Сошествие тьмы. Часть первая. Среда, 7.53–15.30 (Д. Р. Кунц, 1984)

1

Первое, что услышал Джек Доусон от Ребекки на следующее утро, было:

– У нас два тела.

– Что?

– Два трупа.

– Я знаю, что означает «тело».

– Позвонили буквально пару минут назад.

– Я тела́ не заказывал.

– Отнесись к этому серьезно. Полиция уже там.

– До начала нашей смены еще семь минут.

– Ты хочешь сказать, что мы не поедем туда, поскольку это слишком глупо с их стороны – умереть так рано?

– Разве у нас нет времени для того, чтобы хоть немного просто поболтать? – спросил Доусон.

– Нет.

– Видишь ли, ты, по идее, должна была мне сказать: «Здравствуйте, детектив Доусон». А я бы ответил: «Здравствуйте, детектив Чандлер». Тогда ты меня должна спросить: «Как спали, детектив Доусон?» А в ответ я бы…

Ребекка нахмурилась:

– Их убили точно так же, как двух предыдущих, Джек. Много крови и никаких улик. Один к одному с теми убийствами в воскресенье и вчера. Но тогда трупов было по одному, а на этот раз одновременно убиты два человека. У обоих криминальные связи.

В сумрачной полицейской дежурке, наполовину сняв свой плащ, неосознанно улыбаясь, Джек Доусон в недоумении уставился на Ребекку. Его не удивило сообщение о новом убийстве или даже о двух. Он был офицером полиции и занимался именно расследованием убийств. Он не был удивлен и тем, что убийство было необычным. В конце концов, это Нью-Йорк. Во что он никак не мог поверить, так это в то, как она разговаривала с ним в данный момент, этим утром.

Ребекка властно сказала:

– Надень-ка лучше свой плащ.

– Ребекка…

– Они уже ждут нас.

– Ребекка, вчера вечером…

– Опять сложный случай. – Она надела на плечо свою сумочку.

– Разве мы не…

– На этот раз мы имеем дело с действительно ненормальным человеком.

Направляясь к двери, она повторила еще раз:

– Да, с настоящим психом.

– Ребекка…

Она остановилась в дверях и покачала головой.

– Ты знаешь, о чем я иногда мечтаю?

Он внимательно посмотрел на нее.

– Иногда я представляю, что вышла замуж за Тайни Тэйлора и сижу в доме в Коннектикуте, на своей напичканной электротехникой кухне, пью кофе и ем сыр. Дети – на целый день в школе. В доме работает приходящая горничная. А я сижу и думаю об обеде с подругами в теннисном клубе.

«Зачем она так со мной?» – мысленно спросил себя Джек.

Ребекка увидела, что он все еще не сдался, и сказала весьма настойчиво:

– Ты что, не слышал меня, Джек? Нам надо ехать на место происшествия.

– Да. Я…

– У нас два трупа.

Она вышла из дежурки, которая без нее стала еще более обшарпанной и холодной.

Джек тяжело вздохнул.

Он натянул на себя плащ.

И последовал за ней.

2

Джек чувствовал себя неважно. Может, оттого, что Ребекка так странно говорила с ним сегодня, а может, потому, что утро выдалось пасмурным и мрачным. А Джек был очень восприимчив к погоде и к такому небу – плоскому, тяжелому и серому. Небоскребы Манхэттена из камня, стекла и бетона словно поблекли, голые деревья были цвета золы, будто их обожгло сильным пожаром. Джек вылез из их невзрачной машины за полквартала от Парк-авеню, и сырой ветер тут же нанес ему удар в лицо. Декабрьский воздух пахнул могильной затхлостью. Джек поспешно сунул руки в глубокие карманы своего плаща.

Ребекка Чандлер, которая вела машину, вышла за ним, громко захлопнув дверцу. Ветер тут же подхватил ее длинные светлые волосы, распахнул пальто, обвив его полами ноги Ребекки. Похоже, ее не трогали ни холодный ветер, ни всеобщая серость, окутавшая огромный Нью-Йорк.

«Вот это женщина! А какой профиль!» – подумал Джек Доусон.

У Ребекки было породистое классическое лицо, какое моряки в давние времена вырезали на носу кораблей. Тогда верили, что красота отгоняет злые морские силы и отвращает козни судьбы.

Он неохотно перевел взгляд с Ребекки на три патрульные машины, припаркованные под углом к тротуару. На одной из машин горел красный проблесковый маячок, единственное яркое пятно в этом сером дне.

Офицер Гарри Албек, знакомый Джека Доусона, стоял на ступеньках перед приятным кирпичным домом, где и произошли последние убийства. Несмотря на форменный темно-синий плащ, шерстяной шарф и перчатки, он дрожал от холода.

Взглянув на лицо Гарри, Джек понял, что виной этому не только плохая погода. Видимо, он был глубоко потрясен тем, что увидел в доме.

– Плохо? – только и спросила Ребекка.

Гарри кивнул:

– Ничего хуже не видел, лейтенант.

В свои двадцать три – двадцать четыре года он выглядел сейчас намного старше. Джек спросил Гарри:

– Кто погибшие?

– Парень по имени Винс Вастальяно и его телохранитель Росс Моррант.

По улице пронесся очередной порыв ледяного ветра, и Джек съежился.

– Богатый дом, – сказал он.

– Вы не видели, что внутри! – ответил Гарри. – Похоже на лучший антикварный магазин Пятой авеню.

– Кто обнаружил тела? – спросила Ребекка.

– Женщина по имени Шелли Паркер. Надо сказать, настоящая красотка. Наверное, подружка Вастальяно.

– Она здесь?

– Да, она в доме. Но я не думаю, что от нее будет толк. Я думаю, намного больше информации можно выбить из Невецкого и Блэйна.

Ребекка, стоявшая на ледяном ветру в расстегнутом пальто, спросила:

– Невецкий и Блэйн? А кто они такие?

Гарри объяснил:

– Ребята из отдела по борьбе с наркотиками. Они вели слежку за Вастальяно.

– И его убили прямо у них под носом?

– Только не говорите это в беседе с ними. Они у нас такие ранимые! И было их не двое, а целая группа из шести человек вела наблюдение за всеми выходами из дома. Они обложили его со всех сторон. Но каким-то образом кому-то удалось забраться в дом и прикончить Вастальяно и его телохранителя. И выбрались они из дома незамеченными. Создается впечатление, что Невецкий и Блэйн мирно почивали в тот момент, когда в доме творились эти дела.

Джеку стало жаль их. Но Ребекка никого жалеть не собиралась. Она сказала:

– Черт возьми, я их по головке гладить не стану. Похоже, они бросили пост и где-то шлялись.

– Я так не думаю. Они действительно были поражены происшедшим. Клянутся, что держали под контролем весь дом.

– Что еще можно сказать в свое оправдание! – отреагировала Ребекка.

– Всегда надо давать коллегам какой-то шанс. Нельзя быть такой самоуверенной, – сказал ей Джек.

– Да что ты говоришь? К черту! Я не верю в слепое полицейское братство, не ожидаю его ни от кого и сама этого чувства не проявляю. Я знала много хороших полицейских и если уверена, что человек хорошо делает свое дело, то всегда помогу ему выпутаться из неприятностей. Но в то же время я знаю и массу настоящих придурков, которым нельзя доверить даже брюки, потому что они непременно наденут их ширинкой назад.

Гарри бросил на нее недоумевающий взгляд. А она завершила свою гневную тираду:

– Я не удивлюсь, если Невецкий и Блэйн именно такие придурки.

Джек тяжело вздохнул.

Ошарашенный Гарри уставился на Ребекку.

Тут к тротуару подъехал темный пенал без каких-либо надписей. Из него вышли трое: один – с камерой, двое других – с чемоданчиками в руках.

– Вот и ребята из лаборатории, – сказал Гарри.

Вновь прибывшие быстро пошли к дому. Что-то в их внешности напомнило Джеку трех коршунов, летящих за добычей. Порыв ветра снова пронесся по улицам, и снова Джек вздрогнул от холода. Голые ветви деревьев ударились друг о друга и стали похожи на ожившие серые скелеты из фильмов ужасов.

3

Ребята из медлаборатории разбирались на кухне с останками Росса Морранта, перемешанными с майонезом, горчицей и кусочками салями. Видимо, он погиб за приготовлением ночного ужина.

На втором этаже дома, в ванной, кровь была абсолютно везде: она покрывала весь кафельный пол, каждый угол помещения. На стенах и по краям ванны виднелось множество кровавых отпечатков. Джек и Ребекка стояли в дверях, внимательно все разглядывали, ни к чему не прикасаясь. Все останется нетронутым, пока эксперты не закончат своей работы.

Винсент Вастальяно, полностью одетый, лежал на полу между ванной и раковиной, упираясь головой в основание унитаза. Это был большой, грузный мужчина, черноволосый, с густыми бровями. Брюки и рубашка были сплошь пропитаны кровью. Один глаз вырван, другой, широко раскрытый, глядел непонятно куда. Одна рука была крепко сжата в кулак, другая, вытянутая во всю длину, покоилась на полу. Лицо, шею, руки покрывало множество небольших ран. Одежда была порвана местах в пятидесяти-шестидесяти, и сквозь дыры виднелись такие же раны, как и на открытых частях тела.

– Намного хуже, чем трое остальных, вместе взятых, – прокомментировала Ребекка.

– Да, намного хуже, – согласился с ней Джек.

Это был четвертый изуродованный труп за последние четыре дня. Скорее всего, Ребекка права – на этот раз они явно имели дело с сумасшедшим маньяком. Но не с тем маньяком, который творит свои зверства, когда у него начинается припадок. Этот был разборчив и убивал, видимо, вполне сознательно. Может быть, даже преследуя определенную цель, – все жертвы в той или иной мере были замешаны в незаконной торговле наркотиками.

Ходили слухи о том, что в данный момент разгорается война между мафиозными группировками за обладание территориями. Но Джека такое объяснение не устраивало. Какая там борьба за территории. Убивал не профессионал. Это были варварские, садистские убийства, говорившие о зверской натуре совершившего их человека.

Честно говоря, Джек предпочел бы обычное дело с наемным убийцей. Нынешняя ситуация была намного сложнее. Поймать маньяка, воодушевленного какой-то своей высокой целью, – это то же самое, что вычислить нескольких хладнокровных хитрых профессиональных киллеров.

– По обилию ран похоже на предыдущие случаи, – сказал Джек.

– Но эти раны отличаются от тех, что мы видели. Те были проникающими, а здесь они такие рваные, пожалуй, их можно определить как глубокие царапины. Скорее всего, преступления совершены разными людьми.

– Нет, по-моему, один и тот же человек, – не согласился Джек.

– Ты торопишься с заключением.

– Это одна манера.

– С чего ты это взял?

– Чувствую.

– Не пробуй взять меня мистикой, как вчера.

– Ты это о чем?

– Ты прекрасно знаешь сам.

– Вчера мы просто нащупывали возможные ниточки.

– В лавчонке колдуна, торгующего всяким дерьмом вроде козлиной крови и волшебных амулетов.

– Ну и что из того? Это все же была вполне действенная версия.

Замолчав, они продолжали внимательно рассматривать тело.

– У меня складывается такое впечатление, что его кто-то куснул раз сто. Как будто его… жевали. – Ребекка пожала плечами.

– Да, кто-то с небольшими челюстями, – поддакнул Джек Доусон.

– Может, крысы?

– Слишком классный домик. Не думаю, что здесь могут водиться крысы. И в таком количестве.

– Да, согласна. Но учти, что у нас один большой счастливый город, Джек. Хорошие и плохие дома связаны одними улицами, одной коммуникационной системой, населенной одними и теми же крысами. Это демократия в действии.

– Если это были крысы, то они покусали его уже после смерти. Наверное, их привлек запах крови, ведь крысы любят поживиться падалью. Но у них нет смелости или агрессивности, они не нападают на людей, даже когда их полчища. Или тебе приходилось слышать о чем-либо подобном?

Ребекке нечего было возразить.

– Нет, – сказала она. – Значит, крысы прибежали сюда, когда он загнулся, и быстренько подкрепились за его счет. Но это были всего лишь крысы, Джек, обрати внимание! Не надо превращать их во что-то мистическое.

– Разве я это сказал?

– Ну, скажем, вчера ты меня довел этим до белого каления.

– Мы всего лишь пытались кое-что выяснить, Ребекка.

– Болтая с колдуном, – поддела его Ребекка.

– Это был не колдун, а…

– Придурок. Это был настоящий придурок. А ты стоял и слушал его бред в течение целого получаса.

Джек глубоко вздохнул. Ребекка сказала:

– Это укусы крыс, и они прикрыли настоящие раны. Нам придется подождать вскрытия, чтобы узнать истинную причину смерти.

– Я уверен, что результат будет тем же, что и в остальных случаях. Под этими укусами большое число проникающих ранений.

– Может быть, ты и прав, – сказала Ребекка.

Джек отвернулся от тела, а Ребекка не отводила от него глаз.

Дверь в ванную была в некоторых местах расщеплена, а замок оказался сломан. Осматривая повреждения, Джек спросил у толстого краснолицего патрульного, стоящего неподалеку:

– Вы увидели дверь уже в таком состоянии?

