Когда Алик ушёл от жены, друзья семьи приятно изумились. Алик давно понял, что брак – фундаментальная ошибка в его и так нескладной жизни. Осознал и смирился, как если бы ему поставили безрадостный диагноз. С которым, в общем-то, живут… подолгу. Иногда. Дина, жена, поняла это ещё раньше. Она выходила за будущее светило науки, профессора языкознания, завкафедрой, а может, и ректора. И что? Наступление иной реальности Алик упустил, поглощённый семасиологическим исследованием темпоральной лексики древнеанглийского языка. Внезапно оказалось, что головастых ботаников в этой новой реальности даром не берут. Расплодились очкарики, хоть мешками их топи. Нужны сейлеры, дилеры и прочие мастера кидалова. То есть были нужны – вчера. А нынче все места уже заняты, сынок. Хотя торговать и воровать Алик не умел по-любому.
Он писал тошнотворные резюме, ходил на собеседования. Изредка ему обещали позвонить на днях. Наконец взяли переводчиком инструкций для утюгов. Затем он клеил лейблы «Product of France» на малайзийскую помаду. Носил ящики с цветами. Натаскивал к экзаменам юных человекообразных. Ящики давались ему легче.
Платили на договорной основе. То есть с постоянными отсрочками, включая навсегда. Выбивать долги Алику мешали гуманитарные ценности и комплекция. Вскоре Дина оказалась кормящей женой и матерью. Она не заблудилась в джунглях чистогана. Быстро ушла из педагогики – торговать в книжный магазин. Через год стала директором. Через два магазин этот купила. И наняла мужа подсобным рабочим. Привезти-увезти, разгрузить-подмести. Зарплаты Алику не полагалось. Глупо как-то платить родному мужу. Кормят, одевают – чего ещё?
Дина была из тех самых женщин российских селений, которые с детства понимают, чего им от жизни надо. И как у неё это вырвать. Например, она твёрдо знала, что скоро её дочь будет учиться в Лондоне. Только в Лондоне. А после и Дина навсегда отбудет в столицу розовых туманов. Алик в эти проекты как-то не вмещался. В университете им полсеместра рассказывали о Лондоне. Дина подсела. Теперь в минуты незарабатывания денег она расстилала карту любимого города. Выбирала пригороды на жительство. Прикидывала маршруты до лучших колледжей на автобусе и метро. Читала путеводители и вскоре изучила Лондон, как свой микрорайон. Чтобы не застыл язык, три вечера в неделю говорила с домочадцами по-английски. Алику нравилось, а Лиза, дочь, капризничала. Ничего, проголодается – заговорит.
С Аликом Дина, конечно, промахнулась. Расслабилась на третьем курсе под умные беседы и гитарный перебор. То взлёт, то посадка, то снег, то дожди… Ага. Хотя до загиба российской науки оставалось тогда лет шесть. Кто мог угадать, что скоро корпуса НИИ захватят дилеры и мерчендайзеры? А бывшие хозяева повезут мешки дерьма из Турции и Польши.
Алик считался интеллектуальной звездой факультета. Умный, ироничный, похожий на молодого Бродского. И стихи писал, а как же. Отличник, впереди красный диплом, затем, без сомнения, аспирантура… Он мог свистом подманить любую из безмозглых институтских красавиц. У Дины, с её рабоче-крестьянской внешностью, шансов там было ноль. Что мимоходом заметила одна кукла. Ах, ноль? Ладно.
Дина, и раньше не последняя студентка, вгрызлась в учёбу, как бешеная. Зубрила до чёрных мотыльков теоретическую грамматику, историю языка, стилистику, лексикологию. Часами шлифовала произношение в лингафонном кабинете. Изнемогая от скуки, затолкала в себя Фолкнера. Затем критику о нём, что показалось ей гораздо веселее. Дина перестала есть: утром – кашка, вечером – чай. Обозначились скулы, появилась фигура. В глазах замерцали standby-огни. Повышенная стипендия уходила на аэробику, шейпинг и бассейн. Слушая её доклад «Символика растений в прозе Фолкнера» на беглом языке оригинала, Алик впервые глядел с любопытством.
– Не могу поверить, что ты любишь Фолкнера… – заметил он после семинара.
