Социология политических партий. Происхождение политических партий (И. В. Котляров, 2011)

Происхождение политических партий

История политических партий насчитывает три-четыре столетия. Однако первые упоминания о них встречаются еще в работах мыслителей древнего мира. В Древней Греции изучением партий как первых группировок и союзов, принимавших активное участие в жизни общества, занимались Аристотель, Геродот и Писистрат. Так, Геродот в своих трудах исследовал противоборство между партией паралиев и партией педиона. Писистрат стал продолжателем Геродота и добавил к паралиям и педионам еще и партию гиперакриев. Аристотель в «Афинской политии» выделил партии равнин, партии гор и партии побережья. Он рассматривал партии с географическо-идеологической точки зрения, т. е. он классифицировал партии по географическому месту их появления [4].

В Древнем Риме словом «партия» чаще всего называли группы людей, объединившихся вокруг того или иного лидера. Обычно за этими объединениями не стояло никаких идей, кроме усиления влияния своего руководителя. Причем Аристотель, Плавт, Цицерон, Саллюстий в своих работах отличали «партии» от «амичитиа» – благородного, хорошего союза друзей. Аристотель писал о борьбе между тремя партиями (жителей морского побережья, жителей равнин и жителей гор) в Аттике в VI в. до н. э. и о вражде между Партией знати и Партией народа в Афинах более позднего периода.

Со времен Аристотеля до XVII в. многие политики и исследователи партии называли факциями. Данное понятие широко употреблялось в Римской империи для обозначения совокупности лиц, связанных с организацией конных зрелищ. В дальнейшем данное понятие было перенесено на известные с IV в. спортивные организации в византийских городах, занимавшиеся подготовкой и проведением цирковых и спортивных состязаний. У каждой факции были свои «димы» – группы болельщиков. «Димы» поддерживали спортсменов от той или иной факции на спортивных состязаниях. Организацией деятельности «димов» занималось руководство факций. Постепенно факции стали превращаться из спортивных в политические организации городского населения. Особое значение в истории формирования партий имел указ Константина об aoclamationes, дававший право городскому населению во время зрелищ выражать свое одобрение или неодобрение деятельности властей. К концу IV – началу V в. факции приобрели ярко выраженный политический характер.

В древней римской республике наряду с партиями, объединявшимися вокруг конкретной личности, уже существовали политические течения с определенной системой взглядов, которые выражали интересы различных социальных групп римского общества и вели постоянную борьбу друг с другом. Древний римский историк Тит Ливий писал: «Борьба между партиями есть и всегда будет гораздо худшая беда для народа, чем война, голод, мор или любой другой гнев Бога» [цит. по: 329].

В те далекие времена в основу выделения групп-партий (факций) могло быть положено территориальное деление, объединение вокруг какого-то конкретного политика или любой другой системообразующий признак. Например, в Византии выделяли партии венетов и прасинов. В основу этой классификации было положено разделение ипподромных болельщиков на «синих» и «зеленых». Позже эти цвета стали основой для выделения групп во время мятежей или народных волнений и образования партий. Партия венетов сложилась как партия греко-римской земельной аристократии, партию прасинов возглавляла торгово-ростовщическая верхушка. Прасины имели свою основную опору в богатых торговых городах востока Византийской империи, венеты – в земледельческих областях, малоазиатских и балканских провинциях.

В конфессиональной литературе можно найти сравнение различных религиозных группировок с партиями. В работе старшего пастора Церкви христиан веры евангельской «Филадельфия» Ижевска Павла Желновакова «Тайна Церкви» отмечено: «В свое время так поступили религиозные вожди с Иисусом, призвав для расправы над Ним светские власти и политические партии. “Фарисеи, выйдя, немедленно составили с иродианами совещание против Него, как бы погубить Его” (Марк.3:6). Известно, что иродиане были политической партией своего времени, поддерживающей царя Ирода, идумея по происхождению. В дальнейшем имело место даже призвание римских властей для расправы над Иисусом. “Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря” (Иоанн.19:15)» [55].

В Древнем Риме в период кризиса республики (конец II–I в. дo н. э.) шла напряженная борьба между партией популяров, выражавшей интересы плебса (в основном сельского) и партией оптиматов. В партию оптиматов (от лат. слова optimus – наилучший) входили представители римской знати – нобилитета, объединившиеся вокруг аристократа Луция Корнелия Суллы. Оптиматы ориентировались на повышение роли аристократов в политической и экономической жизни Рима, отстаивали прежде всего интересы, права и привилегии сенаторского сословия. Оптиматам противостояли популяры (в переводе с латыни – «народные мужи»). Они опирались на римское крестьянство и городской плебс, защищали интересы простого человека, стремились к наделению неимущих крестьян земельными участками и улучшению положения городской свободной бедноты, к общей демократизации государственного строя путем расширения прав народного собрания и народных трибунов. Некоторые даже считали необходимым отменить ростовщичество. Вождем популяров был другой римский государственный деятель и полководец – Гай Марий. Видными популярами были братья Гракхи. В результате упорной межпартийной борьбы с патрициями плебеи, ранее не имевшие никаких прав на пользование общинной землей, добились включения в состав римского народа, уравнения в правах с патрициями [109].

Прототипами современных политических партий в определенном смысле этого слова можно считать масонские ложи и рыцарские ордена с их четкой структурой, определенными целями и задачами, строжайшей дисциплиной. Так, например, «Бедные рыцари Христа и Соломонова храма» – храмовники, или, как их еще называли, тамплиеры – члены военно-религиозного ордена, основанного в 1118–1119 гг. в Палестине, вступая в эту организацию, давали три обета: целомудрия, бедности и послушания.

Зачатки партий существовали в средние века и в эпоху Возрождения, особенно там, где существовали сильные города-республики с довольно развитыми традициями самоуправления, гражданской ответственности и активности. Население таких городов отличал высокий уровень образованности, культуры, свободомыслия. К их числу относились Венеция, Флоренция, Генуя, Новгород Великий, Псков. Известный русский историк Василий Осипович Ключевский в известном труде «Русская история. Полный курс лекций» писал, что социальные и политические противоречия вызывали необыкновенный шум и движение в политической жизни города. Ни один из старинных городов Древней Руси не дал такой тревожной истории, как Новгород. С самых ранних пор видим здесь оживленную борьбу политических партий; в разное время характер ее был неодинаков [83].

В Новгороде Великом существовала и сильная антимосковская партия, которую в середине XV в. возглавляла представительница знатного боярского рода Марфа Борецкая (Марфа Посадница). Эта партия отстаивала независимость Новгорода от Москвы, сохранение вольностей, традиций, места и роли в экономической и политической жизни стран балтийского региона. Партия Борецких была готова даже пойти на сговор с Великим Княжеством Литовским, чтобы сохранить права и привилегии «Господина Великого Новгорода». В планы партии входило создание в Новгороде православного наместничества, зависимого от Литовского государства, а также брак будущего наместника из числа литовских панов с Марфой Борецкой, которая «хотячи пойти замужь за литовского же пана за королева, да… мыслячи привести его к себе в Великий Новград, да с ним хотячи владети от короля всею Новгородскою землею». В 1471 г. Марфа вместе с сыновьями выступила на вече против подчинения Новгорода Ивану III. Сторонники партии Борецкой пришли на площадь и кричали о притеснениях Москвы, о золотой воле под покровительством Казимира Литовского, «камнями заставляли молчать московских приверженцев». Сторонники Марфы подкупили «смердов, шилышков и других безыменных мужиков», которые в нужный момент зазвонили в колокола, крича: «За короля хотим!». Несмотря на то, что среди новгородцев имелись противники Борецкой, ее партия пересилила приверженцев великого князя московского: послы новгородского боярства отправились с дарами к литовскому королю. Узнав об этом, 20 июня 1471 г. Иван III выступил с войском из Москвы. После битвы на реке Шелони антимосковская партия в Новгороде вынуждена была признать свое поражение. В феврале 1488 г. Иван III распорядился захватить Марфу с внуком Василием Федоровичем, отослать их в заточение и «тако конечне укроти Великий Новгород». Марфа была казнена, а ее партия прекратила существование [31; 167].

Сторонники крестового похода против «схизматиков и татар», т. е. против Руси и Золотой Орды, в 1380 г. убедили великого литовского князя Ягайло, отрекшегося от православия и перешедшего в католичество, пойти на помощь армии Мамая. Великое Княжество Литовское в те времена было копьем Запада, направленным против Востока, и очень желало поражения московского войска на Куликовом поле. Однако армия Ягайло опоздала на один день, на один переход к сече на Куликовом поле, и ей осталось только грабить обозы с ранеными воинами Дмитрия Донского, шедшими к Москве [9; 28; 98].

В средневековой Италии в XI–XIV вв. сохранились традиции демократических институтов в управлении городами. Поэтому именно там стали развиваться политические движения, боровшиеся за власть в городах-государствах. Они носили протопартийный характер. Примером могут служить гвельфы и гибеллины. Гвельфы выражали интересы купечества и ремесленников. Они стремились к утверждению независимости городов-республик от Священной Римской империи и поддерживали Папу Римского в борьбе с императором. Гвельфам противостояли гибеллины, которые находились на стороне императора. Гибеллины – это преимущественно представители феодальной знати, стремившиеся к своеобразной феодальной свободе и независимости и не желавшие делиться с папством плодами эксплуатации как своих крестьян, так и живших в «их» городах мелких торговцев и ремесленников. Они активно выступали против постоянного вмешательства Папы Римского в жизнь Италии и в германском императоре, императоре Священной Римской империи, видели силу, способную дать отпор этому вмешательству. Вот почему гибеллинов обычно называют императорской партией. Однако борьба пап с императорами носила долгий и запутанный характер, потому социальный состав партий постоянно менялся в зависимости от условий и конкретных ситуаций.

Известный русский историк Тимофей Николаевич Грановский связывал образование политических партий с политикой Екатерины Медичи, которая создавала «срединную» (между католиками и протестантами) партию из людей, «не имеющих ни верований, ни убеждений» [161, с. 266].

Очень активно шло формирование политических структур в итальянских государствах и в XV–XVI вв. Впервые широко использовать слово «партия» в политическом лексиконе для обозначения подобных группировок стал итальянский мыслитель и дипломат Никколо Макиавелли, подробно рассказавший в книге «История Флоренции» об особенностях политической борьбы, междоусобицах в итальянском государстве тех лет [117]. В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» он писал о том, что «частная обида… всегда возбуждает в обществе страх; страх заставляет думать о защите; защита вызывает раздоры; раздоры, в свою очередь, порождают… партии, а партии губят республику» [118, с. 150].

По Н. Макиавелли, партия – это организация, созданная в результате соперничества между людьми с целью защиты интересов одной из соперничающих групп. В своих работах Макиавелли делит партии на частные структуры, основанные на личных связях их членов, и организации, ориентированные на интересы общества. Несмотря на свое отрицательное отношение к политическим партиям, мыслитель внимательно изучал борьбу политических партий, защиту своих интересов представителями различных родовитых семей, противостояние между сторонниками нобилей, пополанов и плебса, противостояние партий гвельфов и гиббелинов. В отличие от своих современников, которые политические процессы сводили до внешнеполитической деятельности государства, он обратил особое внимание прежде всего на внутреннюю политическую борьбу, в основе которой были интересы и противоречия политических партий [117; 118].

По мнению многих исследователей, партии античного мира и средневековья были клиентелами – временными объединениями для поддержки влиятельных особ [98; 161].

Английский философ Френсис Бэкон рассматривал партии как естественные порождения борьбы различных политических группировок за власть. В Париже, где он провел свои молодые годы, было столько различных партий, что всякий человек находил себе единомышленников и не чувствовал себя чужим. И все же, как считает философ, «безрассудные притязания какой-либо из партий» на власть являются «причинами и поводами к мятежам», однако помимо всего прочего партии – это также средство общественного продвижения и возвышения для «людей простого звания» [25, с. 382–383].

В интересном исследовании «Эссе о гражданской и моральной жизни» (раздел 51 «О партиях») Ф. Бэкон писал: «Многие ошибочно держатся того мнения, что и государю в управлении страной, и каждому вельможе в ведении дел надо прежде всего принимать во внимание интересы партий; а между тем высшая мудрость велит, напротив, сообразоваться либо с общими интересами, осуществляя то, с чем согласны представители самых различных партий, либо с интересами отдельных лиц. Этим я не хочу, однако, сказать, что соображениями партийными должно совершенно пренебречь. Людям простого звания, чтобы возвыситься, необходимо за что-то держаться; но людям знатным, чувствующим свою силу, лучше сохранять независимость. И даже начинающему выдвигаться для более верного успеха обычно лучше обнаруживать столь умеренную приверженность, чтобы из всех членов своей партии быть наиболее приемлемым для другой.

Чем партия слабее и малочисленнее, тем больше в ней единства; и часто бывает, что небольшое число непреклонных берет верх над многочисленным, но более умеренным противником. Когда одна из двух партий прекращает свое существование, другая раскалывается. Так, партия, объединявшая Лукулла и сенатскую знать (называвшуюся “Optimates”), некоторое время противостояла партии Помпея и Цезаря; но когда власть сената рушилась, произошел и разрыв Цезаря с Помпеем. Подобным же образом партия Антония и Октавиана противостояла некоторое время Бруту и Кассию, но вслед за падением Брута и Кассия последовал разрыв Антония с Октавианом. Эти примеры относятся к партиям, состоящим в открытой войне, но то же самое можно сказать о более частных случаях. И зачастую при расколах те, что были на вторых ролях, оказываются во главе партии, но столь же часто оказываются ничтожествами и бывают отстранены, ибо многие сильны лишь в оппозиции, а когда этого нет, они бесполезны».

«Часто видим мы, – продолжает Бэкон, – что человек, добившись успеха, переходит в партию, враждебную той, коей обязан он своим возвышением, полагая, вероятно, что с первой он свое уже взял, и ища новой выгоды. Такому перебежчику это сходит легко, ибо, когда силы долгое время уравновешены, приобретение даже одного лишнего приверженца дает перевес одной из сторон, а вся заслуга приписывается ему. Если кто держится середины между двумя партиями, это не всегда происходит от умеренности, но нередко от своекорыстия и имеет целью извлечение выгоды из обеих. В Италии, например, считаются подозрительными те папы, у которых постоянно на устах “Padre commune”, ибо это служит признаком стремления всеми средствами возвеличить свой род.

Королям не следует держать сторону какой-либо одной партии, потому что всяческие союзы неизменно пагубны для монархии; они налагают обязательства, которые могут возобладать над долгом подданного, и король становится при этом “tanquam unus ex nobis”, как это было с Лигой во Франции. Чрезмерное усиление партий и раздоров между ними указывает на слабость государей и весьма вредит их славе и успеху их дел. Действия партий под властью монархии должны быть (если говорить языком астрономов) подобны движениям низших орбит, которые могут иметь и собственное движение, но вместе с тем увлекаться высшим движением – “primum mobile”» [25, с. 382–383].