– Нет, нет, лейтенант. Когда мы сюда пришли, она была заперта.

Джек посмотрел на патрульного, словно тот был Иисусом, сошедшим на землю.

– Что вы сказали?!

Ребекка, пораженная не меньше Джека, переспросила:

– Заперта?

Толстяк ответил:

– Видите ли, у этой девицы, Паркер… простите, мисс Паркер… у нее был ключ. Она вошла в дом, позвала Вастальяно, решила, что он еще спит, и поднялась наверх, чтобы разбудить его. Она увидела, что дверь в ванную заперта. Поскольку Вастальяно не откликался, она испугалась, не случилось ли у него чего-нибудь с сердцем. Мисс Паркер заглянула под дверь, увидела его руку и все это море крови. Она сразу же позвонила по 911. Я и Тони – мой напарник – были здесь первыми. Мы решили сломать дверь на случай того, что парень мог быть еще жив, но с первого же взгляда все поняли. Позже мы обнаружили на кухне и его дружка.

– Дверь в ванную была закрыта изнутри? – повторил вопрос Джек.

Патрульный поскреб свой массивный подбородок и сказал:

– Да, да, именно. Изнутри. Я в этом абсолютно уверен. Если бы она была закрыта снаружи, мы бы, наверное, не стали ее ломать, правильно? Вот, посмотрите сюда. Видите? Специалисты называют это интимным замком. Он не может закрываться снаружи.

Ребекка вмешалась в разговор:

– Значит, убийца не мог закрыть дверь после того, как расправился с Вастальяно?

– Нет. – Джек внимательно рассматривал сломанный замок. – Похоже, что Вастальяно сам закрыл за собой дверь, пытаясь спастись от преследователей.

– Но его же растерзали, – сказала Ребекка.

– Да.

– В закрытой ванной.

– Да.

– Где окно представляет собой лишь узкую щелочку?

– Ага.

– Оно слишком узкое, чтобы убийца мог через него скрыться.

– Даже чересчур узкое.

– Так как же это было сделано?

– Если бы я знал, черт возьми!

Ребекка серьезным голосом сказала Джеку:

– Только не говори со мной о мистике.

– Да ты что, Ребекка!

– Тут должно быть какое-то объяснение.

– Я в этом абсолютно уверен.

– И мы найдем это объяснение.

– Не сомневаюсь.

– И достаточно логичное объяснение.

– Конечно, Ребекка.

4

В это утро у Пенни Доусон случилась крупная неприятность. Школа Уэлтон, частная школа, располагалась в большом, просторном четырехэтажном доме на чистой зеленой улице в тихом, респектабельном районе. Нижний этаж был оборудован для занятий музыкой и спортом. На втором этаже начинались классы – с первого по третий, на третьем – с четвертого по шестой. Кабинеты администрации и студия звукозаписи находились на четвертом этаже.

Пенни училась в шестом классе, на третьем этаже. Именно в переполненной, гудящей раздевалке третьего этажа и случилась неприятность.

Перед началом первого урока в раздевалке было полным-полно детей, стаскивающих с себя теплые куртки, тяжелые ботинки и прочую зимнюю одежду. Снег обещали где-то к полудню, и все были одеты соответственно.

Первый снег в году! Для городских детей он всегда был торжественным событием. Предвкушение этого праздника подняло всем настроение. В раздевалке слышались смех, визг, звуки потасовок, восторг по поводу того, как много снега может выпасть. Кто-то о чем-то таинственно перешептывался, ронял на пол учебники, стучал металлическими коробками с завтраком.

Стоя спиной ко всему этому шуму, Пенни стаскивала перчатки и разматывала длинный шерстяной шарф. Она заметила, что дверца ее высокого узкого шкафчика немного погнута внизу и перекошена, как если бы кто-то пытался туда залезть. При ближайшем рассмотрении она заметила, что кодовый замок сломан.

Нахмурившись, Пенни открыла дверцу и… в изумлении отпрыгнула от свалившейся к ее ногам горы бумаг. Она всегда складывала вещи в своем шкафчике очень аккуратно, теперь же все было сбито в одну большую кучу. Хуже того, все ее книги были разорваны, страницы изрезаны, а некоторые – смяты. Желтый линованный блокнот был разодран на мелкие клочки. Все карандаши разломаны.

Карманный калькулятор разбит вдребезги.

Те, кто стоял рядом, увидев эту печальную картину, сразу же притихли и выжидательно смотрели на Пенни.

Пенни присела и, раздвинув кое-какие мелкие вещи, заполнявшие нижнее отделение ящика, высвободила футляр с кларнетом. Она не взяла инструмент домой, так как у нее не оставалось времени для музицирования. Застежки на футляре были подозрительно погнуты. Пенни боялась заглянуть внутрь. Салли Резер, лучшая подружка Пенни, подошла к ней.

– Что случилось, Пенни?

– Откуда мне знать?

– Это не ты сделала?

– Конечно, нет. Я… я боюсь, что мой кларнет сломан.

– Кто же это? Настоящее свинство!

Крис Хоу, мальчик из шестого класса, который все время дурачился и иногда бывал просто несносным, но иногда бывал и хорошим, потому что немного походил на Скотти Байо, присел рядом с Пенни, судя по всему, пока он не видел здесь ничего необычного.

– Боже, Доусон, я и не знал, что ты у нас такая неряха!

Салли вмешалась:

– Да это не она…

Но Крис перебил ее:

– Я готов поспорить, что у тебя там целая куча противных тараканов.

Салли закричала:

– Чтоб у тебя язык отсох, Крис!

Крис удивленно посмотрел на Салли, эту рыженькую, маленькую и тихую девчонку, всегда мягкую и спокойную. Правда, когда дело доходило до защиты друзей, Салли становилась настоящим тигром. Крис зыркнул глазами и угрожающе спросил:

– Что ты сказала?

– Иди в туалет, засунь голову в унитаз и дважды нажми на спуск. Нам и без твоих идиотских шуток тошно. Кто-то разворотил шкаф Пенни. И это совсем не смешно.

Крис посмотрел повнимательнее.

– А, ну да, я просто сначала не понял, что произошло на самом деле. Извини, Пенни.

Пенни боязливо открыла футляр для кларнета. Инструмент был разломан пополам. Салли положила руку на плечо Пенни.

– Кто это сделал? – спросил Крис.

– Мы не знаем, – ответила Салли.

Пенни уставилась на кларнет. Ей хотелось плакать, но не из-за потери инструмента, хотя, конечно, и это было ужасно. Ей было горько оттого, что в самом разбое крылось предупреждение о том, что она – нежелательный человек в школе.

Во всей школе Уэлтон только у них с Дэйви отец был полицейским. У остальных детей родители были адвокатами, врачами, бизнесменами, стоматологами, биржевыми маклерами и рекламными агентами. Некоторые школьники, разумеется, под определенным семейным влиянием, говорили, что детям полицейских не место в их элитарном учебном заведении. К счастью, таких детей было немного. Большинству было все равно, чем зарабатывал свой кусок хлеба Джек Доусон. А были и такие, которые считали, что иметь отца-полицейского гораздо интереснее, чем папашу-банкира или менеджера.

Когда в раздевалке поняли, что случилась беда, все сразу замолчали.

Пенни выпрямилась и повернулась к детям.

Неужели один из этих барчуков разгромил ее шкаф?

Она заметила двух самых подозрительных – Сиси Йохансен и Кару Уоллес, – и ей захотелось схватить их, хорошенько встряхнуть, закричать, как ей сейчас плохо, заставить их это понять.

«Я не хотела учиться в этой школе. Мой папа может позволить эту роскошь только благодаря тому, что платит за мое обучение из страховки матери, выданной больницей, где ее убили. Вы думаете, я хотела бы учиться в Уэлтоне настолько, что была согласна на смерть моей мамы? Идиоты! Вы думаете, я не отказалась бы от Уэлтона, если бы у меня была возможность вернуть маму? Да вы все противные идиоты, зажиревшие на харчах своих богатеньких родителей! Вы в своем уме?»

Но она не стала на них кричать.

Она не заплакала.

Она проглотила комок и закусила губу. Пенни не хотела выглядеть ребенком.

Еще через несколько секунд она обрадовалась своей взрослой выдержке, так как даже Сиси и Кара, хоть и бывали иногда на редкость зловредными, никогда не решились бы на подобное. Нет. Это сделали не барчуки. Не они.

Но если не они, то кто же?

Крис Хоу, который все еще сидел на корточках возле шкафчика Пенни, роясь в хламе, вдруг поднялся и, держа в руке пачку изорванных страниц из ее учебников, сказал:

– Посмотри-ка на это! Их не просто порвали. Их как будто… жевали.

– Жевали? – переспросила Салли Резер.

– Видишь отметинки от маленьких зубов? – спросил Крис.

Пенни стала их рассматривать.

– Кто станет жевать учебники? – недоумевала Салли.

Отметинки от маленьких зубов. Пенни задумалась.

– Крысы, – подсказал Крис.

Это же похоже на те отметины на бейсбольной бите Дэйви…

Салли, поморщившись, переспросила:

– Крысы? Фу, гадость.

Да, прошлой ночью. Что-то под кроватью.

– Крысы…

– …крысы, крысы. – Это слово заметалось по раздевалке.

Несколько девочек сразу же испуганно завизжали.

Кто-то из детей побежал к учителям, чтобы рассказать о происшедшем.

Крысы.

Но Пенни знала, что вовсе не крыса вырвала тогда биту из ее рук. Это было… что-то другое.

Похоже, что и погром в шкафу устроили не крысы. Это что-то другое. Что-то другое.

Но что?

5

Джек и Ребекка нашли Невецкого и Блэйна внизу, в кабинете Вастальяно. Те изучали содержимое ящиков шератоновского письменного стола, рылись в шкафах красивой стенки из мореного дуба.

Рой Невецкий был похож на преподавателя английского из хорошего колледжа: белая рубашка, галстук-бабочка, серый свитер с V-образным вырезом.

Карл Блэйн, напротив, выглядел неотесанным громилой. Если в глазах Невецкого светился ум, то во взгляде крупного, квадратного Блэйна ума, казалось, было столько же, сколько у гориллы.

Судя по внешности Невецкого, решил Джек, он должен вести обыск аккуратно, не оставляя отпечатков пальцев. А после Блэйна обязательно остается куча всякого хлама.

На деле все вышло наоборот. Когда Невецкий закончил осматривать ящик стола, под ним валялись бумажки и визитки. Блэйн же изучал каждую вещь с осторожностью, аккуратно возвращая все на прежнее место.

– Ребятки, убирайтесь-ка отсюда, – раздраженным голосом проговорил Невецкий. – Мы собираемся исследовать тут каждую вещь, пока не найдем то, что ищем. Так что попрошу назад.

У него был довольно сильный бас. Неожиданно в разговор вступила Ребекка.

– Теперь, когда Вастальяно мертв, дело уже не ваше.

Джека покоробило от властности и холодности ее тона.

– Этим занимается теперь отдел убийств, а не отдел по борьбе с наркотиками.

– Вы что, никогда не слышали о сотрудничестве между разными отделами? – ехидно поинтересовался Невецкий.

– А вы никогда не слышали о правилах приличного поведения? – парировала Ребекка.

– Подождите, подождите, – миролюбиво вступил в их перепалку Джек. – Тут всем места хватит, какие проблемы?

Ребекка бросила на него презрительный взгляд.

Он притворился, что не заметил его. Джек преуспел в этой науке, признаться, в последнее время практика у него была богатая.

Но Ребекка не унималась.

– Зачем оставлять за собой свинарник, а? – сказала она Невецкому.

– Вастальяно уже все равно, – ответил он.

– Но этим вы создаете сложности мне и Джеку. Нам ведь нужно самим пройтись по всем вещам.

– Послушайте, – сказал Невецкий, – я тороплюсь. К тому же, когда я работаю, лучше меня не контролировать. Я никогда ничего не пропускаю.

– Вы должны извинить Роя, – сказал Блэйн тем же успокаивающим тоном, что и Джек.

– К черту извинения! – рявкнул Невецкий.

– Он ничего плохого не имеет в виду, – пояснил Блэйн.

– К черту! – вновь пробурчал Невецкий.

– Он сегодня очень напряжен. – У Блэйна с его квадратным лицом голос был на удивление мягкий и сдержанный.

– Судя по тому, как он себя ведет, у него начались месячные, – съязвила Ребекка.

Невецкий метнул на нее уничтожающий взгляд.

«В жизни, пожалуй, нет ничего более зажигательного, чем перепалка полицейских», – подумал Джек.

Блэйн заявил своим вежливым голосом:

– Мы как раз вели наблюдение за Вастальяно, когда его убили.

– Значит, наблюдение не было достаточно плотным, – уколола его Ребекка.

– Такое может случиться с каждым, – начал успокаивающе Джек, мечтая о том, чтобы Ребекка наконец замолчала.

Блэйн сделал вид, что ничего не расслышал, и продолжал:

– Не знаю уж, каким образом, но убийце удалось остаться незамеченным и при входе и при выходе из дома. Мы не видели даже тени.

