Глава 6
Чливьясы-прислужники закончили полировать когти Тлемлелха и приступили к нанесению позолоты. Они работали медленно и тщательно. Вчера Тлемлелх, переполнившись горьким гневом оттого, что ему пришлось появиться в неподобающем виде на Вершинах Прохлады, в наказание не покормил их, и теперь они старались загладить промах.
Тлемлелх растянулся на ложе и не шевелился. Чтобы скоротать время, он созерцал потолок, украшенный рельефными узорами, прихотливо-извилистыми, как непредсказуемые повороты судьбы. Ему было страшно. В голову лезли россказни о том, что чливьясы, если их долго не кормить, могут сожрать своего хозяина… Такими сказками балуются энбоно-подростки и кхейглы; если верить во всякую ерунду, недолго стать мишенью для насмешек, и тогда один путь – во Фласс. Но, с другой стороны, берутся ведь откуда-то все эти слухи… Значит, хоть один такой случай, да произошел.
Чливьясы – создания небольшие, ростом по пояс взрослому энбоно. Верткие, бесшумные, ловкие. Их зубчатые гребни начинаются от середины лба и спускаются по спине до копчика – совсем как у некоторых животных; это доказывает, что чливьясы – полузвери, не обладающие разумом, хотя и достаточно сообразительные, чтобы работать. Кожа у них темней, чем у энбоно: если чливьяс притаится в полутемной комнате, его в двух шагах не заметишь. Запросто могут подстеречь и наброситься… А зубы у них мелкие и острые, в самый раз, чтобы рвать на куски.
Это невозможно, сказал себе Тлемлелх, пытаясь отогнать навязчивый кошмар, обретающий понемногу все большую реальность. Чливьясы безобидны, иначе энбоно не использовали бы их в качестве прислуги. Всем чливьясам дважды в год впрыскивают препарат, подавляющий агрессивность, – древнее изобретение, технологию которого энбоно сумели сберечь, невзирая на перипетии последних эпох. Тлемлелх знал об этом от Леургла из Корпорации Хранителей Знания. В прошлом они с Леурглом не раз бывали партнерами в любовных играх и вместе посещали Обитель Алых Цветов, но после того, как в лаборатории Корпорации произошел взрыв и ученому оторвало правую руку, Тлемлелх проникся отвращением к его ущербной внешности, с тех пор они не встречались.
Его блуждающие в тревожном тумане мысли перескочили на другую тему: вчера вечером, когда он вернулся домой, чливьясы передали ему официальное письмо из Корпорации Хранителей Дорог и Мостов. Тлемлелха приглашали на работу. Разумеется, на низшую должность – каждый вступающий в Корпорацию обречен подниматься наверх постепенно, преодолевая ступеньку за ступенькой. Почему пригласили, понятно. Слухи о том, что его преследует аргхмо, уже расползлись, и Хранители Дорог и Мостов, которым хронически не хватало сотрудников, решили воспользоваться ситуацией. Тлемлелх письмо изорвал, бросил в окно и долго смотрел, как ветер кружит в зеленых сумерках надушенные белые клочки. Оскорбительно-бодрый, лишенный изысканности аромат – если Тлемлелх вступит в ряды Хранителей Дорог и Мостов, ему поневоле придется пользоваться такими же духами, а также носить бежевый плащ и красить гребень в бежевый цвет. Брр… Уж лучше Фласс.
С другой стороны, есть тут и выгода. Если ты состоишь в Корпорации, соблюдаешь ее устав и выполняешь порученную работу, от аргхмо ты защищен. Пусть все свободные энбоно от тебя отвернутся, твой статус и круг общения внутри Корпорации – особая сфера. Вот и Леургл, потеряв руку, не ушел во Фласс, а остался жить, хотя избегает показываться на глаза энбоно, не принадлежащим к числу Хранителей Знания. Ибо, несмотря на отвратительное увечье, его статус среди ученых, предопределяемый его интеллектуальными способностями и связями внутри Корпорации, по-прежнему высок. Тлемлелха передернуло, едва он подумал об этом. Извращение! Самая страшная беда для энбоно – стать некрасивым, а Леургл стал некрасивым, и ему хоть бы что… Не во всяком извращении есть шарм. После этой сентенции Тлемлелх оттолкнул от себя мысли о Леургле: думать о противоестественном не хотелось.
Он обойдется без Корпорации Хранителей Дорог и Мостов. Он слишком дорожит своей свободой. Кроме того, государственным служащим хочешь не хочешь приходится узнавать вещи, которых лучше бы не знать. Леургл (ну вот опять он вылез!) кое о чем рассказывал… О том, например, что Фласс не всегда был такой ненасытной утробой, как сейчас. В древности в нем можно было купаться: энбоно и кхейглы с удовольствием погружались в его теплый густой сироп и возвращались на берег живыми. Фласс изменился в эпоху правления Злого Императора Сефаргла, будь он навеки мертв. Тогда по приказу Сефаргла против мятежных энбоно, чливьясов и негов (Леургл также обмолвился, что чливьясы и неги в ту пору были разумны и обладали равными с энбоно правами) применили какое-то страшное оружие, вызывающее мутации. Мятежники были уничтожены, а Фласс начал понемногу превращаться в то, чем он является ныне, и энбоно так и не нашли способа остановить этот процесс. Но это еще не все. Фласс постоянно растет. Не то чтобы слишком быстро, усмехнулся Леургл, на наш век хватит, однако через несколько поколений он оккупирует всю планету, и на Лярне не останется ничего, кроме вечно голодного Фласса.
Вспомнив об этом, Тлемлелх содрогнулся, и чливьяс, склонившийся над его левой ступней, мазнул кисточкой по пальцу, мимо когтя.
Нет. Не надо ему никаких Корпораций, пусть они и сулят защиту. Знать – это всегда страшно. Не случайно сотрудники Корпораций уходят во Фласс не реже, чем остальные энбоно: не каждый способен вынести бремя чудовищных знаний.
