Март
Вскорости после лютых февральских холодов робко ступила на землю красавица-весна, а с нею и месяц Март. На дворе пока последние деньки Всеядной седмицы[62] стоят, мужика щедрым угощеньем балуют, в среду и в пяток привычного поста нету.
В деревне и за околицей снега́ ещё лежат тяжёлые, грузные, будто в Январе, да только теперь уж всё равно не зима. Март-марток он завсегда таков: где снегом сеет, там и солнцем греет.
Не успели деревенские жители, а с ними и Март-месяц глазом моргнуть, как за Всеядной неделей уж и неделя Пёстрая[63] подошла. Теперь уж на столах то густо, то пусто, – прошёл сплошной мясоед[64], «пёстры» дни настали. Редко когда свадебный поезд[65] по деревне проедет. А старики только головою кивают.
– Ишь ты, молодые нынче никому не под шапку, ни Бога, ни чёрта не боятся! – говорит дед Никита. – Никто им не указ… А оно ж теперича жениться – токмо[66] с горем породниться, одна голь[67] да беда!
– Да уж, не время свадьбы гулять, – недовольно отзывается его свояк[68], дед Кузьма. – Как говорится, оттого и баба пестра[69], что на Пёстрой замуж пошла!
В Николиной Сторонке ненадёжное тепло всё чаще крепкими холодами оборачивается, Март морозом на нос садится. Бывает, что ветры сырые, оголтелые налетят, бывает, что и метели с завирухами без спросу в гости заглянут. Небо всё чаще свинцовыми тучами затянуто, кругом серо да неуютно. Куда ни глянь – и спереди и сзади зима, стоят холода нешуточные. Один мартовский денёк за другой заходит, третий за собой ведёт, четвёртый прихватывает, а там глядишь – десяти мартовских дней уж как и не бывало.
В воскресенье у Игнатовых ждали гостей. Видит Март, с раннего утра невестки стали на стол набирать[70], суетиться, из сеней[71] да в сени шмыгать.
– В такой день и Бог повелел гостей встречать, – говорит дед Иван. – Уж угощать так угощать!
– Что верно, то верно, – отвечает баба Нюра. – Сегодня никому не грех по двенадцать раз шти[72] хлебать, двенадцать раз мясо есть. На то оно и «мясное воскресенье»!
– А для чего двенадцать раз, бабушка? – спрашивает старшенькая Ариша.
– Это так говорят, – отвечает ей баба Нюра, – коли разумеют, что есть надобно сегодня от пуза, а не так, как вы. С завтрего ужо Сырная седмица[73] заходит. Вроде только Рождествовали, а сегодня к вечеру уж заговляться[74] на сыр да на масло будем. На Масляную, детки дорогие, угощенья ещё кругом будет полно всякого, да только мяса уж нигде не едят. А там вскорости и строгий пост. Так что, жуйте-ка, милы мои, веселей!
– Ешь, пока рот свеж! – ласково поглядывая на внуков, говорит дед Иван. – А как завянет, так и собака не заглянет!..
С рассветом нового дня встретила Русь Масленую седмицу – Объедуху, Блинницу. Теперь всем от мала до велика одна забота – как от блинов не лопнуть. А это, как ведомо, беда не большая – блин не клин, пуза не расколет.
Любит народ эту пору, да оно и не мудрено: Масленица на Руси – пора забав шумных, гуляний весёлых, катанья с горок заснеженных, проводов зимы постылой да заговенья на Великий пост, что всех других постов в году длиннее будет.
Хорошо в Николиной Сторонке в эту пору – гуляй душа, ешь душа, пей душа! Где блины – там и мы, где с маслом каша – тут и место наше!
Глядит Март, а в понедельник, как говорят, на «узкую Масленицу», что ни двор – то без хозяйки.
«Что такое? Где это они все?.. Куда запропастились?»
Совсем запамятовал первый весенний месяц, что бабы все, как одна, порасходились с роднёй повидаться, мать-отца проведать. В этот день свёкры со свекровями невесток к родителям на денёк отпускают, а к вечеру и сами к сватам в гости идут.
Март частенько забывал, что да когда на Масленой неделе. Она ж не всегда на его срок приходится. А коли год про что думать не думаешь да не вспоминаешь, так и забыть не мудрено.
Идёт Марток по селу, а кругом суетливо как-то, весело.
Ребята и девчата тут и там снежные горки мостят, качели расписные ладят, чучело Масленицы гуртом мастерят, на тройках с ветерком катаются. И у каждого тут сердце молодою надеждою полнится, душа поёт. Тройки быстрые одна за другою проносятся, бубенцы в упряжи – и те в такт общему веселью звенят радостно, игриво, заливисто.
Март тому рад душой. Глядит он на санки резные, расписные, сафьяном[75] да бархатом отделанные, налюбоваться не может. А лошадушки-то, а лошадушки! Одна коренная[76], две на пристяжечке[77], глаз не оторвать! Тут тебе и кони в яблоках, и гнедые с пежинами[78], и вороные[79] с подпалинами[80], и пегие рыжаки[81], и каких только нет! И все с бубенцами, все с колокольцами!