– Здесь искать бессмысленно, – рявкнул Невецкий, с силой задвигая ящик стола.

Блэйн опять начал свои объяснения:

– Мы видели, как эта девчонка, Паркер, зашла в дом примерно минут двадцать восьмого. Через пятнадцать минут подъехала первая патрульная машина. Так мы узнали, что с Вастальяно что-то стряслось. Конечно, ничего хорошего в этом нет. Думаю, капитан нас по головке не погладит.

– Да, черт подери, старик нас кастрирует и повесит наши причиндалы на новогоднюю елку.

Блэйн согласно кивнул.

– Нам бы очень помогло, если бы удалось найти какие-нибудь деловые записки Вастальяно или выяснить имена его партнеров и покупателей. Словом, серьезные улики, достаточные для ареста.

– Тогда мы даже стали бы героями. Но сейчас я больше забочусь о том, как вытащить голову из унитаза, – дополнил коллегу Невецкий.

Лицо Ребекки отразило всю гамму ее отношения к лексикону Невецкого.

Джек молил Бога, чтобы она этим ограничилась и промолчала. Словно услышав его мольбу, Ребекка пригнулась к стене, на которой висел подлинник, как думал Джек, хотя и не очень в этом разбирался, Эндрю Уита. Картина изображала прелестный деревенский пейзаж. Явно под ее впечатлением Ребекка спросила:

– Так этот Винсент Вастальяно торговал травкой?

– Да уж не гамбургеры толкал в «Макдоналдсе», – съязвил Невецкий.

– Он был членом клана Карамацца, – уточнил Блэйн.

Из пяти мафиозных кланов, контролировавших в Нью-Йорке азартные игры, проституцию и рэкет, клан Карамацца был самым могущественным.

– На самом деле Вастальяно был племянником самого Дженнаро Карамацца, и дядя отдал ему сферу Гуччи, – сказал Блэйн.

– Сферу чего?

– Это высшая клиентура у торговцев наркотиками. Люди, у которых дома лежит по двадцать пар туфель фирмы «Гуччи», – пояснил Блэйн.

– Вастальяно, – сказал Невецкий, – не продавал это дерьмо школьникам. Его дядя никогда бы не позволил ему заниматься подобными вещами. Винс работал с представителями шоу-бизнеса и известными в обществе людьми.

Блэйн быстро добавил:

– Не то чтобы он стал одним из них. Просто Вастальяно вращался в нужных кругах и умел подбросить ребятам с лимузинами кокаин в самый нужный момент.

– Он был дерьмом. Все эти вещи, антиквариат, весь этот дом нужны были ему только для создания имиджа босса. – Невецкий по-прежнему не затруднял себя в выборе выражений.

– Он бы не смог отличить резной стол восемнадцатого века от кофейного столика K-MART, – согласился с ним Блэйн. – Приглядитесь внимательнее ко всем этим книгам – это все неполные собрания старых энциклопедий, купленные на вес у торговца-букиниста и поставленные на полки ради украшения. К этим книгам вообще никто и никогда не прикасался.

Джек поверил Блэйну на слово, но Ребекка, так как она была Ребеккой и только Ребеккой, направилась к полкам, чтобы взглянуть на книги.

– Мы следили за Вастальяно уже долгое время. Он казался нам слабым звеном в клане Карамацца. Остальная часть клана дисциплинированна, как морская пехота, а Вастальяно слишком много пил, слишком часто пользовался услугами девочек с улицы, курил травку, а иногда баловался и порошком, – сказал Невецкий.

Блэйн продолжил:

– Если бы у нас было достаточно улик, чтобы упрятать его в каталажку, он бы сразу сломался и дал все нужные показания. Так мы рассчитывали подобраться к шишкам из клана Карамацца.

– Мы получили информацию о том, что Вастальяно должен встретиться с южноамериканским торговцем-оптовиком Рене Облидо. Наш информатор сообщил, что они хотели обсудить новые маршруты поставок. Встреча должна была состояться вчера или сегодня. Вчера она не состоялась… И, конечно же, черт возьми, не состоится и сегодня, так как сегодня Вастальяно превратился в вонючую кучу мяса. – Невецкий выглядел так, будто от негодования готов был сплюнуть на ковер.

Ребекка, осмотрев полки с книгами, обернулась к ним:

– Правильно, ребята, все провалилось. Так что бросайте вы это дело и оставьте его нам.

Невецкий взглянул на нее так, будто хотел испепелить.

Даже Блэйн, и тот смотрел на нее с укором.

Джеку опять пришлось взять на себя роль миротворца.

– Продолжайте осмотр, ребята. Ищите, что вам нужно. Вы нам не помешаете. Нам есть чем заняться. Пойдем, Ребекка, послушаем, что скажут эксперты.

И он пошел в холл, даже не взглянув на Ребекку, поскольку легко мог представить, каким взглядом одарит она его на этот раз. Уходя, Джек остановился в дверях и обернулся к Невецкому и Блэйну.

– Вы не заметили чего-либо странного, необычного вокруг этого дела?

– Что вы имеете в виду? – спросил Невецкий.

– Ну, чего-то неординарного, ненормального.

– Я лично до сих пор не могу понять, как убийце удалось сюда забраться. Именно это чертовски странно, – раздраженно проговорил Невецкий.

– Еще что-нибудь? Что выходит за рамки обычного убийства, связанного с наркотиками?

Блэйн и Невецкий с недоумением уставились на него. Джек сказал:

– Ладно, а что вы скажете об этой женщине, подружке Вастальяно, или кто она там?

– Шелли Паркер. Если хотите с ней поговорить, она сейчас в гостиной.

– Вы с ней уже разговаривали? – спросил Джек Блэйна.

– Немножко поболтали. Она не особо разговорчивая.

– Она – маленький кусок дерьма, – вставил Невецкий.

– Она кажется скрытной, – пояснил его слова Блэйн.

– Ничем не помогающий кусок дерьма, – прорычал Невецкий.

– Очень замкнутая, зажатая, – снова пришел ему на помощь Блэйн.

– Дешевая проститутка, шлюха. Но тело роскошное, – не сдавался Невецкий.

Джек обратился с новым вопросом:

– Эта Шелли Паркер ничего не говорила о гаитянце?

– О ком?

– Вы имеете в виду кого-то с острова Гаити? С острова?

– Да, именно с острова Гаити, – ответил Джек.

– Нет, ни о каком гаитянце она ничего не говорила, – сказал Блэйн.

– Что это за вонючий гаитянец? – спросил Джека Невецкий.

– Этого человека зовут Лавелль. Баба Лавелль.

– Баба? – учтиво переспросил Блэйн.

– Что за цирковое имя? – вставил Невецкий.

– Так Шелли Паркер не называла этого имени?

– Нет, по-моему, нет, – ответил Блэйн.

– А какое вообще отношение имеет этот Баба Лавелль к нашему делу? – спросил Невецкий.

На этот раз Джек отвечать не стал, только спросил:

– А мисс Паркер случайно не говорила ничего о чем-либо… ну, о чем-либо странном?

Невецкий и Блэйн смотрели на него, одинаково нахмурив брови.

– Что вы имеете в виду? – спросил Блэйн.

Вчера они нашли еще одну жертву, Фримэна Коулсона, торговца наркотиками среднего пошиба. Он поставлял товар семидесяти-восьмидесяти уличным торговцам в районе Нижнего Манхэттена. Этот район закрепил за ним клан Карамацца, дабы избежать ненужных проблем, в том числе расовых, в преступном мире Нью-Йорка. У Коулсона оказалось более сотни небольших проникающих ран, точно таких же, как и у первой жертвы, в воскресенье. Его брат, Дарл Коулсон, был до того напуган, что весь обливался потом. Он рассказал Джеку и Ребекке историю о каком-то гаитянце, который пытался перехватить кокаиновый и героиновый бизнес в Нижнем Манхэттене. Это была самая неправдоподобная история из всех, какие слышал Джек за всю жизнь, но Дарл Коулсон верил каждому своему слову. Это было очевидно.

Если бы Шелли Паркер рассказала о том же самом Невецкому и Блэйну, вряд ли бы они забыли об этом, и дополнительные расспросы были бы не нужны.

Джек немного поколебался, затем покачал головой:

– Ладно, ничего, это не очень важно.

«Если не важно, так зачем об этом спрашивать?» Он предвидел такой вопрос Невецкого и устремился к двери как можно быстрее, чтобы Невецкий не успел заговорить. Джек вышел из комнаты и попал в холл, где его уже ждала Ребекка.

Вид у нее был недовольный.

6

На прошлой неделе в четверг во время партии в покер (а играли они по два раза в месяц вот уже в течение восьми лет) Джек вдруг стал защищать Ребекку. Три детектива – Аль Дюфресне, Уитт Ярдмен и Фил Абрахамс – использовали игровую паузу для того, чтобы воздать ей должное.

– Я не понимаю, как ты с ней уживаешься, Джек? – спросил Уитт.

– Она холодна как лед, – заметил Аль.

– Вылитая Снежная королева, – поддакнул Фил.

Пока Аль Дюфресне, как фокусник, тасовал карты своими натренированными руками, остальные развивали любимую тему.

– Она холоднее, чем ведьмина сиська.

– Да, доброжелательности у нее, как у добермана с больными зубами и запором.

– Она ведет себя так, будто в ней нет ничего человеческого.

– Короче, дерьмо! – обобщил все сказанное Аль Дюфресне.

Тогда в разговор вступил Джек:

– Да ну, ребята, не такая уж она и плохая, когда узнаешь ее поближе.

– Да нет, полное дерьмо, – повторил Аль Дюфресне.

– Послушайте, если бы она была мужиком, все считали бы ее крутым, жестким полицейским и, может быть, даже восхищались бы ею. А так как она баба, то ее держат за холодную сволочь.

– Ну, я-то уж в этом разбираюсь, – сказал Аль Дюфресне.

– Нет, дерьмо, определенно дерьмо, – пробурчал Уитт.

– Но и у нее есть свои сильные стороны, – сказал Джек.

– Да? Назови хоть одну, – вставил Фил Абрахамс.

– Ну, например, она очень наблюдательна.

– Грифы тоже наблюдательны.

– Она аккуратна и энергична.

– Муссолини тоже был таким. Он сделал так, что поезда ходили точно по расписанию.

Джек сказал:

– И она никогда не бросит своего партнера в хреновой ситуации.

– Черт подери, да укажи мне хоть одного полицейского, способного бросить партнера на произвол судьбы, – среагировал Аль Дюфресне.

– Есть такие, – не согласился Джек.

– Но их совсем немного, всего единицы. Да и каждый, кто сделает это, уже перестает быть полицейским.

– Она всегда работает на полную катушку и выдерживает все тяготы службы с честью.

Уитт сказал:

– Ладно, ладно. Может быть, она и работает неплохо, но почему при этом не умеет быть человеком?

Фил добавил:

– Мне кажется, я никогда не слышал ее смеха.

– А где ее сердце? У нее, похоже, его просто нет, – не унимался Аль Дюфресне.

– Да нет, сердце-то у нее есть, маленькое-маленькое такое сердечко, – вставил Уитт.

– Но я бы все равно предпочел иметь в качестве партнера ее, а не вас, – подытожил Джек.

– На самом деле?

– Да. Она куда более эмоциональна, чем вы думаете.

– Да ты что! Эмоциональна! Надо же!

– Теперь все ясно. Ты, Джек, видно, вышел за пределы рыцарства в отношениях с ней.

– Ребята, да он в нее втюрился!

– Старичок, она же из твоих яиц сделает себе ожерелье.

– Да вы посмотрите на него! Сдается мне, она давно уже это сделала!

– Да, и теперь в любой прекрасный момент может появиться с брошью из его…

– Ребята, ну что вы несете? Что между нами может быть? – попытался утихомирить их Джек.

– Интересно, она занимается этим с кнутом и цепями?

– Готов поспорить на стольник! Она занимается этим в сапогах и с собачьим ошейником.

– Джек, сними рубашку и покажи синяки, а?

– Неандертальцы, – не успевал отбиваться Джек.

– Джек, я готов биться об заклад, что она носит исключительно кожаные лифчики.

– Кожаные? Да вы что! Такая должна таскать только стальные!

– Идиоты! – не вытерпел Джек.

Аль Дюфресне восторженно завопил:

– Джек, я-то все думал, чего ты такой пришибленный последние два месяца? Теперь понял: тебя регулярно избивают кнутом и насилуют!

– Это уж точно, – поддакнул Фил.

Джек чувствовал, что сопротивление абсолютно бесполезно, его возражения только подливают масла в огонь. Он только улыбался и ждал, пока поток веселья иссякнет и им надоест это глупое развлечение. Наконец он заговорил серьезно:

– Ладно, ребята, вы вволю повеселились, но я не хочу, чтобы здесь было положено начало глупым слухам. Я хочу, чтобы вы поняли: между мной и Ребеккой ничего нет. И я считаю, что она действительно эмоциональный и чувствительный человек, как бы себя при этом ни вела. Под маской крокодила, которую она так упорно носит, есть и сердечность, и теплота, и нежность. Я так думаю, хотя пока не имел случая убедиться в этом на собственном опыте. Вы меня понимаете?

