Глава вторая
– Летучка, коллеги: Галя Матья, Лиза Блюдова, их ошибки – Патентное бюро «ИзоБРЕДатель-АХИНЕзатор» – Яйца-скульптуры – Фанаты-глисты – Сенокосные бабульки – Старики-буравы – Бронированные яйца —Феномен Драчело Менструяни Херъотина страшнее гильотины – Барменарий —
Рутинный недельный анализ работы редакции, летучка. Выступили плановые докладчики: заместитель редактора, Галя Матья; глава агроотдела Лиза Блюдова, корреспондентка отдела культуры Соня Жабапсинова. Лепетунько метал громы и молнии на новые ляпы и опечатки в минувших номерах. Так вместо «кулинария» было набрано с матершинным акцентом «хулинария», надо «омутнение русского языка», прошло – «омуднение», при использовании программы распознования текста компьютер из «Родина» сделал «Р-1-а» и никто при вычитке распечаток этого не заметил, а это в речи мэра, скандалец был по этому поводу знатный. В очерке Лизы Блюдовой о видной депутатке очень преклонных лет, во фрагменте «… она была навсегда цепка в своем призвании», прошло «целка», тоже был шум до небес, ехидные улыбки, ибо у старушенции была масса внуков, а один тоже ходил в депутатах.
Лепетунько заламывал руки, ожесточенно массировал плешь и взывал умоляюще к бдительности, так как любой из подобных промахов грозил ему в наше демократическое время не только увольнением, но и судом.
– Но вы посмотрите, товарищи, какие кругом таятся мины. Ведь пишет вот Жабапсинова о самодеятельной артистке, вокалистке Клавдии Кардиналовой, что она, мол, замечательный человек, что помимо художественной самодеятельности на ее хрупких плечах семья, основная непростая работа осмотрщицы вагонов. Но «вокалистка» у Сони превращается в «бокалистку». Какой чудовищный подтекст, увлекается, мол, спиртным. Ладно еще это вагонница, рядовой работник, а случись какой-нибудь руководитель… Оскорбление чистой воды…
Буйное воображение Лепетунько заменило вагонницу на личность областного калибра, и лицо его пошло красными пятнами, плешь покрылась испариной, он одеревенел и умолк на добрую минуту.
Ванек сторонился Жабапсиновой, как-то раз он, без задней мысли, но совсем неудачно, пошутил, что, мол, ее именем называют улицы по всему Уралу, и впрямь, улица Сони только Кривой была и в Райграде. По одной из легенд, исшедшей из среды казачества, шустрая на передок Сонька окривела совсем рано, лет в шестнадцать, приложился какой-то клиент за низкое качество работы. Затем она в тесном строю своего сословия шагнула в революцию. Располовинил ее совсем нечаянно под каким-то комиссаром легендарный рубака калмык Упсуй, кто мог рассечь одним ударом всадника с конем, с конё-оом, а тут Сонька-пигалица случилась при случке. Хоронили революционерку со всеми почестями, но, по казачьей версии, в гробе лежала только половинка Соньки, верхняя, нижнюю не могли отодрать от страстного комиссара. Такое медицина констатирует часто, склещивание может произойти даже при незначительном испуге, ведь не раз, под простынкой, выводила «скорая помощь» таких влюбленных, как сиамских близнецов, из общественных туалетов, тамбуров вагонов, снимала с чердаков. В нашем случае партнерам тоже, по всему, было трудно избежать испуга, и упсуйская шашка привела их за секунду до кончины к сиамизму. Оскорбительная параллель – «кривая», по разумению Жабапсиновой, просто вопияла, стоило только заглянуть к ней под всегдашнюю макси-юбку и узреть седловидные ножки, какие после тысячелетий верховой жизни предков-кочевников так еще до конца и не выпрямились. С тех пор коллега, не таясь, ему мстила, а с его легкой руки, за глаза, ее стали кликать «Сонька Кривая Ножка», что как-то перекликалось с еще более легендарным именем «Сонька Золотая Ручка». А еще он достаточно скептически относился к писанине Соньки в газете, называл продукцией фирмы «Панасоник», точнее, «Понос Соньки».
По определению Лепетунько, литсотрудник Шпур был неук, так как не имел ни одной бумажки, подтверждающей какое-то законченное образование. Было «недомучанное» высшее – он бросил политех в начале четвертого курса, учился заочно почти два года в Литинституте, бросил. Издал небольшую книжку стихов, но и к поэзии неожиданно охладел. По всем параметрам Ванек считал себя за прекрасную заготовку кинорежиссера, ибо мыслил исключительно визуальными образами и без устали придумывал трюки, эпизоды. Безоглядно любил афористику и фотографию, прилично познал компьютер, больше по части графической редактуры. Редактора Шпур удовлетворял в главном – не конкурент на кресло, как по документам, так и по его собственному желанию, уж очень ценил свободу, а с ней и настоящее творчество. К тому же Ванек почти не делал ошибок, прекрасно гнал строку и фотокартинки, при этом не требовал к себе никакого внимания, был абсолютно автономен, писал дома, в редакцию приносил готовый материал на дискете.
По окончанию летучки под локоток его ухватила Галя Матья, по образованию она – воспитатель детского сада, основной поставщик ляпов в газету, но она родственник кого надо, и потому у Лепетунько извечная тоска по этой части, это был конкурент, фаворит, и Галя Матья этого не скрывала, чувствовала себя уверенно и комфортно.
– Ванюшка, золотце мое, – она притворила дверь своего кабинета поплотнее, – надо матерьяльчик стругануть позанозистее, поэпатажнее, чтоб читателя ошарашить, а то тираж что-то усыхает…
– Что-нибудь путное путанное из жизни путаны?
– О-оо, умничка, отмочи, что-нибудь типа того хохм-репортажа «Грудемес из Гудермеса», про импотента-соблазнителя.
– Я предвкушал, яхонтовая моя, подобную заявку давно, есть кой-какие заготовки…
– Например! – Галя Матья в предвкушении несомненного лакомства потерла ладошки.
– Например: Исповедь перно-звезды Мандонны из-под дрист-жопея Пурген-Заде… Или, Монологи Мадам Вошки, автор, Дарья Усралова. Дошлая журналистка, утомив читателя и устав сама от гинекологических откровений кому, когда, где и как давала, обрела способность обращаться в ползучее, кровососущее насекомое, жительницу лобковых зарослей и поставляет теперь компромат на пригревшую ее особь, ну очень-очень знаменитую и процветающую…
– Не на Иришу Хукомнадо?..Недурно! Мадам Вошка! Мандавошка! – Галя Матья рассмеялась. – Ну, ты Ванька и шельма… – Ванек ей нравился с поры, когда еще учились в параллельных классах, но, увы, пути их давно разошлись. Как-то раз, после праздничной пьянки, они нечаянно оказались в одной постели, но это не изменило уровня их дружеских отношений, все пошло по-прежнему. – Слушай, Ванюш, придумай заголовки дуплетные свои фирменные, позабористее, вот к этой паре материалов.
– Самое забористое слово на две трети из латыни, а остальная буква «й», – пошутил Ванек и вчитался минут на пять в распечатки. Поправил кое-что карандашом и написал на одном: «Напущение напыщения», в другом материале исправил рубрику «Из зала суда» на «Оглушение оглашением».
