Глава 4
Все утренние газеты поместили это сообщение. Было очевидно, что текст сообщения набран в спешке. Это было обычное двойное самоубийство, как писали газеты, но с некоторыми «нюансами». Если эти «нюансы» развить, мог бы получиться потрясающий скандальный материал. И поэтому газеты оставляли за собой право предлагать читателям разные версии в зависимости от того, как повернутся события.
Заголовки гласили: «Двойное самоубийство!.. Маклер из Сан-Роублз сначала убивает свою бывшую секретаршу, а потом себя… Любовное свидание в мотеле заканчивается трагедией!»
Все авторы репортажей придерживались одной и той же точки зрения, но подчеркивали при этом, что в деле есть «особые обстоятельства», которые полиция в данный момент тщательно изучает.
Бывшей секретаршей Доувера Фултона оказалась миссис Минерва Карлтон. Она оставила службу три года назад, когда вышла замуж за Стэнвика Карлтона, и жила в Колорадо, где ее муж владел шахтами.
Две недели назад она сказала мужу, что хочет «навестить родственников в Калифорнии». Она приехала десять дней назад на собственной машине. В течение этих десяти дней она, по-видимому, несколько раз виделась с Доувером Фултоном. Хозяйка мотеля «Коузи Дэлл» вспомнила, что эта же самая пара снимала у нее домик неделю назад и записалась как мистер и миссис Стэнвик Карлтон.
Больше всего, однако, полицию озадачили следующие факты: хозяйка «Коузи Дэлл» настаивала, что участники трагедии прибыли на машине с номерами штата Колорадо; в то же время на подъездной дороге мотеля был припаркован собственный автомобиль Доувера Фултона. Он был закрыт изнутри и снаружи. Однако при осмотре тела Доувера ключей не нашли. На полу автомобиля валялся дамский кошелек, в котором было десять долларов, немного мелочи и визитная карточка.
И что еще больше осложняло дело: за несколько минут до трагедии в полицию позвонили и сообщили, что у Доувера Фултона угнали автомобиль.
Полиция установила, что самоубийство произошло между десятью и половиной одиннадцатого ночи. Некоторые обитатели соседних коттеджей слышали выстрелы, но приняли их за автомобильные выхлопы. Тела были обнаружены, когда кто-то из соседей пожаловался на орущее радио.
Один из вопросов, который полиция пыталась решить: почему свидетели слышали три выстрела. Одним выстрелом – в затылок – Фултон убил любовницу, другим выстрелом – себя. Но свидетели настаивали, что слышали три выстрела. После долгих поисков полиции наконец удалось найти третью пулю, прострелившую сумку миссис Карлтон.
Стэнвик Карлтон, муж убитой, прилетел в город, как выяснилось, примерно за час до роковых выстрелов. У него было, как он объяснил, «дурное предчувствие». Он был «потрясен», когда его нашли в гостинице и известили о смерти жены. Доувер Фултон, хорошо известный в Сан-Роублз биржевой маклер, оставил вдову, Айрин Фултон, и двоих детей: девочку четырех и мальчика шести лет. Судя по всему, он был счастлив в браке, так как миссис Фултон никак не могла объяснить его поступок и поначалу даже отказывалась поверить в то, что ее муж способен на самоубийство. И только увидев тело, она поверила.
Но самое удивительное, однако, состояло в следующем: в то самое время, когда Доувер Фултон и миссис Карлтон зарегистрировались как мистер и миссис Карлтон и получили ключ от домика номер 3, вторая пара, занявшая домик номер 11, зарегистрировалась как мистер и миссис Доувер Фултон и внесла в гостиничную книгу номер своей машины. Это был черный седан, действительно принадлежавший Доуверу Фултону. Его обнаружили у дверей домика номер 11. Он был заперт.
Миссис Фултон, по словам хозяйки, красивая блондинка, «ужасно нервничала», как она выразилась. Мужчина же, который был с ней, а она его очень хорошо запомнила, был среднего роста и веса, с темными волнистыми волосами и, как она сказала, «с очень выразительными глазами». Она сказала также, что сразу же почуяла во второй парочке «что-то фальшивое».
В газетном отчете я прочел: «Нет никакого сомнения в том, что совершившаяся трагедия – обычное самоубийство двух влюбленных, разлученных супружескими обязательствами. В то же время в этом деле есть определенные аспекты, которые требуют более тщательного расследования».
Далее газета сообщала, что полиция подвергла Стэнвика Карлтона допросу с пристрастием, но ответами его не была удовлетворена. Она изучала его передвижения с того момента, как он сошел с трапа самолета, и до того момента, как он поселился в центральной гостинице.
Выстрелы были произведены из пистолета 32-го калибра, принадлежавшего Доуверу Фултону. Миссис Фултон рассказала, что ее муж очень много работал и часто задерживался по вечерам, особенно последние десять дней, и примерно десять дней назад он вытащил из ящика письменного стола малокалиберный пистолет и с тех пор с ним не расставался. Она была подавлена постигшим ее горем. В газете были помещены фотографии Доувера Фултона и Минервы Карлтон, а также снимок домика и его интерьера. На одном из снимков были запечатлены распростертые тела, открытая дверь в ванную комнату, сдвоенная вешалка для полотенец, на ней три полотенца: два для рук – вверху и одно банное – внизу.
