Стимулы, парадоксы, провалы. Город глазами экономистов (сборник). 1. Город на карте (Василий Аузан, 2016)

Концентрация и разнообразие – два важнейших фактора, определяющих формирование городов. Действительно, устойчиво развиваются только те города, которые обеспечивают достаточный объем экономики, чтобы быть привлекательными для новых компаний, работников и потребителей, и в которых при этом есть разнообразие. Именно обеспечение разнообразия – как экономического, так и социального и средового – одна из важнейших задач для постсоветских городов, многие из которых формировались вокруг одного крупного предприятия. Другая задача – уже в масштабах страны – создание альтернативных столице центров. Развитие российских городов осложняется двумя значительными обстоятельствами: исторической сверхцентрализацией страны, а также политикой «заливания» неравенства, которая не оставляет ресурса сильным регионам и городам и не стимулирует слабых вкладывать в свое развитие. России необходимо осознать, что города – это опора модернизационного развития.

Почему вообще возникает город – плотная среда, в которой работает много предприятий, живет много людей, куда стягивается экономическая активность? Это объясняется так называемым агломерационным эффектом, или эффектом масштаба. Математическую модель агломерационного эффекта для урбанистики разработал японский ученый Масахиса Фуджита, один из основоположников «новой экономической географии».

Как проявляется агломерационный эффект в урбанистике? Суть проста: чем больше фирм в городе, тем разнообразнее их предложения для потребителя. Чем шире выбор, тем удобнее и выгоднее потреблять то, что предлагают фирмы, тем точнее удовлетворяет свой спрос потребитель и тем больше потребителей стягивается в город. А с увеличением количества потребителей появляется все больше фирм. По сравнению с давно известным агломерационным эффектом в промышленности, который объясняет территориальную концентрацию производства экономией на масштабе, то есть снижением издержек в расчете на единицу продукции, в урбанистике речь идет еще об одном важнейшем моменте – разнообразии. Собственно, концентрация и разнообразие – две базовые характеристики города. Это, конечно, упрощенная картина, процесс агломерирования имеет ограничения: при высокой концентрации нарастают экологические и транспортные проблемы, риски безопасности и др. Для снижения издержек высокой концентрации нужны эффективные институты (система управления городом), которые могли бы решать эти проблемы и формировать комфортную для жителей городскую среду. Но в целом концентрация и разнообразие обеспечивают устойчивость развитию города или системы городов в пределах агломерации.

Что подразумевается под разнообразием в урбанистике? Это многогранное, не только экономическое понятие. В экономике его называют диверсификацией: наличие спектра отраслей, предприятий, видов деятельности. Очень важна диверсификация рабочих мест – возможность разных видов деятельности, с которой связана диверсификация социальная. Но есть также разнообразие городской среды, о значимости которого еще в середине прошлого века говорила американский публицист Джейн Джекобс, много сделавшая для развития «нового урбанизма». В городе появляются места, где люди общаются на почве самых разных интересов: кто-то обменивается марками или играет в шахматы, любит посидеть в пабе, ходит на выставки, посещает блошиные рынки или парки, даже устраивает средневековые турниры. Чего, по Джейн Джекобс, фатально не хватает Москве и другим российским городам? Уличной городской жизни. Лондон даже зимой, в январе, полон жизни. А в Москве холодно, к тому же она очень большая, в ней размыт центр, и большая часть его безлюдна, в кафе и ресторанах очень дорогая еда. Чтобы вечерами ходить в паб или ресторан, нужно очень хорошо зарабатывать. С точки зрения городской среды Москва – недоделанный город, она создана не для людей. Но это исправимо – был бы спрос. Если снизу есть давление и спрос, власть и бизнес его видят, и появляется предложение. Продвинутый городской класс сейчас предъявляет спрос на новое современное пространство.

Устойчивость через разнообразие

Почему важны оба компонента агломерационного эффекта – и концентрация, и разнообразие? Это довольно легко объяснить на примере искусственно созданных городов. Чаще всего города развиваются эволюционно, сначала как центры обменов продукцией: в них появляются рынки, ярмарки, ремесленники, а затем и промышленность, университеты и т. д. Города развиваются органически, привлекают население, постепенно диверсифицируют свои функции. Если же город возводят при строительстве завода и разными способами привлекают туда население, то он развивается искусственно. Это был преимущественно советский путь, в период плановой экономики так осваивались слабозаселенные территории, хотя поселения при заводах создавались на Урале еще в XVIII веке. Почти треть российских городов появились искусственно – при заводах, в ходе строительства железных дорог, портов и др.

Искусственный город обычно монофункционален, нацелен на решение одной задачи. Тут нет органического разнообразия, создаваемого длительным эволюционным развитием, а эффект масштаба работает в большей степени для производства. Когда возникают риски для базовой функции, ради которой и создавался моногород, его дальнейшая судьба оказывается под вопросом. Нормальный город выживает за счет разнообразия, а моногороду гораздо труднее адаптироваться к изменившимся условиям.

Может ли искусственно созданный город выжить и развиваться? Может, с двумя оговорками. Во-первых, если он не находится в экстремальных климатических условиях. Больших и разнообразных городов на Крайнем Севере при рыночной экономике не бывает, поэтому светлого будущего, скажем, Норильску или Новому Уренгою предсказать нельзя. Во-вторых, если моногород постепенно диверсифицирует развитие. Например, Магнитогорск, в котором живет 400 тысяч человек, сильно зависит от металлургического комбината, но уже имеет достаточно развитый и разнообразный сектор услуг благодаря концентрации потребителей и платежеспособного спроса. Беда в одном: когда плохо комбинату, плохо потребителю и всем услугам. Пока не хватает стабильности, но город движется в этом направлении. Меньшим городам этот путь дается труднее, в них нет эффекта масштаба, достаточного, чтобы разнообразие выстрелило.

