4
Все произошло слишком быстро – Этта даже вскрикнуть не успела. Вот она падает, а вот ее хватают обеими руками за запястье, чуть не выдернув руку из плеча, и в лицо летит бледный фасад здания. Поцарапав щеку о шершавый камень, Этта зажмурилась, а леса, содрогаясь, складывались и рушились на старомодные авто, припаркованные у дома.
– Подтянись, эй! – скомандовал молодой человек напряженным голосом. Этта помотала головой. Раненое плечо одеревенело, а вся левая рука от ключицы до кончиков пальцев, казалось, была заполнена прожаренным на солнце песком.
Тогда он высвободил одну руку и потянулся к вороту ночной рубашки. Громкий рык, и вот она поехала вверх, ссаживая ноги о стену. Этта не дышала, пока не почувствовала под локтями подоконник, потом ее швырнуло через него на юношу, растянувшегося на ковре.
Едва приземлившись, она тут же скатилась с него, перевернувшись на спину. Все тело гудело от боли и адреналина, а сердце некоторое время билось так громко, что Этта ничего не могла расслышать за его бешеным стуком.
– Что ж, это было волнующе. Всегда мечтал о спасении девы в беде, но вы доставили мне подобное удовольствие дважды.
Этта приоткрыла один глаз, поворачиваясь на голос. Рядом, полулежа на локте, молодой мужчина оценивающе рассматривал ее с видом истинного ценителя. Резко сев, она отползла к столу, как могла, увеличив расстояние между ними.
Очень молод – ее возраста или чуть старше; короткие каштановые волосы, слегка осветленные рыжеватыми прядками, стоят торчком – Этта с ужасом осознала, что буквально вцепилась в них, ища опору, когда стукнулась о стену здания. Не застегнутый ворот рубашки вывернулся наизнанку – владелец явно накинул ее, не задумываясь о внешнем виде. Поскребывая намечавшуюся щетину на щеке, он внимательно изучал ее пронзительным взглядом голубых глаз, теплевшим от какой-то невысказанной шутки.
Его голос… глаза.
Айронвуд.
Этта поднялась на ноги, но путь ей преграждал большой письменный стол. Он сказал, они у Тернов, что могло быть правдой, только если сам юноша сбежал от Сайруса Айронвуда, переметнувшись на их сторону. Или, как и она, был пленником.
Или наврал. Но, если он сказал правду, то… она попала именно туда, куда хотела.
К людям, укравшим у нее астролябию.
– Полагаю, вам удалось меня напугать – у меня достанет мужества признать это…
– Где я? – оборвала его девушка.
Он чуть не вздрогнул от того, что она заговорила, но встал и принес ей бокал янтарной жидкости с углового столика.
– Голос у вас такой же ужасный, как и вид, детка. Глотните.
Этта гневно взглянула на пойло.
– Ох, с вами никакого интереса, – он даже слегка надул губы. – Очевидно, вы хотите воды. Подождите здесь, только без шума – мы же не хотим поднимать тревогу прямо сейчас, да?
Этта, не понимая толком, что он имеет в виду, подчинилась и молча наблюдала, как юноша подошел к двери и просунул голову в коридор.
– Эй ты, – ты, ты, – принеси воды. И, черт тебя подери, не вздумай плюнуть в стакан – ты всерьез думаешь, что я настолько не искушен в подобном искусстве, чтобы не заметить?
Раздраженный ответ последовал незамедлительно:
– Я тебе не слуга, провались к чертям собачьим!
Так значит, охрана тут все-таки есть. Осталось только понять: охраняют ли они его или себя от него.
– Насколько я помню, официальное повеление твоего господина и командующего было: «Давать дорогому мальчику все, что он пожелает». Дорогой мальчик желает воды. И быстро. Ноги в руки и вперед. Спасибо, старина.
Этта поджала губы. Определенно Айронвуд. И, судя по всему, определенно работающий с Тернами.
– Я тебе не…
В ответ юноша захлопнул дверь и обернулся к Этте с довольной ухмылкой.
– Такая серьезная банда – чуть что, сразу заводятся, – прошептал он, подмигивая. – Ух, мы с вами теперь и позабавимся!
