Вы здесь

Страна Арманьяк. Бастард. Глава 5 (Александр Башибузук, 2015)

Глава 5

Покачивался в седле и рассматривал карту, которой меня снабдил Исаак. Позади меня следовал Тук, гордо восседая на своем коне и ведя в поводу кобылку, груженную нашими припасами и снаряжением.

Ну что же – едем в графство, или, как здесь сейчас говорят, кондадо Родез. Город Родез находится там же. Надеюсь, что еврей прав и мачеху везут именно туда. Очень надеюсь перехватить кавалькаду на половине пути. Конечно, это маловероятно, хотя кто его знает? Не могу судить о скорости передвижения по средневековым дорогам, я их даже пока в глаза не видел. Мы вообще еще из леса не выехали. Д’Артаньян у Дюма вроде быстро передвигался…

В общем, мысли ни о чем. Видно будет…

Тук на ходу пересчитал деньги, взятые нами трофеем. Оказалось тридцать два су и двадцать денье. И еще четыре обола. По нынешним временам совсем неплохо. А с учетом того, что мои собственные деньги пока не тронуты, даже отлично. В средствах ограничений нет, и есть еще полный мешочек золотых и серебряных безделушек. Я хотел поначалу заставить шотландца вернуть их хозяевам, но потом понял, что не стоит. Чересчур уж благородно…

Неплохо стычка прошла, очень полезно, и не только в материальном плане. Общение с Исааком много дало для моего понимания эпохи и немного сблизило меня с ней.

Самой схваткой я тоже остался доволен. Именно результатами, а не своими действиями. Бойцы из разбойников никакие, разве что их главарь посильнее, но посильнее только в физическом плане. Как боец тоже никакой. А вот действовал я медленно. Очень медленно… Придется сильно попотеть, возвращая свою прежнюю форму, «сломать» новое тело и научить всему заново. Не страшно, больше тренировок с практикой – и все будет в порядке… Ха… Если раньше не зарубят, конечно.

Тук вообще оказался бравым воякой – под стать своему прообразу. Стреляет хорошо и рубится неплохо. Хорошая находка. Так что не все так плохо, шансы на выживание в этой эпохе есть, главное – приложить к этим шансам еще немножко удачи. Ко двору пришлись бы знания… но их нет.

Забрезжили просветы в лесу, и скоро мы выбрались на неширокую грунтовую дорогу, на которой кое-где проглядывали замощенные тесаным камнем участки, очевидно еще римской работы.

И сразу я увидел местных обитателей, то есть население. Люди шли мелкими группками по дороге, таща свои скудные пожитки в руках и тележках. В основном женщины, дети и старики. Мужчин было совсем мало. Все грязные, оборванные и изможденные. Со следами побоев и насилия…

Да это жители Лектура спасаются от побоища… Точно, больше некому. Ювелир же рассказывал, что город практически сровняли с землей, а жителей почти всех истребили.

Люди проходили мимо меня и опасливо прижимались к обочине, снимая шапки и кланяясь… не хватало еще, чтобы кто-нибудь опознал меня, но выяснить обстановку все же следует…

– Ты… Да, ты.

Я указал рукой на молодого парнишку лет пятнадцати, с разбитым в кровь лицом и перевязанной рукой, которой он придерживал на плече корзину с пожитками. За его порванную блузу цеплялись два ребенка. Мальчик и девочка, возрастом лет по пять каждый.

– Приблизься.

– Да, господин. – Паренек низко поклонился и положил корзину на землю.

Детки спрятались за его спину.

– Откуда идешь?

– Из Лектура, господин. – Парню явно было больно, и он придерживал перевязанную руку другой рукой.

– Что сейчас там?

– Смерть… – мрачно сообщил парень. – Резня продолжается. Говорят, руа франков приказал убить всех.

– Значит, войска еще там?

– Ночью были еще там, а сейчас не знаю, господин…

Вот, собственно, все, что я хотел узнать. Посмотрел по сторонам и, увидев, что образовался промежуток между группами беженцев и рядом никого нет, нашарил в мошне несколько серебряных монет и отдал пареньку. Больше ничего, к сожалению, я сделать не могу, как бы ни хотел.

– Потрать эти деньги с умом… – бросил я изумленному беженцу и тронул поводья Родена.

Надо двигаться. Если повезет, то кортеж с мачехой отправится в путь только сегодня, и есть шансы где-нибудь его перехватить.

Проехали несколько лиг, коней не погоняли, они шли легкой рысью, быстрее пока смысла нет. Дорог в Родез несколько… Вот и гадай, по которой из них повезут мачеху. М-да… затея моя, несмотря на благородные задачи и все такое, попахивает идиотизмом все больше.

Время шло к обеду, и мы, съехав с дороги в лесок, остановились перекусить.

– Ваша милость… – Тук раскладывал припасы на походной скатерти. – Дозвольте поинтересоваться.

– Давай…

Настроения разговаривать у меня не было, но слуга на то и слуга, чтобы развлекать своего господина. Может, что интересное скажет…

– Куда мы едем, ваша милость?

