Глава 3. В поисках себя
На лужайке перед домом в бессчетном количестве расцвели тюльпаны. Два разноцветных банта, которые няня Фира любовно завязала у Беллы на макушке, мгновенно потерялись среди цветов. Достать из клумбы ошалевшую от красоты и запахов малышку не представлялось возможным. Почти сразу к ней присоединился вертлявый йоркширский терьер, купленный Розой несколько месяцев назад, челка которого была поднята вверх и завязана маленьким синим бантиком.
– Детка, пойдем в дом, бабушка ждет! – без всякой надежды упрашивала Соня, пытаясь извлечь дочь из середины клумбы.
– Нет! – твердо возразила девочка и поднялась во весь рост, возвысившись над цветами. – Не хочу.
– И дедушка обрадуется. Пойдем.
– Я потом, – пообещала Белла и опустилась на корточки.
– Малыш, ты испачкаешься, – вздохнула Соня, зная, что упрямство дочери ей не перебороть. – Кто будет стирать твое платье?
– Я постираю, – донеслось из-за цветочного укрытия.
– Ах, ты сама…
Соня всячески откладывала свое вступление под крышу родительского дома. Ей куда больше, чем Белле, хотелось остаться на лужайке и не встречаться с Ильей. Но наверху лестницы выросла долговязая фигура Левушки, и отступать было уже некуда.
– Сонька, ты приехала! – Он сбежал по ступенькам и обнял сестру, заключил ее щеки в ладони и нежно расцеловал. – Как же я соскучился! А где Белка?
– Я здесь! – выкрикнул самый большой цветок на клумбе и помахал дяде грязной ладошкой.
– Что ты там делаешь, проказница?
– Цветочки сажаю.
– И не придешь обнять меня?
– Потом. Я занята. Не мешай.
Охранник любезно вызвался присмотреть за Беллой и йорком, на пару раскапывающими хозяйскую клумбу.
– Тебе повезло, – сказала Соня, поднимаясь с братом под руку в дом. – Если бы она тебя обняла, пришлось бы менять костюм. Я смотрю, ты предпочитаешь белое, как невеста.
– Хочу казаться моложе и чище, чем есть на самом деле, – усмехнулся он, и ей показалось, что в его тоне зазвучали горькие нотки.
– Куда же еще моложе? – по привычке парировала она и устремила на Левушку испытующий взгляд. – У тебя проблемы?
– Так, небольшие неурядицы, – отмахнулся Левушка и снова обнял ее за плечи. – Хорошо, что ты здесь! Как Николай?
– Не очень… Стал раздражительный и капризный, как старая дева. Но физически крепнет прямо на глазах.
– Я слышал, ты отказалась от ночной сиделки? Не рано?
– Все в порядке. Иногда, конечно, он требует меня к себе…
– И ты дежуришь всю ночь?
– Пока он не заснет.
– Бедная моя…
– Все уже в сборе? – Она хотела поскорее уйти от неприятной темы. – Марина приехала?
– Ты же знаешь, она приезжает позже всех.
– Хочет эффектно войти в зал.
– Да уж, обычно это эффект разорвавшейся бомбы. Интересно, кого она привезет в этот раз. Ты слыхала, что с социалистом покончено?
– Дождались! Значит, Илья успокоился?
– Ну, если это называется успокоился… Во всяком случае, разговоры о финансировании коммунистического движения во Франции, кажется, уже позади. Кстати, мама с Лизой на кухне обсуждают меня, так что туда лучше не соваться, если не собираешься сплетничать и ругать меня на чем свет стоит.
– Ты не угодил им обеим? Как это тебе удалось настроить против себя двух любящих женщин?
– О, это долгая история. Как-нибудь я расскажу. А пока побегу принимать поздравительные звонки. А ты застанешь папу, как всегда, в кабинете.
– Не сомневаюсь. Где же ему еще быть!
Она постучала, но вместо ответа услышала телефонный разговор и, помедлив, все-таки решила войти. Илья сидел вполоборота к двери и интенсивно возражал невидимому собеседнику.
– Нет. Нет. Нет, я сказал! Даже не думай. Исключено. На это я не пойду. Нет. Меня это не интересует. Есть еще вопросы?
Но увидев в дверях Соню, перестал интересоваться продолжением беседы и опустил трубку на стол.
– Решила почтить нас своим присутствием?
– Извини, что помешала. Я зашла поздороваться.
– Проходи, коли зашла.
Он, не вставая, повел рукой в сторону кресла, и она направилась на привычное место.
– Как ты? – спросила Соня и разгладила юбку на коленях.
