Спецслужбы мира за 500 лет. Глава 4. Призраки смутного времени (С. А. Чуркин, 2013)

После смерти Алексея Михайловича, последовавшей в конце января 1676 г., при дворе развернулась открытая борьба за власть между двумя партиями. К первой принадлежали родственники покойной царицы М. И. Милославской и их сторонники, ко второй – группа, поддерживающая вдовствующую царицу Н. К. Нарышкину. Когда партия Нарышкиных потерпела поражение, на престол взошел пятнадцатилетний Федор Алексеевич, сын Марии Ильиничны Милославской и Алексея Михайловича. Чтобы закрепить успех, победители (в большинстве своем – представители древних боярских родов) начали расправу с конкурентами.

В частности, для устранения А. С. Матвеева была предпринята многоходовая комбинация, разработанная в Сыскном приказе под руководством В. С. Волынского. Вначале с помощью датчанина Магнуса Гэ был сфабрикован грамотный донос, на основании которого Матвеев был отправлен воеводой в Верхотурье. Затем последовал другой донос – лекаря Давыда Берлова, обвинившего боярина «в злоумышлениях и чаровстве». По делу о «чаровстве» Матвеева сослали в Казань, а затем в Пустозерск.

Удалением приближенных Алексея Михайловича дело не ограничилось. Практически сразу началось уничтожение специальных государственных институтов, созданных в его правление.

Первый удар был нанесен Приказу тайных дел, который более чем за два десятилетия своего существования стал ненавистен боярской верхушке, все еще пораженной вирусом местничества и мечтавшей о реванше, целью которого было «сидение на престоле боярского государя». В 1676 г. приказ был упразднен, его архив частично изъят и уничтожен, частично передан в другие приказы.

Милославские, Долгорукие и Хитрово, пользовавшиеся наибольшим влиянием при дворе, решили, что слабый здоровьем государь будет им подконтролен. Однако у юного царя нашлись помощники, служившие верой и правдой еще его отцу. Среди них – думный дьяк Д. М. Башмаков, передавший Федору Алексеевичу шифры и личную переписку Алексея Михайловича. Большую поддержку юноше оказывал его духовный наставник Симеон Полоцкий, пользовавшийся исключительным доверием покойного государя. За личную безопасность Федора Алексеевича отвечали два человека из его ближайшего окружения: И. М. Языков и А. Т. Лихачев. Поддерживал царя и думный дьяк Л. И. Иванов, заведовавший Посольским приказом. В лице этих людей третий Романов обрел надежную опору, уменьшившую влияние многих боярских группировок на его особу.

Ситуация в государстве была достаточно напряженной. Началась очередная русско-турецкая война. На реке Яик (ныне р. Урал) в 1677 г. отмечалось брожение казаков. В Южной Сибири продолжалась борьба русских с киргизами, которые опустошили томские земли. В 1681 г. начались волнения в Башкирии. На западе и юге России существовала постоянная угроза на границах. В этих условиях значительную роль сыграл князь В. В. Голицын, командовавший русскими войсками в Малороссии и пользовавшийся особым доверием Федора Алексеевича.

«К концу века вырисовывалась необходимость борьбы с Турцией и Крымом, и разведка в этом направлении начинает работать еще более интенсивно, особенно против Турции, с которой происходила война с 1676 по 1681 г. из-за Правобережной Украины. Еще за несколько десятилетий до войны Посольский приказ сумел создать в Турции сильную тайную агентуру в лице греческого православного духовенства – патриархов, архимандритов в просто монахов, которые почти поголовно являлись агентами Москвы и разными путями доставляли в единоверную Москву весьма ценные вести, несмотря на то что турки знали об этом и бдительно следили за ними. По мере укрепления Московского государства, греки, в том числе и греческие купцы, все более охотно начинают активно работать на Москву. Но все же активнее работали представители духовенства».[140]

Имея достоверную информацию, В. В. Голицын путем дипломатических ухищрений обеспечил заключение важного для России Бахчисарайского мирного договора, по которому устанавливалась буферная зона между Днепром и Бугом сроком на двадцать лет, а Турция признавала присоединение к России Левобережной Украины и Киева. Тем самым снижалась угроза южным и юго-западным рубежам, а передышка позволяла накопить силы для действий при пока еще неминуемом новом конфликте. Как показывают источники, успех был достигнут благодаря важным сведениям, своевременно полученным от российской агентуры в Молдавии, Валахии и Запорожье, а также благодаря умелому использованию противоречий между крымскими мурзами и польской шляхтой.

Самым серьезным политическим решением Федора Алексеевича стало уничтожение местничества в январе 1682 г. Одним из инициаторов отмены этой порочной системы был В. В. Голицын, которому было приказано изучить состояние ратного дела в государстве. Возглавляемая Голицыным комиссия по военным вопросам пришла к выводу о необходимости назначения командного состава «без мест и без подбора», в чине, какой укажет государь. Опираясь на выводы комиссии, Федор Алексеевич повелел предать огню Разрядные книги и заявил:

«И от сего времени повелеваем боярам нашим и окольничим, и думным и ближним, и всяких чинов людям на Москве, и в приказах, и у расправных,[141] и в полках у ратных, и у посольских, и всегда у всяких дел быть всем между собою без мест, и впредь никому ни с кем никакими прежними случаями не считаться и никого не укорять и никому ни над кем прежними находками не возноситься».[142]

Как видим, отмена местничества затрагивала не только военную службу, но и всю систему государственного управления.

Представители сословий, собранные на чрезвычайное «сидение», одобрили реформу и осудили «богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество».[143] Разумеется, многие представители древних родов подписали документ под нажимом, наступив на горло собственной песне, но таким образом был укреплен принцип единоначалия в жестком проведении в жизнь государевой воли.

Надо ли говорить о том, что бояре затаили обиду. Однако высказать несогласие публично они не решились, опасаясь навлечь на себя царский гнев и неодобрение Русской православной церкви, иерархи которой поддержали ликвидацию местничества. Боярам, присутствовавшим при сожжении Разрядных книг, патриарх Иоаким наказал:

«Начатое и совершенное дело впредь соблюдайте крепко и нерушимо; а если кто теперь или впредь оному делу воспрекословит каким-нибудь образом, тот бойся тяжкого церковного запрещения и государского гнева, как преобидник царского повеления и презиратель нашего благословения».[144]

На наш взгляд, уничтожение местничества можно сравнить с первым этапом введения опричнины при Иване IV. И в том и в другом случае с привлечением представителей высшего духовенства была проделана подготовительная работа по формированию общественного мнения. В целом, новый подход к подбору и расстановке кадров «быть всегда без мест» опирался на прецеденты, случавшиеся в ряде военных походов в предыдущие десятилетия.

Государь одержал важную и притом бескровную победу, но через два с половиной месяца (27 апреля 1682 г.) скоропостижно скончался, не оставив наследника. Над Россией вновь замаячил мрачный призрак кровавого Смутного времени.

Ситуация, сложившаяся в Москве к апрелю 1682 г., во многом напоминала ситуацию после смерти Бориса Годунова. При возведении на престол десятилетнего царевича Петра группа окольничих во главе с «дядькой» Б. А. Голицыным явилась во дворец, поддев под платье панцири. Кадровый состав специальных служб, ведавших различными аспектами государственной безопасности, оказался по разные стороны баррикад – в зависимости от личных симпатий, интересов и родовой принадлежности. Придворных партий было несколько: партия царевича Ивана, лица, поддерживающие царевича Петра, и сторонники их старшей сестры (для Петра она была всего лишь сводной сестрой), царевны Софьи. В результате было принято Соломоново решение: «старшим» царем объявлялся болезненный Иван Алексеевич, сын М. И. Милославской, а «младшим» – Петр I, сын Натальи Кирилловны Нарышкиной, но оба царя – при правительнице Софье. Впрочем, этому предшествовали драматические события. Двадцать седьмого апреля 1682 г. Нарышкины провозгласили царем младшего – Петра, но в дело вмешались стрельцы, умело направляемые Софьей. В результате Стрелецкого бунта Иван V не только был посажен на престол, но и утвержден Земским собором 26 мая 1682 г. в качестве «первого» царя.

Правительство Нарышкиных, находившееся у власти всего две недели, допустило несколько кадровых ошибок, чрезмерно возвысив представителей своего рода. Многие приближенные Федора Алексеевича (потенциальные союзники) от Петра были удалены, что повлекло за собой значительное ослабление царских секретных служб. Контроль над московскими стрелецкими полками, отвечавшими за порядок в столице, был утерян. Казна была практически пуста, жалованье стрельцам выплачивалось нерегулярно, с большими задержками, а руководитель Стрелецкого приказа князь Ю. А. Долгорукий, потворствовавший произволу и финансовым злоупотреблениям стрелецких полковников, в среде стрельцов прежнего веса не имел. Его сын, М. Ю. Долгорукий, руководивший Иноземским и Разрядным приказами, также не пользовался авторитетом. Итогом бездеятельности двух высших военных руководителей стало профессиональное и личностное разложение стрелецких полков, составлявших основную вооруженную силу в Москве. К середине мая 1682 г. стрельцы оказались готовы последовать за любым, кто даже не предоставит, а только пообещает им наибольшие социальные привилегии.

Единственным человеком, способным остановить беспорядки и восстановить управление, был А. С. Матвеев, вернувшийся по повелению Петра 12 мая 1682 г. в Москву. По дороге он получил известие о готовящемся заговоре и заявил предупредившим его стрельцам:

«Уничтожу бунт или положу жизнь за государя, чтобы глаза мои на старости лет большей беды не увидали».[145]

Артамон Сергеевич опоздал: у него не было в запасе ни времени, ни силовой опоры, за исключением Стремянного полка. Находясь более пяти лет вдалеке от столицы, не получая должной оперативной информации, он был не в полной мере осведомлен о заговоре Софьи и Милославских. Последние, знавшие способности Матвеева, спешили: переворот был назначен на 15 мая – день гибели в Угличе царевича Дмитрия.

Сигналом к выступлению послужило ложное известие о смерти Ивана Алексеевича от рук Нарышкиных, обеспечившее необходимую для стрельцов мотивацию к бунту. Стрельцы Стремянного полка сопротивления не оказали. В итоге Кремль, ворота которого оказались незапертыми (!), был легко захвачен. В течение 15–16 мая А. Матвеева, Ю. и М. Долгоруких, И. Языкова, Л. Иванова и многих других сторонников Нарышкиных убили (некоторых из них выдали собственные слуги).

