Спецслужбы мира за 500 лет. Глава 3. Восстановление государевых спецслужб в XVII в (С. А. Чуркин, 2013)

Приступая к рассказу о перипетиях Смутного времени, мы сознательно обратили внимание читателей на европейские и ближневосточные события начала XVII в., поскольку они имели либо опосредованное, либо прямое отношение к этим событиям.

В тот же период не менее значительные перемены происходили и в Японии. В стране закончилась Эпоха воюющих провинций. В 1603 г. Иэясу Токугава завершил процесс объединения страны и вынудил императора присвоить ему титул сёгуна. В 1605 г. он формально передал титул своему сыну Хидэтаде, но сохранял в своих руках всю полноту власти до смерти в 1616 г.

Сёгунат (военное феодальное правительство) династии Токугава правил Страной восходящего солнца более двух с половиной веков, вплоть до 1868 г.[86] Столь долгому правлению способствовала динамичная многоуровневая и тотальная система безопасности, выстроенная Иэясу Токугавой и продолжавшаяся совершенствоваться при его преемниках.

Угрозу безопасности династии представляли собой следующие факторы: многочисленные заговоры дайме против сёгуна; вооруженные восстания крестьян; вторжение иностранных завоевателей; интриги императорского двора и наиболее активного буддийского духовенства.

Для надзора за деятельностью всех слоев населения была создана мощная система сыска, стержнем которой являлись особые чиновники-мэцукэ («цепляющие к глазам», «смотрящие»). Так назывались и высшие чиновники, контролировавшие деятельность губернаторов, и рядовые сотрудники службы, неотличимые от горожан или крестьян. К низовому аппарату мэцукэ относились: хасири-мэцукэ – «бегающие» мэцукэ, сенин-мэцукэ – «карликовые» мэцукэ, сэнтэ-гуми-но досин – стражники отряда упреждения, о-нивабан – «садовники», тайоку-кэйко – охрана внутренних покоев, кедан – «слушающие болтовню на пиру», мицумоно – «тройные люди», дацуко – «похитители слов», уками-бито – «вызнающие», монокики – слушающие.

Чиновники-мэцукэ, находившиеся на легальном положении, соединяли в своей деятельности одновременно и полицейские, и прокурорские функции, а их указания были обязательными для должностных и частных лиц. Тайные агенты, скрывавшие принадлежность к аппарату мэцукэ, назывались оммицу – «темная тайна». Подразделения мэцукэ напрямую подчинялись сёгуну и занимались выявлением нарушений его интересов в политической, экономической, социальной и военной сферах. Окончательно эта система сформировалась к 1617 г.

Мэцукэ решали следующие задачи:

собирали тотальную информацию о деятельности губернаторов, государственных служащих и частных лиц в центре и на местах (приоритетное направление – наблюдение за жизнью тодзама-дайме и христиан);

несли охрану сёгуна, его семьи и приближенных;

осуществляли разведку за пределами Японии;

вели борьбу с христианством и надзирали за буддийским духовенством;

охраняли (и одновременно жестко контролировали) резиденцию императора в Киото;

проводили контрразведывательные мероприятия в отношении всех видов разведки реальных и потенциальных противников и союзников сёгуна;

выполняли многочисленные административно-полицейские функции и разнообразные функции спецназа безопасности.

В 1603–1616 гг. все дайме (князья) попали в личную (и очень жесткую) зависимость от сёгуна, который разделил дворянство на несколько разрядов и категорий. Придворная аристократия кугэ, составлявшая близкое окружение императора, была объявлена самым высоким разрядом феодального дворянства, но реального экономического и политического влияния она не имела. Право на наследственный титул получали лишь те князья, чей годовой доход превышал 10 тысяч коку риса.[87]

Все дворянство было поделено на группы в зависимости от участия в битвах при Сэкигахаре 21 октября 1600 г. и при Осаке в 1615 г. В высшую группу дайме входили госанкэ – три знатные семьи, родственные дому Токугава: Кии, Миото, Овари. Вторую группу, фудай-дайме, составляли самураи, поддерживавшие Токугаву еще до его прихода к власти. Из их числа (свыше 150 человек) формировался состав правительственных органов и назначались наместники провинций. Остальные были членами букэ (военных домов) и разделялись на дайме (князей) и буси (рядовых дворян). Буси обычно не имели собственных земельных владений и получали рисовый паек от своего господина.

Князья, враждебные Токугаве в борьбе за центральную власть, относились к опальной группе тодзама-дайме. Примерно восемьдесят наиболее влиятельных князей этой группы, не уступавших по богатству дому Токугавы, оценивались как постоянные – и опасные! – соперники. Их земли нередко конфисковывали, а бывших хозяев расселяли между владениями фудай-дайме, чтобы предотвратить создание компактных оппозиционных группировок. Только в 1600–1602 гг. были конфискованы владения 72 опальных дайме. Чтобы морально подавить недовольных князей, правительство заставляло их приезжать в Эдо, чтобы засвидетельствовать почтение верховной власти сёгуна.

Контроль над императором осуществлялся в соответствии с инструкцией, называемой «Черные параграфы» Токугавы. Ворота императорского дворца постоянно были заперты, самому императору разрешалось покидать дворец не чаще трех раз в год, но и для этого требовалось особое разрешение. В структуре мэцукэ разведкой в отношении императора и его придворных ведал специальный чиновник с широкими полномочиями – сесидай. Он лично докладывал сёгуну о том, что происходит на императорском дворе, и не допускал никаких контактов императора с внешним миром.

Что касается деятельности синоби, то после победы Токугавы в битве при Сэкигахаре положение старинных кланов, культивировавших «скрытые боевые искусства», усложнилось, поскольку войны на время прекратились и спрос на их услуги резко упал. Лишившись возможности зарабатывать привычным для них шпионско-диверсионным ремеслом, синоби были вынуждены либо поступить на службу в сёгунат, либо наниматься к купцам, чтобы следить за их конкурентами, и, наконец, они могли промышлять банальным разбоем на дорогах.

Синоби, выбравшие службу, объединялись в синоби-гуми (шпионские отряды), получившие название по названиям городов, где располагались их школы: Ига-гуми, Кога-гуми и Нэгоро-гуми. Отряд Ига-гуми охранял внутренние покои Токугавы, отряд Кога-гуми – трое главных ворот замка Эдо, а отряд Нэгоро-гуми выполнял полицейские функции в столице. Сёгун поступил мудро, доверив нести противодиверсионную службу профессиональным диверсантам. При этом и синоби, и приближенные к Токугаве самураи постоянно контролировали друг друга. Некоторые кланы самураев получили привилегированное право контролировать кланы синоби, чтобы, изучив секретные (ранее) техники этих кланов, выработать методы противодействия на случай предательств и измен. Наиболее известной из таких секретных служб по «особому надзору» была школа боевых искусств тайша-рю. Ее можно назвать «особым отделом» сёгуна, и в случае крайней необходимости члены школы выполняли функции, которые многим нашим читателям известны по публикациям о советской контрразведке СМЕРШ. Такая многоуровневая и сложная система взаимного и тотального контроля создавала совершенно уникальные условия для развития секретных институтов Японии.

Для надзора за передвижениями внутри страны были приняты особые меры: введены специальные разрешения для тех, кто по каким-то причинам отправлялся в путь;

введены паспорта на право пребывания в других провинциях;

установлен контрольно-пропускной режим на всех главных трактах.

Вассалам сёгуна паспорта не требовались. Крестьянам получить разрешение было легче, чем самураям, – достаточно было записки от деревенского старосты или владельца дома. Бродячие актеры могли просто продемонстрировать стражникам свое мастерство.

И все же, несмотря на явное военное и экономическое превосходство, Иэясу Токугава не чувствовал себя в абсолютной безопасности.

Одна из главных угроз исходила от дайме-христиан, проживавших на острове Кюсю, ибо они торговали с теми европейцами, которые поставляли огнестрельное оружие. К началу XVII в. в Японии, по разным оценкам, насчитывалось от 200 до 750 тысяч христиан-католиков. В 1611–1614 гг. были изданы указы против христианства: это учение объявлялось «дьявольским и разрушительным», посему всем вассалам Токугавы приказали официально отречься от христианства. Португальских и испанских купцов, носителей чужой веры, из Японии изгнали. При поддержке буддистского духовенства жертвами религиозных чисток стали более тридцати тысяч японцев.

Принимались и «тайные» меры. В 1613 г. Иэясу Токугава отправил в Европу посольство, которое посетило Мадрид и Рим, где побывало на аудиенции у папы Павла V. В составе посольства находился разведчик-мэцукэ Датэ из провинции Сэндаи.

В начале XVII в. основным политическим противником сёгуната являлся Тоетоми Хидэери, вокруг которого объединились многочисленные противники клана Токугава. Заговорщики планировали убить Иэясу при помощи синоби из числа сторонников, но им это не удалось. В 1615 г. в результате многомесячной осады замок Тоетоми в Осаке был взят, почти все заговорщики – убиты, а сам Хидэери сделал харакири. После этой расправы в Японии установились длительный мир и относительная стабильность.

После смерти Иэясу репрессии против христиан и ограничения на торговлю с иностранцами усилились. С 1616 г., в правление Хидэтада Токугавы, иностранцы могли торговать только через порты Нагасаки и Хирадо; в 1622 г. были казнены 120 миссионеров и новообращенных католиков. В 1624 г., уже при Иэмицу Токугаве, была запрещена торговля с Испанией, а в 1629 г. казнены тысячи христиан. В 1635 г. вышел указ сёгуна, запрещавший покидать пределы страны (ослушавшихся ждала смертная казнь), японцам, ранее уехавшим за рубеж, въезд на родину был закрыт. Был наложен запрет на строительство судов водоизмещением более восьмидесяти тонн, пригодных к океанским переходам.

В декабре 1637 г. христиане, проживавшие в окрестностях города Симабара на острове Кюсю, подняли восстание против местного князя, имевшее не только религиозные, но и экономические причины. В восстании приняли участие до тридцати тысяч крестьян и ронинов (свободные воины), включая женщин; лидером восставших стал шестнадцатилетний (!) Амакуса Сиро (он же Масуда Токисада). Начало было успешным: восставшие уничтожили отряд самураев (2800 человек), посланный на подавление мятежа, а затем захватили замок Хара. Войска сёгуна (до 200 тысяч человек), осадившие крепость, смогли взять ее только после многодневного штурма при поддержке корабельной артиллерии голландских купцов (в апреле 1638 г.), потеряв более десяти тысяч человек.

После подавления восстания были казнены свыше 37 тысяч его участников, а также сочувствовавших. Сёгунат, обвинивший в организации восстания «варваров-христиан», запретил иностранцам въезд в страну и разорвал отношения с Португалией, казнив членов ее посольства. В 1640 г. были прерваны отношения и с Голландией.

После 1641 г. Япония стала закрытой страной, все контакты с иностранцами ограничивались портом Нагасаки: 70 китайских и 5 голландских судов в год. Однако полностью искоренить христианство японским властям не удалось. На севере острова Кюсю и на юго-западе острова Хонсю сохранились немногочисленные общины тайных христиан, обычно маскировавшихся под буддийские секты.

В последующие двести с лишним лет на территории Японии не было ни одного крупного вооруженного конфликта. Десять поколений самураев периода Эдо никогда не принимали участия в сражениях. А участие в разгроме повстанцев в Симабаре стало последней операцией, в которой синоби действовали как разведчики и диверсанты.

«Начиная с эпохи Канъэй (1624.II – 1644.XII) наметилась новая тенденция в развитии секретной службы оммицу. К этому времени ситуация в стране в значительной степени стабилизировалась, и период опасливого отношения к потенциальным мятежникам-дайме ушел в прошлое. Тайные агенты все меньше и меньше использовались для слежки за князьями и их вассалами, и в целом их численность резко сократилась. Однако система секретной агентуры не разрушилась окончательно, хотя и претерпела коренные изменения. Этому в немалой степени способствовали бурное развитие городов, прежде всего Эдо, Киото и Осаки, формирование городского сословия, увеличение численности населения в стране, рост числа крестьянских выступлений. В этих условиях усилия тайной службы все чаще направлялись на поддержание порядка и контроль за настроениями масс. Таким образом, система мэцукэ постепенно трансформировалась из секретной службы политического и военного характера в секретный полицейский аппарат. В этот период многие специалисты по синоби-дзюцу стали переходить под начало городских и храмовых управляющих (буге). А деятельность по контролю за дайме хотя и не была полностью свернута, но продолжалась в гораздо меньших масштабах.

Так, многие ерики (полицейские) из числа Кога-моно заняли важные посты в полицейской структуре, а Ига-моно по большей части остались на прежнем месте службы в качестве садовников-телохранителей, и лишь некоторые из них поступили на службу в полицию. Такая разница в судьбах Ига-моно и Кога-моно объясняется различиями в их подготовке. Дело в том, что Кога-моно по большей части были выходцами из слоя тюнинов. Поэтому они владели не только приемами рукопашного боя, разведки и маскировки, но и навыками анализа, оценки ситуации, глубоко разбирались в человеческой природе. А вот синоби, или как чаще принято называть их сегодня – ниндзя из Ига, комплектовавшие ряды „садовников“, владели в основном приемами уровня гэнин – могли тайком прокрасться куда надо, убить кого нужно и бесследно исчезнуть. Только все это для полицейского-стражника такого большого значения, как ранее, не имело.

Переход из службы безопасности сёгуната в полицейское ведомство не мог не повлиять на содержание подготовки бывших синоби. Теперь им приходилось разоблачать и задерживать разного рода преступников. Отсюда повышенный интерес к технике обезоруживания, связывания, конвоирования, пыток и допроса подозреваемых и свидетелей. С другой стороны, старинные шпионские методы проникновения в охраняемые помещения и крепости, сближавшие ниндзя с ворами, из системы обучения полицейских агентов во многом были изъяты. Фактически это привело к полному пересмотру наследия школ синоби, или, как часто называют это сегодня, – нин-дзюцу, которое теперь рассматривалось с точки зрения преследователя, а не с точки зрения преследуемого.

