Леонид Алехин
Допустимая самооборона
В полуденный час Барлоу по своему обыкновению скрывается от жары под навесом бистро «У Энцио», что на главной и единственной улице городка Тихая Миля. Здесь аккуратной рукой хозяина расставлены три маленьких столика, к каждому прилагается пара плетеных стульев. На безупречно белых скатертях с крохотной монограммой хозяина стоят маленькие деревянные подставки с солонкой и перечницей и двумя изящными бутылочками из коричневого и зеленого стекла – оливковое масло и бальзамический уксус. Здесь же комплимент хозяина гостям – бутылка с минеральной водой из местной скважины и бутылка белого вина с самодельной этикеткой. Вино, как и многое другое, попадает к Энцио не самым законным путем в трюмах контрабандистов, с которыми, как выражается сам хозяин, у него «есть связи». Связи предприимчивого толстяка еще одна причина, кроме спасительной тени, по которой Барлоу каждый день навещает бистро и сидит за столиком лицом к улице, приветствуя редких в этот час прохожих. Энцио знает вкусы своих постоянных клиентов, поэтому на столике Барлоу дожидается графин домашнего лимонада и, что самое главное, отменная контрабандная сигара. Как само собой разумеется, миниатюрная серебряная гильотина, изящная пепельница в виде черепашки с откидным панцирем-крышкой и, по настроению, графинчик граппы или превосходного коньяка. Сегодня Барлоу настроен ограничиться лимонадом и чашечкой фирменного эспрессо, который Энцио приносит ему вместе с сигарой. Некоторое время они болтают в основном о погоде, мол, лето скоро кончится, жара спадет, многие жители возобновят верховые прогулки, да и для рыбалки наступит самое подходящее время. Заручившись у хозяина обещанием добавить в осеннее меню жареного карпа, Барлоу наконец отдает должное сигаре. Понятливый Энцио оставляет гостя одного, ведь как говорит сам Барлоу – курение сигары, как любовь и война, истинно мужское занятие, не терпящее спешки, отвлечения и болтовни. А Барлоу похож на человека, знающего толк в мужских делах.
Барлоу высокий костистый мужчина в зрелых годах. Его худое лицо можно было бы назвать неприметным, если бы не глаза. Серые или, скорей, бесцветные, будто выцветшие, они всегда остаются холодными, слегка прищуренными, даже когда Барлоу улыбается. А улыбается он много и охотно, при этом верхняя губа у него приподнимается над крепкими желтоватыми зубами и забавно двигаются аккуратно подстриженные пшеничного цвета усы под слегка крючковатым носом. В дневное время, когда Барлоу выбирается на прогулку из своего загородного дома, он обычно одет в свободный белый костюм из тонкого льна, сорочку и мягкие туфли на босу ногу. Седые коротко стриженные волосы и намечающуюся лысину на затылке Барлоу прячет под плетеной шляпой. Знакомых мужчин он приветствует, касаясь полей шляпы кончиками указательного и среднего пальцев правой руки, перед дамами Барлоу галантно приподнимает головной убор, за что слывет в Тихой Миле, городке, чего уж скрывать, донельзя провинциальном, женским угодником и изрядным сердцеедом. «Ах, эти его усы, – говорит о нем Милена Карро, хозяйка парикмахерской, в которой, как и все мужчины Мили, стрижется и бреется Барлоу. – Не какие-то там вульгарные заросли, как у нашего шерифа, господин Барлоу мужчина утонченный. И причесан всегда волосок к волоску». «А руки, руки… – подхватывает ее сестра Лиза, маникюрша и главная сплетница городка. – Руки как у музыканта, такие пальцы длинные, тонкие, как увижу, каждый раз в дрожь бросает». «Жаль, – подводят итог дамочки, – господин Барлоу не соглашается перенести обслуживание на дом». По общему их мнению, у много повидавшего холостяка (а Барлоу не носит кольца ни на левой, ни на правой руке) есть на сердце незаживающая рана, с которой он и прибыл в свое время в Тихую Милю. Так это в точности или нет – неизвестно. О прошлом Барлоу не распространяется, что в Тихой Миле скорее правило, чем исключение. Здесь любят безобидные сплетни, но превыше всего ставят право каждого жителя на неприкосновенность собственного маленького мира. Наряду с другими качествами – это то, что привлекает Барлоу в Тихой Миле.
Ему нравится сидеть вот так запросто, ни о чем не думая, пускать клубы ароматного дыма, за которые в местах, где с законом построже, можно запросто оказаться в наручниках. Нравится здешняя незамысловатая архитектура – сплошь крашеные дощатые стены и двускатные черепичные крыши, единственные два здания, построенные из камня, – ратуша на центральной площади и пассажирский терминал, через который он сам прибыл в свое время в Милю. Нравятся люди, такие как ленивый толстяк Энцио, мастер варить кофе и проворачивать сомнительные сделки с запрещенными товарами, шериф Хаген, оплот закона и порядка в городе, где нет преступности, или, вот, вдова полковника Бигли, вечно сидящая напротив бистро в кресле-качалке на веранде собственного дома. Несмотря на жару, ноги старушки укрыты клетчатым пледом, в левой руке дымится сигарета в длинном мундштуке, правой вдова чешет между ушей откормленного полосатого кота с нахальной мордой грабителя. Кот стоически терпит, косясь зеленым глазом в сторону пустой тарелки для корма. Барлоу сочувственно улыбается коту, а так как вдова принимает улыбку на свой счет, салютует ей поднятием бокала с лимонадом. Старушка расцветает, игриво поправляет выбившийся из-под чепчика огненно-рыжий крашеный локон и принимается нашептывать что-то в настороженно повернутое ухо четвероногого пленника. Возможно, сетует на годы, бездарно потраченные замужем за полковником Бигли, сухарем и грубияном.
До ушей Барлоу доносятся ужасный грохот и лязг. Сразу затем оказывается травмировано и его обоняние – жуткой токсичной смесью выхлопных газов, горелого машинного масла и чего-то совсем неописуемого вроде испарений метана. Посреди главной улицы, распугивая редких прохожих, ползет чудовище – ржавое, древнее и уродливое. Подобно монстру Франкенштейна, сшитому из частей тел мертвецов, этот плод больной механической фантазии собран и сварен на скорую руку из останков отживших свое машин. Шаровые катки исследовательского вездехода, кабина трактора, необъятный кузов военного грузовика с закрепленным в нем краном-манипулятором. И в довершение громадный бульдозерный отвал впереди с торчащими зубьями, как вывернутая нижняя челюсть дракона. В кабине, где для вентиляции были выбиты стекла и вырезана дыра в крыше, счастливо улыбаясь, сидел, дергал за рычаги и вообще производил впечатление человека всячески довольного жизнью городской механик, он же по совместительству мусорщик, он же кандидат на первый в истории Тихой Мили суд Линча – Махо. Махо, которому Барлоу втайне симпатизирует, парадоксальным образом сочетает в себе черты деревенского дурачка и гения-изобретателя. Все время, свободное от уборки мусора или починки очередного сгоревшего тостера, Махо проводил за редкими в своей смелости экспериментами, плоды которых ползали, летали, ездили и часто взрывались, до смерти пугая особо впечатлительных горожан. Раз в месяц происходил сбор подписей за то, чтобы запретить Махо кататься по главной улице на своем чудовищном вездеходе-бульдозере, раз в полгода собирали петицию с требованием выселить мусорщика подальше за город. Каждый раз у безумного дурачка-гения находилось достаточно сторонников, чтобы отстоять его право громыхать под окнами и взрывать самодельные бомбы по выходным.
– Опять в Карьер поехал, – раздался за спиной Барлоу голос Энцио. – За деталями.