Этта ответила ему мрачным взглядом. Вряд ли.
Мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату просунулась рука со стаканом мутной жидкости. Едва юноша взял его, дверь с треском захлопнулась. На этот раз Этта расслышала щелчок закрываемого снаружи замка.
– Ты что, зачерпнул воды из ванны, в которой мылся? – закричал молодой человек через дверь.
– Тебе бы еще повезло!
Он еще продолжал бормотать себе под нос, когда пересек комнату и вручил стакан Этте. Вода была коричневатой от гнили, с какой-то подозрительной взвесью.
Увидев ее лицо, юноша поспешил объяснить:
– Извините, положение с водой после землетрясения пока аховое – можете себе представить. Но от нее никто не заболел, – чуть позже, когда она уже пригубила жижу, он добавил: – Пока.
У воды действительно был странный привкус – отчасти металла, отчасти грязи, – но Этта выпила ее в два глотка. Руки все еще дрожали от чудовищного напряжения.
– Где я? – требовательно спросила она. – Когда?
– В Сан-Франциско. Двенадцатого октября 1906 года. Вы были в отключке несколько дней.
Эттины ноги, казалось, погрузились в ковер еще глубже под весом обрушившихся на нее слов. Тринадцать дней. Она потеряла тринадцать дней! Николас мог быть где угодно. София могла быть где угодно. А астролябия…
– Мы мельком познакомились посреди пустыни в Техасе, когда вас только выплюнул проход. Вы, вероятно, помните?
– Рассчитываете на «спасибо»? – ощетинилась Этта.
– А разве не заслужил? Вам чертовски повезло, что нас выбросило через один и тот же проход. Я спас вас и от ближайшего стража, и от койотов, круживших неподалеку. Честно говоря, мне нравится думать, что кабы не я, старшой сейчас опускал бы в могилу ваши изорванные в клочья останки.
Его слова, по крайней мере, подтвердили ее подозрения: во временной шкале что-то изменилось, осиротив всех путешественников, рожденных после определенной даты. Закрыв глаза, Этта глубоко вдохнула через нос, чтобы успокоиться.
– Что изменилось?
– А что изме… А, вы про шкалу времени? Судя по вечеринке, на которую меня «забыли» позвать, шкала изменилась именно так, как они надеялись. Недоумки, заправляющие здешним притоном, что-то говорили насчет России, которая проиграла, но выиграла. Пьяный бред. Почему мы по-прежнему среди живописных руин разрушенного землетрясением Сан-Франциско, остается только гадать. Поживите с этими людьми подольше, и, уверяю вас: вам покажут все самые грязные места любого столетия.
– Вы даже не спросили их, что ли? – гнула свою линию Этта, нисколько не впечатленная. – Какой год?
Он ответил чуть укоризненно:
– Я же сказал, 1906.
Этта проглотила рвавшееся наружу раздражение.
– Да нет, я спрашиваю: какой год был в Техасе?
– Не вполне уверен, что мне стоит говорить…
Этта кинулась на него, едва сдерживая слова, кипевшие на языке. Она не даст ему скрыть от нее последний общий год – единственный способ проследить ее путь до Дамаска и Пальмиры.
– Ой, нет…! – он вскочил и попятился от нее. – У вас точно такой взгляд, какой был перед тем, как вы ударили меня по носу. Уверяю, они убрали все, что могло бы послужить оружием.
Этта взглянула на стакан в руке, затем снова на него, выгнув брови.
– Я стала очень изобретательной за последние несколько недель. Думаю, смогу справиться с одним второстепенным Айронвудом.
– Второстепенным? – ахнул он, разрываясь между изумлением и возмущением. – Вы что, не знаете, кто я?
– Нет. Вы были так заняты восхвалением себя любимого, что не удосужились даже представиться. Но, сдается мне, вы знаете, кто я?
– Все знают, кто вы, – пробормотал он недовольно. – Но как низко пал я, что мне самому приходится представляться!
Заложив одну руку за спину, он прижал другую к сердцу и театрально поклонился.
– Джулиан Айронвуд к вашим услугам.
