Дизайнер обложки Екатерина Глейзер
© Виктория Ближевская, 2017
© Екатерина Глейзер, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4483-7585-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Ночами, когда дом тонул в темноте, лишь одно окно, нарисованное на темной стене мягким светом настольной лампы, мерцало среди деревьев, словно маяк для заблудившихся путников, когда хозяин кабинета в задумчивости расхаживал от стены к стене. Ночь была лучшим временем для работы, и он не упускал случая побыть наедине с бумагами и мыслями перед отходом ко сну. Позволить себе полноценный отдых он сможет не раньше, чем контракт, на подготовку которого ушло много месяцев, будет подписан, и объединенная корпорация сможет получить долгожданные двадцать восемь процентов рынка, а ее акционеры удвоят личные капиталы. Илья Ефимович Билецкий третий месяц готовился к этому событию, назначенному на последний день июня, перечитывал документы, десятки раз проштудированные юристами, но сегодня дальше десятой страницы уйти не мог.
Сквозь сигаретный дым он всматривался в ближайший перелесок, где сходили с ума ошалевшие от любви соловьи. Если контракт будет подписан… Нет, не так. Когда контракт будет подписан, он поднимется на следующую ступень, хотя еще недавно казалось, что выше уже некуда. Ему предстояло стать триумфатором, но вместо последнего рывка к победе он бездумно растрачивал драгоценные часы в мыслях о женщине.
Время неторопливо перевалило за полночь и поползло к рассвету. Мраморная пепельница ощетинилась окурками. А он метался по комнате, как волк в вольере, взглядывал на черный циферблат и ругал себя, что не послал за Соней машину. Только когда часовая стрелка приблизилась к четырем, на лестнице раздался торопливый перестук каблучков. Хозяин кабинета загасил сигарету и, облегченно выдохнув, потер наморщенный лоб ладонью.
– Я уже отправил по твоему следу служебных собак, Софья!
Девушка, без стука распахнувшая дверь, в ответ беспечно рассмеялась и пошла через комнату танцующей походкой.
– Я так счастлива, Илюша, так счастлива!
Потерявшаяся Софья по дороге грациозно, как намочившая лапки кошка, сбросила туфли и сразу из светской красавицы превратилась в беззащитную девочку. Продолжая смеяться, она бросилась на шею мужчине и принялась щебетать о поездке на автобусе по ночному городу, о мальчике, который потрясающе танцевал, но один раз все-таки наступил ей на ногу, о роскошном платье бывшей соседки по парте.
– Вижу, вечер удался. – Илья погладил ее по голове и отстранился. – Ты едва на ногах держишься. Роза будет ворчать, если ты проспишь до ужина.
– Ты придешь пожелать мне спокойной ночи?
– Если поторопишься, а то солнце вот-вот взойдет.
Только теперь он ощутил, что и сам падает от усталости. Девушка притворно испугалась, сверкая смеющимися глазами, и босиком выбежала в коридор. Одной рукой она вынимала из волос шпильки, а другой придерживала подол длинного платья. В этом платье она напомнила ему мать на послевоенных фотографиях. Молодая женщина под зонтиком на залитой солнцем улице. И рядом неулыбчивый мужчина в летнем костюме. Мужчина, на которого он становился с каждым годом все больше похож. Тот же угрюмый взгляд из-под тяжелых бровей, то же неумение подстраиваться под других людей, сглаживать углы и быть как все. Вспоминать было не время, но мысли захватили его и вернули на семнадцать лет назад, когда попискивающий сверток, перехваченный розовой лентой беспомощно шевелился на кровати, и догадавшаяся о страшном Роза зажимала ладонями плачущий рот и раскачивалась, глядя на осиротевшее дитя. «Это Соня, наша дочь, – задохнувшись от боли, сказал Илья и стер с лица предательские слезы. – Они ничего не смогли сделать… Мама… ее больше нет…»
Илья Ефимович потряс головой, отгоняя тягостные воспоминания, и, выждав положенные десять минут, поднял с ковра разбросанные туфли и отправился выполнять обещание.
Дверь в спальню девушки была приоткрыта, и в узкую щель сочился зеленоватый свет ночника. Мужчина помедлил на пороге, побарабанил костяшками пальцев по косяку и после ее нетерпеливого: «Ну что за церемонии, Илья!» переступил порог.