Фил ответил:

– Может быть, между вами ничего и нет, но, судя по тому, как ты о ней говоришь, ты бы против этого не возражал.

Аль Дюфресне добавил:

– Да стоит тебе заговорить о ней, и ты выдаешь себя с головой.

Перемывание косточек продолжилось, но на этот раз разговор больше соответствовал реальному положению дел.

Джек всегда чувствовал, что Ребекка – человек неординарный, а чувствуя это, он хотел быть ближе к ней. А если точнее, не просто рядом, как это было на работе (шесть раз в неделю вот уже десять месяцев), он хотел бы делить с ней самые сокровенные мысли, которые она всегда ревностно от всех скрывала.

Физическое влечение он тоже ощущал, и достаточно сильное. В конце концов, она была красивой женщиной. Но не только красота привлекала Джека. Его тянула и ее холодность, тот барьер, которым она отгораживалась от других. Мужчины любят трудные задачи. Тем более что Джек видел и другое.

Изредка, всего на несколько мгновений, случалось так, что она сбрасывала раковину отчуждения, и тогда возникала совсем другая Ребекка – беззащитная и нежная, интересная и желанная. Эти вот проблески теплоты и нежности, исходившее от нее упоительное сияние, которое она тут же глушила, как только замечала брешь в своей маске, больше всего кружили ему голову.

В тот четверг, за покером, под градом насмешек Джек почувствовал, что его желание проникнуть за этот барьер не более чем фантастика, недостижимая цель. Вот уже десять месяцев был он ее партнером, доверяя ей свою жизнь, а она оставалась для него загадкой еще большей, чем раньше.

Но теперь, спустя считаные дни с того четверга, Джеку открылось то, что скрывалось за маской неприступности. Он узнал это из личного опыта. Именно личного. И то, что обнаружил, оказалось намного красивее, привлекательнее и приятнее, чем то, чего он ожидал. Она была просто восхитительна.

Но сегодня утром в ее поведении не было и намека на ту Ребекку. Как всегда, это была холодная и жесткая амазонка.

Как будто прошлой ночью между ними ничего не было.

В холле, за пределами кабинета, где Невецкий и Блэйн продолжали обыск, Ребекка недовольно сказала Джеку:

– Я слышала, о чем ты их спросил. О гаитянце.

– И что же?

– Джек, ну ради Бога!

– Баба Лавелль – единственная ниточка на данный момент.

Ребекка раздраженно пояснила:

– Меня не волнует, что именно ты спросил у них о гаитянце. Меня волнует то, как ты их об этом спрашивал.

– По-моему, я говорил с ними по-английски, не так ли?

– Джек…

– Я что, был недостаточно вежлив в обращении с этими парнями?

– Ну Джек…

– Тогда я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Да, видимо, это так.

Она стала передразнивать его разговор с Невецким и Блэйном:

– Кто-нибудь из вас что-нибудь странное заметил? Что-нибудь не вполне нормальное? Непонятное, непостижимое?

– Я всего лишь проверял кое-какие свои догадки, – защищался Джек.

– Точно так же, как и вчера, да? Когда ты провел полдня в библиотеке, читая про колдовские обряды?

– Мы были в библиотеке минут пятьдесят от силы.

– Да, а затем помчались в Гарлем, чтобы срочно переговорить с тем колдуном.

– Он никакой не колдун.

– Тогда он просто придурок.

– Карвер Хэмптон никакой не придурок, – решительно заявил Джек.

– Да нет же, полный придурок, – настаивала на своем Ребекка.

– Да, но про него, между прочим, написано в той книжке.

– То, что про него написали в этой книге, ничего еще не значит.

– Он – священник.

– Нет, он – шарлатан.

– Он – священник, занимающийся белой магией. Он зовет себя Хунгон.

– Я могу назвать себя фруктовым деревом, но от этого у меня из ушей апельсины не вырастут. Хэмптон – шарлатан. Он зарабатывает деньги на доверчивости людей. – Ребекка была безапелляционна.

– Его обряды, конечно, достаточно экзотичны на первый взгляд, – осторожно начал Джек.

– Это все глупости. Возьми хотя бы его магазин. Господи! Продавать травы, бутылки с козлиной кровью, отвары, амулеты и всякую прочую чепуху…

– Для него, по крайней мере, это не чепуха.

– Я уверена, что в глубине души он смеется над этим.

– Нет, Ребекка, он во все это верит.

– Потому как он – придурок.

– Ребекка, слушай, реши же ты наконец, кто он – придурок или шарлатан? По-моему, то и другое несовместимо.

– Ладно, ладно. Может, это действительно Лавелль убил всех четверых. Но тут не пахнет никакой черной магией. Он просто зарезал их. Убил собственными руками, как самый обыкновенный убийца.

Ее глаза стали ярко-зелеными, такими они становились, когда она злилась по-настоящему. Джек осторожно заметил:

– А я никогда не говорил, что эти люди убиты с помощью черной магии. Я не говорил, что верю в колдовство. Но ты видела трупы. Видела, какие странные…

– Заколоты холодным оружием. Каждому нанесли массу ножевых ударов. Может, сто, может, больше. Да, трупы обезображены, но жертвы убиты без всякой там магии, черной или белой. Обыкновенным ножом.

– Эксперты говорят, если во всех этих случаях применялось оружие, то оно не могло быть больше перочинного ножа.

– Отлично. Значит, это был именно перочинный нож.

– Ребекка, но это же нереально.

– А убийство – это всегда что-то нереальное.

– Подумай сама, кто пойдет на убийство с перочинным ножом?

– Лунатик, например.

– Психи обычно используют оружие внушительных размеров: или ножи для разделки мяса, или мощное огнестрельное оружие.

– Это в фильмах.

– В жизни то же самое, поверь мне.

– Как бы то ни было, это был обыкновенный псих. Только одержимый манией убийства. И ничего необычного в этом деле нет.

– Но каким образом психу удается справиться со своими жертвами? Если у него всего лишь перочинный нож? Почему они не отбиваются или не убегают?

– Этому есть какое-то объяснение. И мы его обязательно найдем.

В доме Вастальяно было тепло. Джек снял плащ. Ребекка не стала раздеваться. Похоже, жара, как и холод, не беспокоила ее.

Джек продолжал:

– В каждом случае есть следы борьбы. Это говорит о том, что жертвы сопротивлялись. Но никто из них не смог хотя бы ранить его. Нигде нет следов чужой крови, только кровь убитых. Это меня удивляет. А Вастальяно к тому же убит в запертой комнате.

Она вдруг пристально посмотрела на него, но промолчала.

– Ребекка, послушай, я не говорю, что убийства связаны с колдовством или еще с чем-нибудь в этом роде. Я не суеверный, ты сама знаешь. Я просто считаю, что здесь действовал убийца, совершающий колдовские обряды. И это – ниточка. Состояние трупов наводит на такие размышления. Еще раз подчеркиваю: я не считаю происшедшее результатом магии, а всего лишь предлагаю версию – убийца связан с колдовскими ритуалами, и эта связь может вывести нас на след, дать улики, чтобы засадить его за решетку.

Ребекка покачала головой:

– Джек, в твоих словах проступает одна черта твоего характера…

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, это можно назвать излишней восприимчивостью.

– То есть?

– Когда Дарл Коулсон излагал, что этот Баба Лавелль хотел перехватить контроль над Нижним Манхэттеном с помощью колдовских приемов, ты… ну, ты слушал весь этот бред, широко раскрыв глаза, как дитя, которому рассказывают страшную сказку.

– Этого не было.

– Было. И после мы сразу помчались в Гарлем, в магазин к колдуну.

– Ты понимаешь, если Баба Лавелль действительно связан с колдовством, то Карвер Хэмптон вполне может знать об этом или, по крайней мере, может выяснить кое-что для нас.

– Придурок типа Хэмптона ничем не сможет нам помочь. Ты помнишь дело Хоулдербен?

– А какое это может иметь отношение…

– Старушка, убитая во время спиритического сеанса?

– Эмили Хоулдербен? Помню.

– Ты был заинтригован тем случаем, – напомнила Ребекка.

– Я никогда не говорил, что в нем было что-то сверхъестественное.

– Ты был очень сильно заинтригован.

– Да. Совершенно невероятное, дерзкое убийство. В комнате, конечно, было темно, но ведь в ней находились еще восемь человек, когда прозвучал выстрел.

– Но больше всего тебя заинтриговало не это, Джек. Тебя интересовал медиум, эта мисс Донателла. Ты не мог наслушаться ее рассказов о привидениях и так называемых спиритических опытах.

– И что же из этого?

– Ты веришь в привидения, Джек?

– Ты хочешь спросить, верю ли я в загробную жизнь?

– Нет, именно в привидения.

– Не знаю. Может быть, да, а может, и нет. Никто не знает этого точно.

– Я знаю. Я не верю в привидения. Но ты, похоже, веришь.

– Ребекка! На свете великое множество респектабельных, умных, нормальных людей верят в загробную жизнь.

– Полицейский – тот же ученый. Он должен мыслить логично.

– Но ведь полицейский не обязательно должен быть атеистом, Господи!

Не обращая внимания на его слова, Ребекка гнула свою линию:

– Логика – наше лучшее оружие.

– Все, что я хочу сказать, это то, что мы столкнулись с чем-то противоестественным. А так как брат одного из погибших считает, что здесь замешано колдовство…

– Хороший полицейский должен быть серьезен в своих оценках и методичен.

– …то мы должны проверить и эту версию, какой бы неправдоподобной она ни казалась.

– Хороший полицейский должен мыслить реалистично.

– Хорошему полицейскому необходимо также богатое воображение и нетрадиционные подходы в решении встающих перед ним задач, – ответил Джек и, резко переменив тему разговора, спросил: – Ребекка, а что насчет вчерашнего вечера?

Ее лицо порозовело. Отворачиваясь от него, она проговорила:

– Пойдем-ка поговорим с мисс Паркер.

Джек остановил ее, взяв за руку, и сказал:

– Мне казалось, вчера произошло нечто очень важное.

Она не ответила.

– Мне что, приснилось все это? – спросил Джек.

– Давай лучше не будем сейчас об этом говорить.

– Это что, было для тебя неприятно?

– Позже, – ответила Ребекка.

– Почему ты так ко мне относишься?

Но она избегала его взгляда, и это было необычно для нее.

– Джек, это слишком сложно.

– А мне почему-то кажется, что нам все-таки следует об этом поговорить.

– Позже. Ну пожалуйста!

– Когда же?

– Когда у нас будет для этого время.

– А когда это случится? – продолжал настаивать Джек.

– Если нам удастся выкроить время на обед, тогда и поговорим обо всем.

– Хорошо, мы выкроим время на обед.

– Посмотрим, Джек, посмотрим.

– Нет, мы определенно выкроим время на обед.

– Теперь надо заняться работой.

Кажется, ей наконец удалось вырваться за этот круг вопросов.

На этот раз он ее отпустил.

И Ребекка направилась прямо в гостиную, где их ждала Шелли Паркер.

Джек последовал за ней, сокрушаясь над тем, что же он натворил, позволив себе почувствовать нежность к этой женщине. Может быть, она действительно бесчувственна? Может быть, она и не заслуживала того, что он к ней испытывал? А не доставит ли она только душевную боль, и не придется ли ему пожалеть о том дне, когда они встретились? Иногда она и в самом деле бывает очень уж нервной. Лучше держаться от нее подальше. Лучше вообще отстать от нее. Попросить нового партнера? Или перейти из отдела убийств в другое подразделение? Он устал от бесконечных трупов, вереницей проплывающих перед глазами. Он и Ребекка должны разойтись – и в профессиональном, и в личном планах, пока не запутались в отношениях друг с другом. Да, это лучшее, что можно придумать. Именно так и надо поступить.

Но, как сказал бы Невецкий: «К чертям!» Он не станет просить нового напарника.

Он не отступится от нее.

Помимо всего прочего, он, видимо, влюбился.

7

В свои пятьдесят восемь Найва Руни напоминала почтенную бабушку, но крепостью не уступала и грузчику. Седые ее волосы были тщательно завиты и уложены. Круглое розовое лицо, довольно крупное, светилось дружелюбием, голубые глаза излучали теплоту. Она была плотной, но никак не толстой, а ее руки не были руками доброй бабушки. Это были сильные, ловкие, мозолистые руки без признаков артрита или других болезней. По улице Найва шла с таким видом, будто ничто не мешало ей на пути – ни люди, ни кирпичные стены. Шла не женщина – шел опытный армейский сержант.

Найва убирала квартиру Джека Доусона с тех самых пор, как умерла его жена Линда. Приходила она каждую среду, иногда присматривала за детьми. Например, только вчера вечером сидела с Дэйви и Пенни, пока Джек ходил на свидание.

Этим утром, открыв входную дверь ключом, который дал ей Джек, Найва прошла прямо на кухню, вскипятила кофе и выпила полчашки, даже не сняв пальто. Погода была отвратительной, и, хотя в квартире чувствовалось тепло, она не сразу избавилась от дрожи, засевшей глубоко в теле, пока она шла шесть кварталов от своего дома.