Повернувшись, Барлоу увидел хозяина бистро в дверях. В одной руке тот держал пугающих размеров нож для разделки мяса, вторую машинально вытирал о замызганный фартук. Взгляд, которым толстяк провожал вонючий гремящий агрегат, загородивший вид на дом вдовы Бигли, тяжелый, из-под насупленных бровей, очень не вязался с круглым, всегда добродушным и приветливым лицом весельчака и балагура. В сочетании с ножом в руках вид у Энцио выходил весьма угрожающий. У каждого из нас свои демоны, как сказал бы шериф Хаген, любитель доморощенной философии и настоянного на перекати-грибах самогона.
– Все ему неймется, – продолжал какую-то свою давно начатую мысль Энцио. – Допросится он когда-нибудь.
И словно спохватившись, виновато улыбнулся Барлоу и тут же убежал обратно в помещение. Барлоу, на которого угрозы Энцио не произвели особого впечатления, вернулся было к ленивому созерцанию улицы, как вдруг снова раздался грохот. В первую секунду можно было подумать, что произносимые вслед Махо проклятия возымели действие, и несчастный механик взлетел на воздух вместе со своей адской телегой. Но реальность оказалась милостива к мусорщику. Рев, от которого грозили повылетать все до единого стекла в городе, издавали двигатели снижающегося корабля.
Корабль шел опасно низко, как будто пилот выискивал место для посадки прямо на улице. Бредовая затея, хоть корабль был и совсем небольшим, не фрегат и не эсминец, все же это было судно межзвездного класса, сесть он мог разве что на центральной площади, разгромив монумент Первооткрывателей и единственный городской фонтан. Хорошо, что у Тихой Мили есть свой собственный космодром, единственный на планете, как и город. Барлоу задумчиво разглядывал корабль, такие знакомые обводы – будто птица-оригами из подвижных матовых пластин, «Конкордия-Венатор» в конфигурации атмосферного полета. Он не узнал модель сразу, больше привык к тому, как меняющий форму корабль выглядит в открытом космосе, темный кристалл-многогранник с хищно заостренным носом, драгоценность, красивая и опасная, для настоящих ценителей, не привыкших экономить. Обвес несерийный, сканер тахионного следа, дополнительные излучатели Штайнера на корме, курсовой гигаваттный пробойник «Мьельнир», гразеры в бортовых спонсонах. Серьезная экипировка, не для мелких разборок с зарвавшимися пиратами. Пара таких «птичек» вскроет орбитальный форт третьего класса, как консервную банку, да и одна наделает бед. Бреющий полет – это не попытка прочесть вывески на домах, это демонстрация силы. Силы, которую не замедлят применить.
– Гости пожаловали, – сказал Энцио, вновь появляясь в дверях. – Давно гостей у нас не было, да, сеньор Барлоу?
– Давненько, – согласился Барлоу и затушил половину сигары в пепельнице. Он всегда курил так, не больше половины. Говорил, что удовольствие тоже должно быть в меру.
– Корабль по виду сойдет за торговый, – рассуждал Энцио вслух. – Как думаете, сеньор, торговать они к нам прилетели?
– Торговать, – медленно произнес гость Энцио. Повторил задумчиво. – Торговать…. Не думаю, мой друг. Очень не уверен.
Энцио глубоко вздохнул, но больше задавать вопросов не стал. Стал в дверях, провожая взглядом корабль, отправившийся наконец в сторону космодрома. Между густых бровей хозяина бистро залегла непривычно глубокая морщина. Из задумчивости его вывел голос Барлоу, просившего счет.
– С вас как обычно, сеньор, – сказал Энцио и вдруг просиял, хитро усмехнулся. – Или сыграем в «вдвое или ничего»?
Барлоу, уже достававший бумажник, замер на секунду, подумал и кивнул.
– Сыграем, – он отпил глоток лимонада, причмокнул, прикрыл на секунду глаза. Сухое его лицо сделалось отрешенным и задумчивым.
– Смелей, смелей, – подбодрил его Энцио. Черные глаза толстяка сверкали от предвкушения, он и думать забыл про сулящий неведомые хлопоты корабль.
– Имбирь, – предположил Барлоу, и Энцио взорвался радостным хохотом.
– Нет, сеньор, нет, – возвестил он. – Сегодня не угадали! Платите вдвое.
Делая вид, что очень огорчен и даже немного ошарашен, Барлоу рассчитался. С прошлого раза, когда он отгадал секретный ингредиент лимонада, вынудив Энцио бесплатно угостить его обедом и сменить рецепт, прошло не так много времени. Только дилетант стремится выигрывать всегда. Ведь тогда с ним перестанут играть.
Однажды в местах весьма удаленных от Тихой Мили Барлоу позволил себе сыграть слишком хорошо. Хозяева тех мест восприняли тот случай настолько всерьез, что ни время, ни расстояние, похоже, не умеряли их желания рассчитаться за давнишний проигрыш.
Как бы то ни было, изменять заведенному распорядку дня Барлоу не стал. Покинув бистро, он направился на площадь, где несколько минут наслаждался свежестью и прохладой возле фонтана. Здесь его сердечно поприветствовали Кингсли, помощник мэра, с супругой, возвращавшиеся с обеда на работу, в ратушу. От фонтана путь Барлоу лежал к лавке семьи Белквистов. Там Барлоу оставил список продуктов и некоторую сумму денег, с тем чтобы его заказ доставили домой к вечеру. Мамаша Белквист одарила его спелым яблоком, каковое Барлоу с благодарностью принял и тут же с хрустом угостился гордостью лучшего в городе сада.
Далее Барлоу отправился в парикмахерскую сестер Карро, закупив по дороге два одинаковых букетика фиалок у торговца цветами флорианина Нерза, одного из немногих в Тихой Миле нелюдей. Флегматичный и вечно страдающий от жары гуманоид пожаловался Барлоу на скудный урожай перекати-грибов, составлявших его основной рацион, на сухость кожи и мусорщика Махо, чья пристроенная к дому мастерская-лаборатория (по совместительству самогонный цех) отравила всю землю и воду в городе ядовитыми испарениями. Барлоу выразил Нерзу искреннее сочувствие, возмутился ситуацией с испарениями и оставил глазастого уроженца туманной и влажной планеты страдать под фиолетовым зонтиком.
В парикмахерской Барлоу вручил букеты сестрам, сдобным и круглым, как пончики с сахарной пудрой. Не уставая кланяться и приподнимать шляпу, он оделил своим вниманием всех клиенток парикмахерского салона, купил два флакона травяного шампуня («Помогает от облысения», – доверительно сообщила ему Милена) и тюбик крема для рук («Кожа будет как бархат», – нежно шепнула Лиза). Овеянный приторным запахом духов, с легкими ожогами от многообещающих взглядов Барлоу вырвался из сетей сестер Карро и бодрым шагом двинулся в сторону окраины.
Солнце, яростный белый гигант спектрального А-класса, жгло вовсю, несмотря даже на развернутую на орбите защитную сеть. В небе не было ни облачка, так что в бирюзовой вышине можно было разглядеть мерцание шестиугольных сегментов сети, а если напрячь глаза, то и исполинское кольцо орбитальной боевой станции проекта «Гибралтар», построенной еще во время Войны Поколений и пятьдесят лет назад переведенной в режим автономной консервации. Какое-то время ходили слухи, что планету откроют для новой волны поселенцев, а станцию переделают в транспортный терминал, но потом все как-то заглохло. Тихая Миля оставалась единственным поселением, а триста с небольшим ее обитателей единственными представителями человечества в этом секторе Галактики. Барлоу, как и других, это более чем устраивало. Жару и другие мелкие неудобства, связанные с жизнью в удаленной провинции, вполне можно было терпеть, пока Тихая Миля оставалась действительно тихой.
