Вы здесь

Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР. Глава 2. В начале госслужбы (С. К. Рязанов, 2018)

Глава 2

В начале госслужбы

В новорожденной Советской России Сталин по личной протекции Ленина начал карьеру с поста наркома (в переводе с советского новояза – министра) по делам национальностей. И правда, отец народов!

Его подчиненными стали: малоросс И. Товстуха, поляк С. Пестковский, еврей И. Кулик и то ли белорус, то ли малоросс Ф. Сова-Степняк. В коллегию Наркомнаца вошли: тот же Пестковский, латыш О. Карклин, азербайджанцы Н. Нариманов и М. Гусейнов и евреи М. Павлович, С. Диманштейн, Г. Бройдо и А. Каменский. При этом из 875 работников Наркомнаца русскими были 521 человек (данные на 1 сентября 1921 года)[30]. «В составе Наркомнаца работали национальные комиссариаты (нацкомы) и национальные отделы. В конце 1918 г. действовали 11 нацкомов – польский, литовский, мусульманский, еврейский, армянский, белорусский, немцев Поволжья, горцев Кавказа, грузинский, латышский, чехословацкий; 8 отделов – киргизский, марийский, народов Сибири, украинский, эстонский, вотякский, чувашский, народов Поволжья»[31]. Не перечитывайте – русского органа в этом перечне нет.

Сталин возглавлял Наркомнац до упразднения ведомства в 1924 году, и его назначение на эту должность неслучайно. Поставить наркомом национальностей русского человека было невозможно, поскольку русский народ рассматривался как держиморда (определение Ленина), как угнетатель нацменьшинств. Назначить еврея – было бы неделикатно по отношению к другим нацменам, учитывая количество евреев в партии и в той же коллегии Наркомнаца. К тому же нарком-еврей мог поддаться влиянию той части евреев-революционеров, что стояла горой за еврейскую национальную особость. Кроме того, Сталин считался специалистом в области межэтнических отношений, поскольку в 1913 году написал статью «Марксизм и национальный вопрос».

Обнаружить логику в этой статье Сталина – дело непростое. С одной стороны, он говорит о наличии национального государства у англичан и отсутствии такового у подчиненных им ирландцев, с другой – не признает наличия национального государства у русских, хотя англичане и русские в тот момент находились в одинаковом положении, то есть стояли в главе своих империй.

С одной стороны, Сталин спорит с союзниками из еврейской национально-коммунистической партии Бунд и утверждает, что замыкание в национальной «скорлупе» вредит всякой нации и в особенности ее пролетариату, отвлекая от классовой борьбы, а потому бундовская идея внетерриториальной национально-культурной автономии внутри государства – зло. С другой стороны, Сталин поощряет самоопределение наций вплоть до отделения.

С одной стороны, он говорит, что полная демократизация страны сама собой решит проблему угнетенных нацменов. С другой – зовет к учреждению национальных автономий (Польша, Литва, Украина).

Абсолютно ясно из этой статьи следующее. Русские угнетают национальные меньшинства. Целостность России не представляет никакой ценности (решение национального вопроса не должно «втискивать нации в прокрустово ложе целости государства»). Есть интересы пролетариата, а общенациональные русские интересы – категория призрачная («права наций могут выражать интересы любого класса – буржуазии, аристократии, духовенства и т. д., смотря по силе и влиянию этих классов»). Избавить мир от войн между народами можно лишь классовой борьбой, читай – другими войнами, гражданскими. Нация у Сталина определяется «общностью языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры», – про общность происхождения ничего не сказано. Евреи, например, нация «бумажная», потому что в разных странах они говорят на разных языках. Русскоязычных евреев, видимо, Сталин относил к русскому народу. Через тридцать пять лет после написания статьи говорящие на разных языках люди из разных стран создадут себе государство на основе своей «бумажной» этнической общности – Израиль.

«…Само собой, понятно, – написал Сталин, – что нация, как и всякое историческое явление, подлежит закону изменения, имеет свою историю, начало и конец». Конец! Вот так вот отец народов с легкой руки приговорил все народы мира, в том числе и русский народ[32].

А вот самое замечательное: «Нации имеют право устроиться по своему желанию, они имеют право сохранить любое свое национальное учреждение, и вредное, и полезное, – никто не может (не имеет права!) насильственно вмешиваться в жизнь наций». Разве большевики не планировали насильственно вмешаться в русскую жизнь? То ли Сталин считал революционный захват власти ненасильственным, то ли имел в виду лишь инонациональное вмешательство, а значит, считал большевистскую партию частью русской нации.

