Концепция модуса на пространстве текста в ее взаимосвязи для исследования медиатекста
(а) постановка проблемы
Модус, трактуемый в духе Шарля Балли, – это субъективная часть смысла предложения, в ней представлен субъект сознания и речи с его отношением к сообщаемому и сообщению [Балли 1955]. Модус в «классической» интерпретации выражается формами глаголов, изъяснительными конструкциями, вводными словами и выражениями, интонацией. Например, предложение Дождь. Само представление о дожде, представление об одном из видов осадков – это диктум. Но говорящий может придать этому представлению разные субъективные смыслы – модусы. Вот бы дождик!; Сейчас не помешал бы хороший дождь; Надоели дожди!; С прошлого месяца не было дождей. Здесь модусы желательности, оценки и актуализации.
А может ли модус выражаться и иными формами? Например, прилагательными? В бар вошел сильный мужчина. «Сильный» мужчина – это объективная характеристика? Сможет ли он связать узлом кочергу? Преступный режим N. А эти преступления, совершенные именно N, доказаны? А судьи кто? Работают ли на модус высказывания частицы, во всём их спектре, деепричастия, наречия, в том числе предикативные, порядок слов, в конце концов, сам отбор говорящим актантов и сирконстантов для строительства им пропозиции и выражения ее языковым способом? Весной легко расставаться. Всем? А осенью трудно? И что значит «легко»? Без слез? Или найти другую? «Легко» – это объективно при расставании весной, или это только определенному субъекту-говорящему, с известными ему способами расставания «легко»? Семантико-синтаксическое оперирование говорящим объективными представлениями может проходить проверку объективными представлениями слушающего, в остатке – тоже модус.
Все, кто пишет о модусе в означенном Балли смысле, от классиков жанра – В. Г. Гака, Т. А. Колосовой, Т. В. Шмелевой, до сегодняшних исследователей отдельных смыслов модуса, например, С. В. Гричина, З. Р. Латфулиной, Е. В. Постевой и др., писали, пишут о модусе предложения. Но имеет ли модус выход на пространство текста? Ведь сегодня никто не спорит с И. Р. Гальпериным [Гальперин 1981], который утверждал, что среди основных категорий текста – континуум, ретроспекция, проспекция, интеграция, завершенность и – обратим особое внимание – модальность. При этом модальность – и у И. Р. Гальперина, и у других, этот термин использующих, похожа на модус в нашем понимании, но не равна ему. Модальность в значениях, уже вошедших и в толковые словари, это категория, выражающая отношение говорящего к содержанию высказывания, отношение последнего к действительности. Модальность может иметь значение утверждения, приказания, пожелания и др. Выражается специальными формами наклонений (разрядка наша. – О.К.), интонацией, модальными словами [Современный толковый словарь 2003]. Модус в нашем понимании шире, вышеозначенная модальность – лишь одна из категорий модуса… Если модус имеет выход на пространство текста, то есть некий «модус текста» или только какие-то тонкие структуры, связывающие атомы модуса предложения в слабо различимые, поскольку специальных средств выражения не имеют, смыслы? Текстовые молекулы – текстовые смыслы?
Модус никак не может занять место широко обсуждаемого объекта современной лингвистики. Этому есть объективные причины. Модус – один из самых трудноуловимых языковых феноменов, он часто имплицитен, часто не имеет прямых соответствий плана выражения плану содержания, главное в модусе – его смыслы, не формы [Шмелева 1994], а лингвистическое исследование традиционно начинается с плана выражения.
И в каких именно типах текста, если он есть, наиболее представлен и значим «модус текста» или, назовем это явление так: модус на пространстве текста? В художественных? А может быть, и в научных тоже? А как с текстами СМИ? Медиатекстами?
Займемся всеми этими вопросами.
(б) история вопроса
По нашему глубокому убеждению, только в одной небольшой по объему работе только одного ученого создана основа для полного описания модуса предложения. Это цитируемая так часто, что этот индекс цитирования исчислению не поддается, работа Татьяны Викторовны Шмелевой «Семантический синтаксис» [Шмелева 1988; Шмелева 1994]. О ней – чуть позже. А первым из отечественных лингвистов заговорил о двучастности высказывания, цитируя Балли, о диктуме и модусе, о категориях модуса предложения В. Г. Гак. Он впервые задался целью определить круг категорий модуса, привлекая для этой задачи и работы тех ученых, которые не пользовались термином модус в указанном Балли смысле [Гак 1978]. Т.А.Колосова обратилась к теории и терминологии Шарля Балли для исследования русского сложного предложения (введя синонимы «компонент А» – диктум, «компонент В» – модус [Колосова 1979]). В. А. Белошапкова ввела понятия модус и диктум в университетский курс современного русского языка [Белошапкова 1981].