– Мы исполнили свои обязанности, энб-вафо, – оторвал его от гнетущих размышлений голос старшего слуги. – Просим простить нас за оплошность, энб-вафо.
В его глазах Тлемлелх уловил голодный блеск – или показалось? Надо поскорее покормить их, вдруг в тех россказнях есть доля истины… С аргхмо лучше не шутить. Поднявшись с овального ложа, обитого дуанским жемчужным шелком, Тлемлелх взглянул на свои сверкающие когти и объявил:
– Вы заслужили еду, вчерашнюю и сегодняшнюю. Идите на кухню и скажите об этом повару.
Чливьясы, все четверо, начали быстро кивать, выражая благодарность, потом сложили принадлежности для ухода за когтями в изящную костяную корзинку в виде раскрытого цветка и бесшумно удалились. Тлемлелх испустил вздох облегчения: можно надеяться, теперь им не придет в голову позавтракать собственным хозяином… В иных ситуациях слуги могут оказаться смертельно опасными созданиями, но без них Живущему-в-Прохладе не обойтись.
Сквозь застекленный потолок в комнату лился свет, разрисовывая пол размытыми радужными пятнами. Надо поторопиться. Обычно Тлемлелх не отличался пунктуальностью, но в его нынешней ситуации опаздывать на любовное свидание не стоит: рок лучше не искушать.
Он набросил на плечи небесно-зеленый плащ с непристойным алым орнаментом с изнаночной стороны, защелкнул застежку в виде золотого птичьего глаза с рубиновым зрачком. Перед тем как выйти из дому, завернул в искусно освещенную зеркальную комнату: он строен, гибок и великолепен, гребень и когти царственно сверкают позолотой. Благородные минералы на его нежной изумрудной коже чаруют взгляд своими переливами, а пересекающую живот складку брюшного кармана обрамляет золотистый узор – Тлемлелх первый до этого додумался и создал новую моду! На какую недосягаемую высоту взлетел тогда его статус… Но все переменчиво. Сейчас каждому энбоно, который претендует на некоторую элегантность, делают под наркозом вышивку золотыми нитями вокруг складки кармана. В Могндоэфре появилось несколько салонов, которые на этом специализируются, а о том, кто был первым, все забыли. Увы, нет ничего вечного в этом суетном мире под Изумрудным солнцем.
В карман Тлемлелх положил две нитки жемчуга и алмазную подвеску в виде большой слезы – подарки для Бхан.
Оседланный тьянгар ждал возле входной галереи, по обе стороны от которой в изысканном беспорядке стояли арки, оплетенные лозами дурманника или отданные облачным прядильщикам. Сами прядильщики, многоногие белые комочки, деловито сновали взад-вперед, восстанавливая свои уничтоженные тенета. Они уже много успели, почти на треть. Лишь бы тот, кто побывал здесь в прошлый раз, не пришел опять… Похожий на серую глыбу нег с безвкусно пестрыми полосками вдоль спины и хвостом, как у животного (оба эти признака указывали на то, что он и есть животное, выдрессированное, чтобы служить энбоно), держал тьянгара под уздцы, ссутулившись возле мозаичной колонны. Его окутывал резкий аромат духов, предназначенных для того, чтобы перебивать естественный запах нега. Воняет от них отвратительно, однако приходится их терпеть: чливьясы слишком слабосильны, чтобы управляться с норовистыми тьянгарами, а представить себе Живущего-в-Прохладе в качестве тьянгарщика можно, разве что закусив ягодами дурманника после трехдневной голодовки!
Тлемлелх подошел и пнул нега.
– Хумаик, Фласс тебя забери, ты спишь наяву?
– Прошу простить меня, энб-вафо, я задумался.
Тлемлелх раздраженно пошевелил слуховыми отростками: чливьясы и неги неразумны и потому не способны думать. Их высказывания такого рода иногда забавляли его, иногда выводили из себя – в зависимости от настроения.
– Не сочиняй, – пробормотал он, устраиваясь в седле. – Поехали!
Хумаик ловким текучим движением (этакое безмозглое порождение Фласса) скользнул на переднее седло, тронул украшенные самоцветами поводья, и тьянгар рысью побежал под горку. Окруженный множеством сквозистых арок дом Тлемлелха стоял на вершине холма; вокруг, разделенные извилистыми стенами подстриженной зелени, располагались дома соседей – какие поменьше и попроще, какие побольше и пооригинальней. Необычность иных изысканно-усложненных архитектурных ансамблей вызывала у Тлемлелха легкую зависть, и тогда он утомленно опускал покрытые блестками веки, откинувшись на горб тьянгара. Хумаик сейчас не мозолил ему глаза – передний горб скрывал нега от хозяина, но навязчивый аромат маскирующих духов все же терзал обоняние, заставляя Тлемлелха морщиться. Он сузил носовые щели до предела – ровно настолько, чтобы не почувствовать удушья.
Наконец этой пытке наступил конец: впереди показалась монументальная громада Обители Алых Цветов.
Любой энбоно начинал ощущать сладостное томление при одной мысли об этом дворце наслаждений, перламутрово-светлом, если смотреть издали, тронутом печатью ветхости, что бросалось в глаза при близком знакомстве, – и все равно желанном, как ни одно другое место под горячим и равнодушным Изумрудным солнцем. Все там восхитительно: широкие полутемные коридоры, опочивальни с многоцветной мозаикой на полу и на стенах, приемные залы с ложами и мраморными ваннами, с алыми витражами, которые только в залах для совокуплений и можно увидеть, – и везде господствует аромат теплой застоявшейся воды, смешанный с влекущим естественным ароматом, присущим кхейглам.
В необъятном внутреннем дворе обители находились бассейны. О своем раннем детстве Тлемлелх сохранил смутные и обрывочные впечатления, но все же помнил, что вода там непрозрачная и густая, как суп, а присутствие простейших одноклеточных придает ей оранжевый оттенок и сладковатый привкус. В бассейнах и на песчаных площадках нежатся в полудреме кхейглы, шумно резвится молодняк. Маленький, отрезанный от остального мира рай, где нет никаких превратностей, неизбежных для взрослого энбоно… Впрочем, от того же Лиргисо, у которого были приятели в Корпорации Воспроизведения Рода, Тлемлелх знал, что не так уж все безоблачно в этом раю.
