Глава седьмая Испытания
Матвейка с Игорьком начали тренировки по борьбе со страхом.
С тех пор, как они начали враждовать с Лехой Черным, он постоянно устраивал им разные устрашающие пакости. То выставит в темном Черемуховом заулке огородное пугало, накинет на него простыню, внутри поставит свечку, зажжет ее, и когда с Низовки идут Игорек или Матвейка, начинает дергать за веревочку, привязанную к голове пугала, которое кажется в темноте живым и ужасным. То бродячую собачку привяжет на ночь за предбанником в саду, где летом спал Игорек. Скребется всю ночь бедная дворняжка, пытаясь вырваться из плена, при этом дико, почти по-волчьи, подвывает – поди разберись среди ночи, что там такое? То ворону поймает и на крышу шалаша в саду, где ночует Матвейка, в сетку запутает. Шебуршится ворона, каркает хрипло, и кажется, что вампиры в крышу вгрызаются. После этого безобидной забавой представлялся скрежет железяки в лопухах за огородами или черная стрела на старой талине за Слободкой, воткнутая в лист бумаги с нарисованными черепом и скрещенными костями. В развилке этой талины находился тайный штаб Игорька с Матвейкой – он ухитрился их там выследить. А когда Леха подбросил под дерево дохлую кошку, терпению их пришел конец. Они решили мстить.
Выслеживали, когда Леха на Низовке вечером лягушек ловил для своих колдовских экспериментов, подкрадывались с другой стороны и с диким криком, громыхая связками консервных банок, выбегали из-за кустов и бросали в воду комья засохшей глины. Лягушки со страху в воду прыгали, а Леха с позором убегал от пруда. Лягушек они и в обычные вечера заходили попугать, чтобы не расслаблялись.
Кое-чему Матвейка с Игорьком у Лехи научились, стали его приемы применять.
Забрались поздно вечером в сад к Банниковым. Замазали глиной трубу на крыше бани. А в субботу Леха, по обыкновению, пошел в баню колдовать. Стал печь растапливать, чтобы зелье варить, а она задымила по-черному. Наглотался Леха своей дурманящей гари, выскочил из предбанника, еле отдышался. Матвейка с Игорьком тогда здорово перепугались, решили действовать осторожнее.
Однажды они увидели, как Леха принес из Старой рощи двух воронят, выпавших из гнезда. Им удалось выкрасть птенцов тайно из бани, где Леха их спрятал, и отнести обратно в лес. Обнаружив воронье гнездо на ветках вяза, оставили в нем птенцов, а потом, укрывшись в кустах орешника, дождались, когда прилетели взрослые вороны к гнезду и начали кормить детенышей.
Матвейка с Игорьком понимали, что Леха догадывается, кто мешает его темным делам и от него можно ожидать чего угодно, поэтому готовились к затяжной войне. А чтобы выиграть в ней, надо было полностью изжить в себе страх.
Начать тренировки они решили с полуночного посещения заброшенного, полуразвалившегося дома, стоявшего на отшибе – на крутом берегу оврага за деревней. Раньше там находилась целая улица – Заглядовка, с нее открывался замечательный вид на окрестности, но наползающий овраг вынудил жителей переселиться ближе к деревне на Слободку.
В том последнем оставшемся, со временем почерневшем и осевшем доме доживала свои дни одинокая старушка, не захотевшая переселяться на новое место в чужой дом. Близких родственников в деревне у нее не было, поэтому, когда ее не стало, дом остался беспризорным, трогать его никто не решался, потому что про него начали ходить разные нехорошие слухи. Мужики слободские, к примеру, встречали там по ночам будто бы оборотня. Предстает он в облике то черной кошки, то серой вороны. Нападает на одиноких людей, душит их, а потом выпивает кровь. Не душа ли грешная той старухи не может успокоиться? Правда, тетя Фрося – деревенский «репродуктор» – зычным голосом на полдеревни объяснила это по-своему:
– Какой еще оборотень? И старушка была праведницей, всю жизнь бобылихой прожила, чего они там плетут! Брагу там мужики прячут, нальют зенки-то, вот им спьяну и мерещится всякая нечисть. Белая горячка их душит, а не бедный оборотень!