Интересно, что даже многие приемы боя новых полицейских были позаимствованы из арсенала синоби периода Сэнгоку-дзидай. Так, классическим оружием мэцукэ стали дзиттэ (затупленная металлическая дубинка с „усиком“ для защемления меча), манрики-гусари (цепь с грузиками на концах) и рокусякубо (шест около 180 см длиной). Эти три вида в период Токугава назывались мицу-догу – „три приспособления“. Они считались наиболее эффективными видами оружия в бою с фехтовальщиком, вооруженным мечом. Кроме того, манрики-гусари и дзиттэ можно было легко спрятать в складках одежды, чтобы не выдавать свою принадлежность к мэцукэ и использовать в толпе или тесном пространстве. Известно, что одной из древних школой бу-дзюцу, специализировавшейся в овладении манрики-гусари, была Масакирю, которую основал Масаки Тосимицу, начальник охраны центральных ворот Эдо. По легенде, он стремился исключить всякую возможность вооруженного конфликта в таком ответственном месте. Однако, по мнению известного американского исследователя японских бу-дзюцу Дона Дрэгера, использование этих видов оружия отражало снижение мастерства фехтовальщиков, поскольку только в этом случае мэцукэ мог приблизиться достаточно близко к своему противнику, чтобы использовать такое короткое оружие как дзиттэ. Для сравнения, в период Сэнгоку-дзидай в число мицу-догу входили такие мало известные ныне виды оружия, как сасумата (двузубое копье), содэгарами (багор с шипами для зацепления клинка противника) и цукубо (Т-образное шипастое оружие). Эти три вида оружия имели длинные древки, позволявшие держать мастера кэн-дзюцу на приличной дистанции.

Спрос на подготовленных синоби катастрофически упал. Многие отпрыски старинных семей, практиковавших нин-дзюцу, забросили тренировки по дедовским рецептам. И вправду, зачем было им истязать себя до изнеможения на протяжении целого ряда лет, если потом от полученных навыков все равно не было никакого проку? Период расцвета нин-дзюцу уже миновал, и оно неуклонно деградировало. Лишь единицы во всей Стране восходящего солнца овладевали приемами синоби-дзюцу в полной мере. Те из них, кто не находил себе применения на государственной службе или на службе дайме, становились разбойниками. Возможно, именно поэтому документы XVII–XIII вв. содержат столь много сообщений о суперворах».[88]

Однако полностью искусство синоби не было утрачено. В 1676 г. синоби из клана Ига-рю Фудзибаяси Ясутакэ закончил трактат «Бансэнсюкай» («Десять тысяч рек собираются в море»), считающийся энциклопедией разведывательного искусства средневековой Японии. Автор разделял это искусство на две основные части: Енин (Светлое) и Иннин (Темное). Раздел «Енин» охватывает стратегию и тактику деятельности спецслужб (способы организации агентурных сетей и их структура; методы анализа полученной информации и ее реализация; прогнозирование ситуации; разработка долгосрочных стратегических планов с учетом политических, экономических, военных, географических и т. п. факторов). Раздел «Иннин» посвящен практическим приемам добывания информации (способы проникновения на вражескую территорию с использованием «легенды»; подделка документов; различные уловки для обмана охраны; приемы скрытого наблюдения, ухода от погони; методы шифрования информации и многое другое, что до сих пор входит в арсенал классических секретных служб).

Профессиональный разведчик XVII в. умело скрывал свою биографию, место жительства и принадлежность к спецслужбе. Подготовка синоби включала усвоение многочисленных навыков: конспиративное переодевание; подражание голосам и звукам; плавание; скоростной и марафонский бег; непонятный для других профессиональный сленг; длительная неподвижность (включая маскировку под труп); рисование; умение производить сложные измерения и вычисления. Отдельно изучались специальные дисциплины: боевая подготовка с оружием и без него; ликвидация неугодных, порча вооружения; изготовление и применение зажигательных смесей и взрывчатых веществ; военно-прикладная медицина и анатомия; способы приготовления специальных ядов и противоядий; прикладная психология, психотехники нападения и защиты; психофизический тренинг; регулирование дыхания; развитие остроты слуха, вкуса, осязания, обоняния, зрения, способность переносить голод, жажду и т. п.

Вернемся к российским события.

Двадцать первого февраля 1613 г. Земский собор избрал на царство Михаила Федоровича Романова. Он получил царство в самом плачевном состоянии. Продолжались войны с Польшей и Швецией, и его главной задачей стало освобождение Отечества от иноземных захватчиков.

За годы Смутного времени вместе с общим ослаблением Московского государства ослабли и русские секретные службы, которые при отсутствии централизованного руководства стали отставать от передовых государств Европы. Однако работа по добыванию информации продолжалась. Уже в марте 1613 г. в Речь Посполитую с дипломатической миссией был направлен дворянин Д. Г. Аладьин, который получил и секретные инструкции по ведению разведки:

«А, едучи ему от Вязьмы до Смоленска, и от Смоленска до Орши, и от Орши до короля дорогою, и на станах проведывать ему себе тайно всяких людей про короля и про панов Рад[ы]: где ныне король и паны <…>. А больше всего проведывать ему всякими мерами накрепко, что с сейму вперед королевского и панов Рад[ы] над Московским государством умышляется, и про королевский поход, и про всякие вести, которые надобно ведать для оберегания от недругов в Московском государстве».[89]

В начале XVII в. ударную военную силу русской армии представляли стрелецкие полки и конное дворянское ополчение. Однако их боевые возможности ограничивались слабой военной подготовкой и низким качеством командного состава. В основе материального благополучия стрельцов лежало не столько денежное жалованье, сколько доход от торговли, поэтому они были более заинтересованы в ней, нежели в изучении военного дела. При назначении воевод и командиров стрелецких приказов и дворянских полков в первую очередь учитывались древность рода претендента и былые заслуги рода (система местничества), поэтому члены Боярской думы (30–35 человек) имели практически неограниченное влияние в русском воинстве, которое, несмотря ни на что, разрасталось. По сведениям Г. К. Котошихина, только московских стрелецких полков во времена первых Романовых было более двадцати.

Первым государственным учреждением, созданным в 1613 г., стал Приказ сбора казачьих кормов (Казачий приказ) во главе с дворянином И. М. Пушкиным и дьяком И. Шевыревым. Официально приказ ведал сбором хлеба на жалованье казакам и служилым людям «по прибору». Снабжение из казны позволяло русскому царю привлечь на свою сторону часть вольных казаков и тем самым укрепить южную границу, уменьшить рост казачества за счет феодально-зависимого населения, уменьшить влияние Речи Посполитой среди руководства Запорожской Сечи, а также отвлечь на себя внимание крымских и турецких силовых структур. Создание приказа во многом было обусловлено и Смутой, не утихшей на юге России, где действовал один из сторонников Лжедмитрия II атаман Иван Заруцкий.

В войске Заруцкого находились Марина Мнишек[90] с сыном Иваном, родившимся в январе 1611 г. В конце мая 1613 г. князь И. Н. Одоевский разбил войско мятежного атамана под Воронежем, но преследовать остатки его отрядов не стал. В конце года Заруцкий обосновался в Астрахани и, захватив приволжские рыбные угодья, обратил доходы с них в свою пользу, что обеднило московскую казну. Затем атаман начал планировать поход на Москву на лето 1614 г. По некоторым сведениям, Заруцкий широко использовал имя «царя Дмитрия». Марина Мнишек в челобитных именовалась великой княгиней, а ее сын – царевичем и великим князем.

Зимой 1614 г. атаман развил бурную деятельность: он предполагал стянуть к себе все бродячие шайки Московского государства, взбунтовать волжских казаков, татар и ногайцев и двинуться с ними вверх по Волге.[91] Донским и волжским казакам были разосланы «прелестные письма», на которые откликнулись люди определенного склада, готовые идти «за зипунами» куда угодно. Еще одним союзником Заруцкого стал освобожденный им из астраханской тюрьмы ногайский мурза Джан-Арслан. Юртовские татары мурзы Иштерека были принуждены к союзничеству с мятежниками путем взятия заложников. Кроме того, атаман отправил посольство к персидскому шаху, пообещав ему в подданство Астрахань.

В Москве хорошо понимали опасность намерений Заруцкого, который мог стать очередным самозванцем, и принимали меры к подавлению мятежа. Михаил Федорович послал атаману письмо, обещая полное прощение в случае прекращения бунта. Одновременно государь поручил подавление мятежа И. Н. Одоевскому, окольничему С. В. Головину и дьяку Юдину. Когда в Астрахани произошло выступление противников Заруцкого, Одоевский без промедления отправил туда на судах отряд стрельцов, приказав им плыть днем и ночью. (Как видим, он учел свою ошибку.)

В начале июля 1614 г. окруженные стрельцами на Медвежьем острове казаки выдали руководителей мятежа правительственным войскам в обмен на собственное помилование.

Держать пленников в Астрахани было опасно, поэтому Одоевский решил перевезти их в Казань, причем по отдельности. Заруцкого сопровождал конвой из 130 московских и 100 астраханских городовых стрельцов во главе со стрелецким головой Баимом Голчиным. Марину с сыном конвоировала охрана из 500 самарских стрельцов во главе с Михаилом Словцовым. В наказе, данном сопровождению, строго указывалось вести пленных «с великим береженьем», в оковах, а при попытке освобождения – убить их. В конце июля, вскоре после прибытия в Москву, Заруцкого и малолетнего «царевича» публично казнили (борьба за власть невозможна без проявлений жестокости!). Марина Мнишек умерла в тюрьме от болезни и от тоски по воле. Государь, вероятно под влиянием бояр, хорошо помнивших Смутное время, решил дать подданным урок на будущее.

Создание Казачьего приказа способствовало улучшению внутриполитической обстановки в России. Например, в 1613 г. в Путивле был создан гарнизон из донских казаков. Осенью 1613 г. стрелецкий голова Б. Чулков, действовавший против украинских казаков в Заонежье, принял на службу отряд «охочих» казаков во главе с атаманом Т. Антипьепым. В 1613–1614 гг. дворянин М. Ошушкин «прибрал» под Смоленском отряд «охочих» казаков. Часть казаков была «испомещена» (размещена на жительство) на севере, на территории Белозерского и Вологодского уездов.

В 1615 г. отряд запорожцев на семидесяти парусно-гребных «чайках» совершил рейд к устью Дуная, где в ходе морского боя захватил более десяти турецких галер. В следующем году казаки гетмана П. К. Сагайдачного атаковали Очаков, потопив при этом 15 турецких судов. Тактика морского боя, применяемая запорожцами, сводилась к атаке из засад на мелководье или в условиях плохой видимости, что позволяло брать турецкие суда на абордаж, до того как противник успеет применить корабельную артиллерию. Также казаки вели разведку турецких сил в бассейне Черного моря.

Однако полностью привлечь казаков на свою сторону московскому правительству в тот период не удалось. Это было связано с тем, что «испомещение» небольшой части казаков не изменило взаимоотношений вольного казачества с правительством. В 1613–1615 гг. обширные территории к северу от Москвы являлись ареной военных действий между московскими войсками и множеством казацких отрядов. Главной причиной недовольства казаков было подтверждение царем боярских привилегий и дарование права боярам возвращать к себе прежних холопов, значительная часть которых во время Смуты пошла в казаки.

Еще большей угрозой для русского государства стало присоединение двадцатитысячного войска запорожцев Сагайдачного к походу польского королевича Владислава на Москву летом 1618 г. с целью занятия русского престола. Для привлечения казаков на свою сторону поляки согласились на расширение территории казачества, снятие ограничений на православное вероисповедование, увеличение численности казацкого войска и признание судебной и административной автономии. Запорожцы захватили Ливны, Путивль, Рыльск, Курск, Елец, Лебедин, Скопин, Ряжск, Ярославль, Переяславль, Романов, Каширу, Касимов, а в сентябре соединились с поляками и осадили Москву. И только неудачный штурм Москвы в условиях разгоравшейся в Европе Тридцатилетней войны вынудил поляков пойти на переговоры.

Для России это были вторые за два года переговоры, приведшие к большим территориальным потерям. По Столбовскому миру, заключенному в феврале 1617 г., Россия уступила Швеции Ивангород, Ям, Копорье, Орешек и Корелу и потеряла выход к Балтийскому морю. А после подписания Деулинского перемирия в декабре 1618 г. к Речи Посполитой отошли смоленские, черниговские и новгород-северские земли. Но королевич Владислав не отказался от претензий на московский престол. Срок перемирия истекал в июле 1632 г., после чего Россия была втянута в новую войну с хорошо подготовленным противником, и это притом, что после Смуты она ощущала острую нужду в квалифицированных военных кадрах.

Напомним, что московское правительство привлекало на службу выходцев из Европы еще со времен Ивана Грозного. Большинство из них перешли на сторону России в ходе Ливонской войны 1558–1583 гг. Наемники были в основном протестантского вероисповедования. Католиков брали на службу только в случае крайней необходимости и на столь жестких условиях, что большинство претендентов отсеивалось. Русский двор ревностно старался оградить своих подданных от возможного идеологического влияния папской «пятой колонны».

В годы Смуты количество иноземцев в русской армии возросло, а при Михаиле Романове практика наемничества продолжилась и расширилась. Смутное время показало, что надежность иностранных воинов часто была значительно выше, чем подданных русского государя. Кроме того, отряды иноземцев имели неоспоримые преимущества: они были обучены многим военным новшествам и хорошо знали тактику польских и шведских войск.

На службу к новому царю первыми перешли около 130 иноземцев из польских войск, которые сдались русским в августе 1613 г. в крепости Белая.[92] Из них была сформирована отдельная рота «бельских немцев»,[93] на самом деле состоявшая из ирландцев и шотландцев.[94] Имелись также «немецкая» рота барона Дениса фон Визена[95] и «английская» рота Яна Вуда. Служилыми иноземцами ведал созданный в 1614 г. Панский приказ.

В 1618 г. в Праге вспыхнуло восстание против императора Священной римской империи и короля Чехии Фердинанда II. Мятеж был поддержан Евангелической унией, в конфликт включились представители обоих конфессиональных лагерей Германии, а затем и иностранные государства, в результате чего началась Тридцатилетняя война. Эта война несколько отвлекла шведов и поляков от дел на востоке. Хотя Речь Посполитая была не затронута войной напрямую, польский король Сигизмунд III послал на помощь Габсбургам отряд своих наемников. В 1619 г. они разбили войска трансильванского князя Юрия I Ракоци в битве при Гуменном, и Трансильвания обратилась за военной помощью к Османской империи. Польско-турецкая война продолжалась в течение 1620–1621 гг. и окончилась практически вничью.

В Османской империи все большую силу набирали янычары[96] – регулярная пехота, выполнявшая также полицейские и карательные функции. Янычарская пехота была создана султаном Мурадом I в 1365 г. из христианских (кроме армян) отроков 10–12 лет, воспитанных в исламских традициях. Девширме (налог кровью) был одной из повинностей христианского населения империи и позволял властям создать противовес феодальной тюркской армии (сипахам).