– Сенькой не вышла?
– Что? А, ну… в смысле… Я сам его кое-как осилил. Очень глубокий автор, мощнейший подтекст… Давай поговорим о нём сегодня вечером? Сходим куда-нибудь…
– У меня аэробика.
– А завтра?
– А завтра бассейн.
– Можно я с тобой? Сто лет не ходил в бассейн.
На исходе третьего скоростного заплыва Алик отстал. Сердце подскочило к шее, рвалось на волю. Дина ждала, демонстрируя красивые подмышки.
– Уф-ф… Ну, мать… Где так вы… училась… плавать?
– На Каме. Повторим?
– Не, я пас.
– Слабак, – с удовольствием произнесла Дина. И скрылась, обдав Алика нежными брызгами.
«На кого она похожа? – думал Алик, мучительно влюбляясь. Ему неожиданно понравилось слово. – Нет, на кого она…» И понял. Татьяна Догилева. «Покровские ворота».
Встречаться с Диной в романтических условиях оказалось крайне сложно. Условия отсутствовали напрочь. В основном Алик провожал её до общаги – из бассейна, фитнеса или читального зала. Алик стал меланхоличным, как Пьеро. Иногда ему мерещилось, что она так специально. Из вежливости. Боится обидеть, сказать прямо, что… В голове его поминутно возникали ужасные стихи. Ты и сама не знаешь, Дина, насколько мне необходима. Ведь без тебя навеки, Дин, могу остаться я один… Вдруг случился праздник. Родители Алика разъехались по командировкам.
– Выходи за меня, – сказал он после успешной интимной встречи.
– Как-то быстро это всё… – ответила Дина. – Надо подумать.
– О чём?
– Хотя бы о том, где мы будем жить.
Интеллигентные родители Алика с трудом притворились, что выбор сына их не огорчил. Не смертельно то есть. Всё можно пережить. Особенно переживала мама – работник телевидения, автор культурных программ. Когда Дина явилась на смотрины, мама завела шумную беседу о себе. Это была её любимая тема. Мама заканчивала книгу «Мои Олеги». Интервью и встречи с Табаковым, Ефремовым, Далем, Янковским и Басилашвили. Табаков – он такой милый! Озорник, гений! Но как обаятелен и прост. Помню, мы с ним…
– Оригинально, – перебила Дина будущую свекровь, – есть идея следующей книги. Мои Мишки. Про Ульянова, Глузского, Козакова, Боярского и м-м… Жванецкого. И себя главное не забыть.
– Но Жванецкий не актёр… – выговорила мама.
Дина откусила бутерброд с икрой.
– Как похмокгек.
Тут мама поняла, что под одной крышей с этим совхозом она не выдержит и дня.
После свадьбы родители Алика прописали к себе дедушку, который от ежедневного общения с энергичной теледивой быстро скончался. Молодожёны поселились в его однушке. Когда родилась Лиза, жилплощадь поменяли на двушку. Иногда Алик горестно размышлял. Ну, вот уйдёт он, допустим, от жены. Да! Уйдёт. Надоело, чёрт возьми, быть тряпкой! И… Но, минуточку, куда идти-то? Это его квартира. Купленная его родителями. Что он скажет маме?..
Раньше Алик каждое лето ездил на Грушинский фестиваль, отпуска проводил в турпоходах. Теперь это кончилось. Проклятый магазин работал семь дней в неделю. И Алика там всегда ждали дела. Дина об этом позаботилась.
– Заработай дочери на шубу, – говорила жена, – а потом обсудим турпоходы.
– У неё есть шуба.
– Правда? Странно, что ты заметил. А деньги на King’s College у неё тоже есть?
– Можно и здесь учиться, – вяло отбивался Алик.
– Нет уж. Хватит с нас одного «здесь учёного». Моя дочь будет учиться в Лондоне. В лучшем колледже. Ты слышал?
– Да слышал, слышал.
