Время подвигов
Инициативу берет на себя монах Иосиф
Тотчас по кончине старца отец Арсений говорит отцу Иосифу:
– Брат, ты знаешь, что я не могу взять инициативу на себя, и потому прошу тебя: возьми ее на себя ты, и я обещаю, что буду у тебя в послушании до смерти.
В этом случае на деле проявилось великое смирение, которым от юности отличался сей великий подвижник. Потому что важно не просто знать все, но и ведать свою меру и признавать дарования других.
Хотя отец Арсений не только по монашескому постригу, но и по возрасту был старше на десять лет, он сумел попрать демона тщеславия, предпочтя образцовое послушание тому, кто моложе его. И это несмотря на то, что, согласно правилам Святой Горы, старший из братии келии по праву занимает место старца.
И отец Арсений в действительности не ошибся, ибо, как показало время, отец Иосиф был человеком со многими и великими дарованиями, которые он употребил не только для своей пользы, но и для пользы своего спостника и последовавших за ним.
Тех, кто присоединился к их братству позже, старец Иосиф называл чадами и учениками, а отца Арсения всегда именовал своим братом и сподвижником. На общих же собраниях отец Арсений всегда вел себя с отцом Иосифом как со старцем[35].
С этого момента начинаются наиболее суровые подвиги двух великих подвижников.
С Даниилом-исихастом. Старец Кирилл
«Разыскивая преподобных и богоносных отцов, – говорит отец Арсений, – мы нашли в пещере святого Петра одного редкого подвижника – отца Даниила, священника, наделенного даром слез. От этого дара, как от некоего источника, возрастали и многие другие украшавшие его дары, и прежде всего рассуждение, прозорливость и предведение. Чтобы показать его прозорливость, я расскажу о том, что случилось с моим послушником[36], старцем Кириллом из Нового Скита.
В Новом Скиту есть одна калива, посвященная Живоносному Источнику. Там жил один благочестивый юноша, оставивший в миру брата-сироту. Волнуясь о нем, он решил сходить познакомиться с отцом Даниилом и получить его совет.
Отец Даниил не был с ним знаком, однако, прежде чем он открыл рот, назвал его по имени и сказал:
– Отец Кирилл, не беспокойся за Никоса. Все у него хорошо, и он готовится сам приехать к тебе.
И действительно, в скором времени приезжает Никос к своему брату».
«Но, – говорит отец Арсений, – раз мы упомянули отца Кирилла, то я скажу два слова и о нем, он стоит этого, и потом снова продолжу свой рассказ об отце Данииле.
Никос, прижившись у брата, стал монахом, а позже и священником, известным всем как отец Неофит. Но старец их почил, оставив обоих рясофорными. Когда мы со Старцем и нашими братиями спустились из пещер Малого скита святой Анны в Новый Скит, тогда присоединились к нам и эти два родных брата.
После смерти нашего Старца они открывали мне свои помыслы. Я решил постричь и постриг в великую схиму отца Кирилла. Тот же, в свою очередь, как старец келии стал восприемником в постриге у отца Неофита.
Несмотря на то что они внешне не отличались от других отцов, оба были тайными делателями добродетели, а наипаче Кирилл, под конец своей жизни сподобившийся великого дара прозрения и предвидения. Некоторым он объявлял их неисповеданные грехи, разрешал недоумения и казавшиеся неразрешимыми проблемы многих людей. Я расскажу здесь два конкретных случая.
Старцу одной келии он сказал:
– У всех твоих монахов все в порядке, кроме одного – Х.
Старец тогда ответил:
– Отец Кирилл, ты ошибаешься, Х. нет у нас в братстве.
А отец Кирилл:
– Есть.
Старец ушел от него в недоумении. Прошло немного времени, и одного их брата, казавшегося хорошим, искуситель убедил скрывать помыслы до такой степени, что сумел извергнуть его в мир. Сбросив с него рясу, он подтолкнул его кричать по дороге: “Х. зовут меня!”. Таким было его имя в миру.