– А заголовок пойдет, неплохой, хотя попробуй «Суд ушел. Сесть!»… Я побег, Галинка, – приобнял и чмокнул в щеку шаловливо, – что всегда симптоматично, мне ты дюже симпатична, покедова, дружок… Прошвыр у нас ноне с Куяном презанятный…
– От Советского Информбюро!..– забасил Ванек, открывая дверь гаража.
– Да не сплю, не сплю, мудилка, – сел на кушетке Куян, – так просто, прилег чуточки, что-то спина загудела, – но позевнул шельма пресладко и потянулся с выщелками.
– Расчехлять ключик на пятнадцать?
– А не тряхнуть ли нам стариной?..
– Ум-мм! – застонали синхронно, опустошая стаканы с пузырчатой.
– Нектар, бальза-ам, аа-амбра!
– Ляпота-аа!
– Не-е, дядь Миш, надо патентовать напиток, уж очень своеобразен.
– Все дело в дрожжах! – поднял палец Куян нравоучительно, – на родовом хмелю, Степановна жизнь положила, чтобы это постигнуть.
– Не хуже шампанского играет, а пьется-то как легко, а ведь крепостью градусов шесть-восемь, не больше, да, дядь Миш?
– Околь того…
– А она не ворожит при изготовлении закваски Степановна-то твоя?
– Она, Ванятка, надо всем ворожит, что для меня да детей-внуков делает, обмаливает, обласкивает руками своими волшебными, глазами и голосом. У нее руки, не поверишь, хворобу любую из меня вытягивают, что из поясницы, что из головы. Погладит эдак невесомо, пошепчет как ребенку, что-то вроде, с гуся вода, а с Мишеньки худоба, и я как водой живой спрыснутый. А какие хлеба она испекает, Ваня, царские хлеба, распред-твою аммонал!
– Да уж вкушал, дядь Миш, смаковал, знатные хлеба!
– А ведь шесть сестер имеет миланья, одну другой рукоделистее, хлеба они тоже упекают загляденье, а завяжи мне глаза, я, наощупь, по духу хлебушек Степановны узнаю… Такая вот она у меня раскудесница, одно слово, прр-ревыше всего!
– Кончается бак-то, – вздохнул Ванек, – надо заяву ей подгонять, челобитничать.
– Надо, – кивнул Куян и блаженно прижмурился, – она уж и сама недавно пытала, нет ли у нас нужды, сулится этот раз спроворить в закваску добавку какую-то из богородской травы, зверобоя, корешков хрена, не упомнишь всего, что говорила, бесы и болячки, говорит, вас с Ваняткой вообще стороной обходить станут…
Понесло родимого, улыбнулся Ванек, о своей Пр-ревышевсего, Степановне ненаглядной, Куян мог говорить сутки напролет. Прожили вместе они уже сорок семь лет, нажили семь девчат. Сына так и не получилось и оттого он сильно тянулся к Шпуру, ублажал как мог, ластился неуклюже. Как заключал Ванек, на примере этой и многих прочих пар, какие он наблюдал до этого, можно достаточно уверенно предсказывать, какого пола будут дети в семьях. Если мужчина влюблен безоглядно, перевешивает своим чувством чувство жены, то есть довлеет женское начало, то будут девочки. И наоборот.
Бывая часто дома у Куяна, Ванек каждый раз ошеломленно чувствовал, что попадал в какое-то иное силовое поле межличностных отношений, каждая молекула стен, воздуха этого убогого крохотного домишки с одним оконцем на улицу дышали добром и любовью. Подавленность и прочая пасмурность души в этих стенах вскоре исчезали, восстанавливалось душевное равновесие, а вскоре приходило какое-то тихое необъяснимое ликование, радость, нарастающее желание вперегонки со всеми делать что-то доброе и полезное окружающим. Именно так они, Куян и Степановна, жили всегда, вперегонки упрежая, делали друг другу посильное добро. Ванек любовался на них, внешне совсем-совсем непритязательных, даже, по большому счету, и не особо симпатичных, некрасивых, но они заставляли любоваться на себя, высвечивая и отдаляя все эти пустяки немеркнущей зорькой их взаимной любви. Ванек любовался на них и вздыхал не без зависти – у него не так давно развалилась семья, где климат отношений в последнее время царил престервозный.
Бюллетень «ИзоБРЕДатель-АХИНЕзатор» патентного бюро НИИ-Пиво.
Редакционный «уазик» подрулил к НИИ пивного производства. С недавних пор Ванек стал его частым гостем, его даже включили в редколлегию периодического бюллетеня «ИзоБРЕДатель-АХИНЕзатор». Именно отсюда нередко и черпал теперь он адреса для своих грядущих маршрутов. Но вершиной всего интересного и нового становился Бар Творчества, возглавил его колоритнейший, уже знакомый нам, человек, академик пивософии Бармен Миня Хаузин. Это был воистину фанат своего дела, о котором знал все доскональнейше. В Пена-Клубе все знали, что он наряду с Барменарием, пишет Мемуары, где его приключения на этой ниве захватывающе интересны. Все, что он не говорил и делал последнее время, в основном, было проговариваемым материалом для этой огромной книги. Львиная доля информации, по его признанию, исходила от патентного бюро, периодического бюллетеня, регистрирующего огромную изобредательскую работу ученых, умельцев из народа и самого, неистощимого на выдумки Бармена.
– Смею уверить вас, достопочтимый Ванек, и вас, о верный оруженосец Михаил Авдеевич, что Пиво людям ниспослано Всемогущим не только для увеселения и приумножения праздности. Это напиток пробуждающейся Жизни, Зерна. Я расшифровал большую часть этого могущественного кода, даже небольшое клише какой-то его части, прилагаемое к самым разнообразным сферам деятельности человека, дает фантастические результаты. И, по сути, сфер деятельности неподвластных этому коду нет.
– Полистайте подшивку наших бюллетеней, анализируя пристрастно именно этот аспект, и вы убедитесь в правоте моих слов. Больше того, с недавнего времени мы перешли к работе под условным названием «Социальный заказ», ибо для многих россиян стало очевидно наше могущество, они стали адресовать все чаще нам свои просьбы, заявки на разрешение той или иной проблемы.
Бронированные яйца.
– Вот, к примеру, на моем столе одна из последних, подобных заявок, от заготконторы Райграда. Там то и дело возникает дефицит ячеистой тары. А население страстно желает сдать излишки яиц со своего подворья, чуток на этом подзаработать…
– И вы наладили выпуск тары из отходов пивопроизводства, – подсказал Ванек.
– Ну-у, слишком лобовое решение, молодой человек. Будем плясать от обратного – для чего нужна столь специфическая тара?
– Чтобы устранить недостаток скорлупы, ее хрупкость.
– Верно, но тара не решает этой проблемы, хрупкость остается, яйцо все также уязвимо.
– Тогда нужно упрочнить скорлупу, ввести в рацион птицы соответствующие строительные компоненты, – заключил Ванек обрадованно. Бармен Миня Хаузин снисходительно, отечески улыбнулся.
– Это очень громоздкая технологическая цепочка. Все проще, не буду вас томить, мы создали специальный раствор, смоченная им скорлупа при высыхании обретает завидную прочность. Поезжайте в заготконтору, убедитесь воочию.
Яйца в виде конуса, тетраэдра, скульптурки.