Годных для службы мальчиков привозили в Стамбул. Здесь отбирали наиболее способных из них и отправляли в Эндерун, где готовили для придворной службы. Остальных командировали в янычарские корпуса. Их не просто обучали военному делу, но воспитывали послушание и покорность. Прежде всего мальчиков отдавали на воспитание в турецкие семьи, где они обучались турецкому языку и познавали ислам. Затем следовал этап «тренировочных корпусов», где в течение шести лет шло обучение владению многими видами оружия. С 1568 г. в корпус разрешили поступать сыновьям некоторых отставных янычар. А в 1594 г. корпус открылся для всех добровольцев-мусульман. Янычары считались рабами султана, жили в монастырях-казармах, до 1566 г. им запрещалось жениться и заниматься хозяйством. Имущество умершего или погибшего янычара становилось имуществом полка. Помимо военного искусства, янычары изучали каллиграфию, право, теологию, литературу и языки. Многие из них сделали гражданскую карьеру. Состарившиеся или раненые янычары получали пенсию.

В конце XVI в. началось разложение корпуса. Янычары стали обзаводиться семьями, заниматься торговлей и ремеслом. Постепенно они превратились в консервативную политическую силу и орудие дворцовых переворотов. В 1622 г. султан Ахмед Осман II предпринял попытку уничтожить становившуюся с каждым годом все более опасной для государства вольницу – за это был убит янычарами. Последние возвели в султаны брата Ахмеда Османа Мустафу I, который ранее, в 1618 г., был свергнут с престола фетвой муфтия как умалишенный. Через пять лет, 1623 г. янычары убрали своего ставленника, и на престол взошел султан Мурад IV.

Европейские распри дали нашим предкам время и возможность начать подготовку к войне за возвращение утраченных земель. Московский царь и особенно вернувшийся в 1619 г. из плена его отец, митрополит Ростовский Филарет, прекрасно понимали, что дворянско-стрелецкое войско, бойцы которого вне ратных дел были заняты ведением собственного хозяйства, не в состоянии на равных сражаться с хорошо обученным и снаряженным противником, войска которого состояли из людей, постоянно находящихся на военной службе. Из такой ситуации было два выхода: создание собственных полков иноземного строя и привлечение на службу иностранных наемников.

Можно предположить, что формирование подразделений из иностранцев имело целью не только повышение боеспособности армии, но и создание определенного противовеса Боярской думе, в военном плане опиравшейся на стрельцов. Ведь при избрании Михаила Романова на Земском соборе ему было поставлено условие: никого без суда не казнить и все дела решать с боярами и думными людьми. А стрелецкие полки, подчинявшиеся боярам, до 1619 г. не только несли охрану Московского Кремля и его внутренних помещений, но и занимались обеспечением личной безопасности царя. Важно и то, то после Смутного времени молодой государь не мог полностью доверять боярскому сословию.

После торжественного возведения в 1619 г. митрополита Филарета в сан патриарха влияние Боярской думы на вопросы, связанные с безопасностью царской семьи, было ослаблено. Вплоть до смерти в октябре 1633 г. Филарет сосредотачивал в своих руках неограниченную власть. Охрана и обслуживание царской семьи находились в ведении Приказа Большого дворца. В личном подчинении царя состоял «выборный» (отборный) стрелецкий полк численностью около тысячи человек, именовавшийся Стремянным. Стрельцы этого подразделения привлекались только на охранную службу.

Отметим, что для военных преобразований имелась серьезная теоретическая база. В 1621 г. Онисим Михайлов составил первый в России «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», адаптировав к русским условиям с учетом военного опыта Смутного времени нормы ряда европейских уставов. В его «Уставе…» содержатся сведения об организации и вооружении пехоты, кавалерии и артиллерии, данные о действии войск на марше (в походе) и полевой войне. Наряду с чисто военными вопросами в нем были практические сведения по геометрии, механике, физике, химии. Уделялось внимание организации специального военного образования и практического обучения кадров.

В указе (статье) 29 «О вестовщиках и лазутчиках» была описана организация агентурной разведки:

«Прежде всего подобает Государю или великому Воеводе воинству великое прилежание иметь, чтобы ему всякие прямые вести от мужеска полу и женска известны были и <…> только бы никто друг друга не ведал, и в тех вскоре можно узнать, которые из них будут лучшее и тайнее и прямее, и в таких мерах не доведется денег щадити…»[97]

Также в этой статье отражена организация и войсковой полевой разведки:

«Да к тому же иметь в великих и малых полках добрых и прилежных смелых людей, смотря по делу, для посылки в подъезды для многих причин, а добро бы, чтобы послати по толику своих людей, чтобы добытися языки…»[98]

В области военного дела начались последовательные изменения. В 1624 г. Панский приказ был реформирован и получил название Иноземского приказа. Находясь под влиянием отца – патриарха Филарета, не доверявшего папскому престолу, – первый Романов особым указом запретил привлечение на военную службу католиков, что закрепило сложившуюся традицию и перевело ее в ранг закона.[99] По национальной принадлежности среди наемников преобладали датчане, немцы, шведы, шотландцы, сведенные в отдельные роты по национальному признаку.

В апреле 1630 г. в Вологду, Кострому, Новгород, Углич, Ярославль и другие города были разосланы грамоты с призывом к беспоместным детям боярским быть в «ратном изученьи» в Москве в двух солдатских[100] полках (по тысяче человек в каждом) у полковников Александра Лесли и Франца Пецнера; после смерти Пецнера его место занял полковник Индрик фон Дам. Всем записавшимся было обещано жалованье в размере пяти руб. в год и «кормовые деньги» – алтын (три копейки) в день. Кроме того, каждый получал казенную пищаль, порох и свинец. Этим шагом было положено начало формированию полков нового строя. Однако к сентябрю число записавшихся в полки детей боярских не превышало шестидесяти человек, ибо бояре предпочитали служить в кавалерии. После расширения набора – разрешено было брать всяких «охочих людей» – к декабрю 1631 г. удалось сформировать два солдатских полка.

«К этому времени состав каждого солдатского полка был установлен в 1600 рядовых и 176 начальных людей. Каждый полк делился на восемь рот во главе с полковником, полковым большим поручиком (подполковником), майором (сторожеставцем или окольничим) и пятью капитанами. Кроме того, в каждой роте полагалось быть поручику, прапорщику, трем сержантам (пятидесятникам), квартирмейстеру (окольничему), каптенармусу (дозорщику над ружьем), шести капралам (есаулам), лекарю, подьячему, двум толмачам, трем барабанщикам и 200 рядовым солдатам, том числе 120 пищальникам (мушкетерам) и 80 копейщикам».[101]

В 1632 г. был создан кавалерийский рейтарский полк Самуэля Шарля де Эберта (Либерта).

«Комплектование рейтарского полка проходило более успешно, чем комплектование солдатских полков. К декабрю 1632 г. в полку числился 1721 рядовой рейтар из дворян и детей боярских, а с начальными людьми состав полка приближался к предусмотренным 2000 человек. Тогда правительство увеличило численность полка до 2400 человек, сформировав в полку еще особую драгунскую роту. <…>

Рейтарский полк состоял из 14 рот во главе с ротмистрами (кроме полковых начальных людей)».[102]

В начале 1631 г. правительство поручило полковникам А. Лесли (шотландцу) и И. фон Даму (голштинцу) нанять в европейских странах 5000 солдат и офицеров. Предполагалось также закупить большую партию оружия. В конце года нанятые иностранцы начали прибывать в Россию через Архангельск и Нарву. Лесли и фон Даму удалось укомплектовать полки наемниками только на треть, а две трети состава были набраны из русских добровольцев. Иностранцам отводилась роль инструкторов и командного состава. В каждом подразделении, устроенном на западный манер, в этот период служили 150–200 иностранцев.

Как уже говорилось выше, в результате Смутного времени и последовавшего за ним ослабления Московского государства развитие русских секретных служб стало отставать от аналогичных в передовых государствах Западной Европы. Материалы архивов позволяют сделать вывод, что возрождение государевых спецслужб в условиях строжайшей тайны происходило именно после возвращения Филарета. Кроме него к этому могли быть причастны глава Разбойного приказа в 1621–1628 гг. князь Д. М. Пожарский, стольник, один из наиболее значимых лиц в охране царя; глава приказа Большой казны боярин И. Б. Черкасский и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын. Подтверждением этой версии служит тот факт, что Приказ тайных дел, созданный через 35 лет в царствование Алексея Михайловича, работал очень эффективно, а это невозможно без многолетней серьезной подготовительной работы предшествующих поколений специалистов тайной войны и сыскного дела.

При Михаиле Романове к структурам, использовавшим негласные методы работы внутри страны и наделенным судебно-полицейскими функциями, относились Челобитный, Разбойный и Земский приказы. Первый Сыскной приказ для надзора за воеводами и земством был учрежден в 1619 г.

Основными органами разведки (еще не разделявшейся на политическую, военную и экономическую) и контрразведки являлись Посольский, Разрядный и Иноземский приказы.

Определенным недостатком русской разведки и контрразведки в XVII в. являлось отсутствие единого руководящего разведывательного центра в стране, который мог бы координировать действия многочисленных секретных государевых служб. Но, с другой стороны, государь имел возможность получать информацию от нескольких независимых параллельных структур.

Агентурная разведка велась по трем направлениям:

север и северо-запад (Швеция и Прибалтика);

запад (Речь Посполитая);

юг (Крым, Турция и Балканы).

Сфера интересов русской разведки в основном ограничивалась территорией сопредельных стран, а разведка в отдаленных странах носила периодический характер.

Посольский приказ осуществлял стратегическую разведку под дипломатическим прикрытием. Разрядный приказ (именовался также Разрядом) через воевод координировал разведывательную работу в порубежных районах России. В Разрядном приказе руководство разведкой и контрразведкой велось, главным образом, через Московский стол, а к середине XVII в. – через Приказный, Белгородский и Севский столы. Ответственными лицами на местах являлись воеводы приграничных городов, посылавшие в Разрядный приказ информационные сообщения (вестовые отписки). Например, в 1620–1622 гг. русский посланник И. Д. Хохлов совершил поездку в Бухарское ханство и Персию, откуда привез сведения о вооруженных силах, добытые тайным путем. Информация также поступала от купцов, торговавших «за морем», возвратившихся из плена русских подданных и выходцев из других государств. Полученные от них сведения (как разведывательного, так и контрразведывательного характера) передавались в Москву; особое внимание уделялось информации о приметах возможных лазутчиков и о времени их появления в столице.

Надзор за иностранными посольствами и иноземными купцами, торгующими в России, осуществлял Посольский приказ. За иностранцами, поступавшими на русскую службу и служившими в русском войске, «присматривали» дьяки и подьячие Приказного стола и, параллельно, Панского (до 1624 г.) и Иноземского (с 1624 г.) приказов.

Контрразведывательные мероприятия сводились к засекречиванию различных объектов – крепостей, рубежей, территорий (Севера, Сибири, Поволжья) – и к наблюдению (сыску) за иностранцами и всеми подозрительными лицами с целью выявления и ареста разведчиков и их пособников (агентов).

Приведем несколько примеров агентурной работы русских секретных служб за 1625 г. из диссертации, защищенной в Краснознаменной высшей разведывательной школе Генерального штаба Вооруженных Сил СССР в 1946 г. Из этих примеров видно, что к разведывательной работе привлекались люди из всех социальных слоев.

«В 1625 г. воронежский воевода направляет „проведывать на Дон про всякие вести“ детей боярских Неустроя Тарарыхова с товарищами; в апреле того же года путивльский воевода в качестве лазутчика послал за рубеж боярского сына Григория Гладкова, который очень хорошо себя зарекомендовал и привез важные вести. <…>

В мае 1625 г. новгородские воеводы послали „для проведывания вестей“ в Ивангород „посадского человека“ Ивана Иванова; а несколько ранее, в марте того же года, тороповецкие воеводы „посылали в литовские городы для вестей посадских людей Ивашку Зиму и Ивашку Щеку“. <…>

В феврале 1625 г. бельский воевода посылал „за рубеж для вестей“ крестьян своего уезда Сеньку Рыжковского и Ивашку Склюлетина. <…>

В 1625 г. вяземские воеводы отправили за рубеж „вязьмитина торгового человека“ Гришку Чертолина в Дорогобуж – „проведывать литовских вестей“. <…>

В августе 1625 г. те же вяземские воеводы отпустили за рубеж „торгового человека Климку Васильева с товаром для торгу и вестей ему всяких проведать приказывали“. <…>

В 1625 г. новгородские воеводы направили в „свейские городы с соболиною казною новгородцких торговых людей и велели им в свейских городах про всякие вести проведывать подлинно“».[103]

Мы уже говорили, что во время нахождения в польском плену Филарет мог получить информацию о секретных инструкциях, составленных в Речи Посполитой для Лжедмитрия II (см. с. 83–87). Отметим еще одно существенное обстоятельство. Если сравнить инструкции с изменениями в области государственного управления и обеспечения безопасности царской семьи, произошедшими в России в 1620–1676 гг., можно заметить, что многие положения указанных документов были взяты на вооружение. Написанные для ослабления или даже ликвидации России как независимого государства, они были внимательно изучены и использовались для усиления центральной власти и реформирования государственного аппарата. Филарет и его царствующие наследники, несомненно, взяли на вооружение стратегические и тактические разработки «врага», исходя из соображений государственной целесообразности. Особенно это касается устройства специальных учебных заведений для подготовки государственных и религиозных кадров.

Умение использовать секретные наработки бывших недругов для построения системы безопасности собственного государства – прерогатива дальновидных политиков, основывающих свои убеждения на глубоком общем и профессиональном образовании, подкрепленном практической деятельностью. Первые царствующие Романовы в этом отношении многим своим современникам могли дать значительную фору. Клановая вражда, многократные предательства в среде ближайшего окружения, длительные периоды опалы и решающие мгновения приближения к трону, равно как и постоянные военные конфликты, способствовали приобретению навыков формирования секретных служб, ориентированных как на стратегические, так и на тактические цели.

Как мы уже говорили, возрождение централизованных российских секретных служб происходило в условиях строжайшей тайны. Кадры для них подбирались среди наиболее сметливых, активных и доверенных стрельцов, детей боярских, городовых дворян и казаков, доказавших верность Отечеству в Смутное время, а также посадских людей и крестьян. Центрами подготовки кадров, как и прежде, служили монастыри, находившиеся к тому же под личным контролем Филарета и его доверенных лиц.