Беременность Дины с рождением Лизы толком не прошла. Выросшие части тела остались при ней. Даже подросли ещё немного. Шейпинг был давно забыт – тут выживать некогда. Деловые костюмы через силу пытались лгать. Байковый халат вываливал правду. «Куда я смотрел?.. – думал в отчаянии Алик. – Где были мои глаза? Любой наряд сидит как телогрейка… А лицо? Ведь это не лицо, а блин. Блин с пятью дырками и вечно недовольной гримасой». Всё, что он делал, было плохо. Всё не так. Не так пылесосил, мыл, чинил, заваривал кофе. Не туда клал вещи. Забывал выносить мусор. Не тем занимался с ребёнком. Буквально всё жене приходилось делать заново. А она, между прочим, вкалывает как лошадь. Потому что некоторым лузерам охота кушать трижды в день.
«Дурень», «бестолочь», «тупица» легко вылетало из Дины, заменяя Алику имя. Даже на людях. Особенно на людях. Например, когда заходили гости, университетские друзья, и тупица помогал менять блюда. Звучало это вроде бы ласково, шуткой. Но друзья стали появляться реже. Вдобавок сарказма Дины хватало и на гостей. Всё реже искрились бокалы, обтиралась пыль с гитары и тихо звучало про снег и дожди, сырую палатку, «и почты не жди…». Дина ненавидела эту песню.
Вдруг настали перемены.
Знакомые сказали Дине, что появился новый бизнес. Посылают новорусских детишек в симпатичное зарубежье. Свыкнуться, освоиться, подучить язык. Предпочитают Англию. Проживание в элитных общежитиях или семьях. А главное – необходим опекун со знанием языка и местности. Дина позвонила. То-сё, красный диплом, педстаж… Собеседница перешла на истязающий ухо английский. Дина, морщась, поддержала. Моментально назначили интервью.
Беседовали с ней трое. Главный – немолодой – с виду мелкая шишка из посольства. Галстук, тонкие очки, косой начёс штрихует лысину. Развязный юноша, полулежащий в кресле, и девушка с худым, апатичным лицом. Все уловимо похожи. Семейное предприятие – угадала Дина. Произношение у интервьюеров было конское. Дина знала этот вариант: когда акцент средней полосы маскируют американским бульканьем. Впрочем, говорили свободно, почти без ошибок.
– В Англии приходилось бывать? – осведомился главный.
– Приходилось.
– Где?
– Большей частью в Лондоне.
– Туристом? – встрял юноша, ехидно улыбаясь.
– Ага. Пятилетний тур.
– Учились?
– И это тоже. Отец там работал.
– В посольстве?
– Не могу разглашать. Подписку давала.
Вралось Дине легко и приятно. На родном языке это звучало бы хуже. Отец её давно и почти безвылазно отдыхал в лечебно-трудовом профилактории №8 г. Набережные Челны.
– Как долго идти от Вестминстера до… музея Тюссо?
– Зачем идти? На метро четыре станции. Если от часов, то одна пересадка. А от Pimlico…
– И всё-таки?
– Ну, Вестминстер большой. Я по-любому срезала бы через St James’ Park, затем по Marlborough, пересекаем Pall Mall, Piccadilly, Oxford…
– Мы сейчас по какой улице идём?
Дина секунду подумала.
– New Bond. Хотя это без разницы. Главное – упереться в Oxford. Далее смещаемся влево на James, это квартала три. И чешем прямо до Marylebone. Всё. Минут пятьдесят нормальным шагом.
– А как оттуда ехать до музея Шерлока Холмса?
– Ехать? Вы шутите, – Дина усмехнулась, – там две минуты ходу.
Через месяц Дина и Лиза улетали в Англию. На пять недель! Насчёт Лизы долго утрясали, однако сладилось ко времени. Алика оставили на бизнесе, снабдив детальными инструкциями. К его удивлению, магазин функционировал вполне самостоятельно без хозяйского присмотра. Утренний чай Алика перетекал в обед. Далее – моцион с заходом на пляж… От свободы весело кружилась голова. Это был конец июня. А в июле Алик запер лавочку, выключил мобильник и двинулся на Грушинский фестиваль. На Грушу.