– Кстати, об яйцах, в послужном списке наших достижений этой тематики у нас уже есть не одна яркая страница. Вот, посмотрите, – Миня Хаузин подвигал мышкой и вызвал на монитор компьютера ряд изображений. Как уяснил Ванек, ученые сумели воздействовать специальными кормовыми добавками на мозг курицы-несушки, его специфический участок, ответственный за формирование яйца. Путем электромагнитной проекции они нарушали стойкость рефлекса на овальность и диктовали самые причудливые формы. Курица не без ужаса начинала нести яйца в виде куба, пирамиды, тетраэдра и даже минискульптуры нужного человека, того же вождя мирового пролетариата. Подчинялись этой команде и прочие птицы: воробьи, утки, гуси и даже страусы. Так что представляемая коллекция впечатляла не только причудливыми формами, но и разными габаритами. Надо ли говорить сколь к месту пришлось это изобретение на время новогодних праздников, сколь необычны и съедобны стали елочные украшения. Не упустили своего и дельцы сувенирного бизнеса.
Фанаты в облике глистов.
– Занятно, – пробормотал Ванек и отчеркнул ногтем пальца строку на мониторе, где высветился перечень прочих открытий, – а что это за «фанат-глист»?
– А-аа, – широко улыбнулся Бармен Миня Хаузин, подвел стрелку к строке и щелкнул. Замелькали кадры беснующихся аудиторий, рок-кумиров. – Это по заявке молодежи, оголтелых фанатов, кто смысл жизни свел только к общению с кумиром. Такое чадо начинает в один прекрасный день совсем сходить с ума, не ест, не пьет, чахнет на глазах, следуя тенью за любимцем. Пивные компоненты на молекулярном уровне позволили нам превращать таких фанов в глистов, к примеру, в свиной цепень. Через пищу они довольно легко проникают в организм того или иного кумира. Мы остановились на цепне как самом стойком представителе мира глистов, его не изгонишь ничем, он достигает четырех метров в длину. Думали мы и о других формах присутствия фанов в организме кумира, в виде той же небольшой бородавки, лишая, грибка, но артисты чистоплотны, выведут с помощью врача бедных фанов-ребятишек. Словом, многие кумиры и не подозревают, что буквально кишат ликующими поклонниками. Хотя и бывают досадные исключения, в тот или иной отряд фанов попадает бесноватый лидер, и тогда по ночам они, глисты, выходят наружу и требуют на бис самые любимые песни, в лунатическом состоянии артист исполняет заявки, а утром просыпается не совсем отдохнувшим.
Сенокосные бабульки.
– А это что? – указал Ванек на строку «Сенокосные бабульки». По команде Бармена явилась картинка какого-то маскарадного типа – женщина преклонных лет в зеленом костюме из трав и листьев.
– Это снова социальный заказ от специфической части населения, – пояснил Миня Хаузин. – Дело в том, что в связи с резким увеличением площадей под ячмень и хмель, в ряде российских регионов сократились сенокосные угодья и пастбища, сено подорожало и стало недоступным для пенсионеров, кто до этого жил исключительно молоком буренки или козы. Именно поэтому и остро встал вопрос рационального использования имеющихся у них площадей. Неуемный человеческий ум вкупе с необозримым потенциалом пивокода дал блестящий результат – принимая соответствующие пилюли, старушки стали выращивать траву для сена на площади своего тела. Еженедельно обмахивая себя серпиком, они делают нужный запас и содержат кормильцев в нужной сытости.
– Сенокос круглый год? – поинтересовался Куян.
– Да, и в этом соль нашего достижения, причем эспарцет и донник растут в 4—6 раз интенсивнее, нежели на черноземе в самое благоприятное время лета. Применением органических удобрений можно было поднять урожайность еще раза в два, но некоторые старики протестуют, не могут отвыкнуть от баньки, – посетовал Миня Хаузин.
– А как насчет выращивания зерновых? – спросил Ванек. – Тогда ведь, вообще, сервис для пенсионных душ был бы исчерпывающим, не надо было бы тратить свои жалкие рубли на хлеб. Скосил, обмолотил, смолол, не выходя из дома, да и выпекай себе оладышки под парное молочко.
– У вас завидное логическое мышление, – похвалил Бармен-академик. – Да, мы уже скрупулезно исследовали потенции площадей тела человека в определенном возрасте и пришли к выводу, что одновременно, на локальных участках, можно выращивать не только рапс, эспарцет и донник на сено, но также и рожь, овес, гречиху, пшеницу и даже рис. То есть на столе неимущего класса, зачастую до этого вымирающего от недоедания, появятся блюда так богатые белком и витаминами.
– Мне кажется, уважаемый Бармен, что в воздухе явно витает и разрешение еще одной немаловажной проблемы, – сказал Ванек. – А не сможет ли заменить неимущим людям данный травяной покров одежду, ведь это такая экономия в семейном бюджете. Насколько возможно сделать эти костюмы достаточно теплыми, привлекательными, красивыми и модными?
– Вам не откажешь в инженерной проницательности, – снова похвалил Миня Хаузин собеседника, – само собой, мозговали мы и над дизайном травяного покрова на теле человека. Большинство цветов, ромашки, гвоздики, тюльпаны, как показали опыты, растут вполне успешно. Не вызывает нареканий и теплопроводность таких костюмов, больше того, их можно в ряде случаев назвать создающими комфорт, даже в холода, чего не скажешь о современных синтетических тканях.
– Даже в холода! – воскликнул восхищенный Ванек. – Как это кстати, головы ваши светлейшие, стало быть можно будет не тратиться и на дрова-уголь, электричество, как это кстати!
– А редисочку там, морковку, репу нельзя выращивать на коже для расширения витаминности урожая? – спросил Куян.
– Увы, эксперименты по этой части положительных результатов пока не дали.
– А сорняки, чертополох там, пырей, бурьян не докучают? – не унимался Куян. – А то ведь гербициды-пестициды на кожу прыскать дело опасное.
– Площади, Михаил Авдеевич, небольшие, времени у пенсионеров много, так что обходятся пинцетиком, выщипают все ненужное. Кстати, о площадях, в ходе эксперимента случились незапланированные аномалии, пара стариков начали неудержимо расти, и один вымахал в настоящую гору, вот, посмотрите снимок…
– Господин Бармен, скажите нам честно, ведь интенсивность роста растений, круглогодичный цикл с неоднократными укосами, по всему, требует от организма изрядных трат, а организм достаточно ветхий или просто истощенный…
– Понимаю вашу озабоченность, достопочтимый Ванек, – не без грусти сказал Миня Хаузин, – к сожалению, закон сохранения энергии в нашем случае никем не отменяется, старикам такое огородничество жизнь не удлиняет, если не сказать больше… Кстати, по части социальной опеки в вашем Райграде тоже до этого творческая мысль не дремала.
Старики-буравы. Пункты искусственной сытости.
– Вы о стариках-буравах?
– Ну да, о них, и о пунктах искусственной сытости.
– Да, верно, была такая рацуха… – Ванек до мельчайших подробностей вспомнил свою работу над недавним сенсационным фоторепортажем.
Предложение местных изобредателей-ахинезаторов в прошлом году оказалось очень своевременным, ритуальные услуги, похороны стали совсем не по карману подавляющей части райгорожан преклонного возраста, не было денег для горкомхоза и в бюджете города. Робкие предложения перенять монгольский опыт захоронения, когда трупы выносят на пустыри и расклевываются грифами не нашел поддержки, потому как не было грифов-стервятников, только бродячие собаки и кошки, сороки и вороны, что священный ритуал совсем бы опошлило, низвело до заурядной помойки.