Томас Гоббс в своей работе «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» показал государство продуктом создания людей. Т. Гоббс сравнивал государство с Левиафаном. Это «библейское чудовище», описанное в библейской книге Иова как грозное морское чудовище, «зверь зверей», обладающее необычайной и страшной силой. Оно может защитить интересы человека и партий. Характеризуя партии, философ писал: «Из подвластных групп некоторые являются политическими, другие – частными. Политическими (иначе называемыми политическими телами и юридическими лицами) являются те группы людей, которые образованы на основании полномочий, данных им верховной властью государства. Частными являются те, которые установлены самими подданными или образованы на основании полномочий, данных чужеземной властью». Т. Гоббс рассматривал партии как частные группы, т. е. группы, отстаивающие частные интересы. По его мнению, партии должны отказаться от своих частных интересов, так как в противном случае, становясь, по существу, своеобразным государством в государстве, они будут постоянно вызывать угрозу анархии [38, с. 327–328].

Партии, по мнению Т. Гоббса, – это «организованные преступные замыслы», которые вместе с восстаниями и гражданскими войнами составляют «наиболее серьезные и наиболее чреватые опасностями болезни государства». Философ был убежден, что «правительство монарха предпочтительнее правительства собрания». «Допускается, – отмечал Гоббс, – что монарх будет обычно следовать своим личным интересам, когда они сталкиваются с интересами народа, то так же может действовать и собрание. Монарх может иметь фаворитов, но они могут быть и у каждого члена собрания; поэтому общее число фаворитов при монархии, вероятно, должно быть меньше. Монарх может слушать советы от кого-нибудь и секретно, а собрание может слушать только советы от своих собственных членов, и публично. Случайное отсутствие некоторых членов в собрании может быть причиной того, что другая партия получит большинство и, таким образом, произведет изменение политики. Кроме того, если собрание разделится на враждебные партии, результатом может быть гражданская война» [там же]. Борьба партий, непостоянство толпы, влияние демагогов, действующих на страсти людей, – таковы, по мнению Т. Гоббса, невыгоды народного правления.

Великая Французская революция провозгласила фундаментальные ценности – Свобода, Равенство, Братство, которые постепенно утвердились в качестве краеугольных основ западной цивилизации. Со временем в этом ряду свое место уверенно заняла Справедливость. Не могли пройти идеологи революции мимо такого явления, как «партия». Так, например, Луи Антуан Сен-Жюст считал «любую партию как преступную» и «любую фракцию как посягательство на суверенитет», ибо они «нейтрализуют общественное благо». Иногда он писал о фракциях, имея в виду партии. Классических партий в современном понимании слова тогда не было. «Я не принадлежу ни к какой фракции, – говорил Л. А. Сен-Жюст в «Речи в защиту Робеспьера», прозвучавшей на заседании Конвента 9 термидора (27 июля 1794 г.), – я буду бороться с любой из них. Они не исчезнут, пока установления не создадут гарантии, не положат границ власти и не заставят человеческую гордость навсегда склониться под ярмом общественной свободы». «Если вы хотите, – подчеркивал он, – чтобы фракции исчезли, чтобы никто не захотел возвыситься посреди развалин общественной свободы, следуя принципам Макиавелли, положите конец политическим интригам, сведя все к бесстрастным принципам правосудия; сохраняйте в своих руках высшую власть; заставьте все партии подчиниться непреложным законам. Законам не присущи страсти, которые порождают рознь и притворство. Законы суровы, люди же суровы не всегда: они могут долгое время прикрываться непроницаемой личиной. Если законы защищают невинность, заграница не сможет их извратить; но если невинность становится игрушкой для гнусных интриг, нет больше гарантий в гражданской общине. Тогда придется удалиться в пустыню, чтобы там обрести независимость и друзей среди диких зверей! Тогда придется покинуть этот мир, где нет больше энергии ни для преступления, ни для добродетели, где остались лишь страх и презрение». «Свобода должна победить любой ценой», – заявлял Сен-Жюст [177, с. 39].

Деятель Великой Французской революции, вождь якобинцев и комиссар Конвента Максимилиан Робеспьер также видел в партиях «коалицию против всеобщего блага» [см.: 519].

Великий немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель связывал понятие и сущность партий с чисто субъективными убеждениями и частными интересами и рассматривал партии как результат «частных» интриг государства. Он отрицал, что партии способны быть носителями общественно-политического мнения и приравнивал их к власти немногих, частному, случайному интересу, который должен быть полностью нейтрализован. В историческом отношении эта доктрина возникла на основе политического опыта Великой Французской революции, и цель ее заключалась в том, чтобы придать большую конкретность конституционализму [см.: 40].

Известный немецкий писатель и философ, друг Карла Маркса Арнольд Руге в период революции 1848–1849 гг. в Германии был избран во Франкфуртское национальное собрание и основал буржуазно-радикальную партию. Под партиями он понимал движущие силы и организационные формы либеральных и демократических идей, которые противостоят консервативному государственному режиму. А. Руге формировал понятие «партия» через противопоставление правительству и рассматривал ее воплощением тенденции к прогрессу, к изменениям и реальным способом избежать революции.

Известный французский историк и социолог Алексис де Токвиль появление и развитие политических партий связывал со становлением демократии. «В демократических странах умение создавать объединения – первооснова общественной жизни», – подчеркивал исследователь. Он написал известную работу «Демократия в Америке». В этой книге А. де Токвиль рассматривает нравственный облик демократии – привычки души и привычки ума, сравнивая их с нравами, царящими в аристократическом обществе. В работе автор особое внимание обращает на острые противоречия в жизни американского общества, на борьбу классовых и политических сил, которые сопровождают появление и становление демократии как общественного феномена. «В настоящее время свобода создавать политические объединения – необходимая гарантия в борьбе с тиранией и в противостоянии большинству. В Америке члены объединения, составляющие меньшинство, прежде всего хотят знать, сколько их, ибо их первая цель – ослабить моральное воздействие большинства. Вторая цель, которую они ставят перед собой, – это выявить все возможности, которые могут быть использованы, чтобы оказать давление на большинство, так как их конечная цель, на осуществление которой они твердо надеются, – привлечь на свою сторону большинство и таким образом оказаться у власти» [189, с. 158]. Проанализировав противоречия США, проблемы демократии «по американскому образцу», А. де Токвиль увидел «зло» в американских политических партиях. Он стал относить их к разряду разрушительных страстей. Именно демократическая система XIX в. демонстрировала яркие примеры межи внутрипартийной борьбы, борьбы между партиями, элитами и внутри партий и элит [189, c. 513].

Русский христианский философ, писатель и публицист и последовательный критик коммунистической власти в России Иван Александрович Ильин активно разрабатывал теорию политических партий и партийных идеологий. Причем взгляды его существенного менялись с течением времени.

В брошюре «Что такое политическая партия» в 1906 г. И. А. Ильин писал: «Политическая партия – это союз людей, которые соединились для того, чтобы добиться нужных им всем законов. Политические партии, или, как их называют просто, партии, образуются обыкновенно не ради одного какого-нибудь закона, а для борьбы за целый ряд законов. Дело партии есть дело сложное и трудное. Работы у партии много, работы она требует дружной и согласной, но зато победа партии есть победа всех ее членов… Политическая партия всегда добивается издания таких законов, которые нужны ее членам; мы знаем, что всякий закон удовлетворяет интересам какого-нибудь класса; мы никогда не забудем, что классовые интересы фабрикантов и рабочих с одной стороны, помещиков и крестьян с другой – противоположны.

<…>

Оставаться же вне партий не следует: всякий, кто хочет лучших порядков и законов – пусть выбирает себе политическую партию и пусть вместе с ней дружно борется за право и свободу. Тот, кто хочет победы – пусть идет в ряды партий.

<…>

Политическая партия не только объединяет всех людей с одинаковым классовым интересом, но и ведет объединенный класс к победе. Хорошо объединенная политическая партия живет этой борьбой, как один человек. Члены ее хорошо знают, кто им друг и кто враг, они не обманутся, не ошибутся, не повредят дорогому общему делу. Каждый новый успех партии есть успех не только каждого из ее членов, но и каждого из людей, принадлежащих к тому классу, за интересы которого борется партия» [72].

В работе «Партийное строение государства» И. А. Ильин пишет: «Казалось бы, что может быть естественнее и драгоценнее в свободном государстве, как не свободное образование партий? Свободные граждане ищут себе единомышленников, находят их, организуются и выставляют на выборах своих кандидатов! Ведь это входит в самую сущность демократии!.. Нет этого – и демократия гибнет… Не так ли?

Однако история последних десятилетий показала, что демократия разваливается именно вследствие ее партийного строения. Если образование партии свободно, то кто же может помешать людям организовать партию, требующую для себя монополии? Не предотвратили этого в России; не помешали этому в Италии; не сумели противостать этому в Германии, в Австрии, в Польше, в Латвии, в Эстонии, в Испании и Португалии.

Партия есть союз граждан, сорганизовавшихся для того, чтобы захватить государственную власть в свои руки. К этому стремятся все партии – и демократические и антидемократические. Различие между ними в том, что демократы считают нужным соблюдать правила конституции, а антидемократы склонны пренебрегать ими» [314, с. 135–136].

В работе «О государстве» И. А. Ильин утверждает, что политические партии не должны делиться по принципу личного, группового или классового интереса. Они призваны служить не лицам, не группам и не классам, а родине, народу, государству. Поэтому каждая партия обязана иметь программу всенародной справедливости, всенародного органического равновесия, программу общих государственных интересов, программу сверхклассовой солидарности, программу естественных прав, учитывающую все слои и все классы. Партий может быть несколько, много. Однако они не смеют расходиться друг с другом на том, чьи интересы они защищают, ибо все они призваны защищать общие интересы. Расхождение их может касаться лишь того, какие интересы суть солидарные, общие, всенародные, государственные, сверхклассовые и какая система органического равновесия спасительна для страны [312].

Достаточно интересные и очень спорные взгляды изложил русский мыслитель в работе «Что дает и что отнимает политическая партийность»: «Каждая партия про себя всегда посягала и посягает на всю власть, желает превратить ее в свою монополию. Сущность всякой политической партии в том, что она покушается стать целым: прежние партии делали это в порядке избирательного спорта с соблюдением “правил игры”; ныне появились партии, которые делают это в порядке избирательного террора и мошенничества, и притом с попранием (более или менее откровенным) всех правил свободы и лояльности. Захватив монополию, каждая из них становится тоталитарною, подавляет остальные и пытается осуществить свою программу, сколь бы одностороння, нелепа, разорительна или даже чудовищна она ни была» [315].

В исследовании «Что такое Русский Обще-Воинский Союз» И. А. Ильин подчеркивает, что «политическая партия делит свой народ на своих и чужих и ищет успеха именно своим; примеров тому было у нас достаточно перед глазами. Она отправляется не от Целого и думает не о Целом, а представляет интересы только одной части народа (все равно – класса, сословия, профессионального союза или церкви). Этот партийный интерес она стремится выдать за всенародный и тем навязать его всему народу; и для этого она добивается власти. Для приобретения власти она ведет агитацию, раздает обещания, восхваляет себя, старается захватить так называемые общественные высоты (редакции, банки, влиятельные должности и т. д.), вносит пристрастный дух партийности во всю культуру, извращает все критерии жизни, интригует, пачкает других и обычно неутомимо лжет везде в свою пользу» [317].

В то же время, формулируя аксиомы власти, И. Ильин выдвигает следующие положения: основная форма организации элиты – политические партии; их деятельность должна соответствовать ряду условий: проявлять взаимную лояльность, не претендовать на монополизацию общественного мнения, ориентироваться не на захват государственной власти, а на достижение всеобщего интереса.

Представляет особый интерес отношение известного русского философа к партийным идеологиям и к их носителям. В работе «Национал-социализм. Новый дух» в 1933 г. он пишет: «Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе… Пока Муссолини ведет Италию, а Гитлер ведет Германию – европейской культуре дается отсрочка. Поняла ли это Европа? Кажется мне, что нет… Поймет ли это она в самом скором времени? Боюсь, что не поймет… Гитлер взял эту отсрочку прежде всего для Германии. Он и его друзья сделают все, чтобы использовать ее для национально-духовного и социального обновления страны. Но взяв эту отсрочку, он дал ее и Европе. И европейские народы должны понять, что большевизм есть реальная и лютая опасность; что демократия есть творческий тупик; что марксистский социализм есть обреченная химера; что новая война Европе не по силам – ни духовно, ни материально, и что спасти дело в каждой стране может только национальный подъем, который диктаториально и творчески возьмется за “социальное” разрешение социального вопроса. <…> Демократы не смеют называть Гитлера “узурпатором”; это будет явная ложь. Удаляется все причастное к марксизму, социал-демократии и коммунизму; удаляются все интернационалисты и большевизаны; удаляется множество евреев, иногда (как, например, в профессуре) подавляющее большинство их, но отнюдь не все. Удаляются те, кому явно неприемлем “новый дух”. Этот “новый дух” имеет и отрицательные определения, и положительные. Он непримирим по отношению к марксизму, интернационализму и пораженческому бесчестию, классовой травле и реакционной классовой привилегированности, к публичной продажности, взяточничеству и растратам.

“Новый дух” национал-социализма имеет, конечно, и положительные определения: патриотизм, вера в самобытность германского народа и силу германского гения, чувство чести, готовность к жертвенному служению (фашистское “sacrificio”), дисциплина, социальная справедливость и внеклассовое, братски-всенародное единение. Этот дух составляет как бы субстанцию всего движения; у всякого искреннего национал-социалиста он горит в сердце, напрягает его мускулы, звучит в его словах и сверкает в глазах. Достаточно видеть эти верующие, именно верующие лица; достаточно увидеть эту дисциплину, чтобы понять значение происходящего и спросить себя: да есть ли на свете народ, который не захотел бы создать у себя движение такого подъема и такого духа?.. Словом – этот дух, роднящий немецкий национал-социализм с итальянским фашизмом. Однако не только с ним, а еще и с духом русского белого движения» [311].

В работе «О фашизме» И. А. Ильин пишет: «Фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо. Во время наступления левого хаоса и левого тоталитаризма это было явлением здоровым, необходимым и неизбежным. Такая концентрация будет осуществляться и впредь, даже в самых демократических государствах: в час национальной опасности здоровые силы народа будут всегда концентрироваться в направлении охранительно-диктаториальном. Так было в Древнем Риме, так бывало в новой Европе, так будет и впредь. Выступая против левого тоталитаризма, фашизм был, далее, прав, поскольку искал справедливых социально-политических реформ. Эти поиски могли быть удачны и неудачны: разрешать такие проблемы трудно, и первые попытки могли и не иметь успеха. Но встретить волну социалистического психоза – социальными и, следовательно, противосоциалистическими мерами – было необходимо. Эти меры назревали давно, и ждать больше не следовало. Наконец, фашизм был прав, поскольку исходил из здорового национально-патриотического чувства, без которого ни один народ не может ни утвердить своего существования, ни создать свою культуру» [313].

Совершенно по-другому, не так, как к фашистам, относится И. Ильин к коммунистам. В работе «Что за люди коммунисты?» он пишет: «Способность коммунистов пугать, мучить, развращать и убивать людей – общеизвестна, но управлять и хозяйствовать они не умеют. При этом низком умственном и нравственном уровне коммунисты, по свидетельству Ленина, отличаются крайне повышенным самочувствием: таково “невежественное самомнение” коммунистических “сановников”, “интеллигентское самомнение коммунистических литераторов”, их пристрастие к “мишуре, к торжественному коммунистическому облачению”, их “коммунистическое чванство”. Среди коммунистов имеется множество “мазуриков”, обюрократившихся, нечестных, нетвердых, таких, которые внушают отвращение человеку, в поте лица снискивающему себе хлеб, число таковых измеряется сотнями тысяч. Таков был первый отбор большевистской революции. С этого началось: захватили власть переворотом, захватили потому, что она была расшатана и растрачена “временным правительством” – и посадили править лично непорядочных, чванливых невежд, жадных, жестоких и аморальных. При этом моральный уровень коммунистов значительно ниже умственного. Могло ли быть иначе, может ли это и доныне быть иначе, если принять во внимание, что в коммунисты люди шли и идут для предательства России, желая сытости и карьеры?» [316].