Он не был здесь восемь лет. И когда вышел на обрыв, увидел палаточный мегаполис, неясные огни костров – сладко защипало глаза. Заломило душу. Через мгновение толпа облепила, втянула его. Как тут прибавилось людей! Особенно лишних: ряженых, шальных. Какие-то толкинисты, сатанисты. Панки, скинхеды, кришнаиты. Металлисты в заклёпках с орущей техникой. Эти-то зачем сюда едут? И ещё – ну к чему столько ларьков? Диски, еда, бутылки, сувениры. Опять еда. Так и выгнал бы лавочников из храма, опрокинул бы их столы…
Но остались сосны. Гора. Туманная Волга, скрипучий, мокрый песок. Треск огня и дым, обжигающий чай из котелка, незнакомые близкие, родные люди. Адреса и записки… Музыка и разговоры… День, растянутый на сутки. Ночь с тысячей фонариков, обрывки голосов, смех. Постепенно вернулось чувство своего. Своих людей, места, времени. Нет, слава Богу, ещё мало тут чужих. Ещё можно похлопать достойные спины. Поболтать с Леонидом Сергеевым. Выпить пива с Олегом Митяевым или водки с Егором Канатским…
К вечеру пятницы Алик обнаружил себя изрядно навеселе в большой компании. Гитара мягко отзывалась чьим-то пальцам. В темноте мерцали угли, звёзды, счастливые, нетрезвые глаза. Лица окружающих плавно менялись. И среди них одно… Одна… На которую хотелось смотреть безотрывно. Тёмненькая. Короткая стрижка. Ловкая, складная фигура туристки. Смелый взгляд. Девушку звали Маша, и, кажется, она была свободна. «Такие не бывают свободными, дед, – шепнул ему внутренний голос. – Прикинь, на сколько лет она моложе. Ты в зеркало-то себя узнаёшь?» Нет, Алик не узнавал. За коварным стеклом давно поселился незнакомый морщинистый тип… «Ну что, видишь? – продолжал мерзавец-голос. – Она уже с кем-то исчезла».
– Споёшь?
Маша сидела рядом, передавала ему гитару. У Алика внутри будто разбилась ёлочная игрушка. Он принял инструмент. Взял несколько аккордов, подтянул четвёртую. И запел, копируя интимный стиль оригинала:
Когда перед тобою возникает
Красивая и трудная гора,
Такие мысли в душу проникают,
Что снова выйти нам в поход пора…
…туда не занесёт
Ни лифт, ни вертолёт,
Там не помогут важные бумаги.
Туда, мой друг, – пешком,
И только с рюкзаком,
И лишь в сопровождении отва-аги.
– Классно поёшь, – девушка смотрела на огонь, тени заострили её черты. – Закрою глаза, и кажется: это Визбор. Здесь, с нами…
– Откроешь, а это всего лишь я, – улыбнулся Алик.
– Не кокетничай. Сделай взлёт и посадку, а?
На словах «идёт молчаливо в распадок рассвет» Машины волосы коснулись его щеки. А рука приобняла за талию. Жест вышел естественный, лёгкий. Кошачий. Её волосы пахли шампунем и костром. И ещё чем-то неописуемо женским. Он растворился в этом запахе. Это был запах обещания. Того, что сегодня у них всё получится.
Следовало заговорить, чтобы не потерять рассудок.
– Всю жизнь… – тихо произнёс Алик.
– Что?
– Всю жизнь…Он стремился к выработке того сдержанного, непритязательного слога, при котором слушатель овладевает содержанием, сам не замечая, каким способом его усваивает. Всю жизнь он заботился о незаметном стиле, не привлекающем ничьего внимания…
– Ему хотелось, – шепнула Маша, трогая губами его ухо, – средствами, простотою доходящими до лепета, выразить смешанное настроение любви, страха, тоски и мужества, так, чтобы оно вылилось как бы помимо слов, само собою. Может, пойдём?
– Ты одна?
– С подругой. Но мы что-нибудь приду…
– Всё хорошо. Я один.
– Уже нет.
Потом была ночь. Её остаток, вернее.
Наутро Алику стало безразлично, где он и зачем. Им обоим стало безразлично. Знаменитый финальный концерт они почти не слышали. Песни мэтров стали фоном для их объятий. Хорошим, правильным фоном. Друзья оставили их в покое.
Счастливая пара очнулась у Алика дома. Маша работала внештатным журналистом в Челябинске. Телефонный звонок – и отпуск продлён. Ещё одна удача: на Груше Алик встретил сокурсника. Тот владел переводческой фирмой, искал специалиста на экстренный заказ. В понедельник задаток лежал у Алика на счету. Перевод летел страницами – с шести утра до девяти. После Алик варил кофе. Маша готовила вкусненькое к завтраку.