Все больше рождается уродливых младенцев, которых приходится отнимать у матерей и отдавать Флассу, ибо что еще с ними делать? А из Корпорации Попечителей Подрастающего Поколения сыплются жалобы, поскольку среди энбоно-школьников регулярно обнаруживаются умственно неполноценные, неспособные усваивать знания, – Попечители требуют, чтобы Корпорация Воспроизведения Рода ужесточила контроль и своевременно выявляла дебилов, не отправляя их в школы. Да и кхейглы стали более агрессивными. Между ними нередко случаются драки, и они могут закусать друг дружку до смерти, а если учесть, что генетический баланс давно уже нарушен и соотношение кхейгл и энбоно составляет примерно один к восемнадцати, гибель каждой кхейглы – весьма печальная потеря. Для того чтобы разнимать их, в обителях держат специально натренированных негов, однако мерзкие твари всячески отлынивают от выполнения своих обязанностей. Здоровая взрослая кхейгла тяжелей и сильней нега средних размеров, так что невзначай прибить нега ей ничего не стоит. Риск. Если же нег, пытаясь утихомирить кхейглу, причинит ей хотя бы незначительную травму, его за это отдают Флассу. Тоже риск. В силу своей природной ограниченности неги не способны понять, что это мудрый закон, ибо слуги-полуживотные не должны вредить высшим существам, – и норовят сбежать, если их определяют на службу в обители кхейгл. Бежать из такого чудесного места, где каждая деталь обстановки, каждый оттенок запаха возбуждает влечение… Тлемлелх меланхолично пошевелил слуховыми отростками: он этого не понимал.
Тьянгар, направляемый Хумаиком, подошел к длинной, выдвинутой далеко вперед входной галерее и остановился у свободной колонны. Здесь стояло множество двугорбых, трехгорбых и четырехгорбых тьянгаров в богато украшенных сбруях. Вокруг сидели на корточках неги. Тлемлелх заметил, что некоторые из них, привязав хозяйских животных к колоннам, собрались группками и о чем-то лопочут на своем зверином языке.
– Хумаик, жди меня на этом самом месте, никуда не отлучайся, – распорядился он. – Еще не хватало звериные сходки здесь устраивать…
– Слушаюсь, энб-вафо.
За дверью его встретил младший сотрудник Корпорации Воспроизведения Рода с голубым в белую крапинку гребнем.
– Я пришел навестить кхейглу Бхан, – сообщил Тлемлелх после приветствия. – Она свободна?
– Кхейгла Бхан с нетерпением ожидает вас, энб-саро. А также ваш друг блистательный энб-саро Лиргисо, он уже прибыл.
Молодой энбоно говорил вежливо и официально, как и полагалось сотруднику Корпорации, находящемуся при исполнении обязанностей, однако в его тоне Тлемлелху почудилась насмешка. Или он становится мнительным?
По просторному коридору, устланному мягким ковром, они направились в глубь здания. Здесь все дверные арки и коридоры были отменно широкие, а потолки раза в три выше, чем в жилищах энбоно, – чтобы даже самая крупная кхейгла, гуляя по этому лабиринту, не задевала боками о стены и не поцарапала свой украшенный подвесками гребень о притолоки. В одних коридорах лежали пушистые серые ковры, в других пол был деревянный и слегка отсыревший, кое-где тронутый пятнами пестрой плесени. Тлемлелх знал, откуда на полу влага: совсем недавно здесь прошла какая-нибудь кхейгла, возвращаясь из бассейна к себе в опочивальню, и с нее капала вода… Подумав об этом, он едва не застонал он усилившегося желания.
Стены покрывала сверху донизу волнистая лепнина всех оттенков серого и зеленого. В одном месте Тлемлелх заметил на стене темные потеки.
– Что это такое, энб-саро?
– А… – провожатый остановился. – Чливьясы, бездельники, не убрали! Здесь вчера одному негу вышибли мозги, энб-саро. Милф и Жжитхан не поделили коробочку для массажной губки, а нег, как ему было велено, попытался пресечь…
– Пресек?
– Увы… Остальные неги, когда началась драка, попрятались кто где – звери есть звери, от них нельзя ждать разумных действий. У Милф прокушен гребень, у Жжитхан сломаны четыре ребра… В последнее время мы начали давать кхейглам побольше еды – когда они много едят, они становятся спокойней, но на некоторых это не действует.
«Почему он сопровождает меня? – спохватился Тлемлелх. – Я без него знаю, где находится приемный зал Бхан, и не нуждаюсь в провожатых… Или здесь теперь новые правила?»
В конце длинного бокового коридора мелькнула крохотная на таком расстоянии солнечно-оранжевая арка, оттуда доносился шум, взвизги, плеск… Внутренний двор. Сердце Тлемлелха ностальгически защемило.
«Этот проныра небось постоянно испытывает неутоленное желание, – подумал он, покосившись на спутника, – но приучился это скрывать…»
Может быть, вступить в Корпорацию Воспроизведения Рода?.. Впрочем, не надо иллюзий, там как везде – слишком много нудных рутинных обязанностей и вызывающей оторопь закрытой информации, которая отобьет тебе и аппетит, и половое влечение, и способность получать от жизни какое ни на есть удовольствие.
Послышались тяжелые шаркающие шаги, нежный перезвон, и из-за поворота вышла кхейгла. Она была на полкорпуса выше и Тлемлелха, и его провожатого и в несколько раз толще энбоно средней упитанности – обычные для кхейглы размеры. На ее теле не было камней, их заменяли округлые коричневые пупырышки, соблазнительно темнеющие на зеленой коже. Все представители расы энбоно рождаются с пупырышками, но у энбоно их удаляют, вживляя в выемки благородные минералы, а кхейглы такой операции не подвергаются. Зато на ее щиколотках и запястьях сверкали усыпанные бриллиантами браслеты, с гребня переливчатой бахромой свисали драгоценные подвески и колокольчики. Это была старая кхейгла, ее тело покрывали морщины и полученные в драках шрамы, по бокам оттопыривались бесформенные складки – и все же Тлемлелх, вдохнув ее напоенный феромонами запах, ощутил новый прилив желания.
