Пять
Это случилось грозовым августовским утром. Низко нависшее небо грохотало вдали раскатами, но все не решалось излиться дождем на все, что лежало у него на душе. Билодо оставался невозмутим, потому что верил в свой прочный, непромокаемый служебный плащ. Неспешным шагом, решимость которого не могла поколебать никакая непогода, он шагал по Буковой улице, попутно взбираясь по лестницам, и вдруг столкнулся со своим другом Робером, развозившим на грузовичке посылки. Такое случалось нечасто, потому что посылки доставляли еще до того, как Билодо приступал к обходу участка. Робер сказал, что проспал, проведя бурную ночь с некоей Брендой, девушкой его мечты, которую повстречал в баре. Поздравив его с победой и всячески выразив дружеские чувства, Билодо собрался уже двинуться дальше, но Робер, которого распирало от бушующей в груди страсти, его удержал и предложил встретиться в четыре часа, пообещав при хватить с собой Бренду и ее подругу, обладающую обширным эротическим потенциалом. Билодо вздохнул – настойчивость, с которой Робер хотел найти приятелю блондинку, ему уже давно набила оскомину. Друг подвергал все новым и новым испытаниям его целибат, считая его негигиеничным, и даже в шутку дал ему прозвище Либидо. Взяв на себя роль посредника, Робер старался подсунуть Билодо в постель все, что только шевелится, тусовался от его имени на сайтах знакомств и публиковал в рубриках объявлений модных газет фривольные призывы с его номером телефона. Все это было Билодо неприятно, он боялся отвечать на звонки, его голосовая почта была вечно забита сообщениями, но обижаться за это на Робера не мог, потому как знал, что друг руководствуется самыми благими намерениями. Разве он так старался не для того, чтобы ему помочь? Да, может, чересчур, что вполне соответствовало его характеру, но разве это мешало ему оставаться лучшим на всем белом свете другом? Било-до любил его таким, какой он был: с грубостью, эгоизмом, лицемерием, стремлением вечно ловить миг удачи, патологическим враньем и скверным запахом изо рта. Но хотя он и склонен был прощать Роберу мелкие недостатки его характера, подобные оргии, на которых тот его без конца пытался затащить, были ему ненавистны. Робер принадлежал к категории тех, кто не так просто мирится с отказом, поэтому нужно было срочно придумать предлог, какую-нибудь отговорку, которая не выглядела бы оскорбительной. Именно этим Билодо и занимался, когда разразилась гроза.
Грянул гром, будто над их головами кто-то с оглушительным хрустом разорвал чудовищный пакет чипсов, и небеса разверзлись. Хлынул проливной дождь и видимость сократилась буквально до пары метров. Робер торопливо забросил свою сумку в фургончик и предложил Билодо пересидеть ливень в машине. Считая, что грозу и в самом деле лучше переждать, почтальон согласился и стал огибать машину, чтобы сесть на пассажирское сиденье. В этот момент его внимание привлек крик. Билодо повернулся и увидел через дорогу Гранпре, того самого типа в неизменном домашнем халате, которому адресовала свои письма Сеголен. Открыв зонт, тот спускался по ступеням с балкона второго этажа, размахивая зажатым в руке письмом и наверняка желая его отправить, пока Робер не уехал. Билодо увидел, как он неосторожно ступил на дорогу, к тому моменту превратившуюся в вышедшую из берегов реку. Не посмотрев даже по сторонам, он побежал к ним, то и дело окликая, и не увидел грузовика, стремительно мчавшегося в струях дождя. Билодо махнул Гранпре рукой, предупреждая об опасности, грузовик отчаянно засигналил, но было слишком поздно – завизжали тормоза, колеса на мокрой дороге пошли юзом, послышался глухой удар. Грузовик, казалось, в то же мгновение застыл на месте, будто сообщив всю свою кинетическую энергию Гранпре, который взметнулся в воздух, будто огромная тряпичная кукла, пролетел десять метров и с утробным звуком грохнулся на тротуар.