Должно быть, неверие разлилось по всему ее лицу – его улыбка из насмешливой стала сардонической. Он явно ожидал не такой реакции.
Джулиан Айронвуд? Этта издала короткий сдавленный смешок. Путешествия во времени уже предоставили немало поводов для удивления: хоть бы и встречу с восемнадцатилетней учительницей скрипки, которую с рождения знаешь пожилой женщиной. Но, как ни удивительно, подобный опыт не делал встречи с умершими легче. Этта старалась придать лицу нейтральное выражение, понимая, что пялиться на него в ужасе означало бы зажечь какие-то огонечки в его голове.
Николас не раз предупреждал ее об опасности сообщать кому-либо его судьбу – знание о том, как и когда человек умрет, могло повлиять на выбор, который он сделает, и, потенциально, на шкалу времени. Элис тогда помогла ей найти выход, прямо запретив говорить, что ее ждет, но сейчас…
Этта прикусила губу. Казалось, она уже сроднилась с чувством вины, переполнявшим ее сердце. Просто… это ж надо было встретить брата Николаса, и где?! Почему Николас никогда не упоминал, что Джулиан какое-то время был в плену у Тернов?
– Либо мой обожаемый дедуля-садист сотворил с вами нечто совсем уж ужасное, либо вы хотите сообщить мне, что я умер – довольно глупой смертью, по правде говоря, – сорвавшись со скалы. В последнее время мне попадаются только эти два варианта.
– Вы… – Этта захлебнулась словами, отворачиваясь. – Я не хотела, просто…
– Да успокойтесь вы! Не переживайте понапрасну. Как нетрудно заметить, я не умер.
– Подождите… – начала она, подходя поближе, чтобы рассмотреть его лицо. Глаза сияли тем же голубым льдом, как и у Сайруса, за щетиной и усмешкой скрывались те же скулы и длинный прямой нос, что придавали такую властность лицу старика. И та же фирменная Айронвудова тяга перехватывать инициативу в любом разговоре, даже самом коротком…
– Вы живы, – наконец, смогла выговорить Этта. – Вы… все-таки не погибли?
Он размаслился, явно наслаждаясь темой, и жестом обвел себя с головы до ног.
– Жив, здоров и невредим. Дьявольская удача, как говаривал дедуля. Забавно, учитывая, что дьявол – это именно он и есть…
– Что произошло? – прервала его самодовольное кукареканье Этта.
Его ухмылочка уже доводила ее до бешенства.
– Лучше расскажите, что, на ваш взгляд, произошло?
Этта, невесть откуда добыв еще порцию терпения, смогла приручить гнев настолько, чтобы выговорить:
– Была гроза… Вы поскользнулись на тропе, ведущей к монастырю Такцанг-Лакханг…
– Неужели дедуля разболтал всему свету такие подробности? – удивился Джулиан, приглаживая волосы. – Всю жизнь так защищал честь семьи, а тут, видимо, не смог удержаться – так хотелось выставить меня полным идиотом.
В его речи звучал едкий подтекст, не вязавшийся с шутливым тоном. Этта снова внимательно на него посмотрела: сутулая фигура, неряшливая одежда, блеск в глазах, который она поначалу приняла за озорной, – и вновь задумалась, какая его часть была настоящей, а какая – просто приросшей маской.
– Я думал, он станет… – Джулиан продолжал расхаживать взад-вперед, теперь уткнув глаза в пол. – Он не…? Я никогда не слышал про что-то типа поминок или…?
Этта подняла брови:
– Я не знаю. Могу лишь предполагать.
– Не то чтобы это имело для меня какое-то значение, – быстро добавил он, помогая себе жестами, – но в некотором роде… пошловато исчезать в клубах снега и тумана. Хочется знать, что… ладно, на самом деле не важно. Все это ерунда.
– Прекратите…! Прекратите ходить туда-сюда, вы меня нервируете, – не выдержала Этта. – Вы можете хоть секунду постоять спокойно и объяснить мне все по-человечески?
Он вскочил на угол большого стола, смиренно сложив руки на коленях. Его босые ноги продолжали раскачиваться, молотя по дереву, и Этта поняла, что просит невозможного. Он не только не умолкал, но и не мог избавиться от избытка бурлившей в нем энергии, чтобы посидеть спокойно.