И вернемся к Т.В.Шмелевой, которая предложила концепцию тотального модусного устройства русского высказывания-предложения.
Модус высказывания в концепции Т.В.Шмелевой состоит из трех блоков категорий: метакатегорий, которые «обеспечивают осмысление высказывания относительно условий и условностей общения» [Шмелева 1994: 27]; актуализационных категорий, которые служат для обозначения того, как «сообщаемое в диктуме относится к действительности» [Там же: 30]; квалификативных категорий, выражающих рефлексии автора относительно своего или чужого сообщения с позиции источника информации (авторизация), ее достоверного или недостоверного характера (персуазивность) и позитивного/негативного отношения к диктуму (оценочность) [Там же: 32]; социальных категорий, отражающих демонстрируемые ритуально (конвенциально) социальные отношения (высказывания типа пожалуйста, будьте любезны, и под. [Там же: 35—36]).
Блок актуализационных категорий, по Т.В.Шмелевой, включает в себя отношение диктума и координат «лицо», «модальность», «время», «пространство». За вычетом «пространства», это соотношение по сути является предикативностью в понимании В. В. Виноградова, а «модальность» – грамматикализованным отношением высказывания к действительности (с операторами необходимости, желательности, возможности и под.).
Предположения о том, что модусу тесно в рамках предложения (понимаемого чаще всего как то, что «от точки до точки»), были. Во всяком случае, мы̀ так видим ту проблематику, над которой работали указанные ниже авторы. Но нам важна атмосфера, когда идеей насыщен сам воздух. Такие «предположения» встретим в работах Е. В. Падучевой [Падучева 1985] и О. А. Лаптевой [Лаптева 1978], правда, не в русле изучения одной из сторон модуса в означенном понимании и вообще не собственно в русле проблемы «объективное/субъективное», а в русле иных филологических проблем, достаточно отдаленных от проблемы модусно-диктумного содержания высказывания и текста: в русле темы «коммуникация и референция» (Е. В. Падучева); темы «план выражения специализированного вида речи» (О. А. Лаптева).
Проблема есть ли «модус текста» или модусные структуры на пространстве текста, а если есть, каковы они, для нас проглядывает как в еще одной из работ конца прошлого века Т. В. Шмелевой [Шмелева 1998], увидевшей в тексте тему-основу, рему-уток, и «авторский узор», так и в работах последних лет по медиалингвистике – например, Л. Р. Дускаевой [Дускаева 2012].
(в) описание цели, задач, методики исследования
Итак, цель нашего исследования – выявить текстообразующие роли модуса и механизмы исполнения этих ролей. Главные задачи – обосновать текстообразующую роль модуса как одну из главных его функций и показать языковую технику экспликации модуса, создающего текст. Особое внимание обратим на текст публицистического типа. В конце попробуем не только показать, какие модусные характеристики медиатекста нами уже выделены, но и какие возможности кроются в исследовании медиатекста через призму модуса. А также надеемся на то, что внимательный и заинтересованный читатель нашей статьи и сам для себя найдет те возможности данной концепции для исследования медиатекста, которые ему более близки и о которых мы не упомянули или упомянули вскользь.
Методика исследования включает традиционные методы исследования, но адаптированные и расширенные для решения задач данного: метод дистрибутивного анализа, но в данном случае под «окружением лингвистических единиц» понимается не только вербальное, но и жанровое и сферное окружение; метод композиционного анализа, структурный метод, метод наблюдения, интертекстуальный анализ, методы семиотики. В настоящем исследовании применен и оригинальный метод – метод экспликации модусных смыслов в тексте, разработанный и успешно применяемый нами с начала текущего века.
В начале для исследования текстов избирается наблюдение. При этом исследователь-лингвист играет роль заинтересованного наблюдателя и самоконтролирующего читателя.
Заинтересованность читателя-лингвиста в том, чтобы эксплицировать эффекты, возникающие в его сознании при встрече с модусными показателями всего спектра модусных смыслов.
На втором этапе производится исследование техники создания эффектов, а на последнем совершается методическая конверсия, и эксплицируются приемы автора, способом проникновения в его замысел и интенции через текстовую типологию.