Сталинские тезисы хорошо ложатся в рамки ленинских догм. «Лозунг национальной культуры – есть буржуазный (а часто и черносотенно-клерикальный) обман, – писал Ленин. – Наш лозунг есть интернациональная культура демократизма и всемирного рабочего движения… Может великорусский марксист принять лозунг национальной великорусской культуры? Нет»[33]. (Великорусами или великороссами до революции часто называли тех, кого сейчас называют русскими, а русскими называли всех восточных славян – великорусов, малороссов и белорусов.) Еще из Ленина: «Целью социализма является не только уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их»[34]. В общем, даешь Вавилонское столпотворение, а национальная культура – это аппендикс, который нужно вырезать и выбросить на свалку истории.

Но нации сольются когда-нибудь потом, а пока они не слились, акцентировать внимание на национальности людей, согласно Ленину, очень даже необходимо. Нужно «защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ»[35]. Ленин не только делает обобщающе-ругательное утверждение (за негативно направленные слова вроде «типичный чеченский бюрократ» или «типичный еврейский банкир» тебя закономерно запишут в ксенофобы). Он объявляет подлость и насилие не отклонениями в русском народе, а истинно русскими чертами.

Главный ленинский завет в национальном вопросе звучит так: «Интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически»[36]. Итак, неравенство необходимо поменять на другое неравенство – ввести дискриминацию государствообразующей нации. Данный принцип лег в основу советской, а затем и западной национальной политики и получил название «положительной дискриминации» или «положительной деятельности»[37].

Ну и увенчать эту кучу ленинско-сталинских умозрений можно заповедью из «Манифеста Коммунистической партии» Маркса и Энгельса: «Рабочие не имеют отечества».

* * *

1 ноября 1917 года Ленин и Сталин подписали Декларацию прав народов России, в которой озвучили право наций на самоопределение вплоть до отделения. Неудивительно, что Центральная рада Украины, поначалу объявившая свою республику частью России, воспользовалась этим правом и в январе 1918 года заявила о независимости.

Немногим ранее – в декабре 1917 года – большевики и левые эсеры провели в Харькове I Всеукраинский съезд Советов и провозгласили Советскую Украину. Ко II Всеукраинскому съезду Украина в основном была занята немецкими войсками, установившими в Киеве правительство гетмана Скоропадского, пришедшего на смену Раде. Ленин направил Советской Украине слова поддержки и восхищения, а Сталин, который позже будет причислен фанатами к лику собирателей земель русских, телеграфировал на Украину следующее: «Достаточно играть в правительство и республику, кажется, хватит, пора бросать игру»[38]. Советское правительство Украины отреагировало на это закономерно: «Мы должны заявить самый решительный протест против выступления наркома Сталина. Мы должны заявить, что ЦИК Советов Украины и Народный секретариат имеют источником своих действий не то или иное отношение того или иного наркома Российской Федерации, а волю трудящихся масс Украины…»[39]

Украинская Советская Республика входила в состав Российской Советской Республики и прекратила свое существование через полгода: наступали немцы с одобрения Рады. В 1919 году Советы вновь вернулись на Украину и на III Всеукраинском съезде провозгласили новую республику – УССР, которая была уже не частью России, а независимой.

В. Винниченко, один из идеологов Рады и премьер Украинской Народной Республики, существовавшей параллельно с Советской Украиной, вспоминал, что малороссы не хотели независимости и украинизации и даже «высмеивали и все украинское: язык, песню, школу, газету, украинскую книжку… это были не отдельные сценки, а всеобщее явление с одного края Украины до другого»[40]. М. Назаров со ссылкой на архивы немецкого МИДа[41] пишет: «Немцы, оккупировавшие Украину по соглашению с Центральной Радой и насаждавшие «самостийность», называли ее «искусственным государством», «народ которого не хочет отделяться от России», и признавали, как советник немецкого посольства в Москве Рицлер (04.06.1918): «Любая идея независимости Украины сейчас выглядела бы фантазией, несмотря ни на что, живучесть единой русской души огромна». И посол Мирбах писал (25.06.1918), что «постоянное отделение Украины от остальной части России должно быть признано невозможным» (Germany and the Revolution in Russia. London, 1958. P. 65–67, 131–132, 139). В переписке между собой немецкие дипломаты и канцлер считали украинцев – русскими»[42].

Тем не менее советская власть ставит своей целью обязательную украинизацию малороссов. В 1919 году Ленин приказывает: «Немедленно же должны быть приняты меры, чтобы… все служащие умели объясняться на украинском языке». А в 1920 году он отправляет Сталину телеграмму в Харьков: «Необходимо завести переводчиков во всех штабах и военных учреждениях, обязав безусловно всех принимать заявления и бумаги на украинском языке»[43].

Тогда же имела место история, которая отзывается в наши дни большой кровью.

Многие противопоставляют Сталина Хрущеву, который якобы подарил Украине Крым. Я говорю «якобы подарил» не в оправдание Хрущеву, а в осуждение. Он не мог подарить кому-либо Крым, поскольку не стоял во главе РСФСР, которой этот самый Крым принадлежал. Поэтому Крым был не «подарен Украине», а отнят у России.