– В данном случае меня осиротили все те же Терны, – начал Джулиан. – Три года назад они использовали проход в Нью-Йорк 1940-го года, чтобы поджечь Всемирную выставку, ударив по дедушкиному бизнесу в том времени. И в то же самое время я имел глупость свалиться с горы в Бутане. Поскольку я родился в 1941, меня выбросило сквозь проход в 1939 год, который на тот момент…
– Был последним общим годом для старой и новой шкал, – нетерпеливо закончила Этта. Ей казалось, ее мозг сейчас взорвется ото всех этих шкал времени, меняющихся по прихоти путешественников и жизненных путей каждого, которые шли строго прямо, даже когда сам человек прыгал из столетия в столетие. – Я тоже родилась после 1940 года, однако не осиротела.
– Значит, изменение коснулось того года, но не пошло дальше 1941. Уверен, вы слышали об этом уже тысячу раз: как временная шкала поступает с возмущениями.
Этта знала. Время само исправляет себя, подобно потоку воды, налетевшему на камень, а не дороге, необратимо сворачивающей в сторону. Интересно.
– В тот раз меня хотя бы на Мальдивы выбросило – неплохие получились каникулы. Пока я нашел необходимые проходы и вынырнул из безвестности, до меня дошли слухи о моей предполагаемой гибели, и я решил выжать из этого как можно больше.
– А вам не приходило в голову – хоть разочек за все эти годы, – что, может быть, – я не знаю, – стоило бы сообщить кому-нибудь, что вы живы?
Николасу? Софии? Кому-нибудь другому из своей семьи?
Джулиан соскочил со стола и пошел вдоль книжных полок, водя кончиками пальцев по скругленным корешкам книг. Он напоминал кота, беспокойно и внимательно вышагивавшего перед окном.
Если бы она не слышала этого лично от Николаса, Этта ни за что бы не поверила, что они вообще родственники. В них не было ничего общего. Если Николас передвигался уверенными широкими шагами, даже когда сомневался в том, что делает, то у Джулиана каждое движение сквозило беспокойным возбуждением. Он не был и таким высоким, как Николас, а его тело не шлифовалось годами тяжелой работы на корабле. Слова в устах Джулиана налезали друг на друга, словно боролись за право выскочить первыми, а Николас внимательно отмерял каждое свое слово, зная, что все они могут быть использованы против него. Джулиан, казалось, трещал по швам, в то время как Николас непоколебимо держал чувства в узде.
Потому что ему приходилось…
Потому что он – нежеланный ребенок в семье, презираемый обществом, – никогда не обладал правами, полученными Джулианом по факту рождения.
В ней вскипел гнев, живой, яркий, как теснящиеся на стене портреты. Если перед нею действительно Джулиан Айронвуд, то это тот же самый человек, что беззастенчиво пользовался любовью Николаса, тот, кто отворачивался от брата и считал едва ли кем-то большим, чем слугой, вместо того, чтобы по-настоящему научить его всему, что требовалось знать путешественникам.
«Я – глупец, – признался ей как-то Николас, – потому что, несмотря ни на что, он был мне братом. Я никогда не считал его никем иным. А вот для него все явно было не так».
Джулиана не хватило даже на то, чтобы сообщить своему единокровному брату о себе. Он с легким сердцем оставил Николаса годами мучиться чувством вины, ставить под сомнение честь и порядочность, обрек его на ссылку и ярость Айронвуда.
Все это время Николас страдал – и за что?!
Ни за что.
– Понимаешь, детка, я проболтался в свободном полете, живя как все: почти без денег, постоянно влипая в разные истории. Мне стало скучно. А тут Терны. Я подумал, что могу продать им кое-какие сведения о дедушке, попытаться выменять их на постоянный харч и крышу над головой.
Он взглянул на нее, словно ожидая от Этты сочувственного сюсюканья. Она не отрывала глаз от бронзовой люстры над головой, до боли в пальцах вцепившись в край стола. Не надо. Он того не стоит.