Был соблазн вернуться в постель и нежничать до голодного обморока. Если страсть удавалось подавить, влюблённые отправлялись в город. Алик забегал в магазин. По-деловому, отрывисто здоровался. Наскоро подписывал бумаги. Маша ждала в скверике через дорогу. Рассеянно просматривала френдленты в соцсетях. Наконец появлялся Алик. Они шли по набережной, задевая бриз и солнце. Руки были горячими, шампанское – холодным. Дни распускались и гасли, как тропические бабочки.
Будущее выглядело ясным, не считая деталей. Главное – они не расстанутся. Никогда. Маша разведена. Сын-подросток… у бабушки… увлекается скейтбордом. Вы непременно подружитесь. Алик не видел логики между скейтбордом и дружбой, но… Какая, в сущности, разница? Он сказал Маше, что почти разведён. Остались последние формальности.
Послезавтра он встретит Дину и Лизу. И всё решит. А дальше… Допустим, уехать к Маше в Челябинск… Главное – он будет рядом с прелестной, любимой женщиной. На то время, пока Алик оформляет развод, сняли квартиру. Алик перевёз только самое необходимое. Чтоб не создать пробелов в обстановке. Чтобы не травмировать дочь…
– Извините, Макс, здесь я хотел бы вас остановить, – произнёс ведущий. Его голос почти не выдал беспокойства. Интеллигентно помятый автор вздохнул и закрыл ноутбук.
– Это было совсем неплохо, – продолжал ведущий, – вы явно растёте. Многое, однако, решит финал. Как говорит Стивен наш любимый Кинг: ending must be perfect. Отсюда практическое задание, – он обвёл глазами слушателей. – За три минуты смоделируйте мне убедительную концовку этой истории. И никакого экстрима. Никакой онкологии, убийств, автокатастроф и прочей графоманской чепухи. Все остаются живы и здоровы.
– У Стивена Кинга не остаются, – сказал кто-то.
– Ему можно. У него гонорары большие. А ваш финал, Макс, обсудим на следующем занятии. Время пошло.
Аудитория шевельнулась, раздались тихие голоса. Ведущий снял очки, помассировал глаза. Подумал о сигарете в бардачке «Тойоты». Единственной в день, разрешённой себе после инсульта. Рассказ ненужно взволновал его. История напомнила его собственную. Сколько лет назад это было? Восемь? Десять? Маша… Нет, совпадение.
– Ответ готов, – хмурый студент, похожий на бомбиста-народовольца, махнул рукой.
– Пожалуйста, Сергей.
– Мне не понравился рассказ. Как всегда у Макса – гладкопись ни о чём. Одно и то же из текста в текст… Прошлый век, слегка осовремененный. Ничего живого. При этом на людей с более высокой амплитудой переживаний он вешает ярлык закомплексованных истериков…
– Минуточку. Задание…
– Да помню я. Ничего он не скажет жене. Испугается.
– Почему?
– По привычке.
– А Маша?
– Будет звонить день, второй. Он трубку не берёт. Можно устроить им встречу. Он с женой под ручку, глаза отвёл… Короче, Маша едет в Тамбов. А герой много лет кусает ногти. Я прав, Макс?
Миловидная компактная шатенка подняла руку.
– Да, Маша… то есть, извините, Лена.
– Предлагаю хеппи-энд. Для разнообразия. Он признаётся жене, та легко даёт развод. Алик с Машей едут на Урал и живут там долго и счастливо. У него переводы, она знаменитая журналистка. Кстати, у его мамы та же профессия, заметили?
– М-м. Интересная деталь… А Дина?
– А Дина… выходит замуж. Например, за хозяина гувернёрской компании.
– И Алик с Машей приезжают к ним на свадьбу! Ха-ха-ха-ха!
Смеялся мужчина баскетбольных размеров. Его ноги в малиновых джинсах и штиблетах от Loake на полметра виднелись из-под стола.
– Александр, ведите себя пристойно. У вас есть что сказать по теме?