«В начале XVII века, когда после ликвидация польско-шведской интервенции, встал вопрос об изгнании остатков интервентов и неподвластных казаков из страны, духовенство (монастыри) вело активную разведку против них; так, например, в конце 1614 года келарь Кирилловского Белозерского монастыря Боголеп вместе с осадным воеводою Нелюбом Суколечовым организовали разведывание казачьих шаек, проникших на север, и „посылали в подъезд до Ферапонтова монастыря монастырских служек Григория Мороза, да на Волок и в Рукину Ондрея Лихарева да Олешку Попова для вестей, проведать про казаков, куда они пошли“. Таких случаев можно насчитать немало, и они имели место до тех пор, пока не были ликвидированы последние остатки войск интервентов. Но духовенство внутри страны вело наравне с разведывательной и контрразведывательную деятельность. Служители церкви принимали активнее участие в разоблачении завербованных соседними государствами шпионов, направленных в Рос сию».[104]

Монастыри на Руси изначально имели двоякое назначение – были религиозными и духовно-культурными центрами, но также и стратегическими оборонительными сооружениями. Например, Соловецкий монастырь отражал нападения ливонцев и шведов в 1571, 1582 и 1611 гг.; Троице-Сергиев монастырь выдержал осаду в 1608–1610 и 1618 гг., Псково-Печерский монастырь – в 1611 г. В летописи последнего говорится, что иноки и бельцы вышли за стены, чтобы сразиться с поляками, выбили их из туров (земляных укреплений), взяли много пленных и оружия, в том числе три пушки.

Проникнуть в монастырь постороннему человеку было практически невозможно – тем самым обеспечивалась конспирация при подготовке будущих сотрудников тайной службы. Кроме того, на Руси существовала традиция, согласно которой ратники на склоне лет принимали постриг и переходили в ряды «воинства Христова», давая обет сражаться за Господа до самой смерти.

Авраамий Палицын в «Сказании об осаде Троице-Сергиева монастыря от поляков и литвы и о бывших потом в России мятежах» писал, что монахи были в составе всех полков, молитвою укрепляли людей и что все «бились крепко за веру христианскую».

Среди монахов было много образованных людей, знавших не только науки и иностранные языки, но и ратное дело. Кстати говоря, сам Палицын до 1558 г. служил воеводой в г. Кола, но затем оказался в опале, был пострижен в монахи и сослан в Соловецкий монастырь (большинство историков полагает – за участие в заговоре против Бориса Годунова). Известно, что его предок, получивший прозвище Палица, служил еще Дмитрию Донскому. В 1594 г. Палицын был возвращен из ссылки и направлен в Свияжский Богородицкий монастырь, а в 1601 г. – на Троицкое подворье Троице-Сергиева монастыря в Москве. По нашему мнению, это первая нестыковка в официальной биографии ученого монаха. Троице-Сергиев монастырь был не рядовым, а «придворным», особо почитаемым царской семьей. Поэтому трудно поверить, что на одну из важнейших должностей в эту обитель могли назначить человека случайного, а тем более заговорщика. Вероятнее всего, перевод Палицына означал новый этап его работы в секретной царской службе.

В 1608 г. Палицын стал келарем монастыря – вторым лицом после настоятеля, посредником между монастырем и царем. В тяжелые для Москвы дни (осада войсками Лжедмитрия II) он организовал продажу и доставку дешевого хлеба горожанам. В 1608–1612 гг. Палицын активно участвовал во всех политических событиях, в том числе в переговорах с польским королем Сигизмундом III. В 1618 г. он руководил обороной монастыря от польских войск. При царе Михаиле Романове Палицын на короткое время стал настоятелем Троице-Сергиевой обители, но после 1620 г. по распоряжению Филарета отправился в другой монастырь – Соловецкий. В этом событии большинство историков усматривают очередную опалу, вызванную недостаточно последовательной позицией Палицына в отношении Речи Посполитой и участием в интригах различных группировок (Шуйского, Семибоярщины, казаков, поляков). Мы, однако, полагаем, что это вторая нестыковка в его официальной биографии. Патриарх Филарет всепрощением своих политических противников, а особенно изменников, не отличался. Поэтому можно предположить, что очередная «ссылка» Палицына – просто перевод на новое место службы, подальше от любопытных глаз.

Возвращаясь к системе подготовки кадров для царской секретной службы в монастырях, отметим еще один важный момент. Перевод иноков (послушников, монахов) из одного монастыря в другой мог быть мотивирован чисто церковными причинами. В то же время он обеспечивал высокий уровень конспиративности, не вызывая подозрений ни в миру, ни среди непосвященных в клерикальной среде. Посторонним было невдомек, что таким образом происходит переброска «курсанта» от одного наставника к другому, или, иными словами, осуществляется негласное комплексное многоуровневое обучение будущих слуг государевых.

В процессе изучения предметов, необходимых в практической работе, священники проводили морально-психологическую подготовку обучаемых, оценивали их деловые и моральные качества. Набор дисциплин и уровень «погружения» могли дифференцироваться в зависимости от первоначальных знаний, навыков и трудолюбия учеников. И конечно, от тех задач, для решения которых каждый из них готовился.

Приведем еще несколько интересных фактов, подтверждающих нашу версию об использовании ряда положений польских инструкций. В первой половине XVII в. бояр, стоявших во главе приказов, постепенно, но неуклонно заменяли дьяками. В начале царствования Михаила Федоровича дьяки возглавляли каждый третий приказ, а к концу 1680-х гг. – четыре из каждых пяти. Одновременно отмечалось повышение уровня образованности служилого сословия.

Примерно с 1621 г. в Посольском приказе в очень ограниченном количестве изготовлялась рукописная газета «Куранты»,[105] состоявшая в основном из известий об иностранных событиях, переведенных на русский язык. Эта газета сопоставима с аналитическими и информационными отчетами, справками, протоколами, которые в наши дни регулярно получают лидеры государств. Но в то время она имела еще и громадное общеобразовательное значение, поскольку позволяла быть в курсе «живых» новостей. Учитывая замкнутость жизни русского общества того времени, чрезмерную упертость в вопросах изучения всего «не нашего, басурманского, еретического» и т. п., появление подобной газеты было большим политическим и культурным событием.

Патриарх Филарет лично занимался делами Посольского приказа, в том числе стратегической разведкой. В 1633 г. он составил «для своих государевых и посольских тайных дел» особый шифр («затейное письмо»), который должны были использовать доверенные лица государя. Из наказа русскому представителю в Швеции Д. А. Францбекову видно, что при составлении донесений царю полагалось использовать тайнопись:

«Да что он, Дмитрий, будучи в Свее, по сему тайному наказу о тех или иных о наших тайных делах и наших тайных вестях проведает, и ему о всем писати ко государю царю и великому князе Михаилу Федоровичу всея Руси к Москве по сему государеву тайному наказу закрытым письмом».[106]

В то время использовалось четыре основных типа тайнописи:

замена одних букв русского алфавита другими;

замена букв русского алфавита цифрами;

замена букв русского алфавита придуманными буквами или знаками;

замена букв русского алфавита буквами латинского алфавита.

Значительно расширилось письменное делопроизводство: его ввели не только во всех центральных органах управления, но и в местных. Это тоже большой шаг вперед: писцы закрепляли исторические положения, постепенно формировалась архивная и документально-процессуальная база.

Научные знания той поры развивались преимущественно в прикладном русле и были связаны с описанием земель, торговым и военным делом. Так, в 1627 г. в Разрядном приказе была подготовлена «Книга Большому чертежу».

Активно развивалось книгопечатание: на московском Печатном дворе в первой половине XVII в. было выпущено около двухсот книг разных наименований, в том числе «Азбука» В. Бурцева (1634).

В составе Приказа Большого дворца появилась группа придворных охотников, набиравшаяся из людей простого звания, – «птичьих стрелков». Однако поставка дичи для царского стола была не единственной их задачей. По сведениям Л. Яковлева, они являлись резервом «государевых самопальных стрелков». Таким образом, личная государева снайперская команда, созданная Иваном Грозным (Рюриковичем), не утратила своего значения – после смены правящей династии она лишь поменяла структуру, став более организованной. Некое подобие официальной деятельности при дворе прикрывало военно-секретный характер подобных подразделений. Все мастера-оружейники, причастные к созданию особо точных ружей и пистолетов, и лица, которым доверялось ношение такого оружия, были на строжайшем учете. Они получали огромные привилегии, денежные и иные средства поощрения, но в случае опалы или допущенного промаха их участь и участь их ближних была незавидной.

В ходе Смоленской войны 1632–1634 гг. воевода М. Б. Шеин предпринял попытку дезорганизации тылов польско-литовского войска к юго-западу от Смоленска. Вероятно, это одна из первых попыток организации партизанской войны (в современных терминах) войсковым командованием. В ноябре 1632 г. по приказанию воеводы крестьянин Болдина монастыря Дорогобужского уезда Иван Балаш возглавил отряд численностью около 600 человек (400 дорогобужских крестьян, 200 солдат и казаков). Назначение крестьянина на командный пост – случай уникальный: обычно руководство даже небольшими отрядами поручалось дворянам. Возможно, Балаш получил в монастыре военно-специальное образование.

Но случилось неожиданное. В конце 1632 г. отряд Ивана Балаша покинул русский лагерь под Смоленском и совершил рейд на Гомель и Чечерск, но не по тылам войск противника, а разоряя имения польских и русских помещиков. После этого к нему стали стекаться дезертиры из русских войск. В марте 1633 г., в результате агитации, развернутой царскими службами против «воровских» набегов, Балаш был выдан своими же соратниками, получившими прощение и награды. Его доставили к стародубскому воеводе, и в том же году «изменник» скончался в тюрьме.

«Балашовщина», как иногда называют это движение, со смертью Ивана Балаша не утихла. Уже в мае 1633 г. Григорий Ростопчин, солдат из детей боярских, сколотив небольшой отряд, увел его из-под Смоленска в Велиж, а затем в Рославль, который стал центром повстанческого движения (в Рославль стекались посадские люди, беглые холопы и дезертиры).

Массовому бегству из русских войск способствовал набег орды крымских татар (до 30 тысяч человек) под командованием Мубарек-Гирея (набег был инспирирован посольством польского короля Владислава IV летом 1633 г.). Крымчаки разорили Алексинский, Белевский, Болховской, Зарайский, Калужский, Каширский, Коломенский, Ливенский, Московский, Оболенский, Пронский, Рязанский, Серпуховский и Тарусский уезды.

Дворяне и дети боярские, видя, «что у многих поместья и вотчины повоеваны, и матери, и жены, и дети в полон поиманы, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смоленском с боярином и воеводою немногие люди».[107] Только в полку князя С. В. Прозоровского дезертировали 3453 человека, при этом боевые потери за кампанию составили 319 человек убитыми и умершими от ран и 27 – пленными.[108] Великий гетман литовский Х. Радзивилл впоследствии говорил: «Не спорю, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло – это очень хорошо».[109]

Тем временем Османская империя решила воспользоваться войной Речи Посполитой с Московским государством. Отметим, что султан Мурад IV был способным и энергичным администратором. Летом 1633 г., якобы без разрешения султана, силистрийский Абаза-паша переправил через Днестр двухтысячный отряд, который начал грабить Подолье. Началась польско-турецкая война 1633–1634 гг., которую можно рассматривать как второй фронт Смоленской войны. Возможно, нападение османов было инспирировано русским посольством во главе с И. Г. Коробьиным. Мы не располагаем документальными подтверждениями, но в литературе указывается, что по возвращении в Россию в 1634 г. находившийся в составе посольства переводчик Мануил Фильденский был возведен в княжеское достоинство – уникальный случай в истории Посольского приказа. Можно предположить, что он был награжден за успешную разведку в Константинополе и в Крыму.

Осенью 1633 г. Рославльский лагерь, где одних только казаков насчитывалось 3000 человек, возглавили атаманы Анисим Чертопруд и Иван Теслев. Зимой 1633–1634 гг. они организовали походы против польских войск под Мстиславль и Могилев, а затем направили в Москву представителей для обсуждения условий дальнейшей службы; среди других поднимались вопросы о невыдаче беглых и сохранении захваченной добычи. Переговоры оказались успешными – возможно, этому способствовали неудачи русских войск под Смоленском, – атаман Чертопруд вернулся из Москвы с пожалованными царем знаменами. Это обстоятельство было воспринято казаками как признание вольного казачьего войска.

В феврале 1634 г. в Козельский уезд стали стекаться группы дезертиров из Боровска, Можайска и Калуги, а также холопы и крестьяне. Сколоченные на скорую руку повстанческие отряды совершали рейды к русско-польской границе, наносили удары по неприятелю, захватывали «языков» и доставляли их в Москву. Весной 1634 г. численность повстанцев достигла 8000 человек. Одновременно с нападением на интервентов они совершали «воровские» набеги и на русские боярские, дворянские и монастырские владения. Таким образом, движение, начало которому положил Иван Балаш, носило одновременно и национально-освободительный, и антифеодальный характер.

В феврале 1634 г. русские войска капитулировали, сохранив знамена, 12 полевых орудий, «холодное оружие и мушкеты с зарядами». После капитуляции из 2140 остававшихся в русской армии наемных солдат половина перешла на службу к полякам.

Поляки торопились, войска им были нужны для войны с Османской империей. Но Мурад IV, провозгласивший джихад против Речи Посполитой, отказался от дальнейших кровопролитных планов и заключил с поляками «вечный мир», продлившийся до 1672 г.

В апреле воевода М. Б. Шеин и окольничий А. В. Измайлов за поражение русских войск под Смоленском были обвинены в государственной измене и казнены. Неудачную для Москвы Смоленскую войну завершил Поляновский мирный договор, подписанный в июне 1634 г. Согласно ему Россия отказывалась от всех занятых в ходе войны русских земель, за исключением города Серпейска с уездом; подтверждались границы, установленные по Деулинскому перемирию 1618 г.; Россия должна была выплатить Речи Посполитой 20 тысяч рублей. Утешало лишь то, что польский король Владислав IV отказывался от претензий на русский престол, а Речь Посполитая обязывалась вывести войска из пределов России. Осуществить возврат русских земель и ликвидировать условия Деулинского перемирия удалось уже при новом государе, в результате русско-польской войны 1654–1667 гг.

После заключения мира с Речью Посполитой московское правительство направило против повстанцев войска во главе с князем И. Д. Хованским. В итоге до 3000 казаков и крестьян ушли на Дон, часть сдались царским войскам, а оставшиеся потянулись по домам. Сдавшиеся добровольно или взятые в плен рядовые участники «балашовщины» были разосланы по городам Поволжья и Сибири.

