Глава 1
Светило солнце. Наслаждаясь теплыми лучами, купались в пыли вездесущие воробьи. Стояла обычная для конца апреля ясная погода. Однако на душе у Михаила Касатонова было тревожно. Размышляя о происшедшем сейчас, он так и не мог понять, в какой момент они с друзьями допустили оплошность.
Ловушка была подготовлена и проверена. Воздушный шар, наполненный водой, был подвешен точно над дверью в столярные мастерские. Стоило открыть дверь как иголка пробивала шар и вода тут же обрушивалась на вошедшего… Самое обидное было то, что ни кому не объяснишь, будто ловушка предназначалась для Марычева. И они вовсе не собирались покушаться на жизнь Элеоноры Викторовны, о чем та кричала на все училище, когда мокрая выскочила в коридор.
Эта война началась на второй год учебы Михаила в кадетском корпусе. И начал ее Витька Марычев подложив некоторым ребятам в постель пакетики с водой. Виновного быстро вычислили, на следующий день Витька проснулся от холодного душа…
С тех пор война шла то, затихая то, разгораясь с новой силой, вот уже в течение пяти лет. Марычев, в принципе, был неплохим парнем, Мишка с ним даже дружил, просто слегка легкомысленным, но, по-своему, честным – младшие никогда не служили ему объектом для шуток.
Водяную ловушку для Витьки четверо друзей решили организовать после того, как позавчера ночью он каждому в туфли выдавил зубную пасту. Витька, конечно, не мог знать, что на следующее утро внезапно решат провести строевую подготовку, но легче от этого друзьям, прошагавшим полтора часа в туфлях с хлюпающей в них зубной пастой, не стало. После того, как все отмыли обувь, и был разработан план мести.Сначала все шло хорошо. О второй страсти Витьки после моря – вырезание фигур из дерева, в училище знали все. С разрешения педагогов Марычев занимался этим каждое свободное от вахт и нарядов воскресенье. Не было исключением и это.
Завершив приготовления, заговорщики принялись терпеливо ждать. В качестве наблюдателя поставили Сашку Кузнецова. Марат Ахметов, вместе с Мишкой, расположился за преподавательским столом, а Славка Стуков, по прозвищу СС, притащил откуда-то полное ведро опилок и уселся за дверью. Наконец в мастерскую влетел Сашка: в конце коридора показался Марычев. Ловушку быстро привели в рабочее состояние, Славка встал за дверью с ведром. Дверь отворилась и… не успев сориентироваться СС, вслед за обрушившейся водой, опрокинул ведро с опилками. Торжествующий крик замер у всех на губах. Какого черта Элке, как называли за «глаза» учительницу танцев курсанты, понадобилось в мастерских, никто так и не понял. Сашка не мог понять, откуда она вообще взялась, ибо, по его утверждению, в коридоре никого кроме Марычева не было. Но самое худшее заключалось в том, что на Элке было надето ее бальное платье, сшитое, о чем Элеонора Викторовна поспешила поставить в известность все училище, в каком то модном ателье города по специальному заказу.
И вот теперь, проходя по скверу училища, Михаил размышлял о своем невеселом будущем. Рядом с ним шагали трое остальных героев дня и, судя по их мрачным лицам, их мысли о будущем совпадали. Здесь их и нашел дневальный с приказом прибыть к начальнику училища.
По давней традиции, проходя мимо мемориальной доски с именами курсантов вышедших из стен училища и погибших на боевом посту, кадеты обнажали головы, отдавая таким образом честь. Вспомнив о традициях, Миша помрачнел еще больше. Традиции он не любил. Если можно так сказать, на традиции у него была давняя аллергия. И если о ней заходил разговор, то себя он называл типичной жертвой традиции. И сейчас, поймав себя на этих мыслях, Миша посчитал это дурным предзнаменованием.
Нерешительно потоптавшись у двери с табличкой «начальник кадетского корпуса» четверка переглянулась и разом, как в омут, шагнула в кабинет.
Владимир Михайлович сидел на своем привычном месте за столом. Когда за вошедшими закрылась дверь он поднял глаза от бумаг и оглядел замерших по стойке смирно кадетов.
– Так, Касатонов, Кузнецов, Ахметов и Стуков. Только четверо? Обычно, с вами всегда оказывается еще и Марычев.
– На этот раз мы справились и вчетвером, – с ноткой обреченности пошутил Сашка.