Эффект столичности и полицентризм

На развитие столиц помимо естественного, экономически обоснованного агломерационного эффекта влияет и институциональный фактор – столичный статус. Он усиливает привлекательность города и чаще всего создает экономическую ренту в виде особого внимания к столице властей страны, большого числа рабочих мест в секторе управления, концентрации штаб-квартир крупных компаний, которые платят налоги в бюджет города. Роль статуса минимальна для развитых демократических стран, где столицы – это относительно небольшие бюрократические города вроде Оттавы или Канберры.

В России роль столичного статуса усиливается институтами управления государством: исторически сложившейся сверхцентрализацией и политическим режимом 2000-х. Все решения принимаются в одном месте. Поэтому Москва развивается не только благодаря естественному агломерационному эффекту, но и за счет гигантских преимуществ столичного статуса в сверхцентрализованной и авторитарно управляемой стране. Понимая это, легко объяснить, почему в Москве концентрируется 23–24 % суммарного валового регионального продукта (ВРП) страны, а в Петербурге – только 5 %, хотя по численности населения Питер меньше Москвы всего в два раза. Почему в Москве сконцентрировано почти 40 % всей внешней торговли России, а в Питере – около 10 %? Это следствие столичного статуса. Для стран догоняющего развития типична гипертрофия столиц, достаточно вспомнить Буэнос-Айрес или Мехико. И Казахстан выбрал эту модель: все переводится в новую столицу, население которой выросло почти в четыре раза. Но Россия исторически развивалась как сверхцентрализованное государство, и, к сожалению, она до сих пор не может уйти с этого пути – это то, что называется «институциональной колеей» (или path dependence problem). Как только центральная власть усиливается, она восстанавливает cверхцентрализованные институты.

России на пользу пошло бы развитие полицентричности, это немного разбавило бы унаследованную сверхцентрализацию. Однозначно говорить о том, что полицентричность всегда благо, нельзя. Есть страны полицентричные, классические примеры – США и Германия, и моноцентричные – Франция или Италия. Моно- или полицентричность сама по себе ни плоха, ни хороша. Лишь в контексте существующих институтов можно понять, благо это для страны или нет. Париж исторически – центр моноцентричной, унитарной страны, хотя современная Франция проводит политику регионализации. А в Германии моноцентризма не было и не будет – это реальная федерация.

В России полицентричность сейчас пытаются развивать искусственно, превращая Санкт-Петербург во вторую столицу и деловой центр. При этом для Питера хотят воспроизвести рентную модель Москвы, которая в 2000-х годах более 40 % доходов своего бюджета получала за счет налоговых поступлений от зарегистрированных в столице крупнейших российских компаний. Вот и в Питер переводят штаб-квартиры «Газпрома», «Газпромнефти» и другие отдельные госструктуры. За счет этого растут доходы бюджета города, создаются новые высокооплачиваемые рабочие места. С одной стороны, развитие за счет ренты развращает городские власти, это хорошо было видно по Москве. С другой – Петербург постепенно превращается в полноценный второй центр, и это хорошо. Развитие Петербурга позволит уйти от привычной парадигмы «есть Москва, и есть остальная Россия».

Неравенство и модернизация

Если существуют богатые крупные города, то должна существовать и периферия. Возникает проблема неравенства. Можно ли ее решить? И нужно ли это делать? Конфликт равенства и эффективности существует всегда. Территории с конкурентными преимуществами развиваются быстрее, что ускоряет развитие всей страны, но усугубляет неравенство. Выравнивающая политика требует перераспределения ресурсов от сильных территорий к слабым, что замедляет развитие сильных. Каждая страна, каждый регион в какой-то период истории находят свой оптимум. С течением времени он меняется, но его надо каждый раз находить: сколько ресурсов оставлять динамично растущему центральному городу или региону, какую их часть перераспределять в пользу проблемной периферии?

Пространственного неравенства избежать невозможно. Равенства не существует потому, что пространство очень сильно дифференцировано по двум группам факторов (об этом говорит нобелевский лауреат 2008 года по экономике Пол Кругман). Факторы «первой природы» по Кругману – географическое положение и обеспеченность природными ресурсами, они, что называется, от бога. Разница между Магаданом и Сочи очевидна. Обеспеченность региона ресурсами (земельными, минеральными) тоже не зависит от деятельности людей. Факторы «второй природы» созданы человеком. Это преимущества агломерационного эффекта (развитие городов), развитие человеческого капитала (уровень образования и здоровья, трудовая мотивация и др.) и институты (нормы и правила, по Дугласу Норту, которым следует общество). Для России с ее огромной территорией нужно добавить инфраструктуру, без которой развитие невозможно.

Модернизация – это переход от доминирования факторов «первой природы» (не зависящих от людей) к факторам «второй природы» (рукотворных). Поэтому города – один из важнейших компонентов модернизационного развития. Они созданы людьми; эффект масштаба и разнообразие – результат деятельности общества.

Из-за неравномерности пространственных факторов не может быть равномерного развития в пространстве. Но можно ли корректировать это неравенство и до какого предела? Как пройти между Сциллой и Харибдой – рисками пространственного неравенства и экономическими издержками выравнивания – и найти оптимум?

В крупных странах догоняющего развития территориальное неравенство очень велико: это Бразилия, Китай, Индия. В России оно даже больше, если сравнивать Ингушетию с Ненецким автономным округом. Но так делать не стоит, поскольку невозможно измерить теневую экономику Ингушетии, а в Ненецком АО помимо 40 тысяч собственного населения работает много вахтовиков, добывающих нефть. В целом по уровню регионального неравенства Россия сопоставима с крупными странами догоняющего развития. При этом и социальное, и экономическое неравенство с середины 2000-х годов смягчалось за счет перераспределения огромной нефтяной ренты. Хорошо ли это? Для социального неравенства – хорошо, если перераспределение способствует росту человеческого капитала в менее развитых регионах. Для экономического развития – не очень. Логика простая: если страна делает ставку на конкурентоспособные регионы и города, то развитие всей страны идет быстрее, потому что вы запрягаете сильных лошадок. Если вы подтягиваете слабых, то средняя скорость падает.