Но сама, надо сказать, и близко к дому не решалась подойти, даже днем. От греха подальше, мало ли чего…
Игорек с Матвейкой отправились поздно вечером к дому через глубокий Утиный овраг. Пробрались сквозь заросли лопухов, крапивы, татарника, свербиги. Трава высоченная, хорошо в ней прятаться. Подползли к дому и притаились невдалеке на склоне оврага.
– Я первый! – решительно произнес Игорек. – Ты на пчельник и так первым ходил. Наблюдай за домом. Если что подозрительное увидишь или услышишь – беги с палкой на выручку. А пока замри и не высовывайся, пусть он думает, что я один пришел.
– Кто «он»?
Игорек махнул рукой, взял камень и, пригибаясь к траве, направился к дому. В вечернем сумраке Матвейка видел, как Игорек, словно призрак, приблизился к крыльцу. Треснула прогнившая ступенька, скрипнула висевшая на одной петле дырявая дверь.
Игорек исчез внутри дома.
Неожиданно над Афанасьевкой прокукарекал громко петух. Откликнулся вскоре другой на Слободке. Не по себе стало Матвейке в темной сырости лопухов: пропал куда-то Игорек, никаких звуков от дома не доносилось. Выполз он из зарослей, во все глаза стал в дом всматриваться – не пора ли на выручку бежать? Взял вторую палку в левую руку. Еще раз зловеще прокукарекал на Слободке петух, и в ту же секунду из разбитого окна сначала шумно выпорхнула ворона, устрашающе каркая, а за ней следом метнулось в лопухи что-то черное, гибкое. Матвейка бросил в него палку и, видимо, попал, потому что существо дико взвизгнуло и затихло. Что с Игорьком, жив ли? И не его ли в ворону превратил оборотень, ускользнувший только что в Утиный овраг, приняв странное обличье?
Матвейка, преодолев с трудом страх, рванулся к дому. Вбежал в сени и там нос к носу неожиданно столкнулся с Игорьком в человеческом облике. Оба в испуге отпрянули друг от друга.
– Черт!.. – выдохнул глухо Игорек.
– Где?
– Нигде, это я тебя ругаю. Ты что как зверь на меня накинулся, чуть не напугал! Нет здесь никого, кроме старой вороны и задрипанной кошки. Пошли отсюда!
Теперь они готовы были к более серьезным испытаниям.
– Завтра вечером пойдем на Голубое озеро, будем переплывать его! – решил твердо за них обоих Игорек.
Голубое – глубокое озеро перед Дальним лесом, километрах в трех от деревни. По одному его берегу тянется сосновая аллея, по-другому – акациевая рощица вперемежку с липами, дубками и вязами. Крутые склоны густо заросли разнотравьем – раздолье для деревенских косцов! В лощинах хозяйничает орешник, а под пологом на краях рощицы таятся кусты колючего шиповника. Богаты берега Голубого и клубникой, и грибами, и земляникой, но не очень разгуляешься здесь: в низинах и у берега среди зарослей кустарников и камышей водятся медянки.
Матвейка с Игорьком только в начале этого лета научились плавать, на воде держались еще не очень уверенно. Но Игорек подбодрил Матвейку:
– Поплывем рядом, если что, поможем друг другу.
На Голубое они пришли на вечерней зорьке. Вода в озере была чистой и теплой, как парное молоко.
Первым плыл Игорек, Матвейка держался чуть в стороне позади него. Противоположный берег казался далеким-далеким.
– Не суетись! – выдохнул Игорек. – Экономь силы, движения делай медленнее… – И поперхнулся, глотнув воду.
«Лучше бы помалкивал, – подумал Матвейка. – Сейчас нахлебается, спасать его придется…» Он покосился на друга. Тот плыл сосредоточенно, по-собачьи, яростно колошматя ногами по воде. Матвейка позавидовал его уверенности.
Над глубиной в середине озера было легче держаться, как будто тут вода была плотнее или кто-то снизу поддерживал. По телу бежали мурашки от приятного тепла. И хотя Матвейка работал руками медленно, насколько можно было, он стал ощущать усталость. А далекий берег застыл на месте, плавно покачиваясь на волнах, и совсем не приближался.