Девятнадцатого мая стрельцы запросили долг за службу в сумме 240 тысяч рублей, и их требования были удовлетворены. Двадцатого мая в ссылку отправили постельничего А. Т. Лихачева, казначея М. Т. Лихачева, окольничего П. П. Языкова, чашника С. И. Языкова, думного дворянина Н. И. Акинфиева, думных дьяков г. Богданова и Д. Полянского, спальников А. А. Матвеева, С. Ловчикова, стольников П. М. Лопухина, В. Б. Бухвостова и других лиц, на которых стрельцы «били царю челом». Разумеется, в опалу попали практически все Нарышкины.

Однако спешка привела к тому, что переворот оказался недостаточно подготовлен. Несмотря на кажущийся успех, главной стратегической цели – установления единоличной власти – Милославские не добились. Утолив свои «кровавые буйства» и убедившись, что царевич жив, стрельцы утратили свой агрессивный запал. Двадцать третьего мая князь И. А. Хованский, назначенный главой Стрелецкого приказа, сообщил Софье, что в полках сошлись во мнении: мол, пускай по малолетству царствуют оба государя, а сестра их в том помогает. Это было все, что на тот момент смогла выиграть Софья. Она правила во дворце, а в церквях постоянно произносили имя великих государей Ивана и Петра Алексеевичей.

Софья (как и ее брат Федор) была ученицей С. Полоцкого, хорошо знала иностранные языки и владела ораторским искусством. Будучи женщиной, в силу традиции она не могла рассчитывать на безусловную поддержку бояр и дворянства. Более того, лето и осень 1682 г. правительство Софьи и молодые государи находились под угрозой нового стрелецкого бунта. «Так совершалось похищение верховной власти при помощи войска, напоминавшего римских преторианцев и турецких янычар. Но образовавшееся вновь правительство находилось в необходимости потакать стрельцам, которые его создали и поддерживали».[146] Главная угроза исходила от Хованского, саботировавшего указы царевны (например, о посылке в ее распоряжение Стремянного полка). Подобраться к нему было не так-то просто: боярина окружала вооруженная пищалями охрана, на его дворе постоянно находилось около ста стрельцов, а при выездах карету охраняли 50 стрельцов.

В предыдущей главе мы упоминали о «раскольничьей» версии разинского восстания 1670–1671 гг. Летом 1682 г. активисты старообрядцев решили, что их час настал. Прибыв из дальних скитов в Москву, они проповедовали в стрелецких полках возврат к старой вере. Известно, что Хованский покровительствовал раскольникам, надеясь с их помощью усилить свое влияние на Софью и при удачном стечении обстоятельств, возможно, занять ее место. Пятого июля, во время полемики между старообрядцами, с одной стороны, и патриархом Иоакимом и Софьей – с другой, из толпы раскольников, поддерживаемых Хованским, раздалось:

– Пора, государыня, давно вам в монастырь, полно царством-то мутить, нам бы здоровы были цари-государи, а без вас пусто не будет.[147]

Как должен был поступить в этом случае верноподданный глава Стрелецкого приказа? По нашему мнению, немедленно арестовать хулителей царственной особы и учинить следствие: кто именно и по каким причинам внушил стрельцам подобные мысли? Но Хованский этого не сделал и в дальнейшем продолжал подстрекать стрельцов к неповиновению Софье и боярам из ее окружения.

В этой ситуации царевна показала себя достойной своего учителя. С середины августа она постоянно меняла места своего пребывания и дислокации своих сил: 19 августа – Коломенское, 5 сентября – Саввино-Сторожевский монастырь, 14 сентября – село Воздвиженское. Из каждой ставки она рассылала грамоты, собирая из надежных служилых людей «ударную силу», способную противостоять стрелецкому войску. Решающую помощь правительнице в борьбе со стрельцами оказала придворная группировка из влиятельных бояр, князей, служилых дворян и приказных, лидером которой стал В. В. Голицын.

Еще в 1681 г. Федор Алексеевич повелел Голицыну ведать воинскими делами для их лучшего устройства и командовать «государевыми ратями». Управление боеспособными солдатскими, рейтарскими и драгунскими полками нового строя осуществлялось через Разрядный, Рейтарский и Иноземский приказы, возглавить которые Софья поручила В. В. и Б. А. Голицыным. Во всех подчиненных этим приказам подразделениях, помимо обещаний льгот и милостей, «многажды» проговаривались законность правления Софьи при малолетних государях и необходимость защиты царевны от «лихих людей и смутьянов».

Благодаря политической поддержке бояр, крайне недовольных действиями Хованского и стрельцов, а также силовой поддержке Голицыных царевна устранила «стрелецкую» и «раскольничью» угрозы. Для ареста Ивана Хованского и его сына Андрея был направлен отряд дворян под командованием боярина М. И. Лыкова. Ему удалось захватить «смутьянов» поодиночке и без сопротивления!

После казни Хованских 18 сентября 1682 г. правительница и вся царская семья переехали под защиту стен и пушек Троице-Сергиева монастыря, оборону которого взял на себя В. В. Голицын. Решительные действия власти отрезвили даже самые горячие головы. В ноябре стрельцов лишили звания надворной пехоты, а их майские действия были объявлены мятежом.

После возвращения царской семьи в Москву охрану Кремля усилили. Появился указ, регламентирующий режим доступа: кто, когда и через какие ворота может проходить на его территорию и во дворец. В личные покои царской семьи никто из посторонних проникнуть не мог, это от носилось и к боярам – независимо от важности дела. Не допускалось появление в любой части дворца с оружием. Последнее правило распространялось даже на тех, кто в силу обычаев того времени был вооружен постоянно, и на иностранных послов.

Отметим, что иностранные дипломаты внимательно следили за тем, что происходит в Москве. Так, в 1683 г. французскому послу де ла Пикатьеру было приказано тайно разведать причины стрелецкого бунта и других смут и беспорядков в Московском государстве. В той же инструкции говорилось, что Пикатьер «получит шифр, который должен употреблять при предоставлении отчета Его Величеству о своих переговорах и о всем том, что он узнает замечательного при этом дворе, и свои письма он будет отсылать господину Мартанжису в Копенгаген, или аббату Бидаль в Гамбург, или же господину де Вили в Польшу – смотря по обстоятельствам».[148] Подобные инструкции получали послы и других стран.

Царевна Софья, став правительницей, в первую очередь опиралась на князя В. В. Голицына. В мае 1682 г. он возглавил Посольский и Малороссийский приказы, в ведении которых были внешние сношения России и внешняя (в том числе стратегическая) разведка. В октябре 1683 г. Василий Васильевич получил титул «царственного Большой печати и государственных великих посольских дел оберегателя».

Еще одним приближенным царевны был ее духовник, монах Сильвестр Медведев. По официальной версии, получив распоряжение отправиться «на посольство в Курляндию», Медведев постригся в монахи, ушел из приказа и прослыл «чернецом великого ума и остроты ученой». При этом деятельность в качестве лица духовного звания не была для него единственной. В 1682 г. он способствовал передаче власти Софье при малолетних Иване и Петре.

По некоторым признакам, этот человек координировал работу одной из секретных служб царевны. О том, что служба работала эффективно, говорит тот факт, что Софья получала информацию о своих недругах непосредственно из окружения вдовствующей царицы Натальи Кирилловны. О тех, кто неодобрительно высказывался в адрес царевны или ее приближенных, Софье сообщали две постельницы Нарышкиной.

Сторонником Софьи был также думный дьяк Ф. Л. Шакловитый. Начавший тайную службу еще при Алексее Михайловиче, он возглавил Стрелецкий приказ после устранения Хованского. Те из стрельцов, кто продолжал подстрекать к неповиновению, были арестованы и сосланы на поселение либо целыми полками направлялись на службу в отдаленные гарнизоны. Так, в 1683–1684 гг. «на вечное житье» в Киев были высланы московские стрелецкие полки полковников И. К. Ушакова, И. Скрипицина, М. Ф. Сухарева. В Белгород отправили стрелецкие полки полковников В. С. Елчанинова, И. И. Дурова, М. Ф. Кривцова. Жесткими мерами воинскую дисциплину удалось более или менее восстановить, но боевая подготовка стрелецкого войска продолжала оставаться на низком уровне. Начальника Стрелецкого приказа более всего интересовали дела придворные: усиление партии Петра и интриги в окружении царевны Софьи.

Между тем угроза безопасности с запада и юго-запада была реальной. Почуяв очередную смуту, в Речи Посполитой надеялись оторвать от России Малороссию. Секретной службе Голицына удалось перехватить двух католических монахов с подробной инструкцией по ведению подрывной работы против московских государей на Украине. Инструкция представляет собой яркий пример того, как следует вести обработку разных слоев населения для достижения политических целей.

«1. Начать с Полтавы, потому что ее жители склоннее других к восстанию против Москвы.

2. Москва плавает в своей крови; это наказание Божие за то, что не помогла ни императору, у которого султан отбирает теперь остальную Венгрию, ни Польше. Царь Федор Алексеевич хотел подать помощь Польше, но бояре не позволили, а потом и жену его, которая носила польскую фамилию Грушевских, отравили, напоследок и самого царя извели и весь род царский истребить хотели, за что Бог и отомстил им жестоко.

3. Разглашать, что Самойлович хочет искоренить козаков и для этого лучших полковников обратил в простые козаки.

4. Если б дело дошло до союза Москвы с Польшею, то не только души христианские из неволи освободились бы и святые места опять процвели, но и весь народ греческий мог бы освободиться.

5. Москва обманула поляков, она причиною, что Каменец погиб, Подолия и Украйна пропали.

6. Польские короли – и покойный Михаил, и нынешний Ян – об одном хлопотали, чтоб Украйна не досталась туркам, а принадлежала бы козакам; и всем известно, что после Журавского мира[149] Хмельниченко был посажен гетманом в Немирове. Но бояре московские всю Украйну по Днепр уступили туркам, испугавшись, что Чигирина не успели удержать и защитить, из-под которого визирь хотел бежать, но Ромодановский, несмотря на свою победу, наступать на него не хотел. Этою уступкою Украйны туркам Запорожье заперто и преждевременно должно погибнуть, а потом и имя козацкое пропадет.

7. Опасаться надобно, чтоб войска русские не ударили на Киев и татары не разорили Заднепровья, как скоро узнают о московской смуте.

8. Дума московская не только не хотела воевать против басурман, но даже не позволила королю на деньги нанять козаков, опасаясь, чтоб войско козацкое и народ малороссийский не возвратились к государю предков своих и не возлюбили той вольности, в какой живет Польша.

