Эстетические и литературно-критические воззрения И. Сталина
В начале данного раздела сразу оговоримся, что Сталин довольно редко открыто выражал свои эстетические воззрения. Удалось собрать всего семь источников, в которых Сталин серьезно и подробно говорит о своем понимании искусства, его функций, целей:
– 1929 (01.02) Письмо И. В. Сталина драматургу В. Н. Билль-Белоцерковскому.
– 1929 (12.02) Выступление И. В. Сталина на встрече с украинскими литераторами.
– 1929 (28.02) Письмо И. В. Сталина писателям-коммунистам из РАППа.
– 1932 (20.10) Речь на собрании писателей-коммунистов на квартире Горького
– 1937 (8.01) Беседа Сталина с Леоном Фейхтвангером
– 1940 (09.09) Выступление И. В. Сталина на совещании ЦК ВКП (б) о кинофильме «Закон жизни»
– 1946 (09.08) Выступление Сталина на заседании бюро ЦК по вопросу о ленинградских журналах.
Из самого списка дат становится очевидным, что Сталин активно выступал по вопросам литературы и искусства в конце 20-х – начале 30-х гг. Это может быть обусловлено целым рядом причин. В полном разгаре была борьба между просоветскими литературными группировками РАПП, ЛЕФ, «Перевал». Известно, что Сталина не устраивала разобщенность советских писателей,23 возможно, желание сплотить писателей побудило его публично выступать по вопросам литературы и искусства. Кроме того, к концу 20-х гг. Сталин был единоличным лидером в политической жизни страны и, возможно, его выступления были своеобразным «заявлением прав» на власть и в сфере искусства.
После 1932 года Сталин подробно говорит об искусстве только по необходимости: когда дает интервью иностранному писателю или на заседаниях ЦК. Видимо, создав инструмент управления литературным искусством в виде союза советских писателей, Сталин решил, что эта проблема больше не актуальна и доверил выступать по вопросам искусства «комиссарам» и подтвердившим свою лояльность писателям. Однако это не значит, что Сталин ослабил контроль над искусством. Скорее наоборот, он всё время находился в курсе событий и поражал К. Симонова и А. Фадеева своей исключительной осведомленностью о литературных делах.
Фундаментальные, общеэстетические позиции Сталина
Сразу оговоримся, что в отличие от предшественников Сталин старался не углубляться в теорию искусства. Е. Громов отмечает, что сталинский взгляд на литературу был взглядом политика, а не философа, потому сталинские эстетические выкладки лапидарны, а рассуждения всегда практически направлены.
У Сталина нет отдельно оформленного определения искусства, однако по отрывкам его выступлений видно, что он использует традиционное для марксизма понимание искусства как отражения жизни, причем «отражения» в буквальном смысле: рассуждая на встрече с писателями – коммунистами на квартире Горького о творческом методе, Сталин произносит буквально следующее: «… Толстой, Сервантес, Шекспир <…> были большими художниками и в своих произведениях, каждый по-своему, неплохо сумели отразить свою эпоху»24. Специфика художественного отображения жизни определяется им в беседе с Л. Фейхтвангером так: «Научные писатели обычно действуют понятиями, а писатели-беллетристы образами. Они более конкретно, художественными картинами изображают то, что их интересует. Научные писатели пишут для избранных, более квалифицированных людей, а художники – для более широких масс. Я бы сказал, что в действиях так называемых научных писателей больше элементов расчета. Писатели-художники – люди более непосредственные, в их деятельности гораздо меньше расчета»25 – вот так бесхитростно Сталин отделил искусство от науки.
Не забыл Сталин и классический пассаж об отставании идеологии от «действительного развития»26 – в основе цитаты легко узнается Марксово отставание развития надстройки от базиса. Но понимает Сталин Маркса весьма упрощенно: «Сначала бывают факты, потом их отображение в голове. Нельзя смешивать вопрос о мировоззрении писателя с его произведениями,»27 – в приведенной цитате полностью отсутствует возможность влияния надстройки на базис и нет также понимания сложных процессов, проникающих все сферы жизни общества. У Сталина всё просто: 1. появился факт «действительной жизни», 2. «отобразился» в голове писателя, 3. факт отражен в художественном произведении.
В использовании этой простой формулы Сталин непоследователен: определяя функции советского писателя он меняет логику действий: «Художник находится у самого истока, у самого котла новых настроений. Он может поэтому направить настроения в новую сторону…».28 Теперь получается, что писатель может управлять развитием общества, изменяя его вектор.
Так или иначе, видимо, у Сталина не сформировалось цельного представления об искусстве с единой системой взглядов. Скорее он использует систему двойных стандартов: искусство в СССР – это способ направить массы, верно предугадав их настроения ещё до появления последних, задача искусства вообще – максимально точно отобразить свою эпоху, писатель «тем ценнее, что он непосредственно, почти без всякого рефлекса отражает новые настроения масс». По всей видимости, для Сталина крайне нежелательным кажется преломление действительности через призму авторского сознания. Отсутствие рефлексии оказывается положительной чертой писателя.
Логическим следствием такого понимания искусства являются сталинские размышления о функциях искусства: «Писатель, если он улавливает основные нужды широких народных масс в данный момент, может сыграть очень крупную роль в деле развития общества. Он обобщает смутные догадки и неосознанные настроения передовых слоев общества и инстинктивные действия масс делает сознательными. Он формирует общественное мнение29 эпохи. Он помогает передовым силам общества осознать свои задачи и бить вернее по цели. Словом, он может быть хорошим служебным элементом общества и передовых устремлений этого общества.»30
Одним словом, главной функцией искусства у Сталина является агитация.
Именно об агитации он теми или иными словами говорит на всех встречах с литераторами, именно ради достижения её задач призывает их сплотиться в единый «фронт советской художественной литературы»31.
Так решается вопрос писателя и идеологии: писатель должен быть агитатором, иначе он, по мнению Сталина, плохой или, что ещё хуже, «вражеский» писатель.
Отметим, что это логика в целом нормальна для партизана в условиях войны, но совершенно безумная для развития литературы в мирное время. Впрочем, Сталин этого явно не понимал. В письме писателям-коммунистам из РАППа (1929) очень показателен такой пассаж: «Разве можно так строить фронт? Разве можно так размещать силы на фронте? Разве можно так воевать с „классовым врагом“ в художественной литературе?».32
Конец ознакомительного фрагмента.