В целом период V–XVIII вв. характеризовался резко враждебным отношением к политическим партиям. Тогда под партией понимали нелегитимную группу людей, главной целью которой была реализация частных интересов ее лидеров. Как следствие, политические партии разделили общество на враждующие общности, находившиеся в постоянной борьбе, порой приобретавшей вооруженный характер. Это постоянно приводило к внутренним проблемам, столкновениям и дестабилизации общества. Именно так считали Д. Юм, Г. Болингброк, А. Гамильтон, М. Острогорский и некоторые другие известные мыслители.

Например, Моисей Острогорский считал, что политические партии, вместо выполнения своей ключевой функции посредника между гражданским обществом и государством стали орудием реализации во властных структурах групповых интересов партийных элит: «Партии, большие партии, были… соединены с государством с сомнительной пользой для общественного блага и в ущерб элементарным принципам, регулирующим взаимоотношения между государством и гражданами» [139, с. 543]. Особую тревогу у него вызывала порожденная партийной дисциплиной деградация личностных качеств рядовых членов политических партий, утрачивающих, по его мнению, способность и волю к самостоятельному осмыслению политической реальности, превращенных в «колесики и винтики» партийных «машин». «Первой проблемой, которая встает в демократической практике, – отмечал М. Острогорский, – является: как организовать политическую деятельность таким образом, чтобы развить непосредственную и регулярную деятельность у граждан, чтобы возбудить индивидуальную энергию и не дать ей заглохнуть? Партийная система дала разрешение этой проблемы: граждане должны выбрать партию, отдаться навсегда, предоставить ей все полномочия, и она позаботится о том, чтобы дать желаемый импульс» [139, с. 550]. Как результат, по мнению М. Острогорского, члены партии «покорно голосуют за “желтую собаку” потому, что она носит цвета партии; они пассивно терпят беспорядки общественной жизни потому, что эти беспорядки покрыты флагом их партии. Пиратам, которые их причиняют и которые ими пользуются, пригодится лишь размахивать перед правоверными членами партии пугалом политического иноверия» [139, с. 552–553].

Лорд Генри Сент-Джон Болингброк в Англии и Александр Гамильтон в США считали партии злом, которое может и должно быть устранено, даже если для этого потребуется создание временной партии «национального объединения» [18; 195].

Первый президент США Джордж Вашингтон в своем «Прощальном послании» писал об опасных последствиях «партийного духа» и считал партии готовым оружием для подрыва власти народа и узурпации правительственной власти. Он был убежден в том, что партии совершенно непригодны в рамках республиканской формы правления. Четвертый президент США, один из ключевых авторов Конституции США Джеймс Мэдисон политические партии называл крамолой или крамольным сообществом. Существуют два способа излечиться от этого зла: первый – устранить причины, его порождающие; второй – умерять его воздействия. В свою очередь, существует два способа устранения причин, порождающих крамольные сообщества: первый – уничтожить саму свободу, необходимую для их существования; второй – внушить всем гражданам одни и те же мысли, одни и те же увлечения, одни и те же интересы [195, с. 79]. Политическая элита США боялась популизма, прихода при помощи партий к власти абсолютно непрофессиональных людей: «Сделайте меня президентом, и я вас сделаю министром или секретарем штата или, во всяком случае, обеспечу хорошим местом, соответствующим если не вашим способностям, то вашим потребностям» [139, с. 304].

В начале XX в. 28-й президент США Вудро Вильсон не изменил традиции недоверия к партиям, считая, что партии – это враждующие секты “политических фарисеев”». На заседании палаты общин Великобритании 26 апреля 1911 г. премьер-министр страны Асквит заявил: «Я согласен (с лидером оппозиции), что система партий привела последние годы у нас к окоченелости, негибкости, которые вовсе не отвечают лучшим интересам страны» [цит. по: 139, с. 287].

Когда появились прототипы современных политических партий? Что способствовало этому? По мнению авторов исследования «Основы теории политических партий», первым необходимым условием становится появление субъективного политического интереса, вызывающего необходимость в создании партии. Таковым может служить стремление повысить свой политический вес, желание консолидировать определенную часть политически активного слоя, необходимость создания организации, защищающей корпоративные интересы и т. д. Второе необходимое условие – наличие кадрового ядра партии, инициативной группы, которая взяла бы на себя выполнение необходимых действий организационного и политического плана по созданию нового политического объединения. В качестве третьего условия выступает потребность в разработке политической стратегии партии, ее идейно-теоретической платформы, интеллектуальных инноваций в социально-политической сфере. Четвертым условием является установление внутри кадрового ядра партии условий, объективно работающих на сплочение партии. Таким обстоятельством может служить общность интересов, сходство идейных ценностей и воззрений, необходимость консолидации вследствие давления внешних обстоятельств. От долговременности обстоятельств, работающих на внутреннюю сплоченность партии, в немалой степени зависит и ее политическая будущность. Очень важно и теоретическое обеспечение формирования политических партий [138].

Основателем социологии политических партий по праву считается российский социолог и политолог, историк и юрист белорусского происхождения Моисей Яковлевич Острогорский. В 1906 г. М. Я. Острогорский был избран членом Государственной думы от Гродненской губернии; принимал активное участие в работах по составлению наказов Государственной думы от Гродненской губернии и деятельности комиссии о личной неприкосновенности. В момент роспуска Думы он находился в Лондоне на межпарламентской конференции. Затем долгое время жил за границей. Политической деятельностью больше не занимался.

В центре научных исследований М. Я. Острогорского находились проблемы демократии, к изучению которой он подходил с точки зрения механизма функционирования ее основных политических институтов, прежде всего – политических партий. Основное произведение М. Острогорского «Демократия и политические партии» было впервые издано в 1898 г. в Париже, в 1903 г. – вновь в Париже, а также в Лондоне, в 1910 г. – в Нью-Йорке, в 1912 г. – в Париже (переработанное), в 1927 и 1930 гг. – в Москве.

В данном исследовании на богатом эмпирическом материале был раскрыт механизм образования и деятельности политических партий США и Великобритании. «Возрастающая сложность социальной жизни, – писал ученый, – сделала больше чем когда бы то ни было необходимым объединение индивидуальных усилий. Развитие политической жизни, призывая каждого гражданина к участию в управлении, заставляет его, для выполнения своего гражданского долга, входить в соглашение со своими согражданами. Одним словом, осуществление каждым своих собственных целей в обществе и в государстве предполагает кооперацию, которая невозможна без организации. Группировки граждан во имя политических целей, которые называют партиями, необходимы везде, где граждане имеют право и обязаны выражать свои мнения и действовать; но нужно, чтобы партия перестала быть орудием тирании и коррупции» [139, с. 564].

М. Я. Острогорского постоянно интересовал вопрос об общих принципах и характеристиках политических партий в условиях демократии: «Принципы или программа партии являлись верой, облеченной, подобно церковной вере, санкцией правомерности и иноверия. Присоединение к партии должно было быть полным, нельзя расходиться с партией ни в одном из пунктов ее символа веры, так же как нельзя принимать по выбору отдельные догматы религии». «Приемы, которыми была введена система постоянных партий, настолько же искусственная, как и иррациональная и устарелая в своем принципе, неизбежно должны были носить такой же характер. Так как проблемы, занимавшие общественное мнение, были многочисленны и разнообразны, было необходимо приспособлять проблемы к определенным группировкам людей, вместо того, чтобы группировать людей в соответствии с проблемами. Для этой цели противоречивые вопросы были подняты на уровень системы, собраны в универсальные программы и наложены друг на друга; их тасовали, как карты, вынимая то те, то другие, и, в случае надобности, выкидывали те из них, которые вызывали непреодолимые расхождения во взглядах», – писал ученый [139, с. 544–545].

Таким образом, политические партии, возникнув как временные организации, целью которых была мобилизация масс для проведения выборов, приобрели затем устойчивый характер, стали постоянными и неотъемлемыми компонентами политической жизни. В своем исследовании М. Острогорский показал процесс превращения традиционных политических партий в консолидированные организации, не имеющие никаких других целей, кроме собственного роста.

Исследуя внутреннюю организацию и административную структуру политических партий, ученый уделил особое внимание их ядру – кокусу: «Он (Бирмингем) создал Кокус, постоянную избирательную организацию, поставившую себе целью сражаться за дело большинства под демократическим знаменем либеральной партии. Новое внепарламентское учреждение, распространившееся вскоре на всю страну, стало отправным пунктом значительного течения, которое и сейчас еще далеко не потеряло силы. Это течение, возникшее на почве желания не давать движения статье о меньшинстве, фактически выполнило задачу организации избирательных масс» [139, с. 77]. М. Я. Острогорский сделал вывод, что в политические партии все вступают на равных правах, но постепенно складывается определенный круг людей, которые связывают политическую верхушку и саму партию. Данный круг ученый назвал кокусом политической партии.

Кокус – это закрытое собрание партийных лидеров для обсуждения различных политических, материальных и организационных вопросов. По мнению Острогорского, именно появление кокуса как первоначальной организационной ячейки означало завершение процесса бюрократизации партии и централизации власти в ней. «Кокус, – подчеркивал исследователь, – группировавший вокруг себя всех передовых и горячих членов партии, скоро становился фракционной крепостью для группы, полной сектантского духа, и Кокус был тем более нетерпим и притязателен, что народная форма его организации давала ему повод выдавать себя за единственного и законного представителя либеральной партии» [139, с. 103–104]. Кокус делал все для себя, своих родных и близких – деньги, положение, должности, привилегии, награды. Он уничтожал в политических партиях свободное состязание членов, заменяя их назначением кандидатов в парламентарии от кокуса. «Стало обязательным голосовать даже за “желтую собаку”, раз она была занесена в партийный список… Кокус исказил его (общественное мнение. – И. К.), втиснув в рамки стереотипных партий», – писал М. Острогорский [139, с. 521].

Кокус, возникнув как специальная структура, обеспечивающая связь парламентских партий с электоратом, постепенно стал механизмом, который занимался целенаправленным влиянием на партийную деятельность в парламенте и широких народных массах, пропагандой партийных идеалов. Как считает Острогорский, партийные вожди политической партии, находящейся у власти, являются «фонографами Кокуса», следовательно, не имеют независимой позиции, с другой стороны, они избавлены от личной ответственности за осуществляемую политику. Если политическая партия находится у власти, то дискуссия в парламенте представляет собой полную формальность, так как все заранее решено в кокусе, причем несколькими особо влиятельными партийными лидерами.

М. Я. Острогорский показал, что в политических партиях наблюдается беспринципная погоня за властью. В политических партиях борьба между фракциями, как правило, более жестока, чем состязание соперничающих партий. Члены политических партий часто объединяются стремлением использовать борьбу за власть для решения собственных проблем. Практически не отличаясь друг от друга задачами и целями, политические партии ожесточенно сражаются за политическую власть, в результате полностью отрываются от основной массы электората и переходят под власть партийных лидеров.

Личностные качества кандидатов в парламентарии в принципе не имеют никакого значения. Все зависит от кокуса. М. Острогорский отмечал, что «ни один кандидат не может быть выдвинут помимо Кокуса» [139, с. 104]. «В каждом месте избиратели должны были признать в Кокусе единственного носителя их политической власти, – писал ученый. – Они должны были следовать его указаниям на выборах, потому что они могли голосовать только за кандидата, одобренного Кокусом. Он уничтожил в партии свободное соревнование кандидатов и заменил их единственными, ортодоксальными кандидатурами со штампом Кокуса. Избиратели, кандидаты, депутаты – все были в полной зависимости от новой власти» [139, с. 269]. Происходят необратимые процессы олигархизации и бюрократизации политических партий. Политические партии в финансовом положении зависят от имущих слоев населения, которые и определяют политику политических партий. От кандидатов в депутаты требуются деньги, много денег и полное подчинение партии и партийным руководителям. Вся деятельность партий заканчивается предвыборной кампанией лжи и обмана, не столь убеждения, сколь гипноза электората. Они соперничают в эффективности методов целенаправленного влияния на избирателей.

О работе одного из таких кокусов политических партий США середины XVIII в. писал известный американский исследователь Джеймс Брайс: «…небольшой кружок влиятельных граждан обыкновенно назначал кандидатами на принципиальные и колониальные должности, а его выбор встречал одобрение, несмотря на то, что ни опирался ни на какой авторитет, кроме личного влияния кружка» [23, с. 136].

М. Я. Острогорский предлагал заменить систему политических партий комплексом непостоянных временных политических структур: «Не достаточно ли ясно теперь то разрешение, которого требует проблема партий? Не состоит ли оно в том, чтобы отказаться от практики косных партий, постоянных партий, имеющих своей конечной целью власть, и в том, чтобы восстановить и сохранить истинный характер партий как группировок граждан, специально организованных в целях осуществления определенных политических требований? Такое разрешение вопроса освободило бы партии от целей, имеющих лишь временное и случайное политическое значение, и восстановило бы ту их функцию, которая является постоянным смыслом их существования. Партия как универсальный предприниматель, занимающийся разрешением многих и разнообразных проблем, настоящих и будущих, уступила бы место специальным организациям, ограничивающимся какими-либо частными объектами. Она перестала бы являться амальгамой групп и индивидуумов, объединенных мнимым согласием, и превратилась бы в ассоциацию, однородность которой была бы обеспечена ее единой целью. Партия, держащая своих членов как бы в тисках, поскольку они в нее вошли, уступила бы место группировкам, которые бы свободно организовывались и реорганизовывались в зависимости от изменяющихся проблем жизни и вызываемых этим изменений в общественном мнении. Граждане, разойдясь по одному вопросу, шли бы вместе в другом вопросе. Изменение метода политического действия, которое произошло бы на этой основе, коренным образом обновило бы функционирование демократического управления. Применение нового метода началось бы с выявления первопричины коррупции и тирании, порождаемых нынешним партийным режимом. Временный характер группировок не допустил бы больше содержания этих регулярных армий, с помощью которых завоевывают и эксплуатируют власть» [139, с. 569].

Период конца XIX – начала XX в. характеризовался определенным признанием политических партий. Именно в это время появились работы «Американская республика» Джеймса Брайса [23], «Правительства и политические партии в государствах Западной Европы» Аббота Лоуэлла [116] и др. Эти исследователи уже не представляли современное им общество без политических партий. В своих работах ученые основное внимание уделяли организационной структуре партий, методологии их изучения и методам партийной борьбы. Они утверждали, что политические партии – это необходимый и очень важный элемент демократической системы. Общество уже не только признает политические партии, но и не мыслит своего существования без них; анализировали создание, формирование, функционирование, развитие политических партий в тот исторический период, демонстрируя как положительные, так и отрицательные их качества; рассматривали явления, сопровождающие деятельность политических структур. Дж. Брайс отмечал, что партии являются главными движущими силами Америки. Он предоставил исследователям партий новую методологию, новый инструментарий – системный подход.