Я сложил газеты, положил их на место и начал ходить взад и вперед. С какой бы стороны я ни смотрел на это дело, оно мне представлялось крайне подозрительным.
Я позвонил Берте.
– Видела газеты? – спросил я.
– Не прикидывайся простачком! – завопила Берта. – Я вообще ничего не видела. Я пытаюсь хоть немного поспать, то есть пыталась.
– Загляни в утреннюю газету. Последний выпуск. Первая полоса. Нижний правый угол, продолжение на третьей полосе.
– О чем это?
– О том, о чем тебе не мешало бы знать, – сказал я. – Как только прочтешь, позвони мне. И не говори лишнего по телефону. Пока.
Я услышал, как Берта изрыгает проклятия в телефонную трубку, и осторожно положил ее на место. Она не звонила мне целых 15 минут. Наверное, решила не звонить вообще, чтобы поставить меня на место, но, когда прочла сообщение, сразу же забыла о своем решении.
– Дональд, – сказала она, – в чем дело?
– Не знаю.
– Но ты же сидел за рулем второй машины?
– Осторожнее! – прервал я ее.
– А имя написано твоей рукой?
– Да.
– Какого черта ты подписался его именем?
– Потому что не хотел подписываться своим.
– Ты вписал настоящий номер машины? – спросила она через пару секунд.
– Да.
– Зачем?
– Были причины.
– Ты предполагал, что когда-нибудь тебе могут задать вопросы?
– Я рассматривал такую возможность.
– Ну и вдрябался же ты в историю!
– Да. Но ты и половины еще не знаешь. Есть предположение, что визитная карточка, найденная в дамском кошельке, моя.
– Не может быть!
– Я не совсем уверен. Но такое возможно. Поэтому ты держись подальше и в это дело не влезай. Теперь скажи, где я могу найти Клэр Бушнелл. Я хочу поговорить с ней.
– Я записала ее адрес на листочке бумаги и сунула его под регистрационный журнал.
– А номер телефона?
– Не знаю, дружок. Не думаю, что у нее есть телефон. Было уже очень поздно, и я не стала делать подробную запись в журнале. Просто записала кое-какие данные на листочке и оставила на столе. Понимаешь, ведь была суббота и…
– Ты получила деньги по чеку? – прервал я ее.
– Не будь дураком. Конечно же, я получила деньги по чеку.
– А он не поддельный?
– Если бы чек был поддельный, я бы засунула эту девку в мусорный ящик. Или ты считаешь, что было бы умнее пойти в полицию и рассказать им всю правду?
– Пока еще рано, – сказал я. – Попозже, наверное, придется им рассказать. Я хочу, чтоб они поработали кое над чем.
– Они бы поработали кое над чем, если бы мы им сказали, не так ли, дружок?
– Да! – сказал я. – Если б я им сказал!
Я положил трубку и отправился в нашу контору. Я расписался в журнале, который швейцар хранил в лифте, и поднялся на наш этаж. Миновал дверь с легендарной надписью «Кул и Лэм», выведенной на матовом стекле, и повернул налево, где на двери висела табличка: «Отдел расследований. Входите». Я вошел в контору и, не заходя в свой кабинет, сразу же направился к Берте. Каждый предмет обстановки в кабинете Берты Кул носил на себе отпечаток ее индивидуальности, начиная со скрипучего вращающегося кресла и кончая вечно запертым на ключ верхним правым ящиком письменного стола. Этот ящик запирался отдельным ключом. В нем хранились наличные деньги. И вообще у Берты все было под замком. Она не доверяла ни секретарше, ни швейцару, ни своему компаньону.
Я сел в Бертино вращающееся кресло. Оно противно заскрипело. Казалось, что в него встроен специальный скрипучий механизм: стоило сделать хоть малейшее движение, как он тут же срабатывал.
Я приподнял журнал. Записка была на месте. Я стал внимательно ее читать. Там был нужный мне адрес: 1624, Вероника-Вэй. Под ним энергичным Бертиным почерком было написано: «Хочет установить наблюдение за своей теткой». Затем слово «тетка» было зачеркнуто и вместо него вписано «биржевой маклер». Далее ее рука начала машинально выводить разные слова и цифры. Очевидно, это происходило во время разговора с Клэр Бушнелл. Сначала было написано словами «сто долларов». Затем цифрами – 100.00. Затем словами трижды повторено «сто долларов». Затем зачеркнуто «сто долларов» и написано «сто пятьдесят долларов». Затем написано: «Предполагает, что маклер любовник тетки. Это ее тревожит. Чего-то недоговаривает. Хочет, чтобы делом занялся Дональд».
Затем Бертина рука опять начала машинально чертить разные цифры. На этот раз появилось число 175.00, после него появились слова «настаивает на Дональде».