«Надо о чем-то другом думать, – вспомнил Матвейка наставления Игорька. – Вон какого необычного цвета поверхность озера: сиреневая, а ближе к берегу светлеет, окрашивается в розовый цвет, переливается золотистыми искорками и гаснет в тени кустов орешника. Брызги над плывущим впереди Игорьком рассыпаются в голубом воздухе разноцветным полукругом, словно звездочки, и падают в воду со звонким хлюпаньем… Надо равняться на Игорька, он плывет как ни в чем не бывало, будто и не устал совсем.
Матвейка посмотрел направо, туда, где озеро сужалось и растворялось в дымчатом сумраке. Вздрогнул куст орешника на берегу и из-под него кто-то выплыл.
– Кто это? – испуганно выдохнул Матвейка и от неожиданности хлебнул воды – теплой, отдающей илом и камышами.
– Похоже, ондатра, у нее там норка, – отозвался Игорек, оглянувшись на Матвейку. – А что это там черное слева от тебя? Кажется палка, будь осторожнее.
Скосив глаза влево, Матвейка увидел плывущую рядом с собой… змею. Можно было даже разглядеть бронзовую полоску на ее спине.
– Медянка! – выкрикнул он и рванулся в сторону. Снова хлебнул солоновато-горькой воды.
– Спокойно! Змеи в воде не кусаются, только не дергайся и не делай резких движений! – Ага, а у самого тоже голос дрогнул…
У Матвейки от страха появились дополнительные силы. Быстрее к берегу! Кто знает, что на уме у этой пресмыкающейся. Вон она, кажется, уже пятки его щекочет, вдруг раз в жизни попробует куснуть в воде… И Игорек молодец, спешит к нему на выручку, несмотря на опасность. Ну вот, до берега еще один рывок. Кажется, змея отстала, можно остановиться.
Матвейка принял вертикальное положение, попытался достать кончиками пальцев ног дно. Нет, еще глубоко. Его вдруг потянуло вниз – то ли от усталости, то ли от волнения. Даже глаза не успел прикрыть, и поплыли перед глазами мутно-желтые круги; черной молнией метнулась сбоку медянка. Матвейка разглядел в двух шагах впереди темно-зеленые водоросли и коричневый берег, но где взять силы, чтобы сделать эти два шага? Его охватила дрожь. И тут он ощутил резкий толчок в спину, что помогло ему из последних сил сделать взмах руками перед собой и ступить наконец на желанное твердое дно. Берег!
Выбравшись из воды, он, обессиленный, упал лицом в густую траву, совсем не заметив, что она была колючей. Игорек поддерживал его под мышки:
– Как ты, отдышался?
Матвейка кивнул, потом спросил:
– Это ты меня подтолкнул?
– Да, но я тоже воды нахлебался досыта. Ты молодец, выкарабкался! Пока я медянку отпугивал хлопками по воде, потерял тебя из виду.
Они долго сидели на берегу молча, приходя в себя.
– Все-таки мы с тобой переплыли! – радостно блеснул карим взглядом Игорек, хотя коленки его еще тряслись немного, а с губ не исчезла синь. – Теперь можно браться за серьезное дело!
«Что он имеет в виду? – поежился Матвейка. – Мы и так еле спаслись…»
Что имел в виду Игорек, он узнал на следующий же день.
– Теперь мы готовы с тобой к тому, чтобы переночевать в Старой роще!
«Как он себе это представляет?» – подумал Матвейка. Но тут же успокоил себя: «Надо отвлечь его чем-то другим, позвать играть в перестрелку, его любимую игру, или предложить следить за Лехой на Низовке. Он забудет о своей очередной опасной затее…»
Не таким человеком был Игорек, чтобы забыть. Вечером того же дня явился к Матвейке:
– Первая попытка завтра, готовься!