– Лучше всех.
– Мы давно не разговаривали.
– Это упрек? Снова виноват я?
– Никто не виноват, дорогой. Такая у нас с тобой жизнь, и мне жаль…
Илья пропустил мимо ушей ее сожаление, посчитав его неискренним, и, нахмурившись, без слов воззрился на сестру.
– И чем тебе не угодила жизнь?
– Да нет, все хорошо, – сказала она чуть истерично и поерзала в кресле. – Коля поправляется.
– Прекрасно.
– Левушка сказал, что у Марины закончился французский период. Тебе стало полегче?
– Один закончился, другой начнется, – уклончиво ответил строгий отец.
– С ней опять проблемы?
– Может, поговорим о погоде?
– О погоде? – Она растерялась, удивленно подняла бровь и встретила его раздраженный взгляд. – Ты не хочешь разговаривать, да? Извини, что я помешала. Увидимся за столом.
– Тебе больше нечего сказать мне, кроме этой чепухи?
– А чего ты ждешь?
– Ну, хотя бы формальных слов, что ты соскучилась. Или тебе плевать?
– Конечно, соскучилась, – повторила за ним она и мысленно отступила, покидая зону противостояния. – Я пойду.
– Я постоянно думал о тебе, каждый день.
Он не позволил ей уйти, вынудил вернуться в кресло, стиснуть руки на коленях и опустить виноватые глаза.
– Мне жаль.
– Жаль, что я думал? Это изощренный способ издеваться?
– Что все у нас выходит не как у всех.
– Мне нет дела до всех, – сурово отрезал он.
– Да, мы так редко видимся, – невпопад вздохнула Соня и подумала о другом, с кем она зачастила встречаться в последнее время.
– Не только по моей вине, правда?
– Конечно, милый, – поспешила уверить его женщина, и он тут же уловил в ее тоне фальшь и напрягся. – Со мной у тебя так много проблем…
– Что-то я тебя не понимаю. Что ты скрываешь?
– Боже упаси, Илюша, я просто ужасно устала. От этого у меня, наверное, портится характер. Я стала раздражительная и злая и иногда сама себя не понимаю.
Она нервничала, переплетала пальцы на коленях, трогала бриллиант в обручальном кольце.
– Это потому что ты занимаешься тем, что тебе в жизни не надо. – К частью, он отнес ее нервное напряжение на счет обычной для них конфликтной темы. – И не смей со мной снова спорить! Ты не привыкла к такой жизни.
– Так и есть. Ты прав, как всегда. – Она покладисто кивнула и обвела тоскующим взглядом комнату. – Но у меня на руках ребенок, больной муж и четыреста пятьдесят сотрудников. И все от меня чего-то хотят.
– И в первую очередь я.
– А у меня часто не хватает на все сил.
– Я не достоин стать четыреста пятьдесят третьим?
– Ты никогда не будешь даже вторым, потому что ты первый и единственный.
– Интересно ты рассуждаешь! Мое место в своей жизни определила, расставила приоритеты. И так все гладко у тебя выходит…
– Ах, совсем не гладко, Илюша. Ужасно коряво.
– Мне твои театральные постановки, Софья, давно поперек горла. Я сам решаю, под каким номером буду жить.
– Конечно, я ничего не навязываю. – Она сразу пошла на попятный, будто он был безмозглый мальчишка, который ничего не видит и которого можно убедить в чем угодно. – Выбор всегда за тобой.
Он, чувствуя, как давление пара внутри стремительно нарастает, взял себя в руки, все еще надеясь поймать ее убегающий взгляд. Орать не хотелось, не хотелось привлекать внимание близких и прислуги, которые то и дело проходили мимо кабинета. Поэтому он еще понизил голос, заставив сестру похолодеть перед приближением неизбежного шторма.
– Тебя постоянно бросает то в одну сторону, то в другую. То ты любишь меня без всякой меры, то смотришь волком и отталкиваешь. И что мне прикажешь делать?
– Я не знаю, братец…
– Ах, даже так! Новое амплуа в репертуаре! Видимо, сейчас ты извинишься, как хорошая девочка, и попросишься выйти из класса?
– Мне не за что извиняться.
Надменность и раздражение, промелькнувшие в ее словах, сразу расставили все по своим места. Это заявление было равносильно отказу и больше походило на вызов, чем на смирение кроткой овечки, роль которой она играла все это время, пока он, удерживая ее взглядом в кресле, вел допрос. Они поднялись одновременно, не спуская друг с друга настороженных глаз, но возле двери он оказался быстрее, чем она.