Потом Найва взялась за кухню. Особой грязи тут не было. Джек и его дети были очень аккуратными, не то что другие, у кого она работала. Тем не менее она натирала и надраивала все, что только было возможно. Она всегда гордилась тем, что оставляет после себя сверкающую чистоту. Ее отец, Господь упокой его душу, был полицейским, обыкновенным уличным постовым. Он очень гордился своей работой и старался сделать жизнь своего района безопасной для всех честных людей. Он-то и научил Найву двум важным вещам: во-первых, испытывать удовлетворение от любой хорошо выполненной работы, какой бы незначительной она ни была. А во-вторых, не браться за работу, которую не можешь сделать хорошо.

Убираясь, Найва слышала только урчание холодильника, скрипы и глухие удары этажом выше – там кто-то переставлял мебель – да завывание зимнего ветра, изо всех сил атакующего окно.

Но вдруг, когда она остановилась, чтобы налить себе еще кофе, в гостиной послышался странный звук. Это было похоже на звук, издаваемый каким-то животным. Она отставила чашку в сторону.

Кошка? Собака?

Да нет, не похоже. Что-то непонятное, незнакомое. К тому же у Доусонов не было ни собак, ни кошек.

Найва направилась в отсек со столом, где все ели. Там же рядом находилась дверь в гостиную.

Странный звук послышался вновь. На этот раз Найва остановилась как вкопанная. Этот звук буквально ее сковал. Ей вдруг стало не по себе. Она расслышала злой крик. Короткий, но устрашающий. На этот раз ей уже не казалось, что там животное. Но и не человек.

Найва спросила:

– Кто здесь?

В квартире стояла тишина, но в ней Найве почудилось ожидание. Как будто кто-то замолчал, наблюдая за ее движениями.

Для Найвы не существовало проблем с нервами. Ей были неведомы истерики или что-нибудь подобное. Она была полна уверенности в том, что справится с любой жизненной ситуацией. Но тут ее почему-то пронзило чувство страха.

Тишина.

Найва решила добиться своего:

– Кто там еще?

Снова раздался холодящий, скрипящий крик, исполненный ненависти.

Найва вся передернулась.

Может, крыса? Крысы тоже пищат… Но не так.

Чувствуя себя несколько глупо, она подняла швабру, взяв ее наперевес, как оружие.

Звук раздался еще раз, как бы заманивая ее пойти в гостиную и посмотреть, что там.

Со шваброй в руках Найва прошла через кухню и остановилась у двери в гостиную. В комнате что-то двигалось. Она пока ничего не видела, но слышала странный шелест, словно шуршала бумага или сухие листья. Какое-то поскребывание и шипение, отдаленно напоминавшее слова, произносимые шепотом на иностранном языке.

Найва вошла в комнату, благо смелости у отца позаимствовала немало. В кухонном закутке осмотрела все углы, заглянула под стол и стулья. Гостиную она видела через своеобразную арку, отделявшую ее от столовой. Найва остановилась в арке и прислушалась, пытаясь определить, откуда шум.

Краем глаза она заметила то, что хотела заметить: бледно-желтые шторы на окнах пришли в движение, но не от сквозняка. Со своего места она не видела нижней части штор, но было очевидно, что кто-то задевал их, быстро передвигаясь по полу.

Найва решительно бросилась в гостиную и обошла диван, чтобы видеть нижнюю часть штор. Но если там сию секунду кто-то и был, его уже и след простыл.

Шторы были абсолютно неподвижны.

Звук, полный злобы и гнева, она услышала у себя за спиной.

Найва моментально обернулась, держа швабру наизготове.

Ничего и никого.

Она обошла вокруг второго дивана. Под ним – ничего, за ним – тоже пусто. Она заглянула под кресло, под все столики, обошла вокруг шкафа с книгами, телевизора… Ничего.

Неожиданно тот же звук раздался из холла.

Придя туда, Найва ничего не обнаружила. Она не включила свет в холле, когда пришла в квартиру, а окон там не было, так что освещением служила только полоска света, пробивавшаяся из гостиной и кухни. Как бы там ни было, холл послужил, видимо, лишь тропой отступления. Теперь там явно никого не было.

Найва, склонив голову набок, выжидала.

Крик раздался снова. На этот раз из детской спальни.

Найва прошла через холл и подошла к детской. Комната оставалась в полутьме. Там не было люстры на потолке, и, чтобы включить свет, нужно было пройти в спальню и найти одну из прикроватных ламп. Найва на секунду задержалась на пороге, вглядываясь в полумрак.

Ни звука. Даже наверху перестали двигать мебель. Ветер спал и больше не бился в окна. Найва задержала дыхание. Если в комнате и было какое-нибудь живое существо, то оно затаилось так же, как и она сама.

Наконец женщина осторожно вошла в комнату, на цыпочках подошла к кровати Пенни и включила лампу, встроенную в изголовье. Света от нее было немного, и тогда Найва повернулась к кровати Дэйви, намереваясь включить и вторую лампу.

Какой-то шелест и движение.

Найва испуганно отпрянула в сторону.

Какое-то существо шмыгнуло из угла под кровать Дэйви так быстро, что Найва не смогла его рассмотреть. Что-то маленькое, не больше взрослой крысы, быстрое и незаметное, как та же крыса.

Но издаваемые им звуки не могли принадлежать грызуну. Существо не пищало, оно шипело… и как будто что-то бормотало себе под нос.

Найва отпрянула от кровати Дэйви, посмотрела на швабру, которую держала в руках, и подумала, не пошуровать ли ею под кроватью, пока злой нарушитель не вылезет на свет Божий и не даст себя рассмотреть.

Найва только об этом подумала, а существо выскочило из-под кровати и через темную часть комнаты шмыгнуло в темный холл. Найва опять не рассмотрела его как следует.

– Черт возьми! – ругнулась она.

Ей показалось, что существо подшучивает над ней, играясь в свое удовольствие.

Но нет же, все это бред! Что бы это ни было, оно всего лишь глупое животное, не способное замыслить ничего подобного.

Где-то в другой части квартиры существо опять издало звук, как бы призывая Найву.

– Ладно, ладно, маленькая противная тварь, погоди, я иду к тебе. Ты можешь быть шустрой, ты можешь быть даже хитрой, но я все равно найду тебя и хорошенько рассмотрю, если даже это будет последнее, что я сделаю в этой жизни.

1

Они допрашивали подружку Винса Вастальяно уже пятнадцать минут. Невецкий оказался прав – она была неразговорчивой сволочью.

Джек Доусон, сидевший на кончике кресла времен королевы Анны, подавшись вперед, наконец спросил ее:

– Вы знаете человека по имени Баба Лавелль?

Шелли Паркер бросила на него быстрый взгляд, затем перевела его на свои руки, сжимавшие стакан с виски, и Джек прочел ответ по выражению ее глаз.

Но она сказала:

– Я не знаю никого по имени Лавелль.

Джек знал, что она врет.

Ребекка сидела в таком же уникальном кресле, скрестив ноги и положив руки на подлокотники, и выглядела спокойной и уверенной. Она спросила Шелли:

– Может быть, лично вы и не знаете этого человека, но, вероятно, слышали это имя?

– Нет, – ответила Шелли.

Джек начал наступать:

– Послушайте, мисс Паркер, мы прекрасно знаем, чем занимался Винс, и кое-что можем приписать и вам…

– Я не имела к его делам абсолютно никакого отношения!

– …но не станем обвинять вас в чем бы то ни было…

– А вы и не сможете!

– …если вы согласитесь на сотрудничество.

– У вас ничего на меня нет.

– Мы вам можем очень насолить, мисс Паркер.

– Карамацца тоже могут это сделать. Я не стану ничего о них говорить.

– А мы и не спрашиваем о них. Расскажите об этом Лавелле, – сказала ей Ребекка.

Шелли задумчиво покусывала нижнюю губу.

– Он – гаитянец, – решил приободрить ее Джек.

Шелли перестала кусать губу и откинулась на белой софе, приняв непринужденный вид.

– Что это за желтый? – спросила она.

– Как? – переспросил Джек.

– Кто он? Японец, китаец, вьетнамец? Вы же сказали, что он азиат.

– Он гаитянец. Он с острова Гаити.

– А, ну тогда он вообще никакой не желтый.

– И то правда, никакой он не желтый, – согласилась Ребекка.

Шелли уловила неприятную нотку в голосе Ребекки и явно занервничала, хотя и не понимала причину ее появления.

– Он что, черный?

– Да. И вы сами прекрасно это знаете, – заметил Джек.

– Я не общаюсь с черномазыми. – Шелли подняла голову и расправила плечи.

Ребекка сказала ей:

– Мы слышали о том, что Лавелль собирался прибрать к рукам торговлю наркотиками.

– Я ничего об этом не знаю и знать не должна.

Джек спросил:

– Мисс Паркер, вы верите в колдовство?

Ребекка тяжело вздохнула. Джек посмотрел на нее и сказал:

– Потерпи, пожалуйста.

– Но это же абсолютно бессмысленно.

– Я обещаю не быть слишком восприимчивым, – улыбнулся он и, обращаясь к Шелли Паркер, повторил: – Так что же, мисс Паркер, да или нет?

– Конечно же, нет.

– Я думал, что вы боитесь говорить о Лавелле из опасения, что он сглазит вас или сделает еще что-нибудь в этом роде.

– Это все полная ахинея.

– Вы в этом уверены?

– Я точно вам говорю: абсолютнейшая ерунда, рассчитанная на кретинов.

– Но вы все же слышали о Баба Лавелле? – спросил Джек.

– Нет, я только сказала вам, что…

– Если бы вы ничего не знали о Лавелле, то очень бы удивились, когда я спросил вас о колдовстве. Вы непременно спросили бы, какого черта я вообще примешиваю к этому делу какую-то магию. Вы же ничему не удивились, поскольку знаете о Баба Лавелле. Это бесспорно.

Шелли поднесла руку ко рту и начала было кусать ноготь, но, поймав себя на этом, решила, что не стоит портить маникюр за сорок долларов.

– Ладно, ладно, сдаюсь. Я знаю о вашем Лавелле.

Джек победоносно посмотрел на Ребекку:

– Вот видишь?

– Неплохо, – согласилась она.

– Грамотная тактика допроса. Воображение помогает.

Шелли спросила:

– Можно мне еще немного виски?

– Подождите, пока мы не закончим задавать вопросы, – ответила Ребекка.

– Я не пьяна, – сказала Шелли.

– Я этого и не говорила.

– Я никогда не пьянею. Я не панк.

Она поднялась с софы, подошла к бару и налила еще немного виски. Затем вернулась на место и поставила стакан на столик, демонстрируя трезвость и силу воли.

Джек перехватил взгляд, каким Шелли смотрела на Ребекку. Чистая кошка, изогнувшаяся перед решающим прыжком.

Причиной напряжения, повисшего в воздухе, на этот раз была не Ребекка. Она говорила с Шелли вполне прилично до тех пор, пока та не стала болтать насчет желтых. Злилась и нервничала Шелли, видимо, сравнив себя с Ребеккой и осознав свое положение.

Как и Ребекка, Шелли Паркер была привлекательной блондинкой. Но на этом их сходство и заканчивалось. Внешность Ребекки говорила о ее интеллигентности и утонченности. Ничего этого не было у Шелли. При том, что ее волосы были тщательно пострижены и уложены, она имела фривольный вид. Широкоскулое лицо с короткой верхней губой и небольшим ртом было перегружено косметикой. Голубые глаза были лишены того осмысленного блеска, который так украшал Ребекку. Фигура Шелли вызывала представление о французской булочке, пышной и мягкой, с избытком масла, яиц и сахара, хотя следовало признать, что в узких черных слаксах и ярко-красном свитере она смотрелась очень даже ничего.

Пожалуй, на ней было слишком много драгоценностей: два браслета, два кольца, дорогие часы, два кулона на золотых цепочках – один с бриллиантом, другой с крупным изумрудом величиной с орех. Ей было двадцать два года, и мужчины, используя ее не совсем деликатным образом, перестанут дарить ей драгоценности лет этак через семь-восемь.

Джек знал, почему ей не понравилась Ребекка.

Шелли была той женщиной, которую мужчины хотели, о которой мечтали. А Ребекка не только вызывала у них желание – она была из тех женщин, на которых женятся.

Джек мог представить себе неделю с Шелли Паркер на Багамах. Это было бы здорово! Но только неделю. После семи дней, несмотря на ее энергию и несомненную профессиональность в постели, ему бы все это надоело. В конце недели ему было бы все равно, с кем говорить: с Шелли или со стеной. А вот Ребекка никогда бы ему не надоела. В ней сокрыта непознаваемая глубина, и даже после двадцати лет совместной жизни он все равно считал бы ее привлекательной.

Совместная жизнь? Двадцать лет?

«Господи, да о чем это я?» – поразился Джек своим мыслям. Шелли он сказал:

– Так что вы можете сказать о Баба Лавелле?

Та глубоко вздохнула.

– Только уговор: я ничего не скажу вам о семье Карамацца.

– А мы о них ничего и не спрашиваем. Только о Лавелле.

– Ладно. Но потом вы обо мне просто забудете. Я уйду отсюда. И никаких свидетельских показаний.

– А вы и не были свидетелем убийства. Расскажите то, что знаете о Лавелле, и можете идти на все четыре стороны.