Так вот, многие противопоставляют Сталина Хрущеву – Сталин, мол, не поступил бы столь недальновидно. Таким читателям будет полезно, хоть и неприятно узнать следующую историю.

Тяга Донбасса от Украины к России – не современное веяние, она обозначилась сразу же после крушения Российской империи. 12 февраля 1918-го (примерно через два месяца после возникновения Советской Украины) донбасские большевики провозгласили Донецко-Криворожскую республику (ДКР) и заявили о необходимости ее вывода из Украины с включением в состав РСФСР. Однако российские большевики на мартовском пленуме ЦК осудили обособление ДКР и высказались, как говорится, за «едину Украину». Тогда же, в марте, на территорию ДКР вступили немецкие войска. 17 февраля 1919-го, когда немцы уже ушли, Совет обороны РСФСР с Лениным во главе принял постановление: «Просить т. Сталина через Бюро ЦК провести уничтожение Кривдонбасса»[44]. И Сталин проводит, уничтожает.

История имела продолжение. В 1920 году из красноармейцев создается Украинская трудовая армия для помощи хозяйству (военный коммунизм на дворе!). Председателем совета этой трудармии назначается Сталин, в ведении которого оказываются не только хозяйственные вопросы Украины, но и политические. И он снова подавляет пророссийский донецкий сепаратизм, да еще и присоединяет к Украине земли РСФСР.

Д. Корнилов пишет: «В феврале 1920 года в Юзовке [первоначальное название Донецка] прошел съезд волостных ревкомов Юзовского района, который заявил: «Съезд настаивает на быстром экономическом и политическом слиянии Донецкой губернии [ее столица находилась в Луганске] с Советской Россией в едином ВЦИК Советов». На печатях, которые сохранились на документах того времени, отчетливо видно, что Юзовку считали частью РСФСР, а не УССР»[45].

«Сталин не стал просить военной помощи у Москвы, чтобы призвать «мятежников» к порядку, – читаем у А. Дмитриевского, – а провел операцию по всем правилам бюрократической науки, в которой был силен необычайно. 15 февраля он подписывает постановление Совета Укртрударма о создании Донецкой губернии[46] в составе Украинской ССР, которая [губерния] включала – внимание! – и западную часть Области Войска Донского [территорию РСФСР], которая никогда Малороссией не была. Но именно здесь располагались основные угольные месторождения бассейна. Это было чистым самоуправством: решение об отторжении территорий [от РСФСР] не входило в компетенцию руководства Трудармии, не было согласовано ни с Москвой, ни с Харьковом, который тогда был столицей Украины. ЦК и Совнарком, не сразу придя в себя от такой лихости Кобы [партийная кличка Сталина], 23 марта «перекройку» все же одобрили. Об украинском правительстве и говорить нечего. Основную массу населения республики составляло крестьянство, шедшее чаще всего за анархистами и эсерами. А в угольном крае преобладали рабочие, поддерживавшие большевиков. Как же не прибрать к рукам пролетариат – «могильщика буржуазии»? Сталинский произвол имел довольно серьезные последствия. Поставленное перед фактом руководство отторгнутых российских территорий отказалось подчиняться. В Таганроге парторганизация фактически завернула назад новое начальство, присланное из Харькова. Город оказался на грани волнений, украинские власти приготовились бросить воинские части на усмирение непокорных таганрожцев»[47].

«Найденные мной документы свидетельствуют, что руководству Таганрогского округа украинские власти действительно угрожали применением вооруженной силы в случае неподчинения, – отмечает исследователь Ю. Галкин. – Об этом говорится в телеграмме Таганрогской окружной конференции РКП(б), отправленной на имя Ленина 24 апреля 1920 года. В течение той весны на спорных территориях царила настоящая неразбериха: никто точно не знал, кому принадлежат эти территории. Ростовское руководство, в том числе и военное, разослало окружным властям приказ не подчиняться Луганску, который был тогда центром Донецкой губернии, Луганск требовал беспрекословного подчинения, местные власти настаивали на наведении порядка. В спор пришлось вмешаться НКВД: в телеграммах, отправленных спустя пять дней с Лубянки, ростовским, луганским и таганрогским властям предписывалось немедленно подчиниться решениям ВЦИК и Совнаркома»[48].

Лишь половина отторгнутых от РСФСР земель была возвращена республике в 1924 году, в том числе Таганрог и город Шахты (до 1921 года – Александровск-Грушевский). После этого обиженное правительство УССР скоропалительно вывезло оттуда производство и тем самым поставило районы на грань разорения.

Еще полтора десятка лет жители бывших российских территорий направляли властям просьбы о возврате земель в состав РСФСР, но тщетно. Красноречива картина в селе Авило-Успенка Ростовской области: российско-украинская граница проходит между поселением и кладбищем, где до распада СССР сельчане хоронили близких.

Говорят, история не терпит сослагательного наклонения, но неужели нельзя утверждать, что на российском Донбассе в наше время не было бы войны, как нет ее в российском Таганроге?