Но наиболее удивительно то, что на много лет вперед отец Кирилл предвидел будущее наших маленьких монашеских братств. Вот в точности его слова:
– Из этих калив, – показывал он на наши каливы, – выйдет много игуменов».
«И действительно, несмотря на то что это казалось невероятным, – говорит отец Арсений, – из этих маленьких калив вышло ни много ни мало – пять игуменов[37]».
И отец Арсений продолжает свой рассказ о великом старце – исихасте Данииле:
«Итак, у этого старца, отца Даниила, был обычай совершать бдение и каждую ночь, ровно в двенадцать, служить литургию. На литургии ему помогал, пел его послушник – отец Антоний, который все делал сам. Этот обычай отца Даниила многие понимали неправильно и считали его прельщенным. Однако речь о том, что каждый раз при служении литургии он проливал реки слез и литургия затягивалась на два – три часа.
Закончив литургию, он закрывался тотчас в своей келии для продолжения молитвы и там часами проливал слезы. К счастью, для нас со Старцем он делал исключение и принимал нас. Он знал, что по окончании Божественной литургии мы ждали благого слова из его освященных уст, и первым его словом, которое он любил говорить, было следующее:
– Святая Синклитикия говорит: “Светильник светит, но обжигает фитиль”.
Он говорил, но очень боялся, как бы в беседах не потерять того состояния, в котором находился. Он говорил немного и, чтобы не терять времени, сам “прочитывал” наши помыслы, тотчас постигал, чем мы озадачены, и, дав нужные советы, отпускал нас с миром.
Пища его была всегда одна и та же. Круглый год он ел однажды в день вареную фасоль. Мешок фасоли ежегодно присылал ему кириархальный монастырь[38]. Сей же святой старец, все возлагавший на Бога, безропотно ел ее, говоря:
– Что послал нам Бог, то мы и едим.
Но старец Иосиф не выдержал этого, потому что у безмолвника постоянная пища, состоящая из фасоли, образует газы и нежелательные действия в организме. Поэтому он, не спросив о том старца, отказался от помощи Лавры. С тех пор монастырь больше не присылал фасоль.
От этого великого подвижника и от старца Кирилла мы переняли порядок всенощного бдения и ежедневного питания.
На протяжении всего года мы ели один раз в день; пять дней без масла, а в субботу и воскресенье в свою скудную пищу мы добавляли несколько капель масла, но и тогда ели один раз. Однако самой обычной нашей пищей были сухари. Бывал и свежий хлеб, но редко. Старец Даниил определил нам и меру. Он взял столько сухарей, сколько помещалось в ладони, и сказал:
– Ешьте вот столько.
Если находили какую-нибудь дикую траву или что попадалось под руку, то добавляли это к сухарям. Если в субботу или воскресенье обреталась и какая-нибудь сардина или немного сыра, то ели и это».
Это свидетельство подтверждает и Великий Старец в своем 37-м письме:
«Чин наш был таков, чтобы вкушать один раз в день немного: умеренно хлеб и пищу. И будь то Пасха или масленица – еда у нас была одна. Один раз. И в течение всего года – всенощное бдение. Чин этот мы восприняли с отцом Арсением от одного трезвенного и святого старца, отца Даниила».
На сем мы заканчиваем эту главу о великом исихасте отце Данииле, сохраняя добрую надежду на то, что если кто-либо знает о нем больше, нежели мы, узнавшие о нем от старца Арсения, то предаст это огласке.
Сухари – обычная пища подвижников
Однажды мы спросили старца Арсения о том, где они находили сухари, потому что, как мы поняли, это было их основным питанием.
«В наше время, – сказал он нам, – в монастырских трапезах собирали остатки хлеба, сушили их и раздавали подвижникам. Плохими они были или хорошими, мы брали то, что нам давали. Иногда они бывали и с червями.