– Ты решила, что пора расстаться со мной?
– Может, и стоит, – уклончиво заявила она и чуть отступила, сохраняя дистанцию. – Но я все еще люблю тебя.
– Ну что же! – Он не поверил ни секунды в это холодное и равнодушное «люблю», но она была в его власти, и только от него зависело, как будут развиваться события. – Тогда поцелуй меня, если любишь.
– Конечно, – будничным голосом согласилась Соня и вернулась в зону досягаемости, приподнялась на цыпочки и, не обняв, не прижавшись, изобразила покорность.
И поцеловала прохладными равнодушными губами, как целуют давнего любовника, страсть к которому уже остыла. Поцелуй-прощание, воспоминание без сожалений, нежность без надежды.
– Но если ты еще любишь меня, – тихо повторил он, ощущая холод предательства на ее губах, которого еще не осознал, но которое вторгалось между ними, и удержал за талию, когда она подалась назад, – если я люблю тебя…
– Похоже, Марина приехала, – солгала Соня и привычным жестом пригладила его висок. – Пойдем в гостиную, милый.
Он разжал руки и потерял волю перед ее ничего не обещающей нежностью, заменившую привычную и каждый раз новую страсть их объятий, и она осталась стоять возле двери, прислушиваясь к звукам в доме.
– Ничего не закончилось, – ненавидящим голосом сообщил Илья и вернулся к столу, спрятав руки в карманы брюк. – И ничего не закончится, слышишь, Соня. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Возможно, тебе еще нужно время, чтобы осознать, что от меня тебе не уйти. Только…
Она склонила голову набок и вперилась в него блестящими глазами, как будто пыталась спровоцировать замершие в горле слова. Он медлил, прежде чем произнести то, что занимало его мысли все чаще. Его империя становилась сильнее день ото дня. Он распространил свою власть там, куда раньше и не думал идти. Его счета в зарубежных банках неуклонно росли, как упорная городская трава сквозь трещины в асфальте, и только одно не давало ему покоя. Сжигало его изнутри, заставляло просыпаться посреди ночи и лежать без сна. Только одно могло нарушить его планы и смести с лица земли взметнувшиеся ввысь небоскребы его амбиций.
Время. Он чувствовал его воздействие, когда смотрел на груду таблеток в разноцветных упаковках в изголовье кровати, когда вспоминал беспомощного Николая, распростертого на ковре, когда качал на руках своего первого внука – Левушкиного сына. Когда воротничок рубашки под галстуком туго стягивал шею и прямо на важных переговорах ему внезапно переставало хватать воздуха. Когда думал о Соне, и порыв страсти больше не хотелось гасить в объятиях продажных девиц. А она была слишком молода для того, чтобы понять его страхи и торопливое, жадное, стихийное желание жить.
– Только у меня этого времени все меньше, – сдержанно закончил он и повелительным жестом выпроводил ее из кабинета.
Она вышла, как сомнамбула, и остановилась посреди коридора. Он никогда не был так уязвим, как сейчас. И никогда не был на такой чудовищной, головокружительной высоте. Об этом кричала пресса, на это злились конкуренты и делали ставку партнеры. И только ее до смерти пугала эта высота, потому что на самом деле он был беспомощен перед своими кошмарами, как запертый в заброшенном доме ребенок. Он нуждался в ней, несмотря на всех частных детективов, содержанок, телохранителей и тайные сделки, которые лишь внешне укрепляли этого колосса. Кому, как ни ей, следовало поддержать его и проявить о нем заботу? А она малодушно хотела не ждать журавля, который уносил ее фантазии в неведомые дали, а получить в руки незатейливую, реальную, теплую синицу. Она устала ждать и хотела сиюминутного счастья без борьбы, которое виделось ей в новом свидании с зеленоглазым поклонником на цветущем бульваре. И ничего не почувствовала, когда целовала Илью. Или почти ничего.
Соня вздохнула, ощущая вину перед братом, и направилась в синюю гостиную, откуда слышались голоса Марины и Розы. В тот же миг в кабинете раздались торопливые шаги, и Илья окликнул ее по имени, но она уже открыла двери в зал и на его возглас не обернулась.
Обед в понедельник состоялся в назначенный час, хотя косой дождь без пощады хлестал по упругим куполам зонтов, и Соня насквозь вымокла, пока добежала из машины до знакомой скамейки. Арсений снова обменял букетик цветов на ее руку, которой то и дело норовил завладеть во время обеда. На этот раз разговор шел о старых отечественных фильмах, почему-то давно забытых телевидением даже на канале «Культура».
