Глава 3. Экспериментальная фабрика
Двадцать восемь лет назад от того дня, когда завхоз стоматологической клиники сбросил оземь тридцатисантиметровый презерватив с лобового стекла, по этой же самой улице и в это же время шла советская девушка Глаша.
Она высокого роста, с широкими бедрами, толстой русой косой, закинутой за узкие плечи. Деловой костюм цвета беж не в силах скрадывать аппетитную грудь, способную накормить сразу двоих розовощеких младенцев, свести с ума прожженного ловеласа. Приталенная юбка сидела на бедрах в обтяжку, оголяя колени. Но забраться выше колен, обласкать тонкую кожу, ниспадая к модельным туфелькам, мог только шалый ветерок.
Дивчина несла пухлый портфель из натуральной кожи, в котором с трудом поместился квартальный финансовый отчет крупного промышленного предприятия. Вообще, эту рослую и крепкую девушку притягивало ко всему крупному, основательному, необычному, что впоследствии обернулось чередой нелегких испытаний.
Чрезвычайная ответственность, привитая отцом-фронтовиком, превосходное экономическое образование, готовность и, главное, умение общие интересы переориентировать в собственные, – все эти составляющие успеха прямой дорожкой вывели и усадили на солидную для её возраста должность ведущего экономиста.
Финансовая наука, как известно, разумеет во всем точность, ясность, лаконичность. Каждая цифирка строго на своём месте и подтверждена соответствующим документом. Ревизорские проверки не дают расслабиться. Ошибки, отклонения в отчетности – в принципе недопустимы. Ревизоры, как правило, уходили от Глафиры с пустыми полями для замечаний. Всё нормы и формы соблюдаются, всё тютелька в тютельку, что на бумаге, то и в производстве.
А в жизни… В жизни так запутано, сложно и неоднозначно. Только что полчаса прождала Диму, чтобы вместе пойти в магазин для новобрачных, – и напрасно. Куда-то вновь запропастился. Через неделю свадьба, а белое платье для неё и строгий костюм для него до сих пор не куплены.
Может быть, права мама, трудившаяся методистом горсовета по марксистко-ленинскому воспитанию молодежи, что Глаша решилась на замужество исключительно вследствие высоких нравственных идеалов. Совсем не из боязни, что засиделась в девках, хотя годков ей под тридцать.
Паренька Диму знала с детства. Сначала получалось вроде бы складно: он и она отучились, он отслужил в армии, устроились на одно предприятие. Однако, не успев пройти все принятые в советском обществе виды ухаживаний, как случилось нечто непредвиденное, отчего паренек запил в горькую.
Вместо того чтобы сразу расстаться, Глаша сама подвела Диму к заключению брака – ведь она знала истинную причину погружения в алкоголь, и надеялась, что будучи с ним бок о бок, сможет вытащить из гибельной трясины.
Начиналось последнее десятилетие существования советской страны, ничто не предвещало её краха. По радио гремели победоносные и жизнеутверждающие песни: «Я люблю тебя жизнь», «Широка страна моя родная»…
На кухнях кто-то слушал «Голос Америки», тайно читал «Архипелаг Гулаг» и боготворил Александра Солженицына. Кто-то наслаждался фильмом «Эммануэль» и боготворил Сильвию Кристел. Слушали рок-музыку. Слушали Владимира Высоцкого. Миллионными тиражами выходили книги Генерального секретаря КПСС, окутанного тьмой анекдотов. Наращивался военный потенциал страны. И количество ядерных боеголовок, нацеленных на оплот частного уклада жизни и свободы, давно превысил критическую массу. Не хватало, разве что, маленькой икорки, чтобы случился предреченный Апокалипсис в ракетно-ядерном варианте.
Строились новые теории научной организации труда, и не было отбоя от энтузиастов, которые даже ценой жизни и здоровья готовы взяться за воплощение самых серьезных и глубоких идей, издавна мучивших мыслителей. Идей, что поворачивают мир.
В частности, новая интерпретация идеи сверхчеловека и сопряженная с ней проблема понимания времени и бесконечности обретала реальную форму.
Между тем, обычная человеческая жизнь, в которой воплощена многовековая (и такая простая, понятная и любимая большинством) идея семейного благополучия, продолжения рода, накопления материальных благ, следования традиции и церемониала, – текла устоявшимся чередом.
Один из волнующих церемониалов – бракосочетание, готов повториться в советском городе N, в такой-то энный раз. И пополнить советское общество новой плодотворной ячейкой.
Субботний день в городском ЗАГСе расписан по минутам. Несмотря на строго регламентированное время для каждой пары брачующихся, администратору (представителю власти) удавалось для всех новобрачных сохранить теплоту, искренность и значимость гражданского обряда бракосочетания. Над зданием ЗАГСА реял красный флаг и слово «венчание» считалось предрассудком. Церковные Храмы по большей части превращены либо в музеи атеизма, либо перестроены в объекты социально-бытового назначения, либо разрушены.
Поэтому, понимая важность ритуала для среднестатистического гражданина великой советской державы, творились новые обряды и праздники. От стародавних традиций взята велеречивая торжественность с дозированным элементом сакральной тайны; добавлена светская пышность и блеск в искусной оплетке чисто советских радужных перспектив счастливых строителей светлого будущего. Того будущего, где нет места давним и коренным порокам человечества, где идея сверхчеловека воплощается в понятие «советский человек».
Легендарный летчик Александр Маресьев, лишившийся ног от ранения фашистских варваров, в короткий срок на костылях восстановил боеспособность, и на врачебной комиссии потребовал вернуть себя в строй победоносной Советской Армии. Героическое преодоление человеческой слабости объяснил просто: «Я же советский человек!» И этим многое объяснялось. Пока не наступил момент Х…
Алла, администратор ЗАГСА, – со вкусом одетая девушка, при ближайшем рассмотрении раскрывалась как очень зрелая женщина, возможно, и бойкая бабушка, – с явным воодушевлением творила театрализованное действие. Как чуткая коммуникабельная девушка-женщина, она легко воспринимала волны чудесного настроения, исходящие от новобрачных, вливая через эту волну вышколенную душевную теплоту. Умело поставленный церемониал раскрашивал начало супружеской жизни в глубокий радостный тон.
Роскошные платья красавиц-невест. Каждая в этот день ощущает принцессой, которую берет замуж сказочный принц. И не важно, что он и она, быть может, чуть не дотягивают до таковых на самом деле, но в воображении, в созданном ощущении любви, – они таковы. И последующие годы докажут это реально. В противном случае они придут сюда же, но с другого хода в серый невзрачный день. Придут за свидетельством о расторжении брака.
Глядя на светлые лица невест и женихов, Алла и поверить не могла, что такое может произойти. Бывают, конечно, странные случаи, как тот, что начал разворачиваться на её глазах.
