Вы здесь

Старик. Документальная повесть. Глава 3. Отступление на Палик (Евгений Иоников)

Глава 3. Отступление на Палик

После июльских событий в отряде у Старика осталось всего 18 человек. Такими силами удержать «режимный», по его выражению, Борисовский район было невозможно и он принял решение увести отряд в заповедник, расположенный на территории Холопеничского и Бегомльского районов56. Как позднее будет отражено в подготовленной для Пономаренко Справке на Пыжикова, обстановка в Борисовском районе для его отряда оказалась сложной, Старик был напуган режимом немцев, наличием немецких гарнизонов и полиции57 и увел отряд на Палик.

Глава образованного 9 сентября 1942 года Белорусского штаба партизанского движения и одновременно второй секретарь ЦК КП (б) Б Петр Калинин не менее раздраженно отреагировал на произошедшее. В его донесении, составленном для Пономаренко, говорится: Пыжиков вместо пересмотра своих действий, как это требовалось директивными телеграммами ЦК и ЦШПД, решил только передислоцироваться и направился в Бегомльский район58.

Требование любой ценой удерживать район диктовалось, вероятно, все еще сохранявшейся в руководстве партизанским движением стратегией, направленной на равномерное распределение небольших партизанских отрядов по всем административно-территориальным единицам оккупированной территории. Эту тенденцию подметил еще в 1950-е годы Джон Армстронг, который в своем исследовании партизанского движения в СССР полагал, что засылка партизанских отрядов в тыл врага без учета особенностей местности, на которой им предстоит действовать, была явно ошибочной и считал, что к началу 1942 года эта практика постепенно сходила на нет59. И хотя его замечания большей частью касались бедных лесами степных районов оккупированной части страны, мы видим, что отряд «Старика» (а до того и отряд Яроша) был послан в бедную лесами часть Борисовского района, тогда как в двух десятках километров на северо-запад лежали труднопроходимые территории, на которых в конечном итоге и начнется формирование партизанской зоны в этих краях.

В этой связи отступление Старика из региона выглядело вполне оправданным с тактической точки зрения. Этот демарш, однако, противоречил установке ЦК, что привело к возникновению первых трений в отношениях Василия Пыжикова с партизанским начальством и белорусским партийным руководством. До середины осени возникшие противоречия не будут носить еще явного характера, но позднее, ближе к зиме, Старик даст целый ряд новых оснований для их обострения и Петр Калинин, а затем и Пантелеймон Пономаренко все чаще начнут выказывать прямое недовольство его деятельностью.

А пока Старику удалось найти решение, которое разом улучшило его позиции, несмотря на фактический разгром, учиненный ему противником в Пупеличских лесах.

Еще в ходе своего марша от линии фронта, проходя через Березинские болота, он был наслышан о крупном партизанском отряде, стоявшем недалеко от Палика. Из деревни Глубочица Холопеничского района, в которой его отряд несколько дней отдыхал после пережитых в Лепельском районе злоключений, на Палик была отправлена разведка, но обнаружить партизан в тот раз Старику не удалось60.

Как позже выяснилось, в восьми километрах северо-западнее озера, на хуторе Смолянка долгое время стояла прибывшая из-за линии фронта спецгруппа лейтенанта Кузина (НКВД СССР). В окрестных лесах располагалось несколько небольших партизанских отрядов, созданных при участии и поддержке Кузина в основном из числа проживавших в районе окруженцев.

Оказавшись отрезанными летом 1941 года за линией фронта, тысячи красноармейцев и их командиров вынуждены были осесть на оккупированной территории.

На первых порах далеко не все из них считали себя партизанам, даже наиболее патриотично настроенные «окруженцы» в качестве основной своей задачи видели подготовку к выходу за линию фронта для соединения с частями Красной Армии. Многим действительно удавалось «догнать» фронт и выйти из окружения. Другие по различным причинам застревали во вражеском тылу.

Эта часть бывших красноармейцев уже не видела особого смысла в сопротивлении противнику, она пряталась в деревнях, а иногда даже совершенно открыто проживала в них в качестве приписников. И только те, кому не удавалось устроиться в деревнях, скрывались в лесах и болотах. Там они для самозащиты и добычи пропитания собирались в отряды. Это были малочисленные, плохо вооруженные, не организованные и недисциплинированные группы и отряды. Их количество было невелико, они не имели связи не только с Москвой, но и между собой.

Как справедливо, на наш взгляд, отмечает Джон Армстронг, подобные спонтанно возникавшие отряды были почти целиком озабочены проблемой выживания. Их нападения на деревни и атаки против созданных там немцами из местного населения вспомогательных полицейских сил в первую очередь имели целью добычу продовольствия61– свидетельства непосредственных участников событий тех лет вполне подтверждают подобные прагматичные умонастроения большинства оставшихся на оккупированной территории бойцов и командиров РККА.