«Эх, – думает Март, – а ведь чистую правду на валдайских колокольчиках пишут: „Купи, не скупися, езди, веселися!”, „Купи, денег не жалей, со мной ездить веселей!”»
Весело в Николиной Сторонке в эту пору, хорошо, да только многих и не видать на улице.
«А другие-то что поделывают? Чем заняты?» – думает Март.
Заглянул он тогда в пару окошек, а там работа кипит. В избах блины пекутся, хозяева гостей ждут.
«Вторник же завтра! – вспомнил Март. – Держись, коли девки на выданье есть! С завтрего уж сваты ходить станут вовсю, смотрины невестам устраивать. Их и принять надо как следует, и уважить. А там, Бог даст, минёт Великий пост, а на Красную Горку[82] уж и свадебку отгулять можно. Да уж, жениться – не напасть, да как бы женившись не пропасть!»
Идёт Март дальше, задумался. А гомонливая[83] толпа всё не унимается, всё кричит: «У нас горы снежные готовы и блины напечены – просим жаловать!»
– Ишь ты! – только и вымолвил первый весенний месяц. – Масленицу зазывают!
Ушёл Март за околицу от шума отдохнуть, тишину послушать. Зашёл в лес.
Идёт, смотрит: сидит заяц под деревцем, лапками по земле барабанит – с сородичами разговор ведёт. Не узнал заяц Марта-месяца, в сторону со страху как шарахнется!
– Здоро́во, косой, это я! – говорит ему Март. – Неужто сразу не признал?.. Ты, поди, совсем про меня забыл! Хоть бы ты про наше с тобою тезоименитство[84] вспомнил, что ли. Зайцев-то, которые в Марте родятся, в честь меня «Мартовиками» зовут!
А заяц всё никак подойти не насмелится.
– Ну, косой, да ты не робей, а подходи ближе, рассказывай про своё житьё-бытьё!
Заяц чуть дух перевёл и отвечает:
– Здравствуй, добрый молодец Март-месяц, хорошо, что ты пришёл! Мы, зайцы, в зиму уж замаялись![85]
И недолго думая стал длинноухий хитрец на судьбинушку свою горькую жаловаться, Марту свою беду рассказывать.
Поведал Марту, как зима лютовала, как волк постылый за ним тут и там гонялся, как лиса-плутовка чуть не съела.
– Мне, – говорит заяц, – всегда хуже всех. У меня всякий раз душа в пятки уходит, целыми днями покоя нет. Охотятся на меня и человек, и зверь, и птица. Зимою травушки не сыщешь, грызу всё мёрзлое, все зубы себе поисточил! Волк старый за мною гонялся, догнать не догнал, а клок шерсти из хвоста своими когтями-то выдрал.
Молчит месяц Март, а заяц всё причитает:
– Горе мне горькое! И лисе лучше на свете живётся, и волку, и медведю!
И уж так жалобно заяц плакал, так жалостливо смотрел на месяц Март, что кого хошь бы разжалобил.
Да только не по его хотению вышло. Покачал Март головою и говорит тогда этому пострелу:
– Не пристало, косой, тебе на житьё-бытьё жалиться![86] Вас, зайцев, природа тоже не обделила и не обидела! Погляди-ка, вон вы какие с виду пригожие! Шубки у вас меховые, пушистые, глаза зоркие, ноги быстрые, а зубы источиться и вовсе не могут – всю жизнь растут. Зайчатки у вас родятся смышлёные, глазки у них с рождения ясно на белый свет глядят, бегать с первых дней могут. А коли и так случится, что зайчатки твои малые где-нибудь заплутают, сам знаешь, что всё одно с голоду не пропадут. Их любая зайчиха, как своих, молоком сытным-пресытным накормит. Во как Творец о вас, зайцах, подумал!
Сидит заяц, уши прижал, внимательно слушает. А возразить-то и нечего!
– Шкурка на хвосте у тебя тоже легко отстаёт, так что тебе от волка и от лисы немудрено уйти. Ты только смотри в оба да не бегай долго – долго бегать у тебя силёнок не хватит.
Сидит заяц, слушает.
– Люди вас тоже любят, своих детушек ласково «заиньками» и «зайчиками» зовут, из дерева им игрушечных зайцев да медведей вырезают. А в стольном граде Петербурге в вашу честь даже целый остров назвали Заячьим! Чего ж вам ещё надобно-то? И каждый год в достатке – по три шубы носишь!
Потом Март чуть помолчал и продолжает:
– И трава даже есть заячья, или заячья лапка по-другому. И думают деревенские, по наивности, что вы, зайцы, только морковкой, корою да травами шелковыми лакомитесь. А секрет-то ваш какой? А такой, что, коли охотники тетеревов пойманных в капканах оставят, то вы, зайцы, их всех до одного поперетаскаете![87] Так что и ты, косой, не без греха, и так живёшь, что тоже позавидовать можно!