В зал для торжественного бракосочетания под звуки вальса Мендельсона вошла очередная пара новобрачных, и вошла как-то не так, с нервными напряженными движениями.
Алла, вскользь глянув, оторопела. Её великолепная прическа примадонны, словно разом обсела в общипанный рыжий куст, слетела маска макияжа. Обуревало желание вырубить свет, вдавить аварийную кнопку тревоги.
Всё потому что невестой явилась дочка давней доброй знакомой – Глашенька, единственная дочь в семье, убереженная от пагубных поветрий современной жизни строгим пуританским воспитаниями с какой-то стародавней сентиментальностью и четкой советской направленностью.
На щеках светло-русой Глаши алел девственный румянец. Высокая грудь трепетно вздымалась от неровного дыхания, и тонкая белая ткань подчеркивала непорочность невесты. Кавалер, напротив, худ, высок и черняв, как смоль. Он и задавал ломаный ход свадебной процессии.
Алла, допустив минуту сомнения и протеста, сумела убрать личное из общественной миссии представителя исполнительной власти. Приступила к регистрации бракосочетания, впрочем, не спуская глаз с жениха. Ей как будто становилась понятной странность долговязого парня, без пяти минут супруга образцовой девушки. Жених пьян! Да, пьян! И пьян настолько, что вообще понимает ли, где находится и что происходит.
По правилам Алла могла бы прекратить церемонию, однако, установка на лакировку действительности сдерживали её, да и Глаша, похоже, расценивала состояние жениха как досадное недоразумение. На минуту администратор снова стала просто Аллой и спросила, переходя на шепот:
– Глашенька, ты в своём уме?
– В своём, тетя Алла. Всегда в своём, другого нет, – пролепетала невеста.
– Жених твой, не перепутал двери? Мы если и нальём, так фужер шампанского.
Алла, чуть покачивая головой и морща нос от гадливости, окинула презрительным взглядом наклюкавшегося парня.
– Стечение обстоятельств, – сказала в оправдание Глаша. Сомкнула плотно губы, не желая продолжать разговор.
– Ну и ну! Где родители?
– Они такого же мнения, как и вы. Но я же взрослая! Имею право самостоятельного выбора.
– Иметь имеешь, но каково родителям!? Выходить замуж за пьяницу…
– Зачем так сразу клеймить? Я его люблю. И он меня… – Глаша посмотрела на жениха. Он тут же закивал. – А с остальным мы справимся! Разберемся. Мы справимся, тетя Алла!
Глаша, коротко вздохнув, добавила, что было правдой лишь отчасти:
– Дима после ночной смены. Ночь не спал ни минутки. Вот и развезло от стопки с друзьями.
– Всё равно не понимаю. Ладно, воля твоя.
Процедура бракосочетания пошла обычным чередом. Алла спросила согласия брачующихся стать супругами и, не дождалась вразумительного ответа. За обоих отвечала Глаша. Жених в знак согласия мычал, словно глухонемой. Может быть, так оно и есть. «Намучается – прибежит за разводом. Только бы с детишками повременили». С такими мыслями администратор смотрела в упор на Глашу, механически повторяя слова:
– Учитывая ваше обоюдное согласие, которое вы выразили в присутствии свидетелей, близких и друзей, ваш брак регистрируется. И я прошу вас подойти к столу и подписями скрепить ваш семейный союз… Уважаемые новобрачные, с полным соответствием по советскому законодательству ваш брак зарегистрирован. И я торжественно объявляю вас мужем и женой! Поздравьте друг друга супружеским поцелуем… А теперь, уважаемые супруги, разрешите вручить вам ваш первый семейный документ – свидетельство о заключении вашего брака… Дорогие молодожены, сегодня у вас особенный день, вы вступили в семейный союз любви и верности. Отныне вы муж и жена, создатели новой семьи и продолжатели рода своего. В семейной жизни проявляйте больше заботы, доброты, терпения и уважения друг к другу. Не забывайте и о тех, кто вырастил вас и воспитал – ваших родителях. А я желаю вам счастья, удачи и благополучия.
Серебристая Луна разливала чудный свет. У приоткрытого окна в посеребрённом кресле, поджав под себя ноги, сидела обнаженная девушка, расплетала косу.
Густые волосы такие длинные, что касались кончиками нежной кожи бедер. Ниспадали шелковыми нитями на хрупкие плечи, легкими прикосновениями волновали грудь, которой не касались мужские руки.
В эту ночь в призрачном свете потустороннего сияния звездного неба больше теплых желтоватых тонов. Глаша и раньше подмечала, что чем ближе Луна, тем больше теплого света в ночных сумерках, чего порой не скажешь про близких…
Она полуобернулась – на широкой двуспальной кровати крепко спал тот, кто стал её мужем. Он спал с разинутым ртом, словно ему не хватало воздуха. Словно в его теле шла невидимая борьба с внедрившимися ядами и токсинами, и сон нужен лишь для этого. Ведь помимо алкоголя нареченный мужем пропитан каким-то странным веществом, что вызывало дрожь и озноб у неё самой.
Смрадный дух суженного перемешивался с тошнотворным ароматом распускающихся лилий – роскошный свадебный букет источал шокирующий пряной запах. Быть может, в стерильной чистоте воздуха испарения белоснежных цветов легким дурманом путали бы мысли новыми, неизъяснимыми ощущениями. Разбавляя смрад, цветы отвращали, мутили рассудок. Даже страшно смотреть на крепкие веточки лилий с белыми девственно чистыми цветками и крупными бутонами, готовых вот-вот раскрыться и выхлопнуть в комнату густой настой пряного удушья.
Глаша, чувствуя усилившуюся тошноту, вскочила, чтобы открыть настежь окно. Дотягиваясь до верхней защелки оконной створки, ощутила пристальный взгляд. Невеста, прикрывая наготу руками, повернусь.
– Какая же ты красивая! – прошептал Дима. Сел на край кровати. Обоими ладонями обхватил лицо, начал исступленно мять его, массировать, таким образом приводя себя в чувство. Глаша накинула легкий халатик, села рядышком.
– Я совершенно недостоин тебя, – сказал он с болью и отчаянием. – Не следовало нам жениться. Ты видишь, что со мной происходит. Это не временно так будет постоянно всегда на всю жизнь! Я калека-урод-прокаженный.
– Ты же не был таким! – ответила Глаша. – Всегда был нормальным и здоровым. Неужели нельзя вернуться к тому, первоначальному состоянию… Говорят, время лечит. Даже врачи говорят, что со временем любой организм находит защитные силы и восстанавливает утраченное… Надо чуть-чуть подождать. И всё вернётся.