9. Войску, во всем христианстве славному, надобно вспомнить славу дедов и прадедов, быть в одной мысли с Запорожьем и выбиться из неволи человека негодного и не воинственного. А королевское Величество имеет столько разума, благословения Божия и храбрости, что может защитить и народ, который он от младенчества любит и почитает.

10. Духовенству внушать, что в церквах, находящихся под державою королевскою, нет никакой перемены, священникам воздается честь, дань и подводы отставлены, из подданства панов своих духовенство освобождено.

11. Внушать, не лучше ли в Киеве иметь своего главу, как имеет Москва; прежде киевские митрополиты ставили московских, которые теперь патриархами называются: многими столетиями Святая София киевская старше Соборной церкви московской.

12. Не лучше ли видеть власть духовную и мирскую в Киеве, чем искать ее раболепным образом в Москве.

13. Нечего бояться, что старинные паны возвратятся на восточную сторону Днепра: их уже нет в живых, и которые остались молодые, те Заднепровья и Северской стороны не знают.

14. Притом же здесь все имения государственные, только ходили в поместьях, и республика прежних помещиков не даст.

15. Пусть рассудит весь народ козацкий, что им Бог подает отца, что им Бог просвещает разум, отверзает очи и показует путь к вольности.

16. Если надобна будет помощь, пусть знают, что войско польское на конях».[150] В дополнение к инструкции курьерам было дано указание соблазнять жителей Малороссии обещанием почестей и обогащения:

«Кто приведет народ под королевское подданство, тот сделан будет великим человеком и будет обогащен; черни каждый год из казны королевской будут деньги и сукна…»[151]

Используя имеющуюся информацию и опираясь на противоречия между шляхтой и крымчаками, 6 мая 1686 г. Голицын заключил «вечный мир» с Речью Посполитой, навсегда закрепивший за Россией Левобережную Украину с Киевом, Запорожье, Северскую землю с Черниговом и Стародубом и город Смоленск с окрестностями.

К успехам русской дипломатии (и разведки!) при Голицыне следует отнести продление ранее заключенных договоров: Кардисского мира 1661 г. со Швецией и Андрусовского перемирия 1667 г. с Речью Посполитой. В первом случае в Москве была организована утечка информации о том, что противоречия России со Швецией становятся неразрешимыми. Слухи, витавшие в посольских кулуарах, возродили надежды Бранденбурга, Дании и Франции втянуть Москву в войну с Карлом XI. В столицу прибыл датский посол г. фон Горн, изложивший Боярской думе планы антишведского союза, направленные на развязывание войны. «Деза» о готовности России заключить подобный союз была «продана» шведам и, для подстраховки, голландцам одним из подьячих Посольского приказа. В итоге весной 1684 г. шведское правительство решило продлить действие Кардисского мира, что значительно облегчило продолжение войны России с Речью Посполитой за западные русские земли, поскольку Швеция обязалась не помогать Польше.

В «польском» вопросе Голицын также проявил изобретательность. В 1684 г. он объявил послам Священной лиги христианских государств (под номинальным руководством папы Римского Иннокентия XI)[152] о заинтересованности России в широкомасштабной войне с Турцией и Крымом. Имея упреждающую информацию, Голицын отказался от заключения сепаратного договора между Москвой и Веной, направленного против Речи Посполитой. Играя на противоречиях западноевропейских стран, а также Речи Посполитой и Турции, он исподволь доводил до польской стороны позицию России. В итоге весной 1686 г. был заключен договор о «вечном мире».

Основным соперником Софьи в борьбе за власть являлся взрослеющий царевич Петр, первоначально не имевший реальной опоры – ни социальной, ни силовой. Вероятно, поэтому уже в 1683 г. он приступил к формированию «потешных» подразделений, которые станут основой последующих гвардейских полков – Преображенского и Семеновского. «Трудно, конечно, предположить, чтобы одиннадцатилетний юноша, несмотря на всю свою развитость, мог самостоятельно составить план такой коренной государственной реформы, как учреждение постоянного войска. Но весьма вероятно, что Петр, может быть, и несамостоятельно, но под влиянием посторонних разговоров „в верху“ и отчасти под влиянием близких к нему, а может быть, даже самих Нарышкиных, ввиду смутного времени и боясь за личную свою безопасность, возымел намерение создать себе отрядец для собственной охраны. Это предположение тем более вероятно, что царская команда состояла, как мы ниже увидим, не из сверстников его и не из приближенных к нему бояр и дворян, а из людей взрослых и вместе с тем низших сословий. Была ли эта команда началом „потешных“? Можно положительно сказать, что да».[153]

Первая «потешная стрельба» была проведена 30 мая (в день рождения государя) в селе Воробьево, под руководством «огнестрельного мастера» Семиона Зоммера.

История не сохранила подробные списки первых «потешных», состоявших при Петре. С уверенностью можно говорить лишь об отдельных лицах; в их числе были стряпчие конюхи Сергей Бухвостов (по определению самого Петра – «первый российский солдат») и Яким Воронин (будущие преображенцы), а также стольник Никита Селиванов (будущий семеновец). И пусть никого не вводит в заблуждение слово «потешные». Петровские «ближние люди» проживали в потешных[154] (еще со времен Алексея Михайловича) селах: Преображенском и Семеновском – отсюда и название. Среди «потешных» были спальники, стольники, стряпчие, комнатные и постельные истопники, многие из них значительно старше Петра по возрасту.

Мы с достаточной степенью уверенности можем предположить, что у «потешных» были две важнейшие задачи:

первая – создание гласной и негласной охраны молодого царя;

вторая – создание личного царского войска «нового иноземного строя», способного противостоять стрельцам.

Для «потешных забав» выписывали и доставляли настоящие пушки (к 1684 г. – более шестнадцати) и пороховое зелье; от игрушечных и неисправных пищалей вскоре перешли к исправному боевому оружию. С учетом известной московской волокиты изменения в вооружении «потешных войск» действительно происходили очень быстро.

«В январе 1684 г., по возвращении в Преображенское, требования его [Петра] постоянно учащаются и усложняются. Вооружение его команды со дня на день увеличивалось и по числительности, и по составу оружия, что дает право предполагать, что и наличный состав „потешных“ увеличивался постоянно сам собою – охотниками поступить в ряды царские. Только что Петр переехал из Москвы, как уже в январе требуются протазаны, обтянутые малиновым бархатом и перевитые золотым галуном, пищали винтованные и к ним все принадлежности: шомпола, затравки, принадлежности для чистки, огнестрельные припасы, порох, свинец, пулейки, дробь и пищаль скорострельная о десяти зарядах. Год спустя к вооружению „потешных“ прибавляются алебарды, палаши, шпаги, посольские булатные мечи и топоры, бердыши и мушкеты; каждая отправка из Москвы в Преображенское настолько уважительных размеров, что требует на перевозку сразу по нескольку подвод».[155]

Потешные сражения, несмотря на все меры предосторожности, предпринимаемые окружением молодого государя, приносили реальные увечья, были даже убитые. Забава перерастала в серьезное предприятие молодого царя, приобретающего все больше сторонников. Сподвижники Петра официально числились по приказам и разрядам, к которым были приписаны, там же они получали и официальное жалованье. Но уже в 1686 г. Петр организует личную канцелярию, названную по месту расположения Преображенской. В ведении Преображенской канцелярии находились не только «потешное войско», но и дела секретные. Одним из руководителей секретной службы в те годы был Т. Н. Стрешнев, родственник государя по бабушке.

Стрешнев был не менее опытным человеком, чем противостоявший ему Медведев. Он сумел внедрить своих людей в окружение Софьи, Голицына и Шакловитого, а также в стрелецкие полки и обеспечить безопасность государя. Об устранении Петра и его матери в противоборствующем лагере говорилось неоднократно, предлагалось даже бросить ручные гранаты в кортеж царя или заминировать его багаж. Однако сотрудники службы безопасности Петра имели одно серьезное преимущество перед коллегами из аналогичной службы его сестры: Петр был законным государем, а Софья – только правительницей, назначенной по малолетству братьев. В России не имелось еще прецедентов воцарения женщин (об Ольге вспоминать не будем). Поэтому мотивация служить подрастающему Петру была значительно устойчивее, чем получить сомнительные милости от Софьи, которая с каждым днем теряла реальную власть и тянула своих сторонников прямиком к плахе. Но пока противоборствующие боярские партии были еще достаточно сильны и представляли для Петра и его окружения серьезную опасность.

Вступление в Священную лигу христианских государств для России означало начало войны против Османской империи и Крымского ханства. В конце 1686 г. на всем протяжении границы начались боевые действия. Летом 1687 г. русские войска выступили в поход на юг под командованием В. В. Голицына, который получил звание дворцового воеводы Большого полка (верховного главнокомандующего). Князь надеялся, что его внешнеполитические успехи будут способствовать венчанию Софьи на царство наравне с братьями.

Во время отсутствия Голицына борьба за власть между сестрой и ее пятнадцатилетним братом обострилась. Стороны не доверяли друг другу. Петра раздражала надменность Софьи и ее потворство стрельцам. Царевна-правительница, в свою очередь, видела, что «потехи» все более принимают вид настоящего военного дела, и не могла не понимать возрастающей силы «братца». К тому же Петр, словно насмехаясь над ней, провел усиленный набор «потешных». И поскольку первый Крымский поход не принес успеха, он мог, улучив удобный момент, заполучить с помощью своих полков реальную власть.

В тот же период в Англии произошло событие, послужившее основой для принятия одного из первых в истории документов, юридически закрепивших права человека. В конце 1688 г. в результате бескровной «Славной революции» король Яков II, поддерживавший католиков, был смещен с престола и бежал во Францию. В январе 1689 г. парламент провозгласил новым королем Англии и Шотландии голландского штатгальтера Вильгельма III Оранского, зятя свергнутого Стюарта. А в сентябре того же года парламент принял Билль о правах, который вместе с Habeas Corpus Act 1679 г. ограничивал власть короля и законодательно закреплял права английских граждан. С этого времени начинается последовательное превращение Англии в ведущую мировую державу. Впоследствии права человека стали одним из инструментов информационно-психологической войны Запада против Российской империи, Советского Союза, а затем и Российской Федерации.