Днем при ярком солнце казалось, что прийти в Старую рощу ночью совсем несложно, подумаешь – десять минут пшеничным полем мимо лесопосадки, потом сто шагов по опушке, около одинокого вязка сворачиваешь на широкую лесную дорогу и скоро, пройдя осинник, окажешься на Ближней поляне. Но это днем…
Следующим вечером, как только стемнело, они вышли за деревню и направились к Старой роще. Она, казалось, отодвинулась дальше от деревни еще километра на три. И звуки вечером хрупким были не такими безобидными, как днем. Даже в стрекотании кузнечиков слышались пугающие нотки. Тревожно перешептывалась листва в липовой посадке вдоль дороги. Иволга, и та вместо пения нежного пронзительно и визгливо вскрикивала где-то в густой темноте. Вспорхнул неожиданно, испугавшись мышиного шороха, жаворонок в пшенице, а перепелка у дороги все предостерегала: «Беррегись, беррегись!..»
Из посадки вдруг выкатился им под ноги серый ком, замер на минутку и пугливо шмыгнул в придорожную траву. Матвейка схватил Игорька за локоть:
– Кто это?
– Кажется, зайчишка. Ладно, – остановился Игорек. – На сегодня хватит.
В следующий вечер они с трудом смогли дойти до засеки. Лес шипел, выл, скрипел, рычал. Ноги боязливые было не удержать. Им пришлось опять возвращаться.
На другой день Игорек прибежал к Матвейке ни свет ни заря:
– Я придумал, как нам перехитрить страх! Надо прийти на Ближнюю поляну засветло, там дождаться ночи, и тогда никуда не денемся – окажемся в темном лесу! – Это он выпалил на одном радостном духу.
Матвейка погрустнел, но виду не подал.
Так они и сделали. Пока еще было светло, пришли в Старую рощу, разожгли на Ближней поляне костер и стали ждать наступления ночи. Запасливый Игорек не забыл прихватить с собой немного баранинки и теперь поджаривал ее на огне.
Под пологом деревьев было свежо, остро пахло снытью и влажными листьями лип.
Ночь опускалась медленно на Старую рощу, как огромная черная парящая птица. Все на глазах менялось. Пространство вокруг костра сузилось, деревья подкрались ближе к огню, рядом с которым было светло и безопасно.
В лунном свете сверкали бисером, переливались разноцветными искорками мириады росинок на густой переросшей траве. По поляне бешено метались тени, будто крылатые сказочные чудовища. В кустах орешника и бересклета, в поросли осинника, в зарослях крапивы вокруг старых пней и уж тем более в овраге, полукругом опоясавшем поляну, слышались странные пугающие шорохи. Казалось, что там притаился кто-то, выжидая момент, чтобы выскочить, напасть на мальчишек, как только погаснет огонь. Лишь пламя костра успокаивало, из-за треска горящего хвороста странные звуки ночного леса не казались очень уж страшными.
Игорек был занят увлеченно костром – аромат шашлыка по всей поляне расплывался – и выглядел спокойным. Матвейку совсем не привлекал в этот раз запах поджаренного мяса, он сидел в сторонке, наблюдая за костром и окружающим лесным миром. Ночью острее, чем днем, ощущались лесные запахи: едва уловимый, кисловатый – пораненных листьев и веток, горьковатый – прелой подстилки, пряный – сныти и осота. А из-под кустов орешника вдруг повеяло нежным ароматом ночной фиалки. «Принцессой среди всех цветов» называла ее Матвейкина бабушка, научившая внука распознавать фиалку и по аромату, который придает вечернему лесу особую таинственность, и по изящному внешнему виду, похожему на наряд невесты.
– Чудный цветок, – говорила бабушка. – Душистый запах его голову дурманит. Наберешь июльской ночью в полнолуние, подаришь букетик девушке – приворожишь навсегда!
Матвейка поднял голову: на звездное небо над поляной наплывала огромная тяжелая туча. Кроны деревьев вокруг превращались в причудливых сказочных существ. Матвейка присмотрелся к старой размашистой липе, возвышавшейся великаном над другими деревьями.
– На медведя похоже. Встал на задние лапы и готовится броситься на нас… – проговорил Матвейка, но тут же осекся, заметив, как Игорек замер испуганно с охапкой хвороста в руках.
– И так жутковато, ты еще тут наговариваешь… Какие медведи в Старой роще?
Звезды засияли вовсю на темно-сиреневом небе.
– Когда-то угодливые ученые хотели Орион переименовать в созвездие Наполеона. Хорошо, что не переименовали, да?
