Глава 6
Боевые товарищи по бару встретили меня радостно, и сразу в рюмках забулькало великое химическое изобретение гения Менделеева. После первых трёх тостов я начал проповедовать о начале новой эры человеческих взаимоотношений. Меня слушали внимательно, кивали, соглашаясь, а уже под самый вечер кто-то предложил:
– А не поехать ли нам в ночной бар «Юрас перле» и немного там развлечься?
Мои проповеди в сочетании с водкой их так пробрали, что ни один не захотел отказаться.
За столик рядом со сценой пришлось выложить кругленькую сумму, но было не жаль – прямо перед нашими глазами мелькали обнажённые тела, извиваясь в такт музыке. Наша опора Марк наклонился ко мне:
– Ну, ты их там, в тайге, видел?
Мне не хотелось его разочаровывать.
– Потом расскажу, – тихо и загадочно ответил я.
Он молча кивнул.
Мне было не до рассказов, тут обуревали совсем другие страсти. Одна из танцовщиц так лихо крутила передо мной своими соблазнительными формами, что рука стала невольно тянуться в её сторону. И если бы не Игорь, то у меня мне бы явно грозили проблемы с двумя здоровенными детинами, которые по первому сигналу администратора могли выволочь любого из зала.
Его лёгкий шлепок по руке с комментарием «Не протягивай руки, а то протянешь ноги!» немного меня отрезвил, но мечты остались и идеи, как с ней познакомиться, тоже. После танца девушки удалились из зала, а я подозвал официанта.
– Передайте, пожалуйста, бутылочку шампанского той прекрасной даме, что танцевала рядом с нами, и, если можно, вон ту маленькую корзинку цветов, что с левой стороны от цветочницы, – я кивнул в сторону фойе, где всегда стояла, как на часах, тётя Инта с цветами.
Официант покорно прогнулся и отправился за подношениями. Игорь посмотрел на меня умными, почти еврейскими глазами:
– Ты мудак, братец! Лучше бы мы эти деньги пропили!
Её сценическое прозвище было Чиу-Риу. Программа уже закончилась, и танцовщица вышла в зал в короткой клетчатой юбочке, белой блузке и с цветами, которые я ей прислал. Я подтянулся, казалось, что она идёт к нашему столику, но она прошла мимо и уселась с каким-то здоровяком.
Игорь иронически улыбался:
– Этот парень – чемпион по биатлону, стакан на спор разгрызал! Канат может порвать! Тебе домой к жене надо! Ты же у нас теперь почти святой!
Внутри всё кипело, хотелось битвы, но домой хотелось ещё больше. Я расплатился за всю компанию, и мы стали собираться. Ощущение, что ты среди надёжных друзей, всегда придаёт уверенности в себе и своих силах. В ранней молодости это проявляется в невероятном бахвальстве и самонадеянности, а когда тебе под тридцать или чуть больше – в приятном спокойствии.
Игоря мы подвели к дверям и аккуратно поставили, заставив его собраться, чтобы он выглядел перед женой более трезвым, чем был на самом деле. Нажав на звонок, мы спрятались в проёме под лестницей. Из открывшейся двери в подъезд ярко брызнул свет – его ждали. В руках его жены Вики был здоровенный том старой «Советской энциклопедии». Он еле успел пролепетать: «Это я, дорогая», как на него сверху обрушился этот кладезь человеческих знаний за последние века.
Она была красивой женщиной, но очень горячей. Отбросив книгу в сторону, Вика схватила его за плечи и втянула обмякшее тело внутрь через порог. Дверь захлопнулась, а мы, давясь от смеха, вышли из подъезда на улицу.
– Круто! – сказал Янка, одной рукой почему-то держась за голову, словно это его сейчас любовно отоварили.
Не пьющий уже несколько лет Марк философски заметил:
– Сразу видно, интеллигентная семья, некоторых чугунными сковородками лупят.
И мы снова заржали, но уже на всю улицу. Время подходило к пяти, а расходиться не хотелось.
– Может, ещё куда? – с тайной надеждой подумал я вслух.
Андрей сразу отозвался:
– В аэропорту бар до шести работает, но там только коньяк.
Этим нас было не испугать.
Приезжать в аэропорт – в этом всегда есть что-то от несбывшейся мечты. Народ снуёт туда-сюда, перетаскивая свой багаж, а ты сидишь за стеклянной стеной бара, потягиваешь армянский коньяк, запивая его маленькими глотками кофе, и думаешь: «Вот взять бы и улететь куда-нибудь на край земли, посмотреть, как там живут люди!» Но до края земли было тогда как до Луны.
Часов в семь вечера к нам домой пришла Ирена, наша старинная подруга, и прямо с порога спросила меня:
– Ты читал в газете рассказ «Невозвращенец»?
С кухни раздался радостный голос жены:
– Это Генрих написал, там его псевдоним!