Он помотал головой:
– Нет. К исходному не вернуться никогда. Что случилось не вычеркнуть. Заново не прожить. Понимаешь, назад не вернуться. Я уже не тот, что-то основное во мне поменялось.
– Все равно, необходимо разобраться, почему так получилось. Кто вообще несет ответственность за это… хотя бы для того, чтобы подобное не повторялось с другими, чтобы другой нормальный парень не терял в одночасье здоровье.
– Да никто не отвечает у нас, и никому не нужно правильное разбирательство. Наоборот, хотят скрыть и замутить.
– Пожалуйста, Дима, не будь таким категоричным.
Глаша слегка прикоснулась к нему, положила руку на плечи в надежде обнять. Он тут же дернулся, лицо искривилось от боли. На Диму, точно вместо кожи, надет специальный хлопчатобумажный костюм, который меняли каждый день и поверх которого одевались рубашка и брюки. Нательный костюм к концу дня сплошь покрывался кроваво-бурыми спекшимися пятнами.
– Снова необходимо обработать тело, – сказала девушка. – А ты говоришь, зачем женился?! Как бы сейчас один смог переодеться?
– Разве для этого женятся?
– И для этого тоже. – Глаша принесла дезинфицирующую жидкость. Тампоном стала отмачивать кроваво-бурые пятна на поддевочной рубашке-костюме.
С четверть часа продолжалась эта процедура, после чего Глаша с величайшей аккуратностью сняла рубашку с новобрачного. Состраданием осветилось её лицо: всё тело, представшее взору, покрыто кровоточащими язвами. Кожи словно и не было, а где оставались чистые островки природного кожного покрытия – взбугрилась сетка назревающих ран, запекшиеся багровые подтеки телесной влаги. Та же устрашающая картина открылась и ниже оголенного торса.
Дима застыдился, как обнаженности тела, так и ужасающему недугу. Что это: проказа, ожог, экзема? Вся беда в том, что и врачи однозначно не могли ответить.
Ночная фея Глаша, обратившаяся в невольную сестру милосердия в полупрозрачной ночной сорочке, вынула из переносной аптечки специальную тюбик и плавными движениями чутких пальцев стала покрывать успокаивающим бальзамом сочащиеся язвы и трескавшиеся коросточки.
Дима застыл в блаженстве. Это для него сейчас подлинный кайф – сладостное ощущение освобождения от боли. Лицо его разгладилось, засияло покоем и счастьем. А Глаша, глядя на него, также проникалось теплым и светлым чувством. Оказывается как это сладостно – умиротворять душеные смуты, утишать физическую боль!
Вскоре всё тело новобрачного своеобразно обласкано непорочной женой, оставшейся в девственном неведении о натуральном физическом соитии, сочленяющих гениталии в каком-то апофеозе сексуального возбуждения.
Диме совсем не хотелось ложиться, и тем более оглушить боль водкой. Ведь боли уже нет. Есть добрый ангел – жена. «Ангел Божий, хранитель мой земной на сохранение мне от небес данный…..» – так когда-то шептала бабушка, осеняя себя крестным знамением. И теперь эти обрывочные строки всплывали в памяти.
Дима боком прижался к женушке. Головы их склонились друг к другу. В окне продолжала сиять Луна, посеребрив облака и комнату с пустой двуспальной кроватью, на краю которой объятые сном сидели новобрачные.
Сидели как на краю большой беды или на краю подлинного счастья.
***
Глаша не понимала, отчего открылись её глаза: от солнечных лучей, скользнувших по розовому личику, или от настойчивого стука в дверь. И то и другое пробуждало иное состояние, – своеобразное напряжение души, которой надлежит либо умиляться красоте и волшебству чистых мгновений природы, либо впускать в дом, равно в себя, кусок другой жизни.
Недоумевая внезапному вторжению в благостный сон, девственная жена осторожно выскользнула из бокового контакта с мужниным плечом, поспешила открыть дверь, в надежде, что это очередное недоразумение, из чреды валом грянувших нестыковок и бед.
На пороге стоял Иван Львович с улыбкой во весь рот, с букетом лилий (опять лилии!) и солидным портфелем, набитым закуской. Так сказать, всё необходимое для праздника души строителя коммунизма имел при себе. Требовался только стол и не менее одного товарища (собутыльника).
Нежданный гость – упитанный рослый дядька с покатым черепом, начинающим успешно лысеть, и ранним животом. Ладони рук и ступни ног несоразмерно малы, словно вся сила была в хорошо поставленном голосе, в умении говорить без умолку, подобно прорабу из культового советского фильма «Приключения Шурика».
– Привет молодоженам от партийной организации фабрики. Вчера не смог присутствовать на торжественном бракосочетании: дела-дела, производство превыше всего… Нам Партия цель указала, и Ленин великий нам путь осветил… – разразился тирадой Иван Львович.
Глаша, стоя рядом с ним, словно тотчас оказалась на производственной площадке. Шум, гвалт, вой, грохот, чумазые рабочие, снующие мастера, вспышки света. Когда она по служебной надобности перемещалась на территорию фабрики, не покидало ощущение, что попадала в техногенный фантастический мир, где в поте лица работают прирученные монстры.
В её уютной комнате в управлении фабрики вся это производственная деятельность отображалась в отчетах, цифрах. Отображалась в некоем абстрактном виде, за которыми не углядеть, за счет чего это достигается, что стоит за красивыми цифрами неуклонного роста валового продукта, производительности труда.
– Кто может прийти в столь ранний час, чтобы напутствовать новую ячейку общества, новую семью, новую клеточку нашего единого организма великой страны? А?.. Отвечаю. Сначала солнце заглянет в комнату, а вторым лучом заглянул парторг фабрики, то есть Я! – Иван Львович расширился в начальственно-покровительской улыбке, готов троекратно расцеловать молодых, как было в обиходе у Генерального Леонида Ильича.
Однако, Глаше так захотелось захлопнуть дверь перед его носом, что гулко забилось сердце.
– А ведь я вам с подарком пришел. Чего так гостей встречаете неласково? Не проснулись?… А-аа, понимаю-понимаю: бессонная первая брачная ночь. Ух, завидую Димке белой завистью – такую дивчину отхватил!
За спиной Глаши показался Дима. Он был хмур и отстранен от происходящего. Меньше всего хотелось общаться с представителем руководства фабрики.
Тем не менее, напористый гость шагнул в квартиру, как в свою. Не снимая ботинок, прошествовал в комнату, сел за стол, выгрузил на белую скатерть содержимое портфеля: бутыль элитной водки, банку черной икры, банку красной икры, брикет ветчины в металлическом контейнере, батон сырокопченой колбасы, два свежих огурца, головку репчатого лука. Потребовал тарелки, вилки, стопки. Никак не реагируя на ответную реакцию хозяев, Иван Львович действовал точно по сценарию, согласно партийной установке, по которой Партия всегда права, а её посланник (представитель) тем паче.
