Что нам делать? То, что мы сможем… То, что мы сможем.
© Людмила Прошак, 2017
ISBN 978-5-4485-5743-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вполне возможно, вы, скользнув взглядом по обложке и эпиграфу, скажете: «Между прочим, моя собственная жизнь тоже штука сложная, тяжелая, и если я покупаю книжку, то вправе ждать от нее развлечения и отдыха, а здесь уж точно „не соскучишься“. Нет уж, спасибо».
Ну и правильно. Не пускайте чужое горе в свое сердце. Подглядывайте за ним в узкую щель вежливого человеколюбия и радуйтесь, что вас это не касается. Иначе – беда. Два удара зашедшегося от боли сердца – и горе из чужого стало вашим. С ним теперь жить, его теперь нянчить и баюкать, как младенца-найденыша…
Может быть, и автор, надеется, написав, избавится от боли? Чего уж скрывать – очень сильно рассчитывала на это, когда мне стало казаться, что иду вдоль одного и того же взорванного дома, опоясывающего всю планету. Могу ручаться: после этого человек становится другим. Я не сразу это поняла. А когда поняла, было уже поздно что-либо менять. Так что прислушайтесь к совету человека опытного: не пускайте чужое горе в свое сердце…
Хотя не так уж и печальна эта повесть. Существование наше трагикомично своей скоротечностью. Не говоря уж о том, насколько забавно и горько наблюдать, что сделали обстоятельства жизни с прототипами героев, на долю которых выпало пережить успех.
Но в этой книжке речь о другом. О том, что чем труднее и опаснее жизнь, тем сладостнее ее солоноватый от слез вкус.
I. Копатели
1
Тишина опустилась могильной плитой на руины Спитака, уничтоженного землетрясением. Стоны, еще мгновение назад доносившиеся из-под завала, стихли. Егошин скосил глаза на капельницу, змеившуюся в глубь завала. Ему с ребятами пришлось изрядно помучиться, чтобы отыскать расщелину, в которую бы прошел тонкий, как проволока, шланг к ребенку, замурованному в завале. Многоэтажный дом сложился, похоронив под своей тяжестью жильцов. Плиты слиплись, спрессовав человеческие тела но внизу, под бетоном и железными балками, торчавшими из груды обломков как скрюченные пальцы, спасатели не столько услышали, сколько учуяли слабый детский стон.
У кого-то оказался под рукой термос с еще не остывшим чаем. Его вылили в бутылку, чуть-чуть разбавив водкой. Вместо глюкозы, которой, конечно же, не было, пришлось насыпать побольше сахара. Бутылку пристроили на возвышении. Чай, закапав, остановился, скапливаясь в шланге. Спасатели напряженно смотрели на прозрачную трубку. Отыщет ли ребенок в завале капельницу, поймет ли, что в ней спасительная влага? Вдруг жидкость в шланге дернулась, заструилась. Пьет!
Так было еще вчера. Да что там вчера! Еще мгновение назад жидкость бежала по капельнице. А теперь остановилась. И стоны смолкли… Проклятый бетон! Его не берет никакая кувалда, никакой лом. Егошин пнул бесполезную газовую горелку, которой они пытались резать железную арматуру. Обессилено опустился на руины. Его душила ярость, влажной пеленой застилала глаза. Ему хотелось броситься на эти бетонные глыбы, пробить их лбом, вгрызться зубами. Он махнул рукой, сел, обхватив голову сбитыми в кровь руками.
– Мы не спасатели, мы – копатели!
Он ничего не мог изменить. Он вообще ничего больше не мог. Ни материться, ни плакать. Усталость придавила его, словно бетонная плита, от которой он не находил в себе сил отвести взгляд.
Спустя три дня он увидел на руинах иностранных спасателей в новеньких ярко-оранжевых комбинезонах. Они колдовали над каким-то оборудованием. Подошел ближе и замер, завороженный зрелищем: гидравлические резаки раскусывали арматуру, надувные подушки поднимали многотонные плиты, и слои бетона расступались, освобождая из-под завала тела. Поздно, слишком поздно…
2
Баграмян взял чистый лист бумаги, привычно начертил систему координат: ось икс – ось времени, двадцать четыре часа; игрек – ось жертв, все сто процентов. Теперь надо рассчитать соотношение числа погибших и времени, которое они провели в завале. Сколько умирает в первые сутки, если никто не придет к ним на помощь? Цифры выстраивались в скорбные столбцы… Сколько еще погибает от синдрома сдавливания из числа тех, кого достанут из руин на вторые, третьи, четвертые сутки? Господи! В общей сложности восемьдесят семь процентов! Вот он, трагический опыт армянского землетрясения, переведенный на язык формул. Карандаш прочертил «кривую смерти» и замер. А если не промедлить в первые часы? Снова колонки цифр… Можно спасти до пятидесяти процентов пострадавших. Каждого второго!