Однажды я пошел в один монастырь за сухарями. Служащий брат дал мне целый мешок.
– Это много, – говорю ему.
– Нет, бери!
Попробуй-ка, взвалив на себя полный мешок и еще торбу[39] с различными вещами, подняться из Монастыря на вершину скита святого Василия![40] Наконец, я добрался. Открываем мы со Старцем мешок и что же видим? Все червивое! Я, как человек, возроптал.
– Ах, этот благословенный[41]! Разве нельзя было дать это мулам? Нужно ли было столько трудиться напрасно?
Тогда Старец говорит мне:
– Почему напрасно, отец Арсений?
– Что же мы будем с этим делать?
– Что будем делать? Съедим! Это нам послал Бог. Если бы мы заслуживали лучшего, то Он послал бы нам лучшее.
– А с червячками как же быть, Геронда?
Старец задумался на некоторое время, а потом ответил:
– Я нашел выход. Впредь мы будем есть, когда стемнеет, и не будем видеть червячков!».
И старец Арсений завершает свой рассказ: «Так и было до тех пор, пока мы не съели все».
– Геронда, – спрашивали мы, – и ничего не случилось с вашим здоровьем?
– Чада, вначале, говорю вам по правде, было трудно, но что делать? Потом же, поверьте мне, Бог сделал это таким вкусным, что мы ели как какое-то сладкое блюдо.
Это явилось плодом полного послушания отца Арсения.
«В другой раз, – рассказывает он снова, – Старец, чтобы испытать меня, как только стемнело, говорит мне:
– Давай, отец Арсений, перекусим сухариками. Читай молитву.
– Отче наш…
Я заканчиваю и готовлюсь сесть за трапезу, как вдруг слышу от Старца:
– Предположим, отец Арсений, что мы поели. Читай благодарственную молитву.
Хотя я и был голоден, но встал и ради послушания прочитал благодарственную молитву. Все бы ничего, но то же самое повторилось и в третий, и в четвертый раз. На четвертый день мои силы истощились. Да и работа в тот день была тяжелой, а ночью – бдение еще тяжелее. Тогда я говорю Старцу:
– Благослови, Геронда, больше я не выдержу, что делать?
– Э, тогда сегодня мы поедим, – отвечает он».
В такие и еще более суровые подвиги сильный духом отец Иосиф с помощью послушания увлекал за собой этого доброго старчика. И так было не один и не два дня, а на протяжении почти тридцати первых лет.
В изголовье отца Арсения в то время, когда мы познакомились с ним, всегда висела фотография его Старца и сподвижника. Когда кто-либо спрашивал его: «А это кто, старче?», – его обычным ответом, в котором проявлялась вся его простота, было следующее: «С тем, кого ты видишь, мы сорок лет ходили босыми».
И действительно: и летом, и зимой, и в снег они всегда ходили босыми.
Предание о нагих подвижниках и двое босых
«Как-то ночью, – рассказывает он, – из Святой Анны мы босые пошли по снегу к своей каливе. Как только отцы скита увидели следы, тотчас ударили в колокола кириакона[42]. Поскольку не было никакого праздника, скитяне прибежали в храм узнать, что случилось и почему звонили в колокола.
Тогда какой-то монах говорит им:
– Наконец-то мы нашли нагих подвижников[43]. Вот их следы. Пойдемте по их стопам, чтобы узнать, где они живут.
Они поднялись и пришли к нашей пещере. Повелительным тоном спрашивают нас:
– Где скрылись нагие подвижники?».
Отец Арсений со своей добродушной простотой отвечает им:
– Какие нагие подвижники?
– Вот они дошли до этого места, вот следы их ног!
– Эх, отцы, это мы прошли. Здесь нет никаких нагих.
– Да это не вы! Здесь есть нагие подвижники!
И действительно, это было совершенно невероятно, потому что, как известно, ноги на холодном снегу неизбежно будут обморожены. Но двое подвижников, один верой в Бога, а другой послушанием Старцу, жили превыше законов естества.
