ГЛАВА 3
БОМБА С ЗАМЕДЛИТЕЛЕМ
Северный Дагестан, поселок Пионерский,
военно-морская база «Дельта»,
30 июня, понедельник
Капитан Олег Колчин рассадил девять экипажей в трех классах. Вначале он зашел в аудиторию «А», которую чаще называли «Анной» (по таблице слогов), и вторично усадил вскочивших на ноги великовозрастных бритоголовых курсантов; их в «Аннушке» набралось ровно восемнадцать человек. Из папки капитан достал портрет человека средних лет и прикрепил его к доске, поверх которой шли две крупные надписи:
ПОБЕДЫ ОКРЫЛЯЮТ, ПОРАЖЕНИЯ УЧАТ.
ДУМАТЬ, НО НЕ МЕДЛИТЬ, СОМНЕВАТЬСЯ,
НО НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ.
На самой доске осталась плохо стертая надпись, сделанная кем-то из курсантов: «Зато мы делаем ра-кеты».
Став в середине класса, капитан-инструктор дождался идеальной тишины и приступил к очередному занятию.
– Перед вами портрет человека, – начал он ровным монотонным и по случаю лишенным эмоций голосом. – Он русский. Несколько лет работал на английскую разведку. В 1976 году был разоблачен сотрудниками советской контрразведки, позже осужден и расстрелян. Внимательно вглядитесь в него, в каждую черту его лица. Спросите себя, что вы чувствуете в целом. Затем опишите на бумаге – не менее полутора тысяч знаков, – что настораживает вас в его облике, на что в первую очередь вы обратили внимание. Или обратили бы внимание. Вопросы?
Вопросов не было, и психолог перешел в аудиторию «Б». Повесив на доске копию того портрета, Колчин взял все тот же бесстрастный тон.
– Перед вами портрет человека. Он англичанин. Несколько лет работал на советскую разведку. Отмечен высокими наградами советского правительства. Внимательно вглядитесь в него… Вопросы?
– Не сейчас, – по привычке дерзнул офицеру Бережной.
Олег хмыкнул и, отметив время, предупредил:
– Не менее двух страниц вашим убористым. Начали.
Аудитория «В».
– Перед вами портрет человека. Два варианта: он может быть либо советским, либо английским разведчиком. Внимательно вглядитесь в него…
В данное время психолог Олег Колчин выступал в привычном для себя качестве субъекта нейролингвистического воздействия (инструктора) на сознание курсантов, меняя их мотивацию специально подобранной программой, известной еще с советских времен. Следующий этап – это реальная помощь сопротивляться навязываемому мнению и построению собственной, возможно, истинной точки зрения.
Может быть, в связи с этим взгляд его надолго задержался на командире седьмой лодки Климове. Экипажу Клима дали отдохнуть два дня, и вот они всем составом корпят над очередным «изощренным» заданием психолога.
Капитан Олег Колчин встречал группу Климова на пирсе военно-морской базы. Солнце стояло в зените, с востока тянул легкий бриз, гоня перед собой стадо белокурых облаков. По виду старшего сержанта, по нарочито размашистым движениям капитан заключил, что обвинительных речей в свой адрес не услышит. Точнее, упреков. Такое в его шестилетней практике встречалось крайне редко. Бывает, конечно, вспылит по незнанию какой-нибудь курсант. А когда растолкуешь ему, что и как, что приказ – дело святое, а кроме приказа, существуют всевозможные провокации со стороны противника, расползется как опара на сковородке, принимая желательную и окончательную форму.
Вообще эта операция была подготовлена лично Колчиным и одобрена гримасой начальника курса. Цель ее – учиться выполнять приказ в любом случае, какие бы сомнения в нем ни присутствовали. Капитан и в качестве медиков привлек военнослужащих из воинской части, дислоцированной в Кизляре, и на протяжении недели на политзанятиях говорил о похищении бригады медиков.
Дав курсантам полтора часа, Колчин объединил их в одной аудитории и выбрал из стопки письменных работ две.
– Рядовой Бережной!
– Я! – встал с места Земля.
– Подойдите ко мне. Сержант Самохвалов!
– Я! – отозвался Самоха – курносый кареглазый курсант.
– Ко мне.
Бережной описывал «врага народа», Самохвалов – русского разведчика.
Колчин зачитал отрывок из работы Самохвалова.
– «Глаза добрые. Особенно лучинки в уголках – как у Ленина. Сразу чувствуется – наш человек».