Ничто не напоминало о прошедшем празднике. Вечернее платье исчезло в шкафу. На письменном столе скучала раскрытая тетрадка, а потрепанная сумка для учебников была прислонена к ножке стула. Илья оглядел комнату хозяйским взглядом и только потом посмотрел на широкую кровать, где счастливая Соня в ночной сорочке ждала отцовского поцелуя. Темно-красный шелк легкими волнами стекал ей на колени.
– Где ты ходишь! Я почти уснула. – Он с неохотой присел на край кровати, и девушка потянулась к нему обнаженными руками. – Плохо, что ты не отдохнул! Нельзя так мало спать! – Кончиками пальцев она погладила его висок, но тут же забыла о грусти и потерлась щекой о его плечо: – Как здорово, что ты меня дождался! Знаю, я ужасная эгоистка, мне так хотелось разделить праздник с родным человеком. Ведь сегодня было все особенное. И я уже другая. И даже спать не хочется.
Так уставшие дети пытаются ухватить за хвост ускользающий день, и мужчина усмехнулся этому невинному обману.
– От бессонницы помогает многостраничный контракт.
– В топку контракт! Лучше ты побудь со мной подольше.
Заканчивая фразу тихим мурлыканьем, она сползла на подушку и потянула его за собой.
– Что ты творишь, Соня. Отпусти!
Попытка избежать опасной близости вышла неубедительной, и он поморщился от собственного лицемерия. Но, казалось, она не заметила его замешательства, и продолжала ластиться, как кошка.
– Если бы ты знал, как я тебя люблю!
– Я знаю.
Он смущенно покашлял, еще не догадываясь, куда заведет их разговор.
– Нет, не знаешь, – посерьезнев, возразила Соня и заглянула ему в глаза. – Ничего ты не знаешь, Илюша.
Взрослея, она чаще звала его просто по имени. И сейчас в ее спальне, на подушке, пахнущей ее духами, это имя, произнесенное десятки тысяч раз, прозвучало так призывно и пылко, что у него перехватило дыхание.
– Обними меня крепко-крепко, – попросили неосторожные девичьи губы возле его щеки. – Мне так спокойно, когда ты рядом, и никого в целом свете не надо!
Он молча потряс головой, внезапно потеряв способность говорить, и сделал неловкую попытку освободиться, но не смог отвести от себя обнимающих рук. Его глаза с недавних пор стали замечать то, что видеть было рискованно: из неуклюжего подростка она превращалась в обольстительную женщину. И хотя она приходилась ему приемной дочерью и единокровной сестрой, носила его фамилию и отчество и даже иногда по детской привычке называла его папой, это почти ничего не значило душной июньской ночью.
Если бы он мог позволить себе забыть об этом родстве! В мучительно правдоподобных снах, куда она пробиралась вопреки его воле, он жадно ловил каждое ее движение, каждое слово. То, как она поправляет выбившуюся из прически прядь. Или подсмотренным в кино жестом подает ему руку, выходя из машины. Или роняет полотенце перед тем, как прыгнуть в бассейн. Или, не дождавшись его возвращения, засыпает в глубоком кресле в кабинете, подложив под щеку обе ладошки, и он, затаив дыхание, смотрит и все не может насмотреться. А потом уносит ее в спальню по извилистому коридору, и она доверчиво улыбается сквозь сон: «Ты уже пришел, Илюша. Прости, я задремала». Он знает, что надо быть осторожным и внимательным, и представляет, как станет вбирать губами тепло ее кожи, вдыхать запах волос. Как с рассветом проснется рядом, завоевавший, как король, и плененный, как раб.
Наутро, разбуженный истошным звоном будильника, он стирал эти сны, как испарину со лба, и с горечью напоминал себе, что эта девушка – запретный плод, его наказание и погибель.
Коварная Соня, прищурив глаза, придвинулась ближе, словно уловила легкий ветерок его растерянности и сомнений.
– Не торопись, Илюша. Все равно ночь почти закончилась.
«Наконец-то! – возликовал его внутренний искуситель, потирая влажные ладони. – Время пришло! Она станет твоей. Сейчас или никогда! Никто не сможет любить ее больше, никто не позаботится о ней лучше тебя!» Банальности были так бессовестно похожи на правду, что Илья, привыкший в быту и на работе пользоваться штампами, готов был принять их за чистую монету. А ничего не подозревающая Соня удобнее устроилась на его плече.
– Помнишь, я зимой рассказывала тебе о Саше?
