Социология лидерства. Теоретические, методологические и аксиологические аспекты. Глава 1. Тысячелетия в поиске героев: взгляд в прошлое (И. В. Котляров, 2013)

На формирование теоретических и прикладных основ современного лидерства огромное влияние оказали труды многих выдающихся философов, социологов, историков, психологов, других мыслителей, составивших классику социально-политической и философской мысли. В первую очередь это исследования политико-философского направления, где аспекты лидерства рассматривались в контексте познания природы и личности, политики и общества, власти и государства, а также работы по социологическому, философскому, историческому, педагогическому и историографическому анализу роли выдающихся людей в истории. Ретроспективный анализ трудов классиков показывает, что в различные исторические эпохи лидерство воспринималось совершенно по-разному.

Можно предложить несколько важнейших социологических моделей людей, оказывавших существенное влияние на ход исторических событий, имеющих огромный авторитет, словом будивших умы, бывших всегда впереди, личным поведением показывающих пример в сложных исторических периодах или конкретных жизненных ситуациях. Сегодня их называют лидерами. Однако в разных странах в разных исторических эпохах их называли по-разному – старейшины или вожди племен; деспоты, правители или государи; герои; мыслители или философы, общественные лидеры античных городов-полисов, предводители народных масс. В зависимости от плоскости исследования можно предложить и другие подходы. В данной работе мы будем рассматривать лидеров в генезисе исторического развития – от шаманов, правителей, античных героев до современных политиков. Тем более, что их определения по многим параметрам совпадают.

Сравним, например, две дефиниции – «герой» и «лидер». В «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова герой – это человек, совершающий подвиги, необычный по своей храбрости, доблести, самоотверженности главное действующее лицо литературного произведения; человек, воплощающий в себе черты эпохи, среды; тот, кто привлек к себе внимание (тот, кто вызывает восхищение, подражание, удивление) [406].

В «Большом толковом словаре современного русского языка» Д. Н. Ушакова герой – это исключительный по смелости или по своим доблестям человек, выделившийся своей храбростью на войне; в теориях некоторых буржуазных социологов – выдающаяся личность как сила, направляющая исторический процесс; главное действующее лицо древних эпических поэм и мифов, одаренное сверхчеловеческими силами (ист. лит.). Ахилл был героем древних греков. Парсифаль – герой легенды о Граале; лицо, привлекающее к себе общее внимание в течение известного времени; главное действующее лицо литературного произведения [68].

Практически все основные характеристики героев, кроме разве что весьма специфического, – «главное действующее лицо литературного произведения» – применимы к дефиниции «лидер» в нынешнем понимании этого слова. Современные лидеры, как правило, выдающиеся личности, оказывающие существенное влияние на развитие общественных процессов. Это люди, привлекающие к себе внимание в течение определенного времени, причем во многих случаях, достаточно долго. Это политические акторы, воплощающие в себе черты эпохи или среды. Кроме того, формируя в себе архетип героя, лидер становится сильнее, мужественнее, привлекательнее.

Сегодня так же можно встретить сравнение лидеров с героями. Американский исследователь Юджин Дженнингс делит лидеров на «суперменов», «героев» и «принцев». «Суперменом» он называет великого человека, который ломает старые порядки, создает новые ценности, «героем» – лидера, посвятившего себя значительным и благородным целям. А «принц» – лидер, деятельность которого мотивируется главным образом стремлением господствовать над другими людьми, любыми путями добиваться власти [цит. по: 27, с. 117].

Таким образом, можно сделать вывод, что существует глубокая связь между дефинициями «герой» и «лидер». Не каждый герой может быть лидером, но каждый лидер в определенном смысле является героем. Для понимания глубинного смысла, использования лучших качеств героев и лидеров в повседневной жизни, важно постоянно анализировать их взаимосвязь и взаимовлияние друг на друга, учиться на их примерах.

Первые дошедшие до современных исследователей серьезные источники, свидетельствующие о важной роли правителей в жизни государства и общества, содержании и задачах их деятельности, относятся к I тыс. до н. э. Древняя история – это эра выдающихся людей и событий, в которой существовал культ сильных и мужественных людей, культ сильной власти. Выдающиеся мыслители Артхашастра, Заратустра, Чанакья (Каутилья), Хаммурапи с разных сторон, под разными углами внимательно изучали самоотверженную деятельность Махавиры, Кришны, Шивы, Будды, Моисея, Иисуса Христа, Мухаммеда, других пророков, которые пришли в этот мир для того, чтобы сделать людей счастливыми, открыть им истину, заложить нравственные основы многих религий и культур. Именно античные мыслители Плутарх, Перикл, Гомер, Пифагор, Гераклит, Геродот, Демокрит, Протагор впервые, используя накопленные опыт и знания, стали рассматривать историю как результат деятельности необыкновенных личностей – героев [25; 117; 451].