На окраине Барлоу миновал лавку городского похоронных дел мастера Луки де Вриса. Господин де Врис вопреки жаре был, как всегда, одет в черный костюм-тройку, мешком висевший на его тощем долговязом теле. Он приветствовал проходившего Барлоу, стоя в дверях с неизменным выражением скорби и участия на узком как нож лице с глубоко запавшими щеками. Про де Вриса говорили, что он большой знаток своего дела, не только высококлассный гробовщик, бальзамировщик, камнерез, мастер высокохудожественной ковки и посмертного макияжа, но и творец проникновенных эпитафий. Желающим убедиться в том, что молва не лжет, достаточно было пройти всего сотню шагов до городского кладбища, полюбоваться прекрасными надгробиями и памятниками, прослезиться над полными скорби строфами, которыми Лука де Врис провожал своих любимых клиентов в последний путь, высекая их в камне или оставляя на память поколениям в витках бронзы.
Раскланявшись с поэтом гробовой доски, Барлоу миновал наконец городскую черту и быстрым шагом поднялся на холм, где шесть лет назад приобрел участок и построил скромный деревянный дом в духе первых колонистов. С облегчением он окунулся в кондиционированную прохладу жилища, где не замедлил избавиться от одежды и принять холодный душ. С большой тщательностью он намылил голову новоприобретенным шампунем, особо старательно втирая его в те места, где волосы предательски поредели. После душа Барлоу переоделся в тонкий халат, наполнил графин ледяным чаем и отправился на веранду с книгой из своей небольшой, но тщательно подобранной библиотеки, предпочтение в которой, несомненно, отдавалось толстым монографиям по психологии Чужих рас и историческим исследованиям.
Следующие пять часов Барлоу провел за чтением, прервавшись один раз, чтобы скачать и посмотреть выпуск сетевого альманаха галактических новостей, перекусив в то же время парой тостов. Около восьми Бобби Белквист привез ему заказ из лавки, получил от Барлоу на чай и выслушал пару занимательных историй времен первых межзвездных экспедиций, почерпнутых хозяином дома из свежепрочитанной книги. Наказав мальчишке быть внимательней на дороге и не попасть колесом велосипеда в яму, Барлоу отпустил младшего Белквиста и принялся готовить ужин. Готовка для такого закоренелого и непритязательного холостяка, как он, заключалась в основном в выборе программы кухонного автомата и загрузке нужных продуктов. К приготовленному автоматом мясу по-серенийски и салату из молодых помидоров с галлирским сыром (еще один контрабандный привет от всемогущего Энцио, снабжавшего также лавку Белквистов) и золотым луком Барлоу откупорил бутылку красного вина. Много пить не стал, ограничился бокалом за ужином и еще одним на веранде, где в подступавшей к дому темноте под светом лампы он дочитывал книгу и слушал, как поют местные насекомые, которых за неимением другого слова в Тихой Миле называли цикадами. Уютно мерцал зеленый абажур, на столе тихо гудел маломощный генератор поля, закрывавшего веранду от местных комаров, загадочно переливалось вино на донышке бокала. Был один из тех безмятежных вечеров, которые он так полюбил, обосновавшись на Тихой Миле. Злое солнце наконец покинуло небеса, уступив место освежающему холодному блеску звезд. Заброшенная боевая станция, когда-то символ борьбы человечества за место под этими самыми звездами, сверкала в лишенном лун небе, как забытое богами ожерелье.
Он допил вино. Выключил имитатор книги, создающий визуальное и тактильное ощущение печатного издания. В задумчивости взял со стола салфетку, на которую ставил бокал с вином, и начал складывать ее так и эдак, словно головоломку-оригами. Закончив возиться с салфеткой, Барлоу жестом выключил лампу и некоторое время сидел один в темноте во власти мыслей и воспоминаний. Перед тем как вернуться в дом, почистить зубы и лечь спать, как всегда рано, он перевел генератор поля в сторожевой режим – любой предмет крупнее теннисного мяча, проникший сквозь границу незримого купола, поднимет тревогу. Жители Тихой Мили не закрывали окна и не запирали двери, но сегодня на планету прибыли гости, которым нет дела до местных обычаев. Осторожность не помешает.
Впрочем, чутье и опыт подсказывали Барлоу, что свой первый ход гости сделают завтра. Завтра, когда они закончат собирать информацию и планировать начальные шаги. Завтра станет ясно, что привело их в Тихую Милю. Сегодня же можно просто спать, не думая о спрятанном под кроватью тайнике, о прошлом, которое подобно бумерангу возвращается к нему снова и снова.
Вытянувшись во весь рост на прохладной простыне, Барлоу сомкнул глаза и моментально погрузился в сон, глубокий и спокойный. За окном его спальни скрипели неугомонные цикады, гремел вдалеке тягач механика, возвращаясь доверху груженным из Мусорного Карьера, катилось по звездному небу колесо оставленной экипажем станции. На столике на веранде лежала забытая фигурка из бумаги, похожая на птичку модель-оригами «Конкордии-Венатор», дорогой и смертоносной межзвездной машины, любимого корабля наемных убийц и охотников за головами.
Барлоу спал, и неизвестно, какие призраки прошлого посещали его во сне.
Он проснулся, как всегда, в шесть утра. За неплотными занавесками вовсю полыхало солнце. Некоторое время Барлоу лежал в постели, разглядывая дощатый потолок. Ни о чем особенном не думал, просто лежал, вдыхая свежий утренний воздух, наслаждаясь простыми вещами – своим еще не старым крепким телом, пением птиц за окном, узором трещин на рассохшейся краске. День обещал быть прекрасным, как и любой другой день, когда ты жив, и в светлой безмятежности утра смерть кажется чем-то ненастоящим, не страшным. Тем, что никогда не случится с тобой и теми, кого ты любишь.
Барлоу легко поднялся с постели, потянулся и вышел на веранду. Намокшие доски пола приятно холодили ступни, да и сам воздух еще не успел прогреться, дувший с востока ветерок ободряюще касался обнаженного торса. Тело Барлоу было смуглым и худым; когда он делал глубокий вдох, не в силах надышаться утренней свежестью, можно было легко пересчитать выпирающие ребра. Но в его худобе не было ничего болезненного, Барлоу был жилист и гибок, нагнувшись, он без труда коснулся костяшками кулаков пола. Тут же выпрямился, неуловимо быстро изменил положение ног, перетек в боксерскую стойку. Нанес невидимому противнику хлесткий, быстрый прямой правой, левой, хук правой, ушел в защиту, встретил наступающего соперника свингом. И вдруг уронил руки, с душераздирающим хрустом вывернул плечевые суставы назад, потом вперед, весь сжался, согнул колени, поднял нечеловеческим образом перекрученные руки ладонями вверх, пряча за ними лицо. Такую дикую, чуждую человеческой анатомии стойку диктовали правила на-кхакра-аири, «искусства причинять смерть» – рукопашного боя расы гроф. Барлоу потратил в свое время немало денег, сил и времени, чтобы овладеть на-кхакра-аири, ведь если в чем гроф и были вне конкуренции, так это в причинении смерти.