Для развитых стран Евросоюза приоритетно выравнивание регионов, для догоняющих – рост конкурентоспособных регионов, вытягивающих всю страну. Китайцы сначала стимулировали развитие своих прибрежных регионов и только потом разработали программы развития внутренних территорий. Но тут они делают ставку на территории с конкурентными преимуществами: региональные центры, города с лучшей транспортной инфраструктурой, районы добычи ресурсов. То есть внутри менее развитых территорий стимулируются более конкурентоспособные. Алгоритм экономически рациональный, китайцы еще раз показали прагматизм своей региональной политики. У них нет нефтяной ренты, которой мы «заливаем» неравенство, задавливая сильных и поддерживая иждивенчество слабых, – и в этом счастье Китая.

Россия поддерживает слабых с размахом, но без жесткого контроля эффективности перераспределения: роста человеческого капитала и агломерационного эффекта, институциональных и инфраструктурных улучшений. Выскажу непопулярное суждение: нужно «кормить» Северный Кавказ! Но делать это надо через инвестиции в человеческий капитал, в мобильность людей, в то, чтобы население быстрее включалось в модернизацию. Вкладывать бюджетные деньги в строительство птицефабрик и горнолыжных курортов бессмысленно, их просто разворуют.

Проблема неравенства развития еще сильнее в регионах, деградирующая периферия есть в каждом субъекте РФ. Политика сглаживания неравномерности развития почти везде одинакова. Российские губернаторы считают несправедливым, если города будут развиваться, а село – деградировать. Любой губернатор скажет: «Я должен кормить весь регион». Поэтому для городов устанавливается жесткая планка отсечения налоговых доходов, все остальное централизуется и перераспределяется.

Но ведь можно рассматривать город как мотор развития региона. Если власть позволяет городу развиваться, он тянет за собой весь регион. Приверженцев этой модели в России немного, мера изъятия ресурсов из городов фатально превышена. Городские округа получают мизерный налоговый паек и не могут развиваться без поддержки губернатора. Если он дружит с мэром, у города есть ресурсы. А если между ними война и все решения принимает губернатор, то наоборот.

Управленческая парадигма в историческом ключе

Исторически в России доминировало освоение окраин, колонизация, диктовавшаяся соображениями геополитики. Хотя использовались и рыночные инструменты: когда Одессе дали статус порто-франко (право вести беспошлинную торговлю), город совершил скачок. Но в целом экономика была приводным ремнем геополитики. В советское время освоение богатых минеральными ресурсами периферий стало доминирующим трендом.

Советский опыт сыграл значительную роль. Развитые страны в 1950–1960-е годы проводили региональную политику, основанную на теории полюсов роста Франсуа Перру. Суть ее в следующем: создать на периферии новые полюса роста (современные и конкурентоспособные производства), чтобы стимулировать развитие. Например, в 1950-е годы мощным драйвером развития была нефтехимия и металлургия, поэтому в отстающих регионах юга Италии строили нефтехимические и металлургические заводы, чтобы подтянуть отстающую Калабрию и Сицилию. Построили. Завод есть, а эффекта модернизации нет. Стало ясно, что искусственно создать на периферии точки роста (полюса роста) не очень получается. Позднее с этим столкнулись бразильцы, реализуя программу подъема Амазонии, хотя кластер новых производств в Манаусе был более жизнеспособным. Программ такого рода в мире было много, но результат оказался скромным.

Потом появилось понимание того, что есть объективные центр-периферийные различия. Модель «центр – периферия» разработал в середине 1960-х годов американский географ Джон Фридман. Согласно этой теории центр, развиваясь, стягивает с периферии человеческие, финансовые и другие ресурсы. Благодаря концентрации ресурсов в центре формируются инновации, а затем происходит трансфер этих инноваций на периферию. То есть работает своего рода двухтактный двигатель. Центр поднялся – подтянул за собой периферию, система взаимосвязана. В России распространение инноваций из центра на периферию можно иллюстрировать распространением торговых сетей, интернета, сотовой связи, всего, что связано с потреблением. Сначала что-то новое появляется в Москве, потом распространяется на другие крупные города, затем на города помельче и затем на сельскую периферию. К сожалению, институциональная модернизация таким же путем не идет, и в Москве с ней большие проблемы.

В целом постсоветское развитие показало, что Москва очень хорошо стягивает ресурсы, но инновации на периферию передает медленно – для этого нет финансовых и институциональных условий, процесс распространения инноваций государством не стимулируется. Столица превратилась в какой-то гнойник сверхконцентрации. Скорее всего, именно по этой причине российское общественное сознание плохо воспринимает центр-периферийную модель, ратуя либо за равенство территориального развития путем тотального перераспределения, либо за автаркию регионов, особенно более богатых и конкурентоспособных.

Сколько городов нужно России

Постсоветская Россия пережила демографический спад, крупные города росли в основном за счет притока мигрантов, а небольшие сжимались и деградировали, хотя ни один не исчез. Процесс деградации порождает вопрос: нужно ли России столько городов и есть ли некое оптимальное их количество?

Ответ простой: в России очень мало городов – 1090 на 17 млн кв. километров. Любой город – это местный центр, который работает не только на себя, он обслуживает окружающую территорию основными видами услуг (исключение – только закрытые города Минобороны и Минатома). Это качество имманентно, оно свойственно любому городу. Уже по этой причине город исчезнуть не может. Проблемы городов слабозаселенного Крайнего Севера, несомненно, острее, но таких городов немного.