Второй Крымский поход 1689 г. также не принес успеха, что способствовало падению популярности Голицына и усилению его противников. Основной причиной неудач русского войска была его низкая боевая выучка. К концу XVII в. солдаты и особенно стрельцы практически полностью утратили воинский дух (стрельцы находились под ружьем не более двух месяцев в году, а в остальное время занимались ремеслами и торговлей). «Безвременье 70-х и 80-х годов особенно пагубно отразилось на стрельцах, превратившихся в смутьянов и бунтарей – каких-то янычар Московской России, – и представлявших своим существованием государственную опасность».[156] Падению обороноспособности страны способствовала также борьба группировок: стрелецкие бунты или их угроза в 1682–1689 гг. – яркое тому подтверждение. Еще одна причина неудач – распри в командном составе войск, во многом явившиеся следствием политических интриг в Москве. В условиях ожесточенной борьбы за политическое влияние придворные партии старались создать свои собственные службы – более продвинутые, изощренные, действенные, оперативные.

Голицын справедливо полагал, что идея Крымских походов принадлежала его противникам, которые в случае неудачи надеялись устранить его от двора или хотя бы уменьшить влияние на Софью.

Отметим, что многие из окружения Софьи не разделяли ее желания стать царицей. Царь, повелевающий ими, родовитыми, отмеченными заслугами, – это одно, а «незамужняя девица» – совсем другое: время императриц на Руси еще не пришло.

И Голицын, и Шакловитый понимали, что основа их благополучия – расположение Софьи. Они обменивались информацией о делах в столице, особенно о настроениях влиятельных лиц. Петр становился все старше и в любой момент мог заявить о своих правах самодержавного государя.

Длинная цепь неразберихи и придворных неурядиц ослабила полки иноземного строя. Некоторые офицеры предпочли искать удачи в государствах с более предсказуемым будущим, другие до поры до времени отошли в тень, переведя свои полки на положение, обозначенное И. Ильфом и Е. Петровым как закон монтера Мечникова («утром деньги – вечером стулья»). Таким образом, создававшаяся на протяжении десятилетий система политической и военной безопасности государей в который раз оказалась под угрозой уничтожения.

В условиях нарастающей борьбы за власть помощники Софьи проводили специальные операции, направленные на разжигание недовольства к партии Петра среди стрельцов. По описанию С. М. Соловьева, это делалось примерно так:

«Ночью в двух местах подъезжала к стрелецким караулам вооруженная толпа, схватывала десятника, и начальник толпы приказывал его бить до смерти; несчастного начинали колотить, но слышался голос из толпы: „Лев Кириллович! За что его бить до смерти? Душа христианская!“ После было узнано, что мнимый Нарышкин был подьячий приказа Большой казны Шорин, доверенное лицо правительницы».[157]

Критической момент наступил в конце июля 1689 г., когда после нескольких выпадов со стороны Петра открытое противостояние стало неизбежным. Софья и Шакловитый пустили в ход дезинформацию о подметном письме, согласно которому «потешные» были готовы «побить царя Ивана Алексеевича и всех его сестер».[158] Седьмого августа в Кремле сторонники царевны схватили петровского спальника П. Плещеева, что послужило началом к «военным действиям». Но… они так и не начались.

На наш взгляд, этому факту есть два объяснения. У большинства стрельцов отсутствовала реальная мотивация к открытому выступлению против законного государя. Напомним, что наиболее агрессивно настроенные из них были заблаговременно удалены из Москвы еще в 1683 г. Кроме того, партии Софьи противодействовали те командиры Стремянного полка, которые приняли сторону Петра. В молодом царе свою опору признали многие полки иноземного строя, и наиболее прозорливые стрельцы пришли к тем же выводам. Скорее всего, изменение в настроениях военных было следствием грамотной работы секретной службы Петра, которая постоянно старалась выбрать из мутного стрелецкого болота наиболее правильно настроенных представителей и сформировать из них своих союзников, пусть даже и временных.

Еще одной заслугой сподвижников Петра была нейтрализация Голицына: ни сам Голицын, ни подчиненные ему полки иноземного строя никаких действий против царя не предприняли. Таким образом, в течение месяца на сторону Петра перешло подавляющее большинство силовых институтов государства. Шакловитый был арестован, а Голицын и его люди сами явились с повинной.

На этом этапе из Москвы сумели скрыться С. Медведев и стрелецкий пятидесятник Никита Гладкий. Через некоторое время их задержал дорогобужский воевода в Бизюковом монастыре. Если учесть, что «царевы враги» сами являлись великолепными знатоками сыска, то следует признать что оперативные возможности секретных служб Петра достаточно серьезными. Успешный поиск и задержание указанных лиц были бы невозможны без широкой агентурной сети и быстрой мобилизации соответствующих сил при малейших признаках обнаружения «врагов». И еще один момент: необходимо было не просто сыскать «отступника», но «живым поймати и ко государю скоро доставити», ведь разыскиваемый мог покончить с собой и таким образом уйти от допроса и суда государева. Поскольку это происходило не так часто, можно говорить о высоком уровне подготовки секретных силовых подразделений, выполняющих волю молодого Петра.

Одним из тех, кто обеспечил победу Петра в его противостоянии с Софьей, был князь Б. А. Голицын.

П. Гордон, ставший впоследствии одним из наиболее приближенных к царю иностранцев, вспоминал:

«Князь Борис Алексеевич Голицын распоряжался всем у Троицы потому, что никто другой не смел вмешиваться в такое щекотливое дело, каким оно сначала казалось».[159]

Но у князя не сложились отношения с вдовствующей царицей Натальей Кирилловной: она не простила ему заступничества перед Петром за Василия Голицына. В итоге Борис Алексеевич был назначен начальником Приказа Казанского дворца (по иерархии того времени – не выше 5-го места), отвечавшего за оборону южных рубежей России (границы с Персией и Османской империей). По сложившейся практике этот же приказ организовывал пограничную (сторожевую) службу и приграничную разведку.

А иностранные разведки не дремали, иногда работая под чужим флагом. Когда в противостоянии Петра и Софьи решался вопрос о том, кому будет принадлежать верховная власть в государстве, в Москву под видом польского дипломата прибыл француз Ф. де ла Невилль, желавший получить сведения о внутреннем положении России и о ее переговорах со Швецией и Бранденбургом. Невилль писал своим покровителям, что тайные сведения сообщал ему переводчик Посольского приказа Спафарий, который был, по мнению француза, «весьма приятный собеседник, но связан был страхом и опасением, хотя и при этом открыл мне весьма многое, особенно о Русском дворе, который знал он совершенно: без его рассказов многого узнать мне не было возможности, и ему обязан я тем, что помещаю далее в моих записках».[160] Учитывая дальнейшую успешную службу Г. Г. Спафария, предположим, что он мог иметь отношение к секретной службе (контрразведка) Посольского приказа.

«Задачами контрразведывательных мероприятий, проводимых Московским государством, являлось воспрепятствование тайной разведке иностранцев в стране, ограждение страны от проникновения тайных иностранных шпионов, выявление и обезвреживание их, с одной стороны, принятие всех необходим мер к сохранению государственных тайн, с другой стороны».[161] Все проводимые контрразведывательные мероприятия по характеру являлись превентивными и активными. Превентивными мероприятиями в XVII в. являлись:

мероприятия по сохранению государственной тайны;

мероприятия по засекречиванию объектов;

наблюдение за иностранцами и подозрительными людьми;

недопущение в страну признанных вредными иностранных книг;

перлюстрация корреспонденции.

Вся дипломатическая и военная переписка считалась секретной. Секретными объектами считались также царские дворцы, крепости, монастыри, ставки воевод. Наблюдение за пограничными рубежами велось для предотвращения проникновения лазутчиков и пересылки писем. Осуществлялась регистрация всех приезжающих в городах приграничной полосы. Подозрительные лица из пограничной полосы высылались в глубь страны. Для иностранцев были закрыты Север (исключение Архангельск и Вологда) и Сибирь. Иностранцам запрещалось переодеваться в русское платье и иметь русскую прислугу. Велась перлюстрация писем (от десяти до ста в неделю), пересылаемых купцами по почтовым линиям Москва – Рига и Москва – Вильно, которые были открыты в Московском государстве после 1665 г.

Активные контрразведывательные мероприятия в XVII в. состояли в выявлении, аресте и допросе иностранных лазутчиков и их русских пособников. Для выявления и изобличения применялась различные способы. За членами посольств велось открытое и тайное наблюдение, которое осуществляли приставы, толмачи и стрельцы из охраны. Подпоить дипломата и выведать у него сведения считалось в порядке вещей. Наблюдение велось также за всеми подозрительными людьми, как русскими, так и иностранцами (купцами и пр.). Приставы также осуществляли поиск, поимку и взятие под стражу выявленных шпионов и их пособников.

Большинство дел о шпионах возникало благодаря изветам и явкам, то есть проявлению бдительности подданных. По Соборному Уложению 1649 г. каждый, кому стало известно о шпионаже, измене и т. п., обязан был известить об этом воеводу или соответствующий приказ. Извещавшие должны были фактами подтвердить свое обвинение, в противном случае их подвергали строгому наказанию. Розыск шпионов велся и на основании сообщений русской агентуры или добровольных помощников из-за границы, что являлось прообразом внешней контрразведки.

«Самой важной составной частью контрразведывательной деятельности являлось предварительное следствие, или, вернее, та сумма мероприятий, которая проводилась до суда с целью собирания материала для изобличения шпиона и состоявшая из расспросов и пыток и носившая общее название сыска.