Из верхней стойки Барлоу не перешел, провалился в нижнюю, столь же нечеловечески извращенную. Выстелился вдоль пола, бросил руки вперед в атакующем выпаде, взлетел, нанося удар коленом, локтем, лбом, окаменевшими, сомкнутыми в щепоть пальцами, ребром ладони, стопой. И застыл в базовой стойке, с щелчками и хрустом вышел из нее, распрямился, свободно свесил руки вдоль тела. Усилием воли замедлил пульс со ста десяти ударов до восьмидесяти, восстановил ритм дыхания, расслабил мышцы. Смуглая кожа блестела от пота. У Барлоу не было шрамов, татуировок, родимых пятен, ничего, что можно было отнести к особым приметам. Если он был когда-то киборгизирован, то тщательнейшим образом позаботился скрыть следы имплантаций. И если три минуты назад не наблюдать, как Барлоу демонстрировал стиль боя, известный в лучшем случае двум сотням людей во всей обитаемой Галактике, можно было счесть его просто немолодым человеком в хорошей форме, делающим утреннюю зарядку на веранде своего загородного дома. Обычным жителем городка Тихая Миля на безымянной планете, затерянной где-то в рукаве Лебедя.
«Вы, может быть, слышали о нас разное, но с этого дня советую помнить – у нас обычный город, и в нем живут обычные люди. Тихий город и тихие люди», – так в первый день в Миле его приветствовал шериф Хаген. Они прекрасно поняли друг друга.
Закончив с упражнениями на веранде, Барлоу отправился в душ. Рыча от удовольствия, обливался сначала ледяной, потом обжигающе горячей и под конец снова ледяной водой. Покинув душ, навестил туалет, почистил зубы. Поставил вариться кофе, выбрал в меню кухонного автомата завтрак и, пока готовилось то и другое, выжал в стакан местный фрукт, названия которого никак не мог запомнить. Да и никто не мог, крупный плод с фиолетовой кожурой все называли апельсином, хотя на вкус Барлоу апельсин мог быть и слаще. От кислого сока сводило скулы, зато он прекрасно способствовал аппетиту и улучшал пищеварение. Барлоу с удовольствием проглотил пару тостов с ростбифом и яйцом пашот, выпил кофе.
Следующие два часа он возился в парнике, где выращивал кое-какие овощи, марихуану, которую Энцио сбывал своим контрабандистам, и предмет зародившегося недавно хобби – тюльпаны. С генетикой заказанных по Гиперсети и стоивших астрономические деньги за доставку луковиц немножко намудрил Нерза, его раса недаром славилась уникальными способностями в обращении с растениями. Тюльпаны вымахали Барлоу по грудь, с бутоном в кулак и всех мыслимых цветов спектра. Такими будет не стыдно одарить какую-нибудь счастливицу из числа постоянных клиенток салона сестер Карро.
После прополки, окапывания и подрезания Барлоу передохнул со вчерашней книгой в прохладе гостиной, на веранде становилось жарковато. Глянул на висевшие на стенке часы, близился полдень, а значит, пора собираться в город. Снова быстро нырнул под душ, надел широкие льняные брюки и голубую сорочку навыпуск, на ноги плетеные сандалеты. Задумчиво глянул в сторону кровати, того, что было под ней, качнул головой, словно говоря самому себе «нет». И, прихватив с вешалки шляпу, вышел из дома, как всегда, не запирая дверь.
На самой окраине, напротив дома мусорщика Махо, что рядом с лавкой гробовщика, Барлоу повстречал шерифа Хагена. Человек новый в Тихой Миле решил бы, что встреча эта случайна и шериф, чей участок был на другом конце города, просто выбрался на улицу размять ноги. Однако Барлоу изучил привычки шерифа так же хорошо, как тот его собственные. Хаген искал встречи, хоть и первым делом сказал, что собирается навестить Махо и сделать ему строгое внушение за позднее и шумное возвращение из Карьера.
Шериф был невысоким кряжистым мужчиной с простым квадратным лицом, тщательно взращенными вислыми усами и пристрастием к галстукам-шнуркам в сочетании с остроносыми сапогами. Несмотря на это и шляпу с загнутыми полями, лошадей, которых в городе было немало, Хаген избегал, отдавая предпочтение велосипеду или в редких случаях спешки ховербайку. Говорил, что в детстве лошадь его лягнула и с тех пор он «этим бестиям» не доверяет. Еще, как сделал для себя вывод Барлоу, шерифа лягали разбитные дамочки в возрасте вроде сестер Карро, Чужие, в особенности флорианцы (беднягу Нерза шериф изводил по любому поводу), кот вдовы Бигли и все без исключения мужчины без усов. То, что Барлоу носил усы, пусть и наполовину не такие шикарные, как у Хагена, изначально расположило шерифа к новому жителю Мили, а Барлоу шериф понравился простотой манер, надежностью и показным прямодушием, за которым скрывался цепкий ум и редкая наблюдательность. Про мужчин нельзя было сказать, что они дружили, но Хаген был одним из немногих горожан, кого Барлоу хотя бы раз приглашал к себе домой больше чем на пять минут. Раз в месяц, когда шериф устраивал себе выходной и оставлял город во власти порока, разврата и беззакония, они с Барлоу выпивали вместе, любуясь много значившим для каждого жителя Мили пейзажем Мусорного Карьера.
Встретившись, Барлоу и Хаген поговорили пару минут на ничего не значащие темы. Затем шериф сунул большие пальцы за ремень, на котором не носил кобуру, что для него было признаком предстоящего серьезного разговора. Покачавшись с каблука на носок и обратно, он со значением кашлянул и сказал:
– Я, это, насчет вчерашних гостей.
– Что насчет них? – спросил Барлоу. – Я, кстати, видел их корабль. «Конкордия». Уйму денег стоит.
– Да уж, чертову уйму. Хорошо, надо думать, зарабатывают рекламационные агенты, – сказал Хаген.
– Кто? – удивился Барлоу.
– Рекламационные агенты, – повторил шериф. – Так они представились. По мне, так чертовски ласковое словечко для банды головорезов на контракте.
– Что им надо?
В ответ на вопрос шериф, все время глядевший куда-то в сторону, первый раз посмотрел Барлоу прямо в глаза. Взгляд был тяжелый, но Барлоу выдержал.
– Им нужен человек, – сказал шериф Хаген. – По описанию походит на тебя, Барлоу. Не думаю, что это совпадение.
– Я тоже. Не думаю, – медленно процедил Барлоу. – Что ты им сказал?
– То же самое, что и любой другой в Тихой Миле. Никого здесь не касаются их дела. И еще добавил, что мы любим, когда все по закону. А если они думают, что раз у них пушки и модный корабль, то могут творить все, что хотят, то пусть сразу выметаются с планеты.
– Надо думать, они не обрадовались.
– Не обрадовались. Но главный у них серьезный такой мужик, он кипятиться не стал. Я, говорит, всецело вас понимаю, шериф. Я, говорит, всегда за сотрудничество с законом. И сует мне под нос планшет, а там у него рекламационный чертов ордер. Оформленная материальная претензия, согласно которой лицу, указанному рекламационным агентом, надлежит явиться по указанному агентом адресу. При оказании сопротивления агент имеет право применить меры убеждения по своему усмотрению. Заверено Магистратом сектора второго числа этого месяца, ограничения срока действия не имеет.
– Липа.
– Липа, – согласился шериф. – Запрос в Магистрат я уже выслал. Но пока туда-сюда, со всеми проволочками уйдет не меньше недели. А эти ребята столько ждать не будут.
– Ясное дело, – спокойно сказал Барлоу. – Надо думать, это все? Спасибо за предупреждение, шериф.
– Ты меня пойми, Барлоу, – мрачно сказал шериф. – Ты все сам знаешь. У нас тихий городок. Если они начнут шуметь, это одно дело. Всякое бывало, шесть лет ты уже здесь, объяснять, думаю, не надо. Но до того ты сам по себе. Мы в чужие дела не лезем.
– Я понимаю, – кивнул Барлоу. – Я все понимаю, шериф.