Перспективы города зависят от его размера. В России из 1090 городов только в 164 население превышает 100 тысяч человек, в том числе в 79 проживает больше 250 тысяч и в 13 – более миллиона, это помимо Москвы и Санкт-Петербурга. Более 900 городов – средние и малые. Судьба у них складывается по-разному. Города, оказавшиеся в агломерационном поле более крупных центров, развиваются лучше. Они трансформируют функции, наращивают межгородскую трудовую миграцию в пределах агломерации, выполняют «спальные» и рекреационные функции, при развитии агломерации в них создаются новые рабочие места. Города, удаленные от крупных агломераций, чаще всего депопулируют, стареют, но выживают. За последние полвека ни один город в России не исчез, хотя некоторые малые города были переведены в статус поселков городского типа.

Положение так называемых поселков городского типа с населением 3–10 тысяч человек чаще всего печальное. Многие пребывают в состоянии экономической депрессии, но чтобы поселок с населением 3–10 тысяч человек перестал существовать, должны произойти экономические катаклизмы, а потом смениться несколько поколений. Скорее его переведут в статус сельского поселения, и он будет деградировать и дальше.

Если считать статистически, то уровень урбанизации в России довольно высокий – 74 % населения живет в городах. Но у нас к городскому населению причисляются и поселки городского типа. По уровню ментальной, социальной, средовой урбанизации мы недоурбанизированная страна. Урбанизированными территориями можно считать миллионники, полумиллионники, менее крупные региональные центры и наукограды (Протвино, Троицк и др.) с высокой концентрацией человеческого капитала. Еще в советское время профессор Вячеслав Глазычев писал о недоурбанизированности России, употребляя термин «слободизация» для объяснения неразвитости городской среды и культуры. Рабочая слобода при заводе или фабрике типична для России. Слобода – это пьянство, равнодушие к городской среде, привычка гадить там, где живешь. Очень медленно, мучительно из слободского образа жизни кое-где начинает рождаться городская культура и среда, если местные власти стимулируют этот процесс, а население их поддерживает.

Будут ли расти российские города? Источников роста немного. Во-первых, это миграционный приток сельского населения, но оно в большинстве регионов сильно постарело, и демографические ресурсы села сократились. Демографический переход не завершен только в республиках Северного Кавказа, Тыве и Якутии, где рождаемость в сельской местности более высокая и не иссякает приток молодых мигрантов в города. Менее урбанизированный юг страны (Краснодарский, Ставропольский, Алтайский край и др.) также пока имеет человеческие ресурсы для миграций из села в город. В советское время село было основным источником человеческих ресурсов для городов, а теперь им стали малые и средние города, население которых перемещается в крупные и крупнейшие из-за больших контрастов в уровне жизни и возможности найти работу. Второй источник – внешняя миграция, в основном из стран Центральной Азии. Эти мигранты также концентрируются в крупных и крупнейших городах.

Идеальный город

Опыт европейских волн урбанизации говорит о том, что у малых городов есть перспективы развития. Многим нравятся города небольшие, уютные, пешеходные, с многочисленными личностными связями. Но эти преимущества «работают» только в том случае, если город разнообразен и его экономика развивается. Было бы прекрасно, если бы в России и, в частности, под Москвой формировались такие города: относительно небольшие, вписанные в природную среду, с разнообразными функциями и хорошей инфраструктурой. К сожалению, у нас так не получается. Если небольшой и уютный, то с плохой инфраструктурой и полумертвым человеческим капиталом. Если большой с разнообразным предложением мест работы, то со всеми издержками большого города: трудный для жизни, криминальный, неудобный с точки зрения логистики и с плохой экологией. Мы не нашли золотую середину.

Власти все еще испытывают иллюзии, что крупнейшие города можно частично разгрузить. Есть несколько способов. В Советском Союзе применялся самый тупой – запрет на прописку. В результате Москва получала 100 тысяч лимитчиков каждый год, они работали на заводах и в ЖКХ, жили в общежитиях и ждали прописки по десять лет. При колоссальном разрыве в уровне жизни между столицей и периферией запрет не срабатывал. В Европе разгрузку осуществляют иначе. Например, Париж последние 10–15 лет не расширяет своих границ и не размещает новых видов деятельности в центре. Наоборот, он распределяет функции на периферии агломерации. Туда переведена часть университетов, промышленные и исследовательские кластеры. Обеспечивается связанность периферий рокадными дорогами, не через центр. В Париже это можно сделать – он не очень большой по площади.

Последует ли Россия примеру Европы и начнется ли у нас перенос экономической активности из крупнейших городов в средние и мелкие, потому что там комфортнее среда? Вряд ли. Плохие средовые характеристики малых городов, низкая инфраструктурная связность, незавершенность этапа индустриальной урбанизации – все это не обещает скорого переформатирования. В европейских странах сначала образуются крупные агломерации, а потом экономическая активность перемещается в комфортные средние и малые города. Но если до этих средних и малых городов нельзя добраться скоростным поездом, то никакого перемещения активности не будет. Всем известны российские инфраструктурные реалии: чтобы доехать из среднего или малого города до международного аэропорта, придется потратить больше времени, чем на полет из Москвы в Западную Европу.

Попытки сделать Москву европейской столицей экономического восторга также не вызывают. Прежде всего, надо поставить точный диагноз. Можно ли решить проблемы Москвы вне всей остальной России? Нет. Пока мы воспроизводим одну и ту же модель: Москва и Московская область, словно пылесос, стягивают население всей страны. Второй такой центр – Петербург. В 2013 году сальдо миграций в Россию составило 300 тысяч человек, основную часть получили две агломерации федеральных городов. Это означает, что Москве не нужно инвестировать в городскую среду, транспорт, логистику, миграционный приток все равно будет большим: в городе есть работа! Развитие других городов, стимулирующее сдвиг трудовой миграции в Екатеринбург, Новосибирск, Самару, идет медленно.