«Возьми ее прямо сейчас. Разве не об этом она просит? Никто не узнает, все еще спят».
– Саша? Да-да, Саша. И что с ним?
Он видел неровную стрелку пробора в ее темных волосах и хрупкое плечо с соскользнувшей бретелькой сорочки.
«Она создана для тебя! Ты столько раз представлял, как это случится!» Илья сопротивлялся и отчаянно искал безопасный объект для внимания, но она простодушно овладевала его мыслями, взглядом, ладонью. Он на минуту сосредоточился на стене с семейными портретами напротив кровати, но вскоре, как стрелка компаса, вернулся к округлому бедру под красным шелком.
– Только не сердись, ладно? – Вкрадчивый голос стих, дожидаясь в ответ хотя бы кивка. – Он хотел меня поцеловать. И я ему разрешила. Илюша, это было так странно…
Какой-то прыщавый юнец, одержимый гормонами, – и его Соня! Он захотел, и она разрешила! Для большинства все так просто – протянуть руку и взять. А ему запрещено даже мечтать! Он обречен похоронить свое желание под грузом вековой морали.
– Ты помнишь, как в первый раз целовался?
И хотя ее вопрос требовал ответа, она не стала дожидаться, когда он заговорит, и заспешила дальше в своем рассказе, а он стиснул зубы в бессильной ярости и собрал в кулак край простыни. Ему не позволено ревновать девочку, которую он вырастил, как собственную дочь, и невозможно не ревновать женщину, которую он желает!
Длинные Сонины волосы, тонко пахнущие жасмином, красно-золотыми нитями поблескивали в свете ночника, задумчивые пальцы перебирали пуговицы на его рубашке, и эти легкие касания отдавались в нем покалыванием тысяч иголочек.
Недавно ему исполнилось сорок три. Он был женат на неглупой и красивой женщине, которая подарила ему двоих детей. Дочь Марина, самоуверенная и властная, заканчивала учебу в Англии и вскоре должна была вернуться домой дипломированным экономистом. Сына Левушку родители послали в Австрию овладевать тонкостями юриспруденции, подальше от военкомата и бездумных развлечений в компании молодых повес. И хотя старшие дети еще не были вполне самостоятельными, их судьба не вызывала у него беспокойства.
Другое дело Соня. Самая младшая, самая любимая. Он никогда не заглядывался на вертихвосток, подобно его ровесникам, успевшим за разрушительную смутную пятилетку, названную созидательным словом «перестройка», неоднократно развестись и снова жениться на едва оперившихся девчонках. А он тянул лямку бизнеса и не особенно жаловал юных секретарш и фотомоделей. В короткие часы отдыха его навещали знающие себе цену взрослые женщины, которых хотелось не любить, а иметь в своей коллекции. И только Соня, почти дитя, в свой десятый школьный год пробудила в нем не просто желание, но чувства, похороненные на долгие годы.
В последнее время они виделись редко, иначе близкие давно бы заметили, какими глазами он следит за своей воспитанницей. Осознавала ли сама Соня произошедшие в них обоих перемены? Она, как прежде, по-детски льнула к нему и с восторгом ловила каждое его слово. Когда он возвращался домой в урочное время, она проскальзывала в его кабинет с рассказами о прошедшем дне и не хотела засыпать, пока он не пожелает ей доброй ночи. За порогом ее спальни Илья все чаще вздыхал о том, как жестоко обходится с ним жизнь, соблазняя не родственными чувствами к этой девочке.
Сонин рассказ о мальчишке, с которым она целовалась, вызвал в нем болезненную вспышку собственничества. Невозможно было одновременно контролировать свои руки, готовые в любую секунду выйти из повиновения и сжать в объятиях доверчиво прильнувшую к нему девушку, и напоминать себе, что, когда она договорит, он выйдет за дверь и проведет остаток ночи с мыслями о несбыточном.
– Но я думаю, что никого не сумею полюбить, как тебя. – Нехитрое признание без труда пробило брешь в старательно возводимой им крепостной стене. – Илюша, ты слушаешь меня? Ты не со мной?
Он отчаянно пытался собраться с мыслями, когда удивленная его молчанием Соня заглянула ему в лицо. А он был настолько с ней, что признаться в этом не мог даже себе. Мучимый стыдом и вожделением, он подозревал, что сейчас она обо всем догадается и с отвращением оттолкнет его. Но она встретила его лихорадочный взгляд и придвинулась так близко, что он губами мог поймать ее вздох, услышать взволнованный стук сердца.