– Тебе не все равно?

– Нет, конечно. – Шотландец бросил на меня взгляд, проверяя, не разозлил ли господина его дерзкий ответ.

– Почему, изъяснись, а то получишь в голову.

– Ну как… Судьба моя связана с вами. Куда ваша милость, туда и я. Даже если вы направляетесь в пекло. Но все же хотелось бы знать: туда ли? Я хотя бы приготовился.

– В пекло? – Я взял кусок мяса, критически осмотрел его и взял другой. – Нет, не в пекло. В Родез.

– Если я спрошу вашу милость, зачем мы туда направляемся, вы будете ругаться? – На лице шотландца промелькнула лукавая улыбка.

– Уже спросил. Все-таки надо тебя вздуть, бестия хитрая. Не знаю, что тебе ответить… пока не знаю. Возможно, придется драться. Будешь?

– Обязательно, ваша милость. Это приятнее, чем поклоны бить. Что может быть лучше, чем горячая схватка и кровь врага на клинке? – убежденно заявил шотландец.

– А умереть не боишься? – поинтересовался я.

Мне показалось, что Тук отвечал совершенно искренне.

– Нет… – Шотландец помотал головой. – Для мужчины смерть с оружием в руках почетна.

– А пекло?

– Мне место там гарантировано. Так что не стоит и трепыхаться.

– Не юродствуй. Все могут быть спасены… и вознесены… – Попытался вспомнить какие-нибудь цитаты из Библии – и не вспомнил, поэтому решил дальше не продолжать.

Тук не ответил, молча перекрестился, достал из переметной сумы небольшой бочонок и положил к еде.

– Что это?

– Это, ваша светлость, тот напиток, про который благочестивый аббат Виталь дю Фур сказал так. – Тук приосанился и продекламировал с научным видом: – «Если пить арманьяк умеренно, он обостряет ум, помогает вспомнить прошлое, веселит, продлевает молодость и заставляет отступить немощь; излечивает подагру и язву при употреблении внутрь, а раны – при наружном применении, уменьшает зубную боль. Робкому человеку полезно подержать арманьяк во рту – это развязывает язык и придает смелость». – Шотландец плеснул на донышко деревянного стаканчика темной жидкости и протянул мне: – Это жженое вино, аббат назвал его «арманьяком», мне разочек довелось допить остатки после нашего настоятеля: отличная штука, ваша милость, хоть и не имеет изящества благородного вина. Надо употреблять осторожно, ибо арманьяк крепок и очень коварен.

М-да… Арманьяк. В Гаскони же нахожусь, на родине этого славного напитка. Пивал, пивал… до сих пор дома в баре непочатая бутылка «Le Bas-Armagnac» стоит. Стоит… стояла… и не у меня уже точно… Людка квартиру к рукам приберет. Да и бог с ней. Уже не имеет никакого значения. У меня сейчас… гипотетически, конечно, парочка за́мков есть.

Взял стаканчик и осторожно попробовал… Тьфу ты… а я-то думал, что божий нектар сейчас вкушу. До настоящего арманьяка этому пойлу – как до Пекина в известной позиции. Грубый вкус… Нет, сходство с потомком прослеживается, но не то… Явно не то. Нет благородства. Видимо, с веками его производство отладили и отшлифовали, а пока… пока и так сойдет. Во всяком случае, пить можно… хотя бы в качестве антисептика.

М-да… разочарование…

– Ты где его нарыл?

– Ну так… из воза жидовского забрал… – Тук смутился. – Неча поганить благородные напитки нечистыми руками.

– Я тебе разрешал их грабить? – поинтересовался я.

Не-э-э… разброд и шатания надо пресекать в самом зародыше. Ты смотри… какая средневековая непосредственность.

– Нет, ваша милость… – Тук скорчил виноватую рожу.

– Ну и ладно… – решил вдруг смиловаться.

Все-таки парень для меня старался… да и не обеднеет от этого ювелир.

– В следующий раз спрашивай, что можно, а чего нельзя. Понял?

– Понял… – повеселел шотландец. – Тут это… Ваша милость… не мешало бы провианта добыть. Еды уже совсем мало, да и зерна для лошадок приобрести не мешает. Особенно для вашего жеребца, ему травки мало.

– И что ты предлагаешь? – Я отправил в рот последний кусок сыра.

А за ним пойдет ветчина с хлебом – и все… больше еды нет. В магазин сходить надо… тьфу ты, черт… ага, в супермаркет. Придурок! Неожиданно для себя разозлился… да и шоссы эти постоянно сползают… Дурацкая средневековая мода. Изловлю первого попавшегося портняжку и совершу прорыв в порточном деле, научу его шить нормальные штанцы.

– Надо к постоялому двору выдвигаться, там все и купим, – пояснил Тук. – Он обязательно должен стоять на этой дороге. По ней же паломники постоянно ходят… Эх, если бы вы знали, какие паштеты тут делают…

– Тук, ты осел. Это моя земля, и я знаю, что здесь делают, а чего – нет!.. – заорал я, пытаясь отвязать гульфик.

