Кухонный пантеон
Живущие: между плитой и мойкой, за спиной холодильника, в щелях паркета, там, где обои отходят от стены, где уютная пыль образует постель, и капли чая упали дождем, о! это они, мои домашние враги и друзья, жертвы мои, нет ваших могил, и никто не уронит слезу на гробовой камень.
Мышь.
Прошуршала – и нет. Шмыгнула – и пропала. При свете дня – только тенью бегущей, ночью царица и госпожа, знающая, где и что, без испуга гуляющая вдоль стен, – но и ты, лакомка, попалась: на запах сыра влекущий пошла, сверху ножом гильотины скоба рухнула стальная, сломала шейные позвонки, и ты осталась лежать серой шкуркой с застывшими бусинами глаз. Не спасли тебя проворство и храбрость, осиротели твои сыновья и дочки; что теперь твои со временем шашни? Жизнь просочилась песком и влагой. Тело твое удобрило землю. Смерть – и амба.
Муха.
Жужжалица-жизнелюбка, летуха и щекоталка, ни секунды в покое, витала, как хотела, зимой засыпала, летом веселилась, тянулась к теплу, к сладкому липла, и увязла лапками всеми, и навеки в сон погрузилась, в омут забвенья, с шустрыми товарками в надзвездном раю ест вишневое варенье.
Оса.
Одетая в балахон полосатый присела на стекло, перепутала, где свет, где тьма, билась в прозрачное. Захотелось мясца, полетела, столкнулась с огромным, безрассудно, отважная, ринулась в бой, маленькая валькирия, желтая амазонка, так погибают бойцы аллаха – с криком на губах, с блестящими глазами, – и ждут их гурии, с нектаром кубки и потомков вечная благодарность.
Комар.
Дуэлянт с повадками вампира! Ты всю ночь не давал уснуть и над ухом моим бесконечную песню тянул! Ускользал ты от рук моих, ускользал и опять за свое! Лишь под утро, когда задремал я, и напился ты крови моей, я очнулся от зуда и боли в ладони, свет зажег и увидел тебя на стене почерневшим и влагою темной налитым – я прихлопнул тебя, и осталось пятно лишь одно, и нет у меня ни слова, ни звука, и добрые чувства мои уснули вместе со мной.
Таракан.
Самый! Говорят, что самый живучий. Капля воды, молекула хлеба – и довольно ему. Даже ест проводов разноцветную изоляцию, мерзавец. Многоног, бегает и молчит. Шевелит колючими усами в память о старом поэте. Что еще надо ему? Счастлив тем, что вокруг. Но и его нашла рука судьбы – только хрустнул под тряпкою грязной. И не такой оказался грозный.
Все они ушли туда, где тишина, покой и молчание; всех их унес рок величавый. Но я знаю, что мы еще встретимся с ними на берегах многоводной реки, в заливных лугах и тенистых рощах. Дело в сроках. Придет и наш.