И вот уже он держал стограммовую рюмку, доверху наполненную водкой, и практически всучил в руки Димы такую же комиссарскую порцию. Рюмка тут же выказала дрожь рук молодого мужа. Глаша с Иваном Львовичем не преминули это заметить.
– Устал ты, брат! У меня раньше такое же бывало: покручу полдня задвижки, так руки дрожь колышет, словно пил месяц не просыхая.
– После несчастного случая у вас на работе Дима как раз и пьёт не просыхая, – заявила Глаша. В упор, с гневом и болью, влепила взгляд в партийно-профсоюзного функционера.
– Ты, девушка, поосторожнее на поворотах. Аккуратнее надо проходить зигзаги судьбы. Я для того и пришел, чтобы кое-что утрясти… Но сначала выпьем за вас, за молодых, чтобы ваша семья крепчала изо дня в день, из года в год, увеличивая качество и ценность. В самом деле, от всей души желаю вам крепкого семейного счастья…. Даже стих у меня есть. – Он сунул руку в карман.
Воспользовавшись паузой, Глаша предупредила:
– Прошу вас, не надо стишков. Мы принимаем тост. И не кричите «Горько!» Это будет слишком, этот фарс будет лишним.
– О, какие могут быть возражения! – Он, наконец, отыскал листок, где заготовлены тезисы речи со стишком в придачу.
Глаша сделала глоток жгучей жидкости, поперхнулась. Давясь, осилила гадкий напиток на половину стопки. Это второй раз в её жизни, когда пробовала сорокаградусное зелье. Иван Львович отработанным движением отправил водку в недра изо дня в день округляющегося живота.
Ему всего-то лет тридцать с гаком, а выглядел далеко за сорок. Должность освобождённого парторга фабрики требовала солидности. Посему он успешно округлялся: рос живот, оголялся череп, пухли белые ручки. Ширилась физиономия.
Дима принял водку залпом, точно сделал очередную инъекцию обезболивающего.
– Я что хочу сказать, – Иван Львович сделал многозначительное лицо, – Всё образуется. Мы не должны делать скоропалительных выводов. Я понимаю, что случилось на нашей фабрике, наложило отпечаток и на вашу личную жизнь. В частности, чуть не сорвало свадьбу. Но вы молодцы – сохраняете любовь, так сказать, не дали внезапным обстоятельствам поколебать веру в себя, и что сможете принять друг друга не только в радости, но и, так сказать, с некоторыми… эээ… проблемами.
– Вы говорите яснее, – потребовала Глаша. – А не можете назвать вещи своими именами, скажу я. Значит так. Вы смонтировали экспериментальный образец оборудования, работающего со средой химически опасных веществ. И том же экспериментальном режиме стали его опробовать в неотработанном и даже до конца не просчитанном режиме, чтобы скорее отрапортовать по высшим инстанциям. Товарищ секретарь обкома, товарищ Генеральный секретарь новейшее оборудование запущено. Враг посрамлен в техническом аспекте…. А в результате произошел взрыв и те, кто был в непосредственной близости, получили острое химическое отравление, несовместимое с жизнью. В смене было три человека. Из них двое скончались в реанимации. Дима по счастливой случайности остался жив, но покрылся весь, точно проказой. Все его тело в волдырях и коростах. Сними-ка Дима верхнюю рубашку, покажи товарищу парторгу какой ты кавалер.
Дима послушно, рывком оголил верхнюю половину тела, стиснув зубы от боли. В дневном свете зрелище было ужаснее. Кожа сплошь покрыта красными воспалившимися пятнами, с гнойными нарывами, коростами и какой-то белой въевшейся пылью.
Иван Львович отвернул глаза.
– Нет, товарищ парторг смотрите эту голую правду. Накладывайте в тарелочки салат, кушайте икорку. И смотрите… Сейчас я вам пельменей отварю. Ешьте и смотрите, может подскажите, как нам теперь жить? Простым человеческим счастьем хотите залатать ваши ляпы и сопли на работе… Наливайте по стопке снова… Наливай Дима. Он-то пьет, как вы поняли, чтобы в бессознательном состоянии отключиться от боли. А вы пьёте, чтобы отключить свою совесть. Али совесть нет и в помине, только партийные указания?
– Ты что мелешь! – Иван Львович погрозил пальцем; высморкавшись в скомканный платок, вопросил с прищуром:
– За такие слова, знаешь, куда можно угодить?
– А сами знаете, куда можете вы угодить, за происшедшее на фабрике? В тюрьму! Угодить первым за групповой смертельный несчастный случай. Или хотите меня первой переместить в места лишения свободы, чтобы другим не повадно правду говорить. Пришли сказать с вещами на выход. Воронок у подъезда.
– Да ты окосела, девка. С рюмки водки. Несешь чушь. Тебя никто и слушать не будет. А вот меня послушают!
Дима хлобыстнул кулаком по столу, гаркнув на парторга:
– Поосторожнее дядя в выражениях. Ты как мою жену назвал?! Сейчас будешь на коленях прощения просить.
Глаша стеной встала между разъяренным мужем и струхнувшим парторгом.
– Дима, не надо. Не хватало мне ещё вдовой стать на второй день после свадьбы.
Дмитрий, чуть остыв, потребовал:
– С моей женой разговаривайте только на Вы, и по имени-отчеству!
– Не дури! – сказал парторг. – С огнём играешь. Ты послушай, послушай для чего я пришел.
Он вытащил из портфеля папку, а из папки – листок бумаги, разгладил, пробежался глазами по содержимому, словно удостоверяясь, то ли принёс.
– Решением профкома фабрики молодым работникам Дмитрию Батьковичу и Глафире Батьковне выделяется однокомнатная квартира, как лучшим работникам, ценным и перспективным кадрам. Держите ордер. Как видите не на арест, а на улучшение условий жизни.
– Купить хотите? А взамен молчание? – спросила Глаша без тени благодарности, хотя такой щедрый жест со стороны профкома и свадебный подарок от фабрики молодым крайне редок.
– Не молчание, а понимание, – сказал сановный гость.
Терпение Ивана Львовича было на исходе. В нем просыпался начальник, помноженный на амбиции парторга.
– Итак, вы подписываете акт о несчастном случае, в котором причина происшедшего обозначена, как несоблюдение правил техники безопасности, что в целом так и было, – продолжил Иван Львович.
– Какой техники безопасности! Ее вообще не было, – буркнул Дима.
– Ты тоже, парень, что несешь? День прожил в браке и сразу хочешь под каблук. Если никакой техники безопасности не было, зачем тогда брался за работу?
– Вы сами сказали, сделать необходимо, чтобы отчитаться вовремя, иначе вся фабрика слетит с первых позиций в социалистическом соревновании.