Земля выпучил на Самоху отнюдь не «добрые» глаза: «Предатель и шпион наш человек?!» И чуть ли не вскинул руки: «Да я тебя!..»
А психолог к тому времени перешел к работе Бережного, найдя место про те же глаза.
– «…с неприятным прищуром, в целом взгляд отталкивающий». Как видим, про Ленина здесь не сказано, – улыбнулся Колчин. – Может, хотите что-то добавить? – спросил он Бережного.
– Ага. Ленин, как и я, – фигура трагическая: он все понял, но было поздно.
– Садитесь. – Капитан отпустил курсантов. – Сейчас я вам объясню, как можно менять сознание человека, его мотивацию. Как распознать, когда тебя вводят в заблуждение…
– И как с этим бороться, – вставил неугомонный Бережной, действительно начиная кое-что соображать.
– Вот именно. Как сравнивать реальное с желаемым и какие внутренние ресурсы мобилизовать. Прошу отнестись к этому вопросу с полной ответственностью. Данная дисциплина не последняя в работе бойца спецгруппы, чаще всего действующего на территории врага и нередко в одиночку. Позже поговорим про психотронное – экстрасенсорное – воздействие на других людей.
К капитану Колчину курсанты относились уважительно. Наверное, он был единственным в центре, кто обращался к ним на «вы». С одной стороны, он выглядел мягкотелым, этаким ученым червем, хотя все знали, что, например, в рукопашном бою Колчин даст фору любому курсанту. То же относилось и к работе с холодным и огнестрельным оружием.
Да и остальные инструкторы не были монстрами, просто работа у них такая.
1 июля, вторник
Мичман Леонид Машбиц пребывал в привычном для курсантов настроении. Однако сейчас он не играл перед подопечными роли зверюги, а психовал (со стороны казалось – излишне) по делу: оборудование для получения газовых смесей для дыхательных аппаратов (весьма серьезное техническое оснащение) вышло из строя. И вот, как в сказке, сошлись «директор водных аттракционов» Машбиц и «настоятель храма вооружений» Грищенко, или Дрищенко, как называли его курсанты. Грищенко отвечал за техническое оснащение, Машбиц – за подготовку боевых пловцов. И если один был похож на бульдога с соответствующей хваткой, то другой – на корову: глаза грустные и навыкате. «Излишек йода в организме, – гонял желваки Машбиц, глядя на коллегу с периферийным, как у мухи-дрозофилы, зрением. – Много рыбы жрет».
– У группы Самохвалова сегодня погружение. Заправляй аппараты! – орал мичман на всю базу.
– Чем?
– Хоть чем! Хоть штуцером своим!
Грищенко рассмеялся. «Как дурак, – заметил нервничающий Машбиц. – Кем он и является на самом деле. Тут такое ответственное дело, а он…»
Мичман дал коллеге полчаса и велел команде Самохи готовиться к погружению.
Грищенко долго смотрел вслед Машбицу, потом взял с собой курсанта и поднял со склада полупустой баллон с газовой смесью. Эксплутационный срок, значившийся на бирке (применить до 10 сентября 1997 года), давно прошел. Максимум через час вышедшее из строя оборудование будет налажено, смесь для следующей группы – сержанта Климова – готова.
Через полчаса семь дыхательных аппаратов были заправлены и отнесены на мостки, где, облаченная в гидрокостюмы, стояла шестерка сержанта Самохвалова. Леонид Машбиц, отправляющийся вместе с группой под воду, отдавал последние инструкции. Он говорил о дополнительном риске, который существует «в переходной зоне, когда происходит частое переключение режимов работы и смена составов дыхательной смеси». Это, конечно, не воздушно-балонные аппараты, в которых используется воздух под давлением в 150–200 атмосфер и с которыми курсанты не раз погружались. В комбинированных аппаратах используется смесь азота и кислорода в иной, чем в земной атмосфере, пропорции, что позволяет избежать «глубинного опьянения» вследствие избытка азота.
Наставления мичмана были нервными.
– Не запьянейте там! – сверкал он глазами на курсантов, уже надевших на спину дыхательные аппараты. – И не курить, ясно? – Он подмигнул.
– Так точь!..