– Хорошо. Он взялся непонятно откуда пару месяцев назад и стал торговать кокаином и травой. За месяц сколотил шайку из двадцати уличных торговцев, снабжал их товаром и давал всем понять, что собирается стать хозяином территории. Это все, что я слышала от Винса. Впрямую я ничего не знаю, так как никогда не участвовала в торговле наркотиками.

– Ну конечно же, нет.

– В этом городе никто ничего не предпринимает без ведома дяди Винса. По крайней мере, это то, что я слышала.

– Я тоже наслышан об этом, – сухо отреагировал Джек.

– Ну так вот, кто-то из Карамацца уведомил Лавелля о том, что ему следует прекратить торговлю и согласовать все с их кланом. Это был просто дружеский совет.

– Понятно, – вставил Джек.

– Да. А он не сделал того, о чем его просили. Наоборот, этот сумасшедший негр послал Карамацца письмо со встречным предложением – разделить пополам южную часть Нью-Йорка. Сумасшедший негр. Ведь у Карамацца и так все было в руках.

– Достаточно дерзкий шаг со стороны мистера Лавелля, – заметила Ребекка.

– Конечно, ведь для них Лавелль был пустым местом. Кто о нем раньше слышал? Если судить по рассказам Винса, старший Карамацца решил, что Лавелль просто не понял сути первого предупреждения, и послал нескольких ребят растолковать ему все поподробнее.

– Они что, должны были переломать Лавеллю ноги? – спросил Джек.

– Или еще что-нибудь похуже, – ответила Шелли.

– Всегда есть более худший вариант.

– Но с посланцами случилось что-то непонятное, – продолжала Шелли.

– Их убили?

– Я не совсем в этом уверена. Винс сказал, что они просто больше не появились.

– Значит, их убили, – констатировал Джек.

– Вполне возможно. В общем, Лавелль дал знать Карамацца, что он какой-то там колдун и что даже все Карамацца, вместе взятые, не смогут противостоять ему. Конечно, в клане посмеялись над этим от души, и Карамацца послал на Лавелля пятерых своих лучших подонков, которые прекрасно знали, как действовать, когда дождешься наиболее подходящего момента.

– С ними тоже произошел какой-то инцидент? – спросила Ребекка.

– Да. Четверо из них исчезли.

– Что же с пятым? – спросил Джек.

– Его нашли на тротуаре возле дома Дженнаро Карамацца в Бруклине. Он был жив. Весь в крови и сильно избит, но все же жив – единственный из той злосчастной пятерки. Правда, после этого и его нельзя было называть живым.

– Что это значит?

– Он шизанулся.

– Что-что?

– Ну, сошел с ума. Как понял Винс, этот парень чокнулся, когда увидел, что произошло с его товарищами.

– А как зовут этого парня?

– Винс не сказал мне.

– Где он сейчас может находиться?

– Я думаю, дон Карамацца его куда-нибудь запрятал.

– А он все еще не в себе?

– Я думаю, да.

– Карамацца посылал третью группу?

– Об этом ничего не слышала. Лавелль дал знать старику Карамацца, что, если тот хочет войны, он принимает вызов. Но предупредил, что обладает колдовскими силами.

– На этот раз, я полагаю, уже никто не смеялся, – заметил Джек.

– Да, никто смеяться не стал.

Они молчали некоторое время.

Джек посмотрел на опущенные глаза Шелли. Они не были ни покрасневшими, ни опухшими от слез. Было очевидно, что Шелли особенно не расстраивала гибель Винса Вастальяно.

За окном по-прежнему завывал ветер. Сухие снежинки ударяли в стекло. Джек спросил Шелли:

– Мисс Паркер, как вы думаете, причиной всего случившегося могли быть колдовские заклинания или что-нибудь в этом роде?

– Нет, хотя черт его знает. Чего только не бывает на свете! Сейчас уже трудно говорить что-либо наверняка. Единственное, в чем я не сомневаюсь, так это в том, что Баба Лавелль – умный и хитрый парень.

Ребекка сказала:

– Кое-что об этом мы уже слышали вчера от брата другой жертвы, но его рассказ не был таким подробным, как ваш, и он не знал, где можно найти Лавелля. А вы не знаете?

– Квартира у него была в Вилледже, но, похоже, он оттуда съехал, и с тех пор, как заварилась вся эта каша, никто его не может найти. Его уличные торговцы продолжают работать, им по-прежнему доставляют товар – так, по крайней мере, говорил Винс, – но никто не знает, куда подевался Лавелль.

– Вам известен адрес квартиры в Вилледже, где жил Лавелль? – с надеждой в голосе спросил Джек.

– Нет. Я действительно никогда не имела отношения к делам с наркотиками. Честно. И знаю только то, что слышала от Винса.

Джек глазами спросил у Ребекки, есть ли у нее какие-нибудь вопросы, но она мотнула головой.

Тогда Джек сказал Шелли:

– Вы можете идти.

Она допила виски, поставила стакан на столик и поднялась, поправляя свитер.

– Клянусь, сыта этими уголовниками по горло. Хватит. С ними все время попадаешь в передряги.

Ребекка посмотрела на нее, и Джек заметил в ее глазах злой огонек.

– А я слышала, что некоторые желтые очень даже ничего.

Шелли поморщилась и покачала головой:

– Желтые? Нет, только не для меня – они все слишком маленькие.

– Я смотрю, вы и черных, и желтых, и уголовников раскритиковали. Разборчивая девушка.

Джек ощутил, сколько сарказма было в этих словах, но Шелли ответила Ребекке сдержанной улыбкой, как бы видя в них заботу старшей сестры:

– Это точно. Понимаете, я ведь не просто девочка среднего пошиба. У меня очень много плюсов. Я могу позволить себе быть разборчивой.

– Да, и поаккуратнее с кули.

– Правда? А я никогда и не водилась с кули. Они – дрянь?

– Ну, это еще терпимо. А вот шерпы – полный аут.

Джек кашлянул в кулак, чтобы сдержать смех.

Беря в руки пальто, Шелли нахмурилась:

– Шерпы? А кто они такие?

– Они из Непала, – пояснила Ребекка.

– А где это – Непал?

– В Гималаях.

Шелли чуть не выронила пальто:

– Те самые горы?

– Те самые, те самые, – уверила ее Ребекка.

– Это же на краю света!

– Да, на краю света.

Глаза у Шелли широко раскрылись. Надев наконец пальто, она спросила у Ребекки:

– А вы что, много путешествовали?

Джек испугался, что, сдерживая хохот, прокусит себе язык.

– Да, пришлось немного поездить, – ответила Ребекка.

Шелли вздохнула, застегивая пуговицы пальто.

– А мне пока не очень-то везло: только и бывала по разу на Майами и в Лас-Вегасе. Я даже никогда не видела шерпа, не говоря уж о том, чтобы переспать с ним.

Ребекка не поскупилась на совет:

– Если уж как-нибудь доведется встретить шерпа, лучше сразу убирайтесь от него подальше. Никто не умеет так быстро и навсегда разбивать женские сердца, как шерпы. И еще, между прочим, вы, наверное, понимаете, что пока не можете покинуть город без нашего ведома?

– А я никуда и не собираюсь, – заверила ее Шелли.

Она достала из кармана пальто длиннющий вязаный белый шарф и обмотала им шею. Уже в дверях она вдруг обернулась и посмотрела на Ребекку.

– Послушайте, лейтенант Чандлер, извиняюсь, если была с вами поначалу несколько резка.

– Не стоит беспокоиться.

– И спасибо за советы.

– Мы, женщины, должны помогать друг другу.

– Действительно, – согласилась Шелли.

Она вышла из комнаты.

Когда шаги ее затихли, Ребекка не выдержала:

– Господи, что за тупая, эгоистичная, самовлюбленная сучка.

Джек взорвался смехом, откинувшись на спинку кресла времен королевы Анны.

– Ты заговорила, как Невецкий.

Подражая голосу Шелли Паркер, Ребекка произнесла:

– Я и сама не могу не признать, что я – не просто девица среднего пошиба. У меня немало плюсов… Бог мой, Джек! Единственные заметные ее «плюсы» – это по одному на каждой титьке.

Джек чуть не свалился на пол. Ребекка, наблюдая за его конвульсиями, с ухмылкой заметила:

– Я, между прочим, видела, как ты на нее пялился.

– Нет, только не я, – выдавил он между приступами смеха.

– Не придуривайся! Определенно пялился. Но напрасно, она бы с тобой не пошла.

– Ты уверена?

– В тебе ведь есть толика ирландской крови? Твоя бабка не была ирландкой? – И вновь подражая Шелли Паркер, сказала: – О, нет ничего отвратительней этих ирландцев – задолизов папы и пожирателей картошки.

Джек уже икал от хохота.

Ребекка села на софу. Она тоже смеялась.

– В тебе немало и британской крови, насколько я помню, Джек?

Джек, все еще давясь от смеха, с трудом произнес:

– Да, не без этого. И потому я еще и конченый чаехлеб.

– Это тоже ужасно, но не настолько, как если бы ты был шерпом.

Они все еще надрывались от смеха, когда один из полицейских зашел в комнату и, с недоумением глядя на них, спросил:

– Что здесь происходит?

Ни один из них не мог успокоиться, чтобы ответить.

– Следовало бы выказать хоть немного приличия: у нас тут все-таки два трупа, – упрекнул их полисмен.

Как ни странно, его слова вызвали новый приступ смеха.

Патрульный зло зыркнул на них и, покачав головой, ушел.

Джек понимал, что именно присутствие в доме смерти делало глупую болтовню Шелли Паркер такой заразительно смешной. Четыре мертвеца за последние пару дней! Им с Ребеккой нужна была такая разрядка, этот смех был целительным.

Наконец они успокоились и смахнули выступившие на глазах слезы. Ребекка подошла к окну и уставилась на падающий снег. Комнату заполнила та особенная тишина, которая способна удержать блаженные мгновения расслабляющего веселья. Эта тишина творила с Джеком то, что он не мог передать словами своим картежникам-друзьям на прошлой неделе. В такие минуты перед ним возникала совсем другая Ребекка – с редким чувством юмора, умением посмеяться над несуразностями жизни, и Джек особенно остро чувствовал, как необходима ему эта женщина.

Именно такие моменты, пусть крайне редкие, делали их партнерство столь надежным и безусловным для него. Джек надеялся, что таких моментов будет все больше, что Ребекка все чаще будет выпускать на свободу свое сокровенное «я» и однажды, если у него хватит терпения, эта другая Ребекка заменит нынешнюю Снежную королеву.

Пока же, как и обычно, перемена в ней оказалась кратковременной. Она отвернулась от окна и сказала:

– Пойдем-ка лучше поговорим с медицинскими экспертами и посмотрим, что они там нашли.

Джек ответил:

– Хорошо. И попробуем сменить выражение лица, Чандлер. Давай окаменеем и докажем, что у нас тоже есть совесть и уважение к смерти.

В ответ она улыбнулась, и на этот раз это была ее обычная улыбка.

Она первой вышла из комнаты.

Он – следом за ней.

2

Войдя в холл, Найва Руни закрыла за собой дверь в детскую, чтобы крыса – или что это там было – не смогла шмыгнуть обратно в спальню.

Она поискала эту тварь в комнате Джека Доусона, но, ничего не найдя, закрыла дверь и в нее, и в детскую.

Затем внимательно осмотрела кухню, заглянула даже в шкафы. Никакой крысы. В кухне было две двери: одна вела в холл, другая – в нишу-столовую.

Найва закрыла и эти двери.

Теперь существо могло находиться либо в столовой, либо в гостиной.

Но твари там не было.

Найва безуспешно осмотрела все, что только могла.

Несколько раз она останавливалась и, затаив дыхание, прислушивалась… Ни звука.

Она старалась обнаружить не столько загадочное существо, сколько подходящую дыру, через которую оно могло пробраться сюда. Ничего похожего.

Наконец она остановилась в переходе между гостиной и холлом. Было включено все освещение. Нахмурясь, Найва оглядела все вокруг.

– Куда же делась эта тварь? Ведь она должна быть здесь, в квартире.

Да. Существо наверняка здесь. Найва не могла отделаться от ощущения, что она не одна и за ней кто-то следит.

3

Помощник медицинского эксперта Айра Голдблюм, высокий, светлокожий, с волосами даже не русыми, а белыми, с голубыми, в серую крапинку арийскими глазами, походил больше на шведа, чем на еврея.

Джек с Ребеккой нашли его на втором этаже, в спальне Вастальяно. Он уже закончил осмотр тела Морранта, бегло оглядел труп самого хозяина и доставал из черной кожаной сумки какие-то инструменты.

– Такое – не для людей со слабым желудком. Я, видимо, вообще работаю не там, где надо.

Джек успел заметить, что сегодня Голдблюм бледнее обычного.

– Мы полагаем, это связано с двумя другими убийствами: Чарли Новелла в воскресенье и вчерашним убийством Коулсона. В ваших данных эта связь прослеживается? – спросила Ребекка.

– Вполне возможно.

– Только возможно?

– Да, есть шанс, что удастся связать их в единое целое. Количество ран… деформированность трупов – совпадения есть. Но давайте подождем результатов вскрытия.