Важнейшие дела о государственных преступлениях велись весьма тщательно и полно, достигая внушительного объема. Их вели не только воеводы и Разряд: в сыске участвовали почти все инстанции: воеводы, Приказ тайных дел, Посольский приказ, Разряд и другие приказы, а также и Боярская дума. <…>

Ведение письменных протоколов допроса, или записей, как тогда говорили, „расспросных речей“, было уже в XVII в. обязательным, во всяком случае, по отношению к большинству важнейших следственно-розыскных дел, к каковым относились и дела о шпионаже. Большинство этих дел возбуждали на местах воеводы, по месту обнаружения явных лазутчиков или подозреваемых в лазутчестве, и заканчивали их у себя же, направляя по окончании дело в Разряд – очевидно, для сведения или на хранение, как в архив. Однако наиболее важные дела о шпионаже, начатые воеводами, как правило, вместе с арестованными отправлялись в Москву, где и заканчивались следствием; здесь же, в Москве, выносился и приговор. Бывали и такие случаи, когда все дело о шпионаже с начала и до конца вершилось в Москве».[162]

Период 1690–1694 гг. можно рассматривать как период двоевластия: власть царицы Натальи Кирилловны (современники называли ее Медведиха) фактически мало чем уступала власти ее сына. Отношения между братьями, несмотря на неизбежные издержки междусемейных отношений, всегда оставались ровными и добрыми. Иван не вмешивался в игры, затеваемые Петром, хотя и был старше на шесть лет, а, напротив, всегда отдавал ему первенство. «Тихий и умом слабый» – характеризовали Ивана современники, но он отнюдь не был глупым человеком, как пытаются представить его некоторые авторы. От рождения некрепкий здоровьем, Иван часто пребывал в меланхолии, сторонился дворцовой суеты и, пожалуй, даже побаивался бурных событий. Он успел жениться, и у него родилась дочь – будущая императрица Анна Ивановна, но семейная жизнь соправителя не изменила расстановки сил в придворных войнах конца XVII в. Кардинально отличалось и поведение «государей московских», сидевших на сдвоенном троне во время официальных мероприятий. После обязательной протокольной части Иван старался покинуть помещение, а Петр активно вступал в диалоги, высказывал свое мнение, боролся за свою позицию.

Стрелецкий приказ был поручен князю И. Б. Троекурову, Разрядный – Т. Н. Стрешневу. Однако среди получивших ключевые посты были не только приближенные Петра Алексеевича и его матери. Главой Посольского приказа (приказным судьей) стал один из опытных сотрудников Василия Голицына думный дьяк Е. И. Украинцев. А первое (боярское) правительство царя Петра Алексеевича возглавил боярин Л. К. Нарышкин. Восстановление архива Приказа тайных дел, упраздненного в 1676 г., было поручено «тайному советнику и ближней канцелярии генералу» Н. М. Зотову, одному из воспитателей Петра.

Одновременно с расстановкой на ключевые посты преданных Нарышкиным и Петру людей происходило усиление личных секретных служб государя. Одна из таких малоизвестных служб находилась в составе Семеновской потешной избы (позднее – Семеновского приказа) – канцелярии, ведавшей формированием «потешных» семеновцев и сбором средств на их содержание. Мы полагаем, что ее деятельность этим не ограничивалась. Поскольку и семеновцы, и преображенцы выполняли функции государевой охраны, скорее всего, Семеновская канцелярия создавалась и для прикрытия работы параллельного (по отношению к Преображенской канцелярии) оперативного подразделения. Согласитесь, это логично: «потешных полков» (охранно-силовых подразделений) два, оперативно-силовых служб при них тоже две. В случае возникновения нештатной ситуации или даже разгрома одного из «потешных полков» вторая канцелярия смогла бы взять на себя всю необходимую оперативную и военную работу.

После смерти матери, последовавшей в 1694 г., Петр фактически, а после смерти брата Ивана в 1696 г. и юридически стал полноправным правителем огромного государства. Молодой самодержец желал лично вершить все свои начинания, в том числе участвовать в военных походах. Обеспечивать безопасность царствующей особы, учитывая его беспокойную натуру, в полевых условиях было непросто. Однако с этой задачей успешно справлялись «потешные» войска – преображенцы и семеновцы, получившие на рубеже 1691–1692 гг. полковую организацию.

Не менее опасно было оставлять без присмотра столицу, где было достаточно недовольных царскими преобразованиями бояр и стрельцов. Надзор за положением дел в Москве возлагался на Преображенскую канцелярию, в 1696 г. реорганизованную в Преображенский приказ. Во главе приказа до самой смерти бессменно находился князь Ф. Ю. Ромодановский. Он пользовался особым доверием Петра, на что указывает присвоенный ему титул – князь-кесарь (то есть цезарь, царь). Еще одним доверенным лицом государя в тайных делах был Т. Н. Стрешнев. Петр очень часто в разговорах и в письмах называл его «отцом» и даже – одному из немногих! – разрешил сохранить бороду за «испытанную преданность».

По петровскому указу Преображенский приказ получил исключительное право на ведение следствия и суда по всем государственным преступлениям, тем самым он стал единственным центральным органом политического сыска в России. Все другие сыскные, судебные и «силовые» приказы были обязаны передать ему материалы о «слове и деле государевом».

Превращение Преображенского приказа из административного и секретного охранно-силового ведомства в центральный орган политического сыска происходило постепенно. Так, из сохранившихся 605 дел этого учреждения за 1696 г. лишь пять относятся к категории политических.

Осторожность Петра, после 1682 г. относившегося с недоверием к стрелецким полкам, была оправданна. В конце 1696 – начале 1697 гг. задержанию подверглась группа подьячих (И. Бубнов, Н. Кренев, К. Руднев и др.), агитировавших против преобразований молодого государя. Агитаторов наказали довольно мягко: били кнутом и сослали без лишения чинов в Азов.

В конце февраля 1697 г. был раскрыт заговор, имевший целью убийство Петра. Во главе заговора стояли стрелецкий полковник И. Е. Цыклер, окольничий А. П. Соковнин и стольник Ф. М. Пушкин. В заговоре участвовали и некоторые стрелецкие командиры среднего звена. Цыклер – типичный образец перевертыша: в 1682 г. он служил Милославским, затем Софье, а в 1689 г. переметнулся к Петру. Не получив заслуженной, как он считал, награды, этот человек вновь встал на сторону Софьи. Сообщение о заговоре Петр получил от верных людей, служивших в стрелецких полках. Заговорщики были схвачены, допрошены и казнены. Усилив караул у Новодевичьего монастыря, в котором находилась Софья, царь в составе Великого посольства[163] инкогнито отбыл за границу.

Усиление охраны Новодевичьего монастыря оказалось не напрасным: стрельцы попытались вывести царевну подземным ходом. Солдатский караул, которым командовал капитан И. Ю. Трубецкой, сумел, однако, пресечь побег. Вопреки здравому смыслу «провинившиеся» были отосланы в свои полки, расквартированные в районе Великих Лук, где вскоре началось брожение. Шестого июня 1698 г. взбунтовавшиеся стрельцы сместили своих начальников, избрали по четыре выборных от каждого полка и двинулись к столице. Цель восставших (около 4000 человек) была очевидна: возвести на престол царевну Софью или, в случае отказа Софьи, ее фаворита B. В. Голицына.

Правительство выслало против стрельцов четыре полка (2300 человек) и дворянскую конницу под командованием А. С. Шеина и П. И. Гордона. Восемнадцатого июня под Новоиерусалимским (Воскресенским) монастырем стрельцы потерпели поражение. Пленных, как водится, подвергли наказанию – 56 стрельцов немедленно казнили. Вскоре последовала казнь еще 74 человек из числа бежавших в Москву и пойманных по розыску; остальных отправили в ссылку. Но Петра это не устроило. Двадцать пятого августа 1698 г. он прервал свой вояж и возглавил новое следствие («великий розыск»). В результате с сентября 1698 г. по февраль 1699 г. были казнены 1182 стрельца, биты кнутом, клеймены и сосланы – 601. Расформировали даже московские стрелецкие полки, не участвовавшие в восстании, более того, стрельцов вместе с семьями выслали за пределы столицы.

Отныне функции охраны возлагались на 1-й и 2-й солдатские «выборные» полки. Их назвали Лефортовским (по имени командира – верного соратника государя Ф. Лефорта) и Бутырским (по месту дислокации; командир – П. Гордон). Но главной силовой опорой Петра оставались Преображенский и Семеновский полки, получившие звание лейб-гвардейских (полки личной гвардии).

Лейб-гвардейские полки имели три основные функции:

политическую (опора царской власти);

воспитательную (подготовка кадров для армии и для гражданской службы);

боевую (выполнение любой военной задачи).

Продолжая традиции отца, Петр назначал кандидатов на высшие (в том числе военные) должности не по знатности, а по способностям и заслугам. Предпочтение отдавалось, как правило, выходцам из гвардейских полков.

Знаток истории российской армии А. А. Керсновский так писал о Петровской гвардии:

«Служба всегда начиналась с нижних чинов. Кандидаты в офицеры поступали рядовыми в один из гвардейских полков – Преображенский или Семеновский. Там, протянув лямку пять-шесть лет, а кто и более (смотря по способности), они получали звание гвардии капрала либо сержанта и переводились в армейские полки, „писались в армию“ – прапорщиками либо подпоручиками. Оба гвардейских полка содержались в двойном против прочих комплекте (четыре батальона вместо двух) и являлись питомником офицеров для всей армии, своего рода военными училищами, дававшими своим питомцам не только строевую, но и отличную боевую подготовку. <…>

Роль офицеров гвардии, этих первородных „птенцов гнезда Петрова“, и значение их в стране были весьма велики. Они исполняли не только военную (а подчас и морскую) службу, но и получали часто ответственные поручения по другим ведомствам, например дипломатического характера, царских курьеров, ревизоров и т. д. Так, в обязанности обер-офицеров гвардии входило присутствие в качестве „фискалов“ на заседаниях Правительствующего Сената и наблюдение за тем, чтобы сенаторы не занимались посторонними делами.

Вообще, петровский офицер, гвардейский в особенности, был мастером на все руки, подобно своему великому государю, пример которого был на глазах у всех».[164]

При Петре армия, являвшаяся важнейшим инструментом достижения политических целей, постоянно совершенствовалась. После 1701 г. в составе гвардейских, а затем и пехотных полков появились гренадерские роты, вооруженные ручными гранатами (гренадами). В 1700-е гг. на вооружение гренадеров были приняты ручные мортирки (калибр 65–72 мм), которые вначале закупались за границей, а с 1711 г. стали производиться на русских заводах. Таким образом, в составе русской армии были созданы подразделения, явившиеся предтечей не просто современных гранатометчиков, но и подвижных подразделений специального назначения. Петровские гренадеры стали основной ударной силой пехотных полков и, пользуясь современной терминологией, могут быть названы штурмовыми подразделениями.

С 1710 г. на вооружение гвардейских гренадерских рот были приняты мушкетоны (8–10 на роту), стрелявшие зарядом картечи в 32 пули. Это оружие можно считать «отцом» пулемета. При умелой работе гренадеры, вооруженные мушкетонами, могли «выкашивать» противника целыми группами, создавая бреши для прорыва основных частей и вселяя панику в ряды противника. В обороне это оружие могло остановить не только пехоту, но и кавалерию противника. Умелое использования всего комплекса вооружения позволяло решать разнообразные тактические задачи и делало хорошо экипированные подразделения очень эффективными.