Приспичило, как назло, в кустики сходить, а шнурки… да что же это такое…

– Ой… Ваша милость… Я запамятовал… – Шотландец побледнел, понимая, какой упорол косяк.

– Фу-у-у… – Наконец справился с завязками и уже из кустов свирепо, совсем по-петровски, у Толстого же читал… рявкнул: – Смел ты стал, собака, смотри: три шкуры спущу, сволочь! Собирайся, поедем к чертову постоялому двору. И только попробуй сейчас что-нибудь вякнуть, скотина!

Из кустов вышел уже немного подобревшим. Это был не я… Я довольно милый, добрый и толерантный человек: так мне, по крайней мере, все в глаза говорили, а того, что за спиной вякали, я из принципа не замечал. Это во мне бастард шалит, и Средневековье отпечаток накладывает… Да, хорошо сказал. Именно Средневековье.

Тук моментально все собрал, и мы двинулись дальше по направлению к Лектуру.

Дорога была совершенно пустынной, только разок мимо протопали босыми пятками четыре мужика в белых балахонах с нашитыми на них раковинами, похожими на эмблему «Шелл». Паломники… кто еще так изгаляться будет. Спасения ищут. М-да… Просящий да обрящет… Кто ищет, тот всегда найдет. В том числе и неприятности на свою голову. Вот как я, например.

С правой стороны началась довольно высокая протяженная возвышенность, на склонах которой рос виноград, а дальше пошли грушевые и яблочные сады. Культурненько так. Все ухоженное.

– Тук, ты что молчишь? Рассказывай. – Мне надоело ехать молча.

– Что рассказывать-то, ваша милость? – буркнул шотландец, все еще дуясь на мою немотивированную агрессию в его сторону.

Это если в духе двадцать первого века сказать, а по меркам окружающей эпохи по-другому будет звучать. Как бы правильнее сформулировать… ага… дуясь на мое справедливое желание проявить право господина на наказание своего слуги. Да, именно так.

– Какие у вас девки в Шотландии? Дают?

– Ну, какие дают, а за каких и голову могут срубить, – оживился Тук. – Эх, девок бы…

– Это да… – согласился я, прислушавшись к своему организму.

– А вот вы знаете, ваша милость, какой у нас национальный символ?

– Чего? Чертополох, кажется… или юбки ваши?

– Не юбки, а килты, ваша милость. Попробуйте по горам в шоссах побегать, враз «юбку» оденете. Да, чертополох. А знаете почему?

– А хрен вас, шотландцев, поймет. Напихали полный зад колючек врагам в древности или вам напихали?

– Не-э-э… – хохотнул шотландец. – Как-то спустились шотландцы с гор встретить людей еловых лесов на побережье, но пока добирались, устали, да и пива перебрали. Решили стать на ночлег, а с утра уже разобраться с врагами. Но ночью враги, сняв обувь, решили тихо подкрасться, и один из них наступил на чертополох. Завопил. Предки проснулись и наваляли незваным гостям по первое число. С тех пор у нас чертополох называют «the Guardian».

– Кто такие люди еловых лесов?

– Северяне. Даны. Предки с ними не ладили… Ваша милость, стойте… – Тук пришпорил свою лошадь и выскочил вперед, прикрывая меня. – Там кто-то есть…

За поворотом стояло несколько телег, валялись трупы лошадей и людей.

А еще – несколько воинов сноровисто обыскивали мертвецов и имущество. Это были не разбойники, а вполне строевые солдаты, и их было много, человек двадцать. Рядом с ними расположились несколько всадников, в грабеже они участия не принимали, только что-то повелительно покрикивали.

– Это вольные лучники руа франков, – встревоженно сообщил Тук, – они нас уже заметили. Попробуем скрыться?

– Не суетись… Едем, как ехали, и помалкивай. – Я направил жеребца в сторону всадников.

А что мне еще оставалось делать? Щит со своим гербом я спрятал, так что буду косить под Сегюра. Уйти уже не успеем, лучники быстро ежиков из нас понаделают. Наслышан… Да и не к лицу благородному кабальеро непонятно кому тылы показывать. Это не бастард во мне говорит, это я сам в полной памяти и сознании заявляю. Или не в сознании…

Рассмотрел солдат. Точно лучники. Кожаные короткие штаны, доспехи тоже почти у всех кожаные, железные шлемы, похожие на перевернутую суповую миску, короткие широкие мечи, больше похожие на большие ножи. Длинные луки и колчаны. И не двадцать их, а гораздо больше – чуть подальше еще группа стоит. А вот всадники больше похожи на кабальеро. По крайней мере, один из них, сидевший на мощной вороной лошади в защитном снаряжении, облаченный в полный миланский доспех и шлем-армет. Остальные сидели на лошадках помельче, да и одеты не так пышно, в основном в хауберки. Свита, скорее всего.