О мостки терлись бортами две каркасные лодки «НЛ-8», состоящие на вооружении боевых пловцов России. Одна возьмет на борт группу курсантов, другая будет сопровождать ее в качестве спасательного, или подстраховочного, судна. Идти от базы недалеко – порядка трех кабельтовых (чуть больше полкилометра), доплюнуть можно. В том месте на дне покоился затонувший в 50-х рыбацкий сейнер. Хороший объект для изучения, маневрирования в помещениях, затопленных водой, эвакуации «раненого» боевого пловца группой, ведения подводного ножевого боя и прочего.
Инструктор Машбиц обучал курсантов по неписаному правилу: «Если ты не прыгал с парашютом, то у тебя есть полчаса на подготовку». По такому принципу учат детей плавать: бросают в воду, а там выбирайся как хочешь. Такая тактика почти никогда не давала сбоев. Однако погружение с аквалангом – далеко не игрушки: прежде чем надеть на себя дыхательный аппарат и погрузиться с ним под воду, курсанты проводят в классах немало времени; главное – теория.
Лодки вышли в район учений. Вода мутноватая, но это хорошо: «Чем хуже погода, чем темнее под водой и на поверхности, тем больше у боевых пловцов шансов успешно выполнить задание».
Снаряжение «облегченное»: подводные часы, наручные пневматические глубиномеры, компасы, подводные фонарики, приборы звукоподводной связи (станции «МГВ-6В», вмонтированные в корпус дыхательных аппаратов). Из вооружения – универсальный водолазный нож типа «атак».
Лодки покачивало, ветерок забрасывал брызги через борт, настроение у мичмана стало выравниваться, как давление в дыхательных аппаратах, глаза подобрели.
– Ну что, подводный десант, нырнем? Кто там у нас хотел нырнуть поглубже, Гусейнов, что ли? Работаем, работаем, ребята!
Когда мичман взял в свою с неправильным прикусом «пасть» загубник, он и вовсе стал похож на подопытного бульдога: изо рта тянулись за спину гофрированные шланги, клапан маски виделся продолжением носа…
Бойцы уходили под воду парами. «Директор водных аттракционов» погрузился последним. Как Терминатор: секунду-другую над водой виднелась его рука с поднятым большим пальцем…
Капитан Колчин проводил в аудитории занятия. За столами «Аннушки» расположились три группы, включая климовскую. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге вырос Сергей Юрмин, инструктор по огневой подготовке. Он махнул рукой, что поджидает психолога в коридоре. Когда Олег вышел, Юрмин, белый как полотно, еле выговорил:
– Пошли, Олег. Паникян вызывает.
– У меня занятия…
– А у нас ЧП! – перебил его инструктор. И набрал в грудь побольше воздуха. – Группа Самохвалова погибла.
– Как погибла? – остолбенел Колчин.
– Вот так, – мелко дрожали губы Юрмина. – Вместе с Машбицом. Семь человек. Задохнулись, видимо. Чуешь, куда дело идет?
Колчин машинально кивнул: да.
Дело шло в далекое прошлое.
Две «Скорые», наддавая сиренами, выехали за пределы военно-морской базы. До городской больницы было пять минут ходу. Водители, нарушая инструкции, ехали на предельной скорости, подгоняемые врачами: «Скорее, скорее!» Спецназовцы вповалку лежали в неотложках: трое в одной машине, четверо в другой. Обескровленные лица, заостренные носы, закрытые глаза… Лежали абсолютно голые: гидрокостюмы с них сняли сразу же после того, как вытащили из воды. Военврач центра Елена Егорова держала Машбица за руку.
– Ну? – спросил ее врач «Скорой».
Она покачала головой:
– Пульса нет…
Офицеры и курсанты провожали неотложки, выйдя за ворота подразделения. Рядом с Олегом Колчиным стояла его жена. Она плакала и бросала отрывистые фразы:
– Меня даже не подпустили к ним. Почему, Олег? Мне не доверяют? Я же медсестра. Из-за того, что я недавно здесь работаю?
– Успокойся, Ира, все будет хорошо.
– Нет, хорошо уже никогда не будет.
Тяжело на душе, больно. Но отчего-то вдруг перед глазами снова возник образ сержанта Романа Трегубова. Когда он сломал руку, первую помощь ему оказывали в санчасти, а потом отправили в городскую больницу; направлять его в Астрахань – в военно-морской госпиталь – необходимости не было. Ирина Колчина, едва взглянув на травмированного курсанта, ощутила в груди тревогу. Несомненно, она где-то видела Романа. Но где? И как отыскать в памяти среди сотен и сотен военнослужащих, которым Ирина оказывала медицинскую помощь, находясь в Дагестане и Чечне, одного человека? Но главное – почему Роман вызвал в ее душе тревогу?