(г) анализ материала
Нами на большом материале прозаических текстов (художественных, публицистических и научных, не менее 4000 п.л. текстов) [Копытов 2012; Копытов 2014] решается проблема модусной детерминации текстовых последовательностей. Ключевое слово к решению проблемы – последовательность. Модус – явление высказывания (предложения, того, что «от точки до точки»), именно на уровне высказывания выявляются все его смыслы. Но они могут распространяться по тексту в одном направлении, исходя из одних задач – автора, и решать эти задачи.
Текстоформирующие задачи автора текста детерминированы сферой и жанром. В художественном тексте разными средствами, в том числе последовательностями модусных смыслов, автор добивается решения задачи создания Образа художественного произведения. В научном тексте модусные смыслы решают задачу создания Концепции, в публицистическом тексте помогают ясно и твердо выразить Позицию автора по важной общественной проблеме.
Сегодня два главных типа журналистики, где модус «молчалив», то есть только «нулевой» и «равный предикативности», без оценочности и других квалификативных смыслов, – холодная аналитика и бесстрастный, беспристрастный репортаж. Но и того, и другого в медиареальности становится всё меньше. Аналитическая журналистика сегодня или двигается в сторону собственно науки или в сторону «горячей», страстной, оценивающей журналистики, в узком и прямом смысле слова публицистики. Во вторую сторону – сильнее. Репортаж призван если и агитировать, то фактами, хотя и может (и чаще всего это сегодня делает) отбирать их по своему субъективному усмотрению, а не в логике демонстрации объективной истины.
Итак, особая текстостроительная роль, особое количество и интенсивность модуса у активной, энергичной, оценивающей, страстной – «горячей» журналистики. В ее жанрах сегодня сложился главный метод, о котором в терминах семантического синтаксиса можно сказать так: сразу задать много направляющих средствами метакатегорий, актуализационного и квалификативного модуса, и прежде всего – оценки. Задаются прагматические, то есть направленные на адресата, векторы большой иллокутивной силы (в ход идут все средства от лексических, парцелляции, инверсии, повторов – до самых изысканных), модальные (нужно, можно или наоборот) поля большой силы, мощные авторизационные реле, то есть сильные полярные авторизационные ключи-переключатели: А говорит: это хорошо; Б говорит: это плохо (незаметно оказывается, что прав только автор: это серо).
Большая часть сегодняшней журналистики (публицистики) очень похожа на «классическую» литературную критику (эта книга – хороша, а эта плоха: причем чаще говорим о плохих). Субъективность здесь либо трудно скрыть, либо она особо и не скрывается, а иногда специально не скрывается. Эксплицированным модусом как языковым телом субъективности такие жанры весьма насыщенны.
В большой части сегодняшней журналистики еще в зачине текста задается максимальное количество модусных рамок, а затем, пока нарастает массив фактов, субъект речи еще и следит за тем, чтобы модусные направляющие не повернули куда-то в нежелательную сторону и чтобы модусный градус не остыл.
Иными словами, в современной динамичной и энергичной и содержащей оценку журналистике важнейшую роль играет модус как средство композиции. Причем он задается в зачине и/или в препозиции основному тезису. Сразу и сильно формирует перспективный вектор текстообразования.
При этом сам подбор фактов и их расположение тоже можно назвать модусно-ориентированными, а иногда прямо – «чистым модусом», то есть полем субъективного. Кроме того, в «критической журналистике», она же – горячая, энергичная, острая, и так далее, – существует целый ряд приемов, которые можно отнести к модусным. И тактических, и операционных. К первым, например, относится прием «удаления автора», когда автор разными способами, главный из которых – самый простой: как можно меньше прямо («я», «мы», «автор этих строк») обозначать самого себя, стремится как бы заявить, обозначить свою незаинтересованность ни в положительной, ни в отрицательной оценке, что они появляются «в силу такового устройства мира», которое автор как бы «просто портретирует». Но при этом же работают приемы «приближения адресата», то есть апелляции к читателю, – тоже разными способами – от самых простых типа почти разговорных «понимаете» или «чувствуете» до довольно тонких, например, обобщенно-личных и безличных конструкций в тех случаях, когда описывается предмет, который рассмотрел только автор, вряд ли читатель: Видишь Х в таком положении и чувствуешь, что… Эти приемы «приближения адресата» направлены на то, чтобы адресат как бы сам оценил предмет, который, на самом деле, уже оценил автор.