– Вот и хорошо. – С каждой секундой шериф становился все угрюмей, разговор ему не нравился. – Не я придумываю правила. Мне не по душе, когда какие-то отморозки сваливаются как снег на голову, суют мне пушку с поддельным ордером под нос и думают, что им все сойдет с рук. Но я должен подумать о людях. Триста человек, и им нет никакого дела до наших с тобой проблем.
– Я правда все понимаю, шериф, – мягко сказал Барлоу. – Это мое дело, и мне его решать.
– Рад, что ты понимаешь. Рад. – Шериф сделал паузу. – Хороший ты мужик, Барлоу. Жаль, что так вышло.
Повисла неловкая пауза. На руке Хагена пискнул смарт-браслет.
– Мэр вызывает, – сказал шериф. – Срочно. Не терпится ему, видно, про наших чертовых гостей меня расспросить.
На прощание он сунул Барлоу сухую, здоровенную и твердую, как лопата, ладонь. Заторопился вверх по улице, в сторону ратуши, и хотя им было по дороге, Барлоу решил немного задержаться, чтобы не усугублять неловкость. Не пройдя и десяти шагов, шериф обернулся. Пожевал губами, свисавшие ниже подбородка усы забавно прыгали вверх-вниз.
– Еще одно, – сказал он. – По поводу их главного.
– Да? – с интересом спросил Барлоу.
– На слабо́ его не возьмешь. Он такой, как мы с тобой. Слово с делом не расходятся у него. Но одна, мне кажется, у него есть слабина.
– Какая?
– Он показушник, – разъяснил Хаген. – Такие любят, чтоб красиво. Чтоб как на чертовом параде. Солдаты маршируют, дамочки млеют, в воздухе знамена полощутся, оркестр дает туш. Вокруг зрители, а он на трибуне. Другой бы быстро все разнюхал, взял тебя ночью, по-тихому, и засветло уже поминай как звали.
– По-тихому могло не получиться, – усмехнулся Барлоу.
– Могло, – не стал спорить шериф. – А могло и получиться. Но ему так не интересно. Он привык работать на публику. Если найдешь, чем его зацепить, на гордость его надавишь или еще на что, – он захочет с тобой разобраться при всем честно́м народе. А там и шуметь начнет, и тогда уж, ну… В общем, ты имей в виду.
– Буду иметь, – согласился Барлоу. – Бывай здоров, шериф.
Он смотрел вслед удаляющемуся Хагену и думал о корабле охотников, «Конкордии-Венатор». Таком дорогом, таком напоказ грозном. Таком заметном. Барлоу думал, что за шесть лет, которые он знал шерифа Тихой Мили, тот никогда не ошибался в людях.
Когда он проходил мимо лавки Луки де Вриса, тот поприветствовал Барлоу, сняв шляпу и поклонившись.
– Прекрасный какой денек, господин Барлоу, – это были первые слова гробовщика, обращенные к Барлоу за все время пребывания того в Тихой Миле. У мастера похоронных дел оказался приятный мелодичный голос. – Слышали, гости у нас?
– Слышал, а как же, – сказал Барлоу, приподнимая собственную шляпу.
– Как думаете, – спросил Лука де Врис, – надолго они задержатся?
– Думаю, не очень, – ответил Барлоу. – А какой у вас интерес, господин де Врис?
– Гость это не только радость в дом, но и сплошная польза для бизнеса, – рассудительно подметил де Врис. – Понимаете, о чем я?
– Понимаю, – сквозь вымытую до блеска витрину похоронной лавки Барлоу видел выставленные вдоль стен гробы со снятыми полированными крышками, венки и прочий погребальный ассортимент. – С такими гостями какому бизнесу процветать, как не вашему.
– Вот и я о том же, – подхватил Лука де Врис. – Вот и я о том же. Ну, не смею вас больше задерживать, господин Барлоу. Приятного вам дня!
– И вам, господин де Врис, – поклонился Барлоу, вновь прикладывая пальцы к полям шляпы. – Вам тоже не болеть.
Шагая прочь от черной вывески «Лука де Врис. Ритуальные услуги высшего качества», Барлоу все чувствовал спиной пристальный взгляд городского гробовщика, как будто всегда прохладные бледные пальцы осторожно, с терпеливым умением бальзамировщика касались его затылка и шеи. Палящее солнце быстро прогнало это ощущение, но Барлоу, поежившись, все равно ускорил шаг.
Через пять минут он уже сидел на своем обычном месте перед витриной бистро, пил лимонад и ждал, когда Энцио приготовит для него сигару. Часы на ратуше показывали четверть двенадцатого. Вдова Бигли клевала пупырчатым носом, просыпалась, вздрагивая, судорожно искала на коленях кота (мордатый мерзавец лежал на перилах, свесив толстый хвост), находила его на перилах, замечала Барлоу, благосклонно кивала и вновь роняла голову на грудь. Пятью домами выше по улице разминал пальцы, наигрывая простенькую мелодию, тапер в заведении «Последняя кружка». Это да громкий храп вдовы Бигли – вот, пожалуй, и все звуки, что нарушали томную полуденную дрему, в которую погрузилась Тихая Миля.
Чужаков Барлоу заметил издалека. Должно быть, ночь они провели самым надежным образом на собственном корабле и теперь шли со стороны космодрома, пересекли центральную площадь и двинулись дальше, вниз по улице. Скорей всего так бы он сам поступил на их месте, еще вчера во время рисковых маневров над крышами они засеяли городок сотнями крохотных дронов-разведчиков, передававших звук, изображение и даже расшифровку запахов на корабль. Теперь они точно знали, где искать Барлоу. Их неспешный шаг выдавал уверенность в том, что он не сбежит, напоминал, на чьей стороне сила. Дешевая, но эффектная демонстрация. Шериф Хаген в очередной раз оказался прав.
Исходя из размеров «Конкордии», Барлоу ожидал, что охотников будет семеро. Шесть пассажиров и пилот, который мог бы остаться на корабле, но обычно боевая группа сходит на твердь в полном составе. В случае необходимости пилот может отдать приказ бортовому компьютеру через прямой нейролинк, а на земле важен каждый ствол, каждая пара рук. Даже если стволы и руки нужны, чтобы сказать жителям маленького, затерянного во Вселенной городка «не суйтесь не в свое дело». Ну или сказать ему, Барлоу, «ты наш». Вряд ли они всерьез полагают, что он окажет достойное сопротивление. Иначе бы не шли на встречу с ним так беспечно.
Менее опытный, чем Барлоу, наблюдатель едва ли назвал бы семерых охотников беспечными. Скорей уж «внушительными», «вооруженными до зубов», «компетентными». Четверо из них были одеты в длинные темные плащи, кричавшие о профессии их владельцев, и не носили головные уборы. Под плащами могло скрываться все что угодно – комби-броня, тактический экзоскелет, оружие вдобавок к тому, что они открыто носили в руках. Удобная одежда, охотники любят ее не только за устрашающий вид.
Пятый охотник будто открещивался от привычного образа. Скорее, он походил на солдата удачи, наемника из частной военной корпорации. Пустынный камуфляж, высокие ботинки, жилет-разгрузка с боевым ранцем системы Вигинса на спине, кепи и клетчатый платок вокруг шеи. Довершали образ темные очки в пол-лица и богатая борода, которая должна была вызвать у шерифа Хагена не просто уважение, а почтительный трепет. В отличие от своих коллег, чья походка, хоть и была напоказ расслабленной, все же выказывала известную долю настороженности, этот охотник словно вышел на прогулку. Скорострельная импульсная винтовка IAMR-475 производства «Картеля Новые и Совершенные Технологии» висела у него на груди стволом вниз, индикатор готовности к стрельбе горел желтым огоньком блокировки – все вместе это вновь утверждало в правоте шерифа Хагена. «Этот – главный», – решил про себя Барлоу и перевел взгляд на оставшихся двух охотников.
