Вы здесь

Стеарин. Продолжение. Разные тексты. Уходящие поезда (Андрей Урицкий, 1996-2002)

Уходящие поезда

Шел легкий снег, и было видно, как поезда отходят от перрона, мигая красными зрачками в темноте. Шел легкий снег, и здание вокзала тяжелой каменной медузой распласталось на площади. Шел легкий снег, и Савелий спрыгнул с подножки автобуса. Чужой город встречал его равнодушной тянущей пустотой. Силуэты домов светились тусклыми пятнами окон. Ночь обволакивала холодом и молчаньем. Под ногами всхлипывала бурая невнятная масса. Савелий вошел в зал ожидания, где на коричневых скамейках мерзли одинокие люди, спокойно ожидая. Подойдя к кассе, Савелий наклонился и спросил, а есть ли билет до Внешнего. “Плацкартный”, – буркнула кассирша. Заплатив рубли, он спрятал в бумажник кусочек плотного картона и отправился в станционный буфет, где съел яйцо под серым майонезом и выпил бледно-желтый напиток; на стене висел плакат: “Когда вы пьете чай стаканчик добром вы вспомните меня я друг ваш русский самоварчик всегда готов служить вам я”, но чай был чуть теплый и невкусный. Потом Савелий проверил расписание, оставалось часов шесть, и он присоединился к сидевшим в зале ожидания неизвестно чего, а ночь морозом оковала стекла, и ветер шепотом скитался по дороге, и легкий снег заштопывал все дыры. Савелий сел на деревянную скамейку, попробовал уснуть, но холод, кусая пальцы, проползал змеею. Савелий встал и подошел к окну. На улице взвивалось и свистело. Савелий коленками прижался к батарее, что находилась под мраморным унылым подоконником, затем повернулся и опустился на корточки, согревая спину и ягодицы, вернулся на скамейку и задремал, когда продрог – проснулся, но к батарее другой какой-то бедолага придвинул чемодан, и скособочившись на нем, угрелся. Савелий принялся ходить по залу, подпрыгивая и приседая. Так ночь прошла и сдвинулась, и утро протиснулось сквозь щели облаков. Савелий вышел на перрон. Пустынно, тихо, только вдалеке позвякивали в небе провода ненужных электричек, и, длинный, как печаль, промчался товарняк; Савелий сосчитать хотел вагоны, но сбился. Томительное время проплывало, но вот и стрелки встали, как мечталось, и поезд застучал и появился. Савелий нетерпеливо притаптывал на месте, предвкушая, как он войдет, и ляжет, и в тепле уснет на верхней полке, но поезд вдоль перрона проскочил, прочь унося и окна с занавесками, и тех счастливцев, которые за ними восседали, и пили, пели, уезжая в края нездешние, туда, где хорошо, нас оставляя оторопелых, с разинутыми удивленно ртами: а вы куда, а как же мы, а как же? Ничего не понимая, Савелий кинулся внутрь. Вокзал был мрачен и безлюден. Под сводчатым высоким потолком качался металлический круг люстры. На одной из стен видны были остатки фрески – какой-то человек в плаще лиловом и всадники. Под ногами хрустела каменная крошка, и при каждом шаге взлетали пыль и снег, свободно падавший сквозь темные проломы в крыше. Савелий подбежал к кассе. Закрыто. Забарабанил решительно в окошко администратора, оттуда высунулось заспанное женское лицо, сказало, что вот уже пять лет, как поезда проходят мимо, и нечего шуметь, и прекратите хулиганить, а то позову милицию, Вася, Вася, иди сюда, тут хулиган пьяный. Савелий выбежал на улицу. Шел легкий снег, и ранние прохожие неспешно подходили к остановке и ждали сумрачно и зябко, когда придет автобус.