Во вторник снова шел дождь, а они разговаривали о животных. В среду – о детях и о разгулявшейся погоде. В четверг светило солнце, и они вспоминали школу, вернее школы, которые обоим пришлось несколько раз поменять в связи с семейными обстоятельствами. В пятницу погода снова испортилась, а вместе с ней барометр настроения тоже поменял показания. Первые полчаса разговор никак не клеился, потому что Арсений думал о том, что надо настоять на встрече в выходные и опасался, что она откажется, а Соня с замиранием сердца ждала этого предложения и отчаянно боялась ответить согласием.
– Завтра снова обещали дождь, – начал он и сплел свои пальцы с ее. – Когда же это кончится? Правда, мы могли бы сходить куда-нибудь на выставку.
– Завтра снова дождь? – удивилась она и опустила глаза на скатерть. – Жалко. Так хочется солнышка.
– У вас планы на выходные?
– Да, планы…
– Значит, мы не увидимся? – Он настойчиво и мягко гнул свою линию. – А может быть, все-таки?..
– Нет. Не получится.
Она почувствовала облегчение, произнеся слова отказа. Он сжал ее пальцы и с укором покачал головой. За окном порыв ветра резко бросил тяжелую пригоршню воды в стекло, и Соня невольно подалась в сторону от задрожавшего окна.
– Испугалась? – вдруг перейдя на «ты», спросил он.
– Нет, конечно, это же просто дождь! – заметив его новое обращение, вспыхнула она. – Много воды с неба, вот и все. Надеюсь, это не великий потоп.
– Ты боишься меня, – заключил он и опять потянул ее руку к себе. – Я не представляю угрозы для тебя.
– Я не боюсь! – Она намеренно громко произнесла эти слова и выпрямилась на стуле. – Просто не могу в выходные.
– Ты не могла в прошлые выходные, – с кошачьей вкрадчивостью напомнил он.
– Я ездила к брату на день рождения.
– У него был день рождения? Поздравляю!
Он слегка ослабил хватку, но она не стала убирать руку.
– Не к этому брату, к другому, – пояснила Соня, чувствуя, что он напрягся. – То есть, он мне не совсем брат. Но это сложно. У меня много родственников.
– А у меня нет ни братьев, ни сестер, и родителей нет. Так что мне проще, и со мной проще.
– Прискорбно, что ты один.
– Прискорбно только то, что ты не хочешь со мной встречаться.
– Я хочу, Арсений, и встречаюсь. Но, поймите меня правильно…
– Ты даже не хочешь сказать мне «ты».
– Мне кажется, что это преждевременно.
– Ты смотрела мне в глаза две недели. Разве я опасен?
– Нет. Конечно, нет. При чем тут опасность? – Она потерялась, оправдываясь и подыскивая слова, чтобы не выдать своих чувств. – Просто я не свободна, и у меня есть дочь, которой надо уделять внимание.
– Муж, который тяжело болен, – продолжил за нее Арсений и отпустил ее пальцы, словно разочаровался в этом прикосновении. – Стая родственников. Брат, без которого сложно обходиться по выходным.
– Я ничего не говорила о брате, – тут же насторожилась она. – При чем здесь он?
– Когда я увидел вас вместе в Питере, то поначалу даже подумал…
– Ты ошибся, – вспыхнув от испуга быть разоблаченной, возразила Соня. – Илья мой старший брат.
– Было заметно, что ты исключительно дорожишь семейными отношениями.
– Можем сходить в субботу в Пушкинский музей. Я сто лет там не была, – не отвечая на его реплику, поспешила перевести разговор она.
– А как же твои обязательства перед родными? – уточнил довольный Арсений.
– Ничего, – беспечно отмахнулась Соня, приняв решение, и небрежным жестом заправила прядь за ухо. – Я выкрою часок-другой на культурную жизнь после обеда. – Она задумалась, что-то подсчитывая в уме. – Например, в четыре. Возле входа?
– Ты, правда, придешь?
Он потянулся к ее руке, все еще лежащей на скатерти.
– Разве я тебя хоть раз обманула?
– Нет, но вдруг это случится в первый раз завтра?
– Не случится. – Она замерла, чувствуя, как его теплые пальцы ласкают запястье над ремешком часов. – Я хочу прийти. А сейчас я уже опаздываю. Так до завтра?
И не дожидаясь, пока он расплатится, выбежала под проливной дождь.