В июне 1637 г. донские и запорожские казаки во главе с атаманом М. И. Татариновым после двухмесячной осады взяли штурмом турецкую крепость Азов. Османская империя из-за войны с Персией 1623–1639 гг. не имела достаточно свободных войск для возвращения крепости. Началось знаменитое «Азовское сидение», продолжавшееся четыре года. В этот период российские секретные службы не только внимательно наблюдали за Османской империей и Крымом, но и продолжали вести разведку по всем направлениям.

Например, в марте 1638 г. Разрядный приказ отправил следующую грамоту:

«От царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси, в Торопец, воеводе нашему Федору Тимофеевичу Пушкину. Как к тебе ся грамота придет, а которые торговые люди из Торопца для торгового промысла по мирному договору начнут ездить в литовскую сторону, и ты б тем торговым людям наказывал наодине, чтоб они, будучи на литовской стороне для торгового промысла, проведывали всякие обычаи: и в которых городах ныне польский король и брат его Казимир <…> и с турским султаном, и с крымским царем у литовского короля ссылка есть ли, и чаять ли от Турского и от Крымского войны на Московское государство и на Литовскую землю. <…> А как из Литовской земли торговые люди в Торопец придут, ты б про тех торговых людей про все расспрашивал подлинно наедине. <…> А ею б если нашу грамоту держал у себя тайно, чтоб у тебя нашего указу никто не ведал».[110]

Летом 1641 г. турецкая армия предприняла попытку отбить Азов. Казаки выдержали более двадцати приступов, после чего в сентябре турки сняли осаду и отступили от крепости. Отстояв город, казаки обратились к русскому царю с просьбой прислать им помощь и принять Азов в состав России. Созванный в 1642 г. по этому вопросу Земский собор отметил, что для успешной войны с Османской империей Московское государство не имеет достаточных сил. В результате Михаил Федорович повелел казакам покинуть Азов, что они и сделали, предварительно разрушив крепость.

А на британских островах в 1642 г. началась буржуазная революция, принявшая двоякую форму: гражданской войны между королем и парламентом и религиозной войны между англиканами и пуританами. Наблюдались также всплески национально-освободительной борьбы между англичанами и шотландцами и между англичанами и ирландцами. Кроме того, произошел конфликт между пресвитерианами (правое крыло пуритан) и индепендентами (от англ. Independents – «независимые»; приверженцы одного из направлений протестантизма, в период буржуазной революции, объединившиеся в политическую партию, выражавшую интересы радикального крыла буржуазии и нового дворянства). Лидером индепендентов стал Оливер Кромвель.

Главой разведки парламента в 1643 г. был назначен член палаты общин Сэмуэл Льюк. Кромвель лично ввел правило: ни один агент не должен знать ничего сверх того, что ему необходимо для действий. Именно секретная информация способствовала решающей победе Кромвеля в июне 1645 г. над Карлом I в битве при Несби. Блант и Рьюс, руководители роялистской разведки, тщетно пытались изменить ход событий в пользу короля. В августе 1648 г. армия Карла I потерпела поражение, и он был взят в плен. Содержание шифрованных писем, которые король направлял своим сторонникам, раскрывалось секретной службой парламента. Все попытки роялистов организовать бегство Карла окончились провалом.

По поводу дальнейшей судьбы короля мнения парламентариев разделились, большинство, однако, склонялось к поиску компромисса. Но 6 декабря 1648 г. произошло событие, названное впоследствии Прайдовой чисткой парламента: пехотный полк Томаса Прайда занял лестницу, ведущую к залу заседаний палаты общин, а кавалерийский полк Н. Рича блокировал само здание. Действия Прайда являлись, по сути, государственным переворотом, в ходе которого пресвитериан, выступавших за компромисс с королем, изгнали из палаты общин. Из числа защитников короля 45 человек были арестованы, 186 – выдворены, но оставлены на свободе, 83 – допущены в парламент после отказа от компромисса. В результате переворота власть в Англии перешла к индепендентам.

Четвертого января 1649 г. палата общин приняла постановление о суде над королем – палата лордов отклонила его, но это не остановило членов нижней палаты. Шестого января был учрежден Верховный суд для рассмотрения дела короля, и уже 30 января Карл I Стюарт, сын Якова I, был казнен. Шестого февраля палата лордов была распущена, а 7 февраля отменена монархия. Четырнадцатого февраля был создан Государственный совет, наделенный функциями исполнительной власти. Девятнадцатого мая 1649 г. Англия стала республикой. Кромвель взял титул лорда-протектора (защитника парламента), а по существу стал военным диктатором.

С 1653 г. координацию секретных служб осуществлял государственный секретарь Джон Терло, который создал специальный «разведывательный департамент». «Терло при всех своих талантах и умелых помощниках прежде всего нуждался в даре бдительности, ибо жизни Кромвеля опасность грозила на каждом углу. В 1654 году находившийся в Испании обедневший Карл [II] выпустил воззвание, в котором предлагал дворянство и 500 фунтов стерлингов любому, у кого достанет мужества убить „мерзкого интригана, именуемого Оливером Кромвелем“. Шпионы Терло быстро обнаружили несколько гнезд смертельных интриг, и вскоре был создан новый вид полиции, находившейся не под управлением местных властей, а под командой армейских офицеров. Англия была разделена на одиннадцать округов; во главе каждого округа стоял генерал-майор, командующий полицией, которой были приданы особые кавалерийские части. Средства, необходимые этой новой репрессивной организации, покрывались десятипроцентным налогом, которым обложили доходы обедневшей роялистской знати.

Это нововведение, поставившее всю Англию под „профилактический арест“, увенчалось полным успехом, ибо жизнь Кромвеля уцелела».[111]

Что касается Османской империи, то в 1637 гг. султан Мурад IV подавил опасное восстание друзов, а в войне с персами к 1639 г. отвоевал Тебриз и Багдад. Также ему удалось нанести поражение венецианцам и заключить с ними выгодный мир.

При его брате и наследнике Ибрагиме, правившем в 1640–1648 гг., государственными делами заведовал гарем, и все приобретения Мурада были потеряны. В конце концов Ибрагим был свергнут и задушен янычарами, которые возвели на престол его семилетнего сына Мехмеда IV (1648–1687). Истинными правителями государства в первое время царствования Мехмеда были янычары; все государственные должности занимали их ставленники, и это тоже привело к тому, что управление империей и финансы пришли в расстройство.

1648 год можно считать окончанием жесткого противостояния католиков и протестантов в период Реформации. После завершения Тридцатилетней войны и подписания Вестфальского мира религиозный фактор, столь острый ранее, перестал играть доминирующую роль в европейской политике. Реформация значительно способствовала смене феодальных экономических отношений на более прогрессивные, капиталистические. Этика протестантов, выразившаяся в отказе от дорогостоящих развлечений и богослужений, способствовала развитию экономики. Стремление к экономии способствовало накоплению капитала, который вкладывался в торговлю и производство. В итоге протестантские государства (печально, но факт!) начали заметно опережать в экономическом развитии страны католические и православные.

Перед Россией в XVII в. стояли три основные международные проблемы. «Оставался нерешенным вопрос о воссоединении украинских и белорусских земель, которые находились под властью Речи Посполитой (Польши). Не менее насущным был вопрос о продвижении в Прибалтику. К концу столетия четко обрисовалась и третья задача – необходимость борьбы с Турцией и ее вассалом Крымом. Все три проблемы переплетались между собой, чем осложнялось разрешение каждой из них в отдельности. В борьбе с Польшей естественными союзниками Москвы были Швеция, Турция и Крым. Но эти же государства являлись и соперниками Москвы в отношении литовско-польского наследства: Швеция претендовала на польскую Прибалтику и на Литву, Турция и Крым – на Украину. С другой стороны, борьба с Швецией за Балтику толкала Москву к союзу с Речью Посполитой и требовала установления мирных отношений с мусульманским югом. Точно так же и против Турции можно было действовать лишь в союзе с Польшей, то есть отказавшись от Украины. Такова была сложная международная обстановка, в которой приходилось действовать Москве во второй половине XVII века».[112]

Алексей Михайлович Романов, вступивший на престол в 1645 г., получил от современников прозвище Тишайший. Оно отражало не только его характер, но и стремление действовать, не привлекая к своим делам излишнего внимания. Умение построить надежную систему безопасности высших интересов государства, воплощенных в планах государя, – это действительно настоящее искусство, ценившееся во все времена.

Государь во многом продолжил начинания своего отца. В 1647–1648 гг. был осуществлен перевод на русский язык трактата И. Я. фон Вальхузена «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Перевод осуществили в московском Андреевском монастыре Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский и другие «словесники», собранные боярином Ф. М. Ртищевым. Этот факт также подтверждает, что в описываемый период монастыри продолжали оставаться не только духовными, но и специальными военно-политическими центрами Российского государства.

В числе наиболее доверенных лиц Тишайшего был его «дядька» (воспитатель) – боярин Б. И. Морозов. О влиянии Морозова говорит тот факт, что его подпись под Соборным уложением 1649 г. – первая среди подписей вельмож и четырнадцатая по общему списку (после подписей государя, патриарха и двенадцати высших иерархов Церкви). В 1645–1648 гг. фактически он являлся главой правительства. Собирание «под рукой» Морозова важнейших приказов свидетельствует о его посвященности в большинство государственных секретов, за исключением, может быть, тайных дел самого государя. Когда в ходе Соляного бунта в июне 1648 г. восставшие потребовали выдачи Морозова, царь укрыл его в своем дворце, а затем отправил на четыре месяца в фиктивную ссылку в монастырь. Выдав стрельцам двойное денежное и хлебное жалованье, правительство раскололо ряды своих противников и получило возможность провести широкие репрессии по отношению к вожакам и наиболее активным участникам восстания, многие из которых были казнены уже 3 июля. В октябре Морозов вернулся в Москву.

С 1649 г. официальным главой правительства, руководителем приказов Большой казны, Стрелецкого, Иноземского, Аптекарского и созданного в этом же году Рейтарского приказа становится боярин И. Д. Милославский, тесть царя.

Уроки Смутного времени и восстания (бунты) 1648 г., охватившие Москву, Томск, Сольвычегодск, Устюг, а также 1650 г., вспыхнувшие во Пскове и Новгороде, позволили молодому самодержцу сделать вывод, что его личная безопасность неразрывно связана с безопасностью всего государства, им управляемого. Относясь с достаточным недоверием к боярской верхушке и продолжая традицию Ивана Грозного, Алексей Михайлович приближал к себе людей «худородных», определяя их на службу в личную канцелярию, в 1654 г. реорганизованную в Приказ тайных дел (Тайный приказ).

«Тайный приказ с самого начала, при первых Романовых, был наделен огромными полномочиями. Даже члены Боярской думы, то есть Государственного совета, употребляя позднейшее выражение, в этот приказ не входили и дел там не ведали. Он был, значит, вне контроля этого Московского государственного совета. Он был подчинен непосредственно самому царю, и чиновники его на деле имели больше власти, чем члены Боярской думы».[113]

Приказ находился в непосредственном подчинении государя и выполнял интегрированные функции контрольной, следственной, дипломатической, шифровальной, оперативной и охранной царской спецслужбы.

В 1656–1657 гг. были сформированы два «выборных» (отборных) солдатских полка иноземного строя – 1-й и 2-й Московские. Создаваемые в качестве элитных, они укомплектовывались обученными иноземному строю ветеранами Смоленского (1654) и Рижского (1656) походов – речь идет о русско-польской войне 1654–1667 гг., – а также «даточными людьми» из московских слобожан и стрелецких детей. Командирами полков стали полковники А. Шепелев и Я. Колюбакин.

Единообразных штатов воинских частей в то время еще не существовало: полки иноземного строя делились на роты и капральства, а стрелецкие – по-прежнему на сотни и десятки. В кавалерии создавались не только рейтарские и драгунские, но и слободские казачьи полки. К 1663 г. в полках нового строя служили свыше 75 тысяч человек. Такая «гвардия» обеспечивала царю независимость от притязаний Боярской думы, позволяла противопоставить возможным мятежам стрелецких полков, которые (полки) возглавлялись влиятельными боярами, и представляла централизованную военную силу – более мобильную, обученную по последнему слову тогдашней тактики и значительно лучше вооруженную.

Не стоит забывать, что регулярная армия подчинялась лично царю и содержалась за счет государевой казны, поэтому все устремления «гвардейцев» были тесно увязаны с защитой интересов государя. К царствованию Алексея Михайловича уже сложились некоторые военные династии, зачинатели которых служили еще Рюриковичам, а продолжатели закалились в горниле Смутного времени. Капитаны полков нового строя в большинстве своем были уже не иностранцы, а русские. Это говорит о том, что курс патриарха Филарета на подготовку отечественных военных кадров путем регулярного обучения и обогащения передовыми достижениями иностранной военной мысли была продолжена и при его царственном внуке. Разумная («тихая») политика по формированию регулярных подразделений личного подчинения, укрепляя царскую власть, уменьшала возможность удельных раздоров и эгоистических притязаний, столь пагубных для единого государства.

В 1662 г. для управления территориями Левобережной Малороссии (Глухов, Киев, Нежин, Немиров, Новгород-Северский, Переяслав, Погар, Почеп, Ромны, Стародуб, Чернигов, Чигирин) был создан Малороссийский приказ. Он руководил приказно-воеводской системой управления Малороссии, контролировал деятельность гетмана войсковой или генеральной Рады, ведал материальным обеспечением русских воинских частей, строительством крепостей на территории Малороссии, через него осуществлялась финансирование Запорожского войска и православного духовенства. Кроме того, Малороссийский приказ собирал и передавал в Москву информацию о внешнеполитическом положении Украины, охранял ее пограничные интересы, ведал пленными и въездом в Россию. Приказ был подчинен Посольскому приказу, но имел собственное делопроизводство и штат. До 1667 г. возглавлял его боярин П. М. Салтыков, с 1668 г. – думный дворянин А. С. Матвеев, с февраля 1671 г. глава Посольского приказа.

«Москва имела на Украине сильную тайную агентуру в лице украинского православного духовенства, снабжавшего Московское правительство ценной информацией о положении в Польше и настроениях украинской казачьей старшины. Центр русской агентурной разведки на Украине находился в Киеве, в Киево-Печерской лавре. Наиболее деятельными и энергичными русскими агентами были митрополиты Иов Борецкий и Петр Могила, архимандрит Печерский Иннокентий Гизель и протопоп Переяславский Григорий Бутович, специально следивший за гетманом Выговским и его сторонником, митрополитом Дионисием, и другие.