Вокруг стали останавливаться машины. Вселенная будто застыла. Несколько мгновений слышались лишь рокот сбавляющих обороты двигателей и гул дождя, вгрызавшегося в асфальт и барабанившего по железным каркасам. Гранпре превратился в безжизненную массу, которую можно было бы принять за потерянный кем-то тюк белья, если бы не сотрясавшие его жуткие конвульсии. Робер отреагировал первым и бросился вперед. Вслед за ним побежал и Билодо. Они присели рядом с Гранпре, который лежал в неестественной позе с торчащими под нелепыми углами конечностями. По его спутанной бороде обильно струилась кровь, смыть которую был не в состоянии даже ливень. Бедолага был в сознании. Глазами, в которых плескался дождь, он с видом человека, все еще не верящего в случившееся, посмотрел сначала на Робера, потом на Билодо. Его ресницы трепетали как крылья бабочки. В руке он по-прежнему сжимал письмо, которое так хотел послать – письмо, адресованное Сеголен.
В ливневой канализации ревела вода. Гранпре угасал. Он отчаянно пытался сделать глоток воздуха, и Билодо даже показалось, что ему это удалось, что он задышал, но в этот момент умирающий как-то странно всхлипнул. К своему изумлению, Билодо понял, что он смеется. Да, это действительно был смех – бесцветный, призрачный, тленный. Билодо вздрогнул и осознал, что его окружают люди, других свидетелей этой сцены тоже обескуражило это зловещее фырканье, вырывавшееся из агонизирующей гортани. Гранпре еще немного посмеялся, будто над какой-то жуткой шуткой, затем закашлялся, разбрызгивая во все стороны кровавые брызги, подавился и затих. Потом каким-то чудом повернул голову, посмотрел на окровавленное письмо в своей руке, и его пальцы судорожно сжались на конверте. Гранпре закрыл глаза, сцепил зубы, сделал над собой неимоверное волевое усилие, из последних сил стараясь не выпустить письмо, и вдруг заговорил – произнес какое-то слово, но так тихо, что услышать его могли лишь склонившиеся над ним Робер и Билодо. Разобрать было очень трудно, но им показалось, он сказал «внису…». И вдруг умер. Его зрачки распахнулись и остекленели, глаза наполнились дождем, образовав два озерца. В ушах Билодо звучала его загадочная фраза. Что означало это «внису»? Может, «внизу»? Что этим хотел сказать покойный? Почтальону вдруг захотелось перевернуть его, чтобы посмотреть, нет ли чего под ним, но потом он усомнился, что понял все правильно: может, Гранпре через мучительные хрипы хотел сказать, что вот-вот вернется вниз, в землю, и превратится в тлен? Может, он намекал на «большой прыжок» в неизвестность, на погружение в мир теней, которое ему вот-вот предстояло совершить?
В этот момент Билодо заметил, что рука покойного больше не сжимает письмо. В минуту кончины силы его оставили, конверт выскользнул из пальцев и упал в ливневый сток. Его тут же подхватил неистовый поток. Почтальон увидел, как он поплыл вниз по течению у ног зевак, вырвался из их скорбного круга, влекомый бурлящей водой, и в мгновение ока оказался у забранного решеткой люка. Билодо возбужденно ринулся вперед, расталкивая свидетелей драмы и понимая, что должен любой ценой завладеть письмом. Он побежал, протянул руку, чтобы его перехватить, до боли в суставах напряг пальцы, чуть было не поймал, но… все же опоздал на какую-то долю секунды – письмо исчезло в ливневом стоке. Он по инерции пролетел вперед, споткнулся, не удержался на ногах и упал в холодную воду. В небе полоснула молния, и в этот самый момент до него дошло: после того как чрево земли поглотило письмо, оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с Сеголен.