Один из свиты, заметив нас, выкрикнул короткую команду. Лучники мгновенно бросили мародерствовать и выстроились в ряд.

Рассмотрел на щите у кабальеро герб. На желтом фоне – синий лев с красными когтями, ставший на дыбы… темный лес для меня; а вот на синей котте – золотые лилии, это уже знакомо. Тотемы Луи.

Кабальеро дождался, пока мы подъедем, и, тронув шпорами коня, заставил его сделать несколько шажков нам навстречу.

– Виконт де Граммон, лейтенант вольных стрелков его величества, – представился он, подняв забрало шлема. – С кем имею честь беседовать?

– Шевалье де Сегюр, – представился я в свою очередь.

– Ваша милость… – склонил шлем в приветствии де Граммон.

– Ваша милость… – ответил я тем же.

– Позвольте поинтересоваться целью вашей поездки. – Голос де Граммона немного смягчился.

На долю секунды задумался, а не пора ли мне бить его перчаткой по морде за дерзостные вопросы, и пришел к выводу, что нет. Не пора. Соотношение один к пятидесяти не способствует излишнему проявлению гордыни, и все такое.

– Следую в Арагон исполнить обет свой.

– Я не сомневаюсь, что цель вашего обета – истребление богомерзких мавров, – оживился мой собеседник, и я заметил, что, несмотря на габариты, виконт еще очень молод. Вон бородка-то – как у телушки на…

– Позвольте сохранить мой обет в тайне, виконт, однако замечу: он направлен на прославление и укрепление христианской веры, а также прославление моей дамы сердца, – завернул я в ответ, согласно своим представлением о рыцарстве, естественно почерпнутым из книг и своей фантазии.

– О-о-о… не сомневаюсь, вы покроете свое имя славой, – пылко ответил де Граммон. – Однако почему же вы не называете имя своей дамы?

– В этом и заключается мой обет… – вежливо выкрутился я.

Как просто: обет – и все… хоть кол на голове теши. Наивные люди…

Виконт оживился еще более и стукнул себя по правому плечу, на котором был закреплен дурацкий бант с лентами серебряного и желтого цветов:

– Шевалье де Сегюр, моей дамой сердца является графиня Аделаида де Шато-Рено, самая благочестивая и прекрасная дама на этом свете. Не согласитесь ли вы засвидетельствовать это прилюдно и громогласно?

М-да… Кино и немцы… Ну кто меня за язык тянул приплетать даму? Так засвидетельствовал бы – и до свидания. Нет же… ляпнул. Теперь признаю – и заплюют. Собственный слуга в спину тыкать пальцем будет.

К виконту приблизился немолодой дядька с пышными усами, торчавшими из хауберка, и что-то тихонько шепнул. Отговаривает, что ли?

Не… Не получилось.

Де Граммон, не глядя, отмахнулся и уставился на меня.

Мужик еще раз шепнул и, не дождавшись ответа, покачивая головой и бормоча что-то, отъехал в сторону.

– Я не могу признать графиню Аделаиду де Шато-Рено самой прекрасной и благочестивой дамой, так как моя дама сердца обладает этими достоинствами превыше всех остальных… – наконец выдавил из себя и услышал, как восхищенно охнул Тук за моей спиной.

– В таком случае… – обрадовался де Граммон. – В таком случае, истину определит поединок.

М-да… Молодому балбесу не терпится с кем-нибудь подраться… а еще лейтенант лучников его величества руа франков Луи XI… Тьфу… Вот как это называется? Третий день как в этой эпохе, а уже четырех жмуров на свой счет записал… и вот пятый намечается. Увы мне, увы…

– В таком случае истину определит поединок, – обреченно согласился я. – Выбираю поединок на мечах без щитов.

– В каком смысле – «без щитов»? – озадачился де Граммон.

– Согласно новомодным правилам поединков, принятым в среде благородных кабальеро, вызываемый выбирает оружие, на котором предстоит сражаться, – охотно подсказал я.

Вот никак мне не улыбается пыряться копьями на лошадях. Не умею я, да и копий этих у меня нет. Чертов бастард, когда улепетывал из Лектура, посеял их где-то. И слава богу; а щит вообще для меня зло…

– Ну… это, наверное, самые последние правила… – даже покраснел де Граммон, – я не имел возможности к ним приобщиться. Все на войне да на войне…

– Я в любом случае уверен в вашем благородстве, виконт, – блеснул я куртуазностью. – Но что это мы? Давайте сражаться.

Выбрали в стороне от дороги ровную полянку. С лучниками на дороге остались сержанты, а Граммон с пажом, оруженосцем и тем самым усатым дядькой, как и я с Туком, стали готовиться к поединку.

Граммон спешился и потянул из седельных ножен здоровенный полуторный фламберг. В своем полном миланском доспехе и с этой «пилой» в руке он выглядел эпически.

Я сначала напялил шлем на голову, но потом плюнул, снял и отдал его Туку, вылупившему на меня удивленные глаза. Вот как ему объяснить, что я, кроме мотоциклетных, никаких шлемов сроду не надевал.