– Кстати говоря, – продолжил Джулиан, поворачиваясь к ней, – я бы хотел вернуться к вам… Мать честная!
Этта с наслаждением почувствовала пульсирующую боль в костяшках, когда ее кулак врезался ему в щеку, и Джулиан, не устояв на ногах, мешком шлепнулся на пол. Он глядел, вытаращив глаза и зажимая красную отметину на лице, как она трясет ушибленной рукой.
– За что, черт побери? – изумился он.
– Вы хоть представляете, – начала Этта, повышая голос с каждым словом, – что ваша «смерть» сделала с вашим братом? Вы не задумывались, через что ему пришлось пройти – через что его заставил пройти ваш болван-дедушка?
– С братом? – тупо повторил Джулиан. Желание врезать ему еще раз, на этот раз ниже пояса, должно быть, нарисовалось у нее на лице – бедняга замолотил руками и ногами, отползая по ковру спиной вперед.
Но тут, к ее удивлению, он выдавил:
– Но… Откуда вы знаете Ника?
Этта внимательно изучала его. Он выглядел неподдельно потрясенным то ли ее оплеухой, то ли упоминанием Николаса, то ли и тем, и другим. Не зная, насколько ему можно довериться, она ответила уклончиво:
– Немного с ним путешествовала.
Джулиан наморщил лоб:
– В интересах дедушки?
Она покачала головой, но не успела подобрать нужное слово, как в замке звякнул ключ. Ей следовало бы присесть за стол, спрятаться, но она так и осталась стоять, нависая над Джулианом. Дверь со стоном отворилась, и в комнату ворвались два человека с пистолетами, оба в брюках и простых белых рубашках; оба окаменели при виде ее. Первый, с лицом наполовину скрытым темными пышными усами, даже отступил на шаг назад, перекрестившись.
– Иисусе! – воскликнул второй, глянув на первого. Он был чуть ниже, светлые волосы – те, что еще не выпали, – коротко острижены. – Так парни правду говорили. Это чертов призрак Роуз Линден!
Другой просто снова перекрестился.
– Вы разве не должны меня охранять? – пожаловался Джулиан. – Эта девушка явно не в себе…
– Не то слово! – согласился темноволосый. Теперь Этта узнала голос, препиравшийся с Джулианом насчет воды. – Как, во имя господа, вы сюда попали, мисс?
– Думаю, интереснее спросить, почему вам потребовалось почти полчаса на то, чтобы обнаружить мое исчезновение? – усмехнулась Этта, нащупывая за собой стакан, оставленный на столе. Прежде, чем кто-либо успел ответить, она хлопнула им о край столешницы, отбив верх и оставшись с зазубренной «розочкой» в руках. На одно безумное мгновение в памяти вспыли уроки Софии: куда наносить удар, как перерезать мужчине горло.
Возьми себя в руки, Этта. Ей нужно задержаться здесь, найти астролябию, но ничего не получится, если ее запрут под замок. Однако какая-то ее часть не могла смириться с тем, что эти люди видели ее слабой, беспомощной, и игнорировать эту часть она тоже не могла. Они должны понять: пленница будет защищаться, если ее к чему-либо принуждать.
– Полегче на поворотах! – закричал Джулиан и поинтересовался у стражей: – Вы ничего не собираетесь делать?
Светловолосый поднял маленький черный пистолет, потом выругался и засунул обратно за пояс.
– Пойдемте, милочка, время вернуться к себе в комнатку.
Этта взмахнула перед ним своим самодельным оружием, не обращая внимания на горячую липкую кровь, растекающуюся по порезанной ладони.
– Я так не думаю.
Глухие шаги за стеной переросли в громовой топот, музыка оборвалась с громким скрежещущим стоном. Послышались обрывки голосов: «Пропала!», «Найти ее!» и цветистая палитра ругательств, способных вогнать в краску даже команду Николаса.
– Она здесь! – закричал темноволосый. – В кабинете!
Паническая суета стихла, перекрываемая одним голосом:
– Благодарю! Дай бог, с суматохой на сегодня покончено.
Оба стража выпрямились – низенький даже предпринял попытку превратить обвисшую на шее тряпицу обратно в подобие галстука-бабочки. В темном углу комнаты появился человек, державший руки в карманах брюк.