Потом опять какие-то цифры и слова и теткин адрес: 226, Корреандер-стрит.
Затем снова какие-то бессмысленные линии и твердым почерком текст: «Тетку зовут Амелия Джаспер; мошеннику на вид лет тридцать пять, хорошо одет, широкоплеч, носит двубортные пиджаки, в основном серого цвета; лицо смуглое, продолговатое, черты лица правильные; нервный смех, заядлый курильщик, курит сигареты одну за другой, пользуется длинным резным мундштуком из слоновой кости; красивый профиль, смех резкий: когда смеется, рот приобретает жесткое выражение».
Опять какие-то линии и чертежи, и, видно спохватившись, написала то, чему я так упорно учил ее все эти три года: точный портрет человека, за которым устанавливается слежка: «Рост – пять футов одиннадцать дюймов, вес – сто девяносто пять фунтов, темные волосы, серые глаза».
Под этим еще раз написано «сто семьдесят пять долларов», зачеркнуто, написано «двести долларов», опять бессмысленные линии и «объект назначил свидание на четыре часа дня. Сообщить Дональду, чтобы он начал за ним слежку от дома номер 226 по Корреандер-стрит».
В самом низу, как окончательный итог разговора, твердым размашистым почерком было выведено: «Получен чек на двести долларов».
Все это было написано на трех листах форматом тринадцать на шестнадцать, соединенных скрепкой, и сунуто под журнал. Очевидно, Берта намеревалась составить справку для нашей картотеки, но не успела продиктовать ее секретарше, так как клиент пришел к концу рабочего дня.
Берта успела меня перехватить. Она позвонила мне, и я отправился вести наблюдение за домом номер 226 по Корреандер-стрит. Это был небольшой, но хорошо спланированный дом с лепными украшениями.
Объект появился ровно в четыре и, как было указано в памятной записке, курил сигарету в длинном мундштуке, на нем был двубортный хорошо сшитый пиджак серого цвета с синими полосками. Он пробыл в доме один час десять минут.
Когда он отъехал, я поехал за ним, то отставая, то догоняя и стараясь держаться так, чтобы он меня не заметил в наружном зеркале. Но он, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к тому, что происходит сзади.
Тем не менее этот человек выехал из гостиницы в ту же ночь, через несколько часов после того, как я установил за ним слежку. Должно быть, он оказался умнее, чем я предполагал, знал, что за ним ведется наблюдение. В тот момент я не мог придумать другого ответа на мучивший меня вопрос. Это было очень болезненно для моего самолюбия или, как говорила Берта, чрезмерного самомнения. Я всегда тешил себя тем, что обладаю способностью угадывать момент, когда объект почует слежку.
Я решил, что впредь буду гораздо осторожнее с мистером Томасом Дэрхэмом, если, конечно, нам суждено будет встретиться. Я вспомнил о памятной записке Берты. Характерно, что она успела поднять цену на сто долларов, пока разговаривала с клиентом; успела оставить клиническую запись своих мыслительных процессов на трех листах форматом тринадцать на шестнадцать; но не успела узнать у клиента телефон и даже не потрудилась навести хоть какие-нибудь справки. Получила двести долларов – и дело с концом.
Я поискал фамилию Бушнелл в телефонном справочнике, но не нашел. Тогда я позвонил в справочное бюро, но и там мне то ли не смогли, то ли не захотели помочь. Тогда я отправился в гараж и взял нашу старую служебную машину под номером два.
Служебная машина номер один была совсем новенькой, и ею пользовалась Берта, когда ездила по делам. Машина номер два была невзрачная, но выносливая старая кляча, которая стерла свои копыта, преданно служа нашему агентству. Она пробежала более ста тысяч миль, преследуя другие автомобили, выслеживала женатых мужчин, жаловавшихся своим красоткам, что жены их не понимают, износила уйму покрышек, охотясь за уликами и с трудом добывая свидетелей по делам об убийствах. Я включил мотор и прогревал двигатель до тех пор, пока не исчезли стуки и скрежет. Потом включил скорость и поехал к Клэр Бушнелл на Вероника-Вэй. Номер 1624 оказался многоквартирным домом. Я обошел весь дом, пока не наткнулся на ее имя, вырезанное из визитной карточки и вставленное в маленькую рамку как раз над кнопкой звонка.
Я позвонил.
Никакой реакции.
Было воскресенье. Возможно, она вышла погулять или просто слонялась по улицам без дела. Судя по визитной карточке, она, очевидно, была не замужем, поэтому я решил особо не церемониться. И сыграл на звонке незатейливую мелодию: один длинный звонок, два коротких, длинный, короткий, опять длинный, короткий, потом один длинный и три очень коротких звонка. И добился цели. Раздался гудок, и дверь автоматически открылась. Я взглянул на номер квартиры и вошел внутрь. Номер ее квартиры был 319.