– Извините, – атлет с трудом упрятал ноги, – но смешно же… По теме – есть. Он уйдёт, а потом вернётся к жене.
– Почему?
– По жизни. У меня знакомый такой же подкаблучник. Два раза уходил. Два! К разным женщинам. И оба раза возвращался. Не могу, типа, без неё. А жена – стерва редкая…
– И что в других семьях не заладилось?
– Не знаю. Разбились, говорит, лодки о быт. Может, дело в питании…
– Кто о чём, а Саша о главном, – перебила толстушка с кукольным румянцем и стрижкой «утро Аллы Пугачёвой». – Ему с Машей не о чем говорить. Поначалу достаточно секса и кекса, это так. А потом ведь и поговорить надо. Я таких ботаников знаю – ни слова в простоте. Спроси: который час, они вам лекцию прочтут об относительности времени. Жена ведь тоже шибко умная: красный диплом, Фолкнер и прочее. Она Алику ровня в этом смысле. А Маша – попроще. Вот он и заскучал.
– Попроще? – человек в уютном кардигане и массивных очках покачал головой. – Не она ли Пастернака там цитирует с разбегу? Заметьте, не стихи даже, а прозу.
– Это известный отрывок.
– Да? Хотите воспроизвести?
– Спасибо, Катя, – ведущий повернулся. – Вам слово, Андрей.
– Отчасти согласен с Александром. Тонкий, интеллигентный, мягкий. Да. И ещё, наверно, избалованный. Я о герое. Общение – сплошное удовольствие: много знает, начитан, чувство юмора… А вот женщине с ним хорошо только первое время. Выясняется, что в быту он никакой. По дому бесполезен, капризничает, раздражается, дуется. Ладно бы хоть зарабатывал прилично – так и этого нет. Журналистка – романтичная: костры, гитары, может, даже и хозяйственная, но спихнуть на себя всю рутину – не позволит. У неё свои интересы, увлечения, друзья. А мальчик привык, чтоб его обихаживали. Та – хваткая, грубая, однако быт его наладила. И поменял он в итоге родственную душу на бытовой комфорт. Первая жена тиранит, но кормит. Маша ему разок сказала всё, что думала, Алик обиделся. Вот мой взгляд на эту историю. Я таких семей не знаю. Поэтому ничего, кроме здравого смысла, мной не руководит.
– Да, правдоподобно, – кивнул ведущий, – но что за резон жене его пускать? Покувыркался с бабёнкой и – здрасьте. Извини, мол, ошибочка вышла… Так? Зачем он ей нужен? Татьяна.
– Элементарный пазл, описанный в литературе много раз, – заговорила худая блондинка с тонким, нервным лицом. – И в психологии тоже. Тут и спорить не о чем. Есть мужчины, которым необходима жена-мама. Таких полно. И если ей нужен муж-сын, то брак гармоничный. После ухода от Дины Алик оказался птенцом, вынутым из гнезда. Жены-мамы рядом нет. Надо самостоятельно принимать решения и так далее. Плюс Маша в рот ему смотрит. Ему от этого тяжело. Ему самому хочется залезть под чьё-то крыло. У меня полно таких знакомых. Если муж оказался в ситуации слабый-слабый, где ему приходится быть сильным, надолго его не хватит. Дине тоже неуютно. Было оно – своё, тёплое, мягкое, послушное. И нет его. А ей нужен не просто мужик, ей нужен такой, чтобы её слушался и шуточки от неё терпел. Она по-другому не умеет, не хочет. Короче, это пазлы. Если одному нравится подчиняться, а другому командовать, – флаг им в руки. Вот так примерно.
– А дальше?
– Дальше просто, – вмешался Андрей. – Он вернулся, живут как соседи. Спят отдельно. В отпуск ездят порознь. Постепенно оттаивают, стареют, добреют… Богатеют. Дина в Лондоне заведует филиалом. Дочь училась в Англии, Германии. Потом ещё в каком-нибудь… Сенегале.
– Чему?
– Всему понемногу. Знаете, их сейчас порядком развелось… Студентов прохладной жизни. Где-то вроде бы учатся. Где-то якобы работают, только с деньгами всегда напряг. У меня самого такая. В Англии изучала маркетинг. Бросила. В Германии – психологию, с какого-то рожна. Потом в Италии – дизайн. Сейчас болтается по Южной Америке. Чему учится – неясно, хочу, говорит, освежить испанский. Недавно звонила: папа, вышли денег…
– На аборт? – уточнил Александр.