– Красивый энбоно, – остановившись, сказала кхейгла. – Ты пришел ко мне?
– К сожалению, нет, восхитительная кхей-саро, я пришел навестить Бхан. Но я буду счастлив вручить вам подарок, – он вытащил из кармана нитку жемчуга и протянул ей.
Кхейгла схватила украшение, довольно причмокнула и зашаркала дальше.
– Это Ванф, – сказал служащий Корпорации. – Можно полюбопытствовать, энб-саро, почему вы отдали ей то, что предназначалось другой кхейгле?
– Неизъяснимый душевный порыв, энб-саро, – после паузы отозвался Тлемлелх.
Он и сам не понимал почему. Просто вдруг мелькнула мысль, что эта старая кхейгла вполне могла бы оказаться его матерью, возникло мимолетное ощущение нежности. Раньше, до аргхмо, он не знал таких душевных порывов.
Знакомый коридор с темно– и бледно-зелеными чередующимися волнами на стенах – и в конце арка с лакированной двустворчатой дверью, за которой находится приемный зал Бхан.
Лиргисо уже был там – устроился в громадной ванне из желтого мрамора, под потолочным витражом, отбрасывающим на паркет множество размытых цветных ромбов. Эта световая вуаль окутывала весь зал, и преобладал в ней алый – цвет желания и чувственных наслаждений. Алой была и подкладка плаща Лиргисо, с рассчитанной небрежностью брошенного возле ванны. Тлемлелх расстегнул застежку в виде рубиново-золотого глаза птицы, и его плащ тоже соскользнул на пол. Таким образом, чтобы можно было увидеть лишь уголок изнанки с небольшим фрагментом алой вышивки, – в этом была утонченная недосказанность, которой не хватало однозначно откровенному жесту Лиргисо. Внутренне улыбаясь своей победе, Тлемлелх растянулся на ложе.
– Как сегодня выглядят твои когти, энб-саро? – невинно полюбопытствовал Лиргисо.
Тлемлелх был готов к такому вопросу – его когти ослепительно сияли в радужно окрашенных солнечных столбах.
– О да, они хороши, – промурлыкал Лиргисо, которому некуда было деваться, кроме как признать очевидное. – Я, собственно, и не ждал ничего другого, кто же может с тобой соперничать, непревзойденный Тлемлелх… Взгляни на мои когти – я придумал смешать черный лак с алмазной крошкой, получилось нечто интересное.
Его рука лежала на бортике ванны. Приподнявшись на локте, Тлемлелх посмотрел: сияющие точки-звезды в слое черного лака, это красиво, только вот когти подрезаны чересчур коротко. Иные энбоно придерживались такой моды, но Тлемлелх никогда ее не одобрял.
– Так могло бы выглядеть ночное небо, если бы звезд было больше. Однако длина твоих когтей, блистательный Лиргисо, несоизмерима с утонченностью твоего вкуса! Почему ты никак не отрастишь длинные, как у истинных ценителей прекрасного? Такие же короткие когти я видел у бойцовых негов. Можно подумать, что ты у себя дома дерешься с негами, – он хихикнул, представив себе столь абсурдную картинку, – а когти подрезаешь для того, чтобы они не мешали тебе сжимать кулаки. Или они у тебя ломаются, когда отрастают?
– Дались тебе мои когти… – усмехнулся Лиргисо с оттенком досады. – Самое длинное – это не всегда самое лучшее, несравненный Тлемлелх. Длинные когти, равно как и длинный болтливый язык, иногда очень даже неуместны… А ты уже знаешь о нашей новой потере? Вчера Апесиго из Корпорации Хранителей Знания ушел во Фласс.
Слуховые отростки Тлемлелха от неожиданности встали торчком.
– Да? Он же всегда был так самоуверен и рассудителен и не перегружал свой мозг излишками печальных знаний… И статус имел весьма солидный для сотрудника Корпорации… Что его толкнуло на столь скорбный шаг?
– Он осрамился! – Изящные черты Лиргисо исказила сардоническая усмешка. В ней участвовали и губы, и глаза, и носовые щели – его треугольное лицо было необыкновенно подвижным, сейчас это проявилось в полной мере.
– Как осрамился? – заинтересовался Тлемлелх.
– Они с Амебелхом совокуплялись без участия кхейглы. Причем проделывали это в здании Корпорации, в присутственном месте, в рабочее время.
– О-о!.. – только и смог вымолвить Тлемлелх.
Иные энбоно предавались таким развлечениям, но тайком, при закрытых дверях, отослав прислугу, чтобы никто не смог подсмотреть и разболтать. Подобные связи не принято выставлять напоказ. Одно время Тлемлелх нередко бывал в гостях у Лиргисо на загородной вилле, и они там именно этим и занимались. Но чтобы в присутственном месте – это уже ни на что не похоже!
– А что стало с Амебелхом?
– Он наконец-то обрел вожделенный статус опасного и развратного энбоно. Он ведь был инициатором этого смелого акта и соблазнил Апесиго. Руководство Корпорации Хранителей Знания присудило его к штрафу за непотребство на работе, Корпорация Поддержания Порядка тоже наложила на него штраф, но что такое потеря некоторой суммы денег по сравнению с его нынешней славой? Он теперь на гребне моды. А Апесиго – всего лишь наивная жертва, пища для Фласса, и поделом ему. Проигравший всегда виноват, мой милый Тлемлелх! Однако это хорошо, что есть такие, как он, кто-то ведь должен кормить Фласс. Чтобы Фласс не додумался протянуть свои щупальца сюда и пожрать нас с тобой…
– Не волнуйся, энб-саро, он сюда не доберется, – ощутив скользнувший вдоль позвоночника холодок, с кривой усмешкой возразил Тлемлелх. – Фласс далеко.