– С чем вас и поздравляю. Я всегда считал, что заводилой всех подобных глупостей служит Марычев. Оказалось ошибся. Но объясните, чем вам Элеонора Викторовна не угодила?
Поскольку идея ловушки принадлежала ему, Миша счел своим долгом взять объяснения на себя:
– Да мы даже не знали что она там. И совершенно не представляем, зачем она в мастерские пришла.
– Испортила вам весь сюрприз? – усмехнулся Владимир Михайлович.
Курсанты виновато промолчали.
– Кстати о платье. Вы хоть представляете, сколько это платье может стоить?
– Представляем, – ответил Марат, но на него не обратили внимания.
– Продолжай Касатонов. Если не Элеонору Викторовну, то кого же вы там ждали?
Миша, понимая, что правда, все равно, станет известна, честно ответил:
– Марычева.
– Так и знал, что без Марычева не обошлось! – неожиданно крикнул капитан и стукнул кулаком по столу.=
Толи от удара, толи от ветра, поднятым могучим басом, ваза, стоявшая на столе, покачнулась и упала. Во вратарском прыжке Марат успел перехватить ее у самого пола.
– Возьмите Владимир Михайлович.
– Э – э, спасибо, – капитан, смущенно повертев в руках спасенную вазу, водрузил ее на место. – Здесь все такое не прочное.
– Ребята переглянулись. Любому, кто впервые встречался с капитаном, он казался очень суровым человеком, а его голос нагонял дрожь. Но, в действительности, его характер был очень мягким. Однако было бы большой ошибкой принять мягкость за бесхарактерность.
Друзья же, частые гости этого кабинета, (как самые активные участники ловушечной войны) хорошо изучили характер Кононова и видели, что гроза миновала.
– За что же вы своего товарища хотели искупать, да еще с опилками?
– Опилки были уже импровизацией, – сказал Марат.
– Ну надо же! – притворно восхитился Кононов. – Какие же вы молодцы! Сымпровизировали! За какие же грехи Марычева вы такое ему наимпровизировали?
Но говорить о зубной пасте в туфлях было бы явным доносом, поэтому все промолчали. Капитан, кажется, понял, потому что на ответе настаивать не стал.
Неожиданно дверь распахнулась, в кабинет влетел еще один кадет, вытянулся по стойке смирно и отрапортовал:
– Товарищ начальник кадетского училища, курсант Марычев для получения наказания прибыл!
Капитан, с тайной радостью, посмотрел на Витьку – оболтус, но ведь не оставил товарищей, пришел, а мог отсидеться, друзья его не выдали бы и он это знает.
– И какое же наказание вы планируете получить, Марычев? Мне кажется, я вас не вызывал?
– Так ведь Элке, ой простите, Элеоноре Викторовне из-за меня досталось, точнее вместо меня.
– За что же вас так друзья любят?
Витька вздохнул:
– Наверное, за пасту.
Владимир Михайлович почувствовал как его брови, вопреки желанию, поползли вверх.
– Какой пасты?
– Зубной.
– Нельзя ли подробнее?
Витька рассказал… Миша дополнил рассказ в той части, которая касалась его.
– Понять я вас могу. В детстве я и сам был не без греха. Однако мы старались избежать жертв среди мирного населения, – заметил капитан после окончания рассказа.
– Мы тоже старались, – брякнул Сашка, чем заслужил сердитые взгляды товарищей.
– Это не извиняет вас за совершенное. Касатонов, Ахметов, Кузнецов, Стуков – три наряда вне очереди и дополнительные занятия в классе.
– Есть три наряда и дополнительные занятия в классе! – четко ответили курсанты.
– Марычев – за начало военных действий два наряда вне очереди и дополнительные занятия.
– Есть!
– Вопросы?
– Вопросов нет, товарищ начальник училища.
– Тогда все кроме Касатонова свободны.
Друзья, двинувшиеся было к выходу, задержались.
– Идите, идите. С Мишей я хочу поговорить не о наказание. Это мы уже обсудили, и добавить нечего.
Дождавшись, когда за курсантами закроется дверь, Владимир Михайлович повернулся к Мише:
– Вольно Миша, – и указывая на стул, предложил, – присаживайся.
Капитан взял лежащую перед ним какую-ту бумагу и протянул ее через стол:
– Читай.
Миша просмотрел и отложил.
– Значит теперь я официальный кандидат в экипаж «Дианы».
– О твоем выдвижении от нашего училища мы говорили еще в декабре сразу после сбора. Эта же бумага простая формальность.
– И вы надеетесь, что я пройду отбор?