Соня и Наталья Михайловна встречались примерно раз в две недели, если Белла и Никита были здоровы и помощь педиатра детям не требовалась. Малыши болели не часто, поэтому две встречи в месяц подруги планировали заранее, вписывая их в свои деловые и личные графики. Но на этот раз встреча была назначена раньше положенного срока, и ее инициатором стала Соня.
Они сидели в маленьком ресторане с хорошим названием «Мама Зоя», где было невероятно накурено и с кухни тянуло жареным мясом и пряностями. Может, это было и не самое изысканное место в городе, но Наташа предпочитала уютные подвальчики, где не слишком бросались в глаза ее натуральные светлые волосы, длинные ноги, голливудская улыбка и шикарный бюст, даже если она прятала его под бесформенными свитерами. Каждый день ей приходилось отражать любовные притязания молодых и пожилых самцов, завороженных ее гордой статью и правильной красотой.
Соня не придавала большого значения своей внешности и на заигрывания случайных мужчин отвечала рассеянным или недоуменным взглядом. И разочарованные ухажеры отступали, чувствуя себя отвергнутыми без слов. Но даже на фоне яркой Сониной внешности, ее блестящих черных волос, задумчивых темно-серых глаз, аккуратного яркого рта, Наташина красота была подобна вспышке сверхновой звезды.
Наталья Михайловна, будучи на десять лет старше своей подруги, была так ослепительна и совершенна, что большей частью тяготилась и своим отражением в любых зеркальных поверхностях и пристальным вниманием мужчин.
Соня не придавала значения тому, где проводить время – в культовой «Ванили» или в средней руки кафешке за стеклом большой витрины с искусственными пальмами, и потому она соглашалась на самые экзотические предложения Наташи. А Наталья Михайловна предпочитала полумрак, обильный стол и вместительную пепельницу. И тянула ее за собой в полутемные подвалы, вроде этого.
– Хуже некуда, когда начальник кобель, – заявила Наташа, продолжая начатый еще в машине разговор. – Я их столько перевидала на своем веку, что могу вслепую сортировать и по полочкам раскладывать. Если твой из таких, то я тебе не завидую.
– Нет, мой – из романтически настроенных. Жалко только, что он не хочет понять, что я уже несколько пообтерлась со времен своего книжного детства. Он как-то начал мне читать Блока. На полном серьезе. Представляешь? Я, к своему стыду, подумала, что меня стошнит.
– Почему? – лукаво заулыбалась Наташа. – Было бы хуже, если бы начал петь. «Тихо в лесу…»
– Надеюсь, до этого не дойдет. Служебный роман не получился. И из Блока мы с ним оба сто лет как выросли.
– А что он читал, если не секрет? Стихи о Прекрасной Даме или что-нибудь приземленнее?
– «Незнакомку», конечно. Вообще-то я к Блоку лояльно отношусь…
– Да, местами он хорош. Но когда взрослый человек на полном серьезе… Это напрягает, – согласилась Наташа. – А может, тебе работу сменить?
– Брат звал меня в свой бизнес, но я не хочу. Достаточно, что там теперь Левушка впрягся. И у Марины выбора не будет, все равно придет к нему.
– А ты не поддерживаешь идею семейственности?
– Еще как поддерживаю. Это здорово, что все могут трудиться на общее благо. Но знаешь, если вдруг я не потяну… У нас в доме было не принято не оправдывать доверия. Если Илья сказал, что ты сможешь, – надо умереть, но смочь.
– Тебе можно только позавидовать, – вздохнула Наташа и закурила следующую сигарету. – У меня даже таких возможностей в жизни не было.
– А что твоя семья?
Только тут Соня вспомнила, что никогда не говорила с Наташей о жизни до их встречи. Они, конечно, вспоминали давнее знакомство с Николаем, и Соня знала историю Наташиных отношений с ее нынешнем мужем. Но ни о каких братьях, сестрах и родителях, речь никогда не заходила.
– Моя семья? – с горечью усмехнулась подруга и выпустила длинную светлую струйку дыма. – У меня никогда ее не было, Соня. Я детдомовская.
– Нет?! – с горячностью воскликнула та и смутилась, поймав удивленный взгляд из-за соседнего стола. – Ты?
– Да, представь себе. Никто не знает, даже Коля. Только Виктор, но это отдельная песня.
– Я никому не скажу, – заверила изумленная Соня. – Но я поверить не могу…
– Придется! – зло отчеканила Наташа и раздавила в пепельнице окурок. – Меня мамаша сдала в Дом ребенка, когда мне было что-то около года. Принесла и сказала, что больной ребенок ей не нужен, и она отказывается от своих родительских прав. Сука!