Возможно, без советского и личного сталинского вмешательства в ход истории не было бы в наше время и других войн – чеченских. Атаман Кавказской казачьей линии Ю. Чуреков рассказывал мне: «Генерал Ермолов понял: на присоединенный народ нельзя воздействовать армией, на него можно воздействовать только другим народом, более организованным. В 1864 году судьба войны с кавказцами, длившаяся сто лет, была вверена в руки казаков, и уже в 1867-м она прекратилась. Чего греха таить, иной казак может опуститься до того, чтобы получить взятку с русского. Но у кавказца потомственный казак не примет взятку никогда, ни при каких обстоятельствах» (АН № 397). Царское правительство оттесняло горцев, заселяя освободившиеся земли казачеством, чтобы оно регулировало местный национальный вопрос. В 1920–1921 годах большевики провели обратную политику – выселили 15 тыс. казаков и пригласили коренное население вернуться. То же самое они проделывали и в Казахстане – изгоняли русских, отдавая их земли казахам. Обратим внимание: первым народом, подвергшимся депортациям в СССР, стали русские.

С Кавказа Сталин телеграфировал: «Недавнее восстание казаков дало подходящий повод и облегчило выселение, земля поступила в распоряжение чеченцев…»[49] Заметим: повод! А через месяц он заявил: «Советская власть стремилась к тому, чтобы интересы казачества не попирались. Она не думала, товарищи казаки, отбирать у вас земли… одна часть терского казачества вероломно – иначе нельзя выразиться – восстала против наших войск в тылу… пришлось принять против них суровые меры, пришлось выселить провинившиеся станицы и заселить их чеченцами. Горцы поняли это так, что теперь можно терских казаков безнаказанно обижать, можно их грабить, отнимать скот, бесчестить женщин. Я заявляю, что, если горцы думают так, они глубоко заблуждаются»[50]. И никакой самокритики за такие последствия своей политики. Это горцы-де неправильно ее истолковали.

«Жизнь показала, что во избежание взаимных обид и кровопролитий необходимо отделить массы казаков от масс горцев»[51], – заключил Сталин в 1921 году и провозгласил Горскую Автономную Советскую Социалистическую Республику, включив в нее Терскую область и часть Кубанской, а казакам предписал выселиться по другую сторону реки Терек.

Последующими ударами по казакам – регуляторам северокавказского национального вопроса – советская власть ослабила их еще сильнее, разворошив этот взрывоопасный вопрос.

* * *

Типичным развлечением большевиков было разбрасываться территориями РСФСР внутри СССР и территориями с русским населением внутри самой РСФСР. Помните, какими словами Жорж Милославский отреагировал на подобное отношение Ивана Васильевича Бунши к Кемской волости?

В 1924-м от РСФСР для Белоруссии отщипнули без малого Витебскую и Гомельскую губернии, а также кусок Смоленской, увеличив БССР более чем вдвое. В результате восточная граница Белорусской республики почти совпала с восточной границей Великого княжества Литовского (ВКЛ) до первого раздела Речи Посполитой в 1772 году. Тем самым большевики дали белорусским националистам антирусской направленности лишнее основание рассматривать Беларусь как преемницу ВКЛ и противопоставлять ее России (западнорусско-литовское ВКЛ, напомню, объединилось с Польшей в Речь Посполитую и со временем признало польский единственным языком делопроизводства).

В этом решении большевики руководствовались переписью населения 1897, а через два года, в результате переписи 1926, подтвердилось: отнятые у РСФСР земли населяют преимущественно белорусы по самоидентификации. Вот только из этой самоидентификации не вытекало ровным счетом ничего – входить в состав БССР они не хотели. В 1924 году на XIII конференции ВКП(б) было признано, что население передаваемых территорий в массе своей против[52]. По мнению белорусского руководства, «вина» за это лежала на местных чиновниках РСФСР, которые обработали людей соответствующим образом. Оно сетовало: «…Запугали население тем, что сразу же после передачи [этой земли] Белоруссии белорусский язык повсеместно заменит собой русский. И в результате они [местные чиновники РСФСР] добились от населения [негативной] реакции»[53]. Читаешь эти рассуждения тогдашнего белорусского руководства и диву даешься. Пустяки, что люди не знают и знать не хотят белорусский язык, – все равно включим их в состав Белоруссии. Люди не имеют белорусского национального самосознания и дорожат тем, что говорят по-великорусски? Это не повод оставлять их в РСФСР, наоборот, тем более нужно передать их БССР, чтобы перевоспитать. А речь шла, на минуточку, о землях с двумя миллионами человек.