Джек был искренне удивлен:

– А раны? Неужели их характер не указывает явным образом на взаимосвязь всех этих убийств?

– Количество ран, конечно, наводит на некоторые размышления. Но не характер… Вы успели их рассмотреть?

– С первого взгляда они кажутся какими-то укусами, может быть, укусами крыс, – ответил Джек.

– А мы полагаем, что под ними скрыты ножевые ранения, – добавила Ребекка.

Джек поддержал ее:

– Видимо, крысы появились к тому моменту, когда оба уже были мертвы. Вы согласны с нашим мнением?

– Нет, никоим образом не согласен. Даже после предварительного обследования можно с полной ответственностью говорить, что никаких ран от холодного оружия ни на одном из трупов нет. Вастальяно и его телохранитель были просто зверски искусаны. Они умерли от потери крови. Телохранителю прокусили три артерии, а Вастальяно просто изжевали.

– Но ведь не настольно же агрессивны крысы? Они не нападают на людей в их собственных домах, черт возьми, – возразил Джек.

На это Голдблюм ответил:

– А я и не думаю, что это были крысы. Я видел их укусы и знаю, что говорю. Время от времени на помойках находят бродяг или алкоголиков, скончавшихся от сердечных приступов или инсультов. Такие трупы обычно обнаруживают не сразу, и за это время их прилично «обрабатывают» крысы. Поверьте, я безошибочно определю, где были крысы. Эти случаи – что-то другое. По целому ряду признаков.

– Не могли ли это быть, скажем, собаки? – спросила Голдблюма Ребекка.

– Нет. Укусы слишком маленькие. Я думаю, кошек тоже можно не брать в расчет.

– У вас есть какие-то предположения? – спросил Джек.

– Нет, это что-то странное. Может, все прояснится по результатам вскрытия.

Ребекка сказала:

– А вы знаете, что дверь в ванную была закрыта? Патрульным пришлось взломать ее.

– Я об этом слышал. Еще одна тайна закрытой двери, – ответил Голдблюм.

– Может быть, здесь и нет никакой тайны: если Вастальяно был убит животными, вполне возможно, что они смогли пролезть под дверью.

Голдблюм покачал головой:

– Сомневаюсь. Нет и нет. Это существо должно быть намного крупнее, чем то, что способно пролезть через щель.

– Какое же?

– Ну, наверное, со взрослую крысу.

Ребекка на секунду задумалась, затем сказала:

– В ванной ведь есть вентиляционная труба, может, по ней эти существа туда и пробирались.

– Но на выходе труба крепится решеткой, и ячейки в ней еще меньше, чем щель под дверью.

Ребекка зашла в ванную комнату, вытягивая шею, внимательно осмотрела потолок.

– Решетка на месте, – разочарованно сказала она.

– А маленькое окошко закрыто, – добавил Джек.

– На защелку, – уточнил Голдблюм.

Ребекка поправила челку.

– А как насчет ванны? Там ведь сливное отверстие.

Голдблюм отверг это предположение:

– Нет, при современной системе канализации пролезть через него невозможно.

– А через унитаз?

– Тоже вряд ли.

– Но все же возможно?

– Только предположительно. Кроме того, я уверен, что животное было не одно.

– А сколько же? – спросила Ребекка.

– Трудно сказать точно, но, думаю, не меньше дюжины.

– О Господи! – воскликнул Джек.

– Может, и две дюжины. Может, и больше.

– Почему вы так думаете?

– Видите ли, Вастальяно был большим, грузным, мощным человеком. С одной-двумя-тремя тварями размером с крысу он безусловно справился бы, что бы ни представляли собой эти животные. Я думаю, он справился бы даже с десятком таких крысообразных существ. Они, конечно, покусали бы его, но он все-таки смог бы отбиться, а нескольких бы точно уничтожил. Мне кажется, их была целая туча, они просто облепили его со всех сторон.

У Джека по спине побежали мурашки: он представил, как Вастальяно лежит на полу ванной, облепленный крысами или чем-то похуже, криком кричит при каждом укусе или ударе когтями. Его атакуют со всех сторон. Он уже не может ни собраться с мыслями, ни с силами, чтобы оказать сопротивление. Руки буквально скованы повисшими на них бесчисленными тварями. Какая зловещая, кровавая смерть!

Джек содрогнулся от этих мыслей.

– А Росс, его телохранитель? Он умер такой же смертью?

– Да, с ним, видимо, произошло абсолютно то же самое, – ответил Голдблюм.

Ребекка выпустила воздух через сжатые зубы.

– Ваши догадки делают проблему с закрытой изнутри дверью еще более трудноразрешимой, чем она казалась на первый взгляд.

Что же получается? Вастальяно и его телохранитель готовили на кухне ужин. Там-то на них и напали. Росса облепили сразу же, а Вастальяно удалось сбежать. Он не смог добраться до входной двери, так как они отрезали ему этот путь. Тогда он бросился наверх и заперся в ванной. И вот здесь крысы – или кто там еще – каким-то образом пробрались в запертую ванную комнату. Но каким образом?

– И как они оттуда выбрались? – опередил ее с вопросом Голдблюм.

– Я считаю, что единственный возможный вариант – унитаз.

– Эту версию следует отбросить по причине большого числа нападавших. Даже если бы в системе канализации не было специальных заглушек от крыс, даже если бы эти твари умели надолго задерживать дыхание, чтобы проплыть большое расстояние, все равно версия не работает. В ванную пробралось целое полчище грызунов. Значит, они четко следовали друг за другом, словно командос. Крысы не так умны и не так решительны. Я вообще не знаю животных, способных на это.

От воображаемой картины кусающих и грызущих тварей у Джека перехватило горло. Пришлось сглотнуть слюну, чтобы снова прийти в себя. Наконец он сказал:

– Даже если Вастальяно и его телохранитель были облеплены этими… существами, неужели они не прикончили хотя бы пару из них? Мы не нашли в доме и одной мертвой крысы или еще какой твари, кроме мертвых людей.

– И никаких продуктов жизнедеятельности животных, – добавил Голдблюм.

– Чего?

– Ну, помета, например. Если в этом участвовали десятки животных, на месте происшествия обязательно остался бы их помет. Если вы найдете волосы животных…

– Мы будем искать их очень тщательно. Пропылесосим пол вокруг каждого трупа. Если удастся найти хотя бы несколько волосков, это во многом прояснит картину.

Голдблюм с силой провел руками по лицу, словно желая снять с себя напряжение и усталость. На щеках у него выступили отчетливые красные пятна, но взгляд голубых глаз оставался прежним.

Помолчав, он добавил:

– Есть еще один момент, который меня тревожит. Жертвы не были… съедены. Они были покусаны, исцарапаны… и все такое, но, насколько я могу судить, не тронут ни грамм человеческой плоти. Крысы съели бы все мягкие покровы тела, чтобы добраться до внутренних органов. Точно так поступил бы любой другой хищник или любитель падали. Здесь же я ничего подобного не наблюдаю. Эти существа убивали целенаправленно и методично, а затем исчезли, не тронув добычу. Это ненормально, неестественно. Что же побудило пакостных тварей на жестокие убийства? Зачем они это сделали?

4

После беседы с медицинским экспертом Джек и Ребекка решили поговорить с соседями. Вполне возможно, кто-то из них что-нибудь да слышал или видел вчера ночью.

Выйдя из дома Вастальяно, они остановились на боковой дорожке. Оба стояли, одинаковым жестом засунув руки в карманы.

Серые тучи нависли над землей еще ниже, чем час назад, небо еще больше потемнело. Вокруг крутились снежинки, правда, их было не очень много. Они лениво падали на землю, если их вдруг не подхватывал порыв ледяного ветра. Тогда они улетали вдаль, как хлопья пепла с обгоревшего неба.

Ребекка сказала:

– Я думаю, нам не дадут заниматься этим делом.

– Нас отстранят от расследования двух этих убийств? Или всего дела?

– Нет, только этих двух. Скажут, что между четырьмя убийствами нет прямой связи.

– Но ведь связь-то есть.

– Я прекрасно это знаю. Но нам скажут, что смерть Вастальяно и Морранта не имеет никакого отношения к гибели Новелла и Коулсона.

– Думаю, Голдблюм поможет нам это доказать.

Ребекка выглядела расстроенной.

– Терпеть не могу отстранений. Я привыкла завершать то, что начато.

– Нас еще никто не отстраняет.

– Ты что, не понимаешь? Если это сделало какое-то животное…

– И что из того?

– …то они не смогут классифицировать происшедшее как убийство.

– Но это же убийство, – решительно заявил Джек.

– Разве можно предъявить обвинение животному?

Джек кивнул:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Вот именно.

– Но послушай! Если животные были натренированы убивать, это все же убийство, а человек, который их натаскивал, – убийца.

Ребекка сказала:

– Если бы на трупах Вастальяно и Росса были собачьи укусы, то тебе, возможно, удалось бы привлечь внимание к этому моменту. Но какое мелкое животное можно натренировать на убийство? И заставить выполнять команды? Будут это делать крысы? Нет. Кошки? Нет.

– Я слышал о тренированных хорьках. Иногда их используют на охоте. Не для охоты как таковой, а просто ради спорта. Добычу они не приносят, от добычи хорьки оставляют лишь мокрое место.

– Хорьки? Я многое бы отдала за то, чтобы видеть, как ты докажешь капитану Грешему, что по городу бродит некто с клетками, наполненными тренированными хорьками, способными устроить подобную вакханалию.

– Да, звучит неубедительно, – согласился Джек.

– Мягко говоря.

– Ну и что нам остается?

Ребекка в ответ только пожала плечами.

Джеку пришла мысль о Баба Лавелле.

Колдовство?

Нет. Конечно же, нет. Еще можно было бы допустить, что Лавелль специально обставляет убийства таким жутким антуражем, чтобы запугать противников своей мнимой колдовской силой. Но представить, что его колдовские чары действительно могут работать, – это уж слишком.

И все же. Как понять эпизод с запертой изнутри ванной? А тот факт, что ни Вастальяно, ни его телохранитель не смогли убить ни одного существа или животного? А отсутствие – полное! – следов их жизнедеятельности?

Ребекка, догадавшись, о чем в эту минуту думает напарник, отвлекла его:

– Ладно, пойдем пообщаемся с соседями.

Внезапно проснулся ветер. Он заметался вдоль улицы, как живое существо, злое и коварное.

5

Миссис Киллен, учительница в школе Уэлтон, не могла взять в толк, почему этот вандал разгромил только шкаф Пенни.

– Может быть, он хотел разбить все, но почему-то передумал? Или начал с твоего шкафа, моя милая Пенни, а услышав звуки чьих-то шагов, испугался, что его поймают, и скрылся? Правда, ночью школа закрыта. И система сигнализации должна была сработать. Как же он забрался сюда, а потом выскользнул из здания?

Сама-то Пенни отлично знала, что никакой это не вандал. Она понимала, что разгром шкафа каким-то образом был связан с событиями этой ночи у них дома. Но она не знала, как сказать о них, чтобы ее не приняли за маленькую девочку, и не решилась объяснить миссис Киллен то, что не могла объяснить самой себе.

Поговорив о происшедшем и выразив Пенни искреннее сочувствие, миссис Киллен отослала девочку в подвал, где хранились запасы учебников и школьных принадлежностей.

– Возьми все, что испорчено, Пенни, – учебники, новые тетради, блокноты, карандаши. И не задерживайся. Урок математики скоро начинается, а это тот предмет, которым тебе надо заниматься больше всего.

Пенни спустилась на первый этаж, постояла у стеклянных дверей, глядя на порхающие снежинки. Затем через холл пошла в заднюю часть здания – через пустой спортивный зал, через класс для музыкальных занятий, где вот-вот должен был начаться урок, и оказалась перед дверью в конце коридора. Пенни открыла дверь и нащупала выключатель. Длинная узкая лестница вела вниз, в подвал.

Коридор первого этажа, по которому она только что прошла, был наполнен запахом мела, пыль от которого спускалась сюда из всех классов, хвойной мастики, которой надраивали пол, сухим жаром обогревателей. Но в подвале запахи были совсем другие. Пенни уловила испарения от отсыревшего бетона и вонь химикатов, которыми регулярно обрабатывали подвал от моли, чтобы уберечь книги и другую бумажную продукцию. Но отчетливее всего пахло здесь сыростью, запах был неприятный, хоть и не резкий.

По узеньким ступенькам Пенни спустилась до конца лестницы. Ее шаги резко отдавались от стен и потолка подвала. Он тянулся под всем зданием школы, от одного конца до другого, и делился на две части. Напротив лестницы находилась котельная, отделенная тяжелой железной дверью, всегда запертой. Большая часть подвала приходилась на эту сторону от двери. В центре помещения стоял массивный стол, а вдоль стен громоздились металлические полки с книгами и канцелярскими принадлежностями.

Пенни взяла с полки пустую корзинку и стала отбирать то, что ей было нужно. Она потянулась за учебником, когда услышала позади себя странный звук. Тот самый звук! Шипяще-скребуще-шепчущий звук, его она слышала ночью в своей спальне.