Дефиниция «герой» пришла в современное миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее героями стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов, которые отличались смелостью, доблестью, самоотверженностью ради общего дела. Герой объединял вокруг себя тех, кто уважал и признавал его, стремился быть похожим на него и готов пойти за ним в трудные минуты. Он своим примером предлагал конкретные решения, выход из тяжелой, экстремальной ситуации и являлся катализатором для дальнейших действий. Таким образом, героическая система ценностей становилась комплексом норм не для одного человека, а конкретной совокупности людей. Это приводило к тому, что наряду с индивидуальным проявлением героизма, возникало такое явление, как коллективный героизм, где коллектив выступал единым целым и совершал великие подвиги во имя великих целей. Типичный пример – 300 героев-спартанцев. В сентябре 480 г. до н. э. во время сражения греко-персидской войны в узком ущелье Фермопилы, преграждая путь персидскому войску царя Ксеркса, героически сражался и погиб отряд из 300 спартанских воинов-гоплитов под руководством царя Леонида. «Вместе победить или вместе умереть!» – таков закон спартанских воинов. Они победили и умерли. Сражение у Фермопил стало символом настоящего мужества и героизма.

Философы Платон, Аристотель, Сократ, Лукреций, Цицерон и другие в своих трудах закрепили традиции своих предшественников по изучению героев, их дел, подвигов, личностных характеристик [21; 22; 445; 603; 604]. Эта дефиниция ими была дополнена и расширена. В нее вошли вожди племен, полководцы, короли, военачальники и что очень важно, философы, которых считали настоящими лидерами и творцами истории. Авторитет мыслителей существенно вырос. Они стали принимать активное участие в формировании новых героев, мыслителей, лидеров. Аристотель был учителем Александра Македонского, за что Александр, став императором, поставил своему наставнику памятник с надписью: «Александр поставил этот памятник сыну Никомаха, мудрому божественному Аристотелю». Через Академию Платона прошли многие великие люди. Он потратил много сил, пытаясь превратить тиранов Дионисия Старшего и его сына Дионисия Младшего, правивших в V в. до н. э. в Сиракузах, в мудрых правителей. Известный китайский мудрец Конфуций имел более трех тысяч учеников, среди них были знаковые для Китая фигуры.

Причем практически все мыслители того времени рассматривали лидерство как комплекс выдающихся личностных черт. Они обратили особое внимание на способности лидеров быть лучшими среди других, решать многочисленные проблемы, оказывать решающее воздействие на те или иные события, эффективно управлять действиями людей. Причем, как утверждал Платон, умение управлять людьми, это одно из сложнейших и самых труднодостижимых умений [445].

Первоначальные социально-политические учения древних египтян, китайцев, индусов, греков, римлян и других народов, касающиеся управления, были частью мифологического мировоззрения и носили религиозно-мифологический характер. Отход от этих представлений к более рациональному взгляду на мир наметился в VIII–VI вв. до н. э. Отдельные элементы новой системы социально-политических воззрений сформировались в странах Древнего Востока – Египте, Индии, Китае. Особую роль в развитии социально-политических знаний играли учения Конфуция, Мо Цзы, Лао Цзы и легистов в Китае, Будды – в Индии, Заратустры – в Персии, проповедях еврейских пророков Иеремии, Исаии – в Палестине, выступлениях эпиков, драматургов, мудрецов, софистов и философов – в Греции, юристов – в Риме.

В II–I тыс. до н. э. в дельтах великих рек Нила, Тигра и Евфрата, Инда возникли сильные государства Египет и Шумер, Вавилон и Ассирия. Необходимость постоянной организации ирригационного хозяйства обусловила развитие этих обществ по пути жесточайшей государственной централизации, что привело к созданию политических систем деспотического типа. Китайские философы сформировали основной принцип деспотизма того времени – деление общества на тех, кто работает, и на тех, кто управляет. Большое распространение получили патерналистские представления о власти. При этом подчеркивалось, что цель государства – общее благо, государь – отец подданных, которые не могут предъявлять ему какие-либо требования. Монарх был связан только обычаями, традицией. Правителя – императора, короля, царя, султана практически обожествляли. Утверждалось, что он – воплотитель воли бога или сам является божеством (полубогом). Правитель ответственен только перед богами, а не перед людьми, но должен быть человеком сильным и морально, и физически, и уметь управлять подданными [131; 132; 261; 453].

