Глава 2
Андре прошел через еще пустую церковь в конюшню, чтобы предупредить брата Армана о решении настоятеля. Он встретил его беседующим с Лу во дворе и сообщил обоим о том, что путники остаются в монастыре. Возница кивнул и сказал, чтобы о коне доктор не беспокоился: он получит все необходимое.
– У нас тут всего один ослик – на местных кручах животинка самая подходящая – а сена завались.
Монах закрыл сарай и направился к церкви. Путники последовали за ним.
– Откуда же в горах столько сена? – поинтересовался Андре.
– У местных на сидр вымениваем; деревня ниже, в долине, – пояснил брат Арман, – Туда дорога почти ровная, я несколько раз в месяц телегу гоняю.
Когда все монахи собрались в церкви, месса началась. Андре с Лу скромно сидели на скамье. Слуга боролся со сном, а хозяин старался удержать на лице подобающее выражение. В Тулузе он успел привыкнуть к многочасовым службам, которые устраивал местный архиепископ. Его преосвященство дал доктору приют на добрых три месяца: выделил покои в своем доме, одарил деньгами, позволил пользоваться библиотекой. Регулярное посещение его месс – самое малое, чем мог отплатить Андре за такое гостеприимство.
Стоит сказать, что сохранить на лице почтительное выражение было нелегко. Аббат Лоран вел службу из рук вон плохо. Он скверно знал латынь и делал массу ошибок. Брат Дамьен выступал чем-то вроде суфлера; каждый раз, когда его патрон перевирал текст, он болезненно морщился. Остальные монахи молились молча. С самым безучастным видом стоял брат Рикардо – он прикрыл глаза и не обращал внимания на происходящее, унесясь мыслями куда-то далеко отсюда.
Когда служба, к облегчению почти всех присутствующих, окончилась, монахи вышли во внутренний дворик и зашагали к кухне. Доктор со слугой поднялись со скамьи и тихонько разминали затекшие от долгого сидения ноги. Аббат, оставив церемониальное облачение секретарю и перебросившись с ним парой фраз, подошел к гостям.
– Миряне не могут разделить трапезу с братией, – обратился он к доктору, – Сегодня вам накроют отдельный стол в трапезной. Кроме того, ночевать вы будете в старой келье для послушников. В остальном можете чувствовать себя вольно. Отдыхайте. Утром я приглашу вас к себе для важного разговора. Брат Дамьен проводит.
С этими словами настоятель повернулся и вышел. Судя по топоту, который он при этом издавал, отец Лоран вместо традиционных монашеских сандалий носил походные сапоги. Секретарь улыбнулся путникам и предложил им следовать за собой.
– Келья послушников весьма удобна. Мы регулярно проводим уборку в монастыре и даже пустые помещения содержим в относительном порядке. Последний раз эта комната использовалась по прямому назначению много лет тому назад.
– А чего там чистить, если никто не живет? – поинтересовался Лу.
– Это распоряжение настоятеля: он рьяно следит за порядком. Едва ли к нам поступит пополнение; новых братьев сюда не направляли давно.
– Ваш повар говорил, что в Сан-Антонио после строительства новой дороги наступил упадок…– заметил Андре.
– Я бы не назвал это упадком. Когда поток странников, с самыми разными намерениями идущих через перевал, иссяк, мы все невольно вздохнули с облегчением. Уже тогда многие были в почтенном возрасте…
– Но разве охрана перевала не была основным назначением для Сан-Антонио?
– Разумеется! Поначалу мы даже были рады, поскольку свободного времени у всех стало больше. Но потом это стало скорее проблемой, – улыбнулся монах.
– А что плохого в отдыхе? – простодушно удивился Лу.
– Плохо, мальчик мой, когда его слишком много… Мы пришли!
Секретарь остановился перед одной из массивных дверей, ведущих в кельи, и без усилия открыл ее.
– Двери – это единственное, что наш плотник поддерживает в порядке, – с улыбкой сказал брат Дамьен, – однажды вход в келью отца Лорана переклинило. Мы вызволяли его оттуда несколько часов, бедняге пришлось… впрочем, не будем об этом. Словом, после этого брат Серхио получил такой разнос, что ввек не забудет.