– Даже не представляю, – искренне расстроилась Соня и потерла переносицу. – Как это невозможно?
– Для таких, как она, все возможно.
И следующей фразой она высказала все, что думает о своей биологической матери и ей подобных. Соня, встречающая народ в супермаркетах, бутиках и в офисе, была поражена витиеватостью фразы, которую легко и непринужденно раскрутила Наташа, как будто всю жизнь провела среди грузчиков где-нибудь в южном порту. Соня, как завороженная, выслушала эту тираду и несколько секунд сидела в шоке, пытаясь осознать произнесенное. Потом стряхнула оцепенение и покачала головой.
– Подожди, ты сказала, что речь идет о больном ребенке. Но ты-то здоровая.
– Да, слава богу, не жалуюсь. А тогда мне ставили церебральный паралич. – Сонин подбородок от изумления съехал с подпирающей его ладони, и она помотала головой, не сводя с подруги расширенных глаз. – Но диагноз не подтвердился, а мамаша поторопилась от меня избавиться. И даже ни разу не поинтересовалась, что стало с несчастной малюткой.
– Наташенька…
– Пару раз меня пытались усыновлять. Один раз мне было пять, другой – восемь. В пять лет я писалась в постель и с криком просыпалась от ночных кошмаров. Новые родители выдержали полгода и вернули меня по месту прежней прописки. В восемь нашлись другие благодетели. Но я курила и ругалась, убегала из дома, дралась в школе и прогуливала уроки. И следующая пара добрых родителей не выдержала. Трех месяцев им хватило за глаза. В результате за мной закрепилась дурная репутация трудного ребенка, и школу я окончила в интернате. Ну, а потом ты знаешь. Институт, ординатура, карьера, любовники. И, наконец, Виктор. Я всем врала, что мой папа был военным летчиком-испытателем. Знаешь, как это раньше было важно, чтобы отец был обязательно герой. Поэтому все знали, что мой папа разбился во время испытаний сверхсекретного истребителя и ему посмертно присвоили звание полковника и дали медаль. А мама умерла, потому что не смогла без него. И дом наш в поселке сгорел, потому что бабка не уследила за печкой. А потом и бабка умерла. Так что ни фотографий, ни семейных реликвий не осталось. Вот так все просто объяснялось. И весь этот красивый мексиканский сериал я выложила Виктору при знакомстве. Мол, мне тоже есть, чем гордиться. Вот только жаль, что от отца с матерью ни фотографии, ни колечка. А сразу же после того, как я дала согласие на наш брак, Витя спросил меня, зачем я насочиняла кучу вранья. Оказалось, что он хотел сделать мне приятное. Позвонил в Высшее военно-лётное училище в Борисоглебске, где по моим рассказам, учился отец, и просил их прислать хоть какие-то документы, касающиеся отца. Фотографию выпуска, выписки из личного дела. Для дочери героя. И узнал, что нет никакого героя. И, соответственно, дочери нет. А есть детдомовская девчонка, которая придумала себе жизнь, чтобы не быть сиротой до конца своих дней. Тогда мы чуть не разругались в пух и прах. Вернее, он молчал, а я орала на него, чтобы не смел вынюхивать, чтобы не лез в мою жизнь со своим медвежьим сочувствием. Ушла, хлопнув дверью и отменила свадьбу. А он пришел за неделю до назначенного дня, принес мне кольцо и сказал, что женится на мне, даже если я окажусь инопланетянкой или киборгом. Но я все равно никому не рассказывала, что выросла в детдоме. За двадцать лет легенда с героическим отцом уже и мне кажется вполне правдоподобной.
– Какой у тебя муж! – с нескрываемым восхищением сказала Соня и промокнула салфеткой навернувшиеся на глаза слезы. – Настоящий.
– Настоящий полковник, – гордо подтвердила Наташа. – Их в разведке и не таким фокусам учат.
– При чем здесь разведка? Кто-то может быть благородным и сильным, а кому-то не дано. Ему дано. Я рада, что тебе достался именно такой мужчина.
– Еще бы, он мне и за отца, и за мать, и за мужа. Един в трех лицах.
– Вот и Илья… – вспомнила Соня и неожиданно покраснела. – Тоже мне за отца и за брата.
– Ну, хоть не за мужа, – усмехнулась Наташа и опять закурила.
– Ну… нет, – занервничала Соня и с неодобрением посмотрела на ее сигарету. – Я, конечно, не считаю и замечаний тебе делать не хочу… Но пепельница уже полная.
– Да, они редко выносят, – согласилась, как ни в чем не бывало, Наташа и подозвала официанта. – Принесите новую. Так о чем ты хотела поговорить?