«Кустарничество, анархия, отсутствие целеустремленности в борьбе преобладало. Партизаны вступали в бой по преимуществу только тогда, когда противник приходил на базу и навязывал этот бой»62, – такую характеристику партизанскому движению на этом этапе дает Пыжиков.

Зима 1941 – 1942 гг. явилась для подобных групп одним из самых серьезных испытаний. Вот как описывает ситуацию Григорий Линьков, зимовавший с небольшим отрядом в лесах на границе Лепельского и Холопеничского районов:

«С наступлением тепла «вытаяли» из-под снега такие партизанские группы, которые перезимовали в лесу, не обнаруживая никаких признаков жизни и не имея связи с местным населением.

Одна такая группа из семи бойцов, попавших в окружение, всю зиму провела в Березинских болотах неподалеку от озера Палик. На небольшом холмике люди построили себе землянку, заготовили соли, мяса, муки, зерна, достали в деревушке ручную мельницу, сложили русскую печку и заперлись в землянке, как медведи в берлоге, на всю зиму.

Постов они не выставляли, караульной службы не несли. «Зато на ночь, – рассказывал потом один из этих зимовщиков, – изнутри закрывали землянку на надежный крюк»63.

Одну из главных ролей (если не главную роль) в приобщении таких полупартизанских «ватаг» скрывавшихся в лесах красноармейцев к борьбе сыграли спецгруппы, заброшенные в район Палика из советского тыла. Поздней зимой 1941 – 1942 года сюда начали прибывать небольшие, но неплохо оснащенные и подготовленные отряды, создаваемые 4-м отделом (с 18 января 1942 года – 4-е Управление64) НКВД СССР, перед которыми в качестве одной из основных ставилась задача организации партизанского движения в регионе. Одна из таких групп – отряд «Победа» под руководством лейтенанта Кузина – 22 января 1942 пересекла линию фронта и на лыжах выдвинулась в Борисовский район. Это подразделение насчитывало всего 36 человек, однако Иван Матвеевич Кузин сумел отыскать в лесах Бегомльского, Холопеничского и Борисовского районов несколько перезимовавших групп окруженцев и по своему каналу связи зарегистрировать их в Москве в качестве партизанских отрядов.

Вероятно, далеко не все группы «окруженцев» были позитивно настроены к вовлечению их в реальное противостояние с немцами. В лесах Палика (как, вероятно, и повсеместно) скитались, в том числе и откровенно бандитские группы мародеров из числа попавших в окружение или бежавших из плена красноармейцев. Кроме того, в те смутные времена, несомненно, существовали вооруженные банды из местных жителей – и, по мнению Марка Бартушко, границы между ними и настоящими партизанами были размытыми, все они выдавали себя за партизан. При этом население в качестве советских партизан воспринимало только прибывших из-за линии фронта диверсантов, местные партизаны выглядели в его глазах трусами и грабителями65.

Стоявший во главе диверсионно-разведывательного отряда лейтенант Кузин не имел особых возможностей для выяснения подноготной истории скрывавшихся на Палике групп окруженцев. В качестве партизанских, надо полагать, он регистрировал всех. Стать на учет отказывались немногие, поскольку командиры присланных из-за линии фронта отрядов имели соответствующие полномочия – вплоть до расстрела «анархиствующих атаманов с бандитскими наклонностями», по образному выражению Станислава Ваупшасова, прибывшего в Борисовскую зону чуть позже Кузина с аналогичной миссией. Рядовых участников таких мародерствовавших групп распределяли по здоровым отрядам66.

К середине лета 1942 года под управлением Ивана Кузина находились, вероятно, все партизанские отряды и группы Бегомльского района. Для нашего исследования наибольший интерес представляют несколько из них. В оперативной сводке Северо-Западной группы ЦК КП (б) Б, подготовленной 10 августа для СНК БССР, говорится, что непосредственно под началом Кузина числилось три отряда: собственно, группа Кузина (отряд «Победа»), выросшая до 80 человек, а также отряды Дьякова (47 человек) и Бычкова (69 человек)67.

Отряд Романа Аполлоновича Дьякова был создан из числа проживавших в Бегомльском районе красноармейцев. Большинство из них в свое время (летом и осенью 1941 года) под руководством Дьякова выходило из окружения, но в силу различных обстоятельств осталось на зиму в Бегомльском районе, приписавшись для этого у местных властей к колхозам.