Войдя, путники увидели просторную квадратную келью, рассчитанную на нескольких послушников. Монах прошел через комнату, распахнул ставни окошка на противоположной стене, и свет проник внутрь. По две деревянные койки с соломенными тюфяками стояло у правой и левой стены, под окном расположился единственный стол с двумя табуретами, а посередине возвышалась жаровня для углей. В воздухе кружились пылинки, но в целом помещение было чистым.
– По ночам теперь не холодно, но если нужно, в кухне можно набрать углей для жаровни. Воду для мытья тоже найдете там. Свои вещи можете пронести через церковь – склад уже заперт, да и брат Андони не любит, когда кто-то ходит через него. Размещайтесь и приходите ужинать; проход в трапезную через кухню.
Монах удалился. Андре огляделся и присел на одну из кроватей.
– Кажется, неплохо устроились, – обратился он к Лу.
– Бывало и получше!
– Не поспоришь… В Тулузе нас здорово избаловали.
– Ага! Какого поросенка подали на прощальный ужин, помните? С подливой… – юный слуга мечтательно зажмурился.
– Каша здесь выглядит и пахнет очень неплохо… Все лучше, чем мерзнуть в горах.
– Оно конечно! Так я за вещами схожу?
– Не заблудитесь. Наша келья – крайняя справа; правой рукой вы едите… Впрочем, просто оставьте дверь открытой для ориентира. И помните: ходить только через церковь.
– А почему?
– Сам толком не знаю. Такие уж в монастырях порядки. Строго говоря, мирянам в такие места вообще нельзя соваться. А окажись среди нас дама, ей пришлось бы ночевать в лучшем случае на конюшне.
– Вечно с ними проблемы, – равнодушно зевнул Лу и скрылся за дверью.
Андре поднялся и выглянул в окно. Там был монастырский сад: невысокие, но крепкие яблони и груши росли почти вплотную к зданию, а в летнюю жару наверняка давали густую тень. Доктор удивился, что изможденный на вид брат Рикардо в одиночку управляется с немаленьким садом.
Стены между кельями были очень толстыми и не пропускали ни звука. Даже если кому-то из монахов пришло бы в голову играть на барабане всю ночь напролет, – других бы это не обеспокоило. Доктор машинально постучал по серому камню пальцем и вздохнул. Монастыри всегда наводили на него тоску, но сегодня было не до капризов.
Слуга вернулся, навьюченный всевозможными узлами, которые он забрал на конюшне. Сбросив хозяйские вещи на одну из коек, он выразил желание поскорее увидеть трапезную. Андре не стал спорить: если юный великан учуял еду, пиши пропало.
Они вышли, прикрыв дверь, и направились по крытой галерее к кухне. Там повар раскладывал еду по мискам, разламывал огромную ковригу хлеба и вручал брату Дамьену, который относил все это в соседнее помещение. Пройдя следом за ним, путники оказались в трапезной. Это была просторная комната с длинным столом посередине, за которым сидели монахи, и еще одним, поменьше, у дальней стены. На малом столе был накрыт ужин для двоих человек. Андре направился туда, а Лу последовал за хозяином.
Обстановка за ужином была не слишком теплой. После краткой молитвы каждый склонился над своей тарелкой и сосредоточился на еде. За столом не велось разговоров ни на житейские темы, ни тем более о высших материях. Монахи как будто избегали смотреть друг на друга. Доктор не мог с уверенностью утверждать, было ли такое поведение частью местного распорядка или между стариками происходило что-то неладное, но на всякий случай тоже хранил молчание.
Брат Модест вышел из кухни с собственной порцией каши и присоединился к остальным. Андре показалось, что повар нетвердо держится на ногах. Пьянство не было редким явлением среди монахов, поэтому доктор ничуть не удивился. А вот настоятель явно был недоволен. Он скосил глаза на повара и сурово насупил брови. Сидящий рядом брат Дамьен ниже склонился над тарелкой и застучал ложкой, будто ничего не замечая.
Его примеру последовали и остальные. Каждый торопился покончить с ужином и удалиться. Один за другим монахи складывали ложки в опустевшие миски и выходили через кухню. Ушел, склонив голову под капюшоном, молчаливый садовник, едва слышно прошмыгнул к двери брат Дамьен, удалился, сердито стуча сапогами, аббат… В конце концов в трапезной остались только гости да припозднившийся повар.