Был прекрасный солнечный день, и мне даже захотелось бросить все и отправиться куда-нибудь подальше от города, в лес, поставить машину под деревом, лечь на траву и смотреть в небо. Внутри дома было душно и пахло затхлостью. После яркого солнечного света трудно было разглядеть предметы. В холле было довольно темно. Должно быть, владельцы квартир решили экономить электричество, чтобы помочь крупным промышленным предприятиям.
Наконец я нашел лифт, который, грохоча и повизгивая, довез меня до третьего этажа. Квартиру 319 я искал недолго.
Дверь была закрыта. Я легонько постучал. Никто не ответил. Тогда я повернул ручку и вошел.
Это была обыкновенная меблированная квартира – в таких обычно живут люди со средними доходами. Дом был старый, в его планировке видна была какая-то хаотичная непоследовательность. Я догадался, что первоначальный проект был другим, квартиры были просторнее, потом их нарезали на маленькие клетушки.
Из ванной доносился шум воды, и, когда я закрыл за собой дверь, женский голос выкрикнул:
– Просто удивительно, что ты не приехала раньше. Сегодня такой прекрасный день и…
Я сел на стул, стоявший у окна. Так как я не откликнулся, в ванной тоже замолчали, потом выключили воду, и… дверь открылась.
Клэр Бушнелл в купальном халате и в тапочках, онемев от изумления, шаркая ногами, вошла в комнату.
– Вот это да! – воскликнула она.
На столе лежала воскресная газета. Я ее уже просмотрел, особенно статью о случае в мотеле «Коузи Дэлл», но решил притвориться безразличным.
Я взял газету и сказал:
– Извините, что помешал вам принять ванну. Пожалуйста, одевайтесь. А я почитаю газету.
– Вон! – закричала она.
Я опустил газету и изобразил на лице легкое удивление.
– Что вы сказали?
– Вы слышали, что я сказала. Убирайтесь!
– Но я пришел поговорить с вами.
– Убирайтесь. Я думала, что это…
– Да? – спросил я. – Что вы думали?
– Кто вы такой?
– Разве вы не обращались в сыскное агентство с просьбой установить слежку…
– Нет! – закричала она.
– А я думаю, что да.
– Вы ошибаетесь. Никогда в жизни я не нанимала сыщиков.
Я положил газету, вынул из кармана футляр для визитных карточек, вытащил из него одну, встал со стула, подошел к ней и протянул.
Она взяла карточку, прочла ее, посмотрела на меня с подозрением, затем воскликнула:
– О-о!
Я вернулся и опять сел на стул.
Она снова взглянула на карточку.
– Вы Дональд Лэм?
– Да.
Она на минуту задумалась, потом сказала:
– У вас есть при себе какое-нибудь удостоверение личности?
Я показал ей водительские права и удостоверение частного детектива.
– Я принимала ванну, – сказала она.
– Я догадался.
– Я вижу, вас не нужно уговаривать, чтобы вы чувствовали себя как дома. Вы со всеми клиентами обращаетесь так уверенно?
– Я постучал. Вы не ответили.
– Я не запирала дверь. Ждала подругу. И подумала, что вы – это она.
– Вы считаете, что я должен был вернуться в холл и оттуда выкрикивать свое имя и профессию?
– Нет, – сказала она. – Конечно, нет. Ну ладно. Пойду оденусь.
По-видимому, спальня находилась за ванной комнатой, потому что она прошла через ванную, плотно притворив за собой дверь, и я услышал, как щелкнула задвижка. Она доверяла мне точно так же, как канарейка доверяет кошке.
Через пятнадцать минут она вернулась. Берта Кул была права. Она была очень симпатичная с виду. Приятные черты лица, живые черные глаза, искрящиеся юмором, волосы такие черные, что при определенном освещении отливали синевой, и очень, очень стройная фигура.
Она была хладнокровна, добродетельна и спокойна. Усевшись, она спросила:
– Ну, что вам удалось выяснить? Надеюсь, вы расскажете мне?
– Сначала я хотел бы прояснить кое-какие детали, – сказал я.
– Я дала миссис Кул всю необходимую информацию.
– Может, вы и дали, но она ее не записала.
– Не может быть! Она сидела напротив меня с карандашом в руках и записывала каждое мое слово.
– Берту Кул, – сказал я, – интересуют только деньги, а писала она одно и то же – сумму гонорара, которую вы нам заплатили.
Клэр Бушнелл расхохоталась.
– Сначала расскажите мне кое-что о своей тетушке, – сказал я. – Ее зовут Амелия Джаспер, так? И она живет в доме номер 226 по Корреандер-стрит, так? И вы ее единственная родственница?
– Да. Верно.
– Ну а что еще?
– А что вы хотите узнать?
– Все.
Она задумалась ненадолго, внимательно на меня посмотрела, как бы пытаясь решить, что же мне можно рассказать, затем сказала:
– Мой дядя умер несколько лет назад и, вероятно, оставил тете немного денег. Никто не знает сколько.
Я сидел и молча слушал. Она говорила, осторожно подбирая слова, и я знал, что она очень старается не проговориться.