– Типун вам на язык!
Все засмеялись.
«Мало ли этих случаев? – туманно думалось под заветную сигаретку. – Тысячи мужей уходят от жён. Сотни возвращаются. И детали совсем не те. Но Маша… Машенька. За одно имя можно влюбиться… Пушкин, Чехов, Набоков… Купить сигарет – и гори оно всё? Тогда уж и вискаря. Пить в гараже и вспоминать».
Вечер терял контуры. Редкие авто на парковке дожидались людей. Ехать домой не хотелось. Хотя последняя неделя выдалась мирной. В субботу отмечали тридцатилетие свадьбы. Сходили в недавно открывшийся музей авангардной живописи, бывший краеведческий. Затем гуляли по набережной. И снова он вспоминал Машу. Укрытые этим козырьком от рухнувшего ливня, они – восемь лет назад – долго и мокро целовались. До сих пор он мог почти физически ощутить её влажное лицо, запах волос, губы. Постоянно заходил на её страничку в Фейсбуке. Перечитывал стихи, где край зимы, и бабочки отчаянны и редки. И знал, о чём это.
Никому, включая лучших друзей, не рассказывал он, почему оставил Машу. Версия для жены, родни, знакомых – не смог без дочери. Дочери нужен отец. А на самом деле… На самом деле Маша оказалась… Даже теперь не хватало ему решимости выбрать между научным термином и похабным словом. В общем, за короткое время житья у неё Маша изменила ему трижды. Без особых смущений, объяснений или раскаяний. Так же просто, как некогда запрыгнула в его постель. В её компании к этому относились с миролюбием хиппи. Ну, трахнулись, делов-то? Два раза она возвращалась за полночь с каких-то гулянок. День рождения в редакции… Села батарейка, извини… Иди ко мне, я соскучилась… Только пахло от неё чужим. Не вином, это бы он стерпел. Парфюмом, сигаретами, нутром чужой машины.
Последний случай в гостях его добил. Громадная квартира, наполненная обкуренной богемой. Маша исчезла. Он долго ходил по лабиринту комнат. Заговаривал с кем-то. Нашёл её светлое пальто на вешалке. Тут открылась дверь ванной. И появилась Маша – растрёпанная, странная. Настолько, что он не сразу узнал её в полутьме коридора. За ней, качаясь, вышел блондин с узко прибитыми глазами…
– В чём дело? – спросила Маша дома.
Он швырял барахло в чемодан.
– Я видел.
– Господи, что?
– Тебя… расстёгнутую, как… шлюха. С каким-то дебилом.
– Это бывший муж. Случайно там оказался – под кайфом был, идиот. Рвался со мной поговорить. Я не хотела скандала…
– А в ванной вы тоже оказались случайно?!
– Слушай. Ты либо веришь мне, либо нет.
– Нет.
– Жаль.
А если Маша не изменяла? – саднила привычная мысль. – Если он сам искал повод, чтобы… Что? Известно, что. Отдал родственную душу за бытовой комфорт… Жены-мамы рядом нет… Надо самому принимать решения… Мальчик привык… Хочет залезть под чьё-то крыло…
Будто пощёчин надавали.
Ending must be perfect, не так ли? И вот – его финал. Скучный и пошлый, как учебник литературы. Но. Но… Все герои невредимы. Никакой онкологии, убийств, автокатастроф и прочей графоманской чепухи. Значит, можно переписать этот чёртов финал. Улучшить, изменить. Добавить смелой, яркой жизни. Так… Всё. Завтра же он… Нет. Сегодня. Сейчас он вернётся в кабинет и напишет Маше. Главное – узнать, есть ли у неё кто-нибудь. Главное – прямо, без увёрток сказать…
В кармане зазвучала мелодия. Он вынул мобильник, поговорил. И через минуту послушно ехал домой.
_____________________________________________________________________
В рассказе использованы фрагменты произведений Ю. Визбора, Б. Пастернака и С. Зельцер. Фраза, приписанная С. Кингу, в его текстах не обнаружена.