Пока российские власти не осознают, что необходимо на федеральном уровне разрабатывать стратегию развития крупнейших городов. Можно сказать и более жестко: власти вообще не заинтересованы в развитии городов. Оно воспринимается как приложение, в лучшем случае, к чемпионату мира (который затронет с десяток городов), в худшем – к саммиту АТЭС и Олимпиаде. Системного понимания, что города – это мозги и квалификация, нет. Потому что государство, ориентированное на перераспределение нефтегазовой ренты и сохранение политического контроля в стране, в городах видит опасность. Именно в городах концентрируются люди с более высокими доходами, более высоким уровнем образования, более высоким человеческим и социальным капиталом. Именно в городах начались процессы новой интеграции – мы их видим, например, в волонтерстве. Это нормальное, здоровое интегрирующее начало родилось не в деревне Пупкино, а в крупнейших городах. Но пока в России государственная власть построена на приоритетах сверхцентрализации и жесткого авторитаризма, нормальных городов и нормального городского управления у нас не будет. Конечно, города все равно развиваются, но им приходится преодолевать жесткие институциональные барьеры. В результате агломерационный эффект слабо работает на развитие страны.

Базовая модель города, объясняющая, как располагаются фирмы разной отраслевой принадлежности относительно центра города, возникла еще 200 лет назад. С тех пор появились новые модели, но, так или иначе, агломерационные эффекты работают на то, что в большинстве городов с рыночной экономикой земля в центре пользуется наибольшим спросом, компании стремятся к пространственной концентрации, а плотность населения остается высокой. В советских городах, где рыночные механизмы до последнего времени не действовали, ситуация была иной и земля в центре могла быть занята заводами, что в постиндустриальную эпоху привело к созданию больших пустот. По мере развития рынка земли ситуация будет меняться. Как в этих условиях сохранить плюсы постсоветских городов – такие как социальное равенство и отсутствие гетто – и при этом избежать перегрузки инфраструктуры?

Экономика пространства

Где – в какой стране, в каком регионе, городе, районе – жить, открыть дело, производить продукцию, оказывать услуги, строить дома или инвестировать в капитал? Такого рода решения экономических агентов – людей или фирм – изучает наука экономическая география.

Она подразумевает, что поведение этих агентов рационально – подчиняется определенным экономическим законам. Человек действует, чтобы принести себе максимум пользы. Фирма – заработать максимум прибыли. То есть, согласно экономическим моделям, у агентов есть некая цель, ради которой они совершают те или иные поступки. И когда мы переходим на макроуровень – экономики, страны, региона или города, – то объясняем происходящее там совокупностью действий отдельных агентов.

Экономическая модель – это любая формализация представлений о поведении экономических агентов. Например, простое описание того, что человек делает под влиянием своих стимулов, или совокупность сложных уравнений, которая трактует действия множества агентов.

Базовую модель для формализации того, что происходит в городской торговле, создал в 1826 году немецкий экономист Иоганн фон Тюнен. Он исходил из следующего: есть особое место, например рынок, в которое хотят попасть агенты, чтобы продать свой товар, и есть разные виды товара, например зелень, овощи и мясо.

Зеленщику нужно, чтобы его товар был самым свежим. Поэтому он должен прибыть на рынок рано утром, а значит, для него важно жить поблизости. И пусть участок земли, где он выращивает зелень, будет маленьким, главное – оказаться как можно ближе к рынку. И за это зеленщики готовы платить высокую цену. Они селятся вплотную к рынку – так формируется самый первый, ближний круг.

Фермеры, выращивающие овощи, скажем картошку, тоже хотят продавать свежий товар. Но за два-три дня картошка не испортится. А значит, они могут жить чуть дальше, за зеленщиками, чтобы не платить слишком много за дефицитную землю в центре.

Наконец, следующий круг образуют животноводы. Чтобы выращивать скот, им нужны большие пространства, причем пастбищам не обязательно быть рядом с рынком, ведь корова и сама дойдет до рынка. Эти люди будут селиться далеко от него, там, где много земли и где они могут выгодно купить или арендовать пастбище.

Так образуется структура из концентрических колец, в которых чем ближе к рынку, тем дороже земля и тем интенсивнее она используется. Это простое наблюдение за сельскохозяйственным рынком и легло в основу всей модели экономической географии города. Если мы посмотрим на современные города, то увидим, что центр занимают деловые кварталы: небольшой пятачок земли застроен высокими зданиями. Эта земля эксплуатируется очень интенсивно, ведь люди готовы платить огромные деньги за то, чтобы быть в центре. А чем дальше от него, тем меньше плотность населения и меньше фирм. Участки земли увеличиваются, многоэтажные дома исчезают, сменяясь одно-двухэтажными, жилая площадь домов или квартир становится больше. Вот характерная для Западной Европы или США картина: на окраинах города – просторные отдельные дома с лужайками, в центре – многоэтажные здания, где живут холостяки, для которых не обязательно иметь большую квартиру, главное, чтобы она была недалеко от клубов, ресторанов и работы. Так люди самоорганизуются в городском пространстве.

Если чуть изменить эту модель, добавив в нее больше вводных, то можно объяснить одно заметное различие между американскими и европейскими городами. Обычно в центре американских городов, в многоквартирных домах, обитают бедные люди, довольствуясь весьма ограниченным жизненным пространством, богатые же селятся в просторных собственных домах на окраинах. Европейские города устроены иначе: обычно жилье в центре стоит очень дорого, и там, часто весьма стесненно, живут богатые. При прочих равных они придают особое значение качеству городской среды, тем самым факторам, которые в зарубежной урбанистике называют amenities. Оно означает все, что не относится к самому необходимому, но очень украшает нашу жизнь: театры, музеи, архитектурные достопримечательности, облик города, парки. Можно обойтись и без этих излишеств, но, раз есть такая возможность, человек ценит ее. А поскольку европейские города обычно старше американских, подобных приманок в них больше, и богатые люди готовы переплачивать за жизнь в центре. Более молодые американские города обилием достопримечательностей похвастаться не могут, поэтому и богатых в них мало что прельщает. Возможно, это объясняется тотальной автомобилизацией американцев, из-за которой городская среда, ориентированная на автомобилистов, многое потеряла, о чем, в частности, пишет в своей классической работе «Жизнь и смерть больших американских городов» Джейн Джекобс. Хотя есть и исключения, например Нью-Йорк – город европейского типа, и богатые там живут в центре.