В 1926-м у РСФСР оттяпали еще кусок Гомельской губернии. В БССР на границе с РСФСР оказалось четыре района с населением 131 тыс. человек, где преобладали не просто люди с русским языком в качестве единственного или основного, но те, кто в ходе переписи называл себя русским. И это было стандартной большевистской практикой. «В состав почти всех автономных республик и областей входили пограничные районы с русским большинством, – пишет Т. Мартин. – Например, если бы при формировании национальных территорий всегда придерживались этнического принципа, то Ойротской АО пришлось бы потерять четыре из десяти своих районов, Бурят-Монгольской АССР – четыре из одиннадцати, Башкирской АССР – четыре из восьми, Татарской АССР – четыре из двенадцати, Дагестанской АССР – два из шестнадцати, Чувашской АССР – один из пяти, АССР немцев Поволжья – три из четырнадцати, Марийской АО – четыре из девяти, Вотской АО – два из трех»[54]. В ряде республик на момент их образования русские составляли большинство: в Бурят-Монгольской – 52,4 %, в Мордовской – 60,5 %, в Карельской – 63,2 %.

В Казахстан включили территории, где, по данным переписи 1926 года, в общей сложности проживало свыше миллиона (1275 тыс.) русских и почти миллион (860 тыс.) украинцев. Оренбургскую губернию, выведенную из состава Казахстана в 1928 году, я в эту статистику не включил. Не считая ее, в двух из шести губерний Казахстана (по административному делению 1923 года, когда республика называлась Киргизской Автономной ССР) казахи составляли не большинство населения, а только треть, и в одной губернии – едва-едва большинство, 54,6 %. Причем украинцев в Казахстане можно смело приплюсовать к русским. (А. Миллер отмечает: «На новых землях, часто в условиях инородческого окружения, казачья или малорусская [украинская] специфика переселенцев оказывалась менее значимой, а черты общности с великорусами [русскими] акцентировались… утверждалась общерусская идентичность»[55].)

В результате демографических процессов, депортаций и освоения целины, начатого после смерти Сталина, Казахстан к 1959 году стал союзной республикой с наименьшим процентом титульной нации. Согласно переписи 1959 года, казахами были 30 % жителей республики, а русскими – свыше 40 %. На момент распада Союза (перепись 1989 года) доля казахов составляла 39 %, доля русских – 38 %, доля украинцев – 5 %. Такое вот двунациональное государство с преобладанием славян. Притом в трех из 18 областей Казахстана русских было свыше половины, в трех – русские составляли большинство вместе с украинцами, а в одной – большинство вместе с украинцами и русскими немцами. Эти области расположены на севере Казахстана, на границе с Россией. Однако вопрос о включении их в состав России даже не поднимался – распад СССР произошел в соответствии с большевистскими границами. Спасибо большевикам и в особенности их вождям за эти пунктирные линии, по которым впоследствии разрезали русскую нацию в 1991-м.

Прозвучит парадоксально, но в этом смысле распад Советского Союза и его образование очень похожи друг на друга. Большевикам было наплевать на миллионы русских, оказавшихся за рубежом СССР, как через 70 лет Ельцину будет наплевать на миллионы русских, оказавшихся за пределами РФ. М. Назаров пишет: «До 1939 года в результате договоров, заключенных в годы гражданской войны, около 8 млн постоянного русского населения оказалось в составе других государств. Согласно переписям 1920-х годов, русскими записались в Польше 5 млн 250 тыс. (малороссийские и белорусские земли), в Румынии (Бессарабия) – 742 тыс., в Латвии (Латгалия и др.) – 231 тыс., в Эстонии – 91 тыс., в Литве – 55 тыс. человек»[56].

«Мы отдали Эстонии чисто русский кусочек, мы отдали Финляндии – Печенгу, где население этого упорно не хотело, мы не спрашивали Латгалию при передаче ее Латвии, мы отдали чисто белорусские местности Польше, – отмечал нарком иностранных дел РСФСР и СССР Г. Чичерин. – Это все связано с тем, что при нынешнем общем положении, при борьбе Советской Республики с капиталистическим окружением верховным принципом является самосохранение Советской республики как цитадели революции… Мы руководствуемся не национализмом, но интересами мировой революции»[57]. У Ленина читаем о том же: «Мы сделали ряд территориальных уступок… которые не вполне соответствовали строгому соблюдению принципа самоопределения наций… Мы делом доказали, что вопрос о границах для нас второстепенный»[58].

Эта «второстепенность» проявилась еще в обличье Брестского мира. Решение о нем было принято в большевистском ЦК семью голосами против четырех при четырех воздержавшихся. Сталин, конечно, значился в числе первых семи – до последних лет жизни Ленина он всегда брал его сторону. В чем они с Лениным разошлись, так это в вопросе о формировании единого государства. Ленин предлагал собственно Советский Союз в его известном виде, а Сталин – Российскую Федеративную Республику (РФР), в которую другие республики должны войти на правах автономий.

При сильном желании можно углядеть здесь стремление Сталина воссоздать Россию, но тогда непонятно, зачем он только что расколол ее словом и делом. Да и его последующая идеология (до 30-х годов) никак не опиралась на историческую Россию – напротив, отрицала ее.

