13
В предрассветной серой мути, которая заполняла комнату, Слава различил и какой-то силуэт, от которого тянулась рука с пистолетом.
Только что-то во всем этом было не так, он, правда, никак не мог понять, с чем это ощущение связано – с силуэтом или с пистолетом.
Только было ему не страшно, а как-то даже весело…
– Медленно сядьте и руки заведите за голову… – продолжил голос.
И Прохоров понял, почему он не испугался – голос этот был женский, только до него со сна не сразу дошло…
Как и силуэт…
А пистолет какой-то маленький, в кино такие называли «пукалкой».
Он усмехнулся, сел, заведя руки за голову:
– Только ненадолго, – попросил он, – а то у меня кисти затекают…
– Куда затекают? – почему-то нашему герою показалось, что в ее голосе слышится испуг.
Силуэт был в длинном платье и, как кажется, в шляпке с вуалью. Вся подготовка к визиту «соседа» летела насмарку.
– Да ерунда все это… – как можно спокойней и миролюбивей сказал Слава. – Позвольте мне одеться, и я все объясню.
Он поймал себя на мысли, что если бы все происходило в сегодняшнем дне и с сегодняшней женщиной, он бы не просил разрешения одеться, а просто продолжал бы общаться, да мог бы и встать, не думая о своем туалете.
О tempora, о mores…
– Это неважно… – сказала дама, – очевидно имея в виду его некоторое неглиже, – быстро отвечайте на вопрос – кто вы и что делаете в… – тут случилась в голосе «соседки» легкая пауза, а продолжение последовало несколько неожиданное, – в этой квартире, которой нет?
– Как нет, – отозвался Прохоров, пытавшийся потянуть время, – она же есть…
Он вспомнил рассказ одного актера, который снимался в фильме о декабристах. И тот никак не мог сыграть любовную сцену, потому что стоял на земле босой (а так полагалось по сценарию и по ситуации), не мог, и все, до тех пор, пока режиссер не придумал надеть ему сапоги, а босоту его сняли потом на общем плане. Вот так Слава сейчас никак не мог представиться даме из прошлого века, сидя на постели с голой грудью и в трусах в цветочек.
– Ее тут быть не должно, – строго сказала дама. И он подумал, уж не учительница ли она, хотя откуда тогда пистолет? – Ее тут быть не может, потому что с этой стороны должна быть лестница, а не квартира…
– Но ведь есть… – опять надавил он. – Значит, не все на этом свете так однозначно и просто, как вы себе представляете…
Она, видимо, не нашлась, что сказать.
Что, кстати, говорило в ее пользу…
– Если вы уберете пистолет, – снова начал он, – и дадите мне одеться, я вам все объясню…
– Где ваш костюм? – пистолет явно дрогнул в ее руке.
– Вон на стуле…
– Сидеть тихо и не шевелиться… – скомандовала она.
И подошла к стулу, причем шла так, чтобы не выпускать его из вида.
«Сейчас начнется новый этап… – мысленно прикинул Слава. – Что это за хлам? Где ваш халат?»
– Что это за хлам? – удивленно спросила дама. – Где ваш халат?
– Вы не хотите, чтобы я вам все объяснил? – он решил, что надо идти в атаку.
– Хочу…
– Тогда бросьте мне мою одежду… Ну не могу я беседовать с дамой в таком виде…
Она подумала несколько секунд, потом взяла его джинсы с рубашкой, взяла буквально двумя пальцами, затем, стараясь больше ничем не касаться его одежды, поднесла к нему и бросила на постель.
– И не вздумайте мне врать… – жестко, так ей, во всяком случае, казалось, сказала она. – Я отлично стреляю…
«Врет, – подумал Слава, натягивая штаны, – она не может отлично стрелять, не тот человеческий тип… Но вот с чего ей вообще стрелять? Сонька Золотая Ручка?»
Уже довольно сильно рассвело, вещи стали отчетливей видны. Даме оказалось немного за тридцать, не красавица, но вполне миловидная. В роли вуали, как выяснилось, выступали тени от уличного фонаря.
«Что же это за фрукт такой? – мучительно думал наш герой. – Все было бы понятно, гувернантка или преподавательница гимназии, но зачем ей пистолет? И где наш муж, который должен явиться, как полагается, не вовремя?»
Но почему-то он знал, что мужа не будет…
Наконец последняя пуговица на рубашке была застегнута. Прохоров выпрямился и чуть ли не шаркнул ножкой.
Он бы точно шаркнул, если бы знал, как это делается.
– Меня зовут Вячеслав Степанович Прохоров, – выдал он заготовленную фразу, – я живу в городе Москве, хотя родился в Саратове в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году…
Он надеялся, что падать на колени и петь петухом не придется, первый шок уже прошел, и дама хоть как-то, но уже ему доверяла.
– И что вы здесь делаете, Вячеслав Степан… – начала «соседка», но тут же прервала сама себя. – В каком году, вы сказали, родились?
– В тысяча девятьсот пятьдесят третьем году… – как можно спокойнее повторил Слава. – Я – из будущего…
– Что это значит, «из будущего»? – он почувствовал, что дама опять напряглась. – Есть такое село на Петербургском тракте…
Но видно было, что она и сама не верит ни в какое село.
А вот во что она поверит?
– Успокойтесь… – он вдруг сообразил, что не знает, как к ней обращаться. – Как вас, кстати, зовут?
– Надежда Михайловна… – видно было, что она на грани истерики.
– Видите, Надежда Михайловна, возле окна стоит такая большая белая коробка? Подойдите к ней, пожалуйста, и откройте…
Она подошла к холодильнику, впервые не боясь подставить ему спину, постояла возле него, в испуге поглядывая еще и на компьютер.
– Ну, в чем дело? – попытался он ее подбодрить.
– Я не знаю, как это открывать… – глухо сказала она.
– А вот справа такая длинная вертикальная ручка, потяните за нее…
Она потянула.
И отпрянула, быстро захлопнув дверцу…
– Что это? Оттуда пахнуло холодом, как из подпола…
– Все правильно… – улыбнулся он. – Это холодильник, в нем мы храним продукты, чтобы они не испортились…
– А где лед? – видно было, что она сейчас заплачет. – В холодильнике должен быть лед…
– Мы сейчас с вами в двадцать первом веке, Надежда Михайловна, – сказал он как можно мягче. В вашей комнате – начало двадцатого, а в моей – начало двадцать первого. Кстати, не могли бы вы сказать, какой именно год у вас, а также день и месяц?
– Тридцатое июня тысяча девятьсот тринадцатого года…