В 1705 г. появилось первое подразделение для поддержки действий флота – полк морской пехоты с вооружением, аналогичным вооружению гренадеров.

Наряду с развитием пехоты большое внимание уделялось созданию регулярной кавалерии, основу которой с 1698 г. составили драгунские полки. Драгуны,[165] наиболее мобильные подразделения русской армии, могли сражаться как в конном, так и в пешем строю. Они первыми стали осуществлять операции по блокированию коммуникаций противника. Сведенные в корволанты[166] драгунские полки выполняли не только оперативно-тактические, но и стратегические задачи:

«Корволант, сиречь легкий корпус <…> наряжается для пресечения или отнимания пасу у врага, или оному в тыл идти, или в его землю впасть. <…> В кавалерии роль военного училища играл лейб-регимент, куда недоросли (дворянские дети. – Авт.) писались драгунами. Сперва, в эпоху Северной войны, это был С.-Петербургский драгунский, а с начала 20-х годов Кроншлотский, наименованный с 1730 г. Конной гвардией».[167]

Стратегическая конница под командованием А. Д. Меншикова, по нашему мнению, берущая начало от монгольских конных туменов, есть не что иное, как предвестник будущих механизированных корпусов 1930-х и танковых армий 1940-х гг. Маневренные, хорошо обученные и вооруженные войска, способные появиться в нужном месте и в нужное время, ныне именуются силами быстрого реагирования.

На вооружении драгун, кроме холодного оружия, находились карабины, пистолеты, мушкетоны и мортирки.

Читатели могут (и совершенно справедливо) задать вопрос: почему мы уделяем так много внимания вопросам совершенствования вооруженных сил государства, ведь основное направление данной работы – история специальных служб? Мы полагаем, что и спецслужбы, и специальные подразделения вооруженных сил входят в единую систему безопасности, призванную выявить, предупредить и в конечном счете пресечь любые попытки захвата власти. Не секрет, что специальные службы любого государства снабжаются (по крайней мере, должны снабжаться) самыми передовыми и самыми эффективными видами оружия, именно поэтому силовые подразделения имеют преимущество при любых столкновениях с противником. А о пресечении мятежей с помощью армии мы еще расскажем.

Петр I постоянно заботился о получении достоверной информации о состоянии вооруженных сил других государств. В 1697 г. в составе Великого посольства присутствовал майор Преображенского полка А. А. Вейде, впоследствии второй (с 1717 г.) президент Военной коллегии. Его работа заключалась в сборе, изучении и обобщении информации об организации и боевой подготовке «саксонской, цесарской, французской и нидерландской» армий. Была введена практика стажировки и волонтерской службы русских офицеров в иностранных вооруженных силах, позволявшая собирать информацию легальным способом.

В 1711 г., в связи с переходом русской армии на регулярную основу, была учреждена генерал-квартирмейстерская часть, одним из направлений деятельности которой являлась военная разведка. В новом «Уставе воинском» (принят в 1716 г.) военная разведка впервые приобрела правовую основу: «…а особливо надлежит ему (генерал-квартирмейстеру – Авт.) генеральную землю знать, в которой свое и неприятельское войско обретается».[168]

В начале XVIII в. в русском языке для обозначения человека, занимающегося нелегальной разведкой, впервые появилось слово «шпион». Как и у древних китайцев, в Петровскую эпоху оно не несло идеологической нагрузки: им в равной степени обозначали и своих, и чужих.

Основным центром сбора информации стратегического характера продолжал оставаться Посольский приказ, осуществлявший дипломатические функции и внешнюю разведку. Направленный в 1702 г. послом в Турцию стольник П. А. Толстой одновременно был и руководителем российской разведки в этой стране. В его обязанности входили сбор политической и военной информации, а также создание агентуры влияния в среде турецкой знати. Последнее позволяло снизить вероятность военного противостояния России и Турции, избежать широкомасштабной войны на два фронта. Денег на это не жалели, из России прямо указывали: «Дабы Порту до зачинания войны не допустить (також бы и татарам позволения на то не давали), не жалея никаких иждивений, хотя бы превеликие оные были».[169] В своей работе Толстой опирался на местную агентуру и использовал возможности православной (Константинопольской) церкви. После ареста в 1710 г. он умудрялся отправлять донесения в Россию даже из турецкой тюрьмы!

Перед отправкой за границу Толстой получил от царя руководящий документ – «Тайные статьи, данные Петру Андреевичу Толстому». Ознакомившись с царским напутствиями, Толстой подошел к делу серьезно. По всем вопросам, представлявшимся ему непонятными, он предпочел получить дополнительные указания, что и было закреплено в пяти дополнительных статьях. Данный пример весьма нагляден: опытный царедворец, Толстой прекрасно понимал меру ответственности перед царем и Отечеством. Не стоит забывать, что в свое время он серьезно скомпрометировал себя поддержкой Софьи и был причастен к стрелецким бунтам. Кстати, Петр постоянно припоминал ему это.

При исполнении как явных, так и тайных обязанностей Толстой столкнулся с проблемой, являющейся «кошмарным сном» для руководителя любой службы, – предательство подчиненных. В письме к канцлеру Г. И. Головкину российский резидент так описывал свои сомнения:

«Нахожусь в большом страхе от своих дворовых людей: живу здесь три года, они познакомились с турками, выучились и языку турецкому, и так как теперь находимся в большом утеснении, то боюсь, что, не терпя заключения, поколеблются в вере, если явится какой-нибудь Иуда – великие наделает пакости, потому что люди мои присмотрелись, с кем я из христиан близок и кто великому государю служит <…> и если хотя один сделается ренегатом и скажет туркам, кто великому государю работает, то не только наши приятели пострадают, но и всем христианам будет беда. <…>

У меня уже было такое дело: молодой подьячий Тимофей, познакомившись с турками, вздумал обусурманиться. Бог мне помог об этом сведать. Я призвал его тайно и начал ему говорить, а он мне прямо объявил, что хочет обусурманиться; я его запер в своей спальне до ночи, а ночью он выпил рюмку вина и скоро умер – так Бог сохранил от беды…»[170]

Как следует из приведенного письма, Толстой был не только разведчиком и дипломатом, но и контрразведчиком. Он проявил себя хотя и осторожным, но решительным человеком, не боявшимся принимать весьма «острые» решения и лично их осуществлять. Можно по-разному относиться к этому, но, по нашему мнению, наказанием за предательство человека из «системы» всегда должна быть реальная и неотвратимая «высшая мера».

Сам Петр относился к проблеме предательства серьезно: не пощадил даже сына, когда тот стал угрозой для престола и государства. Взыскательно относясь к другим, он не щадил и себя. Когда в ходе Прутского похода в 1711 г. над русской армией нависла угроза поражения, он отправил письмо сенаторам, в котором указал, чтобы в случае пленения его не считали царем и не исполняли его распоряжений. То есть он проявил глубокое понимание личной ответственности государя перед Отечеством.

Успехи спецслужб того времени во многом были обусловлены тем, что при реформировании государственного аппарата Петр сохранил преемственность внешнеполитического ведомства (Посольский приказ был преобразован в Коллегию иностранных дел) и преемственность кадров в области дипломатии и разведки. Например, в 1699 г. послом России в Голландии был назначен А. А. Матвеев, сын погибшего в 1682 г. «посольских дел оберегателя» А. С. Матвеева. За заслуги перед Отечеством Андрей Матвеев был удостоен графского титула. Российская разведка в начале XVIII в. работала очень профессионально. В частности, сообщения о шведской военной экспедиции в Архангельск в 1701 г. поступили в Посольский приказ из трех стран: Голландии, Швеции и Дании.

С 1717 г. Петр возобновил систему двойного представительства: наряду с официальными посольствами он направлял за границу особо доверенных лиц. Возможно, это было обусловлено попавшим к царю анонимным письмом, компрометировавшим А. А. Матвеева. В качестве доверенных лиц обычно выступали офицеры гвардии. Тем самым получила продолжение практика царя Алексея Михайловича, назначавшего в состав каждого русского посольства представителя Приказа тайных дел.

Известный советский разведчик-нелегал В. Гражуль, оперативник Особой группы Якова Серебрянского и один из руководителей Школы особого назначения, так охарактеризовал состояние разведывательной работы при Петре Великом:

«Отличительной ее чертой являются широкие масштабы работы. Впервые в истории русского государства разведка распространяет свое влияние не только на всю Европу, но и на Азию. <…> Второй отличительной чертой разведки при Петре является ее активность. <…> Петр никогда не ограничивался только одной информацией. Русские дипломаты-разведчики пользовались очень широко агентурными комбинациями для оказания влияния на политику других государств и принимали агентурные контрмеры (репрессии) всегда, когда этого требовала обстановка. <…> Агентурная сеть тогдашней разведки была сетью высокоценных агентов, а не массовой мелкой агентуры. База вербовки агентуры во всех странах была преимущественно материальная. <…> Но наряду с этим <…> русские пользуются и идеологической базой для вербовок, особенно в Турции и Польше. Надо отметить тот интерес, который проявлял лично Петр к разведке. Он понимал, что разведка помогает решать сложнейшие политические проблемы».[171]

На рубеже XVII–XVIII вв. в России происходило дальнейшее совершенствование тайнописи, что обусловливалось двумя факторами: расширением и углублением дипломатических отношений и начавшейся Северной войной. Главным государственным учреждением, систематически использовавшим тайнопись, была Посольская канцелярия, в составе которой работало особое «цыфирное» (шифровальное) отделение. Эта служба находилась в ведении «начального президента» Государственной посольской канцелярии Ф. А. Головина и лично государя, который высоко ценил значение тайнописи. Все русские послы для переписки с Посольской канцелярией и царем использовали шифры, называвшиеся «азбука», «ключ» и «цыфирь». Аналогичную переписку Петр вел с высшим командным составом армии и флота: с адмиралом Ф. М. Апраксиным, фельдмаршалами Г. В. Огильви и Б. П. Шереметевым. Наиболее характерными особенностями того периода следует считать повышение уровня защищенности шифров и разработку новых методов маскировки тайнописи.

Большое значение государь придавал качеству тайнописи. В одном из писем он с неудовольствием сообщал Огильви, что его «цыфирь» «к разобранию легка». В целом, российская тайнопись начала XVIII в. представляла собой простые шифры замены: буквы алфавита заменялись в тексте на условные обозначения (буквы, цифры, особые знаки) по специальной таблице. Например, гетман Мазепа после его перехода на сторону шведов в октябре 1708 г. изображался в шифровках в виде топора и виселицы. Для усложнения расшифровки секретных донесений, попавших к противнику, они писались не только на русском, но и на французском, немецком и греческом языках. Так, один из русских шифров Петровской эпохи перехватившие его англичане сумели прочитать только через 25 лет!