Один из основателей классической политической социологии, немецкий политолог и социолог Роберт Михельс также активно изучал проблемы деятельности политических партий. В своем главном труде «Социология политической партии в условиях демократии» он сделал вывод, что организация политических партий – это естественное средство для реализации комплекса идеальных целей, формирования коллективной воли. Организация, полагал он, основанная, как это бывает, на принципе наименьшего усилия, т. е. на возможно большей экономии энергии, является оружием слабых в борьбе с сильными. В то же время, изучая политические партии, Р. Михельс утверждал, «что большинство человеческих жизней попадет под влияние незначительного меньшинства». Он выразил свои взгляды в «железном законе олигархических тенденций». Согласно этому закону деятельность демократии строго ограничивается в связи с необходимостью существования социальных организаций и профессиональных союзов, политических партий и массовых движений, опирающихся на «активное меньшинство» (элиту), так как «прямое господство масс технически невозможно».

Р. Михельс исследовал внутреннюю организацию политических партий и сделал вывод, что сначала в партию вступают на равных основаниях. Однако в связи с ростом массовости партий, усложнением задач и требований политической борьбы (индивидуального умения, ораторского таланта, обширных социальных знаний и т. п.), для эффективного выполнения партийных функций требуются определенные личностные качества, которыми обладает далеко не каждый член партии. Оказывается, рядовые члены партии не способны к эффективному управлению и избирают партийных лидеров. Однако даже самые демократические вожди со временем «антидемократизуются». Р. Михельс писал: «Там, где вожди (все равно, вышли ли они из буржуазии или рабочего класса) сами включены в партийный организм в качестве чиновников, их экономический интерес, как правило, совпадает с интересом партии как таковой. Но тем самым устраняется только одна из опасностей. Другая, более серьезная, заключается в появлении вместе с развитием партии противоположности между членами партии и ее вождями. Партия как внешнее образование, механизм, машина вовсе не тождественна с партийными массами и уж тем более классом. Партия – это только средство достижения цели. Если же партия становится самоцелью, с собственными, особыми целями и интересами, то она целенаправленно отделяется от класса, который представляет» [475, с. 546].

Аппарат партии постепенно отрывается от рядовых членов, приобретает самодовлеющее значение, превращается в «партийную элиту». В итоге лидеры партии становятся полностью оторванными от основной массы ее членов. Происходит олигархизациия и бюрократизация партии, окончательное разделение ее на руководящее меньшинство и руководимое большинство. Р. Михельс отмечал, что отношения между правящим меньшинством и управляемым большинством меняются, с усилением организации демократия начинает исчезать. «Вожди, являясь первоначально творением масс, постепенно становятся их властелинами – это истина, которую познал еще Гете, вложивший в уста Мефистофеля слова о том, что человек всегда позволяет властвовать над собой своему творению» [475, с. 548]. Партийные массы постепенно сталкиваются с явлением, которое Р. Михельс назвал парадоксом демократии. С одной стороны, без партийных организаций практическое осуществление демократии невозможно, так как массовая воля, возникающая как результат общих интересов определенных людей или социальных групп, должна быть организована и объединена. Но, с другой стороны, партийная организация ограничивает и даже отрицает внутрипартийную демократию. На определенном этапе демократия обязательно оборачивается олигархией. «Характерно, – подчеркивал мыслитель, – что социал-демократические вожди в Германии признают существование явно выраженной олигархии в профсоюзном движении, а профсоюзные вожди – существование олигархии в социалистической партии. Но о себе каждая заявляет, что она-то обладает иммунитетом против всех бацилл олигархии» [там же].

В несовместимости демократии и принципа партийной организации заключается один из главных выводов исследования Р. Михельса. По его мнению, проявление демократии в партийной жизни есть ни что иное, как свежеиспеченная тирания. Некоторые современные исследователи весьма своеобразно понимают железный закон олигархических тенденций Р. Михельса.

Относительно роли народных масс в политической жизни Михельс подчеркивал: «Функция масс заключается в том, чтобы заслуживать управителей. Чем больше масса, тем больше власть вождей над ней… Вожди, как правило, невысоко ставят массы (хотя среди них находятся и такие, кто восторгается массами и платит им за оказанное себе уважение сторицей). Но все-таки в большинстве случаев эта любовь не взаимна, и прежде всего потому, что в течение срока своего правления у вождя была возможность в непосредственной близости познакомиться с нищетой масс» [475, с. 548].

Теоретический процесс образования современных политических партий отражен в моделях, разработанных известными французскими мыслителями – историком и политическим деятелем, лидером консервативной Партии порядка, министром иностранных дел Франции Алексисом де Токвилем в работе «Демократия в Америке» и политологом и социологом Морисом Дюверже в знаменитом исследовании «Политические партии». Алексис де Токвиль, характеризуя этапы формирования политических партий, отмечал, что «вначале людей объединяют общие взгляды, общее мировоззрение, между ними возникают чисто духовные связи. Затем, на втором этапе, эти же люди образуют небольшие объединения, представляющие собой фракцию партии. И, наконец, на третьем этапе они как бы формируют отдельную нацию внутри всей нации, свое правление внутри государственного правления» [189, с. 156].

Морис Дюверже выделял два пути образования политических партий. Электорально-парламентский путь связан с объединением парламентских групп и комитетов по поддержке кандидатов в политические структуры. Причем М. Дюверже утверждал, что формирование и развитие политических партий шло параллельно со становлением парламентаризма, более того, оно было детерминировано парламентскими процедурами. «Общий механизм генезиса прост, – утверждал социолог, – сперва создаются парламентские объединения, затем возникают избирательные комитеты, наконец, устанавливается постоянная связь этих двух образований. Разумеется, на практике чистота этой теоретической схемы оказывается нарушенной самыми различными способами. Парламентские группы обычно появлялись раньше избирательных комитетов: ведь политические ассамблеи существовали еще до всяких выборов. Парламентские же объединения с равным успехом зарождаются в лоне как автократических, так и выборных палат: действительно, борьба «группировок» обычно обнаруживается во всех наследственных или кооптируемых ассамблеях, идет ли речь о Сенате античного Рима или Сейме Речи Посполитой» [53, с. 22–23].

Процесс формирования политических партий Дюверже представил следующим образом: духовенство, учителя, профессора, адвокаты, врачи, аптекари, состоятельные сельские хозяева, фабриканты образовывали сначала нерегулярные политические союзы, самое большее – локальные политические клубы. Сплоченность обеспечивают только парламентарии; решающую роль при выдвижении кандидатов играют люди, уважаемые на местах. В мирное время руководство клубами или совершенно бесформенным политическим предприятием осуществляется со стороны небольшого числа постоянно заинтересованных в этом лиц, для которых подобное руководство – почетная должность. И лишь в больших городах постоянно имеются партийные союзы с умеренными членскими взносами, периодическими встречами и публичными собраниями для отчета депутатов [53].

Политики, как и простые граждане, обосновывают свои интересы, как правило, в политических доктринах или идеологиях. Но все же начало политического объединения дает географическое соседство депутатских округов и близость интересов избирателей, желание совместно защищать профессиональные или корпоративные интересы, лишь потом появляются идеалы, которые подкрепляют эти интересы.

М. Дюверже приводит типичный пример: «В апреле 1789 г. депутаты Генеральных Штатов от провинций начинают прибывать в Версаль, где они чувствуют себя как бы вырванными из родной почвы. Совершенно естественно, что посланцы одной и той же провинции стараются держаться вместе, дабы освободиться от преследующего их ощущения изолированности, а заодно и подготовиться к защите своих местных интересов. Инициатива принадлежала депутатам-бретонцам, которые снимают зал кафе и организуют там свои регулярные встречи. Тогда-то они и обнаруживают, что общность их взглядов распространяется не только на региональные вопросы, но и в равной степени на основные проблемы общенациональной политики. Они ищут контактов с депутатами других провинций, которые разделяют их воззрения, – так “бретонский клуб” принимает форму идеологического объединения» [53, с. 23].

М. Острогорский, Р. Михельс, М. Дюверже в своих исследованиях доказали, что партии – необходимый институт любого общества и социальный механизм, где идеи, ценности и организационная структура служат достижению конкретных политических целей.

Итак, политические партии возникли как объединения граждан, стремящихся выдвинуть своих кандидатов в государственные органы. Затем сформировавшиеся в обществе социальные слои, группы и классы стали воспринимать политические партии как выразителей своих интересов. Сами политические партии предпринимали значительные усилия по привлечению в свои ряды новых членов, а также по организации поддержки этих групп. Такой путь проделала Консервативная партия Великобритании, сформировавшаяся уже в структурах парламента. В настоящее время невозможно представить западные политические партии без парламентских дебатов, избирательных кампаний, газетной и журнальной полемики, в ходе которых выдвигались и приобретали популярность их политические лидеры, поднимались сложнейшие проблемы, отыскивались многочисленные варианты их решения. Не случайно парламентские фракции часто были руководящими центрами политических партий, которые стали принимать более или менее современный вид в XIX в. – во времена расцвета парламентаризма, когда во многих странах интенсивно формировалось гражданское общество.

«Когда в европейских государствах, – писал М. Дюверже, – в основном сложились парламентские системы, наиболее распространенным стал “внешний ” способ формирования политических партий. Такие политические структуры первоначально представляли собой кружки, клубы единомышленников, профсоюзы, философские общества, различные группировки – промышленные, крестьянские, финансовые и другие, исповедующие определенные взгляды, ценности, принципы, идеи, доктрины, идеологические концепции. Они не считали главной задачей своей деятельности участие в избирательных кампаниях или приобщение к власти. Включение таких партий в систему парламентаризма произошло значительно позднее, когда у них возникла потребность в проведении собственной политики. Лейбористская партия Великобритании первоначально сложилась как внепарламентская организация в недрах английского рабочего движения и лишь позже стала парламентской партией. В других европейских странах, где традиции конституционной оппозиции привились сравнительно позже, большинство политических партий возникли вне парламента – первоначально из различного рода клубов, студенческих организаций, профсоюзов, крестьянских кооперативов». К этой группе М. Дюверже относил большинство социалистических и конфессиональных партий [53, с. 29–37].

В государствах, которые переживают период становления парламентаризма и подлинно демократической избирательной системы, по М. Дюверже, доминирует электоральный тип образования партий. Чтобы провести своих кандидатов в парламент, требуется хорошая организация предвыборной кампании. Да и избиратели, впервые получившие реальную возможность выбора, должны иметь конкретную информацию о кандидатах, их программах, которую могут предоставить только специально созданные для этого организации – политические партии. Однако по мере совершенствования парламентской системы, приобретения необходимых навыков участия в избирательных кампаниях на первое место в партийном строительстве будут выходить идеологическая близость, единство идеалов и принципов, взглядов и убеждений. «Первый тип, – считал Дюверже, – соответствует периоду создания политических партий в стране, где еще не сложилась система организованных партий. Как только такая система начнет функционировать, преобладающим станет второй способ создания партий» [53, с. 37].

Во многих странах с парламентской системой правления стремление получить министерский пост было эффективным фактором повышения политической активности парламентариев. Многие объединения во французских парламентах это были коалиции «министериалов», которые в иных случаях так бы и не смогли превратиться в настоящие политические партии [53].

М. Дюверже приводит ряд примеров, как из политического «мусора» формировались партии, которые в настоящее время занимают ведущие позиции в развитых современных государствах мира. В превращении многих парламентских групп в политические партии, убеждены М. Острогорский и М. Дюверже, значительную роль сыграла коррупция. «В течение длительного времени английские министры обеспечивали себе прочное большинство, покупая голоса, иначе говоря, – совесть депутатов. Это явление получило чуть ли не официальный статус: в Палате даже существовало окошечко, где парламентарии могли узнать цену своего голоса в момент баллотировки. В 1714 г. в Англии был учрежден пост политического секретаря казначейства, ответственного за эти финансовые операции; так называемый секретарь вскоре… был переименован в the Patronage seсretary (секретаря-покровителя), поскольку устраивал выдвижение на правительственные должности с помощью подкупа. Распределяя таким образом правительственную манну среди депутатов большинства, секретарь-покровитель неусыпно контролировал их голоса и речи: он становился для них “человеком с кнутом”, “загонялой” – “The whip” (этимологически англ. “whip” означает “кнут”; на жаргоне псовой охоты – это псари, вооруженные хлыстами и направляющие свору к загоняемому животному). Таким образом, в партии большинства постепенно устанавливается строгая дисциплина. По логике вещей, меньшинство приходит к необходимости ввести в целях самообороны аналогичную, хотя и основанную на других методах дисциплину. Хотя позднее парламентские нравы постепенно цивилизовались, структура парламентских групп с их жесткой организацией и властью их whips пережили те основания, которые их когда-то породили» [53, с. 25].

Следует особо подчеркнуть, что при рабовладельческом и феодальном строе и на первоначальном этапе формирования буржуазного общества, деятельность политических группировок, несмотря на то, что они вели постоянную борьбу за власть, носила временный характер, а сами группировки по своей структуре были непрочными, аморфными и после успешного решения краткосрочных задач распадались. Эти группы людей, объединенных вокруг своих лидеров, не являлись политическими партиями в полном смысле этого слова. У них не было оформленной программы действий, четкой внутренней организации, их деятельность не регламентировалась никакими законодательными актами. Все, что их объединяло в каждый конкретный период времени, – это общность интересов и личности лидеров.

Главной социальной причиной создания в Европе в XVII–XVIII вв. первых политических партий как особых, отличающихся высокой степенью институционализации политических структур, явилось становление буржуазии как класса. Это новая мощная сила, обладающая деньгами, энергией, авторитетом, но не имеющая реальной политической силы и места в политической системе. Стремление буржуазии к власти разрушило единство правящих кругов и вызвало острую идейную и политическую борьбу. Первоначально политическая борьба была тесно связана с религиозной борьбой, а политические группы формировались по религиозным убеждениям. Реформация во многом стала выражением политических устремлений и была непосредственно связана с политическими интересами новой буржуазии. Лютеране в Германии, гугеноты во Франции, кальвинисты в Швейцарии и Нидерландах – это не только религиозные течения, но и политические структуры, ставшие мощной силой, а в целом ряде стран пришедшие к власти.

Распад в результате буржуазных революций феодальной политической системы, основанной на неизменности титулов по рождению или дарованных монархом, ограничение власти правителей, образование новых властных представительных органов детерминировали появление соответствующего сложившимся условиям политического механизма, в центре которого находился парламент – выборный орган, представляющий интересы буржуазии. Это потребовало принципиально новой системы выборов и создало определенные предпосылки более тесного единения депутатов для более эффективного решения политических задач, формирования новых политических структур, заставивших избирателей придти на выборы и проголосовать за конкретного кандидата. Ими и стали политические партии, под которыми понимались организации, преследующие цель завоевания постов в государственных органах в конкурентной борьбе за голоса избирателей. «По мере того, – подчеркивал Моисей Острогорский в работе «Демократия и политические партии», – как ограниченное избирательное право расширялось и потребность в создании особой организации для выборов делалась все более необходимой, на сцену выступили свободные организации, созданные на партийной основе» [139, с. 543].