– Моей тете, – начала она, – пятьдесят два года. Мне кажется, что она стала непомерно тщеславной за последние несколько лет. Она выглядит очень молодо, это верно. Но когда дело касается ее возраста, она временами становится невыносимо глупой и часто впадает в крайности. В последнее время у нее появилась странная страсть – она предлагает окружающим угадать свой возраст. Стоит вам дать ей сорок пять лет – она тут же нахмурится сурово; если вы дадите ей сорок – улыбнется, ну а если тридцать семь – засияет от удовольствия, заулыбается жеманно и обязательно скажет: «Нет, вы никогда не догадаетесь! В действительности мне сорок один год».
– Какого цвета волосы? – спросил я.
– Красит хной.
– Характер?
– Застенчива.
– Другими словами, вы опасаетесь, что у визитера могут быть честные намерения? – сказал я и посмотрел на нее испытующе.
– Совершенно верно, – ответила она, не отводя глаз.
– Какие у вас с тетушкой отношения? Дружеские?
– Я не хочу, чтобы вы заблуждались на этот счет, – сказала она. – Представьте, что вам пятьдесят два, а вы хотите, чтобы люди думали, что вам тридцать пять, и у вас есть молодая племянница, которой… как по-вашему, сколько мне лет?
Я окинул ее долгим, внимательным, оценивающим взглядом и сказал:
– Тридцать восемь.
Ее глаза вспыхнули гневом, но через секунду она опомнилась и расхохоталась.
– Мне двадцать четыре.
– Но после лекции, которую вы мне здесь прочли… – неуверенно начал я.
– Боже мой! Неужели я действительно так старо выгляжу?
– Ну что вы! Я, признаться, думал, что вам семнадцать, но после того, как вы мне объяснили все про женскую психологию, я подумал…
– Идите вы к черту! – перебила она.
Я смолчал.
– Так или иначе, – сказала она после минутного молчания, – вы вполне можете составить мнение о тете Амелии. Она ко мне расположена дружески, но предпочитает видеться в отсутствие мужчин, особенно с тех пор, как появился этот человек. Тетушка довольно прозрачно мне намекнула, что я должна позвонить, прежде чем прийти. Короче говоря, она хочет быть уверена, что я не появлюсь неожиданно, как раз в то время, когда у нее будет этот черноволосый господин с красивым профилем.
– А вы с ним когда-нибудь встречались?
– Однажды. И тетушка так быстро избавилась от меня, что это даже меня позабавило.
– Она вас познакомила?
– Не говорите глупостей!
– Так, значит, вы с ним не знакомы?
– Нет.
– Как вы думаете, он узнает вас, если увидит?
– Да.
– Он видел вас всего несколько минут?
– Несколько секунд.
– Всего?
– Да.
– Но он, конечно, успел осмотреть вас с ног до головы?
– Его взгляд прожег дыры в моем платье.
– Вот такой он?
– Думаю, что такой. Во всяком случае, глаза такие.
– Что ему нужно от вашей тетушки, как вы думаете?
– Думаю, что он продает ей что-то.
– Да, вы говорили Берте Кул, что он пытается ей продать какой-то товар.
– Значит, вы знаете. Зачем же вы спрашиваете?
– Вы, конечно, не против, чтобы он ее немного надул на этой сделке?
– Мистер Лэм, если бы этот человек захотел надуть тетушку Амелию на каких-нибудь двадцать-тридцать тысяч долларов, то я… уверяю вас, я бы рассказала ему все, что знаю о ее характере и привычках, чтобы облегчить ему эту работу. Но мне кажется, на эту сумму он ее уже надул. Боюсь, что теперь он пытается всучить ей товар гораздо менее ценный, но обойдется он ей гораздо дороже.
– Вы полагаете, что он пытается продать себя?
– Да.
– Вы думаете, она может еще раз выйти замуж?
– Думаю, что да. При соответствующих обстоятельствах, разумеется. Она, видите ли, эта ее страсть… она совершенно помешалась на лести… и это переходит границы… Ну, мне не хочется говорить об этом, но…
– Ну и не надо говорить, – оказал я.
– Вы что-нибудь выяснили? – спросила она.
– Я установил за ним наблюдение.
– Кто он? Где он живет?
– Его зовут Томас Дэрхэм, он останавливался в гостинице «Вестчестер Армз». Вчера поздно ночью он съехал.
– Съехал?!
– Да.
– А куда он уехал?
– Не знаю.
– Тоже мне детектив! – возмутилась она.
– Минутку, – сказал я, – я получил инструкцию – установить наблюдение и выяснить личность, что я и сделал. Вы же не заказывали почасовую слежку, например, на двадцать четыре часа и не заплатили за это.
– Но я хотела бы получить еще кое-какие сведения.
– Получите, – сказал я ей. – Я как раз сейчас над этим работаю.
– Почему он съехал?
– Не знаю. Но намерен выяснить. А для того, чтобы выяснить, мне нужно немножко больше информации.
– Ну так идите добывайте.
– Я хочу добыть ее здесь.
– Что вас интересует?