Тогда же оставленный в немецком тылу для организации партийного подполья третий секретарь Бегомльского РК партии Степан Манкович познакомился с Дьяковым и, вероятно, у них возникла предварительная договоренность о выводе людей Дьякова в лес, но вплоть до весны дело не продвигалось. Сам Манкович зиму провел на нелегальном положении в Домжерицах, а ранней весной отправился на поиски партизан. Через замерзшее Домжерицкое болото он вышел к лесам Воловой Горы, где и разыскал стоявших здесь лагерем автоматчиков Кузина. Кузин по просьбе Манковича 28 марта 1942 г. разгромил Домжерицкий полицейский гарнизон, после чего помог им с Дьяковым создать партизанский отряд из числа известных им окруженцев68. По словам Манковича, некоторых из них приходилось забирать в отряд силой – например, будущего парторга отряда, который в Кветче «…пристал в зятья к одной гражданке и не хотел идти в партизаны, потому что его жена была беременна»69. Тем не менее, в начале апреля 1942 года Роман Дьяков собрал проживавших в Кветче, Крайцах, Переходцах, Рожно и в Савском Бору приписников и увел их в разбитый недалеко от базы Кузина лагерь. Несколько подпольщиков Манковича также присоединились к ним70.

Чуть позже, в мае 1942 года Манковичу от подпольщиков стало известно о существовании в деревне Вежки Березковского сельсовета еще одной группы окруженцев-приписников (пять человек) во главе со старшим лейтенантом Бычковым. Эта группа активно искала связь с партизанами. Манкович через своих людей вызвал Бычкова на встречу, которая и состоялась в конце месяца в лесу неподалеку от деревни. На этой встрече Манкович объявил Бычкова командиром самостоятельного партизанского отряда, определил для него зону деятельности в Бегомльском районе и передал ему в подчинение группу подпольщиков из близлежащих деревень71.

Еще несколько небольших отрядов, сохраняя большую самостоятельность, находились под влиянием лейтенанта Кузина и располагались неподалеку от его лагеря. В их числе назовем базировавшийся в лесу у деревни Горелый Луг отряд Михаила Джагарова и стоявший у Савского Бора отряд Алексея Дрантусова72. Отряд Джагарова (его самоназванием долгое время было «Белоболотники» – по наименованию места работы его организаторов, расположенного на Белом болоте торфозавода «Красный Октябрь») также был создан при непосредственном участии лейтенанта Кузина, присутствовавшего на его организационном собрании в деревне Пустой Мстиж в апреле 1942 года73.

Начало второму из упомянутых отрядов было положено в начале лета жителями деревни Савский Бор братьями Кузьмой и Иваном Автушко, а также их шурином Иваном Янковским. С присоединением к ним нескольких окруженцев во главе с лейтенантом Дрантусовым Алексеем Ивановичем их группа также была учтена Кузиным в качестве партизанского отряда.

Это были крохотные партизанские формирования, что естественным образом ограничивало их возможности в самостоятельных действиях. И Джагаров, и Дрантусов свои вылазки старались проводить совместно с диверсантами Кузина74, что, вероятно, и ограничивало их независимость.

Из числа зимовавших в землянках на Палике окруженцев и бежавших из плена красноармейцев следует упомянуть группы Николая Балана и Сергея Долганова. Их также обнаружил в лесах Березинского заповедника Иван Кузин75. Он же помог этим группам стать на ноги после трудной зимовки.

Сам Балан утверждает, что его отряд был образован еще в июле 1941 года, однако никаких достоверных сведений о его деятельности в этот период не имеется. На первых порах это была всего лишь группа из 6 человек; к зиме ее численность возросла до 18 человек и в этом составе она зазимовала в Березинских лесах в районе озера Палик76. Увеличение группы произошло за счет присоединившихся к ней 17 декабря 1941 года сбежавших из Борисова военнопленных под руководством лейтенанта Михаила Глебовича Мормулева. В объединенном отряде Мормулев занял должность начальника разведки77.

Лейтенант Долганов Сергей Никанорович, выходил из окружения к линии фронта в составе группы старшего лейтенанта Басманова. Эта группа, продвигаясь летом 1941 года из-под Плещениц на восток, остановилась в начале осени на границе Холопеничского и Лепельского районов. 22 сентября Басманов взорвал склад авиабомб на немецком полевом аэродроме под Лепелем. Лаврентий Цанава пишет, что в результате этой диверсии было уничтожено более 200 тонн боеприпасов, повреждено 4 самолета и убито до 40 человек из числа охраны аэродрома78. Косвенное подтверждение проведения этой удачной диверсии можно найти и у Григория Линькова, который в период своих скитаний между Лукомльским озером и Домжерицкими болотами в один из дней слышал мощные взрывы, несколько часов доносившиеся со стороны Лепеля79. Долганов также упоминает о подрыве склада авиабомб, находившегося в 5 километрах юго-западнее Лепеля. Правда, по непонятной причине он датирует это событие 1942-м годом, оставляя при этом неизменной дату диверсии – 22 сентября80.