Операционных, поддерживающих композиционные векторы, приемов много, и они выражаются буквально всеми средствами языка, ведь работа в «горячем цеху» журналистики очень похожа на военные действия, а на войне все средства хороши.
Для обозначения вышеуказанных текстовых последовательностей и взаимоотношений между ними, для того, чтобы показать формы и механизмы выхода модуса на пространство текста, нами введены понятия сложных модусных перспектив и сложных модусных структур.
Один из текстообразующих механизмов модуса в том, что он способен создавать сложные модусные перспективы – это те логические, эмоциональные и выразительные линии, по которым из отдельного высказывания распространяются модусные смыслы на определенные дистанции текста, способствуя решению задачи воплощения авторских интенций: оценки предметов и явлений, достоверности или не достоверности с точки зрения того или иного источника информации, кроме того, вообще прочертание линий нескольких разных источников информации; изменения предметов и явлений во времени и пространстве, сравнения их действительных или возможных состояний; и т. д.
Следующая текстообразующая роль модуса – создание автором сложных модусных структур. Они представляют собой отношение между линиями сложных модусных перспектив. Между этими линиями возникают свои смыслы (направленности), например, между положительной оценкой предмета речи и главными группами агенсов (активных деятелей текста), которые разделяют или нет эту оценку.
В медиатексте могут работать имеющие природу поля рамки модуса – например, в первых же абзацах текста задается рамка оценки – положительной или отрицательной – предмета речи, и отдельные модусы высказываний будут в этих рамках накапливаться, усиливая иллокутивную силу всего текста, и в конечном итоге привести к перлокутивному эффекту, то есть полному принятию адресатом текста того, что эта оценка единственно правильная из возможных.
Покажем на примере статьи Сергея Казначеева, где модусные направляющие, в данном случае – отрицательной оценки, заданы уже в названии. «Прогнувшийся (Против Макаревича)» [Казначеев 2005]. Специально отметим, что статья опубликована задолго до украинских событий и высказанной позиции по ним А. Макаревича, испытавшей широкую и острую критику, то есть ни о какой конъюнктурности материала речи вести нельзя, он искренен (в чем автор данной статьи убедился и благодаря неофициальным беседам с автором статьи в «ЛГ»).
Два длинных первых абзаца статьи отмечены как отдельная главка и именно цитатой из еще одной известной песни – «Ты помнишь, как всё начиналось?..». Она, во-первых, снимает романтический пафос песни-первоисточника, во-вторых, служит прямым фазисным знаком – речь пойдет о первых шагах Актанта-объекта текста. Мы видим: в первой главке, где так важно усилить оценку, – явных усилений оценки нет (кроме, наверное, выражения «наш герой», которое в свете заголовка имеет прямое негативное, гротескное значение). Но все эксплицированные модусы – стратегические, они будут работать на весь текст, и главный из них – введение авторизации сообщений о себе самим Андреем Макаревичем: позднее в мемуарах он не раз отметит; сам он описывает показательный случай…. Разумеется, мало кто из читателей статьи Сергея Казначеева взял на себя сложнейший труд сравнить текст мемуаров Андрея Макаревича с текстом статьи, большинство поверили на слово и не исключено, что отметили «объективность» автора.
В первой главке статьи С. Казначеева мы отмечаем один из самых эффективных модусных приемов – подбор фактов. Из всего детства Андрея Макаревича, «рассказанного им самим», Сергей Казначеев выбрал то, что Андрюша (диминутив – тоже средство модуса – О.К.): …был худеньким, слабым и хилым на фоне своих сверстников. А также то, как жестоко он обходился в детском саду с котлетами (важнейший модус мы подчеркнем).
В детстве Макаревич не любил есть. Сам он описывает показательный, хотя и не очень правдоподобный случай из своего нежного возраста: оказавшись в детском саду, мальчик всячески противился тому, чем его пичкали – рыбьему жиру, макаронам, котлетам… Для борьбы со взрослым тоталитаризмом (вон когда ещё начал он своё противостояние системе!) он разработал действенное средство: когда воспитатели отворачивались, насаживал котлету на вилку и ловко зашвыривал её на шкаф, стоявший за его спиной.
Итак, эксплицирован, маркирован и имеет тотальный текстовый радиус такой модус: источник информации о себе, странном («юный метатель котлет») – сам Макаревич (названия автобиографических сочинений Макаревича автор статьи даст позже. – О.К.); эта информация не всегда правдоподобна, но это не важно в свете того, что автор статьи расскажет позже (интрига – одна из направляющих зачина. – О.К.); пока одна из главных характеристик Актанта-объекта – некая «борьба с тоталитаризмом», что это на самом деле, рассказать автору статьи важно.