Все дело решили сандалеты-буравы, с разовым приводом от порохового сопла, предложенные умельцами из вагонного депо, которые определили в дело использованные польстеры, чего в металлоломе было уйма. Пристегнутые к ступням, они позволяли ввинчивать усопшего в почву любой твердости на глубину до пяти метров. Себестоимость размещения на погосте резко снизилась, не надо стало тратиться на гроб, рытье могилы, транспорт, потому как тела близких родственники стали доставлять на велосипедах и носилках, а то и просто на закорках. Кое-кто умудрялся добираться при нужде на пару с покойником даже в переполненном общественном транспорте. Окружающие быстро свыклись с этим, причем настолько, что по вековому русскому обычаю молодежь даже не уступала этим людям места на местах для детей и инвалидов.
Одновременно с внедрением сандалет-буравов администрация города открыла для неимущих стариков пункты искусственной сытости. Для этого мероприятия, кстати, был задействован американский опыт борьбы с ожирением. В желудок, через пищевод вводился резиновый шарик и надувался до нужных размеров, при определенном давлении зажимался нужный нерв, и шел сигнал в мозг – орган загружен доотказа, включайте кнопку эйфории сытости. Сообразно этому рефлексу старики даже начинали икать от якобы перекушанных пельменей. Восхищала простота и рачительность в решении этой задачи, вместо шариков использовались очень дешевые отечественные презервативы, неликвидные кучи которых десятилетиями пылились на складах аптек.
Старики воспрянули, стали практиковать даже праздничные застолья, но не танцевали и песни пели совсем тихими голосами, ибо и тут сказывался проклятый закон сохранения энергии, которая в данных пунктах искусственной сытости выделялась только для работы компрессоров. Но дизайн данных пунктов был на высоте, этого не откажешь, стены увешаны аппетитными натюрмортами, общий стол для групповых посиделок буквально ломился от овощей-фруктов, жаркого из поросят и птицы, холодных рыбных закусок… муляжей, само собой.
Как и на всяком производстве не обошлось без казусов. У ряда компрессоров, что накачивали гандоны, вышли из строя китайские манометры, медсестры стали регулировать давление на глазок. По неизбежному российскому разгильдяйству – одна заболталась по телефону, другая бегала по магазинам – компрессоры вовремя не выключили, отчего две совсем ветхие бабульки взорвались, а у могутного еще собой старикана начало выдавливать кишки через уши.
– Да-а, была такая рацуха, – повторил Ванек, закончив воспоминания.
– Кстати, Ваня, – сказал Бармен, – мы вчера утвердили сроки проведения фестиваля Пива, пока в ранге всероссийского, международный через полгода.
– Смахнуть тебе на дискету последнюю часть перечня патентов «ИзоБРЕДателя-АХИНЕзатора»?
– Разумеется.
– На днях мы открываем сайт в интернете, запиши имя и заходи в любое время.
– Отлично! Корплю вечерами над «Барменарием», все больше и больше очаровываюсь вашей афористикой и коллажами, откуда только все это берете! Ну, я погнал, пожалуй, по вашей наводке в заготконтору, заинтриговали вы меня, Михаил Карлович, бронированными яйцами преизрядно.
– Завтра заседание Пена-Клуба, не забыли, Ваня?
– Ну что вы, это для меня святое!
– Там такой ажиотаж в «Пиво-Во!» поднялся с объявлением конкурса «Афродита» и «Абаллон», четко ты тему учуял, я принесу завтра подборку, фольклор голимый, да смачный, ядреный…
Уже сидя за рулем, Куян вздохнул и укорил молодого друга:
– Мы когда с тобой, Ванятка, в музей пивной вырвемся, там, говорят, столько интересного?
– Не говори, дядь Миш, что-то зарапортовались совсем.
– Зять мне сказывал, что там куча занятных экспонатов, тамошний музейный человек рассказал, что в средние века тех, кто разбавлял пиво водой, заставляли пить его до полнейшей смерти или топили в этой же бочке. Вот это, я понимаю, борьба за качество, вот это закон так закон, и вмешаться не моги, молодцы-то какие эти древние люди были. А у нас пьешь прокисшие кобыльи ссаки и делай вид, что приятно, иначе буфетчица так обтявкает, мало не покажется.
– Сейчас дело поправляется, – возразил Ванек, – пива море, выбирай по вкусу.
– Не скажи, Ванюш, все завозное, издаля, законсервированное, стервизированное, неживое какое-то, да еще в этих капроновых титьках, алюминиевых банках, не-е, это не пиво, это пойло индустриальное, суррогат для ошаления. Пиво, по моему разумению, как и хлеб, нужно делать понемногу, для себя и друзей, делать его добрыми, любящими руками, пестовать, разговаривать с ним, душу вкладывать.
– Как Степановна твоя при изготовлении нам закваски для пузырчатой.
– Пр-рревыше всего! – крякнул довольный Куян, – это ты, миляга, в зрак, совершенно точно определил, есть в тебе наблюдательность, отрок, – и примолк, примлел, вспоминая детально, как работает в этих случаях его Степановна, Шурочка ненаглядная. В такие святые минуты он, Куян, как правило, затаивался где-нибудь в сторонке, в уголке, словно охотник, и любовался, не дыша и не смаргивая набегающую слезу, из опаски спугнуть ее неповторимое естество.
Феномен Драчело Менструяни.
Дома, во время обеда, позвонил Бармен.
– Иван, к тебе сейчас подъедет парень лет тридцати, уникум, онанист… он меня поставил в тупик, безостановочно цитирует свою огромную поэму, роман-эпопею в стихах, о том, что все-все на земном шаре дрочат…
– Роман-опупея, чтоб жить отупея?
– Точно, но это не подойдет даже для нашего избранного из бранного, уж совсем круто.
– Давайте тогда сделаем приложение «Сортирное чтиво» на туалетной бумаге?
– Слу-уушай, а ведь это идея! Но ты с ним разберись, Ванюш, посули что-нибудь реальное, отфутболь покорректнее, он явно падал с печки в младенчестве. В общем, встречай, ты любишь с такими возиться, выжмешь из него для себя что-нибудь полезное, типаж в один из своих романов. Чернявый такой парнишка, симпатичный, вылитый Марчелло Мастрояни.
– Драчело Меструяни?
– Во, ты уже входишь в кураж. А насчет «Сортирного чтива» ты здорово выдал, экспромтом или назревшее?
– Да, скорее, назревшее, просто лыко в строку получилось. Но эта подборка требует кропотливого поиска, у меня есть зачатки из лозунгов КПСС, прочих воззваний и обещаний, как архивного, так и современного исполнения, цитаты политиков, стишата, фрагменты прозы. Собственно говоря, сортирное чтиво существовало еще лет двадцать назад, когда не выпускали туалетную бумагу. Сядешь, бывало в юности, с первой страницей любой газеты, а там генсек в четверть листа с очередной наградой, помнешь эту харю, помнешь и потом, этак сладострастно, в задницу ее, в очко… И таких синхронных движений по империи, наверняка, были миллионы… Во, подъехал, по-моему, твой Драчело, ну, пока, Михаил Карлович…
– Александр Шиломемский, – представился Драчело Меструяни, ударение он сделал на «е». Что же можно есть шилом, подумал Ванек, разве горох или киселя, по пословице, хлебать.
– Я написал большую поэму, – сказал Шиломемский, – этакий гротеск и хотел бы напечатать ее на страницах вашего Альманаха.
– У вас есть распечатка или дискета?
– Все есть, в том числе размещение в интернете, в библиотеке Мошкова, в самиздате.
– Там много талантливых публикаций, – согласился Ванек, – с интернета начинали многие современные классики, тот же Пелевин, вы на верном пути.