3
В Шереметьево рейс откладывали из-за сильного тумана в Ереване. Наконец, когда пассажиров в третий раз пригласили на посадку, самолет взмыл вверх. Академик Бергман посмотрел на часы и обреченно закрыл глаза: он безнадежно опаздывал. Самолет пошел на снижение и попал в густую полосу тумана, который, как вата, обволакивал лайнер. Он разорвал ее в клочья едва ли не перед самой посадкой. «Если такой же туман был над Ленинаканом после землетрясения, – подумал академик, застегивая ремни безопасности, – то неудивительно, что два транспортных самолета разбились на подлете к городу. Хаос царил не только а переполненном аэропорту, но и в небе…»
Когда Бергман вошел в зал, заседание уже началось. Он шел к своему месту в президиуме и удивлялся, как много людей здесь собралось. Они стояли в проходах и молча смотрели на него. «Как странно, – думал он, глядя на них, – они совсем не похожи на астрофизиков…» Председательствующий наклонился к нему:
– Эти люди пришли к вам, Эдуард Алексеевич. Вы больше всех из академии наук пожертвовали денег…
– Вы хотели что-нибудь уточнить? – спросил, вставая, растерявшийся Бергман.
– Да, – отозвалась пожилая армянка, стоявшая в проходе, рядом с левым микрофоном. – Мы хотели узнать, почему вы это сделали?
Люди молчали и смотрели на Бергмана. А Бергман смотрел на людей.
– В очереди, в сберкассе, – сказал он наконец, – впереди меня стояла женщина в черном. Она принесла еще больше денег, чем я. Она копила их на свадьбу сына. Второго декабря его убили в Афганистане, а седьмого – было землетрясение в Армении, поэтому она все накопленные деньги решила послать сюда… Теперь понятно, почему я это сделал?
4
Вечер напролет Римма Шульман, секретарь Российского корпуса спасателей, обзванивала знакомых.
– Этот комитет ничего не имеет. Я единственная сотрудница, не считая председателя Кужугетова и его заместителя Юрьева, – пересказывала она свою историю очередной подруге. – Я сижу дома, а они мне время от времени позванивают и дают поручения… Да, я уже поняла, что с ними лучше не связываться. Даже своего бухгалтера и того нет, зарплату приходится совсем в другом месте получать… Да, конечно, я усиленно ищу работу…
А тем временем Кужугетов и Юрьев сидели у себя в общежитии напротив друг друга.
– Пора все бросить и уехать домой, – сказал один.
– Да, – в тон ему добавил второй, – и сама эта спасательная идея никогда не будет востребована.
– И вообще невозможно в этой столице что-нибудь пробить… Союзное правительство борется с российским, никто ничего не решает.
– И помещение нам не дают!
Друзья замолчали и уставились друг на друга. В комнате общежития громоздился компьютер и две картонных коробки с папками – архив будущего Российского корпуса спасателей.
– Слушай, мы носимся по Белому дому, подписываем гору каких-то документов, а ведь у нас ничего нет, кроме тех должностей, которые нами дали и о которых никто не знает… Но чего удивляться! Лет десять назад никто вообще и не заикался о государственной политике по защите от риска катастроф. Все проблемы рассматривались врозь, словно бумага, нарезанная на узкие полоски. Вот техногенная катастрофа, вот природная… И каждая из них представляла собой государственный секрет. Помнишь, как мы сами воспринимали учения гражданской обороны? Как армейские маневры, про которые в песне поется: «Если завтра война…»
– Да, а вместо этого был Спитак. А до него – Чернобыль. Страшная ошибка, многократно приумноженная государством, скрывшим от своего народа масштабы катастрофы. Жить ведь положено не ради людей, ради светлого будущего…
– Ну хорошо, если пойти по другой схеме? В США существует некий государственный институт, Федеральное агентство по управлению в кризисных ситуациях. Только ведь и ФЕМА тоже в основном рассчитано на случай войны.
– Да, но ФЕМА создало территориальные структуры, чтобы приходить на помощь прямо там, на месте, в любом критическом случае. Нам предстоит сделать то же самое, только лучше.
Они с трудом дождались утра…
5
На Красной Пресне, в двух шагах от Белого дома, впритирку к забору зоопарка ютился «закрытый» институт сельскохозяйственной радиологии. Сотрудники этого «почтового ящика» ломали головы над тем, как в чернобыльской зоне вырастить чистые корма для животных.
– Ага! Значит, они занимаются чрезвычайными ситуациями?
– Может, удастся здесь оторвать какой-нибудь кабинетик?
– Ну и здравствуйте, – с порога выпалил председатель Российского корпуса спасателей удивленно взиравшему на него человеку за столом, – моя фамилия Кужугетов, его – Юрьев. В ближайшее время ваш институт отдают нам. На днях будет принято решение правительства. Я думаю, – продолжал он твердым тоном, подтверждая наихудшие предчувствия директора института, – лучше не дожидаться этого момента и по-хорошему освободить часть кабинетов, чтобы срочно разместить в них Российский корпус спасателей.
Директор закивал и стал поспешно завязывать тесемки на папке…