– Увы, энб-саро… Ученые подозревают, что Фласс научился доставать даже то, что далеко лежит. Он ведь растет быстро, и вот вопрос: где он берет питательные вещества для такого роста? Мы отдаем ему наших покойников, новорожденных уродов и приговоренных к смерти слуг, иногда ему достаются обессилевшие птицы и прочая мелочь – но это не объясняет столь внушительного увеличения его массы! И Хранители Знаний, которые знают не так уж мало, мой неученый энб-саро, предположили вот что: у Фласса иные отношения с пространством, чем у обычных форм жизни. Эта тварь научилась находить слабые места в ткани пространства и сквозь них запускать свои щупальца туда, где можно чем-нибудь поживиться. Не моргай так потешно, Тлемлелх, ты меня забавляешь. Возьми полу своего плаща, отметь на ней две точки и соедини их линией – это обычный путь через пространство. А потом сложи полу вдвое и проткни иглой – так делает Фласс.
Тлемлелх оцепенел на своем ложе. Значит, безопасности нет нигде? Даже здесь, в Обители Алых Цветов?
– Таково мнение Хранителей Знания, мой пугливый энб-саро, – рассмеялся Лиргисо. – Но не все так мрачно! Ученые предполагают, что структура пространства неоднородна – где оно более плотное, где менее, в этом я, не буду таить, ничего не смыслю… По их мнению, проницаемых для Фласса участков не так уж много, и раз он до сих пор сюда не наведывался – значит, этого и не произойдет… По крайней мере до тех пор, пока он не наберет еще большую силу.
Тлемлелх непроизвольно свернул слуховые отростки в спирали, и все равно приглушенный, вкрадчиво-насмешливый голос Лиргисо достигал его слуха, пробуждая дремлющие кошмары, столь неуместные здесь, в празднично-многоцветном приемном зале кхейглы. Но тут скрипнула двустворчатая дверь в глубине зала и вошла Бхан. Разошедшийся Лиргисо сразу умолк.
Бхан была больше той кхейглы, которую Тлемлелх встретил в коридоре. Ее ярко-изумрудное, покрытое аккуратными коричневыми пупырышками тело обольстительно лоснилось; карманы для вынашивания потомства, под которыми прятались сосцы – по три слева и справа, – слегка оттопыривались. Ноги, более короткие и мощные, чем у энбоно, были оплетены непонятно как закрепленными золотыми цепочками, а с гребня, выкрашенного по случаю любовного свидания в алый цвет, свисали алмазные и рубиновые подвески. От плеч до запястий ниспадали сотканные из нитей жемчуга рукава, соединенные с жемчужным воротником-стойкой. Ее широко расставленные глаза, пленительно круглые и темные, как перезрелые ягоды дурманника, были обведены блестящими контурами, темно-зеленые губы томно улыбались. Бхан была прекрасна.
– Вот я и пришла, энбоно. Вы меня ждете?
– Мы изнемогаем в ожидании, бесподобная кхей-саро. Позволь преподнести тебе вот это!
Поднявшись с ложа, Тлемлелх протянул ей алмазную подвеску и вторую нитку жемчуга.
Бхан схватила украшения, несколько раз довольно причмокнула и пропела низким грудным голосом:
– Такого у меня еще нет! Новую дырку в гребне сделаю! А такое есть, но пусть будет больше… Обрадовал меня, энб-саро!
Лигрисо даже из ванны не вылез, только наблюдал за ними с загадочной и немного пугающей улыбкой. Видимо, он уже успел отдать кхейгле свои подарки.
– Ух, какая прозрачная! – встряхнув алмазную подвеску-слезу, сказала Бхан. – Хочу посмотреть, как она будет на мне висеть.
И вперевалку, с тяжеловесной грацией, присущей кхейглам, направилась к выходу.
– Ты скоро вернешься к нам, кхей-саро? – окликнул ее Тлемлелх.
– Скоро вернусь! – хихикнула кхейгла перед тем, как исчезнуть за дверью.
– Слишком ее раскормили, – с неодобрением пробормотал Тлемлелх, повернувшись к Лиргисо. – Это делают для того, чтобы кхейглы поменьше дрались, но, если они начнут страдать ожирением, это будет плохо и для любовных игр, и для потомства.
– Ты, как всегда, несносно придирчив, энб-саро, – возразил Лиргисо. – По-моему, полнота ее не портит. А что до любовных игр – давай насладимся ими, пока наша Бхан наслаждается своим отражением в зеркале?
Он раздвинул кожистые складки в нижней части живота, до половины высунув наружу алый половой орган. Повторив его жест, Тлемлелх тоже скользнул в теплую, густую от ароматических масел воду. Мраморная ванна была достаточна просторна, чтобы вместить двоих. Все шло как обычно. В Могндоэфре принято, чтобы энбоно, придя на свидание, возбуждали и ласкали друг друга, а потом вдвоем оплодотворяли кхейглу. Правда, моралисты некоторых отсталых культур осуждали этот обычай: по их словам выходило, что энбоно дозволено заниматься любовью только с кхейглой, а хотя бы посмотреть с вожделением на другого энбоно – Фласс упаси! Но Тлемлелх и Лиргисо, на свое счастье, родились в просвещенной Могндоэфре. И сейчас они до изнеможения ласкали друг друга в ожидании Бхан, а той все не было и не было…
– Где же бесподобная Бхан? – простонал наконец Тлемлелх. – Когда она вернется?
Вместо ответа Лиргисо расхохотался.
– Когда она придет? – ощутив нечто нехорошее в его смехе, повторил Тлемлелх.
– Она не придет.