По мнению М. Дюверже, «история подлинных партий едва ли насчитывает век. Еще в 1850 г. ни одна страна мира (за исключением Соединенных Штатов) не знает политических партий в современном значении этого термина: мы обнаруживаем течения общественного мнения, народные клубы, философские общества, но отнюдь не партии в собственном смысле слова. В 1850 г. они функционируют в большинстве цивилизованных стран, все прочие стремятся им подражать. Как же всего за сто лет совершился этот переход? Данный вопрос представляет не один только исторический интерес: все партии испытывают сильнейшее влияние своего происхождения, подобно тому, как люди всю жизнь несут на себе печать своего детства. Невозможно, к примеру, понять структурное отличие, разделяющее британскую лейбористскую и французскую социалистическую партии, не зная обстоятельств их рождения. Нельзя серьезно анализировать французскую или нидерландскую многопартийную и американскую двухпартийную системы, не обращаясь к происхождению партий в каждой из этих стран – именно здесь мы найдем объяснение тому факту, что в одних странах они множились, а в другой – сокращались» [53, с. 21–22]. Попробуем дать ответ на вопрос М. Дюверже.

Как утверждает Моисей Острогорский в своей знаменитой книге «Демократия и политические партии», первые попытки создания политических структур наблюдались в конце XVII в. «Общественное мнение, – пишет мыслитель, – возмущенное коррумпированным парламентом, попыталось свободно организоваться, чтобы изложить свои жалобы и пожелания. Негодование, вызванное делом Уилкса, этого лондонского депутата, изгнанного из парламента, несмотря на законное избрание, послужило к основанию в 1769 г. первой политической ассоциации под именем “Общества поддержки билля о правах”» [139, с. 78]. С большой натяжкой данную организацию можно считать первой политической партией в нынешнем понимании данной дефиниции.

По мнению М. Острогорского, Р. Михельса, Д. Иловайского, некоторых других исследователей, основные политические партии Великобритании возникли в результате споров о наследовании трона. Со смертью Елизаветы I прекратилась династия Тюдоров. Преемником своим она назначила сына Марии Стюарт, Якова, который соединил под одной короной оба соседних государства – Англию и Шотландию. Яков показал полную неспособность решить острые социальные и политические проблемы, стоящие перед государством. Сын Якова Карл развязал войны с Испанией и Францией и, нуждаясь в деньгах, несколько раз созывал и распускал парламенты, чтобы те утверждали налоги. Чтобы в очередной раз получить денежные средства на содержание армии, Карл I был вынужден вновь созвать парламент. Но на этот раз парламент, опираясь на простой народ, захватил в свои руки верховную власть. В истории он получил название Долгого парламента. Не имея постоянной армии, Карл I покинул Лондон и призвал на службу всех верных ему вассалов. К королю примкнула большая часть знатного дворянства, которая опасалась за свои привилегии. Королевская партия, или роялисты, получила название кавалеров, а парламентская партия, из-за коротко остриженных волос, – круглоголовых. В начале гражданской войны перевес был на стороне более привычных к оружию кавалеров, но Карл I так и не сумел воспользоваться первыми успехами. Между тем парламентские войска, состоявшие преимущественно из горожан и мелкого дворянства, постепенно усиливались, приобретая опытность в военном деле. Победа окончательно перешла на сторону парламента, когда во главе его армии стали индепенденты. Так называлась протестантская партия, которая не признавала никакого духовного сана и стремилась к республиканскому образу правления. Вождем индепендентов был Оливер Кромвель. В результате гражданской войны была создана деспотическая республика, король Карл I был казнен [70; 139].

Англия долгое время была в стороне от религиозных войн, охвативших всю Европу. Однако постепенно именно в Англию проникает наиболее радикальный вариант протестантизма – пуританство. Именно пуритане, выражавшие интересы буржуазии и средних землевладельцев, становятся главной оппозицией королевскому двору. Благодаря их целенаправленности и упорству английский парламент, орган до этого совершенно не замечаемый широкими народными массами, оказался в центре политической борьбы и стал катализатором образования новых политических структур [157].

После смерти Оливера Кромвеля в Англии образовались две главные политические партии: тори (первоначально – презрительная кличка ирландских католиков) и виги (от «виггаморы» – так называли шотландских протестантов), продолжившие уже возникшее в стране размежевание на кавалеров и круглоголовых. Тори выступали за монархическую власть, их поддерживала часть аристократии и большинство сельских дворян. Виги отстаивали интересы предпринимательских и финансовых кругов, народные права и старались ограничить власть короля в пользу парламента. На их стороне находилась другая часть аристократии и население больших городов. Партию тори многие исследователи называли консервативной, а вигов – прогрессивной. По мнению известного немецкого социолога Вальтера Зульцбаха, «либералы – партия отчаянного прогресса, консерваторы – партия осторожного статус-кво» [67, с. 54].

Формирование политических партий и первой партийной системы в Англии, по мнению известного российского исследователя политических партий Бориса Исаева, совпало с переходом британского общества от доиндустриальных отношений, основанных на владении земельной собственностью, к эпохе индустриализма, под которой обычно понимают ускоренное, интенсивное развитие производительных сил и вызванное им изменение всех общественных отношений. Начало индустриализации обычно связывают с переходом от мануфактурного и ручного к промышленному и машинному производству. Промышленный переворот, с которого началась эта эпоха, впервые в мире произошел в Великобритании в 1760–1820 гг.

Эпоха индустриализма изменила внешний вид, организацию и образ действия британских партий [75, с. 167–169]. Основные движущие силы и результаты этих перемен заключались в следующем:

а) в изменении характера труда, в направлении массового производства, все большей рационализации и эффективности, все большей зависимости от рыночного спроса;

б) в изменении характера всех социальных отношений в сторону демократизации, равенства, расширения прав человека, роли общественных организаций и политических партий, вообще увеличения возможностей общества воздействовать на власть;

в) в изменении социальной структуры общества и усилении социальной мобильности (за счет увеличения рождаемости и снижения смертности, а также за счет перемещения массы сельчан в города в эпоху индустриализма начался устойчивый рост численности населения в целом и особенно в индустриальных районах Англии и Уэльса);

г) в количественном росте (за счет увеличения населения) электората, который требовал от партий ориентации не на элиту, а на широкие массы избирателей (в то же время архаичный избирательный закон, действовавший в начале XVIII в., допускал к урнам для голосования только 250–300 тыс. избирателей, что составляло 5,5 % населения) [168, с. 48–57];

д) в демократизации политической системы, которая помимо государственных структур стала включать такие акторы, как партии, СМИ, общественные организации, профсоюзы, другие группы интересов;

е) в становлении и росте гражданского общества;

ж) в изменении внешней политики, которая заключалась в поддержке внешней торговли, колониальной деятельности и в ведении войн. Все четыре войны, которые вела Великобритания в течение 1739–1783 гг., преследовали в основном коммерческие цели. С 1679 по 1867 г. была создана Британская империя, включавшая такие обширные колонии, как Индия, Канада, Вест-Индия, Южная и Центральная Африка, Австралия и Новая Зеландия [75].

Эпоха индустриализма, по мнению Б. Исаева, – это время становления совершенно определенных политических партий, время, когда происходит изменение условий деятельности, структуры и организации партий-фракций и трансформация их в современные политические партии. Именно отсутствие современных партий с развитой внутренней структурой, т. е. постепенное формирование этой структуры, и является главной отличительной чертой первой партийной системы, формирование которой связано с парламентской деятельностью первых английских партий. Для английской партийной системы характерно доминирование в парламенте двух и только двух партий, одна из которых в результате выборов получает большинство мест в парламенте. Для первой партийной системы Англии было характерно чередование у власти фракций вигов и тори. Подобное чередование прослеживается во всех бипартийных системах. Вообще, режим бипартизма часто сравнивают с движением маятника, который после отклонения в одну сторону неизбежно отклонится в другую. Действительно, сколько бы ни длилось правление одной партии при двухпартийном режиме, неизбежен переход власти к другой, конкурирующей, партии. «Маятниковое» функционирование бипартийных систем наглядно прослеживается на примере всех трех партийных систем Великобритании [322].

В политической науке широкое распространение получила предложенная немецким социологом и политологом М. Вебером классификация этапов становления политических партий: аристократические кружки (котерии); политические клубы; массовые партии. Правда, следует отметить, что эти три стадии прошли только две английские партии: консервативная (тори) и либеральная (виги) [53].

Аристократическая группировка. Радикальные представители наиболее известных семей Англии в тесном кругу обсуждали проблемы дальнейшего совершенствования общества, пути решения сложнейших общественных проблем, создавали проекты будущего. Тогда только ограниченное количество граждан государства имело право голосовать, обладатели этого права стали объединяться вокруг ведущих представителей аристократии для получения поддержки и продвижения своих кандидатур на ведущие политические посты. Однако подобная организация может считаться прообразом политической партии только в том случае, если она действовала в рамках парламентской системы и ставила задачи создания политической системы более высокого порядка.

Следующим этапом образования политических партий в Западной Европе стали политические клубы. Они обычно возникали как центры формирования и пропаганды буржуазной идеологии. Именно Великая Французская революция, ставшая переломным этапом в переходе от феодализма к капитализму, образование парламента (конвента) дали сильнейший толчок созданию на европейском пространстве разнородных группировок, именовавших себя «аристократами», «роялистами», «придворными партиями». Правда, как утверждает Моисей Острогорский, «их шумные театральные приемы дискредитируют их и побуждают правительство к репрессиям. Обширная тайная организация в форме клубов возобновляет свою деятельность, несмотря на правительственные строгости» [139, с. 78].

Постепенно эти группировки преобразовались в политические клубы. В Великобритании политические клубы сформировались в 30-е гг. XIX в.: тори основали «Чарлтон Клаб», виги – «Реформ Клаб». М. Острогорский писал: «…политические клубы существовали в Англии и раньше. Их происхождение восходит к XVII веку. Но довольно долго они не оформлялись официально. Это были более-менее открытые собрания в кафе или тавернах, где беседовали о политике, предаваясь чревоугодию с обильными возлияниями. Настоящие клубы, как мы их понимаем теперь, т. е. имеющие собственное помещение и официально зарегистрированных членов, появились только в девятнадцатом веке. Основанные с целью постоянного удовлетворения потребности в общении и комфорте, клубы, в их новой форме, вскоре должны были стать оперативной базой для политиков» [139, с. 84–85]. В Англии клуб тори первоначально был связан с традиционно земельной аристократией, а клуб вигов – с либеральной буржуазией. Но эта прямая зависимость скоро существенно ослабла, так как английская земельная аристократия в относительно короткий период времени без серьезных конфликтов и потрясений трансформировалась в земельную буржуазию, ориентированную на рынок.

В других странах политические клубы часто возникали вне системы представительной власти, формируясь на основе групп, связанных с редакциями печатных органов или конспиративных союзов (например, клуб «Молодая Италия», который насчитывал в своих рядах около пятидесяти тысяч человек).

В основе политических клубов Франции вначале были группы, объединяющиеся вокруг салонов, редакций газет и конспиративных союзов, и лишь затем – связанные с парламентской деятельностью. Типичными примерами прообраза новых политических организаций стал Парижский политический клуб бретонских депутатов во Французском национальном собрании, который по месту заседаний (в монастыре св. Якова) получил название «якобинский» и в 1791 г. насчитывал по всей Франции 448 провинциальных отделений. Генезис политических клубов довольно подробно проанализировал М. Дюверже в работе «Политические партии»: «…постепенно “бретонский клуб” принимает форму идеологического объединения. Когда собрание перевели из Версаля в Париж, клуб вынужден был прервать свои заседания и вновь подыскивать место. На этот раз за неимением зала кафе его инициаторы арендовали монастырскую трапезную. Именно с названием этого монастыря им и предстояло войти в историю: почти все забыли бретонский клуб, но кто же не знает клуб якобинцев? Аналогичный процесс превращения региональной группы в инициативное ядро доктринальной группировки позднее породит клуб жирондистов. Такие объединения не следует смешивать с местами их сбора. Здесь еще раз стоит привести пример якобинцев – он, по-видимому, действительно исчерпывающе характеризует фазу предыстории партий. Точно так же во французском Учредительном собрании 1848 года мы находим объединения “Дворец науки” и “Институт” (умеренные республиканцы), улиц Пуатье (монархисты-католики), Кастильон и Пирамид (левые). Можно вспомнить и Франкфуртский парламент с его партиями “кафе «Милани»” (крайне левые), “Казино” (правый центр), а также “Вюртемберг” (левый центр, откуда выделились партии “Вестендаль” и “Аугсбург”), “Германия” (левые) и, наконец, “Монт-Тоннер” (крайне левые) – все последние получили свои названия по имени отелей, где собирались. В данном случае речь идет о феномене, весьма отличном от бретонского клуба или клуба жирондистов: депутаты встречаются в одном и том же месте, так как разделяют одни и те же взгляды; оба же упомянутые клуба сложились по принципу землячества, а уж затем их члены констатировали свою идейную общность. Здесь же перед нами – идеологическое, а не региональное объединение; использование для его обозначения названия места заседаний говорит лишь о том, что доктрина еще не настолько прояснена, чтобы служить характеристикой группы» [53, с. 24].

«Со временем, – писал Острогорский, – почувствовалась необходимость в более методических приемах, и, кроме того, стало неудобно заниматься партийными делами в самом клубе, так сказать, под веселую руку. Либеральный кнут Бранд тогда (в 1861 г.) образовал независимую центральную организацию» [139, с. 86]. Ее главной задачей была избирательная регистрация, которую данная структура успешно решила. «Консервативная партия, – подчеркивал М. Острогорский, – образовала центральную ассоциацию на тех же основаниях. Учитывая значение общественного влияния главного избирательного рычага, консервативной партии, центральное бюро тори поддерживало тесные отношения с Сагlton club; если они не являлись единым организмом, у них была одна душа» [там же].

Зародыши внеконституционной политической организации в США, считает классик социологии политических партий М. Острогорский, появились в клубах колониального периода: «Эти клубы, процветавшие преимущественно в Бостоне, сделались по мере продвижения американской революции очагами политической дискуссии, где вскоре зародилось сопротивление произволу британского парламента» [139, с. 297]. Именно в Бостоне по инициативе членов Кокус-клуба возникли «корреспондентские комитеты» – мощные организации патриотической партии, подготовившей революцию и независимость [там же]. Несколько лет спустя под влиянием Французской революции, которая стала переломным этапом в переходе от феодализма к капитализму, здесь появляются постоянные избирательные комитеты, а в 30-е гг. XIX в. проходят первые национальные съезды по выдвижению кандидатов в представительные органы. До начала XIX в. в этой стране было образовано около сорока организаций типа французского «Якобинского клуба», обществ ирландских радикалов, американских «Сынов свободы». Но они практически копировали деятельность своих европейских коллег, «стали элементами смуты и угрожали общественному порядку», и президент США Джордж Вашингтон их запретил. На смену избирательным комитетам пришли две большие политические структуры – федералисты и республиканцы [там же].

Демократическая партия, которая тогда называлась республиканской, была основана в 1792 г. Томасом Джефферсоном. Она была создана как «партия всего народа» и противостояла партии тогдашней американской элиты – партии федералистов. Сторонники Т. Джефферсона отстаивали позиции сельскохозяйственного Юга, высказывались в пользу снижения роли федеральных властей и верили в право каждого американца участвовать в политической жизни. В 1798 г. партия получила название Демократическая республиканская партия – Democratic-Republican Party, а в 1800 г. Т. Джефферсон выиграл президентские выборы. Партия выступала за сохранение независимости отдельных штатов.