– Мне, как любому нормальному автору, хочется печатной публикации.
– Если у вас есть деньги, это сделать совсем просто.
– У меня нет таких денег.
– Хорошо. Тогда мне надо познакомиться с вашей поэмой, как вы ее назвали?
– Вселенская суходрочка.
– Недурно. Прочтите немного.
– Дрочить всегда, дрочить везде, до дней последних донца, дрочить и никаких гвоздей, вот лозунг мой и кОнца!.. – Шиломемский взметнул кулак к виску и стал лаять, как когда-то лаял свои ступеньки даровитый поэт-трибун. В сущности, если бы дело ограничилось небольшим стихотворением, это можно было бы счесть за авторскую находку, забавную и саркастическую, занимаются, мол, суходрочкой чинодралы, а плода, успеха для отечества как не было, так и нет. Но минута шла за минутой, а распаленный автор вел перечисление кто, где, когда и как дрочит, курсор его поиска тыкался, то в президентов России и США, то в моряков-подводников, то в дворника, то в министра, то в нищего, то в олигарха…
– Достаточно, – сказал Ванек, – оставьте распечатку, я познакомлю ребят в клубе, у нас принято коллективное обсуждение всех новинок, тем более таких экстравагантных. Скажите, Александр, а как у вас вызрел замысел свершить столь значительный труд?
– Я тут больше летописец, чем поэт, ведь вопиющий факт – все повально дрочат, но делают вид, что это совсем не так.
– А вы не предлагали свой труд в медицинское издание?
– Ой, только не надо вашей иронии, вы-то сами, что никогда не дрочили и не занимаетесь этим сейчас, только честно, без менторских поз…
Ванек стиснул зубы и покраснел.
– То-то, а то с кем не начнешь говорить, начинают демагогии, лепят из себя ангелов, а у самого ладошка панцирная от трудовых мозолей…
– У меня нет таких мозолей, я работаю в брезентовых рукавицах.
– Ну, тогда меняете изношенные раз в неделю…
– Позвольте, Александр, – оттеснил его в сторону приехавший с ним человек.
– Успокойтесь, запальчивость вам только навредит. У вас, как я вижу, появляется реальная возможность быть напечатанным. Идите в машину, я довершу этот разговор, как ваше доверенное, заинтересованное в вашем успехе, лицо. – Шиломемский ушел.
– Я – врач, ученый, мне доверено наблюдение за данным уникумом, – человек представил удостоверение. – Да, это – уникум, прецедентов в мировой практике пока не было и поэтому нельзя определять его только как больного. Можете верить, можете, нет, но мастурбировать он начал одновременно с первым криком на этом свете, с младенчества. И что самое уникальное так это его эрекция, Саша за свои тридцать лет ни разу не кончил, и, ни разу его эрекция не прекратилась, ни разу! Она властно требует массажа, ежесекундно.
– Не может быть!
– Объяснение этому явлению мы пока не находим.
– Отсюда и его комплекс?
– Само собой, родители и врачи сделали для него посильную информационную блокаду, чтобы он не чувствовал себя изгоем. Но средства массовой информации, литература, по нашей заявке не перестроятся, и потому он счел это за социальный перекос, решил восполнить пробел своим творчеством.
– Но как он тогда выходит на люди?
– Просторные плащи, пальто, куртки, брюки маскируют непрекращающееся движение.
– А во сне?
– Рефлекторно, все делается на сигналах подкорки.
– Но ведь могут устать руки?
– Рука, одна, но отработанная цикличность смены рук не дает смертельной усталости, да и, в конце концов, движение достаточно мелкое, легкое.
– Но это движение создало ему внушительный торс и могучие руки молотобойца.
– Подрочи-ка столько.
– Вы не пробовали заказать механический мастурбатор.
– Пробовали, слишком громоздко, грубо, к тому же начинается гнет на психику.
– Женщин-то подпускали?
– Само собой, но его от них воротит, тошнит, начинаются головные боли.
– А они?
– В восторге, вокруг Саши такая возня по этой причине, легенды, коллективные петиции в вышестоящие органы с категорическим требованием прекратить издевательства над нормальным человеком и дать ему возможность открыть массажный салон, клонировать этот феномен и создавать в стране дешевые публичные дома…
– Мужские?!
– Да. И в этом, я уверен, есть немалая необходимость. Перекос соотношения продуктивных самцов и самок в России как никогда высок, самцов почти нет, есть особи мужского пола, кто уже к получению паспорта о совершеннолетии утрачивает интерес к самке, продолжению рода, такой евнух пресыщен виртуальным онанизмом через телевизор, интернет, курит, пьет, колется, обжирается и почти не двигается. Даже, если выдавить из него семя, оно вялое, а в случае оплодотворения яйцеклетки, ребенок рождается с таким букетом болезней, что возня с ним превращается в каторгу. Но женщина в большей степени, чем мужчина, предрасположена к продолжению рода, властно чувствует этот зов природы. Неудовлетворение этого зова оборачивается психическими расстройствами и болезнями, что ложится еще одним слоем бремени на государство. Поэтому появление такого Саши в какой-то мере вселило в нас надежду в разрешение данной проблемы.
– Альфонс-многостаночник, трудодень ему установить в бабочасах, – улыбнулся Ванек. – А нет и других областей народного хозяйства, где бы этот феномен смог приносить ощутимую пользу?
– Таких областей много. Например, он с радостью будет востребован в той же милиции, где не хватает современного оружия, а применение его, того же пистолета, строго ограничивается нашим гуманным законом. Преступник у нас может взорвать многоэтажный дом, похоронив там сотни людей, но при его преследовании нельзя сделать первый же выстрел на поражение, ибо можно застрелить его насмерть, только предупредительный и легкая рана, чтобы правосудие смогло его спрятать от возмездия родных за решетку. Чтобы он перевел дух от легкого испуга, окреп, и был амнистирован на новые подвиги. По приходу на работу в органы такого Саши многое бы упростилось, вписывалось бы в жесткие требования российского закона – во чтобы ни стало сохранить жизнь преступнику. А то, не дай Бог, нас упрекнут строгие дяди в нарушении моратория на смертную казнь. Но я отвлекся от самого феномена.
– Дело в том, что неустанные упражнения фаллоса, массаж, приводят к его значительному укрупнению. У Саши он до колена, диаметр в настоящее время – 9, 65 сантиметра. К тому же он упруг, как рессора, и мощно стремится занять положение на пол-двенадцатого. Представим ситуацию поимки преступника, кого не только надо расстрелять за содеянное, а желательно рвать на кусочки несколько дней, делая это ежесекундно, публично, демонстрировать это шоу всему миру, делать урок, что расплата страшна и неминуема, страшнее зла, чем он сам сделал. То есть при поимке его желательно укокошить, но чтобы прокурор при этом не выразил ни на йоту сомнений. И тогда мы «заряжаем» нашего Сашу. Отгибаем от груди его могучий член и крепим на спецфиксатор к бедру. Но вот преступник в наших руках, смеется, гад, открыто нам в лица, ну и что дальше, мусорва? И тогда подходит Саша, сближается с выродком на полметра и незаметной кнопкой приводит в действие спецфиксатор, могучая дубина вырывается из щели в штанине и бьет отморозка в пах, ломая кости таза и превращая его яйца в глазунью. В диких муках преступник через день умирает. Жуткая молва облетает преступный мир – изощренная форма казни! Даже не гильотина – ужасающая херъотина!.. Прокурор с легкой душой пишет заключение, что преступник смертельно травмировался в попытке сделать минет сотруднику милиции. Все чисто, в российском законе нет ни единого упоминания, запрещающего уродовать преступников членами сотрудников.