Не меньшее внимание Петр уделял средствам осуществления тайнописи и способам скрытной транспортировки донесений. В апреле 1714 г. он направил послу России в Швеции И. Ю. Трубецкому инструкцию по применению специальных составов. В качестве контейнеров для доставки секретных посланий использовались полости в предметах быта, одежде и даже полые орудийные ядра. Последний способ был, в частности, использован русским комендантом Полтавы А. С. Келиным в 1709 г. Тогда же петровские войска применили сигнализацию (условные огни и выстрелы) для подтверждения получения шифровок: с помощью сигнализации отправителю давали знать, что послание дошло до адресата, расшифровано и понято.

Привилегированное положение в системе государственных учреждений занимали Военная и Адмиралтейская коллегии, а также Коллегия иностранных дел – благодаря тому огромному значению, которое Петр I придавал армии, флоту и дипломатии, и благодаря той роли, которую играли президенты коллегий: генерал-фельдмаршал светлейший князь А. Д. Меншиков, генерал-адмирал граф Ф. М. Апраксин и канцлер граф Г. И. Головкин.

Вопросам организации контрразведки и политической полиции в Петровские времена внимание уделялось действительно серьезное. Молодому царю в период борьбы со сводной сестрой пришлось пережить многое. Возможно, именно личный опыт сделал «Петрову службу» и скорой, и спорой. Как и ранее, в последней четверти XVII в. контрразведкой занимались несколько государственных учреждений. Посольский приказ надзирал за иностранными посольствами, а также гражданскими иностранными подданными в России. Иноземский, Преображенский и Семеновский приказы осуществляли контроль за иностранцами, находившимися на русской службе. Разрядный, Казанский и Малороссийский приказы совместно с пограничными воеводами проводили контрразведывательную работу в порубежных районах.

Преображенский приказ руководил не только политическим сыском, но и контрразведывательной деятельностью. «Недреманное око» Ромодановского через верных слуг государевых следило за всеми иностранными посольствами, появлявшимися в Москве. Подьячие приказа, а также командированные гвардейские сержанты и «гражданские чиновники» находились во всех городах, куда прибывали иноземные купцы. Для военно-политической элиты России не было секретом, что практически все посольства и торговые миссии имели от своих государей особые разведывательные задания. «Впервые при Петре была поставлена задача борьбы с дезинформацией, клеветой, лжесвидетельством <…> „понеже многим являются подметныя письма, в которых большая часть воровских и раскольнических вымышлений, которыми под видом добродетели яд свой наливают“».[172]

До 1696 г. уголовным и политическим сыском в той или иной мере занимались шесть «судных» и четыре «сыскных» приказа, Стрелецкий и Разбойный приказы и Приказ розыскных дел. По указу от 14 августа 1687 г. дела Разбойного приказа были переданы земским приказам. Приказ розыскных дел был специально учрежден в 1689 г. для расследования по делу Шакловитого и его сторонников.

После Стрелецкого бунта 1698 г. положение дел в области контрразведки, и особенно политического сыска, начало меняться в сторону централизации. Полицейские функции, ранее исполнявшиеся в Москве стрельцами, отошли к Преображенскому приказу. В сентябре 1702 г. царским указом повторно было предписано направлять в этот приказ всех, кто сказал за собой «государево слово и дело». Для производства арестов, обысков, охраны и курьерской связи использовались солдаты и сержанты из гвардейских полков.

Серьезную угрозу для безопасности государства (и государя) представляла деятельность иностранных спецслужб и связанной с ними агентуры в период Северной войны 1700–1721 гг. После победы русских над шведами под Полтавой 27 июня 1709 г. интерес к России резко возрос не только у ее непосредственных соседей, но и среди других государств Запада и Востока. Наибольшую активность в этом смысле проявляли Турция, Польша, Швеция, Англия, Пруссия и Франция. Для добывания секретной информации иностранные государства, как и ранее, использовали своих дипломатических представителей при русском дворе. Их работа была направлена на получение сведений политического, дипломатического и военного характера. Второе направление деятельности – организация подрывных операций силового характера: восстаний, диверсий и террористических актов. В течение всего XVIII в. правительства Англии, Пруссии и Франции предпринимали неоднократные попытки влиять с помощью своей секретной агентуры на внешнюю и внутреннюю политику России и направлять ее по возможности в своих интересах.

Около семидесяти процентов дел Преображенского приказа были связаны с расследованием так называемых народных восстаний. В 1703 г. восстали крестьяне Предуралья и Поволжья. В 1705 г. вспыхнул стрелецкий (раскольничий) мятеж, он перекинулся на другие волжские и прикаспийские города. Астрахань находилась в руках бунтовщиков семь месяцев, пока 3 марта 1706 г. не была взята правительственными войсками. С 1705 по 1711 г. продолжался мятеж башкир. В 1707–1709 гг. обширные территории на юге России, от Днепра до Волги, охватило восстание Кондратия Булавина. Успехи булавинцев были столь значительны, что Петр в условиях Северной войны был вынужден бросить против них 32-тысячную армию. Лишь после того, как казачьи старшины (успешная работа петровских секретных служб здесь налицо!) убили предводителя, восстание удалось подавить.

Весьма вероятно, что вторжение войск Карла XII в Россию в июле 1708 г. по времени было скоординировано с внутренними выступлениями. В отношении изменившего гетмана Мазепы исторические исследования подтверждают это; другие выступления (см. выше) объективно были выгодны шведскому королю, поскольку отвлекали значительные силы русской регулярной армии с театра военных действий. Нельзя исключить и участие в указанных событиях Османской империи, чьи интересы традиционно распространялись на юг Российского государства. Несомненно одно – внутренние конфликты ослабляли позиции Петра и, соответственно, являлись выгодными его внутренним и внешним оппонентам. В этих условиях объединение части функций политической полиции и контрразведки, особенно по важнейшим «государевым» делам, в стенах Преображенского приказа, по нашему мнению, вполне оправданно.

Одним из способов получения информации о русской армии являлся перехват корреспонденции, направляемой из армии в тыл или из одной армии в другую. Наряду с совершенствованием способов защиты информации с помощью тайнописи предпринимались и иные меры по недопущению разглашения секретных сведений военного характера. Эти меры, как и в царствование Алексея Михайловича, получили законодательное закрепление. «Воинские артикулы» Петра – логическое продолжение Уложения 1649 г. Указания, направленные на сохранение военной тайны, не допускали двойного толкования или исключений:

«Как офицеры, так и рядовые да не дерзают о воинских делах, о войске, о крепости, что писать, ниже о том с другими корреспондовать, под потерянием чина, чести или, по состоянию дела, и живота самого».[173]

Военнослужащих обязали докладывать по команде обо всем, что имело отношение к «слову и делу». В текст воинской присяги было включено следующее положение:

«И ежели что вражеское и предосудительное против персоны Его Величества или его войск, такожде его государства людей, или интересу государственного что услышу или увижу, то обещаюсь об оном по лучшей моей совести и сколько мне известно будет извещать и ничего не утаить; но толь паче во всем пользу его и лучше охранять и исполнять».[174]

В 1715 г. указом Петра I было объявлено:

«Кто истинный христианин и верный слуга своему государю и Отечеству, тот, без всякого сумнения, может явно доносить словесно или письменно о нужных и важных делах самому государю или, пришед ко дворцу Его Царского Величества, объявить караульному сержанту, что он имеет нужное доношение, а именно о следующем:

1. О каком злом умысле против персоны Его Царского Величества или измены;

2. О возмущении или бунте;

3. О похищении казны».[175]

Даже священникам специальным указом предписывалось докладывать о крамоле, ставшей известной во время исповеди. Многими людьми той эпохи (да и настоящего времени) это осуждалось, но, если иметь в виду принцип тотальности при обеспечении государственной безопасности, действия царя были совершенно оправданны: они закрепляли ответственность за недоносительство по делам особой государственной важности.

Принятые меры позволили Петру осуществить тотальный сбор, а также анализ информации по важнейшим делам, как и во времена его отца, сделав добропорядочных подданных исполнителями воли государя.

Особую опасность представляли попытки физического устранения государя. Смерть Петра позволила бы занять трон его сыну, царевичу Алексею, противнику отцовских начинаний. Об одной из таких попыток стало известно сотруднику русского посольства в Константинополе г. Эргакия. Вернувшись в Москву, он сообщил:

«Когда был в Бухареште, и тогда в ночи приходил к нему один человек, закрыв свое лицо (только очи свои показал). И говорил, что по повелению салтана туреского чрез подущение короля шведского велено господарю мултянскому послать нарочно двух человек из греческих купцов в Российское государство под имянем купеческим, будто бы для торгового промыслу, а в самом деле для того, чтоб они всякими мерами промысл чинили высокую персону Его Царского Величества чрез отраву умертвить, за что ему, мултянскому господарю, от Порты обещано вечно иметь господарство…»[176]

Кто сообщил о покушении? Российский агент, потерявший канал связи, или доброволец, симпатизировавший России? Это так и осталось загадкой. В результате купцов отследили и задержали.

Охранную (караульную) службу в царских, а затем в императорских резиденциях в Санкт-Петербурге и Москве несли гвардейцы, они же сопровождали государя в военных кампаниях и путешествиях. Особо доверенными лицами в области охраны Петра являлись генерал-адъютант при монархе (координация действий гвардейской охраны) и кабинет-секретарь (секретная информация) А. В. Макаров.

Параллельно с организацией покушений на Петра I была предпринята попытка использовать царевича в качестве противовеса отцу. В конце сентября 1716 г. Алексей, сообщив о подчинении воле отца и воссоединении с ним, выехал из Петербурга в Копенгаген, где в то время находился царь, но в ставку не прибыл. История «ухода» царевича (он бежал в Вену под защиту австрийского императора Карла VI) сама по себе достойна отдельного рассказа, поскольку в ней усматриваются признаки тщательно спланированной и успешно реализованной специальной операции.

В числе этих признаков можно выделить ускользновение из-под наблюдения, встречу со связниками, смену маршрутов передвижения, использование документов прикрытия, получение «политического убежища», переезды из одного конспиративного укрытия в другое и т. п. Первый раунд поединка петровские службы проиграли. Что было причиной этого провала, не совсем понятно. Возможно, Петр до последнего надеялся привлечь сына на свою сторону и не подверг отпрыска должному «жесткому» контролю. Также возможно, что это – ошибка исполнителей, вызванная дезинформацией со стороны царевича и тех, кто ему помогал.