Расхождение кажется принципиальным, но являлось ли оно таковым в практическом смысле? Оба проекта предусматривали трехуровневую систему ведомств (федеральные ведомства, филиалы федеральных ведомств на местах и республиканские ведомства). В практической национальной политике, которую затем проводил Сталин в СССР, уклона в русскую сторону не было, а значит, не было этого уклона и в его идее РФР. Очевидно, Сталин хотел максимальной централизации и, в частности, русского языка в делопроизводстве и школах республик, но ничто не помешало ему воплотить этот централизм в рамках Советского Союза. А вот что было бы с РФР в 1991 году – остается лишь гадать. Либо все было бы точно так же; либо за счет централизма удалось бы избежать распада вообще или хотя бы распада на условиях нацреспублик; либо, наоборот, вместе с Украиной, Казахстаном и прочими от страны отвалились бы Якутия, Татарстан и прочие, ведь все республики в РФР имели бы равные возможности. Вариантов масса.

Еще одно расхождение Ленина и Сталина касалось «грузинского дела» – статуса Грузии в СССР. На тот момент она наряду с Арменией и Азербайджаном входила в состав советской Закавказской Федерации, но грузинские коммунистические лидеры захотели влиться в СССР во главе отдельной грузинской республики. Предвижу здесь удивление читателя, который подумал о национальности Сталина и развил эту мысль.

Сталин грузинских лидеров не поддержал, обвинив их в «социал-национализме». За это Ленин подверг его идеологической порке: «Тот грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела, пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности, потому что ничто так не задерживает развития и упроченности пролетарской классовой солидарности, как национальная несправедливость, и ни к чему так не чутки «обиженные» националы, как к чувству равенства и к нарушению этого равенства, хотя бы даже по небрежности, хотя бы даже в виде шутки, к нарушению этого равенства своими товарищами пролетариями». Ленин даже заявил, что обрусевшие инородцы зачастую становятся самыми яростными русскими шовинистами[59]. Но, поскольку в тот момент «вождь пролетариата» был сильно болен и не имел прежнего влияния, его точка зрения не возобладала – Грузия вошла в СССР в составе Закавказской Республики и находилась в ней до ее упразднения в 1936 году.

«Сталина не устраивала та настойчивость, с которой утверждалось, что абсолютно все разновидности местного [нацменовского] национализма можно объяснить реакцией на великодержавный [русский] шовинизм. Основываясь на опыте, приобретенном в Грузии, Сталин настаивал, что грузинскому национализму тоже присуще стремление к великодержавному угнетению и эксплуатации своих национальных меньшинств – осетинского и абхазского. А потому, выступая против великорусского шовинизма, Сталин всегда критиковал, пусть и менее опасный, местный национализм… Но, по-иному расставляя акценты, Сталин последовательно поддерживал [ленинский] принцип главной опасности [речь об «опасности великорусского шовинизма]», – пишет Т. Мартин[60].

«Конечно, – сказал Сталин на XII съезде РКП(б) в 1923 году, – если бы не было великорусского шовинизма, который является наступательным, потому что он силен, потому что он и раньше был силен, и навыки угнетать и принижать у него остались, – если бы великорусского шовинизма не было то, может быть, и шовинизм местный, как ответ на шовинизм великорусский, существовал бы, так сказать, в минимальном, в миниатюрном виде, потому что в последнем счете антирусский национализм есть оборонительная форма, некоторая уродливая форма обороны против национализма великорусского, против шовинизма великорусского. Если бы этот национализм был только оборонительный, можно было бы еще не поднимать из-за него шума. Можно было бы сосредоточить всю силу своих действий и всю силу своей борьбы на шовинизме великорусском, надеясь, что коль скоро этот сильный враг будет повален, то вместе с тем будет повален и национализм антирусский, ибо он, этот национализм, повторяю, в конечном счете является реакцией на национализм великорусский, ответом на него, известной обороной. Да, это было бы так, если бы на местах национализм антирусский дальше реакции на национализм великорусский не уходил. Но беда в том, что в некоторых республиках этот оборонительный национализм превращается в наступательный»[61].

И далее добавил: «Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно, я согласен с этим, – не надо их обижать. Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного в отношении бывших угнетенных наций, – это значит сказать несообразность… Если мы будем вести борьбу только с великорусским шовинизмом, то эта борьба будет заслонять собой борьбу татарских и пр. шовинистов, которая развивается на местах и которая опасна в особенности теперь, в условиях нэпа. Мы не можем не вести борьбу на два фронта, ибо только при условии борьбы на два фронта – с шовинизмом великорусским, с одной стороны, который является основной опасностью в нашей строительной работе, и шовинизмом местным, с другой, – можно будет достигнуть успеха, ибо без этой двусторонней борьбы никакой спайки рабочих и крестьян русских и инонациональных не получится. В противном случае может получиться поощрение местного шовинизма, политика премии за местный шовинизм, чего мы допустить не можем»[62].