– Неплохо, – похвалил Ванек, – я тоже давно недоумеваю почему перестали использовать шоу наказания, возмездия, идет только мощнейшее шоу преступления, его романтизации. Тысячелетняя история большинства народов подтверждает, что театрализация казни, наказания, самый действенный и продуктивный урок, урок, не кровожадное истребление беззащитных граждан. Да чего там говорить, еще с Красной площади не убрали лобное место для казни, где ломали кости и лишь потом отсекли голову Степану Тимофеевичу Разину, а до этого в клетке возили по улицам Москвы. Сто лет спустя столь же красочно казнили на Болотной площади Пугачева. Шоу, достойное подражания, так чего ему, этому лобному месту, простаивать, этому обкатанному хирургическому инструменту да в наше-то совсем больное время, когда столько кругом голов с гангреной агрессии и не одна не отсечена, их упрямо лечат примочками и пилюлями. Таких лобных мест по России должно быть тысячи, один их вид заставит задуматься потенциального преступника перед роковым шагом, вселит в него суеверный трепет уважения перед силой, осуществляющей неотвратимое возмездие. В Китае идут регулярные телетрансляции массовых казней, опыт этого мудрого народа внушает уважение, равно как и многих-многих других, кто не собирается убирать этот мощный рычаг управления порядком в государстве из-под руки. Те же американцы, кто в трех четвертях штатов казнь не отменили. Можно бы и нам сделать также, отменить казнь только в том же Еврейском автономном округе и тыкать всем в глаза, что Россия соответствует высочайшим требованиям демократии. Не надо тайно пытать и расстреливать в подвалах тысячи безвинных, надо публично наказывать не столь уж и многих по-настоящему виноватых. С год назад у нас в Райграде один молодой человек зарезал восемь человек, из них трое детей и две женщины. Об этом рассказали все СМИ России, горожане содрогнулись и в страхе затрепетали от такого оскала могучего зла, никто не мог удержать слез, провожая на погост эти безвинные жертвы. Это было страшное, жуткое шоу силы зла. И подобные шоу, многократно превосходящие по крови названное, на телеэкране идут, по сути, сериалом с гарантированным «продолжение следует». Но где шоу возмездия? Где этот мясник, убивший восьмерых, куда его спрятали, почему его не вырвала из следственной камеры разъяренная толпа и не разорвала в клочья, не выставила его треснутый череп и охапку костей на площадь с табличкой: «Так будет сделано с каждым выродком». Кстати, опять же в истории Америки есть страницы, когда не уповая на прогнивший закон, делегации от толпы вешали прямо в полицейских участках того, кто это заслуживал… Но меня понесло, – сконфузился Ванек, – извините, вы затронули наболевшее.
– Ну что вы, что вы, об этом только и говорят нормальные законопослушные граждане, к сожалению, законопослушные настолько, что это смахивает на патологию рабства, уровня того американского протеста и организации толпы, о каком вы рассказали, нам не достигнуть. Слепой, глупый и самоубийственный бунт, кураж толпы футбольных фанов, это еще можно, но целенаправленный, мощный кооперацией сил шаг, увы…
– Вернемся к нашему Саше, – сказал Ванек, – вы не можете обозначить и другие области применения подобного феномена.
– Я, пожалуй, сказал вам даже больше, чем следовало бы. Но вы человек творческий, могли бы кое о чем догадаться или даже открыть нам глаза на возможный ресурс.
– Я думаю, что херъотиной дело в этой области не ограничилось и простерлось в спецназ, когда такому легче спускаться по отвесным стенам, скакать по ветвям деревьев. Наверняка, цены ему не будет, как телохранителю, можно позавидовать как атлету, кто может прокачивать не только бицепсы и трицепсы при продольном массаже феномена, но и нагружать косые мышцы спины, отгибая его от груди, боксировать с небольшой грушей, укрепленной на его головке, полезно и рачительно работать с ним в паре партнеру, не надо никаких дорогостоящих тренажеров. Явно, что при соответствующей тренировке можно уподобить данный суперорган как пращу и катапульту, зашвыривать в стан врага гранаты, лежа на спине, не высовываясь из окопа. Огромные деньги можно делать в цирке, порнографическом балете для избранных аудиторий толстосумов…
– Неплохо, – улыбнулся ученый.
– И последний вопрос, этот феномен, функция вечной эрекции энергетически связана только с телом Саши или есть неведомые силы извне? Прекратится ли функция со смертью его тела и мозга?
– Вам не откажешь в зоркости и глубине пытливости, вы первый из непосвященных спросили об этом. Скажу так, вполне вероятно, не прекратится.
– Но как быть с постоянным массажом?
– В науке немало сил и средств, чтобы изучать феномен и далее.
– А если неопадаемость вечна? Что произошло бы при естественном ходе дела, без вашего вмешательства, если бы Сашу закопали как всех? Не вымахал бы феномен в баобаб на утеху баб?..
– Вы тяготеете к юмору, это не исключает вероятия нашего дальнейшего сотрудничества, ваша пытливость и раскованность могут оказаться нам полезными в дальнейших изысканиях. Сумасшедшинки дилетантов нередко дают куда больший толчок поиску нежели мощный таран академизма. Вот моя визитка, я буду ждать от вас ваших шаловливых набросков. Вы можете на этом неплохо заработать. В инвесторах у нас солидные учреждения и фирмы. И тисните вы, Бога ради, несколько его фрагментов, успокойте парня. Всех вам благ!.. – «Волга» с феноменом уехала.
– Я так хочу, чтобы ето не кончалось, чтоб оно со мною мчалось по жизни вслед… – стал напевать Ванек, переиначивая слова популярной песенки из репертуара Пугачевой. – Ето, ах ето, ето сладкое будь со мной… Прекрасный гимн для Драчело Менструяни, – похвалил он себя, – музыка динамичная, аллегро, под нее можно успешно мастурбировать. – Стоп! – он достал диктофон, фоновая мельтешня слов и метафор прошедшего разговора высветила неожиданную мысль. – Бунт, – сказал он, – Пугачев, Разин, роман Шукшина о Стеньке «Я пришел дать вам волю». Рок-опера по мотивам романа «Я пришла дать вам вволю». Пугачева режиссер, Мандонна – исполнительница.
О Боже, сколько неизменного шума вокруг мало-мальски красивых баб, поморщился Ванек при упоминании последнего имени, как они истово начинают выворачиваться наизнанку, чтобы продлить этот шум, используя при этом банно-прачечный арсенал, то есть заголение титек, ляжек и задницы, в местах для общества неуместных. И, по всему, это какой-то закон.
Я тоже обладал красивой женщиной
Юной, прекрасной, почти десять лет, но это время мне почему-то больше памятно нервозностью, частым смятением и депрессиями. Не было ровной линии бытия в Естестве, не было даже синусоиды, была пила, изломы, какая-то остервенелая борьба за невесть что. Так что я имел? Некий зрительный мираж, галлюцинацию. Я отвернулся от этого миража, не имею этой красоты в миру, но и не ищу, сторонюсь, знаю, что платить за близость, обладание нужно будет платить самой дорогой монетой, временем, смятением духа. А красоту самки с ее возбуждающие похоть чертами у меня, как и само зрение, память, никто не отнял, не погасил. Просто я уклонился от физиологии в угоду душевной самосохранности.