Глаша взяла в руки ордер на квартиру, спрятала в шкаф:
– Иван Львович, спасибо за заботу. Ордер мы также принимаем с оговоркой, как ваш тост. На этот раз с такой оговоркой: мы никогда не подпишем акт с такими выводами!
– А ты чего ордер взяла!? Отдай назад!
– С какой это стати?! В ордере ссылка на совместное решение профкома. Вы хотите сказать, что и профком для вас не указ, что и они пляшут под вашу дудку? Ордер мы вам не отдадим ни за какие коврижки. Нагонять на нас страх бесполезно.
– Ты чего творишь! Ты знаешь, с кем связываешься?!
– Знаю и, вообще, убирайтесь отсюда к чертовой бабушке! Мы смертельно устали. Вы решили нас доконать? Чтобы Диму свезли в реанимацию, и там он скончался, как остальные двое – тогда все концы в воду.
– Значит, вы подписывать акт о несчастном случае не хотите?
– Повторяю: в таком виде – нет. Вина за происшедшее лежит на администрации фабрики, и это должно быть отражено в акте.
– Ладно, посмотрим на сколько хватит вашей твердости.
– Угрожаете?
– Предупреждаю, – по слогам сказал Иван Львович. Вскочил с намерением поспешно уйти, чтобы хотя бы таким образом внести смятение в души подопечных.
Парторга, словно ветром сдуло со стола и вымело из квартиры. Глаша подошла к Диме, вновь коченеющего от боли и водки, от непонимания ни своей вины, ни сути происходящего. Она прижала его голову к себе, к нежному животу, стала гладить, как мальчика, попавшего в недетскую игру на выживаемость…
***
Медовый месяц так хотелось провести у моря, получилось – за ухаживанием за Димой. В больницу его намеренно не принимали, чтобы не было зафиксировано тяжелое повреждение здоровья. Лечили амбулаторным способом под маской профилактики. Каждый день поутру молодые отправлялись в больничный корпус, где до обеда Дима проходил лечение. Глаша в это время с карандашом в руках сосредоточено перечитывала «Капитал» Маркса.
Дня через три после провального визита парторга в квартиру вновь явился посланник фабрики. На этот раз как будто рядовой инженер. Однако, необычность начинала сказываться с внешнего вида: высоченный как каланча, худой с рельефной опорно-двигательной системой костей и косточек, с резкими угловатыми движениями. И проницательными глазами, в которых светился недюжинный ум.
Глаша не могла не впустить его в квартиру. Она и раньше примечала на фабрике этого странного субъекта за порывистую походку. Казалось, он за кем-то страшно спешит. И невольно хотелось оглянуться и посмотреть, за кем это так рьяно торопиться долговязый интеллектуал.
Оказалось, Дима хорошо знаком со странным итээровским работником, поэтому сказал без обиняков:
– Знакомься, Глаша. Это – Женя. Инженер-технолог нашего участка. Это он разработал техпроцесс и сконструировал оборудование, которое мы пробовали запустить в работу. Проходи, Женя. Садись за стол.
Глаша помрачнела. Чудо-юдо-конструктор сам живехонький, пострадали лишь непосредственные исполнители. Наметившаяся симпатия сменилась желанием сделать хорошую взбучку горе-эксперементатору. Женя предупредил недружественный выпад, сказав с виноватой улыбкой:
– Я пришел спросить, могу ли чем-нибудь помочь? Я узнавал: у нас с Димой одна группа крови. Нужна кровь – сдам сколько надо. Согласен на полное переливание крови. Дима берёт мою кровь, я беру его. Всю что угодно отдам: кожу, почку, костный мозг. Только скажите, очень прошу вас, скажите, что именно надо?
– Пока ничего не надо, – сказала Глаша, с обостренным вниманием вглядываясь в неожиданного помощника. – Но скоро может потребоваться кровь. Врач предложил новый способ лечения. Тоже экспериментальный. Как ни странно, но предложил прямое и полное переливание крови донора. Нужно полностью заменить кровь Димы. Дать небольшую передышку организму, отравленному токсинами. Димину кровь прогонят через центрифугу, отделят поврежденные эритроциты и закачают донору. Организм его здоровый, и он быстрее восполнит утраченное. Как-то так объяснил врач. Потребуется также пересадка костного мозга.
– Я согласен! Хоть сейчас режьте.
– Хорошо. Ждите. – Глаша вдруг замолчала. Установилась тягостная пауза. Дима по природе был неразговорчив, лишь увлекшись интересной работой, оживлялся мозг, а язык обретал свойство говорить. Евгений ерзал на стуле: его явно преисполняли какие-то мысли.
– Вы, Евгений, по собственной инициативе пришли или по заданию руководства? – спросила в упор Глаша.
Евгений замялся. Мог бы не отвечать – его вид, уличенного в чем-то непристойном, говорил сам за себя.
– Да, мне было поручено убедить вас подписать акт.
– В обмен на твою кровь, на твоё здоровье?
– Нет, это я сам от себя предложил. В обмен на здравый смысл.
– Это как? Что в твоём понимании здравый смысл? – спросила Глаша.
– Давайте плясать от обратного. Предположим, акт будет подписан, как вы хотите. Это значит, что администрация организовала экспериментальное производство, запустила процесс, не продумав мероприятия по безопасности. В результате произошел локальный взрыв с выбросом вредных веществ в пределах участка. Пострадали лишь те, кто своими действиями предотвратил более масштабный воздействия. Дима, наши погибшие товарищи – настоящие герои.
– На геройство вынудило халатность должностных лиц и технических специалистов. Тебе не страшно, не коробит, что двое парней похоронены в наспех сколоченных гробах? На очереди третий – Дима. Возможно, он станет неработоспособным инвалидом. А возможно и выздоровеет – ведь он советский человек!
Дима включил телевизор.
– Немножко не так. У нас же экспериментальное производство. Наша задача из ничего сделать что-то, сделать процесс. Обосновать, обсчитать, испытать и подготовить техдокументацию, чтобы запустить в серию… Почему так произошло – в точности не знаю. Отчасти и поэтому общая картина затушевывается. Если признать, что полностью вина на администрации, то наш экспериментальный участок следует немедленно закрыть, штат расформировать и похоронить идею.
– Я что-то не пойму, у нас человек для производства или производства для человека?
– Пока что-то делается новое, не существовавшее до сих пор, мы жертвуем собой. Временем, здоровьем, простыми удовольствиями. В какой-то мере компенсирует материальная доплата. Различные материальные поощрения, конечно, не стоят того личного, что потрачено на дело общее и нужное для всех. Здесь мотивация более глубокая, направленная на прогресс, на движение вперед, к идеалу. Мы синтезировали вещество, которое во многом решит проблему материального достатка: одежда, дома, техника. Всё станет на порядок менее затратным. Высвободятся огромные материальные и людские ресурсы для решения грандиозных задач, когда-то поставленных перед человечеством.