Трудно принять ленинские обвинения всерьез – Сталин конечно же великорусским шовинистом не был. Не так-то легко грузину отождествлять себя с русской национальностью. «Четырехлетний курс в [духовном] училище Сталин прошел за шесть лет [хотя и окончил его с отличием]. Ему было трудно, так как обучение велось в основном на русском языке, – отмечает Р. Медведев. – Сталин научился хорошо писать по-русски, однако свободно говорить так и не мог до конца жизни. Он говорил по-русски лишь тихим голосом, медленно и с сильным грузинским акцентом»[63].

О революционерах-евреях бытует мнение, что они были обижены на русскую нацию за ущемление евреев в правах, – так вот, я не вижу оснований говорить то же самое о грузине Сталине. Православный грузинский народ в Российской империи никак не ущемлялся. Сам Сталин в 1913 году писал, что «в Грузии нет сколько-нибудь серьезного антирусского национализма», поскольку «там нет русских помещиков или русской крупной буржуазии, которые могли бы дать пищу для такого национализма в массах»[64].

«Ни в многочисленных посвященных Сталину мемуарах, ни в российских государственных архивах, ни в работах известного английского историка Симона Монтефиоре, собравшего огромный массив фактов из личных архивов потомков соратников Сталина и лиц, близко его знавших, мне не удалось обнаружить свидетельств того, чтобы генсек ЦК в личных беседах говорил об опасности для СССР, проистекающей из наличия в России так называемого великодержавного русского шовинизма. О своем восхищении русским народом – да, говорил, и неоднократно. А вот о порицании – нет. По-видимому, у него самого таких настроений до поры до времени и не было. Или он их тщательно скрывал от окружающих», – пишет В. Кузнечевский[65].

Вышеуказанный эпизод, вошедший в историю как «грузинское дело», вроде бы позволяет не подозревать Сталина в грузинском национализме, однако другой эпизод выставляет генсека в ином свете. Речь о хлебозаготовках и голоде 1931 года. «Насильственное ужесточение хлебозаготовок, увеличение плана хлебосдачи касалось только крестьян Центра и Юга России, Казахстана, Украины и Сибири. Но в то же самое время Генеральный секретарь в целом ряде своих телеграмм в Москву настойчиво требовал от Политбюро, во-первых, не увеличивать планы хлебозаготовок для Грузии, а во-вторых, в чрезвычайно резких выражениях требовал немедленно увеличить поставки зерна в Грузию из российских и украинских хлебопроизводящих регионов. Поэтому Грузии голод практически не коснулся… Сталина более всего беспокоила обеспеченность хлебом его малой родины. В июле 1931 года, чувствуя первые всполохи наступающей катастрофы, в стремлении обезопасить Грузию от наступающего голода, он приказывает главе Наркомата снабжения Анастасу Микояну построить в Грузии несколько зерновых складов и «затарить» их под завязку… Наркомснаб не торопился с выполнением распоряжений Сталина не от хорошей жизни: голод накатывался на самые густонаселенные территории СССР – на РСФСР и Украину… Но Сталина это, судя по его поведению, не волновало… Политбюро признало «необходимым ускоренную отправку хлеба в Грузию»…», – пишет Кузнечевский в другой книге[66].

* * *

Здесь, пользуясь моментом, я хочу сделать отступление о слове «национализм», поскольку в книге оно встречается многократно и является одним из основных для нашей темы, при этом понимается в России очень по-разному.

В обиходе слово чаще всего обозначает ксенофобию, антипатию в адрес людей другой национальности. В интернетовских баталиях «красные» спорщики порой ссылаются на «определение Даля», где национализм трактуется как унижение и даже истребление других национальностей, но в действительности у Даля слово «национализм» отсутствует (не та эпоха).

В современном издании словаря Ожегова и Шведовой дается такое определение: «Идеология и политика, исходящая из идей национального превосходства и противопоставления своей нации другим». При этом в издании того же словаря 1972 года оно звучит иначе:

«1. Реакционная буржуазная идеология и политика, направленная на разжигание национальной вражды под лозунгом защиты своих национальных интересов и национальной исключительности и практически служащая интересам эксплуататорских классов. 2. В порабощенных и зависимых странах – народное движение, направленное на борьбу за свою национальную независимость». В общем, национализм определяется авторами этого словаря в соответствии с текущими идеологическими установками, государственными либо их собственными. Обратим внимание: советский подход снова позволяет «порабощенным и зависимым» нациям то, чего не позволяет нациям-«поработителям».