Среди наемников подобного рода Чужие не редкость. В команде, прибывшей на Тихую Милю, их было двое. Первый был тарсидом, низким, обманчиво медлительным гуманоидом, в белой броне, неестественно гладкой, скрывавшей все тело целиком. На спине броня вздымалась горбом, прятавшим прыжковый ранец и бог знает, что еще; в руках Чужой держал тарсидскую снайперскую винтовку. Снайпер с сонарным зрением, способностью «видеть» в низкочастотном диапазоне и с многократно превосходящей человеческую реакцией – это плохо. Очень плохо. А вот второй чужак рядом с ним – это просто катастрофа.
По правую руку от тарсида, по левую руку от командира охотников шел гроф. Высокий, на вид неестественно худой, весь словно скрученный из проволоки игрушечный человек. Ноги грофа выгибались коленями назад, на высоченной тонкой шее сидела маленькая треугольная голова с безносым плоским лицом. Все тело грофа – а единственной его одеждой были тонкие металлические ремни – покрывали тысячи мелких чешуек. Эти чешуйки, как хорошо было известно Барлоу из собственного горького опыта, прочностью не уступали многим композитным полимерам, а при близком контакте могли запросто снять с человека кожу вместе с мясом, как шкура акулы. Не следовало ни в коем случае обманываться и мнимой хрупкостью грофа, его небелковая плоть и кремнийорганические кости с легкостью выдерживали восемь g родной планеты этих псевдогуманоидов. В эволюционном смысле грофы были ближе к кристаллам, чем к людям, то, что они с успехом подражали двуногим прямоходящим, будучи изначально четвероногими (причем все их четыре конечности были одинаково функциональны), являлось всего лишь мимикрией. Грофы – альфа-хищники родного мира, раса высокоразвитых убийц – всегда имитировали повадки тех, за кем охотились. Это было частью их философии «познания через смерть». «Ты должен стать тем, кого убиваешь. Наблюдение открывает дорогу к слиянию. Слияние отворяет двери смерти. Смерть открывает суть». Чаще всего познание включало в себя также поедание жертвы, метаболизм грофов позволял им извлекать энергию и информацию буквально из всего, белковые формы жизни не являлись исключением.
Вселенной и людям, в частности, повезло, что к моменту Контакта с грофами они были далеки от изобретения клонирования (в их случае скорее трехмерной печати), а медленное размножение, сложные брачные обряды, включая практику ритуальных дуэлей за самку с последующим пожиранием соперника, здорово ограничивали их численность. Путем большого кровопролития и изворотливой дипломатии, сводившейся в основном к угрозам тотальной бомбардировки родной планеты грофов, они были включены в сферу человеческого влияния. Грофы охотно служили в армии, шли в наемники и становились охотниками за головами. Больше всего их интересовали не деньги, а возможность убивать все новые формы жизни. Ими двигала бесконечная страсть к познанию. Познанию через причиняемую ими смерть.
Барлоу смотрел на грофа и нервно барабанил пальцами по столу. Гроф, заметивший его первым, даже раньше сверхзоркого тарсида, резко втянул шею в грудную клетку, так что снаружи оказалась только россыпь черных бусин на лбу – дополнительные охотничьи «глаза». Тело грофа изогнулось вперед, передние конечности почти уперлись в землю – поза агрессии. Если тварь сейчас встанет на четвереньки для атаки – Барлоу раньше задуманного придется прибегнуть к старым навыкам. Весь план разговора с наемниками, родившийся после предупреждения шерифа, пойдет коту вдовы Бигли под жирный хвост. Этого ни в коем случае нельзя допустить.
Барлоу продолжал выбивать пальцами сложный, ломаный ритм. Он смотрел на грофа, закусив от напряжения губу. Теперь и главарь наемников заметил Барлоу, что-то сказал. Из серебристой капли транслятора, закрепленной у грофа на плече, полились щелкающие звуки. Мгновенно – человеческому взгляду трудно было уследить за его перемещениями – гроф выпрямился, вытянул шею, снова вознося голову на высоту двух с половиной метров. Верхние конечности он очень по-человечески скрестил на груди. Барлоу осторожно выдохнул, хотя уверенности, что угроза миновала, не было.
Охотники остановились на расстоянии трех метров от бистро. Никто из них не направлял оружие на Барлоу. Он был осмотрен, измерен, взвешен и признан не опасным. Их главный, Барлоу не ошибся, сделав ставку на бородача в кепи, подошел к столику, демонстративно медленным движением перевесил винтовку под левую руку, наклонился, прикладывая руку к груди, и спросил:
– Позволите присоединиться?
– Конечно, располагайтесь.
Правила игры были Барлоу знакомы. Он жестом указал бородачу на стул, тот поблагодарил кивком, сел. Поерзал, со вздохом повесил явно мешавшую ему винтовку на спинку стула, обрел наконец покой и, расслабленно откинувшись назад, закинул ногу на ногу. Руками в перчатках с обрезанными пальцами обхватил колено. Слегка склонив голову набок, он откровенно разглядывал Барлоу сквозь зеркальные стекла очков. Пауза затянулась, и Барлоу счел нужным сам ее нарушить.
– Чем обязан?
– В вашем досье, – сказал бородатый охотник низким хрипловатым голосом, – на удивление мало полезной информации, зато есть двойная «О».
– Двойная «О»? – Барлоу удивился. – Что это значит?
– Особо. Опасен, – старательно выговорил охотник. – Или Особая. Осторожность. Никто точно не знает. Поверьте мне, это крайне редкая пометка. За все годы работы на Синдикат, а это почти уже двенадцать лет, я видел ее только трижды. И до вас никогда в моем собственном контракте. Вы, должно быть, очень занятный тип… Барлоу. Так ведь теперь вас зовут?
– Предположим, – ответил Барлоу. – Но у меня-то вашего досье нет. Как мне к вам обращаться? И кто вы вообще?
– О, простите мою невежливость. – Охотник так убедительно отыграл раскаяние, что хотелось поаплодировать. – Я владелец рекламационного агентства «Бо Дерек и партнеры». Я Бо Дерек. Это, – он повернулся и обвел рукой шестерых головорезов, – это мои партнеры.
– Рекламационное агентство, вот, значит, как.
– Именно. – Барлоу мог поклясться, что Бо Дерек подмигнул ему за зеркальными стеклами. – Мы работаем с любыми претензиями, – певуче произнес он, как будто цитировал рекламный буклет.
– И какая претензия привела вас ко мне, уважаемый Бо Дерек?
– Поверьте, очень весомая. – В голосе охотника зазвучало нескрываемое сожаление. – Иначе я и мои партнеры не стали бы тащиться за три с лишним сотни парсеков, чтобы в такую жару донимать такого занятого человека, как вы. Кстати о жаре, что у вас в кувшине? Лимонад?
– Лимонад, – кивнул Барлоу. – Угощайтесь, а, одну секунду. Энцио! Принеси, пожалуйста, стакан!
Охотники на секунду напряглись, но тут же расслабились, когда толстяк-хозяин выдвинулся на улицу из лавки. Энцио поставил возле локтя Барлоу чистый стакан и сказал, подчеркнуто игнорируя Бо Дерека:
– Прего. Что-нибудь еще, сеньор Барлоу?
– Нет, спасибо, дружище. Дальше я сам.
Барлоу наполнил стакан и подвинул его охотнику. Тот сделал осторожный глоток, прищелкнул языком и допил лимонад уже залпом. Увлажнившиеся губы и бороду он промокнул нашейным платком.
– Превосходно, – поделился Бо Дерек ощущениями. – Очень освежает. Апельсиновый сок, тоник, мята, явная нотка кориандра и что-то еще. Не могу с ходу распознать. М-м… имбирь?