– Почему? Мы же здесь…
– Потому что у нас с ней уговор! Бхан весьма интеллектуальна для кхейглы, у нее даже есть чувство юмора – и она согласилась поддержать мою маленькую шутку. Думаю, она получила от этого истинное удовольствие! А ты был сегодня бесподобно соблазнителен, несравненный Тлемлелх, – о, как ты старался мне угодить… До конца жизни не забуду это изумительное приключение!
Лиргисо снова захохотал, ему начали вторить другие голоса. Сквозь туман, застлавший глаза, Тлемлелх увидел, что обе двери в зал приоткрыты, а в стенах приотворены мозаичные створки небольших окошек, и множество народа заглядывает в зал – Бхан, другие кхейглы и энбоно, прислужники-полузвери, и все они усмехаются, ухмыляются, смеются.
Он попытался ударить Лиргисо, но только расшиб руку о зашлифованные камни. Оттолкнув его, Лиргисо выскочил из ванны. Тлемлелх тоже выскочил, поскользнулся и шлепнулся на мокрый пол. Смех усилился. Не вставая, Тлемлелх ударил подлеца ногой по лодыжке, рассчитывая разодрать когтями мякоть мышцы, однако тот успел отпрыгнуть, издевательски ухмыляясь. Вскочив, Тлемлелх вновь на него бросился, но тут два здоровенных нега-прислужника скрутили его и потащили к выходу. Он визжал и пытался укусить кого-нибудь из серых бестий. Все они с самого начала были в сговоре – Лиргисо, Бхан, тот чиновник из Корпорации Воспроизведения Рода (Тлемлелх успел заметить его среди зрителей), остальные… Это аргхмо!
– Передавай мои приветствия Флассу, энб-саро! – крикнул вслед Лиргисо.
Они оба совершили поступок, осуждаемый обществом, – совокупились без участия кхейглы, однако Лиргисо был инициатором, он сумел развлечь скучающую публику и заработал себе повышение статуса… Корпорация Поддержания Порядка наверняка оштрафует его за эту выходку, но что ему штраф? А Тлемлелх теперь окончательно уничтожен.
Неги стремительно проволокли его по лабиринту темных извилистых коридоров, вытолкнули во входную галерею и захлопнули обе створки у него за спиной. Звякнул засов. Тлемлелх ощупал свое тело: у него даже ничего не сломано, и нет оснований потребовать, чтобы распоясавшихся прислужников отдали Флассу! И плащ остался в приемном зале Бхан. Показаться в общественном месте без плаща неприлично – да теперь это уже не имеет значения… Во всяком случае, для него. Ибо ненасытный Фласс ждет его, и нет для него иного пристанища, кроме Фласса.
Пошатываясь, оставляя на пыльных плитах мокрые следы, Тлемлелх побрел к своему тьянгару.
Тина шла вдоль линии пляжа. Неподалеку от берега из темной стеклянисто-тягучей массы торчали фермы разрушенных построек. Их было много, они заслоняли весь северо-западный горизонт – целый городок, невесть когда затопленный «морем». Видимо, живой студень растворял только органику. На покосившихся конструкциях сидели птицы, временами издававшие тонкие сварливые крики. Блики зеленого солнца играли на медленно движущихся горбах вязкой субстанции.
Напасть на Тину «море» не пыталось – то ли угадало в ней несъедобный продукт, которым недолго и подавиться, то ли, как Тина предположила вчера, само по себе оно не было плотоядным хищником и опасность представляли только обитающие в нем животные, неспособные охотиться вне студнеобразной среды. На всякий случай Тина выдерживала дистанцию, не подходя к береговой кромке слишком близко.
Теплый, зернистый, жесткий песок лежал плотным слоем, ноги в него почти не погружались. Слева пляж переходил в каменистое пространство, ограниченное далеко на юге лохматой полосой черного кустарника, а впереди, на изрядном расстоянии, виднелся зеленый массив, который Тина условно определила как «парк». Туда она и направлялась.
Раскинувшийся вокруг ландшафт безусловно принадлежал к разряду угнетающих – Тина отметила это с долей иронии, поскольку на нее это не действовало. Тронутое зеленоватой плесенью небо, пустынный серый пляж, исходящий от «моря» тошнотворный запах, тоскливые крики птиц, останки поглощенного студнем города и сам студень, необъятный, хаотично колышущийся, – вся эта обстановка могла бы испортить настроение многим из ее знакомых, однако Тина смотрела по сторонам с интересом и настороженностью, но без всякой подавленности.
Кошмары – они у каждого свои, и с ее кошмарами здешний ландшафт не имеет ничего общего. Ее кошмары остались на Манокаре. Многоступенчатая иерархия и атмосфера благоговейного чинопочитания; телесные наказания за любую провинность; лишенное всяких перспектив прозябание на женской половине манокарского дома; бесчисленные запреты на информацию; медоточивые и вязкие рассуждения о том, что тебя ограничивают ради твоего же блага, – и под всем этим, как знаменатель под жирной чертой, знание: так будет всегда – сегодня, завтра, послезавтра, через десять лет, через сорок… Тина сумела оттуда вырваться, послав к черту и числитель, и знаменатель, и сейчас никакая жуть, непохожая на Манокар, не могла произвести на нее более-менее гнетущего впечатления. Студень – это всего лишь студень, пусть он и простирается до горизонта, пусть и усваивает органику за считаные минуты. И если ее здесь убьют, это будет всего лишь смерть, которая далеко не так плоха, как жизнь на Манокаре.
Ее беспокоила разве что мысль о том, как скоро она сумеет выбраться отсюда и вернуться на Валгру, к Стиву. И мысль о еде, она уже начала ощущать голод. Если она не встретит людей, через двое-трое суток придется поставить эксперимент: съесть что-нибудь местное – плод или моллюска, если таковые найдутся, – и посмотреть, сможет ли ее организм это усвоить. Хорошо еще, что надо ей немного, Омар и его приятели находятся в худшем положении…
Длинный темный язык скользнул от «моря» по песку и тут же втянулся обратно. Отскочив, Тина выхватила оружие, но все было спокойно, студень ограничился этим внезапным всплеском активности и больше не пытался преодолеть свои границы. Впереди на песке что-то лежало. Размякшее, полупереваренное… Тина усмехнулась совпадению: как будто студень попытался ее угостить! Или, скорее, исторг недоброкачественную пищу… Пока она размышляла, на пляж спикировала птица – бесперая, с кожистыми крыльями и растопыренным хвостом, похожим на руль архаичного летательного аппарата, – схватила кусок и взмыла в небо. К ней со скандальными криками устремилось еще несколько птиц, в воздухе завязалась драка.