– Ты ведь тоже любишь меня?
– Конечно.
Ее заговорщицкий шепот был похож на игру. Илья натянутой улыбкой и отеческим взглядом попробовал вернуть им прежние отношения отца и дочери, но Соня покачала головой, отметая шутливый тон. Она искала в его лице ответное чувство, и в глубине ее возбужденно блестевших зрачков, уже не таясь, светилась надежда.
– Как женщину?
– Софья, что за ребячество! Это противоестественно!
Он с безрассудством грешника выдал свои сокровенные мысли и теперь уже всерьез испугался и вновь сделал попытку отвести ее руки.
– Любовь не бывает противоестественной! – выкрикнула она в запале.
Ночник мягкой кистью света обвел его профиль, сгладил твердую линию рта и прорезавшие лоб морщины. Соня смотрела во все глаза, как сильный мужчина подыскивал слова, чтобы раз и навсегда поставить точку в обсуждении этой темы. Но слова не нашлись.
– Что ты читаешь? – после затянувшейся паузы невпопад спросил он, уводя разговор от бездонной пропасти, и Соня неожиданно залилась краской.
Толстая книжка в самодельном переплете лежала корешком к кровати, и Илье удалось прочесть кривовато наклеенное имя автора. Генри Миллер.
– Это «Тропик Рака». Одна из самых скандальных книг двадцатого века. – Девушка раскрыла грубый переплет и несколько секунд водила пальцем над строчками, словно искала и не находила опровержение сложившейся репутации романа. – Тебе такое не понравится.
Ее самоуверенное заключение напомнило Илье, что он почти ничего не знает о выросшей Соне. Чем она живет изо дня в день? Что читает? С кем дружит за пределами дома?
– Что там? Грязь и наркотики?
– Как тебе сказать, – уклонилась от ответа вчерашняя школьница и опустила голову.
– Черт возьми, Софья, где ты берешь такую мерзость?! И куда смотрит Роза? В доме пылится целая библиотека, а ты читаешь черт знает что! – Илья выдернул книгу из Сониных пальцев и швырнул об пол, вымещая на гадкой книжонке свою тоску и бессилие. – Если я еще раз увижу!..
– Это всего лишь чужие мысли на бумаге! – Соня рванулась, чтобы поднять раскрывшийся при падении «Тропик Рака». – Дикарь! Тебя в детстве не учили обращаться с книгами?!
– Замолчи!
Он попытался вразумить ее строгим окриком, но натолкнулся на отчаянное сопротивление взбунтовавшейся девчонки и живо представил, как на шум сбегутся домочадцы, и бог весть что подумают, обнаружив его в Сониной кровати.
– Разве книга виновата?
– Перестань орать, как на пожаре!
– Если ты зол на меня, так и скажи! Не надо вымещать раздражение на моих вещах!
– При чем тут твои вещи!
– Думаешь, я не понимаю? Ты взбесился, потому что испугался правды! Потому что не смеешь…
С лицом разъяренной фурии она оттолкнула его и не закончила фразу, но он прекрасно понял, о чем речь.
– Заткнись, я сказал!
В последний миг он еле сдержался, чтобы не влепить ей отрезвляющую пощечину. Но Соня, верно угадавшая его порыв, отшатнулась и инстинктивно закрылась локтем.
– Ты не посмеешь ударить меня! Убирайся!
– Ты мне приказываешь?
– Тогда я уйду сама!
Она подтянула вверх сползающую с груди сорочку и попыталась сбежать с поля битвы. Но он не мог позволить ей разнести скандал по дому.
– Софья, остановись!
Злость на девчонку, рискнувшую помериться с ним силой, полыхнула, как костер на ветру. Позабыв о последствиях, Илья бросил невесомое тело на середину кровати и подмял под себя.
– Убирайся! Не трогай! – Она забилась, как птица в силке, и в следующий миг запричитала: – Пусти! Мне больно.