– Вы какие-то фанатики! Просто так жить не можете?
– Нет, не можем, – ответил Женя и посмотрел на Диму.
– Не можем, – подтвердил Дима, на минуту оторвавшись от экрана.
Евгений приободрился, словно нащупал нить, которая приведёт правильному пониманию, к уравновешиванию всех сторон.
– Я убежден, что технический прогресс преодолеет все несовершенства человека. Вы, должны знать из школьного курса, как представлял гражданское общество – государство – еще Аристотель в третьем веке до нашей эры. Представляете, из каких времен до нас доходят здравые мысли!
Женя вскочил, прошелся взад-вперед. Слова пошли лавиной:
– По Аристотелю, в наилучшем государстве его граждане не должны заниматься ни ремеслом, ни промыслом, ни земледелием, вообще физическим трудом. Они должны быть землевладельцами и рабовладельцами, живущими за счет труда рабов-варваров. Они имеют философский досуг, развивают добродетели, интеллектуальные способности, а также исполняют гражданские обязанности: служат в армии, заседают в советах, судят в судах, служат богам в храмах. Собственность граждан, хотя и неодинаковая, такова, что среди них нет ни слишком богатых, ни слишком бедных. Будучи распространенным на всех эллинов, наилучшее политическое устройство позволит им объединиться в одно политическое целое и стать властелинами Вселенной. Все остальные народы, будучи варварами, созданы самой природой для рабской жизни и уже сами собой живут в рабстве, станут обрабатывать земли эллинов. И они будут это делать для общего блага, в том числе и для своего собственного. Эта идея трансформировалась в современной Европе в идею о золотом миллиарде: сплоченная Европа-Америка. Остальные континенты – у них в услужении…
– Мыслим по-иному, – продолжал Женя, – По нашим советским понятиям те рабы, которые будут делать всю грязную, всю непосредственно производительную работу – это машины. Машины, механизмы. И само понятие частной собственности – это всего лишь высочайшая персональная ответственность за вверенные материальные и людские ресурсы.
Машины (рабы, исполнители) – это автоматизированный комплекс технических устройств, где будут производиться все жизненные материальные блага, без ручного человеческого труда. А если в каких-то случаях еще будет оставаться ручной труд, то он будет тщательно изучаться и стандартизироваться. Чем мы сейчас и занимаемся, попутно с доработкой основного процесса, разрабатывая комплексный проект научной организации труда.
Следующий шаг – разработка карт стандартизированный работы и систем автоматизации процесса. Человек невольно и осознанно станет роботом, чтобы потом этот алгоритм ручной работы воспроизвела вновь созданная сконструированная машина-автомат. Таким образом, получается, что человек, в общем, и все граждане государство в целом становятся идеологическими творцами.
Направленность идеология выражается в политике государства, которая уже не будет разделяться на внешнюю, внутреннюю, экономическую, культурную и т. д. Произойдет объединение стран и народов под эгидой технического прогресса. Откроется источник возобновляемой энергии (равно неисчерпаемой). Это совершенно новое понимание энергетики. Создадут новые материалы, которых не было в природе. Вот здесь мы снова подошли к сути нашего процесса, к нашей экспериментальной фабрике! Наш процесс как раз и создает синтетический материал, превосходящий сталь и бетон по техническим характеристикам, и на порядок дешевле.
Сам технический комплекс будет настолько сложен и в тоже время прост (для подготовленного), что без соответствующего (высокого!) уровня образования абсолютно невозможно адекватно жить.
Чтобы пользоваться бытовыми услугами – нужно уметь выбрать и задать оптимальную программу роботизированному дому.
Чтобы перемещаться в пространстве – уметь искусно управлять транспортной капсулой, двигающейся в объемном потоке (а не плоскостном, как сейчас).
Чтобы осуществлять коммуникации – уметь пользоваться электронными, телепатическими средствами связи. То есть мозги по-другому заработают, на высшем уровне. Сами деньги абсолютно утратят функцию накопления, перестанут быть средством наживы – станут регулятором процессов, оценочным эквивалентом (точно также как существуют единицы измерения физических величин: метр, грамм и т.п.). Вы что-нибудь слышали о способе достижения высшего сознания по методу Хичкока?..
Стоит развить память, ум, интеллект – и всё встанет на свои места. Такие пороки и беды, как воровство, пьянство, лицемерие, подтасовки, жлобство, завышенная самооценка… – все отомрут сами собой, как потерявшие основу, как искореняющиеся по мере достижения уровня образования, проходного для самостоятельной жизни. Человечество пройдет своеобразное чистилище и станет творцом в целом и по отдельности.
– Когда это будет, нас уже не будет, – проговорила Глаша и, словно подзадоривая, поинтересовалась: – Резонно спросить, а нам собственно, какое дело до будущего, также как будущему до нас?
– Для этого мы просто должны научиться хорошо работать и получать от этого удовольствие. Ты когда-нибудь получала удовольствие от хорошо выполненной работы? Так, чтобы чуть отстраняясь, посмотреть со стороны и увидеть, что ты сама немножко Творец. И с каждым делом этого немножко будет увеличиваться. Это и есть ключ в будущее!
– Я полностью согласен с тобой, – сказал Дима, обращаясь к Жене.
– В самом деле, вы законченные романтичные фанатики, или фанатичные романтики. А мне нужен дом, семья, дети. Обычная работа, на которую выучилась, обычное житейское счастье. Здоровый муж… – Глаша осеклась, точно спохватившись, что будет понята неправильно.
– Выздоровеет, чего боишься?! Я, помнится, после первых двух дней работы на фабрике вздохнуть полной грудью никак не мог, как будто свинцом половину груди залили. И ничего, отошел понемногу… Я-то что еще хотел повторить. Действительно, есть недоработки в нашем техпроцессе по средствам защиты. Но мы наверстаем. Главное существо работы – выпуск совершенно нового продукта, которому нет аналога в мире. И этот продукт из серии тех, что станет важным элементом научно-технической революции. Создание новых продуктов, новых технологий и нового человека…
– Я подпишу акт, – объявил Дима мужественным тоном.
Вновь установилась пауза. В напряженном молчании потекли бурные потоки информации между двумя молодыми мужчинами и девушкой, хранительницей здравого смысла, устанавливая новые отношения.
– Я приду к вам завтра? – спросил Женя
– Конечно, приходи, – ответил Дима (Глаша прикусила губу). – Я тут отлеживаясь, кажется, понял, почему произошел взрыв. Приходи, обсудим. А сейчас у меня лечение: ехать в больницу на процедуры.