В другой раз они снова, неся на себе груз, поднимались по заснеженной тропе к своей каливе. В какой-то момент оба начали выбиваться из сил. Тогда Старец говорит:
– Отец Арсений! Моторчик дает перебои. Давай передохнем, чтобы немного набраться сил.
Подвижники разбрасывают снег в стороны и начинают творить поклоны и теплую молитву. Смешав горячие слезы с застывшей водой, они почувствовали приток новых сил и с легкостью преодолели подъем.
«А в другой раз, – рассказывает отец Арсений, – исполнив свою волю, я получил епитимью[44]. Куда-то мы должны были пойти, но Старец чувствовал себя не очень хорошо. Однако я подбодрил его, и мы пошли босиком по снегу, пока не остановились на полпути.
– Арсений, – говорит мне Старец, – мотор остановился. Что теперь делать?
Серьезно он сказал это или в шутку, я хватаю его и сажаю себе на плечи, пока мы не доходим до каливы. С тех пор я научился более не исполнять своей воли.
Когда мы куда-нибудь шли, то у нас было заведено, чтобы один шел за другим на расстоянии пятнадцати – двадцати метров, дабы избегать празднословия и непрестанно творить молитву. Если случалось встретить кого-нибудь, мы приветствовали его поклоном, не вступая в разговор. Иногда попадались и любопытные. Они видели двух босых монахов, одетых в тряпье.
– Откуда вы? Куда идете? Не холодно босиком-то?
И так далее.
Старец – ни слова. Я же из чувства сожаления не мог не обменяться двумя – тремя словами.
Старец Иосиф (в центре) и отец Арсений (второй слева) с другими монахами в первые годы своих подвигов
Но потом Старец останавливал меня и спрашивал шутливым тоном:
– Что случилось, отец Арсений? Ты поисповедовал человека? Достоин он стать священником?
Таким обходным путем исправлял меня Старец».
– Хорошо, геронда, но разве другие отцы не понимали ваших подвигов?
– Старец скрывался, насколько это было в его силах. И конечно, мы немного прикидывались юродивыми, поэтому многие считали нас прельщенными.
Как-то раз мы отправились на один престольный праздник. После литургии весь народ пошел в трапезную. Последовали за ним и мы. Трапезник, едва завидев, что мы босые и в лохмотьях, тут же поднял крик и выдворил нас. Мы ушли, не проронив ни слова. Тогда нас догнал какой-то незнакомец, привел в комнату, и мы поели от всего, что было на трапезе.
«Послушание лучше жертвы»
Как я писал вначале, эти два атлета были как одно тело и как бы дополняли один другого. В телесных трудах наиболее преуспевал, конечно, отец Арсений.
После многочасового ночного бдения Великий Старец занимался рукоделием, изготавливая простые маленькие крестики, а отец Арсений по большей части следил за внешними работами по дому, за фундаментом, за всем. Также он нередко спускался к пристани[45], чтобы забрать шестьдесят – семьдесят килограммов груза не столько для себя, сколько для других престарелых монахов. Это тоже входило в его обязанности.
Что же касается бдения, то на протяжении многих лет он и не помышлял о том, чтобы посидеть во время бдения или сделать меньше трех тысяч поклонов. Также на протяжении многих лет подвижники не ложились в кровать, как пишет в своих письмах отец Иосиф.
«Но в конце, – говорит отец Арсений, – эту нашу крайность исправили монахини. Старец выезжал с Афона для духовной поддержки монастырей. В одном женском монастыре сестры убедились, что какой они застилали кровать с вечера, такой и находили ее утром. Дошло это до игумении. Подзывает она Старца и говорит ему:
– Умеешь ли ты слушаться?
– Умею.
– Так вот, с сегодняшнего дня, когда отдыхаешь, будешь ложиться в постель.
Конец ознакомительного фрагмента.