Переписка с Москвой шла через Малороссийский приказ…».[114]

С 1663 г. к Приказу тайных дел перешла часть функций Приказа Большого дворца по управлению царским хозяйством, охране и обслуживанию царской семьи. Любое блюдо, прежде чем попасть на царский стол, подвергалось проверке и дегустации сотрудниками приказа. Аналогичной проверке подвергались лекарства, прописанные царю и изготовляемые в Аптекарском приказе, созданном еще при Борисе Годунове на основе Аптекарской палаты (учреждена в 1581 г.); первым дегустатором лекарств являлся царский лекарь. В 1657 г. Аптекарский двор из Московского Кремля был перенесен в другое место. В районе современного Петровского парка заложили Аптекарский огород, где под присмотром доверенных монастырских специалистов выращивались лечебные травы и растения для «пользования особы государя и лиц доверенных». На отдельных грядках культивировали растения для получения «особых зелий для дел государевых». Таким образом, огород был своего рода лабораторией по приготовлению наисовременнейших по тем временам лекарств и разнообразных ядов, использовавшихся на тайной государевой службе. Еще один подобный огород располагался в селе Измайловском.

В области медицины, помимо традиционных народных знаний, применялись и переводные «лечебники». В Аптекарском приказе проходили обучение будущие лекари и фармацевты, например в 1654 г. курс прошли 30 стрельцов, отправленных затем в полки для «лечбы ратных людей». Так были заложены основы военной медицинской службы. В состав воинского подразделения вводилось лицо, помощь которого могла быть востребована только в определенный момент, а так он нес обычную ратную службу. Этот факт заслуживает особого внимания, поскольку в группах специального назначения, выполняющих прямые указания высших должностных лиц государства, держать военного врача – дорогое удовольствие, поэтому необходим офицер, имеющий, кроме специального, еще и медицинское образование. Таким образом, уже в то время велась многофункциональная подготовка сотрудников государевых служб. К великому сожалению, этот дальновидный посыл в наши дни подчас забывается.

Не меньшее внимание уделялось защите информации: секретные распоряжения чаще всего отдавались в устной форме, прибегали и к шифрованной переписке. В личной переписке с послами и подьячими Приказа тайных дел государь использовал систему специальных знаков. Так, подьячему Ю. Никифорову поручалось передать руководителю русской делегации на переговорах с Польшей А. Л. Ордину-Нащокину написанные тайнописью рекомендации царя.

Доступ к секретной информации строго регламентировался: направленный царем секретный документ мог прочитать только тот, кому он предназначался. Прочитав бумагу, адресат запечатывал ее особым способом и возвращал подьячему Приказа тайных дел в соответствии с царским указанием: «Прочетчи, пришли назад с тем же, запечатав сей лист».[115]

О выполнении распоряжения сотрудники приказа немедленно докладывали государю, причем писать о сути распоряжения категорически запрещалось. Применялась стандартная форма письменного доклада: «Что по твоему, великого государя, указу задано мне, холопу твоему, учинить, и то, государь, учинено ж».[116]

С февраля 1665 г. царь приказал Разрядному приказу ежедневно направлять в Приказ тайных дел сведения о положении дел в полках.

Приказом тайных дел в разное время руководили Ф. М. Ртищев и четыре дьяка незнатного происхождения: Томила Перфильев, Дементий Башмаков, Федор Михайлов и Данила Полянский. Все они состояли «в государевом имени» – имели право принимать самостоятельные решения и подписывать царские указы за государя. Трое – Башмаков, Михайлов и Полянский – носили титул тайного дьяка. При их отсутствии в Москве к работе привлекались особо доверенные дьяки из других приказов, например Е. Юрьев и Л. Иванов.

Подьячие Приказа тайных дел нередко имели указание выдавать себя за сотрудников других приказов. Это способствовало поддержанию принципов конспиративности при выполнении конфиденциальных дел. Так, в декабре 1665 г. для встречи патриархов были посланы на Терек подьячие И. Ветошкин и Е. Полянский. Им было указано «ехати <…> с Москвы на Саратов, на Царицын, на Черной Яр, на Астрахань и на Терек, а едучи дорогою, проведывати всякими людьми тайно про Паисея папу, и патриарха Александрейского, и про Макария, патриарха Антиохийского, где они ныне и которыми месты к Москве едут, а дорогою едучи, сказыватца им дворцовыми подьячими, что посланы они из дворца для садового заводу, чтоб было не прилично».[117]

Каждый из дьяков и подьячих Тайного приказа ведал только теми делами, которые были поручены государем лично ему, полагалось также докладывать царю о деятельности сотоварищей из других приказов.

К исполнению некоторых поручений по линии Тайного приказа привлекались стольники из числа состоящих при государе (например, Иван Дашков и Алексей Салтыков), стрелецкие командиры – головы и полуголовы (например, Артамон Матвеев, о котором речь пойдет далее) – и отдельные (особо доверенные) стрельцы Стремянного полка.

Таким образом, существовало четкое разделение направлений деятельности руководителей приказов. Функцию высшего контролера исполнял сам государь. Здесь четко вырисовывается старый как мир принцип «разделяй и властвуй». Доверяя важнейшие секреты государства особо приближенным лицам, правитель старался обезопасить себя от малейшей возможности измены. Подобные меры позволяли избежать заговора со стороны особо доверенных лиц или ликвидировать измену в зародыше. Или в крайнем случае, как при бегстве подьячего Посольского приказа Г. К. Котошихина, минимизировать ущерб, связанный с разглашением секретной информации.

Первые подьячие в Тайный приказ набирались из других приказов: Большого дворца, Стрелецкого, Разрядного и Посольского. Количество служащих постоянно увеличивалось. Вначале было шесть человек, в 1659 г. – девять, в 1669 г. – двенадцать, в 1673 г. – пятнадцать. Отбор кандидатов скрытно производился из наиболее способных, проверенных и грамотных людей. Будучи призванными к несению новой службы, они проходили обучение в закрытой школе, созданной при Заиконоспасском монастыре в 1665 г. Из подьячих известны Иван Бовыкин, Иов Ветошкин, Артемий Волков, Федор Казанец, Петр Кудрявцев, Юрий Никифоров, Порфирий Оловенников, Еремей Полянский, Иван Полянский, Алексей Симонов, Артемий Степанов, Федор Шакловитый.

Заложенная Филаретом методика обучения кадров в монастырях получила достойное развитие. Прямым подтверждением этому мы считаем факт хранения в Приказе тайных дел картографических материалов некоторых монастырей (Воскресенского Иерусалимского, Иверского, Валдайского и Крестного Онежского), подтверждает это и то, что любые строительные работы в монастырях производились только с разрешения царя.

Карьере сотрудников способствовало усердие при выполнении особых заданий государя: подьячие назначались дьяками в другие приказы, а дьяки становились думными дьяками, но при этом они оставались доверенными лицами царствующей особы; соответственно расширялась внутренняя агентурная сеть в различных социальных слоях общества. Некоторые из этих людей успешно продолжили службу при преемниках Алексея Михайловича.

Во второй половине XVII в. наиболее близким человеком к Алексею Михайловичу становится А. С. Матвеев, многократно выполнявший личные, в том числе и по линии Тайного приказа, царские поручения. В частности, он проявил немалую активность при подавлении «народного» восстания 1670–1671 гг. под руководством С. Т. Разина. После поимки Разина А. С. Матвеев писал царю: «А в том деле работишка моя, холопа твоего, была».[118]

Слово «народное» взято в кавычки не случайно. В советской историографии трактовка была однозначной: вооруженное восстание низов против царя и бояр-угнетателей. Однако в настоящее время имеется несколько версий этого события. Например, Г. В. Носовский и А. Т. Фоменко считают Разина представителем ордынской династии, отстаивавшим свои права на престол. Таким образом, речь может идти о борьбе за московский трон «старой» и «новой» группировок.

Историк Н. М. Михайлова полагает, что разинское выступление – первое в череде «раскольнических бунтов», потрясавших Россию на протяжении почти ста лет – с 1668 по 1774 г. Напомним читателю, что незадолго до восстания патриарх Никон провел церковную реформу, подтолкнувшую к самому страшному расколу в русском обществе. Разин, в числе прочего, обещал вернуть «старую веру», но при этом его людьми совершались убийства священнослужителей, надругательство над церковными святынями и ограбления храмов. После смерти Алексея Михайловича силовая «раскольническая» деятельность не прекратилась, о чем будет рассказано в следующей главе.

Еще одной причиной мятежа Степана Разина могла быть месть за смерть старшего брата – походного атамана Ивана Разина, казненного в 1665 г. за самовольный уход на Дон.

Кроме того, никогда нельзя исключить, что вооруженное выступление, имеющее признаки внутреннего противоборства, инспирировано другой страной, преследующей собственные внешнеполитические цели. В этом плане главе государства следует проявлять крайнюю осторожность, и секретные службы должны постоянно «держать руку на пульсе», чтобы выявить угрозу иностранного вмешательства на ранней стадии. Это позволяет выстроить систему противодействия внешней угрозе с минимальными экономическими затратами и «бить врага его же оружием», лучше всего – малой кровью и на чужой территории. На наш взгляд, Алексей Михайлович и его службы хорошо понимали реальность иностранной угрозы.

В первые годы правления Тишайшего общее руководство царской охраной осуществлял руководитель Приказа Большого дворца, а с 1663 года – дьяк Приказа тайных дел. За безопасность царской семьи отвечало несколько охранных подразделений с различными функциями и подчиненностью. В сочинении Г. К. Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича», написанном для государственного канцлера Швеции, есть любопытные сведения не только о российском государственном устройстве, но и об охране царской семьи.

В. И. Савельев организацию охраны царя Алексея Михайловича в Московском Кремле описывает так:

«При особе государя в качестве телохранителей постоянно находилось двести человек – выходцев из дворянских семей. Ночью подле царской спальни дежурил главный спальничий с одним или двумя приближенными царедворцами. В соседней комнате находились шесть телохранителей, а в следующей располагались еще сорок человек».[119]

Во времена первых Романовых спальники были одними из наиболее приближенных к царю людей. В сочинении Котошихина о них говорится так:

«Спалники – которые спят у царя в комнате, посуточно, по переменам, человека по четыре. И многие из них женатые люди, и бывают в том чину многие годы, и с царя одеяние принимают и розувают. А бывают в тех спалниках изо всех боярских и околничих и думных людей дети, которым царь укажет, а иные в такой чин добиваются и не могут до того притти. И быв в спалниках, бывают пожалованы болших бояр дети в бояре, а иных менших родов дети в околничие, кого чем царь пожалует по своему разсмотрению. И называют их комнатной боярин или околничей, а в посолственных писмах пишут ближними бояры и околничими, потому что от близости пожалованы».[120]

Как мы видим, спальники – дежурившие посменно сотрудники дворцовой охраны. Во главе каждой смены находился постельничий:

«И того постелничего чин таков: ведает его царскую постелю и спит с ним в одном покою вместе, когда с царицею не опочивает. Так же у того постелничего для скорых и тайных его царских дел печать».[121]

При царе Алексее Михайловиче постельничим был Ф. М. Ртищев.

Вернемся к описанию Савельева:

«Кроме того, у каждых ворот и дверей дворца стояли отборные молодцы. К постоянной дворцовой страже принадлежали также две тысячи стремянных стрельцов, которые поочередно стояли день и ночь с заряженными пищалями и зажженными фитилями – по двести пятьдесят у дворца, на самом дворе и у казначейства».[122]

Напомним, что в те времена в Москве было свыше двадцати стрелецких полков, в том числе «выборный» (отборный) Стремянный полк, личный состав которого насчитывал, как мы уже говорили, 1000 человек.

Котошихин утверждал, что в охране Кремля участвовали все московские стрелецкие полки:

«А на вахту ходят те приказы посуточно; и на царском дворе и около казны з головою стрелцов на стороже бывает по 500 человек, а досталные по городом, у ворот по 20 и по 30 человек, а в ыных местех и по 5 человек; а чего в котором приказе на вахту не достанет, и в дополнок берут из иных приказов. А в празничные дни которой приказ стоит на вахте, и им с царского двора идет в те дни корм и питье доволное».[123]

Вероятно, охрана (соответствует караулу нынешнего Президентского полка) осуществлялась комплексно. На наиболее ответственные посты заступали стрельцы из Стремянного полка, охрану менее значимых объектов – за периметром Кремля и на городских заставах – могли нести стрельцы других полков. Возможен также вариант, при котором в карауле одновременно могли находиться стрельцы Стремянного и других полков.

Внутри Кремля особое внимание уделялось охране царского двора и дворцовых помещений, которые были закрытыми (литерными) зонами. Пройти во двор с оружием могли только стрельцы-караульщики. Категорически запрещалось появляться на царском дворе верхом или в карете, а также проводить через двор лошадей или экипажи. Посетители, приходившие во дворец по вызову, ожидали приема вне литерной зоны. Это ограничение распространялось на все социальные группы, в том числе на бояр и иностранцев. Те же правила действовали и в других резиденциях царя, включая походную ставку. Любое лицо, задержанное с оружием в пределах режимной зоны, немедленно подвергалось допросу «с пристрастием» для выяснения цели появления. Если человек нес оружие «не с умыслом злым», а «с простоты», он в лучшем случае отделывался ссылкой в Сибирь или отправкой «на вечное житье» на Терек. В худших случаях смертной казни подвергалась вся семья «татя», покусившегося на жизнь государя.

Стрельцы сопровождали царскую семью и при выездах из Кремля; охранники шли с двух сторон от кареты, раздвигая толпу и обеспечивая беспрепятственное продвижение по улицам «без мушкетов, с прутьем». Также при государе находились стряпчие, которых можно считать выездной охраной.

И снова слово Котошихину:

«Стряпчие. Чин их таков: как царю бывает выход в церковь, или в поход на потехи, или в полату, в думу и для обедов, и в то время несут перед ним скифетр, а в церкве держат шапку и платок, а в походех возят панцырь, саблю, саадак. И посылают их во всякие ж посылки, кроме воеводств и посолств, чтоб сами были послы. А будет тех стряпчих с восмь сот человек. А на Москве они, стряпчие и столники, живут для царских услуг по полугоду, пополам. А другая половина, кто хочет, отъезжают в деревни свои, до сроку».[124]

Во время торжественных выездов и официальных приемов царя окружали телохранители-рынды, вооруженные секирами. Рынды – это прообраз почетного гвардейского караула, выполняющего протокольные функции; в случае необходимости статные молодцы, одетые в парадную форму, могли оказать «супостату» достойный отпор. Как и положено почетному караулу, они подчеркивали статус государевой особы – и отвлекали внимание потенциальных злоумышленников от негласной охраны носителя власти.