Пенни посмотрела по сторонам.

Она никого не увидела. Правда, она и не могла видеть все помещение. Под лестницей лежали большие тени. В углу, у самой двери в котельную, лампочка на потолке перегорела. Стеллажи крепились на ножках примерно пятнадцатисантиметровой высоты, и, естественно, под нижнюю полку свет не проникал. Так что здесь хватало мест, где мог спрятаться кто-нибудь маленький и шустрый.

Пенни застыла на месте и ждала, прислушиваясь.

Прошли десять долгих секунд. Потом пятнадцать, двадцать… звук не повторялся. Пенни уже подумала, не почудился ли он ей. Прошло еще несколько томительных секунд, и тут что-то громко хлопнуло наверху. Это была дверь, отделявшая лестницу подвала от первого этажа.

Пенни помнила, что оставила ее открытой.

Значит, только что кто-то или что-то эту дверь захлопнул.

С корзинкой, полной книг и школьных принадлежностей, Пенни пошла было к ступенькам, но резко остановилась. Сверху послышались те же звуки – шипение, скрежет, шепот.

Ночью она пыталась убедить себя в том, что никакого существа в ее комнате не было, а был просто сон. Теперь Пенни поняла, что это не так. Но что же тогда? Дух? Привидение? Что за привидение? По крайней мере, не ее мама. Она бы, пожалуй, не возражала, если бы где-то рядом все время находился ее дух. Это было бы даже здорово. Но тот дух в лучшем случае был злым, а в худшем – весьма опасным и коварным. К тому же привидения не ходят за людьми, так себя не проявляют, они живут в определенных домах, которые не могут покинуть. Тем более они не станут бегать по городу, преследуя одну девочку.

Но дверь же кто-то закрыл.

Может, сквозняк?

Может быть. Но там, наверху, что-то двигалось. Это точно был не сквозняк. Это было что-то непонятное.

Может, опять показалось?

Ты так думаешь?

Пенни стояла у самой лестницы, запрокинув голову, стараясь хоть что-то рассмотреть. Чтобы успокоить себя, она затеяла с собой разговор.

– Ладно, если это не привидение, то что же тогда?

– Что-то плохое.

– Ну, я так не думаю.

– Что-то очень-очень плохое.

– Прекрати! Прекрати запугивать сама себя! Ведь оно не тронуло тебя ночью, правда?

– Да, это так.

– Ну вот видишь. Значит, все в порядке.

– Но зачем оно вернулось?

Тут новый звук отвлек Пенни от внутреннего диалога. Еще хлопок. Но он совсем не похож на тот, когда захлопнулась дверь в подвал. Еще раз! Словно кто-то всем телом бросается на стену. Как летняя муха, когда она бессмысленно бьется в окно.

Хлопок!

Неожиданно погас свет.

Пенни учащенно задышала.

Хлопки прекратились.

В этой внезапной темноте Пенни со всех сторон окружили странные и неприятные звуки. Она чувствовала какое-то движение.

Уже не одно неизвестное существо было в подвале. Их было много.

Но кто это был?

Что-то коснулось ее ноги и быстро исчезло в сплошной тьме.

Пенни не выдержала и закричала. Кричала она громко, но не настолько, чтобы ее услышали наверху.

В музыкальном классе дети запели рождественскую песенку. А миссис Марч, учительница музыки, громко заиграла на пианино. Шла подготовка к рождественскому вечеру перед каникулами.

Если бы Пенни стала кричать громче, теперь ее все равно никто бы не услышал. Но и она сама из-за музыки и пения перестала слышать звуки этих противных существ. Она знала: они все еще здесь. Она была абсолютно в этом уверена.

Пенни сделала глубокий вдох и решила не сдаваться. Ведь она уже не ребенок!

«Они не станут меня трогать», – с надеждой подумала она.

Но убедить себя в этом не могла.

Пенни осторожно направилась к нижней ступеньке лестницы. Одной рукой она держала корзину, другую вытянула вперед, как слепая. Да она и на самом деле ничего не видела в темноте.

Два окошка в стене подвала света почти не пропускали. Во-первых, они располагались слишком высоко, на уровне улицы. Во-вторых, были слишком маленькими. И вдобавок грязными. Даже в ясный день толку от них никакого не было, а в такую пасмурную погоду и подавно они не могли рассеять царивший в подвале мрак.

Пенни дошла до лестницы и посмотрела вверх.

Сплошная темень.

Она поставила ногу на первую ступеньку.

Миссис Марч продолжала стучать по клавишам, а дети пели о снеговике, который вдруг ожил.

В конце лестницы, сантиметрах в десяти от пола, возникли чьи-то глаза. Обладавшее ими существо могло быть размером с кота. Но, конечно, это был не кот. Не тот Чеширский кот, который по желанию мог выставлять напоказ любую часть своего тела. А Пенни не была Алисой, и подвал школы Уэлтон не был Страной чудес. Нет, это не Чеширский кот, милое, доброе создание.

Глаза были большими и яркими. Очень яркими. Гораздо более яркими, чем у котов. Похожими на два маленьких фонарика. И цвет их тоже необычный: белый с какими-то серебристыми проблесками. Холодные глаза внимательно смотрели на Пенни сверху.

Она сняла ногу со ступеньки лестницы.

Существо, в свою очередь, с лестничной площадки скользнуло на верхнюю ступеньку, сократив расстояние между собой и Пенни.

Пенни попятилась.

Существо миновало еще две ступеньки. Его приближение можно было определить по нараставшей яркости немигающих глаз. Темнота скрывала форму тела.

Тяжело дыша, с сердцем, бьющимся громче, чем звуки музыки наверху, Пенни отходила все дальше назад, пока не уперлась в металлический стеллаж. Теперь некуда было бежать и негде было спрятаться.

Спускаясь, существо продвинулось уже на треть лестницы.

Пенни вдруг захотелось пи́сать. Она припала спиной к полкам и напряженно сжала ноги.

Существо прошло пол-лестницы и двигалось все быстрее.

Наверху, в музыкальном зале, дети явно распелись: звуки лились громко, задорно, что миссис Марч одобрительно называла «с силой».

Краем глаза Пенни заметила какое-то движение в подвале, какое-то посверкивание. С усилием оторвав взгляд от существа, двигавшегося по лестнице, Пенни быстро осмотрелась.

И тут же пожалела, что сделала это.

Глаза.

Серебристо-белые глаза.

Вся темнота была заполнена ими. Два глаза уставились на нее с пола, с расстояния примерно в метр. Они разглядывали ее с холодной бесцеремонностью. В тридцати сантиметрах от них светились еще два глаза. Еще четыре холодно поблескивали на метровой высоте над полом, в центре помещения.

На мгновение Пенни подумала, что неверно оценила размеры существ, но потом поняла, что эти двое взобрались на рабочий стол посреди подвала.

Две, четыре, шесть пар глаз злобно уставились на нее с полок у стены, еще три пары устроились на полу рядом с дверью в котельную.

Одни глаза оставались на месте, другие беспрестанно метались взад и вперед. Были и такие, что медленно двигались по направлению к ней. Пространство над лестницей тоже было их. Пенни окружили два десятка этих существ. Сорок ярких, злобных, неестественных глаз.

Сотрясаясь от страха, Пенни отвела взгляд от этого скопища и снова посмотрела на лестницу.

Одинокая тварь уже заканчивала свой путь вниз. Она была уже на последней ступеньке.

6

Соседи Винса Вастальяно жили в таких же домах. Это были комфортабельные жилища, обставленные дорогой мебелью. Городские эти дома очень напоминали сельские усадьбы, так они были уединенны.

Никто из их обитателей не видел, не слышал ничего необычного в ту ночь – ночь крови и убийств.

Меньше чем за полчаса Джек и Ребекка закончили обход соседей Винса Вастальяно – и с востока, и с запада – и вернулись на боковую дорожку к его дому. Они так же держали руки в карманах – ветер усиливался буквально с каждой секундой. Теперь он превратился в свистящий кнут, вытряхивал мусор из урн, сотрясал голые деревья, задирал полы пальто и больно жалил открытые части тела. Головы им девать было некуда, и они втянули их в плечи.

Снег шел не переставая и грозил превратиться в нешуточный снегопад. Улицы еще оставались черными, но скоро они преобразятся.

Джек и Ребекка подходили к двери дома Вастальяно, когда услышали, что их кто-то зовет. Это был Гарри Албек, он раньше их оказался на месте происшествия.

Гарри кричал им из окна одной из черно-белых машин, припаркованных вдоль тротуара. Ветер относил его слова в сторону, и Джек, нагнувшись к открытому окну машины, сказал:

– Извини, Гарри, я ничего не слышал.

Слова вырывались наружу вместе с белым паром.

– Вас и детектива Чандлер просят срочно связаться с отделом.

– А что случилось?

– Это связано с делом, по которому вы работаете. Еще одно убийство, очень похожее на эти. Только, по-видимому, еще более… кровавое.

7

Глаза у них совсем не напоминали нормальные глаза. Это были щели в печной дверце, за которой полыхает адский жар. Серебристо-белый жар. В этих глазах не было зрачков и сетчатки, как у всех людей и животных. Только белый адский огонь, пульсирующий и мерцающий.

Существо на лестнице спустилось с последней ступеньки на пол. Оно двинулось по направлению к Пенни, но внезапно замерло, подняло взгляд и стало внимательнейшим образом разглядывать девочку.

Пенни некуда было отступать, металлические полки и так уже больно впивались ей в лопатки.

Тут вдруг она поняла, что музыка наверху больше не играет. Там все затихло. Паралич, вызванный страхом, не позволил ей сразу осознать, что песенка «Снеговик, снеговик» в музыкальном классе уже секунд тридцать как смолкла.

Спохватившись, она раскрыла рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но в тот же момент голоса зазвучали снова. На этот раз пели «Рудольф – небесный олень». И пели еще громче и воодушевленнее.

Существо у подножия лестницы продолжало разглядывать Пенни. И, хотя его глаза не походили на глаза животного, Пенни вспомнила какую-то журнальную фотографию тигра, изготовившегося к прыжку. Глаза у тигра были совсем другими, но объединяло их то, что это были глаза хищников.

Пенни уже привыкла к темноте подвала, но по-прежнему не могла рассмотреть, как выглядят существа, есть ли у них мощные челюсти или огромные клыки. Все, что она видела, – это леденящий душу взгляд немигающих, бело-огненных глаз.

Существа справа, как по команде, вдруг двинулись в ее сторону.

Пенни резко повернулась к ним. У нее перехватило дыхание, а сердце чуть не выпрыгивало из груди.

По движению серебристых глаз Пенни поняла, что они спускаются с полок на пол.

Они нападают!

Еще двое, сидевшие на столе, тоже спрыгнули на пол.

Пенни закричала так громко, как только могла.

Музыка не прекращалась. Ни на такт.

Никто ее не услышал.

Все существа, за исключением того, что оставалось у лестницы, собрались в группу. Сверкающие глаза теперь напоминали россыпь бриллиантов на черном бархате.

Ни одно из них не подходило к Пенни. Похоже, они чего-то ждали.

Через мгновение все глаза повернулись к лестнице.

Та тварь задвигалась. Но не по направлению к Пенни, а к своим собратьям.

Теперь лестница была свободна, хотя ступеньки в темноте она не видела.

Это какая-то хитрость!

Она понимала, что теперь дорога открыта, можно бежать.

Нет. Это – ловушка.

Но зачем снова устраивать ей ловушку? Ведь недавно она уже побывала в одной. Они уже давно могли бы обрушиться на нее, давно могли бы убить.

Пульсирующие серебристо-белые глаза так же следили за Пенни.

Миссис Марч так же громко играла на пианино. Дети так же дружно пели.

Пенни, как спринтер-профессионал, рванула к лестнице, вспрыгнула на нижнюю ступеньку и помчалась наверх. С каждым шагом она ожидала, что вот-вот проклятые твари схватят ее за пятки и потащат назад. В одном месте она споткнулась, чуть не покатившись вниз, но свободной рукой смогла удержаться за перила и продолжить рывок наверх. Вот последняя ступенька. Все, площадка лестницы. Вот дверная ручка. Уже коридор. Свет, безопасность. Она быстро захлопнула за собой дверь, подперев ее спиной. Она едва дышала.

В музыкальном зале продолжали петь. Все та же песня о Рудольфе – небесном олене.

Коридор был абсолютно пуст.

Пенни почувствовала, что ноги у нее стали ватными и больше не подчиняются ей. Медленно опустившись, она села на пол, опираясь о дверь спиной, и поставила рядом корзинку с учебниками. Все это время она продолжала держать ее, да так крепко, что на ладони вспух красный рубец. Рука сильно болела.

Песня окончилась.

Но ее тут же сменила другая – «Серебряные колокольчики».

Пенни немного отдышалась, успокоилась и попыталась здраво рассуждать. Что же это за злые маленькие твари? Откуда они взялись? Чего хотят от нее?

Пенни не нашла ни одного приемлемого ответа ни на один вопрос.

Она перебирала одно предположение за другим: гоблины, гремлины или им подобные существа. Но какой это ответ – здесь ведь настоящая жизнь, а не детская сказка.

Конец ознакомительного фрагмента.