Де Граммон, разминаясь, выписывал фламбергом вольты с такой скоростью, что по поляне ветерок шелестел. Увидев меня с эспадой в руках и без шлема, ехидненько улыбнулся, но смолчал, куртуазничать не стал. А его спутник вообще ухмыльнулся во всю свою усатую рожу.

Ну ладно, господа, небось уже имущество мое оглядываете? Посмотрим… Хотя мечом парень впечатляюще машет…

– Ну что, приступим? – заявил лейтенант в нетерпении срубить мне голову или чего там еще.

– Приступим… – Я внимательно осматривал доспех де Граммона в поисках уязвимых мест и никак не находил. Куда ж тебя пырнуть, салабон: под мышку, что ли…

– Э-э-х… – Лейтенант не стал тратить время на лишние разговоры, мгновенно сорвал дистанцию и рубанул фламбергом сверху вниз, на полпути переведя удар в диагональ.

Ого… вот это скорость! Я едва успел отскочить и достать его кончиком эспады по забралу. Впрочем, без особого успеха. Сталь звякнула о сталь, даже искра проскочила, но на лейтенанта это не оказало ровно никакого воздействия. Он рыкнул и рубанул меня по коленям.

Молясь, чтобы клинок выдержал, вскользь отпарировал удар эспадой, сбив его меч так, что фламберг врезался в землю, и от души рубанул в щель между шлемом и горжетом, а потом, подскочив, еще два раза ткнул дагой, целясь в шов на кирасе…

Однако! Эспада попала, куда целился, но удар, не пробив броню, только заставил лейтенанта покачнуться. А вот дагой я просто не попал. Навыка-то почти нет…

Де Граммон заревел, выпрямился и вслепую наотмашь махнул фламбергом, едва не снеся мне голову.

– Nu, kapets tebye, salabon!.. – разозлившись, рявкнул я по-русски.

Чуть не срубил мне башку, поганец…

Пользуясь тем, что фламберг от размашистого удара увело в сторону, в расхлест три раза рубанул по шлему резвого виконта, сплющив забрало и вмяв верхнюю часть внутрь вместе с плюмажем, и вдобавок сделал еще одну вмятину сбоку, в районе уха.

Удары раздались звонко, де Граммон выронил фламберг из рук, шлепнулся на колени, потом ничком повалился на траву.

Так… Дело сделано, а что дальше? Вроде у меня для таких целей «свинокол» граненый есть… Только что-то не хочется виконта добивать…

Дядька с усами встревоженно вскрикнул, очевидно, усмотрев на моем лице кровожадные намерения, но с места не сдвинулся.

Нет, не буду добивать. Даже если не захочет сдаваться, не буду. Неплохой парень. Не грубил…

Подошел к телу и попытался поднять забрало… Хрен там, заклинило намертво, но крови не видно; значит, живой. Подоспели оруженосец с усатым, и общими усилиями мы наконец-то стянули железный горшок и подшлемник с головы виконта.

Де Граммон оказался целехоньким, если не считать здоровенной шишки, на глазах вспухающей на лбу.

Оруженосец брызнул водой ему в лицо, и парень, замычав, очнулся, поводя вокруг ошеломленными глазами.

– Виконт де Граммон, вы побеждены, но так как я, согласно данному обету, не могу объявить вам имя своей дамы сердца, освобождаю вас от признания ее исключительных добродетели и красоты… – вывел я формулу, самому себе не очень понятную.

Ну а как… Еще начнет кобениться, и придется во исполнение традиций рыцарских приколоть его. Дикие люди, однако… Средневековье, ёптыть…

Лейтенант тоже не совсем понял, что я сказал, но очумело кивнул головой.

Рядом облегченно вздохнул усатый, и они вместе с оруженосцем и пажом утащили парня в сторону, где стали его разоблачать и всячески хлопотать, приводя окончательно в чувство.

– Ваша милость… это было… это было!.. – раскудахтался Тук, помогая мне присесть на попону.

Устал я… вроде ничего особо изнурительного не произошло, а ноги дрожат и дыхалка сбилась… не мое тело, не мое… тренироваться еще и тренироваться.

– Позвольте представиться. Шевалье Рауль де Люмьер, – подошел ко мне усатый мужик. – Виконт де Граммон уполномочил меня провести переговоры о выкупе его доспехов, оружия и коня.

– Какие ваши предложения? – У меня не было особого желания торговаться.

Хотелось свалить как можно подальше, и побыстрее. Мало ли что у них на уме: сейчас кликнут лучников, и поедешь в Бастилию за надругательство над королевским лейтенантом. А там и плаха недалеко.

А с другой стороны…

Поединок был – был.

Я победил – победил.

Отказываться от трофеев – значит полностью выйти из образа. Сомневаюсь, что бастард поступил бы подобным образом.

– Десять золотых франков, – озвучил цену усатый и слегка смутился.

Сколько? Кажется, меня хотят обмануть? Промолчал и только удивленно приподнял правую бровь.

– Десять франков и десять су, – решительно рубанул ладонью усатый.