– У нас все под контролем, сэр, – быстро отрапортовал темноволосый. – Я как раз собирался вернуть девушку в ее расположение.
– Хорошо, – весело ответил вошедший. – Но мне кажется, под контролем тут все держит именно она.
Он ступил в область бледного света, давая Этте возможность наконец-то себя рассмотреть. Это был тот, кто караулил ее в комнате. Темные глаза обежали зал, внимательно изучив каждого, но задержались на ней столь решительно, что остальных словно бы вымело из комнаты, оставив их наедине.
От его присутствия стыла кровь, но капля стеснения, которую она чувствовала при нем, не шла ни в какое сравнение с наводнением, затопившим ее, когда Этта вспомнила, где его видела. Она даже не заметила, что осколок стакана выпал у нее из рук, пока тот не царапнул ее по ноге и с грохотом не покатился по полу.
Черные как смоль волосы, прорезанные серебристыми нитями… грубые черты лица… она видела его сейчас не в поношенных штанах и растянутой белой рубахе, но в классическом смокинге с белой манишкой, очках в серебряной оправе, выходящим из Большого зала музея Метрополитен. В двадцать первом веке.
– Узнала меня, – отметил он с легкой ноткой одобрения.
Неужели и вправду думал, что не узнает?
Этта не только врезалась в него, чуть позже он сам бежал к ним с Софией, когда они нашли Элис умирающей в луже собственной крови. Как будто знал, что это могло случиться.
Или был тем, кто нажал спусковой крючок.
Два стража немедленно пододвинулись ближе к нему, словно притянутые невидимым полем.
При взгляде на Джулиана в его голосе прорезалась острая грань:
– Почему мне пришло в голову первым делом проверить именно эту комнату?
– Это она набросилась на меня! – запротестовал Джулиан, показывая на окно. – Я не лез не в свое дело. В кои-то веки.
Человек перевел взгляд темных глаз на Этту, и на этот раз она заставила себя ответить тем же. Уголки его рта снова поползли вверх.
– Не стану спрашивать, как ты сюда попала, – полагаю, гора рухнувших лесов перед домом, – достаточно красноречивый ответ. Скажи мне, тебе ни на секунду не приходило в голову, что так и шею свернуть недолго?
Он был столь спокоен и говорил столь уравновешенным голосом, что остальные на его фоне казались маньяками. Сама его величавая и в то же время расслабленная поза будила в ней желание вывести его из равновесия, просто чтобы проверить, сколько ему нужно, чтобы взорваться, где начинается граница его гнева. «Это могло бы пригодиться позднее, – подумала она, – при попытке заставить его проговориться насчет астролябии и места, где Терны ее держат».
– Знаете, – заявила Этта, – вы заставляете меня жалеть, что этого не случилось.
Она вытерла липкие ладони об ужасную ночную рубашку, с подозрением встречая теплый смех мужчины и искорки веселья в его голосе. Тот повернулся к лысеющему охраннику, хлопая его по груди тыльной стороной ладони:
– Говорил я тебе: она – боец? Скажешь, нет?
– Говорили, – подтвердил охранник. – Сэр, я готов понести полную ответственность за…
«Сэр», махнув рукой, похлопал стража по плечу:
– Это я был там и проспал ее побег. Скажи Уинифред – пусть оденет ее и приведет ко мне в спокойном и приличном виде, хорошо?
– Да, конечно, сэр, – ответил охранник, чуть ли не обмякая от облегчения.
– Я никуда с вами не пойду, – заявила Этта, делая шаг вперед. – Я даже не знаю, кто вы! По какому праву вы тут мною распоряжаетесь?
Плечи незнакомца, уже развернувшегося было к двери, окаменели. Он обернулся через плечо, но блики свечей на стеклах очков скрывали выражение его лица. Джулиан кашлянул, пряча то ли смешок, то ли смущение.
– Мое имя – Генри Хемлок, и ты здесь в моем распоряжении, – проговорил мужчина. – Ты будешь делать то, что я скажу, потому что я твой отец и нам нужно многое обсудить.