Ей противостояли федералисты, выступавшие за создание американского государства с сильной федеральной (центральной) властью. Федералисты были убеждены в необходимости центрального правительства, представляли интересы промышленников Севера, среди которых было много молодой национальной буржуазии. И не удивительно, что один из самых известных федералистов Александр Гамильтон сравнивал народ со «страшным зверем». Лидером федералистов был второй президент США – Джон Адамс. Победа Т. Джефферсона над Дж. Адамсом в 1800 г. стала началом конца партии федералистов, которая практически полностью исчезла к 1816 г.

Следует особо отметить, что создатели американского государства крайне отрицательно относились к самой идее создания политических партий. Они были против формирования политических структур и появления враждующих «фракций», которые, по их глубокому убеждению, стали бы проявлять больший интерес к межпартийной и фракционной борьбе вместо того, чтобы заботиться об общем благе жителей государства. Основатели США хотели, чтобы американские граждане голосовали за отдельных кандидатов без вмешательства организованных политических структур, считали, что партии представляют угрозу существованию американского республиканского государства.

Последовательным противником создания политических партий был и Джордж Вашингтон. Он говорил о гибельности воздействия партий, уничтожающих единство американского общества, полагал, что они в действительности являются «готовым оружием для подрыва власти народа». Другой известный американский политик Джеймс Мэдисон называл партии «крамолой» [195, с. 79] и был убежден, что «скрытые причины крамолы заложены в природе человека, и мы зрим, как они повсеместно, хотя и в различной степени, вызывают действия, совместные с различными обстоятельствами гражданского общества. Страсть к различным мнениям касательно религии, правительства и тьмы других предметов, равно как различия в суждениях и в практической жизни, приверженность различным предводителям, добивающимся превосходства и власти, или лицам иного толка, чьи судьбы так или иначе привлекают умы и сердца, в свою очередь делят человечество на партии, разжигают взаимную вражду и делают людей куда более наклонными ненавидеть и утеснять друг друга, чем соучаствовать в достижении общего блага» [195, с. 80].

Источником партийных размежеваний, по Дж. Мэдисону, могут быть также приверженность различным политическим лидерам или выдающимся личностям, общественное поведение или судьбы этих личностей, представляющих наибольший интерес. Основной причиной возникновения партий является неравное распределение собственности.

«Ни одному человеку, – считал Дж. Мэдисон, – не дозволено быть судьей в собственном деле, поскольку владеющие им интересы, несомненно, повлияют на его решения и, вполне вероятно, растлят его честность. В равной степени и, пожалуй, даже с большим основанием, группе людей также неуместно выступать одновременно и в качестве судей, и в качестве тяжущихся сторон» [195, с. 81]. А ведь к этому стремятся партии – делал вывод политик.

«Причины, порождающие крамолу (политические партии. – И. К.), – утверждал Дж. Мэдисон, – невозможно истребить и спасение от нее следует искать в средствах, умеряющих ее воздействие. Если крамольная группировка включает в себя менее большинства граждан, спасением от нее является сам принцип республиканского правления, позволяющий справиться с вредоносными взглядами посредством простого голосования. Крамольники могут нападать на власти, они могут вносить смуту в общество, но им будет не под силу осуществлять и маскировать свои бесчинства, прикрываясь положениями, провозглашенными конституцией» [195, с. 82].

Сложная система управления государством, по мнению будущего президента США, созданная на основании американской Конституции, ограничивает влияние политических партий. Одним из наиболее важных достоинств новой американской системы является то, что созданное на основании Конституции государство будет защищено от тлетворного влияния различных политических партий.

Справедливости ради следует отметить, что Дж. Медисон также писал о том, что свобода в обществе неизбежно побуждает к партийному расколу, подобно тому, как воздух побуждает разгораться огонь: «Свобода для крамольных сообществ (политических партий. – И. К.) все равно, что воздух для пламени – пища, без которой они немедленно иссякнут. Но было бы величайшей глупостью уничтожить свободу единственно потому, что она питает крамолу, равно как желать уничтожения воздуха, без которого нет жизни для всего сущего, единственно потому, что он раздувает разрушительное пламя» [195, с. 79].

При этом, по мнению российской исследовательницы Марины Власовой, причина и следствие поменялись местами – американским политическим партиям приписывалась роль разжигателей розни, а с их уничтожением связывали возвращение единства и умиротворения. В партиях видели как проводников анархии (способствовавших социальной нестабильности), так и инструменты установления тирании (организаций меньшинства, навязывающего свою злую волю большинству). Приверженность партиям (фракциям) считалась антонимом «общественным добродетелям» [248].

Однако к 90-м гг. XVIII в. в США сложилась совершенно другая политическая ситуация. Это было время активного экономического и политического развития, усложнения общественной жизни, демократизации политической жизни, расширения избирательного права, роста выборных должностей во властных структурах разного уровня и т. д. Люди, разделявшие противоположные политические взгляды, пытались благодаря объединению добиваться поддержки своих идей. Несмотря на все усилия Дж. Мэдисона и препятствия, созданные основным американским законом, политические партии появлялись, развивались и постепенно стали неотъемлемой частью американской политической системы. При общем негативном отношении руководителей государства к политическим партиям была создана уникальная для того времени партийная система.

Формирование новых компонентов в политической структуре США было детерминировано двумя важными факторами – распространением в конституционных рамках идей оппозиции и становлением разделения властей. Существенно повлияли на формирование и становлением американских политических партий и политические инновации «процедурного» характера. К ним относятся изменения, постепенно приводившие внутреннее устройство страны к демократической форме. Их основы были заложены в Конституции США и Билле о правах: расширение электората в результате пересмотра целого ряда законов штатов в виде поправок к конституциям и отмены большинства избирательных цензов, увеличение числа выборных должностей во властных структурах разного уровня, демократизация процедуры выдвижения кандидатов на главную политическую должность в стране – президентскую.

Следует назвать и основные субъективные причины, приведшие к формированию американских политических партий. Президент США Джордж Вашингтон постоянно пользовался советами людей, с которыми работал и на мнение которых опирался. Двух из них он назначил своими секретарями. Государственным секретарем стал Томас Джефферсон, а секретарем казначейства – Александр Гамильтон. Т. Джефферсон, в отличие от своего коллеги Дж. Мэдисона, не рассматривал партии как «крамольные сообщества». Он считал их необходимым элементом демократии. Более того, он был убежден, что избавиться от какой-либо политической партии невозможно. На ее месте возникнут новые партии, и «сознание общества вновь будет захвачено тем же партийным духом». Как политический философ и действующий политик, Т. Джефферсон также осознавал, что неизбежна борьба внутри человеческого сообщества. В его работах неоднократно была выражена мысль о том, что партийная борьба играет более важную роль, чем деятельность всего правительства [195].

А. Гамильтон по многим вопросам также имел свое мнение, и прежде всего о том, какой должна быть политика американского государства. Это было причиной огромного количества конфликтов между двумя американскими политиками. Поскольку Дж. Вашингтон все чаще в вопросах внутренней и внешней политики стал прислушиваться к советам А. Гамильтона, Т. Джефферсон подал в отставку. В этот период А. Гамильтон и его последователи стали называться федералистами, а Т. Джефферсон и его коллеги – республиканцами. Отметим интересный факт: позже сторонники и последователи Т. Джефферсона – республиканцы – образовали партию, которая стала называться не республиканской, а демократической. Демократическая партия первоначально отражала интересы политических кругов американского Юга – плантаторов, военных, фермеров, а Т. Джефферсон произнес свою знаменитую фразу «Мы все республиканцы, мы все федералисты» [139, с. 302]. Но это было совсем не так. К 1828 г. партия федералистов как политическая организация перестала существовать, ей на смену пришли виги, выступавшие против избрания в том же году на пост президента Эндрю Джексона. Название партии происходит от прозвища американских борцов против британской метрополии во времена Американской революции, когда вигами (от названия партии вигов Великобритании) называли людей, выступавших против авторитарного правления. Лидером партии был известный политик Генри Клей. Среди видных членов партии вигов были Дэниэл Вебстер, будущий президент США Уильям Гаррисон, лидер вигов в штате Иллинойс Авраам Линкольн. Интересно, что именно У. Гаррисон во время предвыборной кампании впервые в политической истории развернул самую настоящую пиар-кампанию, с вечеринками, митингами, плакатами, оскорблениями других кандидатов, и он победил. А демократы-республиканцы стали демократами.

После победы лидера демократов Эндрю Джексона на президентских выборах в 1828 г. демократическая партия успешно провела реформу избирательной системы, ввела всеобщее избирательно право для всех взрослых белых мужчин, что тогда было очень смелым решением, прямое голосование за «коллегию выборщиков». Демократическая партия опиралась на мелких фермеров, католиков, новых иммигрантов и жителей приграничных городов.

Республиканская партия была организована в начале 1850-х гг. Ее создали противники рабовладения и жители США, ожидавшие, что государство бесплатно предоставит им свободные территории запада США. Формально эти территории были свободны, фактически их заселяли индейские племена, мнением которых в стране никто не интересовался. Учредительное собрание партии прошло в 1854 г. Партия получила название «Республиканская», так как она поддерживала идеи равенства всех жителей США перед законом и Богом. Кроме того, вновь образованная партия заявляла о своей приверженности идеалам отцов-основателей США, напоминая, что изначально партия Т. Джефферсона называлась Демократической республиканской партией. Партия твердо заявила, что рабству должен быть положен конец на всей территории Америки, в том числе и на юге страны. Одним из ее основателей стал Авраам Линкольн. Партия объединила в своих рядах часть бывших либералов – американских вигов, движение фрисойлеров – свободных землевладельцев, а также американскую партию нативистов. Она была создана под лозунгами отстаивания интересов промышленного севера США. Уже через два года Республиканская партия, которая ранее боролась за власть на уровне городов и штатов, вышла на общенациональный уровень, выдвинув кандидата в президенты. На этих выборах республиканцы противостояли двум главным партиям – демократам и вигам. Кандидат республиканцев проиграл выборы. Но уже через четыре года, на выборах 1860 г., президентом страны стал Авраам Линкольн, который уничтожил систему рабовладения и выиграл Гражданскую войну. Новая партия добилась высот политической власти.

Виги в 1852 г. в результате внутрипартийного раскола в связи с вопросом о будущем рабства на новых американских территориях выдвинули на пост президента страны не главу государства Милларда Филлмора, а генерала Уинфилда Скотта. Однако он потерпел сокрушительное поражение от малоизвестного кандидата от демократов Франклина Пирса: 254 голоса выборщиков против 42. После поражения многие виги перешли на сторону демократов, некоторые вошли в Республиканскую партию. Остальные члены партии вигов создали националистическую политическую партию Know Nothing. Партия появилась во многом благодаря страхам, существовавшим в то время в американском обществе. Некоторые американцы верили, что страну могут погубить ирландские иммигранты-католики, которые считались враждебными американским ценностям элементами.

Партия не имела определенной позиции по проблеме рабства, что послужило причиной очередного раскола партии. К выборам президента США в 1860 г. большинство членов партии перешло в Республиканскую партию США. Так сформировалась действующая до сих пор классическая американская двухпартийная система.

Первые попытки формирования эффективных американских политических партий традиционно связывают с деятельностью лидера Демократической партии Мартина Ван Бюрена и его нью-йоркской «Олбэни Ридженси» – партийной машины, основанной на жесткой дисциплине, четком руководстве, подчинении личных интересов партийной борьбе. Сами по себе сложности партийного строительства в Нью-Йорке в конце 10-х – начале 20-х гг. XIX ст. заслуживают особого внимания, так как проливают свет на актуальный во все времена вопрос о формировании одного из важнейших элементов американской политической системы. Что же касается проблемы восприятия политических партий, то к ней Ван Бюрен имеет самое непосредственное отношение: он традиционно характеризуется как первый политический лидер Америки, принявший идею о позитивной роли партий. Сам М. Ван Бюрен принадлежал к новому поколению политических лидеров, отличавшемуся от поколения отцов-основателей по многим параметрам. Выходец из небогатой и незнатной семьи, он пробивал себе дорогу, опираясь на качества, которые постепенно сформировали из него политика нового американского образца: упорство и способность к компромиссам, знание человеческой психологии и развитое политическое чутье. Не семейные связи и образование, не слава ратных подвигов и магнетизм личности привели Ван Бюрена в Белый дом. Своим выдвижением на передний план в политической борьбе и в конечном итоге избранием на президентский пост в 1836 г. он был обязан исключительно партийному механизму, во многом созданному им же самим. Причем своеобразное кредо М. Ван Бюрена состояло в идее приверженности политической партии, а не лидеру, и этому кредо он никогда не изменял [248].

М. Ван Бюрен в своей известной работе «Автобиография» подчеркивал, что политические партии могут оказаться «деморализованными, как это случается со всеми объединениями людей», если в них попадут люди, руководствующиеся «соображениями личной выгоды». Воспрепятствовать этому могут политики высоких личностных качеств, пользующиеся доверием членов партии и народных масс. Потенциальные возможности злоупотреблений внутри политических партий не должны давать повод к осуждению самих партий. «Многие готовы, – подчеркивал Ван Бюрен, – осуждать партии, когда их организация находится в оппозиции, но как только приходят к власти, забывают о своих прежних словах». Выражая уверенность в том, что сам он никогда не проявлял подобной непоследовательности, М. Ван Бюрен писал: «Все разумные люди знают, что политические партии должны обязательно присутствовать во всяком свободном государстве, во многих материальных отношениях они крайне полезны для страны… Трудно найти лучшее, чем партии, средство сдерживания предрасположенности к злоупотреблению властью, так глубоко укоренившейся в человеческих сердцах. Признание необходимости партий, оценка их по достоинству, служение делу развития своей партии, возвышению ее принципов и целей, поддержка ее со всеми силами ума и горячей верой – все это я всегда рассматривал как задачу, почетную для мужественного человека, как задачу, гармонирующую с характером нашего народа и нашими институтами. В соответствии с ней и надо строить свое отношение к проблеме политических партий, отношение честное и вдохновленное мудростью» [733, с. 125].

После Гражданской войны республиканцы неоднократно побеждали как на президентских, так и на парламентских выборах. Их поддерживали отставные военные, негры, иммигранты из Англии, протестанты. У демократов, наоборот, поддержка была в основном среди южан, католиков-ирландцев, фермеров и профессиональных союзов. Демократы отстаивали ограничение роли правительства и расширение прав штатов.

Постепенно американские политические партии устойчиво утвердились на политической арене страны в качестве ведущих политических организаций, а партийная принадлежность заняла существенное место в политическом сознании большинства граждан страны. Любовь к своей политической партии переходила от отца к сыну. Яркие мероприятия в ходе различных партийных кампаний, марши одетых в униформу сторонников той или иной политических партии, карнавалы и парадные факельные шествия стали непременными атрибутами общественной жизни многих регионов Америки.

За годы становления обеих политических партий мало изменились их основные идеологические концепции. Республиканцы, как правило, ориентируются на богатых, образованных и консервативных избирателей. Демократы находят поддержку среди менее образованных и более либеральных американцев. Республиканцы в центр своей политики ставят ценности семьи, индивидуализм, надежную обороноспособность страны, минимальное вмешательство государства в экономику и ограничение регулирования деятельности большого бизнеса. Демократы видят роль правительства как некоего «социального арбитра», который должен обеспечивать социальную справедливость и занятость. Конечно, внутри каждой американской политической партии существует большой разброс мнений по важнейшим политическим проблемам, и говорить о какой-либо идеологической монолитности крайне сложно.