Рисунок 1

Сравнительная плотность населения урбанизированных территорий (нескольких городов)

Идеи фон Тюнена формализовали в 1960-х годах сначала Уильям Алонсо, затем Эдвин Миллс и Ричард Мут. В честь всех трех ученых формальную модель, объясняющую, почему градиент земельной ренты (стоимость аренды земли) и плотности населения снижается от центра города к периферии, назвали моделью Алонсо – Мута – Миллса. С тех пор и по сей день по ней изучают экономическую географию города. Секрет успеха модели прост: ей соответствуют почти все современные города. И если первоначальная версия фон Тюнена о функции центра города как рынка уже устарела, то теперь другие факторы точно так же делают центральные городские районы привлекательными.

Если фирмы находятся по соседству друг с другом, они пользуются рядом преимуществ: это общий источник трудовых ресурсов, удобный доступ к потребителям и поставщикам, единая инфраструктура и информационная база. Показателен в этом смысле кластер высокотехнологичных компаний Кремниевой долины.

Что мы знаем о Кремниевой долине? Во-первых, там высокая текучесть кадров, люди очень часто переходят из одной компании в другую, то есть внутри кластера идет интенсивный обмен знаниями. Понятно, что кто-то туда приезжает, а кто-то оттуда уезжает, но костяк профессионального сообщества остается неизменным. Во-вторых, большинство фирм находится на довольно ограниченной территории, в радиусе пяти километров друг от друга. Изучая другие кластеры, ученые обнаруживают такую закономерность: новые фирмы предпочитают обустраиваться как можно ближе к офисам старожилов, желательно – в пределах километра, но и не дальше расстояния, которое можно преодолеть за рабочий день. То есть если мы хотим быть лидерами, или среди лидеров высокотехнологической отрасли, то лучшее место для нас там, где, скажем, деловая поездка к коллегам из аналогичной фирмы заняла бы не больше одного рабочего дня.

Эта закономерность проявляется также в секторе финансовых услуг и во всех отраслях, для которых важен обмен знаниями или у которых есть общий пул клиентов. Там, где людям необходимы профессиональные контакты, самое полезное и активное общение происходит живьем. И это загадка для экономистов, особенно учитывая стремительное развитие информационных технологий. Видимо, когда люди встречаются лично, происходит что-то такое, что делает их профессиональные обсуждения куда более ценными, чем при дистанционном общении, например по скайпу. Поэтому есть все основания полагать, что города никуда не исчезнут, так как людям по-прежнему нужно быть вместе и разговаривать друг с другом лицом к лицу. То есть общение – один из важнейших факторов положительных агломерационных эффектов.

Но в большие города фирмы тянутся и по другим причинам. Например, если для производства важна экономия на масштабе, то большой завод выгодно строить там, откуда продукция может быть легко и с минимальными издержками доставлена большому количеству потребителей. Эффект масштаба нужно учитывать при доставке товаров, организации процессов логистики, управления, что и делают, например, торговые сети. Но чтобы использовать преимущество близости к большому рынку, не обязательно размещать завод вроде ЗИЛа в самом центре города. Достаточно расположить автомобильный завод недалеко от густонаселенных регионов, где живут потенциальные покупатели автомобилей. В этом смысле пример удачного размещения производства являет собой автомобильный кластер в Калужской области.

Еще один экономический механизм агломерации можно увидеть на рынке труда. Как и в ИТ-секторе Кремниевой долины, в любой другой отрасли есть высококлассные специалисты узкого профиля. Если компании нужен профессионал из конкретной области знания, то проще всего его найти в большом городе. Значит, всем предприятиям отрасли выгодно работать в одном большом городе, чтобы обмениваться знаниями и подбирать специалистов необходимой квалификации из общего источника.

Более того, в большом городе компаниям выгоднее располагаться как можно ближе к центру. Представьте себе, что у вас в штате двадцать человек, вы долго искали их, все они профессионалы, хорошо знающие свое дело. Один живет в Бибиреве, другой – в Кунцеве, остальные в других спальных районах Москвы. Чтобы всем им было удобно ездить на работу, ваш офис должен находиться в центре. То есть в условиях конкуренции за специалистов центр города, при прочих равных, обладает куда большей ценностью, чем окраины. Именно из-за высокого спроса недвижимость в центре неуклонно дорожает. Фирмы будут стремиться в центр до тех пор, пока это будет им по карману. Фирмы, которым особенно важно работать в центре и которые согласны платить за это больше денег, в итоге вытеснят из центра тех, для кого географический фактор не так важен. Именно это должно было произойти с ЗИЛом.

Рисунок 2

Плотность населения в Москве (1992) и Париже (1990)

Но надо понимать, что все эти механизмы действуют только в условиях рыночной экономики, относительно свободного рынка земли. Согласно действию описанных фон Тюненом экономических механизмов плотность населения уменьшается от центра к окраинам, но у нас в Москве все наоборот. Окраины Москвы застроены очень плотно, плотность населения там иногда даже выше, чем в центре. При этом в центре или рядом с ним до сих пор существуют гигантские промышленные предприятия вроде ЗИЛа, которые, занимая огромные земельные участки, часто ими почти не пользуются.