А вот определение из «Иллюстрированного энциклопедического словаря» Бородулина 1998 года: «Идеология и политика в национальном вопросе, основа которых – трактовка нации как высшей ценности и формы общности. В 19–20 вв. национализм выступал как мощная объединяющая сила в борьбе за национальное освобождение в Европе, а затем в Африке, Азии и Латинской Америке. Национализм, сопровождаемый идеей национального превосходства и национальной исключительности, часто принимает крайние формы (шовинизм), сближается с расизмом и ведет к острым внутренним или межгосударственным конфликтам». Как видим, здесь разделяются национализм и идея национального превосходства. С другой стороны, они здесь не противопоставлены, и национализм рассматривается не только как освободительная идеология, но и как потенциально опасная. Можно провести аналогию с огнем или водой – они необходимы для жизни, но могут и погубить ее.


В современном российском обществе консенсуса вокруг слова «национализм» нет. Путин однажды назвал себя и Медведева «русскими националистами в хорошем смысле», а позднее сказал даже так: «Самый большой националист в России – это я». Но, как ни странно, это не мешает ему говорить о недопустимости национализма. Одним из любимых мыслителей Путина (по крайней мере, на публике) является белоэмигрант Иван Ильин – президент неоднократно цитировал его в посланиях к Федеральному собранию. Но слов Ильина о национализме Путин не цитировал, и не факт, что они ему известны.

Привожу их: «Национализм есть любовь к историческому облику и творческому акту своего народа во всем его своеобразии. Национализм есть вера в инстинктивную и духовную силу своего народа, вера в его духовное призвание. Национализм есть воля к тому, чтобы мой народ творчески и свободно цвел в Божием саду. Национализм есть созерцание своего народа перед лицом Божиим, созерцание его души, его недостатков, его талантов, его исторической проблематики, его опасностей и его соблазнов. Национализм есть система поступков, вытекающих из этой любви, из этой веры, из этой воли и из этого созерцания. Вот почему национальное чувство есть духовный огонь, ведущий человека к служению и жертвам, а народ – к духовному расцвету. Это есть некий восторг (любимое выражение Суворова!)[67] от созерцания своего народа в плане Божием и в дарах Его Благодати. Это есть благодарение Богу за эти дары; но в то же время и скорбь о своем народе и стыд за него, если он оказывается не на высоте этих даров. В национальном чувстве скрыт источник достоинства, которое Карамзин обозначил когда-то как «народную гордость»; и источник единения, которое спасло Россию во все трудные часы ее истории; и источник государственного правосознания, связующего «всех нас» в живое государственное единство» (статья «О русском национализме», 1950 г.).

В советское время слово «национализм» употреблялось зачастую в негативном ключе и означало национальную антипатию. В негативном ключе употреблял его и Сталин. Но трудно подобрать другой термин для емкого обозначения той политики, которую он поощрял в нацреспубликах и к которой прибегнул впоследствии применительно к русскому народу. Если татары создают Татарскую республику и вводят в школах татарский язык – это татарский национализм. Если башкиры поднимают вопрос о том, чтобы все территории с преобладанием башкир входили в состав их республики, – это башкирский национализм. Если казахи заботятся о количестве казахов в республиканской власти – это казахский национализм. Если русские возвращают в свои школы изучение своей национальной истории и упоминают в гимне СССР «Великую Русь» – это русский национализм. Можно искать и находить замены этому слову, но я не вижу такой необходимости, тем более что авторы, которых я цитирую, используют именно его – в нейтральном ключе.

И несколько слов о том, как соотносятся понятия «национализм» и «патриотизм». У А. Севастьянова, часто впадающего в крайности, я тем не менее встретил интересное замечание: «В отличие от исконных русских слов «Отечество», «Отчизна» (земля отцов – со всей исторической преемственностью боли, веры и подвига, со всей судьбой предков, рода русского, с русской кровью, а не только почвой), латинское слово «Patria» хотя имеет в точности то же содержание, но традиционно переводится у нас словом «Родина» (место рождения, территория; тут связь с родом-племенем разорвана). В этом контексте и слово «патриот» приобретает значение именно поклонника и защитника родины, территории, на которой родился. Принадлежность к народу, отношение к нему остаются за скобками»[68] (выделено у автора. – С. Р.).

И там же: «Политическая теория гражданского устройства предполагает две хорошо известные крайние точки зрения на проблему: «великодержавный патриотизм» и «безродный космополитизм». Ирония истории состоит в том, что в России эти крайности сошлись и породили уродливый гибрид: «безродный патриотизм» и «великодержавный космополитизм» (выделено у автора. – С. Р.)[69].

В качестве синонима «национализма» часто используется слово «национал-патриотизм» (а крайний, чрезмерный национализм называется национал-шовинизмом или просто шовинизмом). В свою очередь, «безродный патриотизм» иногда обозначается как «государственный патриотизм» или «госпатриотизм», но широкого употребления этот термин пока не получил.

Зримая разница между государством и нацией: русские входили в состав Золотой Орды, но странно было бы ждать от них патриотизма в отношении этого государства. Равно как и чеченцы, будучи патриотами чеченского народа и чеченской земли по умолчанию, являются патриотами России постольку, поскольку Чечне от нее есть польза, – и было бы странно требовать от людей иного.