Первые массовые политические партии в Европе начали формироваться во второй половине XIX в. От политических клубов они отличались тем, что были ориентированы на осуществление постоянного, длительного и широкого политико-идеологического воздействия на общество, на рекрутирование в свой состав как можно большего числа членов, оперировали значительным арсеналом средств политической деятельности (агитация, пропаганда, воспитание, политическое просвещение и др.). Развитие промышленности и крупной торговли вывело на политическую арену новый социальный класс. Торговцы, банкиры и промышленники получили реальный доступ к политической власти и составили в этом конкуренцию аристократии.

По мнению известного российского исследователя Сергея Посудина, можно выделить негативный, позитивный и нейтральный подходы к политическим партиям. Сторонниками негативного подхода являются Т. Гоббс, Д. Юм, М. Робеспьер, А. де Токвиль, Дж. Вашингтон, Дж. Мэдисон, В. Вильсон, М. Острогорский, И. Ильин и др. Сторонниками позитивного подхода в целом можно считать Б. Франклина, Ш. Монтескье, А. Руге, Э. Берка и др.

Как утверждает С. Посудин, основные аргументы сторонников негативного подхода следующие:

формализм: партийная система недемократична по своей природе, она демократизирована лишь с виду; партийное строение усиливает слабости демократии и сводит ее на нет; демократия вырождается именно через партийное строение;

тенденция партий к осуществлению монополии в обществе: рано или поздно появляется партия, которая стремится монополизировать власть, и это ей удается;

партия – это всегда часть целого, т. е. часть общества; партия всегда остается меньшинством по отношению к обществу в целом, но посягает эта часть общества на все целое, на власть в государстве; она стремится навязать государству свою программу вопреки желанию всех остальных граждан; партия – это меньшинство, которое навязывает (по крайней мере, стремится навязать) свою волю большинству;

партии из средства достижения целей превращаются в саму цель;

партии разъединяют общество, разделяют народ на противоборствующие группы.

Основные аргументы сторонников позитивного подхода:

признание законности партий обусловлено признанием законности разнообразных мнений в обществе;

партии – это неотъемлемый элемент демократии, они аккумулируют, выражают и отстаивают интересы граждан в органах власти, являясь своеобразным мостом, посредником от общества к государству;

партии способствуют процессу социализации личности;

партии преследуют общую цель – общественное благо, они продвигают и реализуют национальные интересы.

В современной политологии доминирует нейтральный подход. Современные политологи изучают политические партии, не задаваясь вопросом: партия это зло или добро. Они относятся к партиям как к данности: партии существуют и поэтому их надо изучать [519].

Подводя некоторые итоги, можно назвать четыре основные причины возникновения массовых европейских политических партий. Это, во-первых, распространение всеобщего избирательного права, существенно расширившего возможность участия в политике. Расширение избирательного корпуса привело к тому, что выборы перестали быть внутренним делом буржуазии. В этих условиях изменилась организационная и функциональная структура политических партий, стали более совершенными формы и методы их деятельности. Борьба за массы заставила буржуазные партии отказаться от элитарности, замкнутости, выйти за пределы парламента, чтобы в условиях резкого расширения избирательного права оказывать постоянное идеологическое и политическое воздействие на избирателей для привлечения на свою сторону. Так, в Англии избирательным правом в 1830 г. пользовалось 200 тыс. человек, в 1832 г. – 600 тыс., а в 1883 г. – уже 9 млн граждан.

Вторая важная причина – выход на политическую арену новых социальных сил в лице так называемых «низших классов», прежде всего – мелкой буржуазии и рабочего класса и в значительно меньшей степени – крестьянства, являвшегося классом добуржуазного общества и в новом индустриальном, буржуазном обществе обреченного на исчезновение. Рабочий класс и мелкая буржуазия к середине XIX в. довольно четко осознавали свои политические и социальные интересы, но по-прежнему оставались отстраненными от непосредственного участия в деятельности властных структур. Именно этот «зазор» между необходимостью в отстаивании своих политических интересов и отсутствием условий для их удовлетворения создавал благоприятную почву для появления новых внепарламентских организаций, обладающих всеми признаками политических партий.

Еще одной существенной причиной появления массовых политических партий стало организационное развитие и сплочение рабочего класса. Это проявлялось амбивалентным образом. С одной стороны, организующийся пролетариат создавал массовые партии, защищавшие его интересы в парламенте и вне его. С другой стороны, просматривалась стремление традиционных политических структур противопоставить растущей численности и авторитету пролетарских партий соответствующим образом трансформированные собственные организационные политические организации. До создания специфических политических организаций в виде партий пролетариат не имел реальной возможности защищать свои интересы в представительном органе.

В 1848 г. в «Манифесте Коммунистической партии» была обнародована концепция принципиально новой политической организации – классовой партии пролетариата [122]. Используя ее, рабочее движение внесло существенный вклад в развитие организационных форм партий, создав классический тип с массовым членством, разветвленной сетью местных организаций, строгим уставом, периодическими съездами и фиксированными размерами членских взносов. Рассуждая о причинах, сделавших необходимым появление политических партий, В. И. Ленин писал: «Для того, чтобы масса определенного класса могла научиться понимать свои интересы, свое положение, научиться вести свою политику, именно для этого необходима организация передовых элементов класса немедленно и во что бы то ни стало, хотя бы вначале эти элементы составляли ничтожную долю класса» [427, с. 37].

В 1863 г. в Германии была создана первая массовая рабочая партия «Всеобщий Германский Рабочий Союз», основанная Фердинандом Лассалем, а затем, в 1869 г., – Социал-демократическая партия Германии.

Четвертой важной причиной образования массовых партий стало существование значительных конфликтов между различными общественными группами, которые практически невозможно было решать традиционными способами. Классический пример – острый конфликт между торгово-финансовыми кругами северо-востока и плантаторами юга США. Создание и успешное функционирование партийных систем способствовало образованию специфического механизма ненасильственного разрешения имеющихся противоречий. Таким образом, в США решение многих конфликтов было перенесено на парламентскую арену.

Всеобщее избирательное право привело к созданию партийных организаций на местном уровне. Появилась новая категория элиты: те, кто имел власть в партии, получали власть и в обществе. При этом данные партийные лидеры могли и не быть парламентариями или аристократами.

Политические партии постепенно начинали жить собственной жизнью. Нередко партийная элита контролировала целые секторы общественной жизни – от социальных льгот и местных законов до назначения высокопоставленных государственных служащих. Такая модель типична для американской политической системы начала XX в.

Западные политические партии рождались на фоне острых сословных и классовых конфликтов, являясь одновременно и их продуктом, и активными участниками парламентской и внепарламентской политической борьбы. Буржуазные революции служили катализатором оформления различных партийно-политических группировок.

В 60-е гг. XIX в. произошло формирование политических партий в созданном Отто фон Бисмарком Германском союзе. Партия самого О. Бисмарка получила название консервативной. Ее союзницей стала имперская партия, созданная немецкими промышленниками и финансистами. В центре расположились национально-либеральная партия и партия германской интеллигенции под оригинальном названием «Партия свободомыслящих». Несколько в стороне от центра политической жизни страны оказалась католическая партия, действующая на территории Баварии. Здесь же было образована и первая массовая рабочая партия.

Происходит активное образование политических партий парламентского типа и в других странах. В 1874 г. была создана первая политическая партия Японии – Айкоку кото (Общество патриотов). Сразу же после формирования она представила правительству декларацию, призывающую создать в стране представительные законодательные органы власти. Первые в стране всеобщие выборы состоялись 16 лет спустя, 1 июля 1890 г., а первая сессия парламента была созвана 29 ноября того же года. Японский парламент стал первым национальным законодательным органом в Азии. В последующие десятилетия росло влияние политических партий в государственных делах, однако всплеск милитаризма в период, предшествующий Второй мировой войне, привел к подрыву влияния партий и, в конечном счете, к их временному роспуску. Послевоенная демократизация Японии способствовала возникновению широкого спектра политических партий. Появилось несколько буржуазных партий, среди которых важнейшими стали Либеральная и Демократическая. Были сформированы Социалистическая и легализованная теперь Коммунистическая партия.

В 80-е гг. XIX в. возникает крупнейшая на Востоке партия – Индийский национальный конгресс. Наряду с партиями парламентскими, ставящими своей задачей участие в выборах и деятельность в высших представительных органах государственной власти, образуются рабочие партии – социалистические и социал-демократические. Большая часть подобных партий уже в начале XX в. широко использует парламентскую тактику, активно включается в политический процесс, участвует в выборах. Примером является Лейбористская партия Великобритании, которая уже в 20-е гг. XX в. заняла место либералов в двухпартийной политической системе, сформировавшейся в стране. Часть подобных партий занимала леворадикальные, революционные позиции и выступала под лозунгами насильственного свержения существующего порядка.

Постепенно стали возникать христианско-демократические и другие конфессиональные партии, а также политические партии, ставившие своей целью национальное освобождение.

К началу XX в. некоторые партии достигли высокого даже по современным меркам уровня массовости. Социал-демократическая партия Германии насчитывала в 1913 г. около одного миллиона членов, а на выборах в рейхстаг в 1912 г. получила 35 % голосов, ее поддержали более 4,5 млн человек [74, с. 260].

В царской России политические партии возникли значительно позже, чем на Западе. На скорость и направленность процессов создания политических партий в России в первую очередь существенно влияли сословно-феодальные институты, власть самодержавия, запоздалое развитие капитализма, отставание процессов становления гражданского общества, институтов парламентаризма и правового государства и др. Отметим, что процесс создания политических партий в России проходил под явным влиянием Запада, в чем-то повторял его, но вместе с тем имел и свою национальную специфику. Он шел с явным запозданием по сравнению с западноевропейскими странами и США, причем западные и отчасти южные национальные окраины Российской империи обгоняли в этом отношении ее центральные районы. Тон здесь задавали Финляндия и Польша. Своеобразные партийные группировки в Польше, например, сформировались еще во время национальных восстаний 1830–1831 гг. и 1863–1864 гг. [98; 158].

Революционные политические партии возникли в России раньше либеральных и консервативных партий. Либералы предпочитали использовать для выражения своих идей и взглядов земства, научные общества типа Вольного экономического или Географического, различные культурно-просветительские организации, литературу и печать. Консерваторы долгое время вообще не испытывали необходимости в создании собственных политических организаций, так как на них работали царское самодержавие, его бюрократическая система и идеологический аппарат, а также церковь, дворянские корпоративные организации, культурно-просветительское Русское собрание. Первая российская политическая партия – Российская социал-демократическая рабочая партия была основана в Минске в марте 1898 г. На съезде присутствовали 9 делегатов от петербургского, киевского, екатеринославского «Союза борьбы», группы «Рабочей газеты» и «Всеобщего еврейского рабочего союза Польши, Беларуси и Литвы» (Бунда). Съезд провозгласил создание РСДРП, избрал Центральный Комитет. Вскоре был выпущен «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии».

После съезда российская социал-демократия пережила полосу глубокого кризиса. В конце 90-х гг. XIX в. социал-демократическое движение встало перед альтернативой: либо сосредоточить все свои усилия на улучшении экономического положения рабочих (экономисты), либо готовить пролетариат к революционному свержению самодержавия. Это и определяло различное отношение к организационным принципам построения партии. Для решения этих вопросов решено было созвать новый съезд партии.

II съезд РСДРП состоялся в июле – августе 1903 г. в Брюсселе, а затем – в Лондоне. Главной задачей его было принятие программы и устава партии.

Проект программы партии был коллективным (Ленин, Плеханов, Мартов, Аксельрод, Потресов, Засулич) и широко обсуждался на страницах «Искры». Теоретическая часть программы начиналась с марксистского тезиса о том, что производственные отношения достигли такого уровня развития, когда капитализм стал тормозом на пути дальнейшего прогресса. Программа состояла из двух частей: программы-максимум и программы-минимум.

Конечной целью социал-демократии (программа-максимум) провозглашалось:

осуществление социалистической революции;

установление диктатуры пролетариата (диктатура пролетариата определялась как «завоевание пролетариатом политической власти»);

социалистическое переустройство общества.

Ближайшей политической задачей (программа-минимум) была буржуазно-демократическая революция.

Эти требования, выражая интересы рабочих, крестьян, широких мелкобуржуазных слоев народа многонациональной России, создавали основу для широкой социальной базы партии.

Для Российской социал-демократической партии характерны типичные для всех российских политических структур того времени черты: утопизм политической программы, крайне негативное отношение к существующему самодержавному режиму, стремление к его полному разрушению. Все это сочеталось с признанием государства главным средством построения социализма как справедливой общественной формации. Это выразилось в программном требовании диктатуры пролетариата. Ориентируясь на рабочий класс, РСДРП выражала интересы многих социальных групп огромной страны, находившейся в переходном состоянии.

В то же время РСДРП имела существенные отличия от других политических партий России. В. И. Ленин пытался создать ее, основываясь на двух основополагающих концепциях. Согласно первой, «без революционной теории не может быть и революционного движения», т. е. нужна партия, созданная интеллигентами и хотя бы на первых порах состоящая в основном из них. Зиновьев писал, что рабочие в партийной организации на начальном этапе революции были «единичными фигурами». Во-вторых, «социал-демократическое сознание» или «классовое политическое сознание» не может вырасти из стихийности, а может быть привнесено рабочему только извне. Партия рассматривалась как революционная элита, которая должна формировать революционную сознательность рабочих масс. Главная функция пролетарской партии – руководство рабочим классом. Центральное место в программе партии занимала проблема власти. Высокая степень организованности, наличие сильного, нетерпимого, бескомпромиссного, профессионального лидера с гениальной ясностью мысли, уверенной настойчивостью и полемическим темпераментом, подчиняющего личные отношения интересам политической деятельности, сочетающего мощную политическую волю с мастерством популизма, строгая дисциплина среди членов партии, тактическая и организационная гибкость привели к тому, что РСДРП сыграла огромную, сложную и противоречивую роль в историческом развитии российского общества в XX столетии.

На II съезде представители РСДРП разделились на большевиков во главе с В. И. Лениным и меньшевиков во главе с Ю. О. Мартовым и Г. В. Плехановым. В основе разногласий лежали разные концепции партийного строительства. В. Ленин требовал создания строго централизованной партии, состоящей из профессиональных революционеров, которые должны увести рабочий класс с пути экономической борьбы, привить ему социалистическое сознание и подтолкнуть к осуществлению пролетарской революции, т. е. создания кадровой партии в классическом понимании этого термина. Ю. Мартов, напротив, был сторонником создания демократической организации европейского типа – массовой партии. Кстати, такой стала КПСС через несколько десятков лет.