– Вы это серьезно, шевалье? – протянул я, всматриваясь в усы собеседнику.

Я, конечно, в ценах пока не очень соображаю… скажем даже – совсем не разбираюсь, но совершенно ясно, что меня хотят самым наглым образом надуть. Нехорошо… а еще кабальеро.

Усатый смутился. Он уже скинул кольчужный капюшон, и на усатой роже хорошо просматривались черты продувной бестии.

– Десять франков, десять су – и мы можем предложить вам некоторые ценные вещи в счет погашения долга, – внес он существенную поправку.

Это уже лучше, а если немного поиграть с рыцарским гонором…

– Шевалье, как бы вам сказать… Спорили мы с виконтом о достоинствах наших дам сердца, поэтому я не хочу осквернить благородный поединок низменной торговлей. Я могу принять любую сумму без обсуждения.

Тут уже вмешался сам де Граммон. Приковылял и заявил, что он не может принять от меня такой щедрый подарок. Поединок был, он проиграл и теперь должен передать в мое распоряжение коня, доспехи и оружие. Или выкупить их у меня. Так было, будет, и вообще шевалье де Сегюр, то есть я, может своей неоправданной щедростью оскорбить виконта де Граммона.

– Ни в коем случае, виконт. Но…

– Жюль де Граммон всегда платит свои долги! – надменно рявкнул лейтенант и подозвал своего пажа: – Робер, бегом в обоз за моими вещами!

– Хорошо, ваша милость… – Паж испарился в мгновение ока, и через несколько минут вернулся с крепкой лошадкой, нагруженной вьюками.

На поляне расстелили ковер, бросили несколько подушек. Паж Жюля притащил бурдюк с вином, кубки, нарезал на блюде копченый окорок и сыр. Лейтенант и его усатый спутник расположились напротив меня, его окружение – в стороне, а Тук – позади меня.

Вот это другое дело. Процесс стал меня захватывать, торговаться я люблю: наверное, в бабушку пошел. Она, пока продавцов на рынке до слез не доводила, не успокаивалась.

Рауль де Люмьер, тот самый усатый, первым взял слово:

– Я думаю, шевалье, нам стоит для начала определить полную стоимость имущества, положенного вам, согласно правилам проведения поединков.

Я вежливо кивнул, соглашаясь с ним. Послушаем.

– Мы оцениваем имущество в триста турских ливров, – важно заявил Люмьер. – В эту цену входят дестриер, боевой доспех для коня, полный боевой доспех виконта и оружие, находившееся при нем и при коне во время поединка. То есть фламберг, секира, кинжал, мизирекорд, тройной моргенштерн на короткой ручке и арбалет.

Я сразу не ответил, изображая раздумье. Изображал для шевалье и виконта, а сам лихорадочно пытался сообразить: что такое турский ливр? Вот не сталкивался я еще с такой монетой. С конскими франками, су, денье, оболами – да. А с турским ливром – нет. Вся эта груда железа с конем в придачу должна стоить по нынешним временам достаточно много. Но сколько? Твою же кобылу в дышло… Ну что мне стоило в историки пойти…

Вдруг я услышал, как сидевший позади меня Тук пробормотал:

– Хорошая цена…

Усатый тоже услышал его слова и поинтересовался:

– Просветите, пожалуйста, нас, шевалье, в каком статусе находится ваш спутник. Имеет ли он право участвовать в нашем разговоре?

– Уильям Логан из клана Логанов, лэрд Шотландии. Выступает в статусе моего эскудеро и готовится к посвящению в сан кабальеро. – Я грозно уставился на усатого, выпалив эту тираду с незнакомыми мне терминами… ага, бастард подсказал. – К тому же, шевалье, он не участвует в разговоре, а оказывает необходимую помощь мне, согласно вассальному долгу. Вы против этого, шевалье? В таком случае…

– Нет проблем, шевалье, – поспешил заявить усатый, – это ваше право. Ну так как, вы согласны с ценой?

– Согласен, – важно кивнул я.

– По праву победителя вы можете потребовать вышеперечисленные предметы или согласиться на компенсацию деньгами либо иными ценными предметами, – заученно произнес усатый. И горестно вздохнул.

Ага… приходилось тебе уже торговаться… или де Граммон успел до меня на кого-то нарваться, либо тебя самого приголубили. Ну что ж… Доспех и конь знатные, но раздевать лейтенанта королевских лучников чревато непредсказуемыми последствиями. Де Граммон и де Люмьер, конечно, благородные кабальеро, возражать не будут, но и, скорее всего, ничего не заметят, когда лучники, пылая справедливым гневом за обиду, нанесенную их командиру, сделают из нас ежиков.

– Насколько я понимаю, вы не располагаете вышеназванной суммой. Поэтому я соглашаюсь на компенсацию иными предметами, – сделал я свой ход.

– Отлично. Для начала получите десять франков и десять су, – Люмьер выложил на ковер монеты, – а в качестве разницы виконт может предложить вам следующее…

Паж распаковал вьюки и разложил вещи на ковре.