Вернув бластер за пояс, Тина пошла дальше. Дистанцию она благоразумно увеличила на десяток метров.
Вид крови всегда вызывал у Тлемлелха тошноту. Когда из рассеченного горла чливьяса фонтаном ударила яркая коричневая жидкость – ее было много, неправдоподобно много, слишком много для маленького тощего тельца полузверя-прислужника, – на Тлемлелха волной накатила обморочная слабость. А тут еще руки и ноги жертвы начали дергаться… Такого не должно быть: перед тем как перерезать ему горло, Тлемлелх угостил его ягодами дурманника, а потом оглушил, ударив в висок тяжелой золотой статуэткой кхейглы. И все-таки чливьяс шевелился… Вдруг он сейчас вскочит, с полуотрезанной головой, и бросится на Тлемлелха?
Тихонько подвывая от страха, тот попятился к предусмотрительно запертой двери, но бегущие по полу теплые коричневые струйки оказались проворней и достигли его ноги раньше, чем он успел отступить достаточно далеко. Тут он заметил, что его забрызгало кровью, и сдавленно захрипел – словно это его зарезали, а не чливьяса.
Наконец конвульсии прекратились, тело прислужника затихло. Охваченный дрожью Тлемлелх более-менее успокоился. Жертвоприношение совершено, теперь надо призвать демона. Пусть он явится из первозданного хаоса в страну Изумрудного солнца и растерзает Лиргисо и всех остальных, кто там был… Книга в переплете из кожи энбоно лежала в центральной выемке низкого черного столика. Преодолев содрогание – какая-то часть его естества отчаянно бунтовала против того, что должно произойти, – Тлемлелх взял ее, открыл на том месте, где была шелковая закладка, и начал прерывающимся голосом читать заклинание на незнакомом мертвом языке. Слова звучали невыразимо мерзко, в каждом пульсировало древнее зло. Заклинание и запах крови – приманка для демона.
Подвальную комнату без окон освещали две лампы, заправленные лучезарной жидкостью, – казалось, они боялись светить слишком ярко, и по углам затаились тени. Того и гляди начнут шевелиться, уплотняться, и на середину комнаты выступит омерзительная фигура посланца хаоса… Тлемлелх не знал, как должен выглядеть демон. В книге утверждалось, что демонов много и все они разные. Среди них есть похожие на энбоно, а есть вообще ни на что не похожие, и кто из них явится на зов – заранее не известно.
Тлемлелх дочитал до конца, однако никто не материализовался. Решив, что при чтении вкралась ошибка, он начал произносить заклинание заново. Он не хотел уходить во Фласс. Все только этого от него и ждут – ну что ж, он им устроит! Он их обманет так же, как обманул всех Злой Император, отравленный своими приближенными. Конечно, это всего лишь слухи… И на тех, кто занимается распространением запретных слухов, Корпорация Поддержания Порядка налагает штрафы, а за повторное преступление могут и в ссылку отправить… И Тлемлелху никогда раньше не хотелось, чтобы эти слухи оказались правдой… Но сейчас, после того как над ним подло надругались, его охватило желание всю Могндоэфру скормить хаосу!
По слухам, отравленный Сефаргл на самом деле не умер, а с помощью специальной аппаратуры, доставшейся народу энбоно в наследство от более древней, давно исчезнувшей расы, переместил свое сознание в другое тело. И сбежал. В его усыпальнице, которая находится во чреве Фласса, покоится тело, покинутое Сефарглом незадолго до того, как придворные врачи констатировали факт смерти. Когда Тлемлелх, еще будучи подростком, впервые услышал эту историю, его охватило ни с чем не сравнимое ощущение жути: значит, Злой Император, будь он навеки мертв, на самом деле не мертв и может вернуться? А теперь, подумав об этом, он испытал прилив злорадства. Сефаргл вас одурачил, и я вас одурачу! Ничего иного вы не заслуживаете!
Повтор не привел к нужному результату. Попробовать еще?.. Тлемлелх читал древний текст снова и снова, то тихо, то громко, с разными интонациями. Дрожь исчезла, ее сменило раздражение. Ничего… В конце концов он швырнул бесполезную книжку в лужу крови и разрыдался. Потом взбежал по ступенькам, с грохотом захлопнул за собой дверь. В коридорчике с низким потолком силы его оставили, и он уселся прямо на пол. Это аргхмо. Он бессилен что-либо изменить.
Просидев некоторое время в лишенном мыслей и чувств оцепенении, Тлемлелх поднялся и побрел в свой кабинет. Дальше он действовал так, как надлежит действовать энбоно при подобных обстоятельствах, не пытаясь больше противиться року. Достал шелковую бумагу для официальных документов, написал завещание в пользу двух юных энбоно – Кемсиго и Снелха. Как водится, он давно уже присмотрел себе возможных наследников, хотя и не предполагал, что в обозримом будущем до этого дойдет… Конкургла, который до сих пор считался его вероятным наследником номер один, он в завещании не упомянул, ибо слышал о том, что в последнее время Конкургла не раз видели в обществе Лиргисо. Они вполне могли сговориться, такие случаи бывали… Но Тлемлелх не настолько наивен, чтобы оправдать их ожидания.
Потом он долго бродил по комнатам и созерцал сквозь слезы свои любимые вещи. После вышел из дома и, переходя от одной арки к другой, ласково гладил на прощанье облачных прядильщиков: вот единственные существа в этом безжалостном мире, которые достойны привязанности, ибо они не предают. Подойдя к конуре нега, разбудил пинком бездельника Хумаика и велел седлать тьянгара.