Эти разногласия выявились во время обсуждения первого пункта устава партии. В. Ленин предложил его в следующей редакции: «Членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в работе одной из партийных организаций». Ю. Мартов представил альтернативную формулировку: «Членом Российской социал-демократической партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из организаций». Формально расхождение между проектами было небольшим, но принципиально важным. В. Ленин видел партию организацией профессиональных революционеров, постоянно и целенаправленно работающих в ней. После долгих споров Ленин потерпел сокрушительное поражение. За его формулировку первого пункта устава партии проголосовали 23 делегата съезда, против – 28. Однако вскоре ситуация на съезде резко изменилась. Члены еврейской организации Бунд покинули съезд после того, как было отклонено их предложение представителем еврейского пролетариата в партии сделать исключительно Бунд. Теперь сторонники Ленина оказались в большинстве. Это особенно четко проявилось в голосовании по выборам руководящих органов партии. На основании их результатов составившие большинство победители получили название «большевики», их противники – «меньшевики» [79; 98].

Впоследствии именно партия большевиков «перевернула» Россию, превратила «лапотную» страну в великое государство, создала общество без эксплуатации и насилия, воспитала сотни тысяч строителей новой жизни – социалистического строя. Постепенно партия стала организацией идеалистов и фанатиков, отважных, верных великой идее людей, для которых служение народу и революции было смыслом их жизни, которые отличались своей убежденностью. Еще Маяковский писал: «Если бы выставить в музее плачущего большевика, весь день бы в музее торчали ротозеи. Еще бы – такого не увидишь и в века!» [цит. по: 119].

В 1902 г. на основе национально-культурных кружков белорусской учащейся и студенческой молодежи, которые существовали в Минске, Петербурге, Вильно, была создана первая белорусская революционная партия под названием «Белорусская революционная громада». Ее создателями и руководителями были братья Иван и Антон Луцкевичи, Э. Пашкевич, А. Бурбис, К. Кастровицкий, В. Ивановский и др. Происходили они из шляхты, фактически же относились к интеллигенции.

Одной из влиятельных политических структур в Беларуси был созданный в 1897 г. «Всеобщий еврейский рабочий союз Польши, Беларуси и Литвы» – Бунд. Теоретической основой для объединения кружков мелких ремесленников явился доклад Ю. Мартова «Поворотный пункт в еврейском рабочем движении», в котором был сделан вывод о необходимости отдельной еврейской партии. Бунд – это социал-демократическая организация. Он участвовал в работе I съезда РСДРП (3 делегата из 9) и вошел в РСДРП на правах автономной партии. Однако лидеры Бунда проповедовали сионистскую идею всемирной нации и еврейскую национальную специфичность и в соответствии с этим создание организации рабочих по национальному признаку. Поэтому вскоре после I съезда РСДРП Бунд начал отзывать еврейских рабочих из межнациональных организаций и в итоге объявил себя самостоятельной партией, которая связана с РСДРП лишь союзническими отношениями. Бунд прекратил свое существование в 1921 г.: часть его членов примкнула к большевикам, часть – к антибольшевистскому движению.

В начале прошлого столетия в России сложилась реальная предреволюционная ситуация. В политическом отношении царская Россия в конце XIX – начале XX в. представляла собой монархию с неограниченным самодержавием. Стремясь к буржуазной монархии, Россия сохранила все атрибуты абсолютизма. Закон по-прежнему провозглашал: «Император российский есть монарх самодержавный и неограниченный». Николай II был убежден, что царская власть от бога, и считал, что самодержавие – единственная форма правления, приемлемая для России. Налицо были и глубокое недовольство народных масс, и постоянно подогревавшие его революционные и оппозиционные движения и организации, и признаки явной неспособности власти контролировать политическую ситуацию в стране. Неудачная для России война с Японией 1904–1905 гг. еще больше дискредитировала царизм в глазах собственного народа и на международной арене. Самодержавие не хотело идти на серьезные уступки народу. В России отсутствовали элементарные демократические свободы, социальное неравенство дополнялось сословным, власть царя оставалась практически неограниченной. В стране отсутствовал парламент, не было свободы слова, собраний, печати, независимых средств массовой информации. Политические партии и организации могли создаваться и действовать лишь нелегально, подвергаясь гонениям со стороны царских властей. Однако Николай II не соглашался на представительный образ правления, считая его вредным для «вверенного нам Богом народа» [28; 98].

Выразителями общественного недовольства самодержавным строем и организаторами народного протеста в России стали радикально настроенные революционные партии: социал-демократы, возникшая в начале столетия неонародническая партия социалистов-революционеров (эсеров), еврейский Бунд, польские социалисты и социал-демократы, армянский «Дашнакцутюн» и др. Более радикальную окраску стало принимать и либеральное движение, внутри которого на рубеже 1903 г. оформились либерально-демократический Союз освобождения и более умеренный, но тоже эволюционировавший влево Союз земцев-конституционалистов. Новые партии возникли в начале века и в национальных районах империи: Революционная украинская партия; Белорусская революционная партия; Литовская демократическая партия; Партия социалистов-федералистов Грузии; Партия активного сопротивления Финляндии (1904) и др. [28; 98; 158].

Наибольший рост численности политических структур в России пришелся на подъем революционного движения в 1905 г. Начало этому процессу положил царский манифест от 17 октября 1905 г. Сразу после его обнародования были созданы партия октябристов, партия социалистов-революционеров, партия народных социалистов и некоторые другие российские партии, сыгравшие важную роль в жизни страны. Оппозиционные организации и политические партии заняли заметное место на политической арене, что проявилось в их активности на первых выборах в первую Государственную думу. В политической жизни России в первой четверти XX в. в разные периоды времени действовало уже около девяноста политических партий [158].

Во главе Великой Октябрьской социалистической революции была партия большевиков – партия, которая стремилась сделать всех людей богатыми и счастливыми, образованными и культурными. Ей верили, за ней шли люди. Она завоевала авторитет. Вот что писал известный американский писатель Марк Твен о русских революционерах: «Какое величие души! Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и в конце концов на смерть только ради блага других – такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России. История изобилует мучениками, но, кроме русских, я не знаю таких, которые, отдавая все, совсем ничего не получали бы взамен» [цит. по: 357].

Советская власть с каждым днем крепла. Борис Савинков писал: «Да, Россия разорена войной и величайшей из революций. Да, чтобы поднять ее благосостояние, необходима напряженная и длительная работа. Но большевики уже приступили к этой работе, и страна поддержала их. Лучший пример – Донбасс. Почему же предполагать, что белые работали бы быстрее? Мы ведь знаем, как “восстанавливались” Юг и Сибирь. Нет, возлагать надежды на белых, на эмиграцию, все равно что тешить себя легендой – легендой о полном финансовом и экономическом банкротстве большевиков. Власть, которая создала армию, разрешила сложнейший национальный вопрос и защищает русские интересы в Европе – русская, заслуживающая доверия власть. О разорении страны уже не может быть речи. Речь идет о восстановлении ее» [175].

Многочисленные враги Советской власти внутри России были вынуждены признать, что она оказалась намного сильнее, чем они думали раньше. Поэтому для уничтожения Советской власти необходимы серьезные усилия и целенаправленная и ожесточенная борьба всех антисоциалистических сил. Кроме того, в условиях перехода от одного качественного состояния общества к другому обострились многие внутренние противоречия. Это привело российское общество к середине 1918 г. к глубокому внутреннему расколу. Выделилось леворадикальное советское крыло (часть рабочих, деревенская беднота, сторонники Советов на окраинах), которые делали все возможное для победы социалистической революции. Ему противостояли политические партии, которые не считали необходимым социалистическое переустройство российского общества. Подавление оппозиции вело к тому, что дальнейшая политическая борьба стала развиваться в плоскости гражданской войны.

И это в условиях, когда антисоветские силы существенно выросли в результате поддержки их интервентами. В марте 1918 г. на севере, сначала в Мурманске, затем в Архангельске, с военных кораблей высадились британские, американские, канадские, итальянские, сербские войска. В апреле во Владивостоке высадились японские войска. Вслед за ними появились военные отряды Англии и США. К осени весь Дальний Восток был захвачен интервентами [21; 98].

После разгона Учредительного собрания В. Ленин на последующем заседании ВЦИК заявил: «Власть принадлежит нашей партии, опирающейся на доверие широких народных масс». Так был обозначен курс на однопартийную монополию в государстве.

Гражданская война обусловила необходимость введения чрезвычайных мер для решения многочисленных проблем, которые были вызваны правительствами стран, воевавших в Первой мировой войне. Они заключались в государственной монополии на важнейшие продукты питания и товары широкого потребления, их нормированном распределении, трудовой повинности, твердых ценах, установлении разверсточного метода отчуждения сельскохозяйственного продукта от сельского населения. Большевики превратили эти меры в методы утверждения диктатуры пролетариата. Была создана система управления армией и обществом в форме военных комиссариатов и «военного коммунизма».

В таких условиях РКП(б) стала «воюющей партией», стремящейся установить в стране однопартийный порядок. На VIII съезде РКП(б) (1919 г.) отмечалось, что РКП должна завоевать для себя безраздельное политическое господство в Советах и фактический контроль над всей их работой. К концу гражданской войны В. Ленин в работе «Детская болезнь левизны в коммунизме» пришел к выводу о том, что диктатура пролетариата возможна не иначе, чем через диктатуру партии. Советы, профсоюзы и другие организации должны были выполнять функции приводов от партии к массам [425].

РКП(б)/ВКП(б) в 1920-е гг. постепенно превращается из политической партии в особый социальный и политический организм советского общества. Политика по отношению к другим партиям характеризовалась крайней нетерпимостью, несмотря на то, что многие группы меньшевиков, эсеров, анархистов неоднократно заявляли о своем желании легализоваться и сотрудничать с большевиками в деле хозяйственного возрождения и социалистического строительства.

В данный период кризисные явления распространились и на партию. Это проявилось в острых разногласиях, расколовших РКП(б) по вопросу об отношении к профсоюзам и их роли в государстве диктатуры пролетариата, хотя тогда он не был главным вопросом партийной политики [21; 98].

Застрельщиком дискуссии и борьбы против В. Ленина, против ленинского большинства ЦК стал известный международный российский деятель, в то время «коммунист № 2» Лев Давыдович Троцкий. Он выступил на заседании коммунистов – делегатов V Всероссийской конференции профсоюзов в начале ноября 1920 г. с лозунгом о «завинчивании гаек» и «перетряхивании профсоюзов». Л. Троцкий выдвинул требование немедленного «огосударствления профсоюзов». Он был против метода убеждения рабочих масс и выступал за перенесение военного метода в профсоюзы. Троцкий был против развертывания в профсоюзах демократии, против выборности органов профсоюзов. Вместо метода убеждения, без которого немыслима деятельность рабочих организаций, троцкисты предлагали метод голого принуждения, жесткого командования. Своей политикой троцкисты, наделенные полномочиями руководителей профсоюзов, вносили конфликты и раскол, настраивали беспартийную массу рабочих против партии [192; 542].

Известный белорусский писатель и публицист Эдуард Скобелев в исследовании «Читая Троцкого» пишет: «Троцкий – одна из тех исторических фигур, которые еще при жизни тщательно накачивались славой: слишком велики ставки в политической игре, которую вела эта фигура, слишком многообразны связи, которые она выражала» [542, № 12, с. 32].

Тем временем в Советском Союзе постепенно начала формироваться однопартийная система, предполагавшая фактическое слияние государственных и партийных структур. Так, уже в ноябре 1917 г. Декретом Совнаркома России была объявлена вне закона партия кадетов. В 1918–1819 гг. целенаправленным нападкам подверглось руководство и актив октябристов, эсеров, а также большое количество меньшевиков. С 1917 г. по конец 1920-х гг. политические партии социалистической ориентации (максималисты, левые эсеры, анархисты) принимали активное участие в работе Советов депутатов различных уровней. Однако в начале – середине 1920-х гг. большинство из некоммунистических партий объявили о своей самоликвидации. С начала 1930-х гг. и вплоть до середины 1980-х любые попытки создания альтернативных организаций рассматривались как проявление антисоветской деятельности [138].

Уничтожив многопартийность, большевистская партия стала вести активную борьбу против различных мнений и в своих собственных рядах. Этот процесс, начавшийся в 1921 г., когда Х съезд партии запретил свободу фракций и группировок в РКП(б), был продолжен борьбой против троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев (правых уклонистов), «рабочей оппозиции», группы Рютина и других оппозиционеров во второй половине 20-x – начале 30-х гг. прошлого столетия. Было полностью ликвидировано ленинское ядро в РКП(б). Начались репрессии против простых крестьян, которых называли кулаками, против интеллигенции, представителей некоторых национальных меньшинств.

Слова партийного гимна «Интернационал» «кто был ничем, тот станет всем» были восприняты слишком буквально: люди, которые еще вчера были «никем», сегодня из-за элементарной зависти отправляли зажиточных и работящих крестьян на Соловки, талантливых ученых – за границу. Л. Троцкий в известной работе «Как вооружалась революция» писал: «Вчера еще человек массы, он был ничем, рабом царя, дворянства, бюрократии, придатком машины фабрикантов. В крестьянском быту он был только тяглецом, плательщиком налогов. Сегодня, освободившись от этого, он впервые почувствовал себя личностью и начинает думать, что он – все, что он – центр мироздания. Он стремится взять для себя все, что может, думает только о себе и с народной классовой точкой зрения не склонен считаться. Отсюда – разлив дезорганизаторских настроений, индивидуалистических, анархических, хищнических тенденций, которые мы наблюдаем особенно в широких кругах деклассированных элементов страны» [192, с. 39].

Такой подход нанес огромный ущерб как Российской коммунистической партии, так и коммунистическому движению в целом.

Вопрос о возможности многопартийности в стране был окончательно закрыт И. В. Сталиным. Выступая с Докладом о проекте Конституции СССР на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 года, он заявил: «Несколько партий, а значит и свобода партий может существовать лишь в таком обществе, где имеются антагонистические классы, интересы которых враждебны и непримиримы… В СССР имеются только два класса: рабочие и крестьяне, интересы которых не только не враждебны, а наоборот – дружественны. Стало быть, в СССР нет почвы для существования нескольких партий, а значит и для свободы этих партий. В СССР имеется почва только для одной партии, Коммунистической партии» [555, с. 523].

Изменения общественно-политической ситуации, глубинные социальные процессы и подъем политической активности в конце 1980-х – начале 1990-х гг. обусловили появление в СССР неформального движения и его поэтапную эволюцию к более совершенным организационным формам. Начиная с 1988 г. в Советском Союзе шел спонтанный процесс образования партий, создавались народные фронты, движения, политические клубы, а с 1990-х – и легальные политические партии.

Современная или «новейшая» партийная система Республики Беларусь существует около двадцати лет. Важнейшей особенностью нынешнего этапа развития белорусского общества является рождение новых политических партий, общественных движений и организаций. Многие партии, не просуществовавшие и нескольких месяцев, распались, не оставив существенного следа в политической жизни белорусского общества. Другие партии, доказавшие свою жизнеспособность, постепенно становятся устойчивыми политическими структурами, стремятся оказывать постоянное влияние на социально-политическую ситуацию в стране посредством парламентских и других акций, ведут активную организаторскую, пропагандистскую и агитационную деятельность, пытаясь занять важное место в общественно-политической жизни республики. Их деятельность в стране регулируется Законом Республики Беларусь «О политических партиях» [58]. Согласно этому Закону партия может быть зарегистрирована при наличии 1000 членов (учредителей) из большей части регионов страны. Членство в политических партиях страны фиксированное.

В настоящее время политические партии существуют во всех цивилизованных странах мира и представляют собой оружие в парламентской борьбе различных групп и слоев современного общества, важнейший инструмент формирования гражданского общества.