– Корень ивиса, – поправил его Барлоу, подливая охотнику еще лимонада. – Флорианское растение, теперь, когда мы опять не в ладах с Гармонией, субъект таможенных санкций и нажива контрабандистов. К счастью, у нас в городке живет один флорианец, который привез с собой рассаду, а впрочем, к чему вам эти подробности. На вкус, кстати, действительно похоже на имбирь, но тоньше.
– Очень интересно, – оживленно подметил главарь. – Кулинария – мое хобби. Совмещаю на корабле должность кока. Команда вроде не жалуется. – Опять это невидимое подмигивание. – Надо будет навестить вашего флорианца… Потом.
– Его лавка чуть ниже по улице, – с готовностью объяснил Барлоу. – Вам любой укажет дорогу.
– Сомневаюсь, – покачал головой Бо Дерек. – Здешние жители показались мне напрочь лишенными готовности к сотрудничеству. Некоторые вели себя крайне негостеприимно.
Охотник огляделся по сторонам.
– Не планета, а сущая дыра. Что вас здесь так прельстило, Барлоу? Ну, помимо, понятно, известной удаленности. Есть укромные места и поприличней.
– Здесь тихо, – объяснил Барлоу. – Тихая планета. И город у нас такой же.
– Тихо, а, ну да. Тихая Миля. Кстати, если с тишиной понятно, то почему именно миля?
– Главная, она же единственная улица, на которой мы сейчас находимся, длиной ровно в милю. Весь город, собственно, выстроен вдоль нее.
– Да уж, – хохотнул Бо Дерек. – С фантазией у местных небогато. Еще на карте я видел некий Мусорный Карьер. Дайте я догадаюсь – там расположен карьер, в который здешние жители сваливают мусор?
– Именно, – не стал вдаваться в подробности Барлоу.
– Ну, ясно. – Охотник помолчал, барабаня пальцами по колену. – Ладно, Барлоу. Болтать с вами занятно, но солнце припекает, а время, как известно, – деньги. Давайте поговорим о деньгах.
– Давайте, – согласился Барлоу. – Говорить о деньгах – занятие приятное, не в пример тому, как они добываются.
– И то верно. Мой наниматель, Синдикат Добывающих Предприятий Бетельгейзе, считает, что вы задолжали ему круглую сумму. Чтобы обсудить условия погашения долга, необходимо ваше личное присутствие в офисе Синдиката на Краморе-12. Моему агентству платят за то, чтобы мы вас доставили на место в максимально короткий срок. Невзирая, как вы понимаете, на любые сопутствующие обстоятельства. Я достаточно ясно выражаюсь?
– Вполне ясно. – В чем-то Барлоу даже наслаждался происходящим. – Вещи-то дадите собрать?
– В вещах, я думаю, необходимости не будет. Лишних пассажирских кают у нас на корабле не предусмотрено, зато в грузовом отсеке есть прекрасная стазис-капсула. В ней вам даже одежда не понадобится. Глаз сомкнуть не успеете, как окажетесь на Краморе.
– Вдохновляющая перспектива. А если в пути что-нибудь случится? Ну, скажем, сердце у меня не выдержит. Людям моего возраста стазис вообще-то противопоказан.
– Если сердце не выдержит, Барлоу, мы вас все равно доставим на место, – сказал Бо Дерек. – В моем контракте сказано «в любом виде». Что означает живым или мертвым. Живым предпочтительней, для вас, я думаю, тоже.
– Для меня, не буду скрывать, предпочтительней всего остаться в Тихой Миле, – внес свою корректировку Барлоу. – Для вас же, уважаемый Бо Дерек, самым разумным выходом будет допить лимонад, погрузиться в вашу роскошную яхту и, не жалея топлива, гнать до самой Краморы. Где вы сообщите бонзам Синдиката, что ваш контракт аннулирован.
Бо Дерек наклонился вперед, опуская обе ноги на землю. Локтями он уперся в стол, медленно снял очки. Глаза у него оказались узкие, карие, с характерным пунцовым кольцом вокруг радужки, которое бывает у наркоманов, длительно употребляющих «слезы Абаддона». Глаза эти сказали Барлоу, что Бо Дерек не только пристрастен к излюбленному наркотику серийных убийц с наклонностями художников, любителей писать картины кровью и украшать их вырезанными органами. Он и сам по себе хладнокровный психопат, подверженный мгновенным перепадам настроения.
– А вот такой опции у нас с вами нет, – прошипел Бо Дерек, и как по команде его партнеры по рекламационному бизнесу взяли Барлоу на прицел. Все, кроме грофа, который втянул голову и плавно, как в замедленной съемке, двинулся вперед. Ему не нужно было оружие, его тело могло убить и покалечить не хуже импульсной винтовки.
– Ай-ай-ай, – раздался за спиной Барлоу голос хозяина бистро. – Как нехорошо. Нехорошо целиться в безоружного человека, да еще и постоянного клиента. Вынужден, сеньоры, попросить вас немедленно удалиться.
Слова Энцио сопровождались столь характерным гудящим звуком, что Барлоу не удержался и глянул. Веселый безобидный толстяк уже не выглядел столь веселым и столь безобидным теперь, когда в его руках был тяжелый противопехотный излучатель «Протазан». Обруч, к которому крепилась двадцатикилограммовая бандура излучателя, сдавливал обширную талию Энцио, одной рукой толстяк сжимал перпендикулярную стволу рукоять, вторая лежала на пульте управления огнем, замыкая «контур камикадзе». Если Энцио убьют и рука соскользнет, излучатель начнет стрелять. Гудение, которое узнал Барлоу, издавал блок из шести стволов, пока вращавшийся вхолостую и направленный на охотников. Сколько из них успеют увернуться или активировать защиту, когда «Протазан» начнет выжигать все живое и неживое в конусе поражения с радиусом шесть метров? Барлоу не думал, что даже такой психопат, как Бо Дерек, рискнет провести подобный эксперимент на своих бойцах.
Оставался, конечно, гроф. Этот вполне мог успеть не только убить Энцио, но и удержать его руку на контуре. Пальцы Барлоу вновь выбили по столу нервную дробь. Треугольное «лицо» грофа на мгновение повернулось в его сторону, по чешуйкам с шелестом пробежала быстрая рябь, как будто ветер гулял по верхушкам деревьев в бескрайней тайге.
– Очень интересно, – раздался голос Бо Дерека, и пальцы охотников ослабли на спусковых крючках. Барлоу знал эти трюки – либо фраза была кодом, либо незаметный жест командира сказал «отставить». – Действительно, интересно. Как вы там сказали, Барлоу? Тихая планета?
Негромко смеясь в бороду, Бо Дерек взял со стола и надел очки. Поправил кепи, щелкнул пальцами снизу по козырьку.
– На тихой планете есть тихий-тихий город, – сказал он, дурачась. – В этом тихом городе на тихой улице есть тихое кафе. В тихом кафе в тихой подсобке тихоня повар хранит излучатель военного образца. Между прочим, федеральное преступление. За такое нашему тихоне светит до конца жизни грызть астероиды в тюремной робе. В тишине и спокойствии.
– Вы должны уйти, сеньор, – повторил Энцион. – Велоче, прего. Сейчас. И ваши спутники тоже.
– Уходим, уже уходим. – Бо Дерек поднял руки, «сдаюсь», и охотники опустили нацеленные на Энцио и Барлоу стволы. – Вот я встаю, медленно забираю винтовку. Все очень тихо, как вы здесь любите.
Его взгляд сквозь стекла очков просверлил Барлоу насквозь.