Такими способностями, «божиим даром» обладали многие великие люди древности, которые могли повести народ за собой, одним словом, успокоить толпу и управлять ею. Около 4 тыс. лет назад был написан трактат о методах и стиле лидерства «Поучение Птаххотепа», который и сейчас может служить настольной книгой современных политических лидеров. Везир фараона Исеси (V династия), великий мудрец и знаток искусства управления Птаххотеп в последние годы своей жизни, считая, что «никто не рождается знающим», пишет наставление своему сыну, в котором обобщает опыт, накопленный за долгие годы: «Если хочешь, чтобы твои поступки всегда была благородны и надежно защищены от любого зла, берегись плохого настроения, не дай, чтобы оно брало над тобой верх. Это страшная болезнь, порождающая разногласие, а тот, кто ей поддается, уже перестает быть самим собой: она настраивает друг против друга отцов и матерей, братьев и сестер, приводит в ужас жену и мужа, она содержит в себе все проявления злости, злобы и все возможные несправедливые действия. Из всех работ самая трудная – умная речь. Учись и советуйся – ведь нет предела умению, и кто так искусен, чтобы все знать? Не торопись с мыслями… взвесь их последствия. Уважай право просителя облегчить перед тобой свою душу. Не клевещи и не сплетничай. Поставленный распоряжаться многими людьми, пекись об их благе и стремись к добру. Он бы убежден, что «поставленный распоряжаться многими людьми, пекись об их благе и стремись к добру», «скрывай свои мысли, будь сдержан в речах» [254, с. 236–237; 463].

В Древней Индии эта проблема рассматривалась через призму управления обществом, заключающегося в том, чтобы с помощью данды (принуждения, наказания) сохранять и поддерживать дхарму (праведное исполнение людьми своих обязанностей). Известный индийский политический мыслитель того периода Каутилья (IV в. до н. э.) обратил особое внимание на три основных вопроса: деятельность и функции мудрого правителя; управление общественными делами и право; война и дипломатия.

Особое внимание правителям, героям, ведущим за собой массы, уделяли древнекитайские мыслители, пытавшиеся создать собирательный образ идеального лидера. Этого требовала политическая реальность. Китай был расколот на множество небольших государств, постоянно враждующих друг с другом. Войны и социальные конфликты внутри наиболее продвинутых в экономическом и военном положении стран наносили огромный ущерб и страдания их жителям, уносили сотни тысяч человеческих жизней. Правители воюющих государств, как правило, не демонстрировала образцы мужества и человечности, мудрости и справедливости, порядочности и воспитанности. Нужен был лидер, который смог бы повести за собой людей, покорить соседей и стать правителем сильного объединенного китайского государства.

О китайских героях рассказывает известная во всем мире книга «Шуцзин» («Книга истории») – древний сборник речей и других исторических материалов, почитаемая в Китае как один из самых ценных классических трудов. Данная работа изображает императора Яо, сфера влияния которого простиралась от Шаньси к югу и востоку, духовным лидером, сильным правителем, наставником, религиозные представления которого связаны с толкованием расположения звезд на небе. На востоке интересы Яо столкнулись с другим героем – правителем по имени Шунь. Шуня во многих древнекитайских источниках называли восточным варваром. Шунь по сравнению с Яо обладал большой властью. В конечном счете последнему пришлось подчиниться. Эта передача полномочий была истолкована как отречение правителя в пользу более достойного лидера, что позднее использовалось в политической истории Китая как законный предлог для захвата власти [208].

Другой известный китайский политический и духовный лидер, премьер-министр государства Ци в период Весны и Осени в китайской истории, один из основателей легизма Гуань Чжун считал закон намного выше правителей. Все люди должны быть равны перед законом, должны существовать универсальные принципы управления, одинаковые для всех. И все же, по мнению ряда легистов, существует одно исключение – это сам правитель, создатель законов. Некоторые мысли Гуань Чжуна поражают современных исследователей и политиков своей глубиной и проницательностью. «Правитель и чиновники, высшие и низшие, знатные и подлые – все должны следовать закону. Это и называется великим искусством управления». Гуань Чжун также считал, что благосостояние народа является основой государства. Сытых людей легче образовать, научить приличиям и этикету, им проще повиноваться правителю. Он также выступал за то, что правитель должен заботиться о процветании всех социальных классов, и тогда люди будут готовы служить правителю. Четырьмя столпами государства были порядочность, справедливость, честность и совесть. А правитель должен быть примером и демонстрировать свою силу, основываясь на этих принципах [240].