– Давайте начнем с вас. Вы были замужем?
– Да.
– Что произошло с семейным кораблем?
– Разбился о скалы.
– Кто он?
– Некий мистер Бушнелл, – сказала она. – Некий Джеймс Бушнелл, Джимми, ненаглядный сыночек миссис Бушнелл, знаете такого?
– О да, – подхватил я. – Джимми, старина Джимми, как же, как же, знаю. А что случилось с Джимми?
– Всего понемножку.
– И давно вы одна?
– Год.
– Живете на алименты?
– Так я вам все и выложила.
– Я просто спросил.
– А я просто ответила.
– Вы зависите от своей тетки материально?
– Нет.
– Но вы ее единственная наследница?
– Если она неожиданно умрет, то да. Но, конечно, пока она жива, она имеет право распорядиться своей собственностью как ей вздумается.
– От вас не так уж много толку, – сказал я.
– Я отвечаю на ваши вопросы.
– А добровольно ничего не хотите сказать?
– Но ведь это я вас наняла, чтобы вы мне давали информацию, а не наоборот.
– Вы относитесь к своей тетке как к постороннему человеку, я не ошибся?
Она ответила с чувством:
– Мне бы хотелось быть к ней ближе. Все-таки она моя единственная родственница. Временами она даже скучает по мне. Потом ее стали одолевать матримониальные идеи. Вообще-то она всегда стремилась к замужеству. Всегда боялась, что кто-нибудь завладеет ее деньгами. Она ведь очень скупа. Когда ей одиноко, она меня любит и даже зовет к себе. Несколько недель назад она попала в автомобильную аварию. С тех пор у нее часто бывают приступы радикулита. Она считает, что причина приступов – ушибы, полученные в результате несчастного случая. И устраивает жуткую суматоху вокруг этого радикулита: сидит на надувной подушке в кресле-каталке, ну и так далее в том же духе.
– Ну а страховка?
– Страховая компания считает, что авария произошла по ее вине.
– Ну и еще – она немного помешана на мужчинах!
– Мягко говоря!
– Все это очень плохо, – сказал я. – Она сможет вылечиться только в том случае, если сократит расходы.
– Возможно… Но я никак не могу понять, что ей нужно. Просто не могу понять… нет, я могу, конечно… Я понимаю и сочувствую, но я не могу…
– Простить? – спросил я.
– Кого это я должна прощать?
– Ну, предположим, вы перестанете оправдывать себя в собственных глазах и начнете излагать факты.
– Мои родители погибли при кораблекрушении, когда мне было три года. Тетя Амелия взяла меня на воспитание. А своих родителей я даже не помню. Помню только тетю Амелию, все ее достоинства, а их много, и все недостатки.
– Продолжайте, – сказал я.
– Тетя Амелия была очень, очень красива, – продолжала она. – Она вышла замуж за дядю Дэйва из жалости и вскоре разочаровалась. Разводов она не признавала. Через несколько лет она узнала, что человек, за которого она вышла замуж, неизлечимо болен. С тех пор она старалась изо всех сил сохранить молодость в надежде начать все заново, когда дядя Дэйв умрет.
– Ее можно понять, – сказал я.
– Потом дядя Дэйв умер, и она встретила дядю Фреда. К этому времени, мне кажется, она уже стала практичной и расчетливой. Мои первые детские воспоминания связаны с такой сценой: тетушка стоит перед зеркалами, внимательно изучая себя со всех сторон… Меня она оставила на попечении няньки, а потом отдала в частную школу. Теперь вы видите, что произошло, мистер Лэм. Все эти годы тетушка ждала смерти своего мужа и старалась сохранить молодость. За это время она привыкла думать исключительно о себе и своей внешности. Это имело для нее первостепенную важность. Если бы только ее можно было избавить от этого, она была бы прекрасной женщиной, остроумной, мудрой и… эгоистичной.
– Она была ранена?
– Да, в автомобильной аварии. Так, легкие ушибы, но она старается не забывать о них. И довольно часто устраивает себе рецидивы болезни, усаживаясь всякий раз в кресло-каталку.
– Ну а кто ее катает?
– Сюзи Ирвин, горничная, домоправительница, компаньонка, повариха и шофер.
– Еще какие-нибудь слуги в доме есть?
– Нет.
– Ваша тетушка скупа?
– Не только скупая, но и скрытная.
– Богата?
– Я вам уже говорила, этого никто не знает. Она получила какое-то наследство. Вкладывала деньги в какие-то предприятия. Она производит впечатление человека, у которого всегда есть деньги, но она не любит их тратить. И если вы хотите рассердить ее, задайте ей один вопрос, всего один-единственный вопрос – о ее финансовых делах.
– Расскажите мне об аварии.
– А, это был самый банальный случай, каких тысячи на перекрестках дорог. Знаете, это когда каждая сторона обвиняет другую.
– Дело улажено?
– Тетушка кипела от злости, потому что страховая компания решила, что виновата она, и возместила ущерб владельцу другой машины. У него были три свидетеля. А тетушка ехала одна. Она была разъярена и расторгла договор со страховой компанией из-за этого решения.