Ирена посмотрела на меня как на что-то особенное:
– Так это вы написали?!
Когда я услышал из её уст «вы», сразу понял – рассказ удался. Она долго не хотела уходить, сидела на диване в нашей гостиной, медленно потягивала из бокала красное грузинское «Киндзмараули» и всё время бросала взгляды в мою сторону, словно чего-то во мне раньше не замечала. Мне это льстило, и казалось, что впереди бесконечные литературные успехи и полное признание.
Газету «Юрмала» на русском языке вскоре закрыли. На латышском она ещё выходила какое-то время, а потом тоже заглохла, как старый испорченный рупор обессиленной империи. На дворе начинались девяностые.
Я всегда неплохо стрелял, конечно, не с двух рук по-македонски, как отец, но крысы, сновавшие среди груд мусора по внутреннему двору бара «Ленинград», редко могли избежать моей пули. Если я слегка мазал, из-под пустых ящиков ещё долго слышался писк раненой серой твари. Ненависть к ним у меня появилась уже давно.
После долгожданной покупки великолепных туфель фирмы «Саламандра» я переобулся на складе в подвале бара и со спокойной душой отправился наверх в зал. И каково же было моё негодование, когда, спустившись после смены обратно вниз, я увидел свои драгоценные туфли, безнадежно изгрызенные острыми зубами! Словно вокруг не было плиток шоколада, в которые крысы тоже иногда запускали зубы, пропиливая одну за другой целую пачку. Какое-то время я даже приносил им молоко, и мы мирно сосуществовали, но тронуть туфли – это уже был вызов. Всё вокруг было заставлено высококачественным ядом, которым можно было бы отравить пол-Риги, но они его не жрали, а вновь и вновь возвращались к моей многострадальной обуви.
Первую крысу я застрелил прямо на складе, и она повисла красным пятном между дверью и ящиками с водкой. Как ни странно, на какое-то время они исчезли, но потом появились снова. Битва шла нешуточная. Потом я заметил, что днём они прогуливаются по внутреннему двору, так сказать, выходят подышать свежим воздухом. Вот тут-то мы и нашли себе новое развлечение. В меткости я превосходил многих, только Марку иногда уступал – он каждый день ходил в тир.
Охотничьи забавы происходили во время перерыва, между пятью и шестью вечера. Мы делали ставки, и проигравший выставлял после смены количество проигранной водки или виски. Деньги в нашем соревновании не котировались.
Вечером у стойки объявились постоянные клиенты – типы с короткими стрижками. Один из них, под два метра ростом, заходил ко мне частенько и казался большим добрым увальнем с детскими глазами, двое других были помельче, но тоже не слабые детины. Он подошел к стойке, протянул через неё свою огромную руку:
– Здорово, Генрих! Налей нам водочки по сто. Мы только из России, заказ ездили делать. На душе как-то муторно, завтра надо в церковь сходить, в грехах покаяться!
Слово «заказ» звучало так, словно они занимаются сборкой мебели или доставляют пиццу на дом. То, что он киллер, а эти приятели – его подручные, я знал уже давно и всегда был с ним настороже. Непонятно, почему он выбрал меня своим психологом. Приходил каждый раз после своих заказов, не вдаваясь в подробности, пожаловаться на свои душевные переживания и каждый раз говорил, что пойдёт или уже сходил в церковь на отпущение грехов.
Не знаю, что на меня нашло, но в голове отключилось чувство самосохранения, и, разлив им по стаканам водку, я выложил:
– Ни хрена не понимаю, ты на самом деле такой тупой или прикидываешься? Ты что, думаешь, Бог – мудак какой-то? Ты будешь людей пачками валить, потом к нему приезжать, каяться, а он тебя прощать каждый раз будет? Я с тебя просто дурею!
Он смотрел на меня взглядом тупого барана, не понимая, чего это я разговорился.
– Батюшка сказал, что если человек от души раскаивается, ему всё прощается, а я от души раскаиваюсь!
– Да ты, наверное, батюшке этому зелёных заносишь немерено, вот он тебе и вешает лапшу на уши! Может, поп говорил, что ты мир от скверны очищаешь?
Достучаться до его мозга через толстую черепную коробку было невозможно – он отвоевал несколько лет в Афганистане, и отправить на тот свет человека для него было плёвым делом, как в магазин сходить.
– Жертвую на церковь, конечно! А ты, наверное, атеист?
Спорить было бесполезно. По фильмам я представлял себе людей его профессии – они всегда были жестокими и коварными, но не тупыми. Они допили водку, и он протянул мне руку:
– Прощай, братан! Ты неправ, сходи в церковь! Бог всемилостив!
Это было сказано снисходительным тоном, словно он меня наставляет на путь истинный. И медленно пошёл из зала своей медвежьей походкой, а за ним засеменили его подручные.