Еще необходимо отметить, что довольно дозировано и по внешним признакам не грубо (статья интеллигентного человека в интеллигентной газете) с первых абзацев, но всё же в тексте будет накапливаться (мы бы в газетной, не научной, статье сказали: как свинцовая пыль в легких) модус непрямой, но в свете первоначальной негативной рамки, легко эксплицируемой негативной оценки как Актанта-объекта, так и его Коагенсов: отца, друзей отца, членов группы «Машина времени», «рокеров в дубленках» и других. Например, Отец будущего Макара – кличка Андрея Макаревича по рок-тусовке – был не абы кто, а довольно влиятельный член Союза архитекторов СССР; Архитекторы в штатском, ездившие за казённый счёт за бугор.
Иногда модусная лексика с отрицательной оценкой далеко отрицательный смысл не прячет и выглядит грубоватой, но уже ближе к середине или концу текста, когда с лагерем противника вроде бы всё ясно. Причем автор статьи активно пользуется авторизационным ключом: В 80-е годы Виктор Астафьев с возмущением писал о том, как в Красноярск на гастроли приезжают упитанные молодцы в импортных джинсах и дублёнках, а на сцену выходят в ободранных дерюжках и с верёвочками на шеях. Ну как же – гонимые!.. (разрядка наша, показывает актуализационный и авторизационный ключи. – О.К.).
Если описываемое – антитезис, то будет или нет тезис ему противостоящий, – плюс энергию выражения мы также относим к модусу журналистского публицистического текста. Тезис есть: в духе Сергея Казначеева это патриотизм вообще и любовь к народу в частности.
«„…У власти, врущей всему миру и самой себе, просто не могло получиться ничего честного – во всяком случае, на сцене…“ Ответственное заявление. Но хочется возразить: во-первых, на эстраде должно получаться не у власти, а у исполнителей. Притча о плохом танцоре будет тут более чем кстати. Во-вторых, возникает сомнение: а жил ли автор воспоминаний в советское время. Он что, не слышал о советской космонавтике, самолётах, оружии, балете, хоккее, лыжах и гимнастике, об учёных и инженерах, о художниках и полководцах? Да и водка с икрой, хоть и не в советские времена придуманы, за годы советской власти качества не утратили. Качество русского продукта безоговорочно признаётся, в том числе и столь ценимой Макаревичем заграницей. Да был ли нашим соотечественником Андрей Вадимович?»
Любовь к народу (простому, а значит, небогатому) мы встречаем здесь не просто как тезис, а как полемический аргумент. При этом на самых краях «формально мягкого» возражения – жесткий негативный модус (только его мы и подчеркнем).
«Правда, жить в изменившемся мире на первых порах было нелегко. Исполнение прежних песен нужной отдачи не приносило: требовалось отыскать для процветания новую синекуру. И тут на помощь артисту пришли подавленные детские влечения. Так родилась идея телепередачи „Смак“ о поварском искусстве, которая не так давно завершила своё существование. Ничего дурного в этом деле, разумеется, нет. Такие программы идут повсюду, у них есть своя аудитория, они даже могут мило и культурно смотреться. Если бы не одно „но“: делать свой „Смак“ Андрей Вадимович начал в полуголодные годы (начало 90-х), когда общество (особенно в провинции и ближнем зарубежье), оглушённое шоковой терапией, с завистью наблюдало за тем, как на столичном телеэкране творится неприкрытый культ обжираловки».
Интересно и то, какими приемами и в каких контекстах вводится в этом материале апелляция к адресату, которая в «горячей журналистике» почти обязательна [Каминская 2009: 3]. Здесь «приближение адресата» появляется в тех местах, где Сергей Казначеев проявляет себя еще в одной из своих ипостасей – филолога. И хотя формально вводится «приближение адресата» довольно стандартно, но читатель как бы сам становится литературным критиком – как бы сам выполняет тонкую специфическую работу: А контактами с официозом «гонимые» ничуть не пренебрегали: «Сдача спектакля худсовету Росконцерта и Министерству культуры прошла на ура, – откровенничает А. В. Макаревич. – Очень, кстати, помог наш куратор из горкома партии, который дал нам блестящую характеристику и выразил чувство глубокого удовлетворения по поводу того, что мы прибились наконец к серьёзному берегу». Чувствуете, что за дивный стиль?.
Конец ознакомительного фрагмента.