко дойти пешком. В это царство чистой природы, наверное, допускаются только те, кто способен любить красоту и относиться к ней, как к великой ценности.
Этот дивный оазис нетронутой заповедной природы охраняется Творцом. Чтобы кто-то изредка появлялся здесь и полюбовался целомудренной сокровенной красотой.
Сколько здесь первородного простора! Все наполнено свободным ветром и солнечным светом. Старые сосны тянутся в небо органными трубами. Молодые сосенки схожи с натянутыми струнами арфы. Ветер наполняет дыханием орган, легкими девичьими пальцами едва касается струн – и вот поет, звучит пространство леса, а под ним – отзывается упругий ковер, сотканный из хвойных золотистых нитей; а над ним – лазурный небесный свод, выгнутый в бездонную прозрачную высь. Весь этот лесной концертный зал наполнен гимном Творцу. Все тут дышит и поет единой музыкой солнечной радости.
За краем леса открывается луг, покрытый высокой сочной травой. Над цветами резвятся бабочки, гудят шмели и звенят пчелы, заливаются жаворонки, бесшумно носятся стремительные стрижи. Гладкобокие коровы, лоснящиеся гривастые лошади, кудрявые овечки мирно соседствуют, расположившись по кругу. Они с аппетитом хрумкают сочную пряную траву. Осмелевшие их детеныши отбегают от занятых обедом родителей в центр круга, и предаются детским забавам. Малыши прыгают, кувыркаются на упругой траве, тычутся любопытными носами в мягкие бока веселых приятелей, глупыми губами ловят смешных бабочек. Дети – они все хорошие. Человеческие или коровьи, лошадиные или овечьи, кроличьи или кошачьи, они ласковые и шаловливые. Им непонятно, зачем родители зорко охраняют их. Ведь жизнь так хороша! А вокруг все так красиво, интересно, любопытно.
…Ты говоришь, все плохо и нет ничего впереди. Ты говоришь, все кончилось и хорошее осталось в прошлом. Или ты слеп, или не хочешь видеть того, что есть и будет. Да, мир оплетен сетями зла. С этим трудно не согласиться. Да, многие люди довели себя до скотства и потеряли человеческий облик. Но!..
Всегда и во все времена остаются люди, которых Господь сохраняет для Себя. Которые «не подклонили выю Ваалу», не продали душу за кусок золота или жестяную корону мирской славы. И по сей день «не стоит село без праведника». И если еще жизнь продолжается, то потому, что существует «соль земли» и остов, на который всё опирается.
Не суди по толпе. Во все времена после грехопадения зло в большинстве, поэтому Исаия и воскликнул, будучи в духе: «Не следуй за большинством на зло». Не суди по тому, что назойливо лезет в глаза, предлагает себя, навязывает. Зло агрессивно и нахально.
Добро же всегда сокровенно. Истинное не будет вопить о себе, как вор, орущий: «держите вора!» Зачем? Соль земли растворена в толще земли. Остов сокрыт в середине тела. Дух животворящий не пощупать и не увидеть – это сокровенно. Истинная любовь тоже не будет кричать о себе, капризно топая ногами. Она застенчива, робка. Она опасается потери и предупреждает целомудренным сокрытием возможные насмешки. Ведь всегда найдутся завистники, да и просто пошляки, готовые растоптать, испоганить, освистать то, что сами в себе уничтожили – чистоту любви.
Но, слава Богу! – было и остается: восход солнца и «доброе утро», дети и старики, мамы и бабушки, праведники и монахи, подвижники и блаженные, цветы и радуга, небо и облака. И вот такие – сокрытые уголки природы, как этот лес и луг – просторные и полные ветра и солнца, где все живое радостно тянется к небу.
Как все это осталось нетронутым? – Тайна. Промыслительно заповедный островок этот сохранен, как напоминание об утраченном рае, о великом совершенстве Божиего царства, в котором человек предназначен быть царем. Не вороватым холопом, с трусливой завистливой оглядкой гадящим в ненавистном дворце – но хозяином, который рачительно охраняет и содержит в порядке родовое свое наследство…
Обходим луг по краю леса и снова углубляемся в лесной простор. Появляются березы, осины, орешник, малинники. На полянке присаживаемся перевести дух. Прислоняюсь к теплой березе и прикрываю глаза, вслушиваюсь в тишину.
Там, под разлапистой корявой сосной, стоит махонькая избушка. На крыльце сидит усталый от трудов монах. В спутанной бороде его застряли веточки, хвоинки и обрывки паутины. На впалых загорелых щеках сидят пузатые комары. Он позволяет им терзать себя. В его огрубелой руке, покрытой ссадинами, перетекает по пальцам шнурок с узелками. Это четки.
Вот он встает и поднимает руки к небу. В этот миг все вокруг меняется. Даже легкий ветерок упругой волной прокатывается по листве и травам. «Боже мой, Боже милостивый!» – произносит он громко и замирает с воздетыми к небу руками.
В это время к монаху слетается мелкая зудящая мошкара и собирается в густое роящееся облако. Это черное облако повисает перед ним. В его нарастающем звенящем гуле явственно проявляются звуки хорового пения. Монах только слегка, едва заметно, вздымает руки в такт дыханию, слившемуся с молитвой. Но даже на эти почти незаметные движения рой мошкары откликается пульсацией, источающей звуки, похожие то на «Аллилуию», то на «Иже херувим», то на «Кирие елеисон».
А вот и птичий хор вступает множеством разных голосов. Сюда вплетают свои шелестящие звуки травы и цветы, листья и ветви деревьев. Здесь же виолончелью, скрипками, флейтами заходятся шмели, пчелки, мухи, кузнечики, цикады… Солнце прыгает по небу и рассыпает радужные лучи. Облака водят плавный хоровод невест в белых нарядах.
Все поет и хвалит Господа.
Все вопиет о великой вечной любви, соединяющей тварь со Творцом.
А монах тянет руки к Отцу и плачет…