– Сегодня все закончится тихо. Мы тихо уйдем и вернемся на корабль, – сказал Бо Дерек. – У тебя, Барлоу, будет двадцать четыре часа, чтобы все обдумать и прийти к единственно верному решению. Потому что завтра, если ты, или этот клоун, или кто-то еще здесь решит поиграть в героя войны, поверь моему слову, Барлоу, мы заберем твой труп из дымящихся развалин этой карикатуры на город. Завтра в полдень, Барлоу. Или ты, или вся твоя сраная Тихая Миля. Думай, Барлоу. Решай.
Уходя, Бо Дерек даже не посмотрел на Энцио, провожавшего его и остальных охотников стволами «Протазана». Он не обернулся, когда кот вдовы Бигли подскочил, взгорбил спину и яростно зашипел на проходившего мимо грофа. Гроф же на секунду замер, вытянул шею еще на дополнительные двадцать сантиметров, изогнул ее вопросительным знаком и приблизил лицо вплотную к коту. Кот шипел, плевался и отважно держал рубеж, но когда гроф с хлопком втянул голову, вздыбил чешую на всем теле и зашипел на него в ответ, предусмотрительно дал деру за кресло хозяйки.
– Ах ты тварь! – неожиданно зычно заорала на грофа старушенция Бигли, грозя ему сухим маленьким кулачком и делая вид, что собирается встать с кресла. – Да мы в семьдесят втором таких, как ты, с полковником штабелями жгли на Лукросе! Ты, мразь чужая паленая, гнида, насекомое, я тебе яйцеклад выдеру вот этими руками, ты!.. – И тут из горла вдовы полились щелкающие нечеловеческие звуки.
Барлоу опешил. Более того, удивление, кажется, коснулось даже грофа. Он выпростал голову из грудного мешка, помедлил, разглядывая вдову Бигли всеми глазами. По чешуе на его боках и спине гуляли туда-сюда беспокойные волны. Вдова все еще не унималась, но теперь ей приходилось делать паузы, не хватало дыхания. Она хрипела, точно заходясь в припадке, из ее широко открытого рта летела слюна, когтистые согнутые пальцы делали движение, как будто спускают невидимый курок.
Вдоволь насладившись зрелищем, гроф согнулся, но не принял атакующую позу, а принялся быстро чертить что-то передними конечностями на земле. Острые серповидные «пальцы» оставляли глубокие борозды на твердом, как камень, черноземе – главную улицу в Тихой Миле никогда не мостили. Оставив у веранды вдовы Бигли десяток загадочных закорючек, гроф высоко выстрелил шеей вверх, вывернул ее назад, высматривая за спиной удаляющихся охотников, которым не было дела до безумной старухи и ее кота. Увидел, изогнулся, как человек, собирающийся стать на мостик, вывернул верхние конечности, упираясь ими в землю. И в такой жуткой неестественной позе с огромной скоростью помчался следом за своими товарищами. Голова на бескостной, как шланг, шее вращалась, бдительно высматривая возможные источники опасности.
С исчезновением грофа вдова Бигли как по команде перестала извергать ругань и угрозы и начала чмокать губами и говорить «кис-кис», сообщая коту, что опасность миновала. Зверь послушно выполз из-под кресла, запрыгнул хозяйке на колени и начал ласкаться, бодая ее головой в остренький подбородок.
Барлоу наконец позволил себе облегченно вздохнуть.
– Энцио, спасибо, не ожидал, – искренне сказал он. – Я твой должник.
– Не стоит, сеньор, – серьезно ответил Энцио и отключил питание «Протазана». – Вы бы для меня, надеюсь, сделали то же самое.
Не дожидаясь ответного признания, он шагнул обратно в помещение бистро, на секунду задержался в дверях.
– Принести вам сигару, сеньор Барлоу?
– Нет, дружище, – ответил Барлоу. – Думаю, мне стоит в ближайшее время поберечь здоровье. Пойду я, пожалуй, домой. Запиши на мой счет, что там причитается.
– Сегодня Энцио угощает, – значительно сказал толстяк и вдруг расплылся в улыбке. – Вы же угадали секретный ингредиент, уговор есть уговор.
На прощание Барлоу от души пожал потную мягкую ладонь, лежавшую недавно на «контуре камикадзе». Обернулся к вдове Бигли, приподнял шляпу над изрядно вспотевшими редкими волосами. Вдова послала ему воздушный поцелуй.
– Видишь, котик, – сказала она. – Господин Барлоу настоящий мужчина. Как он дал укорот этим стервятникам. Такой храбрец. И такие манеры. Точь-в-точь полковник Бигли в молодости. Пока не начал пить и не пустил, скотина, всю мою жизнь с ним под откос. А какой он был красавец, кавалер, герой Второй Ягдарской. Голову мне вскружил, влюбилась, как девчонка. А ведь мне сам губернатор Танзима руку предлагал, сердце и долю в Передовых Промышленных Системах. А я, эх… Я рассказывала тебе, котик, как мы познакомились с губернатором Лорексом?
Кот вдовы Бигли молчал, слушал и жмурил на солнце мудрые янтарные глаза. Хозяйка кормила его, чесала спину и разрешала спать на ее подушке. Хозяйка прогнала страшного, черного, гибкого, чей запах приводил кота в ужас и ярость, а шипение заставило напустить лужу под креслом. Хозяйка была Богом, а Богу позволительно не помнить, какие истории он рассказывает уже в стотысячный раз. Бог будет говорить, он слушать, а потом Бог заснет как всегда на полуслове. И он, кот, чье место на коленях Бога, будет хранить его сон.
Часы на ратуше пробили полдень.
Остаток дня Барлоу провел как обычно. Копался в парнике, читал на веранде, смотрел новости, готовил ужин. После ужина он вышел из дома, но не на прогулку, а в ожидании гостя.
Со стороны города, уже погрузившегося в сумерки, донесся душераздирающий треск и лязг. Барлоу улыбнулся. Подобной какофонией могло сопровождаться явление только одного жителя Тихой Мили.
На этот раз визит Махо был обставлен с чуть меньшим шиком. По многочисленным жалобам шериф Хаген конфисковал у механика чудовищный гибрид-бульдозер. В традиционный еженедельный объезд города и окрестностей с целью опустошения мусорных баков Махо отправился на младшем собрате тюнингованного чудовища. На взгляд Барлоу, в прошлой жизни этот гибрид был портовым погрузчиком, четырехколесной машиной, главной отличительной чертой которой была пара гибких манипуляторов перед кабиной. Неугомонный гений изобретателя соединил погрузчик с адски громыхающим прицепом, сваренным из каких-то уже совсем не поддающихся опознанию останков. Один из манипуляторов обзавелся пугающей клешней, совмещенной со сварочным аппаратом и лазерным резаком. Получившемуся в итоге агрегату было место никак не в Тихой Миле, а на одной из впавших в анархию и дикость планет Зыбкого Пояса, в самый раз для тамошних варваров.
Городской мусорщик, восседавший в кабине с ногами, заброшенными на приборную панель, при виде Барлоу расплылся в широкой улыбке и жизнерадостно замахал ему рукой. Вместе с ним принялся махать второй, лишенный клешни манипулятор, на руке Махо подмигивал огоньками браслет обратной связи. Барлоу, оставивший шляпу в доме, степенно кивнул и поднял руку в приветственном жесте. Гремящий агрегат несся прямо на него, грозя смять Барлоу и следом подчистую снести дом. За секунду до трагедии где-то в недрах изуродованной машины сработал блок безопасности, и бывший погрузчик намертво застыл. Каким-то чудом Махо не влип в лобовое стекло и через секунду уже кузнечиком выпрыгнул наружу и принялся изо всех сил трясти руку Барлоу. Над их головами извивающийся манипулятор конвульсивно повторял движения механика.
Конец ознакомительного фрагмента.