Это, конечно, ненормально. В рыночных условиях заводы должны избавляться от земли в центре и переезжать на окраины, чтобы на освободившихся местах можно было строить жилье, торговые центры или другие объекты городской инфраструктуры. Но в советское время господствовал иной подход. Тогда не было понятия о стоимости земли, вот и возводили жилые дома на окраинах Москвы, а заводы – в центре.

Безусловно, планирование существовало: людей пытались селить в районах, ближайших к заводам. Но население росло, люди мигрировали, и со временем стала все очевиднее недальновидность этого на первый взгляд удобного решения. И теперь все больше людей, чтобы попасть на работу, вынуждены преодолевать слишком большие расстояния.

Но если мы посмотрим, например, на концентрацию офисов и плотность рабочих мест в Москве, то увидим классический убывающий к окраинам градиент. Это объясняется тем, что в столице рынок аренды офисной недвижимости гораздо более гибкий, чем строительства жилья. То есть рабочих мест в центре у нас больше, чем на окраинах. И на работу люди едут с окраины в центр. Из-за этого образуются огромные транспортные потоки – и пробки.

Похожая ситуация отмечается в Мехико. Хотя Мексика – страна с рыночной экономикой, рынок земли там жестко зарегулирован и свободно городские участки почти не продаются. Поэтому жилья в Мехико не хватает, бедные люди селятся на периферии, что тоже порождает многочисленные транспортные проблемы. Еще один пример того же рода – Бразилиа. Там тоже нет убывающего градиента плотности населения при удалении от центра к окраинам. Но Бразилиа – особый случай: происходящее там – следствие работы архитекторов, которые планировали город, не учитывая рыночных агентов.

Сегрегация или равенство

Итак, в центре типичного города, в котором действуют силы рынка, квартиры небольшие, и живут в них люди если не с самым низким, то со средним достатком: молодые специалисты, студенты, служащие. А богатые граждане ездят в центр только на работу.

Впрочем, реальные города не всегда живут по этому правилу – известны случаи, когда в центре богатые кварталы соседствуют с районами компактного проживания бедноты. Пример тому – Гарлем, который еще несколько десятилетий назад представлял собой настоящее гетто. Этот район находится в Верхнем Манхэттене, и буквально через улицу от него находится престижный Колумбийский университет, а рядом с ним – дорогое жилье.

Исторически Гарлем населяли афроамериканцы и бедняки, оказавшиеся на обочине жизни. Компании туда не стремились, платежеспособного спроса на недвижимость не было, как и источников достойного дохода для местных. Произошла сегрегация населения: бедные и богатые стали жить раздельно.

В городе люди сообща пользуются общественными благами и так же вместе финансируют их. Но представление людей о необходимом наборе этих благ зависит от их доходов. Богатые хотели бы жить в окружении ухоженных парков, водить детей в хорошие школы, ездить по идеальным дорогам – и они готовы за это платить. Бедным же не до красоты, из самых необходимых благ они выбрали бы минимальный общественный порядок. Денег на парки у них нет. Поэтому если общественные блага в городе оплачиваются населением за счет местных налогов, то богатые будут стремиться в районы, где живут люди со схожими возможностями и предпочтениями.

В США школы финансируются за счет местных налогов. А значит, в бедном районе школа будет плохой по определению. У нее не будет денег на квалифицированных преподавателей и хорошие учебники. Люди, которые хотят дать детям приличное образование, создав семью, уезжают из таких кварталов. В гетто остаются семьи бедные и неблагополучные. В США эту проблему иногда пытаются решить на региональном уровне. В частности, некоторые штаты перераспределяют средства на нужды образования из своего бюджета. Принимались и другие меры. Например, родителям детей из неблагополучных районов разрешали создавать собственные школы, чтобы можно было изъять детей из системы государственного образования. Но это лишь усиливало сегрегацию.

В странах бывшего социалистического лагеря другие проблемы внутригородской структуры, и часто они порождались самой системой планирования. Весьма характерная – наша система микрорайонов. Микрорайоны – не советское изобретение, они есть во многих городах и странах. Но главное для географии города – транспортная связность. Например, в Барселоне, которая считается ярким примером удачной урбанистики, маленькие кварталы пронизаны плотной сеткой дорог. В Москве же дороги идут по границам микрорайонов и их внутренних пространств не затрагивают. Концепция микрорайонов хороша для окраин, но в Москве окраины становились центром по мере разрастания города. И теперь жители новых окраин едут на работу через микрорайоны среднего пояса города. Изначально дорожная сеть не была на это рассчитана. Москвичи вынуждены объезжать микрорайоны по основным – и малочисленным – транспортным артериям, на которых мгновенно возникают пробки.

Рисунок 3

Насыщенность городов улично-дорожными сетями, % от общей площади города

Источник: «Протяженность дорог в Москве в 4 раза ниже, чем в Нью-Йорке», «Известия», 12 августа 2009 г.

Вместе с тем у советской системы были и свои плюсы. Рынка жилья как такового в СССР не существовало, и люди жили там, где они получали квартиру от государства. Поэтому до сих пор в одном подъезде соседствуют люди разных социальных страт, разного уровня образования и доходов. У нас не было и нет до сих пор строгого разделения на престижные и непрестижные районы. Если мы сравним доходы населения всех 125 муниципалитетов Москвы, то окажется, что у жителей центральных районов, например Арбата, они всего в два раза выше, чем у жителей Капотни. Для сравнения: в Нью-Йорке доходы обитателей Верхнего Ист-Сайда, одного из самых дорогих и престижных жилых районов Нью-Йорка, отличаются от доходов жителей Гарлема в десятки раз. То есть в Москве социальная сегрегация довольно слабая.