Он с запозданием осознал, что в пылу борьбы оказался в непозволительной близости. И, неотвратимо погружаясь в грозовую глубину ее глаз, в следующую минуту утратил контроль, прижался губами к губам, принялся целовать ее ресницы, виски, щеки, не желая вспоминать, что назад дороги не будет, что каждое прикосновение становится непоправимым. И когда нетерпеливые пальцы потянули вниз эфемерную ткань, и поцелуи спустились по выгнутой шее к плечу, Соня испугалась, зашептала запоздалое «нет, что ты!», но в следующую минуту прижала к себе его голову и закрыла глаза, следуя за соловьиным безумием ночи. Она трепетала, как листья под ветром, и он словно наяву попал в свой сон, где всегда был осторожным, первым и единственным, тем самым, о ком она мечтала и кого станет любить и желать всегда. Сквозь марево страсти до него доносился ее шепот.
– Милый мой, любимый, чего ты ждешь!..
Его руки все еще комкали красный шелк, но осознание неизбежного краха прорывалось сквозь сплошную огненную пелену и медленно возвращало в тишину уснувшего дома.
– Возьми меня, – молила Соня, и Илья в смятении замер над ней, как хищная птица перед стремительным падением с высоты.
Магия ночи раскололась надвое и исчезла с первым лучом солнца, проникшего сквозь щель в шторах. «Не сегодня, – насмешливо хихикнул жестокий бес. – Ты ведь чуть не сделал это!» Мужчина зажмурился, ослепленный болью в груди, и краем одеяла прикрыл Сонину наготу.
– Илья?..
– Я не могу. Мы не можем.
«Но стоит ей только попросить, просто обнять, и ты снова окажешься на пороге своего рая. Или ада?» Илья отодвинулся и в бессильной злобе на себя и на весь мир стиснул кулаки.
– Бедный мой! – Она вернула сорочку на место и протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, но не посмела и только посмотрела с горечью и сожалением. – Я столько раз представляла, что ты не мой брат. Что однажды ты придешь и станешь меня ласкать и целовать, как сейчас. – Он сжался, не желая снова отдаться во власть ее голоса и дать волю чувствам и рукам. – Что бы ни случилось, я буду тебя любить. И если когда-нибудь мне встретится мужчина, похожий на тебя…
В свои семнадцать она витала в облаках и ждала принца, пока ее ровесницы меняли партнеров и знали о сексе больше, чем их родители. Он разрушил хрустальный мир ее чувств, и теперь она готова была по-книжному пожертвовать собой во имя его спокойствия и благополучия. Он мысленно проклял себя и за опрометчивые поцелуи, и за то, что не пошел дальше поцелуев.
– Иди, Илюша! – попросила девушка и вытерла тыльной стороной ладони льющиеся по щекам слезы.
Он повиновался, как провинившийся пес, поднял с пола книжку с загнувшимися страницами, расправил их и бережно положил скандальные признания Миллера в изголовье ее кровати.
– Спокойной ночи, Соня!
Она кивнула, сдерживая рыдания, и в закрывающуюся дверь он увидел, как она прижимает к груди злополучный «Тропик Рака», а упавшие на лицо волосы не могут скрыть ее безутешные слезы. И впервые в жизни у него не хватило мужества и мудрости быть ей отцом.
До того, как перебраться всей семьей в Москву, они прожили в этом городе за Уральскими горами почти двенадцать лет. Там у Розы все еще оставались подруги молодости, у Сони – смутные воспоминания детства, а у самого господина Билецкого – градообразующий комбинат, который и заложил основу интенсивно растущего бизнеса. Помимо комбината в далекой Сибири на него трудились полтора десятка заводов помельче, но комбинат был первой ласточкой и вызывал у президента холдинга особые чувства.
В этот раз Илья ехал на производство с проверкой. Грядущая реструктуризация требовала его личного присутствия. Заместителям, менеджерам среднего звена и прочей шушере он мог верить лишь до определенной черты. А доверял только себе. Команда европейских консультантов три месяца трудилась над рекомендациями, и перед тем, как вынести вопрос о реструктуризации на совет директоров, ему нужно было самому познакомиться с обстановкой, царящей в цехах, в конторе и в городе. Он рассчитывал на поддержку из-за границы и, несмотря на проблемы со здоровьем, которые периодически давали о себе знать, предпочитал вникать во все серьезные вопросы, не оставляя прощелыгам всех мастей ни единого шанса нагреть руки на его бизнесе.