Ого… Много всего. Мое внимание сразу привлекла эспада, лежавшая поверх остального добра. Красивое оружие. Ножны украшены червленым серебром, без аляповатости, в меру. Чувствуется вкус у мастера.

Эфес сложный, корзинчатый, витые дуги переплетаются, хорошо закрывая руку и образуя своеобразный узор, стилизованный под растительный. Навершие отлито в форме головы льва с изумрудными глазами. Стильная эспада, черт подери…

Потянул клинок из ножен… Да он в форме фламберга выкован! Изгиб волны не ярко выражен, мешать скользящему парированию не будет, и вместе с тем – рубящие удары таким клинком наносят ужасные, долго не заживающие раны. Тут все дело в заточке, она двойная, что-то наподобие пилы. Клинок подлинней моего будет, а весит ненамного больше…

– Эта эспада работы мастера из германского Золингена, – пояснил де Граммон. – Дорогая вещь, рубит доспех как масло. Мне ее подарил сам руа Луи.

– Не знаю… легковата, – изобразил я сомнение, хотя уже решил, что клинок не отдам. – Во сколько вы ее оцениваете?

– Мы оцениваем ее в двадцать турских ливров… – поспешил де Граммон, заставив поморщиться усатого.

Я посмотрел на лейтенанта. Простодушное лицо, совсем молодой, а хитрить пытается…

– Виконт, я пойму, если вы оцените в эту сумму ваш полуторный фламберг. А это игрушка…

– Секретом производства стали, из которой сделана эта игрушка, владеет всего один мастер на всю Германию. Это же работа самого Амбруаза Ройтенберга. Посмотрите, шевалье, на орнамент на клинке, – возмутился Люмьер. – Так больше никто не украшает. Ей цена двадцать пять ливров, не меньше.

Клинок матового серо-синеватого цвета был покрыт узором из переплетающихся виноградных лоз…

Я посмотрел на лейтенанта:

– Так сколько?

– Я уже оценил ее в два десятка… – буркнул де Граммон, не смотря на де Люмьера. – Пускай так и будет.

Продешевил лейтенант. Ну, извини, никто тебя за язык не тянул.

– Согласен. – Я передал клинок Туку.

Взял с ковра небольшой металлический баклер. Всего сантиметров тридцать в диаметре. Такие, насколько я помню, кулачковыми щитами еще называли.

– Работа английских мастеров. К нему еще прилагается вставной шип, – опять не удержался де Граммон, но цену предусмотрительно не назвал.

Красивый щит. Накладки узорные, из бронзы, кажется. И самое главное – не тяжелый. Припоминаю, что еще до того как даги перестали быть оружием простолюдинов, существовал специальный благородный стиль фехтования, который так и назывался: «Эспада и баклер».

Вещь нужная. Мой тарч тяжелый, с ним управляться еще учиться надо, а если случится… не дай бог, конечно, против нескольких противников рубиться, совсем без щита не обойтись.

Я вопросительно посмотрел на усатого, понимая, что именно он назовет цену, и не ошибся.

– Ливр, – озвучил сумму Люмьер. – Большая редкость. Сейчас таких уже не делают. Сами понимаете, шевалье, мы предлагаем его только из большого уважения к вам.

– Очень признателен… – кивнул я. – Пусть будет так.

Стоит минимум треть заявленной суммы. Да и ладно. Вещь нужная, тем более что неизвестно, когда я еще получу возможность пополнить свой арсенал. Пускай считают, что надули. Еще себя кабальеро называют. Цыгане…

Следующим лотом шел походный поставец серебряной посуды удивительно тонкой работы, на четыре персоны, в маленьком чемоданчике из тисненой кожи. Не знаю, как здесь, а в современности этот набор достоин стоять на королевских столах… или у олигархов, что равноценно, если даже не престижнее. Нынче, то есть в будущем, короли измельчали-то, не чета нынешним… Тьфу ты… совсем запутался. Будущее – прошлое. Короче, поставец богатый. Как раз мне к лицу. Люмьер и Граммон заломили за него целых двадцать пять ливров, мотивируя тем, что это работа известных турских ювелиров, и одного серебра в нем пять фунтов. Опять где-то соврали…

– Да зачем он мне? Я привык жить по-походному. Эта роскошь расслабляет…

– Не скажите, шевалье. Мы сами привыкли к походному быту, однако бывают случаи, когда требуется соответствовать своему положению. Вам этот набор как раз подойдет, – попробовал польстить мне Люмьер.

– Ну, раз вы так считаете… – с сомнением повертел поставец в руках. – Двадцать ливров, говорите…

– Двадцать пять, красная цена – двадцать пять. Но вам отдадим за двадцать три, – заспешил Люмьер и, пока я не передумал, сунул мне в руки еще и большой кубок. – Венецианская работа. Таким не стыдно салютовать за столом у лиц царственной крови, и всего за пять ливров.