Китайский мудрец Лао-цзы, один из лидеров даосизма, учения, в котором не приветствовались целенаправленные действия по изменению существующей реальности, считал, что лучший правитель (лидер, вождь) – это тот, которого «народ не замечает», на втором месте – тот, которого «народ обожает», на третьем месте – тот, которого «народ боится» и на последнем – тот, кого «ненавидят». Он утверждал: «Там, где великие мудрецы имеют власть, подданные не замечают их существования. Там, где властвуют невеликие мудрецы, народ бывает привязан к ним и хвалит их. Там, где властвуют еще меньшие мудрецы, народ боится их, а там, где еще меньшие, народ их презирает». «Я имею три сокровища, которыми дорожу: первое – это человеколюбие, второе – бережливость, а третье состоит в том, что я не смею быть впереди других». «Если хочешь, чтобы люди шли за тобой, иди за ними» [цит. по: 523, с. 72–73].

Великий китайский мудрец, «царь без трона, воспитатель десяти тысяч поколений» Кун Фу-цзы, что означает Почтенный Учитель Кун или по-европейски Конфуций, родился и жил в эпоху великих социальных и политических потрясений. Это было время распада чжоуской империи и начала гражданских войн. Страна стояла на пороге периода «воюющих царств», который закончился лишь в 221 г. до н. э., когда победившее княжество Цинь объединило страну под властью императора.

В то же время среди правителей, понимающих, что одной военной силы недостаточно для эффективного управления государством, появился спрос на теоретические и практические исследования, конкретные рекомендации, способные отвести страну от края пропасти, предложить пути преодоления царившего в стране хаоса.

Конфуций создал оригинальную идеальную модель правителя – «благородного мужа» (цзюнь-цзы), предложил концепцию, согласно которой государство является большой семьей, император выступает отцом этого семейства, сторонником ненасильственных методов правления и равномерного распределения богатств.

Идеальному правителю – главе «государственной» семьи, – по мнению Конфуция, не надо отдавать приказы. Подчиненные и так прекрасно знают свои обязанности и исполняют их с усердием. Для этого правителю необходимо соответствовать понятию «совершенного мужа», являющегося предметом уважения и почитания. При этом Конфуций подчеркивал необходимость и важность образования, осмысления полученных знаний и непременного применения их на практике. Идеальный правитель должен обладать человечностью, относиться с сыновней почтительностью к вышестоящим и опираться на доверие нижестоящих. Основное внимание Конфуций обращал на дефиницию «человечность» или «гуманность». Это понятие понималось им чрезвычайно широко и включало в себя скромность, справедливость, сдержанность, достоинство, бескорыстие, любовь к людям и т. п. В китайском языке иероглиф жень («человечность») состоит из двух других иероглифов: «человек» и «два». Основное значение иероглифа – обозначить гуманные и человеческие отношения между двумя людьми. Выдающийся человек не ставит себя выше других; он прям, бесхитростен, любит справедливость, прислушивается к мнению людей, внимателен к ним [252; 253].

Конфуций считал, что лидер (руководитель, правитель) должен почитать «пять прекрасных качеств»: «благородный муж в доброте не расточителен; принуждая к труду, не вызывает гнева; в желаниях не алчен; в величии не горд; вызывая почтение, не жесток. При этом ему необходимо искоренить в себе такие «отвратительные» качества, как жестокость, грубость, жадность. Высокие моральные качества правителя дают право властвовать над народом. Конфуций утверждал, что «люди довольны своим лидером, потому что он для них как отец. Если правитель ведет себя правильно, он установит в стране порядок» [252; 253].

Идеальный правитель, по мнению Конфуция, должен обладать следующими личностными качествами и характеристиками:

подчиняться императору и следовать конфуцианским принципам;

управлять на основе добродетели («бадао»);

обладать необходимыми знаниями;

верно служить стране, быть патриотом;

обладать большими амбициями, ставить высокие цели;

быть благородным;

делать только добро государству и окружающим;

предпочитать убеждение и личный пример принуждению;

заботиться о личном благосостоянии подчиненных и страны в целом.

В свою очередь, последователи должны:

быть лояльными по отношению к руководителю;

проявлять старание в работе;

постоянно учиться и самосовершенствоваться [252; 253].