Что-то темное скрывалось в его глазах, в которые она однажды заглянула. У нее была хорошая память на лица, однако образ Трегубова ускользал, словно она видела его либо мельком, либо… только часть его лица.
Часть лица…
Ерунда какая-то.
Хотя нет, не ерунда. Он мог быть ранен в голову, и повязка могла скрывать лоб, щеку. Курсанты в центре были стрижены коротко, и Ирина не заметила даже небольшого шрама. Такие детали вспомнились, а вот основное – нет.
Поделиться своими сомнениями с Олегом? Да и сомнениями их не назовешь, так – колебания, вызывающие смутные опасения.
Трагедия с группой Самохвалова должна бы погасить все страхи – какие-то детские, поскольку объяснения им не находилось. Тем не менее Ирина в мыслях пошла дальше… подчиняясь непонятной логике внутреннего чутья, шла по едва приметной тропе, ведущей от мрачного взгляда Романа Трегубова к гибели курсантов. Что-то связывало его с этой трагедией…
Сейчас он далеко, на родине, в Новосибирске, но даже с такого расстояния заставляет ее думать о нем.
Он далеко, но словно осталась в центре часть его. Та часть, которая не давала девушке покоя.
Он далеко, однако ответ где-то близко. Пусть неполный, но он здесь, на военно-морской базе «Дельта».
Она посмотрела на мужа. Рассказать?.. Нет, не сейчас. Олег острее других воспринимает несчастье, потому согласится на определение жены: детские страхи. И с точки зрения психолога объяснит их происхождение. Он знает и любит свою работу.
ИЗ ДНЕВНИКА АЛЕКСЕЯ БЕРЕЖНОГО
1 июля 2003 года. Этот день стал самым черным в моей жизни. Хочу что-то написать, но не получается. Тупо смотрю на цифры и тасую их. Год 2003-й. Если выбросить из него нули, то получится 23. Двадцать три года – именно столько стукнуло мне в январе. Складываю все цифры – получается шесть. Шесть бойцов погибло сегодня. Месяц июль – седьмой по счету. Седьмой по счету – это мичман Машбиц. Я перечитал то, что написал о нем раньше… «Машбиц зверел по любому пустяку… Похож на израильского коммандос». Нет, стыдно не стало. Стало грустно.
Ближе к вечеру наведался в санчасть, чтобы задать капитану Егоровой один-единственный вопрос: «Ну как там?» И кивнуть на окно – подразумевая то ли небо, то ли городскую больницу.
Я поджидал Егорову вместе с Иркой Колчиной. Симпатичная медсестренка, только бледноватая. Егорова вернулась из города уставшая, осунувшаяся. Налила в мензурку спирта, глянула на меня и спросила: «Будешь?» Я кивнул. Сегодня день такой. Сегодня все можно. Мы молча выпили. «Ты чего пришел?» – спрашивает. А я боюсь задать свой вопрос, потому что знаю ответ. Я подглядываю, как в шпаргалку, в темные глаза военврача и читаю все, что в них написано. «Да вот, – начинаю врать, – вчера жарили картошку на свином сале, рыбу – на подсолнечном масле. Короче, смешали сало, рыбий жир и…» Егорова слабо улыбнулась: «А машинное масло не добавляли?» Ирка смекнула, в чем дело, и предложила дать мне две таблетки фестала. Егорова нашла более радикальное средство от «ямы желудка»: пол-ложки чайной соды. Куда деваться? Я бы принял и половник каустиковой… Потоптался, как медведь, с ноги на ногу у двери и спрашиваю: «А как там?» И киваю на зашторенное окно. Егорова покачала головой: «Никак…» Я опустил глаза. А Ирка перекрестилась. Егорова посмотрела на нее с укором: «Ну когда я отучу тебя от твоих церковных замашек? Ну нельзя же так, Ира! Ты как капеллан, ей-богу! Иди домой. И ты иди, Леша».
День выдался бесконечно длинным и невероятно трудным. В голове шумело и от спирта, и от пережитого. Но сон не шел. И я по обыкновению взялся за авторучку… И никто сегодня меня не подковырнул надоевшим вопросом: «Чего ты там корябаешь?» Поначалу я отвечал, что составляю кулинарные рецепты (когда голодный, на ум, кроме жратвы, ничего не идет), потом сказал, что пишу стихи.
Никто не поверил.