– Кажется, у меня появился поклонник, – сказала Соня и принялась складывать из бумажной салфетки самолетик, не глядя на подругу. – И я понятия не имею, что мне с этим делать.
– А какие рассматриваются варианты? – уточнила практичная Наташа. – Или тебя беспокоит супружеская верность?
– У меня никогда не было настоящих поклонников, – вздохнула она, словно признавалась невесть в каком грехе. – Если не брать в расчет поцелуй с мальчиком на выпускном вечере.
– Ты бы еще детский сад вспомнила.
– Я не ходила в детский сад. А что, там тоже бывает… любовь?
– И в доме престарелых бывает, – со знанием предмета ответила Наташа. – Но туда ты тоже, думаю, не попадешь.
– Надеюсь. – До дома престарелых она надеялась не дожить, а Арсений маячил в ближайшем будущем и никак не выходил из головы. – Посоветуй, как мне быть.
– То есть, он тебе нравится, но ты не знаешь, как себя с ним вести?
– В общем, да. Нравится. Он такой, знаешь… блестящий. – Слова никак не подбирались, а вместо трехмерного изображения получалась плоская серая картинка, отпечатанная на древнем принтере и состоящая из нулей и единиц. – И при этом с ним интересно. Читает, следит за новинками кино, бывает в театрах, слушает классику.
– По описанию он принц, а ты все еще веришь в сказки. В наше время принцам нелегко. Если помнишь, Доди разбился вместе с Дианой.
Наташа видела разных мужчин. Жизнь не обделила ее обожателями всех мастей, о чем она порой даже жалела, но принцев среди них было раз-два и обчелся. Самым настоящим оказался ее собственный муж. Остальные были расписаны, как матрешки, слишком яркими красками, но под ливнем различных неприятностей умудрялись полинять и мгновенно теряли весь свой мнимый шик.
– Ты думаешь, он рисуется? – испугалась Соня. – А зачем?
– Ну, например, потому что хочет тебе понравиться. – Наташе никогда не приходилось выступать в роли наставника в столь щекотливом вопросе. – Или преследует выгоду. Или самовлюбленный индюк. Мотивов множество, результат один – подделка.
– А если окажется, что он настоящий. Что делать тогда?
– Ты меня спрашиваешь?
– Если ты не знаешь, то никто не знает.
– Когда мне такой попался, я вышла замуж.
– Но я не могу замуж, – заскулила Соня, понимая, что при ее полном отсутствии практического опыта общения с поклонником такой ответ ничего не проясняет.
– Почему нет? Разведись и повтори попытку. Может, во второй раз получится лучше.
– Нет, Наташа, мы не обсуждаем замужество.
– Дело твое. Я считаю, что несчастная та женщина, которая трижды не сходила замуж. Но у тебя еще все впереди.
– Но ты же первый раз замужем.
– Официально – да. Но с одним козлом я прожила три года в гражданском браке, с другим – почти два. Думала, что третьим станет Николай, но он так и не сделал мне предложения. К счастью.
– Может, ты бы ему жизнь спасла, – понурилась Соня и снова взялась за салфетку. – И он был бы счастлив с тобой.
– Это ты у нас сторонница благотворительных миссий. А я не могу вечно плакать над больным котенком, я предпочитаю жить для себя.
– Я бы тоже хотела для себя, – вздохнула Соня и, взглянув на подругу, тут же уточнила: – Но замуж я все равно не могу. Не из-за Коли. Мне брат не позволит.
– А послать этого брата?
От Наташиной прямоты у Сони между лопаток забегали мурашки и нехорошо застучало в висках. Ведь ей еще даже не известно, что за человек Арсений, а она уже обсуждает с опытной подругой, как строить с ним отношения. И готова, как мартовская кошка, бежать за эффектным котом, забыв, что дома ее ждет лев. Ну, пусть не ждет, не сидит, как привязанный, пусть он занят, но он пообещал, он взял на себя ответственность за них обоих. Да только стоило ему отвернуться, как весна бессовестно и внезапно вторглась в Сонину жизнь. Но это было место Ильи, и любому другому оно было не по размеру. Соня знала это, однако с упрямством влюбленной гимназистки пыталась приладить Арсения к своей жизни и своим мечтам о легких отношениях с красивым незнакомцем с непослушной каштановой челкой над высоким лбом. Пока приладить не получалось. После последней встречи совесть то и дело жестокими уколами напоминала ей, что Илья ждет ее звонка. Он не заслужил быть обманутым и не предполагал ее предательства. Мучимая сомнениями, Соня в тоске просыпалась по утрам с мыслью о разговоре с ним, весь день оттягивала момент, когда надо поднять трубку, а вечером вздыхала, что снова не посмела нарушить собственное душевное равновесие. И каждый день она все оттягивала этот звонок, как будто время могло что-то изменить. Почему этой весной у нее никак не получалось быть прежней Соней? И почему она никак не могла принять новую себя и научиться жить в новом мире?