– И до сих пор не восстановила?
– Нет, она клянется, что отныне сама будет себя страховать. Она считает, что следовало бы предъявить другой стороне иск о возмещении ущерба и заставить их заплатить. Вполне вероятно, что она права. Ведь тетушка очень осторожная и наблюдательная особа, реакция у нее быстрая. Но, как я уже сказала, у другой стороны было три свидетеля. Возможно, что они заучили свои показания прямо с магнитофонной записи, судя по тому, как они излагали свою версию.
– Давайте будем откровенны друг с другом, миссис Бушнелл, – сказал я.
– Обычно меня называют мисс.
– Хорошо, давайте будем откровенны друг с другом, Клэр.
– Какой вы прыткий, мистер Лэм!
– Не такой уж и прыткий, – сказал я. – Просто считаю, что у нас не так уж много времени, чтобы тратить его на знакомство. Давайте внесем полную ясность. Вы живете в меблированной квартире. Снимаете ее за умеренную плату. Вы…
– Умеренную! Хотела бы я, чтобы вы платили такую умеренную сумму.
– Да, но, насколько я вижу, ваша квартира среднего разряда и стоит недорого. У вас нет машины. Возможно, вы получаете какой-то доход или алименты. На вас красивое платье, у вас дешевая, но уютная квартира, и, наверное, вы свободны как птица. У вас нет телефона. Вы небогаты. У вас небольшой доход.
Ее глаза сверкали гневом.
– Однако вы дали Берте Кул двести долларов только за то, чтобы выяснить, кто увивается за вашей тетушкой. Согласитесь, что двести долларов нелегко достаются.
– А мне достались легко, – вспыхнула она.
Я кивнул и продолжал:
– Вы меня не поняли. Я хотел сказать, что нужно иметь довольно серьезный повод, чтобы расстаться с двумястами долларами. Не станете же вы меня убеждать, что решились на это только потому, что какой-то тип ходит на задних лапках перед вашей тетушкой.
– Я уже сказала вам, что он пытается продать ей что-то.
– Берта Кул беседовала с вами довольно долго. За время беседы она взвинтила цену до двухсот долларов, а вы не пытались торговаться…
– А что, я должна была торговаться?
– Некоторые торгуются.
– Ну и что из этого получается?
– Ничего хорошего. Но я говорю сейчас не о Берте, я говорю о вас. Короче говоря, у вас были какие-то причины, о которых вы мне не сказали.
Она вскочила со стула и сказала сердито:
– Пожалуйста, займитесь делом, за которое вам платят, вместо того чтобы околачиваться здесь и еще оскорблять меня.
– Я и занимаюсь делом: пытаюсь получить информацию у вас, чтобы вам же и помочь.
– Поверьте мне, мистер Лэм, – сказала она язвительно, – если бы я знала ответы, то не стала бы платить двести долларов за то, чтобы получить их у вашей глубокоуважаемой Берты Кул. Более того, передавая чек вашей алчной партнерше, я была уверена, что плачу за информацию, которую ваша контора обязалась добыть для меня, а вместо этого… вы все утро околачиваетесь в моей квартире и еще пристаете ко мне.
– Я к вам не пристаю.
– Ну и что. Не пристаете, так будете…
– Пари? – предложил я.
Она посмотрела на меня с презрением и ответила:
– Да.
– На сколько?
– Двести долларов, – ответила она и поспешно добавила: – Нет, погодите минутку. Вы бы… Я говорю о том, как вы вошли, когда я принимала ванну, как вы… Я хочу сказать, что за двести долларов вы бы не стали…
– Ну так давайте на сто.
– Нет.
– Пятьдесят.
– Нет.
– Десять.
– Идет! – сказала она. – Вот это пари. Двести долларов – это слишком много. Вы бы не стали рисковать репутацией джентльмена из-за такой суммы, а вот десятку потерять не жалко, особенно если вам покажется, что вы уже добились первых успехов.
– Ладно, – сказал я. – Мы заключили пари. Теперь вернемся к делу.
– Что вы хотите выяснить?
Я сказал небрежно:
– Вы когда-нибудь жили в Колорадо?
– Нет.
– Вы случайно не знаете Доувера Фултона?
– Нет.
– А его жену?
– Нет, никогда не слыхала о них.
– Вы случайно не знаете Стэнвика Карлтона?
Глаза ее округлились.
– Какое это имеет отношение к делу?
– Может быть, и никакого. Просто хотел узнать.
– Я… Я знаю Минерву Карлтон. Я знакома с ней много лет. Она моя близкая подруга. Но с ее мужем я не знакома. И никогда не видела его.
– Где живет Минерва Карлтон?
– В Колорадо.
– Получаете от нее какие-нибудь известия?
– Нет.
– Читали газеты? – спросил я.
– Только отдел юмора и рекламу. Какое отношение имеет все это к Минерве?
– Не знаю, – сказал я. – Ведь вы ее близкая подруга, не так ли?