В ноябре 1941 года база Басманова на Палике была разгромлена в ходе очистки района от прятавшихся в лесах красноармейцев, но его группе удалось вырваться из окружения81. После этих событий Басманов увел большую часть своих людей за линию фронта. Долганов же с остатками группы зазимовал на Палике82.

Вот с этими партизанскими силами и планировал увязать свои действия отступающий на Палик с остатками своего отряда Старик. Что он подразумевал под словами «увязать действия» остается только догадываться, поскольку Кузина и подчиненных ему отрядов здесь он уже не застал.

В конце июня 1942 года Иван Кузин собрал в своем лагере совещание. На нем присутствовали командиры и комиссары всех созданных при его участии отрядов, в том числе Манкович с Дьяковым, Балан с Мормулевым, Дрантусов, Бычков, Джагаров, а также Сергей Долганов.

Как утверждает участвовавший в этом совещании Михаил Джагаров, Кузин сообщил собравшимся, что он получил шифровку из Москвы с приказом вывести часть отрядов Бегомльского и Борисовского районов за линию фронта (оставив на местах небольшие группы по 10 – 15 человек). Из числа присутствовавших на совещании лишь Степан Манкович и Сергей Долганов высказали сомнение в целесообразности такой акции. Остальные партизанские командиры даже с некоторым энтузиазмом восприняли предложение Кузина83.

Большинство представленных на совещании отрядов были созданы и состояли в основном из бойцов Красной Армии, попавших в окружение или в плен еще летом 1941 года, которые считали за благо выйти в тыл, присоединиться к Красной армии и продолжить борьбу на фронте.

В этой связи Василий Семенович Пыжиков (Старик) сетовал, что идея выхода за линию фронта была весьма распространена среди партизан летом 1942 года, и это негативно сказывалось на моральном духе всех отрядов, стоявших в лесах по обоим берегам Березины84. Шок, полученный во время трудной зимовки 1941—1942 годов на Домжерицких и Березинских болотах, был, вероятно, настолько велик, что делал весьма привлекательной идею выхода в советский тыл.

Для перехода Кузин подчинил себе практически все партизанские группы Бегомльского района. В конце июня 1942 года он двинулся к Суражским воротам. В пути следования Кузин провел несколько боев, но эти столкновения, вероятно, носили случайный характер85 и не имели большого значения, ни для партизан – поскольку не причинили врагу особого урона, ни для противника – по той же причине.

В лагере Кузина оставался лишь Степан Манкович, дожидавшийся с небольшой группой бойцов возвращения основных сил своего отряда, которые во главе с Романом Дьяковым проводили заготовки продовольствия в Вилейской области. Уже после войны в письме к Ивану Титкову Манкович писал буквально следующее: «Да будет тебе известно, что я сам вместе с Дьяковым, когда Кузин из … [других] отрядов формировал бригаду для выхода за линию фронта, едва не ушел туда вместе с ним в июле 1942 года. Не ушли мы вместе с Кузиным только потому, что половина нашего отряда находилась в Западной Белоруссии на операциях…»86.

Именно в это время Старик и привел остатки своего отряда на Палик. Он предложил Дьякову и Манковичу «под их партийную и государственную ответственность» базу на озере Палик не оставлять.

К этому времени, кстати, ими было получено письмо от Минского обкома партии на имя Кузина, в котором сообщалось о скором прибытии на Палик тройки Минского обкома, на которую возлагалось руководство партизанским движением всего этого региона. Вероятнее всего, в этом сообщении речь шла о подпольном межрайонном партийном центре Борисовской зоны, который будет создан в августе месяце и прибудет на Палик в начале октября 1942 года. Своим уходом отряд Дьякова обнажал базу на озере Палик, делал ее, а, следовательно, и межрайпартцентр, доступными для карателей, Старик же был не в состоянии своим крохотным отрядом закрыть подступы в лесной массив озера Палик87.

Не взирая на эти вполне резонные доводы, Роман Дьяков и Степан Манкович оставили базу и ушли на восток догонять Кузина.

Позже участники организованного Кузиным рейда высказывали мнение, что тот шифровки из Москвы о выводе партизанских отрядов на большую землю не получал и допустил самоуправство. Степан Манкович в этой связи даже утверждал в письме к Титкову, что Кузин «… за вывод партизан сужден и отправлен в штрафной батальон88», что, впрочем, не подтверждается другими источниками.