– Эх, отмаливать мне завтра грехи до самых петухов, – с усмешкой проронил толстяк, когда шаги последнего из братьев затихли во дворе.
– Прошу прощения? – Андре притворился несведущим из опасения оскорбить монаха.
– Да настоятель приметил, что я к бутылочке приложился. Будь на то его воля, я б неделю под арестом сидел, или розог бы мне всыпали. К большому сожалению нашего коменданта, монастырские порядки несколько отличаются от военных.
Доктор покосился на слугу и вымолвил:
– Должно быть, отец Лоран бывает излишне суров?
– Он бывает излишне туп, излишне придирчив, излишне солдафон! – прошипел в сторону выхода толстяк.
Доктор незаметно пнул ногу Лу под столом, и тот вышел, прихватив горбушку хлеба. Не хватало еще, чтобы юный слуга слушал ругань старого пьяницы! Андре по-своему заботился о воспитании парня и старался ограждать его от лишней или вредной информации.
– Полагаю, вам не слишком приятна личность настоятеля? – осторожно спросил он у брата Модеста.
– Мне могла достаться эта должность, – ответил тот с кислой миной, – Но настоятелю не полагается готовить. После смерти предыдущего аббата у нас уже было так мало людей! Воображаю, какой мерзостью нас кормил бы отец Лоран, заняв мое место…
– Вы отказались от возможности возглавить монастырь только из-за еды?
– Поверьте, в нашей жизни не так много других радостей. Миска доброй похлебки для старика порой значит больше, чем улыбка красотки для юного хлыща. Или танцы для самой красотки… Мои слова, должно быть, вас удивляют? – толстяк развернулся лицом к доктору и развалился на скамье, опершись спиной на стол, – Я один из последних новобранцев Сан-Антонио, как бы выразился наш комендант… Принял обет в сорок лет с хвостиком.
– А до этого? – спросил Андре, с любопытством уставившись на него.
– Был бароном N-ским. Старший сын своего отца, тоже барона…
– Но как же так? Наследник, титулованный и…
– И совершенно несчастливый, мсье. Хотите выпить? Там, на кухне, бутылочка доброго бургундского.
– Здесь? Откуда? – Андре не смог скрыть удивления.
– Наш возница иной раз балуется “контрабандой” ради лишнего куска пирога. Надеюсь, это останется между нами.
Доктор уверил повара, что будет нем как рыба. Через несколько минут они сидели на кухне, на всякий случай прикрыв наружную дверь. На разделочном столе стояла бутылка обещанного вина, лежали остатки хлеба и немного молодого сыра.
– Я всегда был склонен к чревоугодию. Здесь предаваться этой страсти непросто, особенно последние годы, – мрачно пошутил брат Модест, наполняя стаканы.
– Должно быть, ваш настоятель не привык к роскошным трапезам.
– Он привык к солдатской баланде, к побоям и лизоблюдству. Грубый и неотесанный вояка – ничего больше. Разумеется, когда его назначиили настоятелям, никто и предположить не мог, что притенения ожидают даже кухню…
– Как он вас притесняет?
– Он мечтает добиться снисхождения от епископа и ради этого экономит на всем. Видели бы вы, из каких крох мне приходится готовить на семерых! У нас совсем крошечное хозяйство и сад; закупать большую часть продуктов приходится в деревне – но денег почти не выделяется. А все это для того, чтобы побольше средств отослать начальству. Монастырь убыточен, мсье доктор, и ничего тут не поделаешь. Ни Папе, ни кардиналу, ни даже епископу нет до нас никакого дела: семь забытых стариков едва сводят концы с концами в горах. Но господин комендант упорно не желает признавать всю отчаянность нашего положения.
– Разве сюда не приезжают проверяющие или что-то в этом роде?
– Что вы, мы слишком далеко от цивилизации, – горько махнул рукой старый толстяк, – Сан-Антонио подчинется епископу в Уэске, туда несколько дней конного хода. Все весточки во внешний мир передает брат Арман, когда ездит в деревню. Дальше их отвозит один из племянников нашего плотника.
– Плотника?
– Брата Серхио. Он из местных, родня сдала его в монастырь совсем мальчишкой. Такое часто бывает у бедноты, особенно в голодные времена.