И это очень хорошо для бедного населения столицы: нет условий для образования гетто. Гетто опасны не только низким качеством жизни и социальных благ. Важнее, что там в атмосфере упадка компактно живут люди асоциального типа. Дети, растущие в гетто, не видят среди окружающих тех, кто преуспел бы в жизни: вокруг только бедность, вандализм и преступность. Они с младых ногтей впитывают криминальную культуру, которая передается из поколения в поколение, и шансов вырваться из этого порочного круга у них очень мало. Социальные лифты для жителей таких районов закрыты.

Когда сегрегации нет, социальная ситуация намного лучше. Главное даже не то, что богатые соседи субсидируют общественные блага для соседей бедных. Формируется более здоровая социальная среда. Если у ребенка родители – пьяницы, а соседи – ученые, то у него перед глазами есть хотя бы положительный пример иной, благополучной судьбы и появляется надежда, что он будет учиться, работать, стремиться к лучшей жизни. На этой же мысли основана теория разбитых окон. Человек, который изо дня в день видит разбитые окна, привыкает к этому зрелищу, воспринимает его как норму. И вот ему уже и самому не кажется зазорным разбить окно. Так начинается и поддерживается разруха. Но когда человек идет по чистой улице, ему неловко бросить окурок или бумажку. И в районах со смешанной социальной структурой, как оказывается, людей, которые будут мусорить, невзирая ни на что, очень мало. Большинство будет соблюдать правила, и улицы станут чистыми. Более того, такая культура будет закрепляться в обществе.

Плюсы пузыря и провалы рынка

В Москве социальной сегрегации как не было во времена СССР, так нет и сейчас, при рыночной экономике. И этому тоже есть объяснение. Из-за беспрецедентного роста цен на московское жилье в 2004–2008 годах даже весьма обеспеченным горожанам не хватало денег на покупку квартиры в хороших районах. Обеспеченные профессионалы селились в относительно непрестижных районах вроде Выхина или Марьина и даже переезжали за МКАД. То есть отсутствием социальной сегрегации Москва обязана пузырю на рынке недвижимости.

Но у стремительного развития этого рынка есть и негативные последствия. Возведенные на окраинах города микрорайоны многоэтажек лишь усугубляют транспортные проблемы города. Очевидно, что пора отказаться от плотной застройки микрорайонов-капсул на окраинах и за МКАД в пользу таун-хаусов и частных домов с частой сетью хороших дорог. Нужно развивать общественный транспорт, улучшать связность территорий.

Теоретически эту проблему можно было бы решить с помощью регулирования. Дорога – это общественное благо, и люди, которые покупают жилье, будут им пользоваться. Но как грамотно организовать пользование общественными благами? Нужно платить за это. Если бы люди, которые покупают квартиры на окраине, оплачивали бы и инфраструктуру, то эти квартиры стали бы дороже и, возможно, многие предпочли бы жить ближе к центру. Тогда изменилась бы структура цен. Притягательность многоэтажных окраин в этом случае – прямое следствие чрезмерной централизации при распределении общественных благ.

Регулирование необходимо и для производства других общественных благ. Они не производятся свободным рынком. Если все отдать на откуп рынку, то город может лишиться скверов, парков и многого другого: владельцы земли моментально продадут ее или застроят ее торговыми центрами, жилыми домами или офисами. Рыночные механизмы позволяют выявлять правильные предпочтения людей и финансировать правильный уровень общественных благ. Например, чтобы нанять консьержа в подъезд, всем его жителям нужно договориться и скинуться на его зарплату. То же самое справедливо и для производства общественных благ в масштабе всего города. То есть необходимы коллективные действия, гласный или негласный общественный договор.

Будущее городов

Как будут развиваться российские города в будущем? Посмотрим на примеры других государств. В развитых странах социальная сегрегация не ослабевает, но гетто все-таки постепенно исчезают. Растут запросы людей на общественные блага, и отверженных становится все меньше. Гарлем перестал быть гетто, цены на недвижимость там значительно выросли за последние 20 лет, в районе обосновываются фирмы и открываются офисы. В развивающемся мире ситуация иная. В Азии гетто-районы по-прежнему растут, в основном за счет беднейших мигрантов из деревень, которые надеются заработать в городе чуть больше денег и готовы ради этого жертвовать уровнем жизни. Все это происходит на фоне постоянно углубляющегося социального расслоения. Расслоение оказывается также и движущим фактором урбанизации. Люди, которым нечего терять, приезжают в город, где есть хоть какая-то работа и возможность прокормиться. Они оседают в городских трущобах, что усугубляет и без того болезненные проблемы городского хозяйства и может привести к настоящей социальной катастрофе.

В России также полным ходом идет процесс урбанизации, также беднейшие люди перебираются из сел в города. Пополняют ряды горожан и мигранты. Это переселение беднейших слоев общества во многом напоминает то, что происходит в Азии, хотя у нас нет столь резкого социального и имущественного расслоения и таких масштабных негативных последствий урбанизации. В Москве также наблюдается самоорганизация мигрантов – представителей беднейшего населения столицы, но до образования классических гетто дело, к счастью, еще не дошло.

Если говорить о прогнозах на будущее, то ясно, что в Москве рано или поздно сформируется регулируемый, здоровый и цивилизованный рынок земли. И заводы не будут владеть гигантскими площадями в центре Москвы. Столица так или иначе изменится, хотя и не сразу. Города, как и все объекты экономической географии, – очень инерционные структуры. Это ясно показала, например, программа сноса пятиэтажек: построить их было легко, снести же и переселить людей оказалось гораздо труднее. Преобразование Москвы затянется на десятилетия.

И учитывая этот факт, самое главное – развивать ее стратегически, принимая во внимание типичные проблемы городов. Например, важно предотвратить появление у нас районов гетто, так как позже избавиться от них – отселять людей, преобразовывать муниципалитеты – будет невероятно трудно. Ни в коем случае нельзя допустить изоляции – социальной, инфраструктурной, транспортной – ни одного района Москвы. Эту задачу можно решить за счет социальных программ и расширения транспортной инфраструктуры.