В Соловьевском саду*
Притихли аллеи. Фонтаны давно заржавели.
В чугунных решетках проломы, как шрамы, черны.
Здесь клекот орла и военные трубы отпели,
Но чувства, как в юности, этому саду верны.
Сюда прихожу, не случайно, в скучающей лени,
А трепетно, тихо, с печалью прозрачной иду,
Чтоб снова увидеть и детства крутые ступени,
И юности шрамы, и верного сердца звезду.
1985
* Соловьевский сад – неофициальное название Румянцевского сада, расположенного на Васильевском острове, у Университетской набережной.
Фото: Артур Махлаюк
***
Не оставляйте нас, фронтовики.
Земля по вам еще не стосковалась,
Еще вас помнят звонкие клинки
И на прикладах ваша соль осталась.
Мир с вами и надежней и добрей.
Жестокий век становится моложе.
Мальчишки из объятий матерей
Уходят в мир возвышенней и строже.
Но вы все чаще сходите с орбит,
В земле усталой ищете покоя.
А жизнь неутомимая трубит:
«Фронтовики, не выходить из строя!»
1973
***
Мы в городах оторваны давно
От рук земли, от запахов тумана.
И трав настой в дешевое вино
Преображаем с ловкостью шамана.
А в пятьдесят, утратив гордый пыл,
На все брюзжим и безнадежно вянем…
А время мчится табуном кобыл…
Мы от него безжалостно отстанем.
1973
***
Вы далеки от звонкого стиха,
Как меч бумажный от жестянки ржавой.
И в каждой строчке ищете греха,
Как будто я крестился Окуджавой.
То Северянин мельтешит во мне,
То вдруг Есенин запевает пьяно…
Мои стихи родились не во сне,
Скорее в зарослях бурьяна
Да в сосняке, на берегу реки,
Где солнцу кланяются рыбаки.
1973
***
Остались мне от войны, от блокады
Жизнь – за троих, за троих – смех.
Лишь Пискарёвка в кольце ограды
Вечным плачем одна на всех.
1973
***
А детство, даже блокадное,
Всегда совершенства искало.
И сердце, до сказок жадное,
Пушкина томик листало.
1973
***
На Васильевском острове, в старой квартире,
В затемненной комнате, без мамы и слез,
Жил, подобно мишени в тире,
Трехлетний мальчик, не знавший грез.
На стене отсыревшей черной тарелкой
Дрожало радио воем сирен.
Каким-то чудом жила этажерка,
На ножки задние сделав крен.
Хранила она разноликие книжки
И вазы ажурные из стекла.
И книжки часто дарили мальчишке
Сказки, где жизнь красиво текла.
А вазы, когда зажигались свечи
Или буржуйка пела в углу,
Вдруг начинали тихие речи,
Мерцая радугой на полу.
Мальчик, наверно, привык к обстрелам
И с голодовкою свыкся тоже.
Он до войны рос смешным пострелом
И был для мамы всего дороже.
А теперь, на Васильевском, в старой квартире,
После холода и войны
Маленький сказочник в темном мире
Слушает музыку тишины.
1973
***
Куда несет меня теченье?
В каком водовороте сгину?
И жизни жуткое мученье
Когда навеки с сердца скину?
Устал я. И других измучил.
Вокруг лишь жалобы да стоны.
Судьба, как в ребусе излучин,
Какие мне хранит затоны?
Все просто кажется порою,
И вдруг – тупик, и нету хода.
И кажется: себя зарою
В бурлящей пене парохода.
Барахтаюсь, глотаю воду.
Тону, нет сил сопротивляться.
Но случай вдруг относит к броду,
Чтоб вновь мне жизни удивляться.
1977
***
Мне солнце улыбается в лазури,
Живительную прану льет в меня.
И даже рев неумолимой бури
Доходит ржаньем дикого коня.
И ни испуга в сердце, ни томленья.
Смеется жизнь вокруг и ворожит.
И легкая вуаль воображенья
Над каждым чувством трепетно дрожит.
1973
***
Весна и женщины преображают мир.
Струят тепло нам в грубые ладони,
Чтоб страсти, словно бешеные кони,
Не унесли нас на кровавый пир.
Нас награждают женщины любовью
Не для того, чтоб враждовали мы,
Вгоняли солнце в катакомбы тьмы
И орошали землю пряной кровью.
Весна нам стелет под ноги цветы,
Чтоб женщину мы ими украшали,
Чтобы добро со злобой не мешали,
Над юностью не ставили кресты.
Весна и женщины любовью рождены
И для любви. Нам это помнить надо,
Чтобы войны постылой канонада
Не расколола мирной тишины.
1972
***
Не тревожьте меня. Я устал.
Силы выжаты будто сок.
И души голубой кристалл
Рассыпается в мелкий песок.
Мне сегодня – тысячи лет.
В сердце – жуть от вселенских мук.
Я сегодня – как желтый скелет,
Как волшебник – без глаз и рук.
Я прошу: не тревожьте меня.
Дайте сердцу побыть в тепле.
Я еще поменяю коня,
Снова буду сидеть в седле.
1969
***
Не говори. Ответ мне ясен —
Ты болен, занят иль устал…
Я вновь один, как старый ясень,
Что при дороге пыльной встал.
Я, как и он, под осень таю
От бесконечных, злых дождей,
И мшистой грустью обрастаю
При виде клина журавлей.
Мне жутко будет от метели,
От зимней тягостной ночи…
Ну что ж, коль чувства облетели,
Так не заманят – калачи.
1969
***
Годами боль во мне качается,
Как люлька в тягостной ночи.
Ни на минуту не кончается,
Хоть ей анафему кричи.
То одиночеством затянет,
То горькой думою запьет.
И жизнь так безнадежно вянет
И безразличьем сердце бьет.
И мысли черные тягучи
И тайно тянутся к петле.
Судьба, как грозовая туча,
Все ниже клонится к земле.
Но знаю я: тот миг настанет,
И траур жизнь перехлестнет.
И все на место сразу встанет,
И боль колени подогнет…
1969