В этот вечер бар был полон народа. Из-за громкой музыки выстрела почти не было слышно, пуля прошла где-то в метре от меня, пробила барную стойку, окно и улетела в темноту. Страха не было, скорее какое-то удивление: «Ни фига себе!» Потом кто-то бросился кого-то искать, обещая разрезать нарушителя спокойствия на кусочки. Но тот словно испарился, и как его ни искали, облазив все укромные уголки бара и подсобные помещения, найти так и не смогли. Потом бритые головы собрались возле стойки и принялись обсуждать происшествие. Как я понял из их разговора, лучше ему было застрелиться самому, чем попасться им в руки.
Вечер подходил к завершению, дамы разобрали кавалеров, кавалеры – дам, и все начали потихоньку покидать бар. Лысые, как всегда, ушли гурьбой в сугубо мужской компании, у них были другие заботы.
Оставшись одни, мы налили для начала по пятьдесят грамм водочки и обсудили с напарником дебильного стрелка, рассматривая пробитую пулей стойку и треснувшее стекло.
– Вставить бы ему дуло в задницу, ковбою хренову, ведь убить мог кого! – покачивая головой, расстроенно ворчал Андрей. – Уходить надо с этой работы! Деньги деньгами, а жить хочется, у народа вообще крыша поехала.
Мы с ним выпили еще несколько раз по пятьдесят, он уже почти успокоился, и храбрости в нем явно прибавилось.
– Если я этого козла увижу, точно дерьмом накормлю, как миленького!
Мы выпили еще напоследок и попрощались до завтра. Он ушел, а я принялся перемеривать, что осталось в бутылках, готовясь к завтрашней сдаче смены.
– Не подходи, сука, убью! – противный, надрывно визгливый голос, который больше подошел бы истеричной бабе, чем мужику, раздался откуда-то из-за деревянных ящиков с пустыми бутылками возле моего склада, куда я спустился переодеться и посчитать нетронутые бутылки с алкоголем. – Руки покажи, сука, руки! – Я показал руки, лихорадочно соображая, что делать.
Пистолет был у меня за поясом, под пиджаком, вытащить его я бы не успел, да и убивать никого не собирался, он был у меня больше для поддержания уверенности: у всех есть – и у меня есть.
Спокойным голосом, насколько он мог быть спокойным, я сказал туда, в темноту:
– Я тут барменом работаю. Вот тут, рядом с ящиками, дверь – это мой склад.
Человек в темноте молчал, наверное, высматривал мое лицо, пытаясь определить, тот ли я, за кого себя выдаю.
– Точно, я тебя помню, – и чуть погодя спросил уже с другой, какой-то жалобной интонацией: – Эти там, наверху, меня ждут?
– Нет, все разошлись, ну, если только на улице.
– Они меня завалят, точно завалят! – его голос готов был вот-вот перейти в истерику. Мне стало его даже жалко и немного страшно – вдруг у него в голове что-то замкнет и в этой панике он пристрелит меня за просто так.
– Ты знаешь, – обратился я к ящикам. – У меня тут второй выход есть, могу тебя там выпустить.
– А они меня там случайно не ждут? Может, ты меня подставить хочешь?!
– Да что они мне, друзья? Просто помочь хочу! С кем не бывает!
– Помоги, братан, всю жизнь помнить буду!
Я включил свет и стал медленно подниматься по винтовой лестнице, ведущей из подвала к дверям пожарного выхода. За мной по пятам шел «стрелок», и я ощущал всем своим существом, как он судорожно сжимает пистолет, направляя его мне в спину.
За пожарным выходом никого не было, он осторожно выскользнул за дверь, потом повернулся в мою сторону, направив на меня пистолет, и криво ухмыльнулся:
– Ладно, живи, сука! – и исчез в подворотне.
После этих слов мне почему-то очень захотелось его догнать и выстрелить. Но что-то меня удержало, не хотелось равняться с этим дерьмом.
Я сидел на складе, внутри меня всё кипело от унижения, страха и других сильных эмоций, даже выпитая рюмка водки не могла меня успокоить. Мысли, что я с ним сделаю, когда встречу, рисовали одну садистскую картину за другой. В конце концов, мысленно уничтожив его множество раз, я переоделся и отправился домой.
В три часа ночи по улице только изредка проезжали такси с зелеными огоньками, город спал. Редкий гуляка, засидевшийся в ночном баре, покачиваясь, как маятник, из стороны в сторону, пытается добраться до дома.
Тут вдруг я увидел за углом возле трамвайной остановки несколько собравшихся человек. Рядом стояли «скорая помощь» и полицейская машина. Подойдя ближе, я увидел лежащего на тротуаре «стрелка». Точно посередине лба у него была маленькая, аккуратная дырочка, из которой медленно вытекала темная жидкость.
Глядя на него, я уже и забыл о своем унижении, мне опять стало его жалко. Все-таки его дождались.
Я постоял ещё немного и пошел на стоянку такси.