«Издевается он, что ли», – подумал Матвейка. Он вдруг представил пасеку в Старой роще, доброго дядю Тимофея, безобидных пчелок, приветливого Лешего и впервые в жизни пожалел, что он не филин. А то бы сейчас же улетел с этого островка домой, к себе в шалаш в саду, спрятался бы под теплое ватное одеяло и еще бы подушкой сверху накрылся…
– А до Луны триста тысяч километров… – покосился Игорек на яркий желтый диск, который повис над рощей маняще, и Матвейке показалось, что сейчас до Луны ближе, чем до деревни. Стоит залезть на верхушку липы – и можно перепрыгнуть на светящийся круг. – А страна наша с запада на восток – десять тысяч километров. Тридцать раз туда и обратно пролететь – и ты на Луне… Большая у нас страна, да? И хорошая.
Игорек лучший математик в их классе, Матвейка верил ему, а с последней фразой уж точно был согласен. Матвейке вдруг неловко стало оттого, что он сравнил липу с медведем. Игорек вдруг совсем приуныл, видно, вспомнил свою оплошность в Чащобе. А он ведь спас его на озере. И здесь, в ночной Старой роще, Матвейка решился раскрыть другу свою сокровенную тайну:
– Мне бабушка рассказывала, что за Нижней поляной раньше была землянка… – Игорек навострил тотчас ушки, интуитивно почувствовав: впереди замаячило серьезное дело! – Во время Гражданской войны в ней прятались от белых бабушкины дядьки. Целый месяц. В деревню они вернулись, когда белых Красная армия прогнала. Бабушка говорила, что в землянке у них осталось оружие, спрятали на всякий случай.
– Какое оружие? – нетерпеливо спросил Игорек.
– У одного дяди была винтовка трехлинейка, у другого – наган, кажется, браунинг.
– Ого! – воскликнул Игорек. – И они там до сих пор лежат?
– Кто ж знает, столько времени прошло. Землянку теперь очень трудно найти, все травой и деревьями заросло.
– Надо попытаться. Вот бы найти, тогда Леху быстро отучим от черных дел. Завтра же пойдем искать! – Глазки Игорька вновь загорелись.
В лесу совсем стихло. Замолчали даже самые поздние птицы. Ни шороха в кустах, ни всплеска листвы, только треск горящих веток. Наверху, в ветвях старой липы, похожей на медведя, послышалось беспокойное шуршание, и вслед за тем раздалось глухое уханье филина, будто ребенок захлипал.
– Все! Перевалило за полночь, – определил Игорек. – Тушим костер и уходим.
Без огня на поляне совсем ничего не стало видно. На дорогу они выбирались наугад, ощупывая придорожные кусты, хватаясь за стволы деревьев. Прижимаясь друг к другу и с трудом сдерживая шаги, чтобы не побежать без оглядки, они шли между шипящими деревьями, оглядываясь настороженно по сторонам. Казалось, прошла вечность. Наконец впереди из-за очередного поворота высветился край рощи. Потянуло с полей прохладой, а тепло за спиной стало совсем домашним.
Они вышли на опушку. Шедший впереди Игорек вдруг остановился в недоумении:
– Не понимаю – куда мы с тобой вышли?
Матвейка присмотрелся к пространству перед рощей и обомлел: впереди открывалась незнакомая чужая местность! Леший их попутал? Но тут Игорек воскликнул:
– Вот это да! Мы же с тобой на другую сторону рощи вышли! От поляны свернули не туда в темноте. Видишь, овраг справа и вязок на середине поля?
Прохладный ночной ветерок донес с Мохового болота медовый аромат цветущего клевера. В поле уже светлело, и было совсем не страшно. Всхлипывали перепелки, стрекотали отчаянно кузнечики, и ветер трепал игриво высокие травинки. Над Старой рощей занималась дрожащая алая заря.
Мальчишки стояли, замерев, на опушке и наблюдали за медленным рассветом. Деревья за спиной шумели волнами: высокие ноты шелестящих осинок сменял хор темноствольных лип, им вторили мажорные басы торжественных дубов; когда они стихали, слышался прерывистый плеск пшеничных колосьев в поле.
…Та ночь, проведенная в Старой роще, расколола пополам не только их лето, но, как оказалось, и их детство.