– На тебя у меня главная надежда. Поэтому с тобой я и поговорил первым, а вот со вторым я очень долго колебался. В училище много хороших учеников и выбирать из них одного трудно.
– Но ведь я не самый лучший, почему же вы сразу выбрали мня?
– У тебя есть…, как бы сказать, жилка.
– Вы имеете в виду моих предков? – подозрительно спросил Миша.
– Предков? Нет, не их. Уж ты то хорошо знаешь, что не из-за каких родословных я не буду ни кого выделять. Для меня имеют значения только личные качества кадетов. Я имел в виду твою гордость – не глупую гордость, которой с избытком хватает у многих, а настоящую.
– Вот уж не думал, – искренне удивился Миша.
– Да. Ты вовсе не тот спокойный и безвольный человек, каким стараешься показаться. Ты на многое способен. Не надо себя недооценивать.
– Только не выбрать профессию самостоятельно.
– Вот поэтому я попросил тебя остаться. Ты, по-прежнему, не любишь моря?
– Почему, море я люблю. Лежа на песке пляжа, в ясную солнечную погоду. И путе-шествовать по нему я предпочитаю на круизном лайнере в качестве пассажира.
– Я не это имел в виду.
– Владимир Михайлович, я поступил в училище только в силу обстоятельств.
– Типичная жертва традиции? Кем же ты хочешь стать?
– Военным историком.
– Военным историком? А скажи-ка мне, сколько у тебя в роду было моряков?
– Со времен наваринского боя все мужчины.
– Вот видишь, какое у тебя богатое прошлое. Чем тебе не история – история в лицах.
Миша вздохнул:
– Вы говорите точно как мой дед.
– Твой дед? – Коконов задумался.– А знаешь, я ведь служил под началом твоего деда?
– Знаю, он мне рассказывал.
– Как же он меня запомнил? – удивился капитан. – Таких новобранцев как я у него много было. Но скажи мне, если ты не хочешь быть моряком, зачем согласился участвовать в конкурсе?
– Кто ж от такого откажется? – искренне удивился Миша. И, немного подумав, честно добавил. – Еще интересно стало. Я с самого детства слышал про морские путешествия, дальние страны. И мне всегда хотелось их посетить.
– Вот! – чему-то обрадовался Владимир Михайлович. – Значит, море тебе все же не безразлично?
– Не совсем, – вынужден был признать Миша.
– Это я от тебя и хотел услышать. И, раз услышал, значит, ты не совсем безнадежен. Было бы жаль, если такая славная семейная традиция прервалась.
– Вы все о традиции думаете. И никто не думает обо мне. Не прервется она, – обиделся Миша.
– Да о тебе мы и думаем. Тебе же самому потом плохо было бы. Поэтому я хочу чтобы ты победил и познал себя в плаванье.
– Вы считаете, что после путешествия я переменю свое отношение к профессии?
– Не знаю, но уверен в одном – это путешествие многое изменит в твоей жизни.
– Как вы можете быть в этом уверены, Владимир Михайлович?
– Потому что я тоже когда-то был молодым и помню свой первый морской поход. И еще я верю в тебя.
– Для начала мне нужно пройти конкурс.
– Я же сказал, что верю в тебя.
Миша удивился той вере, которую сам не испытывал. Но чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что обязан победить. Победить не ради кого-нибудь, а ради себя. Поэтому он ответил:
– Сделаю все что смогу.
– У тебя же светлая голова. Ты больше всех в училище языков знаешь. Кстати, сколько ты их знаешь?
– Свободно говорю на английском, французском, хуже знаю испанский и немецкий, понимаю, но не говорю на итальянском.
– Вот видишь, оказывается ты и без знаменитых предков что-то можешь, – засмеялся Владимир Михайлович.
– Я и не утверждал обратного. – Миша, кажется, обиделся.
– Вот и хорошо. Значит, пройдешь отбор
Поняв, что капитан закончил, Миша встал:
– Разрешите идти?
– До свиданья Миша, – капитан тоже встал. – Кстати, вы там извинитесь перед Элеонорой Викторовной.
– Хорошо, Владимир Михайлович.
Кононов еще некоторое время смотрел на закрытую дверь.
– Он справится, – прошептал он. Затем решительно нажал кнопку селектора. – Людочка, будьте добры, позовите ко мне Ларина Святослава Валентиновича… Да, да, второй кандидат от нашего училища… Спасибо.
Капитан отключил селектор и стал ждать.