Но второй раунд российские службы выиграли. Операция по возвращению царевича не менее интересна, чем его «уход», в первую очередь количеством и качеством задействованных сил и средств.

В ней приняли участие различные по подготовке и формальной подчиненности специалисты. Успешный розыск Алексея провел русский резидент в Австрии А. П. Веселовский, силовую составляющую розыска представлял капитан гвардии А. Румянцев, согласия царевича на возвращение добился опытнейший дипломат и разведчик П. А. Толстой. На заключительном этапе операции (непосредственно при возвращении Алексея из Неаполя в Россию) были приняты дополнительные меры безопасности, дабы не допустить бегства царевича и прочих случайностей.

Через пятнадцать месяцев после побега Алексея Петровича наконец привезли в Москву. Так была устранена одна из наиболее серьезных для Российского государства угроз, разыгранная в кулуарах иностранных дворов и ставившая своей целью кардинальное изменение равновесия на российском политическом поле.

В феврале 1718 г. Петр учредил Тайную розыскных дел канцелярию. Создание этой специальной службы обусловливалось несколькими причинами. В 1717 г., после смерти Ф. Ю. Ромодановского, руководителем Преображенского приказа стал его сын Иван. Вероятно, Петр не до конца доверял его знаниям и опыту: в конце того же года было создано несколько розыскных канцелярий под руководством гвардейских офицеров: П. М. Гагарина, С. А. Салтыкова, М. Я. Волкова, Г. Д. Юсупова, И. Дмитриева-Мамонова, Г. И. Кошелева. После доставки в Россию царевича Алексея объединение розыскных канцелярий в единую службу ускорилось. По окончании следствия над Алексеем Тайная канцелярия стала постоянно действующим органом. Возглавляли ее четыре «министра», или судьи: П. А. Толстой, И. И. Бутурлин, Г. Г. Скорняков-Писарев и А. И. Ушаков. Формально все судьи имели одинаковый статус, но главную роль играл Толстой. Работу обеспечивали секретарь и шесть канцелярских служащих. Как и Преображенский приказ, Тайная канцелярия рассматривала особо опасные государственные преступления, сочетая функции оперативного, следственного и судебного аппарата. Тайная канцелярия и Преображенский приказ работали параллельно до конца жизни Петра Великого.

В 1718 г. для поддержания общественного порядка в Санкт-Петербурге Петр учредил должность генерал-полицмейстера, видя в полиции[177] «подпор» безопасности подданных. «Пункты, данные С.-Петербургскому генерал-полицмейстеру», которым стал А. М. Девьер, можно считать началом правового регулирования розыскной работы.

Первоначально штат полиции состоял из генерал-полицмейстера, его заместителя, четырех офицеров и 36 нижних чинов. Делопроизводство в Главной полицмейстерской канцелярии вели дьяк и десять подьячих. Наиболее полно задачи полиции определялись в Регламенте Главному магистрату 1721 г., в котором говорилось, что «полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности».[178] Однако все эти новшества носили скорее фрагментарный характер и затрагивали исключительно Петербург и Москву, где в 1722 г. была учреждена должность обер-полицмейстера. Десятого декабря 1722 г. была издана Полицмейстерская инструкция, состоящая из сорока пунктов. Полицмейстерские канцелярии в Петербурге и Москве имели небольшой штат: по десять офицеров и нижних чинов, носивших специальную форму. Полицейскую службу возложили на солдат столичных гарнизонов.

Преступления против государя карались смертью, но в целом наказания были менее жестокими, чем в большинстве стран Европы. Смертную казнь за «малые вины» Петр I заменил каторгой; не отрицая того, что за преступления надлежит наказывать, он указывал на необходимость по возможности сберегать жизнь подданных.

Полиция, по замыслу Петра, должна была помогать населению, поддерживать добропорядочные отношения в обществе и обеспечивать сохранение устоев, позволяющих нормально и безбоязненно вести обычный образ жизни. С другой стороны, полиция организовывала поступление первичных сведений из народных низов о возможных недовольствах и неурядицах, что вместе с другими службами укрепляло безопасность в государстве. Дополнительные полицейские функции, возложенные в нестоличных городах на воинских начальников, позволяли занять часть гарнизона общественно-полезными делами, повышали авторитет и престиж армии у населения в мирный период.

Северная война и измена царевича Алексея стали катализатором для создания в июле 1718 г. в структуре почтового ведомства специального подразделения, занимавшегося перлюстрацией (тайным прочтением) получаемой из-за рубежа корреспонденции. Это было связано с тем, что в некоторые письма, адресованные жившим в России иностранцам, были вложены конверты с посланиями для шведских военнопленных. Карл XII стремился использовать своих попавших в плен солдат и офицеров для получения разведывательной информации и для организации подрывной работы в тылу русской армии.

В августе 1719 г. был издан сенатский указ, вводивший регистрацию всех иностранцев, приезжавших для поступления на русскую службу. Сведения о них должны были собираться в Коллегии иностранных дел, которая занималась также выдачей паспортов для выезда из России.

Однако активная деятельность иностранных разведок не прекращалась. Основным средством проведения вербовки обычно служило обещание щедрого вознаграждения. Так, в 1721 г. был арестован протонотариус Юстиц-коллегии Гейденрейх, который был завербован шведским дипломатом в России Гилболтом. На допросе арестованный сообщил, что его предупредил об аресте обер-фискал Сената Геден, который также работал на шведов.

Не осталась без присмотра и Церковь. Двадцать пятого января 1721 г. Петр утвердил «Духовный регламент», разработанный епископом Феофаном Прокоповичем. Согласно новому закону была проведена церковная реформа, которая ликвидировала автономию церквей. Патриаршество в России было упразднено, а для управления церковным делом учреждена Духовная коллегия, 14 февраля преобразованная в Светлейший правительствующий Синод. В его ведении находились церковные дела.

В октябре 1721 г. на торжественном праздновании Ништадтского мира, ознаменовавшего победу России в Северной войне, Петр призвал соратников не успокаиваться на достигнутых результатах. В «Реляции… торжества о заключении с короною Швецкою вечного мира» сказано:

«Напоминает он (Петр. – Авт.) им (сенаторам. – Авт.) о их благополучии, что хотя ныне столь славной и полезной мир Божиею милостию и храбростию своего оружия получили, однакож бы и во время того мира роскошми и сладостию покоя себя усыпить бы не допустили, экзерцицию или употребления оружия на воде и на земле из рук выпустить, но оное б всегда в добром порядке содержали и в том не ослабевали, смотря на примеры других государств, которые через такое нерачителство весьма разорились, междо которыми приклад Греческого государства, яко с собой единоверных, ради своей осторожности, перед очами б имели, которое государство от того и под турецкое иго пришло; також бы и прежния времена и состояние своего собственного Отечества пред очами имели, в котором издревле храбрые люди были, но потом нерадением и слабостию весьма от обучения воинского было отстали».[179]

Таким образом, Петр предупреждал приближенных: государство, каким бы сильным оно ни было, обязано следовать латинской поговорке Si vis pasem, para bellum («Хочешь мира – готовься к войне»).

Двенадцатого января 1722 г. Петр I издал указ о реформировании Сената. Четвертый пункт указа гласил:

«Надлежит быть при Сенате генерал-прокурору и обер-прокурору, также во всякой коллегии по прокурору, которые должны будут рапортовать генерал-прокурора».[180]

Государь возлагал большие надежды на эффективность работы прокуратуры; его воодушевлял пример генерал-прокурора П. И. Ягужинского, не запятнавшего себя злоупотреблениями или взятками.

Девятнадцатого июня 1722 г. государь назначил обер-прокурором Синода командира Каргопольского драгунского полка полковника И. В. Болтина. Обер-прокурору подчинялись синодальная канцелярия и церковные фискалы – «инквизиторы». По сути, Болтин возглавил отдельную секретную службу государя, надзиравшую за «слугами божьими».

Двадцать второго октября 1721 г. Петр был объявлен «Отцом Отечества и Императором Всероссийским». Императорский титул свидетельствовал о новой роли России в международных делах. Изменение немедленно признали Голландия и Пруссия, в 1723 г. к ним присоединилась Швеция. Другие страны стали считать Россию империей уже после смерти Петра: Турция с 1739 г., Англия и Австрия с 1742 г., Франция и Испания с 1745 г., Польша с 1764 г.

В заключение этой главы скажем несколько слов о создании еще одного специального подразделения. В 1724 г. для коронации своей супруги Екатерины Алексеевны Петр собрал конную роту почетного конвоя, или роту кавалергардов (конных охранников).[181] Он сам стал капитаном роты, офицерами числились генералы и полковники, капралами – подполковники. Рядовых (60 человек) отбирали из числа самых рослых и представительных обер-офицеров. Этот почетный конвой продолжил традиции рынд Алексея Михайловича. Чтобы подчеркнуть торжественность коронации, кавалергарды были одеты в специально сшитую парадную форму. По окончании коронационных торжеств роту расформировали.

За три недели до смерти Петр занимался составлением инструкции руководителю Камчатской экспедиции в. Берингу. Придворный токарь государя А. К. Нартов, присутствовавший при этом, впоследствии рассказал, что государь спешил, будто предвидя свою скорую кончину, и был весьма доволен тем, что завершил работу. В разговоре с адмиралом Апраксиным он говорил о своем давнем намерении проложить дорогу через «Ледовитое море» в Китай и Индию. Нет сомнений, что Петр понимал, какие стратегические перспективы открывает этот морской путь.

После смерти Петра, последовавшей 28 января 1725 г., в российском государстве наступили времена, которые историки назовут «эпохой дворцовых переворотов». Конечно, заговоры и перевороты существовали всегда, являясь спутниками власти, но XVIII в. действительно оказался богатым на такого рода события. В период с 1725 г. по 1801 г. смена верховной власти в России в той или иной мере осуществлялась при силовой поддержке гвардии. Призванные охранять и защищать престол, гвардейцы не только осуществляли свои прямые функции, но и свергали правителей в ходе «маленьких заговоров», во многом руководствуясь, как сказали бы сейчас, корпоративными интересами. Значительная часть офицерского корпуса гвардейских полков в указанный период образовала своеобразную военно-политическую партию. Восстановить полный контроль над гвардией сумел только Николай I.