Когда царь отправлялся на богомолье или в загородные резиденции, охрана усиливалась:

«Да с царем же бывают в походех стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, жильцы и иных чинов люди, которым велено бывает; да Стремянной приказ, 1000 человек стрелцов на царских лошадях».[125]

Перед царским кортежем следовал постельный возок, при котором ехали постельничий и стряпчий, а с ними 300 жильцов по три в ряд. В составе конвоя находились до 3000 конных стрельцов, 5000 рейтар и 12 стрелков с «долгими пищалями». Это был отборный отряд, готовый по первому сигналу пустить в ход свое оружие.

«Долгие пищали» двенадцати стрелков позволяли вести снайперский огонь «пороховым зельем» на дистанции, представлявшейся большинству людей почти колдовской. Их ружья имели линейные нарезы с винтовой составляющей, позволявшие пуле приобретать дополнительную устойчивость; делать такие «долгие пищали» с ювелирной точностью умудрялись опытные оружейные мастера.

В карете государя сидели четверо ближних бояр, перед ней ехал боярин, справа от нее – окольничий. В «избушке» царевича находились его «дядька» и окольничий – все под охраной стрельцов. Возки царицы и царевен также охранялись стрельцами. Женщин сопровождали верховые боярыни, а в ближнем окружении венценосных дам были собственные постельницы. Скорее всего, некоторые из них выполняли охранные функции, которые нельзя было поручить мужчинам.

В военных походах охрана государя еще более усиливалась, кадровый отбор контролировался самим царем:

«И будет на которой войне случится быти самому царю, и в то время, смотря царь всех воинских людей, обирает себе полк изо всяких чинов людей и ис полков».[126]

Из состава этих полков производился отбор тысячи «добрых людей», которым полагалось находиться при царской особе «для оберегания знамени его царского»[127] постоянно. Это подразделение комплектовалось из стольников, стряпчих, дворян и жильцов. Таким образом, в военных походах царя сопровождали три независимых друг от друга полка – стрелецкий Стремянный и два «выборных», сформированных из приближенных к царю служилых людей.

Среди таких приближенных в сочинении Котошихина многократно упоминаются дети боярские, дворяне, жильцы и стольники. Дворяне и дети боярские несли основную тяжесть военной службы в стрелецких, солдатских и рейтарских полках – это был основной кадровый и резервный состав русского войска. Некоторые «дворяне московские» несли службу в приказах и использовались для «сыскных дел».

Очевидно, у вас возник вопрос: а кто же такие жильцы? Жильцами в то время называли детей дворян, дьяков и подьячих, живших и начинавших службу при царском дворе «для походу и для всякого дела». Общее число жильцов приближалось к 2000 человек, из них на царском дворе постоянно находились около пятидесяти. Со временем жильцы становились стряпчими, стольниками и т. п. или продолжали карьеру на военной службе.

Стольниками (это слово уже не раз встречалось вам в тексте) назывались дети бояр, окольничих и московских дворян, обслуживавшие государя и его приближенных за трапезой, в том числе на торжественных приемах. Кроме прислуживания за столом, работа стольников заключалась в негласной охране во время трапезы и в контроле за подаваемыми на царский стол блюдами и напитками:

«И будет тех столников числом блиско пяти сот человек. И посылают их в посолства в послех самих и с послами в товарыщах, и по воеводствам, и для сыскных дел, и бояр спрашивать о здоровье, как они бывают по службам. А иные на Москве сидят в приказех у дел и у послов в приставех».[128]

Большое значение уделялось сохранению секретности:

«А как царю лучится о чем мыслити тайно, и в той думе бывают те бояре и околничие ближние, которые пожалованы из спалников или которым приказано бывает приходити. А иные бояре, и околничие, и думные люди в тое полату в думу и ни для каких ни буди дел не ходят, разве царь укажет».[129]

Таким образом, во второй половине XVII в. в охране первого лица Российского государства существовали разные по подчиненности подразделения, каждое из которых обеспечивало безопасность в своей зоне ответственности. Из фактов, приведенных в сочинении Котошихина и других источниках, можно сделать вывод, что в царствование Алексея Михайловича сложилась многоуровневая комплексная система охраны. При такой системе все службы, в той или иной мере участвовавшие в решении общей задачи, должны были осуществлять оперативное взаимодействие и иметь разветвленную сеть сбора и анализа информации, позволявшей действовать по принципу наступательности (опережающей контратаки). По нашему мнению, система охраны того времени явилась прообразом закрытой системы охраны первых лиц государства, получившей наивысшее развитие во второй половине XX в.

Что касается контрразведки, то ей при Алексее Михайловиче уделялось очень большое внимание, поскольку число иностранцев посещавших Московское государство, неуклонно возрастало. От каждого иностранца требовалось указать цель приезда: дипломатическая миссия, торговля, поступление на государеву службу, посещение родственников, обучение русскому языку и т. п.; без этого въезд ему был закрыт.

Наиболее энергичную разведку против Москвы вели дипломаты, которые в то время подобную деятельность вели в любой стране. Анализ инструкций, выданных иностранным дипломатам, говорит о том, что каждому дипломату предлагалось вести тщательную разведку, записывать все виденное и слышанное и сообщать своим правительствам используя секретные шифры.

Вот что по этому поводу писал известный английский дипломат Г. Никольсон:

«Нужно признать, что уровень европейской дипломатии, когда она впервые оформилась как отдельная профессия, был невысок. Дипломаты XVI и XVII веков часто давали повод к подозрениям <…>. Они давали взятки придворным, подстрекали к восстаниям и финансировали восстания, поощряли оппозиционные партии, вмешивались самым пагубным образом во внутренние дела стран, в которых они были аккредитованы, они лгали, шпионили, крали.

Посол той эпохи считал себя „почетным шпионом“. Он был глубоко уверен, что частная мораль – нечто отличное от общественной морали. Многие из них воображали, что официальная ложь имеет мало общего с ложью отдельного лица. Они не считали, что и бесполезно и недостойно честного и уважаемого человека вводить в заблуждение иностранные правительства преднамеренным искажением фактов.

Британский посол сэр Генри Уоттон (1568–1639 гг. – Авт.) выразил мнение, что „посол – это честный человек, которого посылают за границу лгать для блага своей родины“».[130]

«Указания на ведение разведки находим у шведов Карла Поммеринга и Эрика Пальмквиста, [Адольфа] Эберса, [Иоганна де Редеса], Лилиенталя, немцев Якова Рейтенфельса, Августина Майерберга и Адама Олеария, голландцев Исаака Массы и [Конрада] фан Кленка, англичан [Джона] Меррика и Самуэля Коллинса, французов де ла Пикатьера и де ла Невиля и многих других иностранцев, издавших свои записки о России. О многочисленных польских лазутчиках, засылавшихся в Московское государство на протяжения всего XVII в., и говорить не приходится, так как они засылалась специально с разведывательными целями».[131]

Тайную деятельность в Московском государстве проводили и представители папского престола, посещавшие нашу страну под различными личинами. Ватикан в течение нескольких веков пытался усилить свои позиции в Москве, с тем чтобы со временем сделать католичество государственной религией России. Однако наши предки ревностно придерживались православия, не допуская католических священнослужителей в пределы государства и запрещая строить костелы. В 1674 г. для тайных католических посланцев Я. Рейтенфельсом были разработаны несколько инструкций, подтверждающих, что использование тайных методов в деятельности Ватикана против нашей страны постоянно совершенствовалось. Инструкции весьма показательны с точки зрения применения тайных методов работы и уровня осведомленности папского престола о российской жизни.

1. Лица, которых угодно будет послать в Московию, должны быть прежде всего прирожденными итальянцами и не только опытны в обращении с людьми и всесторонне образованны, но также должны знать хорошо славянский и польский языки, а в особенности архитектуру, гидравлику и различные применения законов физики; мало того – они должны также уметь торговать.

2. Так как от них во время пребывания в чужой стране главным образом потребуются следующие качества: полная готовность и твердое намерение действовать определенным раз навсегда образом, – то и следует для настоящего дела тщательно избрать таких, которые посвятили бы ему все силы ума и сердца своего и не вздумали бы, охладев во время самого хода действий, отказаться от него.

3. Прежде всего должно им помнить, что лишь одна скрытность доставит им всюду и всегда полную безопасность. Пусть они, поэтому, всячески избегают говорить слишком много о своем деле как в Италии, так и где бы то ни было, дабы случайным раскрытием плана не погубить всего дела.

4. Пусть они по возможности подробнее разузнают от купцов, с которыми им придется совершать свое путешествие, о товарах, привозимых в Московию и вывозимых оттуда, дабы никому не подать повода к заподозрению их, вследствие их невежества по этой части.

5. Приняв, таким образом, эти меры предосторожности против всякого рода случайностей, сообразуясь с своим собственным и спутников характером, пусть они, с благословения Божия, отправятся в путь, причем, однако, и самый путь, весьма длинный, они сократят, если отправятся на город Ригу, в Ливонии, через Каринтию, Австрию, Моравию, Силезию, Польшу, Пруссию и Курляндию.

6. Из Риги, особенно в зимнее время, они через Ливонию легко доедут на ямщиках из ливонцев же, а иногда и русских, возвращающихся домой, до Пскова. А отсюда, по получении от царя, через воеводу или начальника края, разрешения на ввоз их товаров, они таким же способом, на ямщиках, проедут в Москву, местопребывание царя.

7. Пусть они ни под каким видом, даже и не пытаются брать с собою священные облачения и церковную утварь или что либо иное, могущее навлечь подозрение, ибо там все подвергается – каждый предмет особо – осмотру, более нежели тщательному.

8. Пусть они помнят, что, в Московии прежде всего им необходимо должно переменить всякие европейские нравы на азиатские, дабы в противном случае их планы, хотя и прекрасно обдуманные, но, быть может, не согласные с обычаями, не погибли злополучнейшим образом. Ибо тут как на войне, нельзя два раза ошибаться.

9. Пусть также они сами, согласно совету Липсия, нигде так не удобоприменимому, как именно в Москве, будут скупы на слова, а помыслы их сокрыты, выражение лиц их сурово, даже при оказании милостей, дабы тамошний, столь раболепствующий и подозрительный, народ не мог заключить чего недоброго по наружности их.

10. Да позаботятся они о том, чтобы поселиться в качестве приезжих гостей не в Немецкой, случайно, слободе, но лучше всего в самом городе, недалеко от дворца, у кого-нибудь из русских, дабы через это близкое соседство удобнее и лучше изучить язык и нравы.

11. Им должно также иметь переводчика, заслуживающего полного доверия, особенно если никто из них самих не будет знать русского языка.

12. Пусть они немедленно, по приезде своем, отправятся к выдающимся лицам католического вероисповедания и строжайше обяжут их молчать о своих намерениях. Прежде всего пусть они известят о своем прибытии и своих предначертаниях господина Бокговена, кажется, генерала, как их называют, военной службы, родом англичанина, а также господина Менезия, которому недавно было поручено съездить послом в Италию, и знаменитого венецианского художника, стекольщика. От них они могут получить более, чем от кого либо, достоверных сведений.

13. Пусть они, по указанию друзей, поспешат расположить подарками в свою пользу некоторых лиц, особенно же Артамона Сергеевича [Матвеева], первого министра при нынешнем царе. В этой стране давать и брать взятки – явление обычное.

14. Пусть они и самому царю как-нибудь преподнесут, от себя лично, какой-нибудь подарок, более по замысловатости своей, нежели по стоимости подходящий для сего, дабы через это царь благосклоннее отнесся бы к сим новым купцам.

15. С так называемыми толмачами и переводчиками царя, как православными, так и иных вероисповеданий, пусть они сведут дружбу, необходимую по многим причинам, особенно же с господами Гроцием, Виниусом, Вибургом и др.

16. Дабы не подать безбожникам повода быть худого мнения о нас, полезно для дела будет обменяться любезностями даже с лютеранами и кальвинистами.

17. Пусть они тщательно поразведают об образе мыслей тех лиц, кои, отвергнув прежнюю свою веру, присоединились к московской, дабы от этого серединного, так сказать, рода людей ежедневно получать как можно более нужных сведений.

18. Пусть они также подружатся с некоторыми монахами Базилиянского ордена, а именно с Симеоном, родом из Литвы и глубоким знатоком латыни, и теми двумя, которые получают от царя жалованье за свою греческую ученость, и, наконец, даже с митрополитом Газским, который некогда провел немало лет в коллегии, принадлежащей пропаганде, если только он еще доселе жив. Это весьма будет способствовать постепенному введению, облагораживающих человека, наук.

19. Пусть они по возможности точнее следят за образом мыслей царя, равного которому по великодушию и благочестию я не признаю никого, дабы, зная в какую сторону они склоняются – как относительно серьезных вопросов, так и развлечений, – быть в состоянии согласовать их с собственными намерениями.

20. Пусть постараются они поступить на какую-нибудь службу у царя, дабы под сим могущественнейшим покровом, свободно пользоваться повсюду большими преимуществами.

21. А для того, чтобы яснее было, что от их услуг проистекает некая выгода царю, им следует выпросить себе командировки для отыскания и правильной разработки в разных местах рудников и копей, кои там ежедневно вновь открываются.

22. Пусть они попытаются также сделать что-либо полезное, как для виноградников близ Астрахани, которые уже начали пропадать за отсутствием правильного ухода за ними, так и для плавания по Каспийскому морю.

23. Пусть они приобретут расположение царя новыми применениями из области математики и механики. Как образчик таковых, они могут предложить, например, поднять тот громадный колокол в Московском Кремле, около которого до сей поры многие в поте лица своего тщетно потрудились.

24. Пусть они, кроме того, с разрешения царя устраивают по временам представления молодыми московитами тех комедий, про которые им известно, что они царю по вкусу.

25. Пусть они постараются привезти несколько книг на славянском языке по государственным вопросам и истории, якобы для занятий учащейся молодежи из иностранцев, но с которыми они пусть познакомят, выбрав удобный для сего случай, высших сановников и самого царя, ибо этим, как бы чародейными заклинаниями, удобнее всего могут быть смягчены сердца и совершенно уничтожены дикие нравы.

26. Пусть они также по временам предлагают новые государственные планы и меры, касающиеся их, и тем доказывают царю, что ему одинаково полезна и необходима более тесная дружба с некоторыми государями, и пусть они усердно стараются о том, чтобы их отправили для заключения этих союзов.