Роза, конечно, увязалась за ним не по велению сердца. Во-первых, у одной из ее подружек, которых он уже много лет на дух не выносил, намечался юбилей. Очередное двадцатипятилетие, которое не могла пропустить его жена. А во-вторых, их семейная жизнь в последнее время не выдерживала никакой критики. Илья без малейших угрызений совести тратил редкие свободные часы на женщин, слетающихся на его финансовые успехи, как лесные птицы к зимней кормушке. Он не афишировал свои похождения, но и не делал из них тайны, и неглупая Роза изредка для проформы устраивала ему скандалы, не выходя за рамки приличий. Неделю назад она заехала в офис и обнаружила в комнате отдыха на задворках его кабинета дорогое дамское белье в шикарной упаковке на три размера меньше ее собственного, и предположила, что его обладательница жаждет сопровождать ее мужа в долгой командировке. В ее мире было много печальных примеров, когда его приятели, взлетевшие до финансовых или политических высот, меняли проверенных жен на длинноногих манекенщиц и секретарш. Роза была умна и практична и не могла позволить своей семье плыть по течению непредсказуемых желаний мужа. Ее целью было обеспечить себе и детям безбедное будущее, а достижение этой цели требовало сохранения стабильности порядком надоевшего брака. Она злилась на мужа, но утешалась тем, что жертвует собой ради детей. Иначе, что бы еще заставило ее оставаться рядом с человеком, который манкировал супружескими обязанностями, отдыхая в объятиях худосочных шлюх?
Самолет неуклюже оторвался от земли и, взмыв над аэродромом, начал набирать высоту. Если Илья и обратил внимание на неаккуратность взлета, то виду не подал, а Роза недовольно качнула головой и посмотрела на побледневшую Соню, которую затошнило от нарастающего гула двигателей и вида ушедшей вниз земли. Растянутый кем-то очень толстым, Сонин ремень безопасности мертвой змеей лежал на ее коленях.
– Сколько нам лететь? – спросила она у брата.
– Долго. – Он сосредоточенно листал толстую папку с бумагами. – Успеешь поспать.
– Не люблю самолеты. – Девушка демонстративно вздохнула и взялась заплетать кончик косы. – Меня укачивает.
– Съешь конфету. Вызови стюардессу, она принесет, – рассеянно предложил Илья, не отрываясь от документов, и она с укором покосилась на его сосредоточенный профиль и снова нарочито громко вздохнула.
– Не хочу конфету. Посмотри, какие облака!
– Софья! – Илья на секунду перевел на нее отсутствующий взгляд и снова уткнулся в бумаги. – Я все еще занят.
Но Соня поспешила продеть руку под его локоть, радуясь уже тому, что смогла привлечь внимание брата.
– Успеешь еще поработать. А пока можешь немного расслабиться. Поговори со мной.
– Я не могу расслабиться, будто ты не понимаешь. – Он быстро потерял терпение от ее упрямой назойливости. – Почитай что-нибудь, послушай музыку. Главное, не лезь ко мне с глупостями. Иначе я пересяду.
– Да, пожалуйста, я тебя не держу!
Соня шмыгнула носом и обиженно отвернулась. Подсвеченные алым облака, покрывающие небо до самого горизонта, в тот момент показались ей нестерпимо приторными, как сахарная вата. Лучшим выходом было уснуть, чтобы не видеть ни однообразного пейзажа за окном, ни соседа слева, уткнувшегося в свою папку.
В кресле напротив Роза с ручкой в руке листала модный журнал. Соня краем глаза заглянула в бумаги Ильи, увидела колонку цифр в обрамлении сплошного текста и поморщилась. Работа, только работа – жена и любовница в одном лице.
Услужливая стюардесса предложила ей соки и алкоголь. Соня с удовольствием пропустила бы стаканчик французской шипучки, просто так, назло брату, но попросить не рискнула.
Илья потребовал коньяк и кофе и с вожделением посмотрел куда-то в район соблазнительных коленей бортпроводницы. Соня с досадой закрыла глаза, проклиная самолеты и улыбчивых длинноногих красавиц, которые так и рвались ему угодить. А еще через десять минут, мучимая ревностью и обидой, она задремала, и ее голова невольно склонилась к брату на плечо. Он повернулся, чтобы сообщить, что работает и не может поддерживать светскую болтовню, но она безмятежно спала, по-детски приоткрыв рот.
Роза все еще листала журнал, иллюминатор был намертво заклеен белой пеленой облаков, и Илья опустился ниже в своем кресле, подставив девушке плечо, закрылся финансовым отчетом и предался мыслям, которые в присутствии Розы казались особенно порочными. Мыслям о спящей рядом Соне.