Тьфу ты… Торгаш какой-то, а не кабальеро. А где благородство и куртуазность?.. Нет, в книгах вас гораздо благороднее описывают.

Кубок как кубок. На литр, если не больше. Тоже серебряный, с вставками из эмали, расписанными сценками псовой охоты. Грубо обработанные гранаты по ободкам. Тяжелый. Ладно, берем. Тука-то посудой я обеспечил, да еще римской, раритетной даже в Средневековье, а сам из бурдюка винище хлещу. Вот теперь все как положено.

– Три… и только из большого уважения к вам, – назвал я свою цену.

Де Граммон вознамерился что-то сказать, но Люмьер его опередил:

– Три и десять солей.

Вот зараза… торгаш, чистый торгаш, а не кабальеро.

– По рукам, и еще бурдюк этого замечательного вина. – Я отпил из кубка. – Кстати, откуда оно?

– Из Коньяка, – объяснил де Граммон, повергнув меня в изумление. – Сорт винограда называется Финь-Шампань.

Вот так… Шампань из Коньяка. Идет вразрез с моими знаниями – хотя все правильно. Коньяк еще не изобрели. Арманьяк есть, а коньяка еще нет. А Финь-Шампань – это тот сорт винограда, из которого коньяк и будут делать. Все равно вино замечательное. В меру терпкое, с легкой игристостью. Куда там современной порошковой бурде.

– Вы получите вино, шевалье, – не смотря на кислую рожу де Люмьера, заявил де Граммон. – Я хочу вам предложить вещь для истинных ценителей.

– Вы меня заинтриговали, виконт.

Лейтенант кивнул пажу, и тот развернул небольшой сверток.

Шахматы… Черт подери, шахматы. Открыл резную шкатулку из сладко пахнущего сандалового дерева и взял в руку фигурку из нефрита. Искусно вырезанный бородатый мужик в митре и мантии. Ферзь? А это его оппонент из слоновой кости. Крепостная башня… Это тура. А вот мужик в короне сидит на троне со скипетром в руках – король. Кони есть, а слонов что-то не вижу. Вот пешки в виде пеших воинов в конических шлемах, кольчугах, с мечами и щитами. Шахматная доска не складывается, стоит на золотых ножках в виде львиных лап. Квадраты из эбенового дерева и белой кости… по рантам инкрустации из золотых и серебряных пластинок…

– Сколько? – сам по себе вырвался вопрос.

Я хочу обладать этими шахматами, пускай даже они покроют весь долг де Граммона.

– Три… – начал лейтенант, но его перебил Люмьер.

– Пятьдесят ливров, шевалье, – непреклонно заявил он.

– Сколько? – в изумлении переспросил я. – Это же цена отличного курсе.

– Они стоят того. Их делали в Милане, на заказ для Филиппа III Бургундского, а он проиграл их в кости моему отцу, – надувшись, заявил виконт.

Врет, собака… так… пятьдесят… да я еще даже на сотню не набрал. Беру, не торгуясь, добра еще много… компенсирую.

– Хорошо, – согласился я, вызвав кучу положительных эмоций на лицах шевалье и виконта.

Не удержался и поубавил им радости:

– В придачу к шахматам пойдут четыре мешка фуража моим лошадям и вот эта сумочка.

Я выудил из кучи вещей мужскую поясную сумку, расшитую золотом и жемчугом.

Особо радости я не убавил; похоже, они все-таки надули меня порядочно. Да и ладно. Все равно в прибыли.

– Посмотрите на этот арбалет, шевалье. С пятидесяти шагов пробивает насквозь человека в полном доспехе. – Люмьер подал мне арбалет. – Немецкая работа. Всего три ливра.

Арбалет как арбалет. Тетива взводится реечным коловоротом. Вся деревянная часть вырезана из светлого дерева в форме какого-то мифического чудища. Прикладом служит свернутый в дугу его хвост. Дуги металлические, с золотой гравировкой. По ложу костяные резные накладки. Можно вешать за специальный крюк, как к поясу, так и к седлу. Чуть меньше и легче моего. А он мне нужен?

Подставил свой кубок пажу, дождался, пока он его наполнил, отпил и передал арбалет и тул с болтами Туку. Пригодится. Шотландец будет таскать мой, а я – этот. Подучиться стрелять бы из него не помешало.

Дальше виконт выставил шлем-салад со сдвижным забралом и как бонус – три павлиньих пера на плюмаж. Не знаю, чего ему было больше жалко: шлема или перьев, но рожа при этом была довольно скорбная.

Шлем вместе с перьями забрал за семь ливров. Переплатил, конечно, безбожно, но мне он показался более удобным, чем мой барбют, по размеру пришелся впору, да и к моему готическому доспеху по цвету и стилю подходит. А перья на плюмаже – вообще отпад. Кстати, снимаются, можно менять на другие.

Беру и отдаю свой барбют Туку.

Следом в ход пошла глефа с изящным, хищной формы лезвием. По словам Люмьера – итальянской работы и тоже какого-то жутко знаменитого мастера.

Конец ознакомительного фрагмента.