***
Женя пришел на следующий день и на последующий день. И приходил так, словно уходил в магазин за покупками для общего стола. Покупки – новое знание, общий стол – интеллектуальная беседа обо всем и вся.
Сдружившиеся Женя и Дима не сомневались, что совместная направленность на благое дело, на реализацию некоего идеала жизни задействует скрытые источники силы. Дима пошел на поправку. Женя сделал всё, что потребовалось. И главное – это переливание крови и пересадка костного мозга.
Он, Женя, влил свою кровь в Диму, взял его кровь, для тотальной очистки собственной плотью, не покалеченной аварийным выбросом токсичных веществ. Передал часть генного материала в виде костного мозга. Они оба с необыкновенным трепетом постигли невообразимую сложность человеческого организма. В живой человеческой ткани, и в биологической жизни в целом, есть великое предназначение космического миропорядка. Род людской, утверждал Женя, отнюдь не сослан на Землю из рая… Споры-споры овладевали друзьями. Они уверялись, что живая плоть, одухотворенная идеями, мыслями, чувствами способна творить чудеса. Взаимообмен, взаимопроникновение, взаимодействие – бесспорно, всё и вся есть части единого целого!
Для Жени разрабатывающего процессы, которые есть продукт человеческой мысли, тоже до сих пор загадочной ипостаси, передача части себя в виде крови, кожи, костного мозга – эксперимент чрезвычайной важности. Он, Женя, воспринимает другую жизнь, поколебленную, ослабленную, уязвленную несовершенным продуктом мысли. Частицами своей плоти перерабатывает то несовершенство, восстанавливает равновесие и получает ценнейшие знания, пока подспудно дозревающее в нём, как формирующаяся ступенька к идеалу.
Прошла основная фаза лечения Димы. Он состоялся как мужчина. У него появилось известное физиологическое влечение и потребность в интимной близости. Глаша и Дима, пребывая в девственном неведении об интимных ласках в течение всего медового месяца и месяца лечения, наконец, дополнили человеческую глубину отношений сладострастным ощущением счастья. И те отложенные ласки, как ни странно, возвращались с большей сладостью, чем будь это изначально по естественному ходу событий.
Таким образом, сбылись заверения Жени, что здоровье восстановится, раны зарубцуются, боль исчезнет. Разговоры о лечении сами собой утихли и накрепко сдружившееся парни вновь вернулись на исходную позицию – выяснение технических причин аварии.
– В аппарате, где происходила основная реакция, катализатор процесса, считаю, ускорял одновременно все процессы (как хороши нужные, так и разрушительные), – доказывал Дима. – Разрушение аппарата произошло по сварному шву из двух разных сортов стали. Я после первого кратковременного пуска удивился изменившемуся цвету корпуса. Но почему так – не понимал тогда.
Женя не перебивал: ход рассуждений друга был ценным подспорьем. Он помогал развивать мысль, дополняя своими доводами:
– Там где легированный слой футеровки прихватывается к основному конструкционному материалу, теоретически возможно, что в результате термического воздействия сварочной электродуги произошло изменение структуры стали. Получается, этот шов необходимо сваривать совершенно по иной технологии, причём тщательно, пооперационно расписанной. А наш сварщик, как всегда, не пожалел электродов, чем чрезмерно упрочнил сварной шов, и тем самым внес дополнительные внутренние напряжения в материал. Фатальные изменения произошли как раз в околошовной зоне…
Они порой целыми вечерами говорили о дефектах сварных швов и ряде других несовершенствах конструкции и технологического процесса. Дима поражал Женю вдумчивостью, наблюдательностью и завидной основательностью: делать сразу как должно и без оговорок. Никаких временных и половинчатых решений. Жене как раз и нужен такой толковый помощник – мастеровитый, интуитивно определяющий существо технической проблемы. Как-то Жены сказал Глаше:
– Диме надо срочно поступать в институт. У Димы бесспорные способности к анализу и техническому конструированию. Глаша, а что если мне натаскать его по теории? По тем предметам, по которым проводят вступительные экзамены?
– Натаскивай, – сказала Глаша.
– На дневное обучение не могу, – ответил Дима и, переведя нежный взгляд на слегка округлившийся живот Глаши, добавил: – Мне же семью кормить. У нас ожидается новый маленький человечек!
Глаша чуть зарделась, застенчивая улыбка скользнула по краюшкам губ, а руки непроизвольно прикрыли живот, словно ограждая растущего человечка от излишнего внимания. Однако, в глазах и Димы и Жени увидела беспредельное восхищение, и рука её лишь погладила благостное чрево.
– Поступай на вечернее. Где-то я помогу, где-то сам дойдешь, – сказал Женя. – Я и с ребеночком могу посидеть, как добровольный нянька.
– Сам бы женился. Хочешь, познакомлю? – предложила Глаша. – Наш плановый отдел – кладовая невест! Давай, соглашайся. И завтра ты уже жених!
– Хочется по любви… Все время посвящаю работе. Вот запустим процесс. Все тщательно отладим, тогда о личной жизни подумаю. Пока на вас смотрю, радуюсь, учусь.
– Смотри-смотри, но любовь не приходит по расписанию.
– Пока любовь – это наш технологический процесс, – изрёк Женя; задумался в светлой печали: работа днём, мысли о работе ночью; он в самом деле фанатик.
– Эх, Дима, отобью у тебя Глашу… если твои догадки относительно причин взрыва в каком-то новом виде проявятся в новом пуске, считай нашел соперника.
– Тогда точно новый пуск пройдёт без сучка и задоринки! – ответил Дима. – Готов встать рядом, напротив доработанного узла в конструкции аппарата. Ежели погибну, по крайней мере, буду знать, что о Глаше с будущим ребенком позаботятся.
Глаша не на шутку рассердилась.
– Вы, ребята, ополоумели от работы. Хотите сделать новый уклад жизни, нового человека, разрушить традиции! Обычные человеческие радости в вашем раскладе подменяете дурацким геройством!
Оба промолчали, переглянувшись в недоумении. За месяцы плотной работы они так сдружились, что без утайки, открыто, без всякой задней мысли поверяли друг другу мысли и впечатления.
– Не понимаете? – продолжила Глаша. – Пожалуйста, слушайте внимательно. Вы во всем обыденном, привычном видите потерю времени. В приготовлении еды вы видите потерю времени. Даешь питательную таблетку вместо отбивной котлеты! Как космонавты хотите питаться из тюбиков. По-вашему, вскоре научатся детей зачинать в пробирке, путем какого-то воображаемого интима. Интима без отрыва от производства. У каждого космические капсулы, с помощью которых перемещаются в пространстве и времени, новые электронные средства связи для участия в высшем совете Вселенной… Ребята, меня начинает тошнить от ваших фантазий!
– У беременных женщин это бывает. Надеюсь, это не токсикоз? – осведомился Женя.