– Да, очень близкая.
– Когда вы получили от нее последнее известие?
– Точно не помню. Примерно месяц назад. Мы регулярно переписываемся.
– У вас случайно нет ее фотографии?
– М-м, есть фотография, которую прислала она сама, и есть несколько снимков, сделанных на пляже. Мы с ней отдыхали вместе этим летом.
– Давайте поглядим на эти снимки.
– Но зачем?
– Я хочу взглянуть на них.
– Но какое это имеет отношение к человеку, посещающему тетю Амелию?
– Я не знаю. Просто я хочу взглянуть на фотографии.
– Вы самый капризный человек из всех, кого я когда-либо знала, кроме… – Она остановилась в нерешительности.
– Кроме Джимми, ненаглядного сыночка миссис Бушнелл, – подсказал я.
– Совершенно верно, – сказала она.
– Ну ладно, несите фотографии, и будем квиты.
Она подошла к серванту, порылась в его ящиках и вытащила фирменный конверт, из тех, которыми обычно пользуются в фотоателье. В одном отделении конверта лежали фотопленки, в другом – снимки.
Она вытащила снимки и начала просматривать их. На губах ее появилась слабая улыбка. Она поспешно положила шесть снимков обратно в конверт, а мне протянула два.
Я посмотрел на фотографии. Это были хорошие, четкие фотографии, изображавшие Клэр Бушнелл и еще одну девушку в очень открытом купальном костюме. Фотографии подтверждали, что у Клэр Бушнелл очень ладненькая фигурка. Девушка рядом с ней была та самая рыжеволосая с задумчивыми глазами, которую я видел вчера вечером в коктейль-баре.
– Это Минерва Карлтон? – спросил я.
– Да, это она.
– Хорошая фигура, – сказал я.
– Да. Так считают.
– Ваша. Я смотрел на вас.
– Скажите, эти услуги уже включены в сумму гонорара или же вы сами их включили?
– Я сам их включил.
– В таком случае можете их исключить.
– А остальные снимки?
Она покачала головой:
– Знаете, когда у вас в руках фотоаппарат и вы от нечего делать флиртуете на пляже, то невозможно предсказать, что получится на снимке.
– У вас есть негативы этих фотографий?
– Да.
– Дайте мне негативы этих двух, пожалуйста.
– Для чего?
– Они мне нужны.
Она постояла нерешительно, затем все-таки вынула пленки из карманчика конверта и подошла к окну, чтобы определить на свет нужные негативы. Она стояла ко мне спиной. Я видел, как двигались ее плечи, видел полупрозрачные пленки в ее руках.
Наконец она нашла то, что мне нужно, и протянула мне две фотопленки.
– У вас есть конверт? – спросил я.
Она взяла со стола фирменный конверт, вытряхнула из него все пленки и протянула мне.
Я взглянул на пленки. Они были размером два с четвертью на три с четвертью. Я подумал, что их можно было бы увеличить.
– Прекрасное изображение, – сказал я.
– Оставьте ваше личное мнение при себе!
– Я имел в виду экспозицию, – сказал я.
– А-а!
Я продолжал изучать пленки.
– И прекрасно проявлено.
– Здесь неподалеку есть фотоателье, куда я отдаю проявлять пленки вот уже три года.
– На этот раз я имел в виду не пленки, – сказал я. – Я говорил о вашей фигуре.
Она сделала движение, как будто хотела бросить в меня книгу, но в глазах я заметил смешинку.
– Итак, вы ничего не знаете о Стэнвике Карлтоне? – спросил я.
Она улыбнулась, покачала головой и сказала:
– Подозреваю, что Стэнвик не любит меня. Как-никак мое имя связано с бурным прошлым его жены.
– А разве оно было бурным?
– Не говорите глупостей. Просто он ревнивец, собственник и недоверчивый человек.
– Вам следовало бы прочесть всю газету, – сказал я.
– Зачем?
– Минерву нашли мертвой в мотеле «Коузи Дэлл» примерно в десяти милях от города. Она…
Клэр Бушнелл кинулась к журнальному столику, схватила газету и начала лихорадочно ее перелистывать. Я помог ей найти сообщение о двойном самоубийстве. Пока она стояла в немом оцепенении или же мастерски его изображала, я собрал со стола все пленки, незаметно сунул их в карман и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Она даже не услышала, как я выхожу. Последнее, что я увидел, закрывая дверь, – ее круглые от ужаса глаза, читающие сообщение о смерти Минервы Карлтон.
Я нажал кнопку лифта, но кабина не поднималась. Я не стал ждать и бегом спустился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, плюхнулся в нашу развалюху и рванул с места.
Проехав четыре квартала, я остановился, чтобы взглянуть на добытые пленки. Две пленки изображали девушек в обнаженном виде, остальные четыре – в купальных костюмах. Но с ними был мужчина. Голова Минервы покоилась на его голом плече. У обоих был счастливый вид.
Я сунул все пленки в конверт. На лицевой стороне конверта было напечатано: «Три снимка на глянцевой бумаге».