Приободрился заяц, успокоился, счастливый и довольный к своим побежал.
Улыбнулся Март, понял, что доброе дело сделал. Тут же солнышко выглянуло, тепло сделалось. Март голову задрал, загордился, для порядку холодом дохнул, морозцем землю прихватил. Как же только не вовремя!
В берёзках только сок ожил, так нет же, взял Марток и приморозил! Зол он бывает к берёзкам-красавицам! Эх, Март-марток – не снимай порток!.. Свечерело, а там и ночь подошла.
С рассветом на Руси у всех забот-хлопот поприбавилось. В середу на Масленой седмице Русь празднует «лакомки». Тёщи зятьёв своих дорогих в гости ждут, блины им пекут да с пылу с жару к столу несут. Блины у бывалых хозяек выходят знатные, вкусные, красивые, будто само солнце красное. Что тут ещё скажешь? Благодать, да и только!
«Уж то-то потчуют зятьков, то-то задабривают! – думает Март. – Так бы и всегда! А то вон, как я погляжу, не всем в гостях радостно. Был у тёщи да рад утёкши!»
С четверга не токмо в Николиной Сторонке, а и по всей Руси вступила в свои права «Широкая Масленица».
Все в деревне про свои хозяйские дела позабывали, пируя и веселясь вовсю. Под вечер «широкого четверга» Март и сам устал до нет мочи. Уж то-то была потеха, то-то веселье! Он и с мужиками в силе да проворности соревновался, и на кулачки с ними бился, и от души пировал, и снежный город с деревенскими приступом брал, и через костёр прыгал, и на лошадях с ветерком катался. Да уж, любо-дорого вспомянуть! Как говорится, и на горках покатался, и в блинах повалялся!
В пятницу, на «тёщины вечёрки», теперь уж из двора в двор тёщи к зятьям в гости шли. На дворе мартовский ветер до костей пробирает, а в хатах тепло да уют. Видит Март, тёщ в Николиной Сторонке принимают радушно, хлебосольно. Блины в доме у зятя матушкам родные дочки пекли, изо всех сил старались не посрамить родительницу.
В субботу, на «золовкины[88] посиделки», Март ещё пуще землю-матушку холодить взялся. Деревенские бабы опять по хатам хлопотали. Им сегодня надобно мужнину родню уважить, а перво-наперво сестриц супружника, своих золовок.
Прошёлся Март по деревне – редко кого на улице встретишь.
Зато в избах людно, гомонливо. Невестки сродников потчуют, золовок одаривают, беседы задушевные ведут.
А на следующий день уж и Прощёное Воскресенье[89] приспело. В Николиной Сторонке шумно, всем миром проводы Масленицы справили, её чучело сожгли да пепел по полям разметали, чтоб урожай был хорош.
Но, как говорят, «не всё коту Масленица, будет и Великий пост». Так и первого дня поста дождались, тужилки по Масленице справили. Март-марток и сам будто затужил. Он то холодом пахнёт, то белым снегом дороги переметёт.
Шло время и, хошь не хошь, а уж и Апрель-месяц не за горами. Тут и Сороки святые[90] подошли – большой праздник, светлый. Русь Святая церковным звоном да Службами сразу сорок святых славит. Они веру крепкую имели и за веру свою живота не пожалели. Оттого-то их на Руси и стар и млад величает.
Баба Нюра к этому дню, как заведено было, жаворонков из тестица вылепила, в печь посадила и испекла на славу. Всех внуков наделила, соседских детишек угостила. А старшая невестка бабы Нюры, Евдокия, решила выпечь к празднику колобки[91] золотистые, румяные. Мастерица она с тестами возиться! Она и расстегаи, и караваи, и курники[92] к свадьбам печёт.
Дают хозяйки по всей деревне детишкам угощенье знатное и всё приговаривают:
– Берите, кушайте на здоровье, это вам гостинчик из леса, от зайца!..
«Ишь ты, и тут от зайца! – всплеснул руками месяц Март. – Без него – никуда. И за что только серого пострела в таком почёте держат?»
Глядит Март, как детишки уплетают колобки подрумяненные, и всё умиляется, всё тешится. Как тут не вспомнишь: «Сороки святые, колобаны золотые». Вкуснотища! А ещё сразу припоминаешь хвастливого колобка из сказки: «Я колобок-колобок, по амбару скребён, по сусекам[93] метён, на сметане мешен, в сыром масле пряжен[94], в печку сажен»!
Март тоже отведал колобов сытных, золотых, ел и всё думал, что никому не надо быть хвастливому, как колобку из сказки, нельзя, как он, родительского наставления не слушать да на судьбу, как заяц в лесу, жаловаться.
С теми мыслями Март дальше по земле пошёл и сам того не заметил, как перед самым Апрелем оказался.