– Куда поедем, энб-вафо? – осоловело моргая, спросил нег.
– В гости к Флассу, – бросил Тлемлелх.
Нег отпрянул и, не задавая больше вопросов, трусцой побежал к тьянгарне. Тлемлелх поднялся на входную галерею, прислонился к колонне, зябко запахнув плащ. Фласс ждет его. Фласс всегда ждет.
Подведя итоги, Клод спрятал комп. Денег осталось месяца на два, если не слишком транжирить. А еще утром их было так много… Но все течет, все меняется – вот и его деньги перетекли в карманы к федеральным чиновникам, занимающимся расследованием «Большого линобского взрыва», как успели окрестить это дело журналисты. Обычная для Валгры история. Ему намекнули, что иначе на него повесят минирование улья либо же пособничество злоумышленникам… Маразм. Однако он знал, что на Валгре бывает всякое, особенно если федеральным органам не удается достаточно быстро найти истинных виновников преступления. Его затаскают по допросам, а то и упекут за решетку на весь период следствия. Положение у него и так не ахти какое, если же еще и церковь Благоусердия подключится… В общем, взвесив свои шансы, Клод раскошелился – а его за это обещали оставить в покое. Сейчас он прикидывал, где можно найти жилье попроще, поскольку снятый вчера номер в отеле «Агатовый ферзь» внезапно оказался для него слишком дорогим.
Рано утром, еще до федеральных агентов, ему нанес визит приятель Линды Ренон. Тот самый парень, который был с ней в Аркадии, – Клод узнал его, хотя тогда он был в маске. Тоже выяснял подробности. Клод мало что мог сказать, разве что выразить сочувствие по поводу гибели Линды. Из всего улья в живых остались только он и Адела Найзер, и то по чистой случайности.
Адела подошла к нему, когда он стоял на засыпанном стеклами тротуаре около входа в кафе и оторопело смотрел на возникший в одночасье пустырь. Он все еще находился под остаточным действием лакремы и мыслить мог на уровне: вот здесь был улей, а теперь его нет… В придачу солнце било в глаза, приходилось щуриться.
– Клод! – услышал он знакомый голос. – Господи, как же хорошо, что ты жив!
Повернувшись, он не сразу узнал ее: не то чтобы Адела была не похожа на себя – но он никогда раньше не видел ее на улице, под открытым небом. Как и все больные озомой, она избегала лишний раз показываться в общественных местах, а выходя из дому, надевала вуаль и перчатки. Сейчас она была без перчаток, вуаль откинута, на широком, усеянном бурыми бородавками лице блестели дорожки слез.
– Клод, я так бежала за тобой… Они все были не правы, и я была не права… Я должна перед тобой извиниться за все, что было!
– Да что ты, не за что… – пробормотал смешавшийся Клод.
Фантастический день. Никогда еще Адела с ним так не разговаривала!
Они спустились в подвальчик, заказали коньяк и крепкий кофе. Адела рассказала, что внезапно почувствовала себя полным дерьмом, наорала на них на всех и выскочила из улья вслед за Клодом, чтобы догнать его и поговорить. Клод был растерян и тронут: Адела все-таки переоценила свое отношение к нему… Он снял два номера в «Агатовом ферзе» – не мог же он бросить Аделу, оставшуюся без жилья, на произвол судьбы! Он все ей простил, уже в который раз.
Стук в дверь. Адела, легка на помине.
– Клод, к тебе приходил этот маньяк? – Задав вопрос, она тяжело опустилась на стул.
– Какой маньяк? Федеральный следователь?
– Да нет, федеральный следователь – нормальный парень, если найти к нему подход. А ты, Клод, совсем не умеешь общаться с людьми! У тебя есть виски или водка? Давай, а то мне совсем худо. Он мне форменный допрос устроил!
– Кто?
– Дружок той девки, с которой ты крутил. Как ее – Лиза, Линда, Элен? Она ведь там осталась, в улье… Я боюсь, он кого-нибудь с горя прирежет, он из таких. В человеческой психологии я разбираюсь.
– Ему сейчас тяжело, – включив терминал и отправив заказ на недорогое виски, заметил Клод.
– Всем тяжело. Мне наших ребят жалко – всех ведь унесло, за один раз…
К «нашим ребятам» из улья Клод симпатии не питал, но сейчас он тоже скорбно вздохнул: его сознание до сих пор не освоилось со вчерашней катастрофой.
– Молиться надо, Клод, тогда полегчает, – Адела кулаком вытерла слезу. – Да только ты, подлец, не умеешь молиться… Так был он у тебя?
– Был.
– И что ты ему сказал?
– Ну, что Линда там сидела, когда я ушел… Что я соболезную… Не помню точно.
– А ты вспомни! Он ведь сейчас людей пойдет резать, если ты ему что-нибудь не то ляпнул. Я, по-твоему, в людях не разбираюсь?
– Разбираешься… – Так как Адела смотрела в упор, ожидая ответа, ему пришлось ответить утвердительно. – Я ничего плохого ни про кого не говорил, честное слово. Постарался его немного поддержать, он ведь потерял свою девушку… Надеюсь, что удалось.
– Ага, ты так поддержишь, что потом хоть полотенцем сопли вытирай. Ладно, не обижайся, я же любя… Где ты теперь будешь жить?
– Где подешевле. Понимаешь, у меня тут некоторые проблемы… – он замялся. – В общем, я остался почти без денег. Ты не поможешь мне с работой, как обещала?
– Корыстный ты все-таки тип, Клод, – Адела состроила брезгливую гримасу. – Хоть все вокруг взлети на воздух, а ты будешь только о своем! Ладно, что с тобой поделаешь… Помогу. Вот побеседую на днях с Мавелсом, с Нихояном – и что-нибудь придумаем.
– Спасибо, – чувствуя себя бессовестной сволочью, пробормотал Клод и повернулся к нише доставки, в которой возник прозрачный контейнер с бутылкой виски.