27. Пусть они под видом купцов или посланных с поручениями от царя по временам предпринимают поездки по главнейшим городам Московского государства, напр. в Киев, находящийся близ Черного моря, Архангельск, гавань на Белом море, Тобольск, главный город Сибири, Астрахань, при Каспийском море и т. п. Эти поездки немало поспособствуют лучшему знакомству с страною и могуществом ее населения.

28. Стараясь, таким образом, разными способами приобрести расположение царя, следует тем некоторым лицам, которые пользуются его милостью, стараться о том, чтобы выпросить, хотя бы тайное, отправление церковных служб, дабы московиты чрез это постепенно подготовлялись бы к полному слиянию. Ибо торжественные, даже могущественнейших государей, посольства не будут, конечно, иметь успеха, как потому, что это – дело весьма трудное, а также и вследствие боязни опасных последствий.

29. Если счастье устроит все так, то пусть они выпросят у папы отправить послов или, на первый раз, только грамоту царю, с полным его титулом, в которой он бы его приглашал заключить навеки союз, скрепленный обоюдною присягою, против турок – этого общего врага всех христиан. Несомненно, по присуждении царю, подобно Иридиному яблоку, титула все остальное уже не встретит препятствий. Право, не следует еще дальше разбирать, подобает ли ему, по справедливости, это прозвание, раз он с полным основанием может быть назван так вследствие того, что покорил Казанское, Астраханское, Сибирское и другие громадные государства, властители коих назывались Царями, совершенно так, как и мы не отказываем другим – христианским и языческим – государям в титулах, зачастую, быть может, и сомнительных и лишь заимствованных ими у тех областей, которые им, так или иначе, но подчинены.

30. В Риме же пусть будет назначено лице на следующую должность: ему без всяких околичностей будут сообщать о происходящем, а оно будет посылать ответ в Москву, по возможности скорее, во избежание возможного запоздания дела в случае чересчур долгого откладывания ответа.

31. Итак – пусть они неустанно пишут подробнейшие письма, как касательно политики, так и всего того, что будет делаться в Москве, приняв, однако, следующую меру предосторожности, именно: писать скрытно, пользуясь какой-нибудь торговой или иной какой тайнописью, дабы не выдать тайны, если письма по приказанию царя будут вскрываться (что нередко бывает).

32. А какое, впрочем, принять решение относительно того, что с течением времени может неожиданно представиться, тому лучше Хризиппа и Крантора научит их собственное благоразумие, так как они будут у дела, как бы на самом месте сражения».[132]

1. Он должен быть итальянцем по происхождению – лучше пожилым, нежели молодым, богобоязненным, серьезным и вместе с тем благодушным, но – что важнее всего – ревностно преданным затеваемому делу.

2. Он должен хорошо знать характер, нравы основные законы и требования московитов.

3. При нем должен состоять товарищем какой-нибудь очень набожный славянин, для того чтобы ему не пришлось во всем доверяться исключительно только переводчикам.

4. Вся свита его должна состоять из людей благонравных, благочестивых и приветливых.

5. Пусть у него ежедневно во дворце, в присутствии всех своих, читаются святые молитвы и служатся молебны.

6. Пусть ежедневно у ворот дворца раздается милостыня нищим.

7. Пусть временами устраиваются беседы с московитами, рассказывается о святой жизни нашего Верховного Первосвященника, о его любви и влиянии на нравы.

8. Пусть он постоянно старается внушать основные начала духовной жизни истинного христианина и согласия и единения на почве любви.

9. В разговорах с московитами следует всем избегать надменного и презрительного тона.

10. В разговорах ему не должно выказывать желания узнать их тайны и не слишком любопытствовать о делах государственных.

11. Пусть он ищет случая побеседовать с теми немногими художниками, кои находятся в Москве, но не вступать в горячие споры с ними.

13. Пусть он по временам предлагает что-либо вновь изобретенное из области зодчества, механики и математики, до сей поры в Московии еще не виденное или не примененное.

14. Пусть он привезет с собою для подношения царю какой-нибудь подарок, более ценный по своей замысловатости, нежели по стоимости…».[133]

1. Если, быть может, в настоящее время нельзя послать в Московию человека, который бы провел несколько лет в столице сей страны и не только изучил бы ее язык, но и привез бы оттуда подробнейшее донесение о положении государства, то следовало бы, по крайней мере, постараться о том, чтобы содержать при Пропаганде какого-нибудь переводчика, которого можно бы было выписать из Московии через Литву. И если бы оказалось трудным добыть прирожденного московита, то легче нашелся бы какой-нибудь немец, или русин из Белоруссии, или поляк, несколько времени проживший в Московии.

2. Надо бы привезти в Рим несколько юношей, если не настоящих московитов, то какой-либо другой национальности, но рожденных и воспитанных в Московии, которые умели бы читать и писать на московском наречии.

3. Следует содержать, хотя бы и тайком, постоянного миссионера в Московии.

4. Надо иметь надежного корреспондента в городе Москве, в гавани Архангельске, в Астрахани и Киеве.

5. Выписать в Рим наиболее важные книги, напечатанные в Москве на московском наречии, каковы, например: грамматика в большую четверку, Библия, Уложение, т. е. законы московские <…>.

6. Стараться добыть некоторые московские рукописи, некоторые стихотворения и беседы, а главное, постановления последнего съезда некоторых патриархов в Москве, созванных царем с большими издержками.

7. Завести при Пропаганде печатание русских книг, что может быть исполнено весьма легко и с небольшими затратами, так как в типографии Пропаганды уже давно имеется славянский шрифт, к которому придется прибавить еще немного тех букв, которые у московитов отличаются от имеющихся на лицо».[134]

Купцы занимались разведкой в Московском государстве попутно со своими коммерческими делами. При этом они нередко были «двойниками» – тайными агентами своего правительства и в то же время источником разного рода сведений для московских спецслужб.

Реже других разведкой в Московском государстве занимались иностранцы, находившиеся на государевой службе, – как правило, они вели разведывательную деятельность за рубежом в пользу русского царя. Надзор за иностранными офицерами, служившими в русском войске, осуществляли сотрудники Иноземского и Рейтарского приказов. Лояльность наемников постоянно проверялась. Контакты офицеров с представителями посольского корпуса не поощрялись: им внушали, что подобные встречи могут вызвать подозрение при дворе. Обязательной проверке подвергались как методика обучения, так и предлагаемые иностранцами тактические приемы, благо офицеры-наемники представляли не только различные страны, но и различные военные школы.

«Основными способами выявления шпионов были: наблюдение за всеми подозрительными в отношении шпионажа людьми, как русскими, так и иностранцами; примитивная слежка за шпионами; розыск пробравшихся в страну шпионов; розыск бежавших из-под стражи шпионов, а главное – различные мероприятия, проводившиеся на основании слухов о шпионах, официальных доносов, изветов и явок. Последнее было весьма распространенным: большинство дел о шпионах возникало благодаря явкам и изветам. Можно с полным основанием сказать, что извет в XVII в. являлся основной формой осведомления о пробравшихся в страну шпионах».[135]

Русским секретным службам было что противопоставить активизации иностранных разведок. Так, служба охраны дипломатического корпуса при дворе русского царя являлась одной из оперативно-охранных служб, работавшей по линии контрразведки. Обеспечение безопасности иностранных представителей находилось в совместном ведении Посольского и Стрелецкого приказов. Разрядный приказ продолжал координировать контрразведывательную работу в порубежных районах России. Контрразведывательные мероприятия, в том числе наружное наблюдение за перемещениями дипломатов и местами их проживания, осуществлялись постоянно. Режим для иностранцев был установлен настолько жесткий, что несанкционированные встречи с москвичами либо с представителями других государств, проживающими в Москве, практически исключались.

Русские инструкции тех лет гласили:

«Беречи накрепко, чтоб к послом и к их посольским людем подозрительные иноземцы и русские люди никто не приходили и ни о чем с ними не розговаривали, и вестей никаких им не рассказывали, и письма никакого к ним не подносили».[136]

Наружное наблюдение велось не только «приставниками» и «караульщиками», которые по долгу службы охраняли и сопровождали дипломатов, но и тайными постами, окружавшими посольское подворье и неотступно следившими за перемещениями представителей иностранных миссий.

При появлении подозрительных лиц их следовало, «поотпустив от посольского двора», негласно задержать и под охраной доставить в Посольский приказ. Горе было тому ослушнику, кто без дозволения пробовал вступить в «преступную связь» с иноземцами и еретиками, – государево «слово и дело» могло настичь его в любой момент, в любом месте державы и даже за ее пределами.

В 1652 г. для иностранцев, проживающих в Москве, была выстроена слобода Кукуй (по названию ручья, впадающего в Яузу). Жители слободы подчинялись общерусским законам, хотя и пользовались некоторыми свободами (в частности, свободой вероисповедания). Однако носить русское платье им категорически воспрещалось, воспрещалось также посещать Сибирь и Поволжье. Вообще, любой выезд за пределы Москвы дозволялся только с письменного разрешения вельможных персон или самого государя. Не стоит забывать, что к тому времени на русской службе находилось большое число иностранцев, заинтересованных в финансовом и карьерном продвижении. И то, что они проживали в России не один год, не снимало слежения за ними.

Предпринимаемые меры значительно затрудняли деятельность резидентов иностранных разведок, действовавших под дипломатическим прикрытием. Информация, получаемая от «нужных людей», позволяла более адекватно строить работу как в области внешней и оборонной политики, так и в области охраны российских должностных лиц. Если кто-то из иностранцев «случайно» заезжал не в то место, то с ним доверенные царя поступали «нечестно»: исчезнуть на неспокойных русских дорогах, или погибнуть от рук «лихих людишек», или заболеть неизвестной хворью было проще простого. Вольно или невольно посвященных в государственные секреты уже никогда не отпускали на родину: арсенал специальных методов воздействия был достаточно обширен и изощрен.

За выявленными лазутчиками и внушавшими подозрение лицами устанавливалось негласное наружное наблюдение. Задерживать лазутчиков следовало, не привлекая внимания посторонних:

«Около того Исайкова двора тихо ходя надзирать, не объявятся ли у него также прибылые рубежные люди, и чтоб тайным обычаем поймать, не розсловя во многие люди».[137]

В деле разоблачения иностранных агентов большую роль играла информация, добытая русской разведкой за рубежом. Такая деятельность по современной терминологии именуется внешней контрразведкой.

«Так, тульские воеводы Федор Куракин и Борис Нащокин в челобитной царю (год не указан) [предположительно 1659–1662-й. – Авт. ] пишут: „Ведома, государь, учинилось тебе, государю, что из литовского городка из Лужи, державец Дуброва отпустил на Тулу лазутчика литовина Андрюшку, а велел ему сказаться русским человеком, потому что он по-русски говорить умеет“».[138]

Стратегическая разведка при Алексее Михайловиче осуществлялась в основном по линии Посольского приказа. Легальными резидентами (по современной терминологии) являлись русские послы, которые опирались на ряд подьячих посольства и завербованных иностранных подданных. Основное направление разведки той поры – оценка внутриполитической ситуации, военной мощи и намерений Османской империи, Речи Посполитой, Швеции, а также иных государств, потенциальных и явных противников или возможных союзников. В ряде случаев в состав русских посольств включались подьячие Приказа тайных дел или особо доверенные лица из ближайшего окружения государя. Однако посольства носили временный характер, фактически являясь дипломатическими миссиями, направляемыми государем с конкретными поручениями.

Таким образом, в секретных службах Алексея Михайловича развивались посольская, военная, пограничная разведки, военная и внешняя контрразведка. Любой «слуга государев» в случае необходимости мог стать (и по первому слову становился) секретным сотрудником, тайным порученцем, а то и резидентом – в зависимости от пожеланий патрона, своих возможностей и сложившихся обстоятельств. Принцип тотальности, использовавшийся при дворе, позволял царю эффективно проводить в жизнь свою «тихую» и тайную политику.

Расследование государственных (политических) преступлений по сообщениям с мест (доносам) обычно начиналось с формулы «Слово и дело государево» (впервые сакральная фраза упоминается в 1622 г.). Произнесший эту фразу имел право требовать, чтобы его доставили лично к местному воеводе или даже к самому царю для сообщения особо важных и секретных сведений, касавшихся царствующей особы и государства в целом. При этом он знал, что его могут подвергнуть задержанию и провести тщательное следствие, включая применение пытки. Информация с мест немедленно докладывалась в Москву в соответствующий приказ. В случае неумелого допроса или смерти человека, выкрикнувшего «слово и дело», прежде чем государь или лицо «в имени государевом» примет решение о ценности информации, ответственный воевода, боярин или иной «служивый» могли понести тяжкую кару, вплоть до публичной казни всей семьи.

В целом, отношение к произнесшему «слово и дело» было подозрительно-осторожным: с первого взгляда было трудно разгадать, «царев» ли это «ближний доверенный» или «человек лихой в кознях». Но чиновники различного уровня все же предпочитали оказывать повышенное внимание таким лицам, дабы самим не попасть «в опалы великие», а если «кликнувшийся» оказывался «вор и разбойник», то и отыграться позднее на нем можно было безо всякой опаски.

Наиболее полно законодательные и судебные меры защиты жизни и здоровья государя излагаются в Соборном уложении 1649 г., скрепленном подписями 315 выборных представителей от всех социальных слоев. Всего в Уложении было 25 глав, вмещавших 967 статей, посвященных различным вопросам государственного и уголовного права. В частности, в главах 2 и 3 дается понятие о государственном преступлении, под которым в первую очередь подразумевались действия, направленные против личности государя и царской власти. Принятие и скрепление подписями важнейшего государственного документа выборными людьми – своеобразным парламентом той поры – обеспечивало Уложению легитимность, «чтобы те все великие дела, по нынешнему его государеву указу и Соборному уложенью, впредь были ни чем нерушимы».[139]

По нашему мнению, созданная при Алексее Михайловиче система личной безопасности царствующей особы была одной из лучших в мире по меркам того времени. Всякое действие против или во благо государя закреплялось законодательно не просто царским указом, а утверждалось высшими лицами государства и выборными от всех сословий. Такая система всеобщего одобрения сравнима с общегосударственным референдумом, результаты которого обязательны для всех. Укрепление законодательной базы, введение в действие положений о социальной и материальной ответственности каждого участника событий, меры по предупреждению «умышлений» на государя гарантировали высокий уровень безопасности российского самодержца, поддерживали его честь и достоинство.

Нашим современникам, особенно действующим в области правоохранительной деятельности, корпоративной охраны и безопасности, не следует забывать об этом. Участь «иванов, родства не помнящих», обычно плохо отражается на их карьере и карьере их детей.