– Я не могу его послать, – твердо ответила она. – И мне нравится быть предметом ухаживания, понимаешь? За мной никто так не ухаживал. Он дарит мне цветы и держит меня за руку.
– Да ты по уши влюблена, девочка моя!
Наташа одарила подругу понимающей улыбкой, которая тут же погасла, как будто невидимая рука прикрутила фитилек, но все равно за соседним столиком заметили, заволновались, стали шептаться и поднимать бокалы, оглядываясь на двух женщин. Она пробормотала что-то не очень внятное, но Соня была уверена, что ее собеседница снова выругалась. Наталья Михайловна вообще не стеснялась в выражениях, хотя Сонино присутствие ее несколько сдерживало.
– Может и влюблена, – неохотно согласилась Соня. – Но пока я в этом разберусь, полжизни пройдет.
– А ты торопишься?
– Мне скоро тридцать, а я еще даже жить не начала.
Это было слабое оправдание, но в тот момент оно казалось ей значительным и существенным. У нее не было еще ни одного серьезного романа, и больше всего на свете ей хотелось узнать, как это – быть откровенно, настойчиво, восторженно любимой.
– Так не теряй времени даром. – Наташа чутко уловила ее настроение и не посчитала нужным прочесть ей лекцию о женской скромности, которая когда-то кого-то украшала. – Пользуйся им, как тебе заблагорассудится. Что-то подсказывает мне, что твой воздыхатель не будет против, если ты затащишь его в постель и позволишь тратить на тебя деньги. Чем больше он вложит в тебя, тем приятнее будет ему. А тебе это даст преимущество во времени и возможность присмотреться к нему и разобраться в себе.
– Как же в постель? Это уж слишком, – покраснев, усомнилась в рекомендации Соня. – Я его почти не знаю.
– А где его узнать, как ни там? Без одежды, на подушке, с сигаретой после хорошего секса они расскажут о себе больше, чем в любом ресторане.
– Но такие отношения уже обязывают…
– Кого и к чему? Тебе тридцать, Соня. Ну, почти тридцать, – поправилась Наташа, но Соня даже не заметила. – У тебя классический женский кризис. Ты ищешь себя. И кто знает, где найдешь. Иной раз женщины находят себя в очень необычных местах. Почему-то мне кажется, что твое призвание – быть рядом с сильным мужчиной. Как и мне, тебе требуется папа на всю оставшуюся жизнь. Так позволь кому-то беспокоиться о тебе, заботиться, холить тебя и лелеять. Если это не он – ты ничего не потеряешь. А если он? Пожалеешь, да будет поздно.
– Но так сразу…
– Пусть будет все, как будет. Не торопись и не затягивай. Ты сама поймешь, когда придет время. Может, завтра, а может – через месяц. И запомни: у нас нет никаких обязательств перед ними. Ни за какие деньги или блага. Если ты его не хочешь – не вздумай расплачиваться собой за приятный вечер или дорогой подарок. Он делает это для себя, и ты делай для себя.
– Но он же все равно будет ждать.
– Вот и пусть ждет. Ты не разменная монета. Для гордости нет места только в настоящей любви, проверенной временем и совместно пережитыми трудностями. Во всех остальных случаях она – наше богатство.
– Какая ты умная, Наташа!.
– А сколько раз я на грабли наступала? Нет, дорогая, это на мне просто шрамы не видны. А мой опыт зарабатывался трудно, уж поверь!
– Так значит, ты советуешь руководствоваться внутренним инстинктом.
– Разными инстинктами: когда самосохранением, а когда – продолжением рода. Надеюсь, на этот раз тебе повезет больше.
Наташа одобрительным жестом похлопала ее по руке и заверила, что все будет хорошо. Но, несмотря на откровенный разговор, Соня не знала, на что ей надеяться. Полноценное свидание, назначенное на следующий день, казалось далеким и нереальным. Совесть напоминала об Илье, который даже не подозревал о появлении соперника. А Наташа, прищурившись, курила и смотрела на нее сквозь клубы дыма испытующим взглядом опытного сержанта, умеющего разглядеть в новобранце задатки будущего генерала.