На базе подобных рассуждений я вывел для себя спасительную формулу.
Смазливость бабенки обратно пропорциональна ее надежности.
Чем она, смазливость, выше, тем надежность ниже. Что поделаешь, все это по естеству природы, властному зову улучшения породы. Этого примерила, этого, но тот, кажется еще привлекательнее. А вот если смазливость нулевая, то надежность гарантирована, не до жиру.
Надежность бывает и у прилично смазливых, если заарканила наисмазливейшего из самцов.
Отряд шлюх сплошь смазливые и фигурястые. Основы семьи по этой части умаляются, приходится пользоваться объедками с царского стола. Полусмазливые, кто не прорвался на олимп проституции по ряду причин, в семье также полунадежны, развод за разводом, катализаторы остервенению в семейном доме, какой уместно бы назвать домом терпимости, но, увы, эта вывеска уже раскручена.
Пришел Данилка, Ванек накормил его, и они стали просматривать в компьютере папки, уже изрядно натрамбованные фрагментами своих снов, в ряде случаев эти картинки были похожи на иллюстрации каких-то сказок. Некоторые из них они стали препарировать, монтировать коллажи, вводя участниками себя или своих знакомых. Немало забавлял их и просмотр дисков Бармена Мини Хаузина, в совокупности с расшифровкой диктофонных записей эти картинки нередко дарили зрителям особую прелесть. Шпур вскоре переключился на работу с диктофоном, и Данилка открыл одну из игрушек.
Данилка в семье был пятым ребенком. Старший брат Колька, ему восемнадцать, уже мотал срок за кражу. Сестра-погодка Люба года два назад исчезла, большинство из окружающих уверяли, что мать ее продала, то ли в далекий подпольный бордель, то ли на органы для пересадки. Другой брат Шурик, кому пятнадцать – инвалид, нет левой ноги выше колена и руки по плечо, хотел снять медный провод на «железке», контактный, но тот оказался под напряжением. Феноменальная его физическая живучесть, что изумленно признали врачи, была неотделима от его живучести вообще, поразительной жизнестойкости и приспосабливаемости в изрядно жестоком мире, где он обитал. Это был неоспоримый лидер среди волчат ему подобных, он им остался, даже став инвалидом, в лице его отечество ждало подарок, от какого затрепещут облака. Уже в этом возрасте, будучи инвалидом, он сколотил банду, к которой как бы и не имел отношения, плодовито побирался на автовокзале с прилегающим к нему рынком, шустро скакал на этом многолюдном пространстве с неизменным адъютантом, другим братцем, Стасиком, кто был моложе его на два года.
От зоркого взгляда Шурика ничего не ускользало, брат же то и дело отбегал от него куда-то, делал наводки, указания, и беспечные лохи тут же наказывались, исчезали вещи и аппаратура из салона автомашин, грабились перебравшие мужички, вырывались сумочки у зазевавшихся дамочек. Денег у Шурика всегда было много, и он уже научился даже относиться к ним достаточно презрительно, ему нравился процесс их добывания, он умел организовывать этот процесс на пустом месте, это был прирожденный организатор криминального толка.
Расположение монитора позволяло Данилке тактично отворачиваться от Шпура, изображать поглощение работой. Он сегодня снова не мог говорить, его душили слезы и если бы он начал рассказывать об их причине, то, несомненно, разрыдался. Но дядя Ваня не задавал вопросов в такое время, по всему, видел его состояние, вздохнул пару раз и тоже погрузился в работу, надел наушники и стал считывать-записывать наброски с диктофона.
Пару часиков назад Данилка решил заглянуть домой, отметиться, что требовала делать мамка ежедневно. Ворота были закрыты, и он перелез через забор, зашел домой с огорода. Шурика со Стасом не было. Услышав приглушенный разговор, он заглянул из кухни в зал и увидел лежащих на диване мамку с каким-то мужчиной, оба были пьяны, полуголы, мамка слабо запротестовала, услышав подозрительный шум, но мужик прицикнул грубо, да лежи ты, сука, не трепыхайся. Картина была настолько мерзкой, что Данилка забился в угол сарая и с полчаса рыдал, уткнув лицо в курточку для бесшумности. Он и до этого мельком видел мамку за этим занятием, но по младости лет это его как-то не оскорбляло, не ранило столь сильно. Все они рождены от разных отцов, какие даже не обозначены в свидетельствах. Он знал своего отца, все его звали Лысый, его посадили четыре года назад за убийство, дали девять лет – зарубил топором человека в этом доме, на глазах Данилки. Около полугода Данилка после этого болел, живот и грудь его покрыла страшная чесотка, превратившая кожу в коросту, он часто падал в обмороки. У Лысого это была уже третья судимость, двенадцать лет он до этого уже отсидел. Могли этот раз дать значительно больше, но зарубленный умер не сразу, спустя два дня, что уже классифицировалось не как убийство, а нанесение тяжких телесных повреждений.
Данилка как можно потаеннее вздыхал, но чувствовал, что уже привычно улучшается его настроение, дела с дядей Ваней как-то властно отвлекали от недавнего смрада, оздоравливали. Он покосился на него, тот чему-то улыбался до ушей и торопливо строчил что-то в тетрадь. Данилка тоже непроизвольно улыбнулся, вспомнив, что нынче он снова заночует здесь, так как дома в ходе пьянки его никто не спохватится.
БАРМЕНАРИЙ
Любовь наша кончилась браком. Вскоре у нас родилась дочь, у нее – внучка. У той – правнучка. За это время чувство наше окрепло настолько, что мы решились на рождение еще одного ребенка, а я поступил в суворовское училище.
Какой плебей не мечтает о высверке в «Плейбое».
Не давайте пищу кариесу, голодайте.
Пролетарии всех стран – опьяняйтесь.
«Шлеп-нога», «Колдырь», так кликали все этого хромого.
«Как трусы-то, теплые?» – «О-о, жара, аж, яйца вкрутую».
Утишение утешения.
Самый сильный оратор – стоматолог, его все слушают с разинутым ртом.
Уподобьтесь сусликам, носите домой в дуплах зубов вкуснятину.
Ну и бабье лето – ветер, грязь и прочие выкрутасы. Какие бабы, такое и лето.
Развит не по годам, кушает счетверенной ложкой.
Вставь зубы, а то никакого очарования. Ведь бабы только и твердят, были бы зубы, а Его я и сама подниму.
Купил себе уважение. Поднатужился, заработал деньжат и купил. Оно, оказывается, у невежд совсем дешево, около десяти тыщонок. И вот они уже готовы лизать тебе задницу столь истово, сколь пытались вчера искусать ее же.
У Мамина-Сибиряка есть рассказ о смертельно уставшем рабочем, кто клялся, что может проспать неделю не вставая. Деспот-приказчик дал ему такую возможность, но работяга не выдержал и двух суток, за что его – по условию пари – запороли. Каков слабак, я наблюдаю за многими современными юношами, кто лежать может, безотрывно пялясь в телевизор, месяцами.
Арба араба раба на Арбате.
Пел на мотив «Арлекино» «Агриппина».
Вот это фигура – все тело жопа, даже на лицо затекла, не понять, те ли дырки.
Гневалась на однообразие жизни, на восход светила с востока.
Какая на лице этой женщины доброжелательность, что застыла с момента, когда она нанесла напильником восемнадцать колотых ран мужу.
Мороз, улыбки примерзают к лицу так, что даже в тепле помещения не отклеиваются, и приходится хамить в дисгармонии.