– Печальная история… Но расскажите же о себе, уверен, это более интересно.
– Вы разочаруетесь! – монах отхлебнул вина и поморщился, – Я вел самую обычную жизнь для мелкого дворянина. Мое предназначение: быть наследником отца – было ясно с самого рождения. Учился у бенедиктинцев в соседнем с нашим замком монастыре, погулял положенное, а потом женился. В двадцать пять унаследовал отцовские земли и титул…
– Но что-то пошло не так?
– Все… Жену я любил, прекрасная была женщина. Но первая беременность закончилась печально, а следующая долго не наступала… Нам было под сорок, когда она понесла второй раз. Местный доктор следил за ней весь положенный срок, я собрал лучших повитух из окрестных деревень в своем замке – но все оказалось тщетно… Бедная Жанна умерла, рожая нашего сына. Мальчик тоже не выжил
Монах замолчал, чтобы снова приложиться к вину. Андре терпеливо ждал, но минута шла за минутой, а выпивший лишнего толстяк не думал продолжать рассказ. Наконец доктор не выдержал:
– Вы долго скорбели о ней?
– Долго, – буркнул брат Модест, – Сколько положено безутешному вдовцу и еще столько же. Много пил, еще больше ел – все как полагается.
– Но вам ведь нужно было думать о продолжении рода… Неужели вы пожертвовали свое состояние и замок церкви?
Монах едва не поперхнулся куском сыра.
– Да бог с вами! Я далеко не святой, мсье, – сказал он, откашлявшись, – Нет. У меня есть младший брат. Отличный, надо сказать, мальчишка. Теперь-то ему хорошо за сорок…
– Так вы решили уступить ему дорогу, удалившись от мира? Так благородно!
– Тут дело не столько в благородстве… Поймите, я потерял волю к жизни, был старым толстым болваном без детей и будущего. А его заря только разгоралась. Двадцатилетний красавец, сильный, умница – учился он получше моего – и всему этому богатству суждено было сгинуть в монастыре. Что еще ему оставалось, безземельному сыну мелкого дворянина! Он пришел ко мне за благословением, когда более не мог прозябать в замке. Тут-то меня и стукнуло в голову: уйти должен я.
– Вот так запросто?
– Еще чего – запросто! Пришлось больше года переписываться с архиепископом, чтобы разрешил такое. Я брату тем временем и невесту присмотрел, а нам никак добро не давали. Все решили деньги в конце концов: я прямо написал его преосвященству, что за мной церковь больше получит, чем за братом. Ну и через месяц ответ: добро пожаловать! – хохотнул толстяк.
Андре изумленно покачал головой. О том, что среди дворянства уход в монастырь сопровождается торгами, он слышал, но не мог и предположить, как все обстоит на самом деле.
– А как вы попали сюда? – спросил он.
– Да обыкновенно. Мои бывшие земли неподалеку, за перевалом. Тридцать лет назад дорога была в порядке и отнимала всего пару дней. Бенедиктинцы мне всегда были симпатичны, да и место тут бойкое… было. Думал, стану жить как человек, службу нести на благо королевству – а не тут-то было. Кто же мог знать, что скоро объездную дорогу построят, да здесь все заглохнет. Кто помоложе, разошлись по другим обителям, пока была возможность. Кто-то помер своей смертью. А потом уж так мало народу осталось, так что не до жиру.
– А к кулинарии всегда имели наклонность?
– Какое там! Когда народу стало мало, я у всех в помощниках ходил – делать-то ничего не умел толком. У нас повар был хороший, ничего не скажешь. Потихоньку одному научил, другому. Как похлебку ароматную сделать, как из ничего супчик сварить, как кролика запечь, чтобы за уши не оттащить… Каких только талантов в себе не откроешь. В мирской жизни я бы и близко к кухне не подошел! – монах рассмеялся и залпом влил в себя остатки вина, – Заболтались мы с вами, стемнело почти. Вы ступайте спать, мне еще прибраться здесь надо. Доброй ночи, доктор.
– Доброй ночи, брат Модест, – ответил Андре.
Он отпер дверь, прошел по галерее до своей кельи. Лу уже сопел на одной из коек. Андре последовал его примеру. Он улегся на соломенный тюфяк, несколько раз чихнул от пыли, облаком поднявшейся над постелью, и провалился в сон.