Конфуций сформулировал «золотое правило нравственности», которого явно не хватает многим современным правителям: «Не делай человеку того, чего не желаешь себе. И тогда исчезнет ненависть в государстве, исчезнет ненависть в семье» [252; 253].

Существенный вклад в становлении науки о лидерстве (героях, правителях) внес известный китайский мыслитель Сюнь-цзы. Он был уверен, что для того, чтобы стать настоящим лидером, необходимо постоянно учиться, формировать свои лучшие качества, проявлять их в сложнейшие минуты жизни. В своем главном труде «Сюнь-цзы» он писал: «В древние времена совершенно мудрые, видя, что человек по своей природе зол, именно поэтому и создали власть правителя, чтобы следить за людьми, разъясняли основы ритуала и долга, чтобы воспитывать людей. Если распределение будет равным, тогда не хватит на всех; если уравнять власть, станет невозможным единство; если все будут равны, никого не заставишь работать. Подобно тому, как существуют небо и земля, существуют различия между теми, кто наверху, и теми, кто внизу. Положение людей от ученого и выше нужно регулировать с помощью ритуала и музыки; если говорить о простых людях, народе, то управлять ими нужно с помощью законов. Ваны-предки знали, что если те, кто стоит над людьми, кто правит ими, не прекрасны и не украшены красивой одеждой, они не смогут объединить народ… Если те, кто стоит над людьми и правит ими, не богаты и не щедры, они не смогут управлять теми, кто находится внизу. Если хочешь видеть, что было тысячу лет назад, вникай в совершенность; если хочешь познать огромное множество вещей, начинай их изучение с одной или двух; если хочешь узнать о делах поколений древности, вникай в дао эпохи Чжоу; если хочешь вникнуть в дао эпохи Чжоу, изучай дела совершенных людей, которых почитают современники.

Существуют четыре вида мудрости:

МУДРОСТЬ СЛУГИ: быстрота, находчивость, остроумие и проницательность в речи, но отсутствие в ней последовательности; способность разрабатывать учение, которое, однако, никому не нужно, нежелание считаться с правдой и ложью…;

МУДРОСТЬ НИЧТОЖНОГО ЧЕЛОВЕКА: лицемерие в словах, нарушение всех принципов в поступках, множество ошибок в делах;

МУДРОСТЬ ОБРАЗОВАННОГО, СОВЕРШЕННОГО ЧЕЛОВЕКА: способность говорить мало, но прямо и сжато, способность излагать свои мысли по порядку, словно каждое слово нанизано на одну ниточку, и быть сдержанным;

МУДРОСТЬ СОВЕРШЕННО МУДРОГО: последовательность в изложении, способность целыми днями обсуждать причины тех или иных явлений, рассматривать их со всех сторон и в то же время сохранять единую последовательность. Лучше сначала дать возможность народу получить выгоду и лишь затем отобрать часть ее, чем совсем не давать народу возможности получать выгоду и отнимать ее у него. Спрашивают: как осуществлять управление государством? Отвечаю: мудрых и способных людей нужно выдвигать на должности независимо от их положения и происхождения; ленивых и неспособных людей нужно немедленно отстранять от должности. Народ легко заставить быть единым в своих стремлениях, если использовать для этого правильный путь, но нельзя совместно с ним выяснять необходимость этого» [цит. по: 523, с. 321–322].

Один из наиболее известных китайских мыслителей, первый министр царства, а затем империи Цинь ученик Сюнь-цзы Хань Фэй особо подчеркивал, что «правителю надлежит обладать не только знанием, но и умением эффективно использовать это знание». По его мнению, власть не должна стремиться к утверждению справедливости и добродетели. Моральные качества правителя никак не влияют на обязанность подданных следовать его повелениям. Он утверждал, что «неизменный принцип мироздания состоит в том, что подданный служит властителю, сын – отцу, а жена – мужу. При этом подчинение государю важнее, чем семейные обязательства» [цит. по: 523; 631].

Он писал, что «власть прячется в груди, чтобы быть готовой к различным событиям и незаметно управлять своими слугами. При наличии способностей, но при отсутствии искусства управления даже мудрый не сможет управлять порочными. Управляя народом в опасное время, нельзя пользоваться великодушной и мягкой политикой. Управлять живущим в настоящее время народом нельзя на основе методов покойных правителей [цит. по: 523, с. 344].

В своем главном сочинении «Пять паразитов» Хань Фей анализирует жизненный и карьерный путь наиболее мудрых китайских правителей древности и обращает внимание на две их характерные черты, делающие государя мудрым и любимым: заботу о нуждах народа и умение перестраивать методы управления страной в зависимости от изменяющихся обстоятельств [цит. по: 523, с. 336–337].