А ты дефствительно девственна?
Ей надо было так много, что ряд исполненных мужем желаний занесены в книгу рекордов.
Она всем жалилась, что у нее не хватает того и того, жалилась так часто и страстно, что все согласились, и впрямь, не хватает.
Воспарение в воспаление.
Заказной анализьон событий.
Недозабытое недозабитое.
Фреска-врезка фрезы-фразы.
Злобно поносят, жидко поносят.
Ухтыандр, человек-пивфибия.
Снег. Солнышко. Навстречу румянощекие. «По грибы ходили?».»..?! Ах, да-да, но белых сыскать совсем трудно».
Засорение, засоление плоти требуют заморения, замоления грехов.
Ревматизм совести, аденома эгоизма.
Лучшее путешествие это не километры, отмеряемые по тверди и океанам. Странствовать надо не вширь, а вглубь, ввысь, в границах собственного двора и сада, исследуя себя и окружающее Естество. Неспешно, обстоятельно, вне стада.
Мудрецы ли правители? Никогда! В арсенале приемов мирского восхождения много грязи. А мудрость это не только изощренный ум, но и следование его сигналам, полная чистота. Мудрец, думающий одно, а делающий другое, не мудрец, а умный подлец.
Наши дома – склепы, мавзолеи. А как же иначе назвать помещения, где без сознания, трупами, лежат две трети своей жизни люди. И никак не могут увидеть в этом Репетицию, становление привычки для прогону ложного страха перед близким помещением в настоящий склеп.
Обувь – визитка характера. Изломанные задники, хлюпающие на ноге шлепанцами туфли, ни разу со дня покупки не расшнурованные, выдают праздного и поверхностного себялюбца. Косо стоптанные каблуки признак невежественной самоуверенности, твёрдолобости.
Он не рождался, он в Ней так и живет. К этому выводу приходишь, если просуммировать все его мечты и целенаправленные действия. Физиологический счетчик показывает, что к стартовым 9-ти месяцам он из своих сорока добавил лет двадцать, ну а мысленно он из Нее не вылазил никогда.
Реки, которые нас выбирают, в кого-то втекает чистый родник, в кого-то водка и пиво.
Смена рода, нарожден «месяцем», созрел в «луну».
Ах, у нее климакс? Тогда мне здесь не климат.
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», так вот откуда все ужасы.
Эх, полюция, эволюция овуляции.
Он – скопление оскопления.
Жюри пожурило жмуриков-участников за чрезмерную вялость и дохлость.
Вассал Вассы.
Можно я буду звать вас Амбразура, не Зура, чтоб быстрее лечь на вас грудью, души моей амбра.
Говорил, что все это ему по плечу, а выходило по х.…
Его кормило власти кормило.
Папой по попе плексический удар, линейкой, за двойку.
Грудка ее была столь мала, что проваливалсь меж ребер.
Погостили и на погост – ГОСТ жизни.
В попу лярве врезация, а не популяризация.
Пеньки после корчевки почти готовая чудо-мебель. Присмотритесь к ним. Превосходная опорная площадь, неповторимость узоров Естества, прочность. Столы, табуреты, кресла, стулья, трюмо… Как бы добраться до них, ведь гниет кругом пеньков несметно.
По телеку детина плакал. Он пел, заламывая руки, стонал, закатывая глаза. Он уверял слушателей, что если она его разлюбит, то к вечеру он – помрет. По упитанным, холеным щекам катились… нет-нет, не слезы, обильный от энергичных конвульсий пот, повыламывай-ка рученьки, повыкатывай-ка глазоньки. Во что свято верилось, кувалдой в лоб его с одного удара не свалить.
Пост остервеняет. Многих, кто берется за это наскоком, в подражание, для модного соответствия. Благообразности, приветливости и рядом не ночует, так и домысливаешь приоскал, щелканье зубов волчиной натуры в овечьем стаде. Растеплить душу свою таким не дано изначально.
Пылкие существа эти женщины. Начнут признаваться вам в любви, так удержу никакого, могут сказать даже в раже этом, что, мол, в мечте о встрече с вами, в эти десять лет своей семейной жизни, не изменяли вам с мужем, только детьми занималась, рожала да пестовала.
Разве шлюхи – доярки? Да, еще какие, эвон как истово доят однососковых коров – мужиков. Диву просто даешься вековой привлекательности трудной и не совсем почетной профессии, ведь ни одного памятника, ни одной героини соцтруда, даже вымпелов переходящих за повышенные надои не учреждали.
Неуместно сравнение женщины с кошкой, кто по кроткости и верности заоблачный идеал, а мнимое ее потаскушество только во имя продолжения рода.
Даже пьяный в канаве он лежал спесиво.
У многих мужиков гимном жизни стала песня «Детство мое постой!..», до преклонных лет они умудряются оставаться сосунками близ маманьки.
Самый высокомерный человек – лакей по отношению к лакеям подчиненных своего шефа.
Зная, что «ланд» – страна, ярд – 0,91 метра, понимаешь, что Скотланд-ярд заведение серьезное, каждый из сотрудников на скотство здесь четко протестирован.
Медицина встревожена, в народе высок уровень кожных заболеваний, ороговение кожи, вопиющие симптомы превращения человека в змею.
Мечта хохла – все морепродукты хрюкают, дают желанное сало.
Тур Хер-ей-дал.
Такой смердячий на пару пердячем.
Столько командиров производства на «железке», впору каждой шпале по стойке «смирно» вскакивать.
Во все времена лучшие умы обязательно оговаривались, «…в наше подлое время».
Как нас поставили, так мы лежать и будем.
Тонновая коррекция – наезд грузовика на человека.
ОРТопед – телеизвращенец.
Ремесла тоже существа. Они ревнуют, артачатся и отстаивают свои права, если хозяин того заслуживает. Попробуйте высказать пренебрежение, молится им, когда на уме двоится, и будете наказаны, все пойдет наперекосяк, труда вложите для достижения пустякового результата в несколько раз больше чем обычно.
Рэкет болячек. Начиная с младенчества и по гробовую доску, человек часто уступает нездоровью, платит дань в виде того же лишая, грибка, липомы, бородавки… Пробы сделать себя абсолютно здоровым, радикализм лечения, чаще всего приводит к обратным результатам, разозленные рэкитеры берут еще больше, если не все. А так, с небольшой пожизненной данью человек, глядишь, шагает до весьма и весьма преклонных лет.
Срок жизни, по всему, это не физиологическая величина, это программа, жесткий наряд в рамках развития интеллекта, топка, где мы, поленья своей реакцией горения, бытия, даем энергию чему-то более высшему.
Стадность человека вопиюща. Мы снисходительно смотрим на стаи рыбок и птиц, синхронно поторяющих движения друг друга, экие, мол, они безликие, лишенные индивидуальности. Но человек еще более безлик, беспомощен и синхронен движениям толпы, народу, мировому сообществу, его судорогам по разным причинам, масштаб губительности таких подвижек, течений и завихрений, организации самоубийства, никаким полчищам насекомых не даны.
Я встретил ее, сорокалетнюю цветущую женщину в предынфарктном состоянии, сорок лет назад. При недавней встрече она призналась, что ей полегчало. Вообще же, на мой взгляд, здоровье даруется по-разному и классифицируется как «бешеное», «отменное», «нормальное» и «доходячее». Что парадоксально, но по статистике стартовые «доходяги» живут значительно дольше «бешеных», кого избытки подвигают на неразумные самоубийственные траты.