– Какой ты просвещенный!.. Нашему ребеночку два месяца и еще семь месяцев до появления на свет. Неужели, в течение всего это времени дитятко будет слушать ваши бесконечные фантастические разговоры о новом человеке, о новом мышлении. Интегрированный человек, смоделированный путем сублимации реальности, углубляет матрицу соответствия Высшему разуму!!! Вот и я заговорила на вашем диалекте.
– Ты хочешь, чтобы мы заговорили на твоём? – спросил Женя.
– Моя язык – это естественная жизнь: соблюдать традиции, укреплять доброе начало, добросовестный труд и крепкая семья. Вся мудрость – в десяти заповедях Моисея!
– Это что такое? – спросил Дима
– Они не устарели, хотя о них я знаю из атеистических книг, – сказала Глаша, словно в оправдание.
Женя и Дима переглянулись: их комсомольская бдительность готова разнести в пух даже родственников. Комсомольцы не читают Библию, они её критикуют. Взгляд Жени посуровел, в тоне его речи появились назидательные нотки:
– Знаешь ли, Глаша, будущим мамам из духовного наследия советская культура рекомендует слушать классическую музыку, которая априори, в гармоническом строе звуков содержит высшею правду жизни. Мы, технари, эту высшую правду реализуем с помощью нашего великого и могучего русского языка в техническом стиле в грандиозные технические сооружения. Но есть люди невразумленные, к ним слишком поздно приходит понимание высших основ жизни.
– Хотите поставить еще один эксперимент? На производстве у вас растет плод технической мысли, дома – будущий пользователь вашего технического чуда?! – Глаша с этими словами встала, подошла к окну. На дворе стояла осень с обилием красок и ускользающем по ночам теплом. По линии горизонта, как по грани двух времен, прежде зеленый контур леса весь в прорехах багрянца, сквозь который прорывается синь небосвода и трепетное золото листвы. В этом году осень радовала ярко выраженным бабьим летом. Глаша залюбовалась видом из окна.
Между тем, Женя, не подаваясь поэтическому очарованию осенней поры, хлопнул по плечу Диму:
– Отличная идея! Предлагаю усилить эффект нового эксперимента тем, что начнем подготовку Димы к поступлению в вуз! И начнём сегодня же! Три раза в неделю буду приходить читать лекции, проговаривать о высших технических материях: о биноме Ньютона, о законах Паскаля, о физических константах, о теории подобия, о многом и многом чрезвычайно интересном.
Так на третьем месяце беременности Глаша стала невольной участницей эксперимента. Не три раза в неделю – каждый день Евгений приходил к молодоженам, чтобы хоть часик, хоть минуту употребить для внесения в дом прочувствованного технического знания.
Дима внимал с нарастающим интересом. Поясняющими вопросами формировал в сознании дорогу к высшему знанию. Того знания, что вытесняет из хаоса мозговых импульсов невнятную суетность, невразумительные почины, недоумки, пошлости, отголоски суеверий – одним словом всё то, что именуется обыденным сознанием, засоряющего свет Высшего разума хламом ненужной информации, обрывочными влечениями.
Таким образом, открывалась простая формула успешной жизни, в которой одно неизвестное – это личное счастье, и второе – это ресурс собственных сил, как золотые жилы в недрах матушки-земли. Остается обрисовать идеал; применить стройную логику достижения высших ценностей, подлинный энтузиазм – желаемое вырастает из собственных ресурсов.
Растущий плод преображал лицо будущей мамы. В глазах её брезжила мечтательность. Скоро в руках будет маленький ребеночек, человечек, который понесет дальше в будущее их мысли и чаяния. Она вместит в него тепло души, умноженное опытом жизни. Не рожденное на белый свет дитё внимает вдохновенным речам папы родного и папы нареченного, горячившихся уяснением того или иного интеллектуального постулата.
Двое пап породнились кровью и плотью в буквальном смысле. На стадии зачатия будущей малютке передана частица генного материала обоих пап. Душевная энергия посредством слов – этих упорядоченных звуков, призванных отобразить «соль жизни», волнами входила в человеческий зародыш, активируя самые заветные точки душевного роста. Трое родителей это интуитивно понимали.
Беременность протекала без каких-либо болезненных симптомов. Глаша хорошела изо дня в день. Её округлившийся живот стал предметом восхищения Димы и Жени. Они готовы носить её на руках. Ребеночек проявлял себя точками и пиханием, словно нарождающиеся богатырь пробовал силы.
Оба отца – кровный и нареченный – уверяли в один голос, что будет мальчик. Глаша с улыбкой отвергала подобные пророчества. Но сама, точно зная, кто родиться, всё же терялась в сомнениях: какая-нибудь, да проявится особенность.
Всё дивно перемешалось: девственный медовый месяц; взятие Димой на себя вины за произошедший несчастный случай; полное и неоднократное переливание крови от Жени, пересадка его костного мозга; быстрое выздоровление Димы. И, наконец, полноценная брачная жизнь, в которой точно в сказке она зачала в первую же брачную ночь.
На девятом месяце беременности Глаши автоматизированная технологическая линия по производству материальных ценностей нового поколения вышла на проектную мощность. Диму и Женю повысили по службе. Посыпались награды, звания. Открылись новые перспективы.
Наступил главный момент – приблизились роды. Сразу после первомайских праздников Глаша своим ходом в сопровождении Димы и Жени прибыла в роддом.
На следующее утро Дима был окрылен радостной вестью: родилась девочка весом три килограмма триста грамм и ростом 53 сантиметра. Роды прошли благополучно.
Ровно через три дня Глашу выписали из роддома. Дима и Женя, приехали встречать на роскошной белой «Волге». Она вышла к ним плавной поступью, бережно прижимая к груди бесценного ребеночка.
Дима вручил любимой огромный букет белых роз; взял в руки новорожденную, плотно укутанную одеяльцем. Оба, Женя и Дима, сгорали от нетерпения увидеть маленькое чудо – воплощенное совместное творчество.
– Можно ли глянуть на малышку? – с робостью спросил Дима.
– Смотри, – сказала Глаша, открыла треугольник пеленки, ограждающей хрупкое создание от внешнего мира.
У малютки крупные карие глаза, затуманенные сладким сном и длинные волосики на голове. Длинные и совершенно-совершенно седые волосики.
Дима и Женя с удивлением воззрились на малютку с седыми волосами.
Малышка с седыми волосами?!
Между тем, дочка также удивленно-радостно воззрилась на первые предметы нового мира. Громогласно гикнула, словно сказав:
– «Здравствуйте люди! Вот я и пришла к вам! Я, поседевшая в утробе мамочки от ваших грандиозных затей и планов! От ваших экспериментах во всем… Уж я вам, елки-палки, задам перцу!!!»