В данном исследовании китайский мыслитель выделил пять типов людей-паразитов:

1) ученые, которые расхваливают путь прежних правителей под предлогом их гуманности и следования чувству долга, пышно украшают свои одежды и изощряются в изысканных речах, вызывая сомнения в существующих законах и раздвоенности в душе правителя;

2) болтуны, которые несут всякий вздор, опираются на внешние силы, чтобы устроить свои личные дела и отбросить дела, полезные для алтаря земли и злаков, каковым является любое царство;

3) те, кто носят мечи, собираются толпами, выставляют напоказ свои качества, чтобы прославить свое имя и нарушить запреты высших чиновников;

4) те, кто страшатся повинностей, собираются в частных домах, употребляют все свое добро на взятки, чтобы упросить самовластных чиновников и уклониться от тяжких трудов и воинской службы;

5) торговый и ремесленный люд, который изощряется в изготовлении грубых подделок, собирает у себя несметные запасы, а собрав их, выжидает время, чтобы посягнуть на выгоды земледельцев, занимаясь перепродажей продуктов в зимнее время или неурожайные годы [цит. по: 523, с. 346–347].

Многие мысли Хань Фея достаточно интересны и современным политическим лидерам различных уровней. Он писал: «Выгода государя в том, чтобы иметь способных подданных и назначать их на должности, а выгода чиновников в том, чтобы, не имея способностей, распоряжаться делами; выгода государя в том, чтобы иметь заслуженных подданных и вознаграждать их; выгода чиновников в том, чтобы, не имея заслуг, быть богатыми и знатными; выгода государя в том, чтобы выдающиеся люди служили ему по своим способностям; выгода чиновников в том, чтобы использовать в личных целях своих друзей и сторонников… Таким образом, государь теряет силу, а чиновники завладевают государством; государь опускается до положения подчиненного чиновника, а первый министр начинает распоряжаться раздачей чиновничьих верительных бирок. Правитель ни в коем случае не должен делить ни с кем свою власть. Мудрый правитель скрывает свои следы, утаивает причины своих поступков, дабы чиновники не воспользовались ими; удоливает свою мудрость, принижает свои способности, дабы низшие не могли разобраться в них, лишает чиновников надежды и использует их так, чтобы они не желали власти правителя» [цит. по: 523, с. 340–341].

В европейских странах Средиземноморья возник новый античный вариант политического развития. Его эпицентром стала Греция. Вместо централизации власти здесь создавались независимые политические общности, называемые полисами. Фундаментальным принципом организации полисного строя стало участие большинства свободных граждан в разработке и реализации политических решений. Носителем высшей суверенной власти в полисе стало народное собрание, которое выражало коллективную волю граждан. Наибольший расцвет античная демократия имела в Афинах. Этому способствовал уникальный политический климат города. Более двух веков в полисе существовала форма правления, которую называют прямой демократией. Эта политическая система была основана на буквальном значении слова «демократия», т. е. власть народа. В политической жизни принимали участие все граждане. Предоставление статуса гражданина считалось в Афинах исключительно высокой привилегией. Все граждане были членами ассамблеи, которая являлась верховным органом правления города-государства. Законопроекты представляли в ассамблею члены совета. Ни один гражданин не мог быть избран в совет более двух раз, поэтому каждый имел возможность участвовать в нем по крайней мере раз в жизни. О совершенстве греческой демократии свидетельствует тот факт, что она не имела равных на протяжении более 2 тыс. лет.

В таких условиях начал формироваться совершенно иной тип правителя или политического лидера. Для античных мыслителей – это мудрец, интеллектуал, обладатель высоких морально-нравственных качеств, высоконравственный правитель, «отец» своим подданным, уважающий традиции и обычаи государства, во главе которого он находился. Главная его цель – порядок, справедливость и благосостояние. Он не столько управлял, сколько вел за собой последователей. Власть такого лидера осуществлялась в тесной взаимосвязи с религией. Это было правильным, так как решения мировоззренческих проблем, определение и формирование морально-нравственных идеалов и ценностей, формирование этических норм были чрезвычайно важны для античного правителя, политика и философа в одном лице. Это детерминировало взаимоотношения лидера и его последователей, сторонников и союзников. Это очень важно, так как в те времена влияние было основано на авторитете конкретного человека, его личностных умениях и качествах, способностях и достоинствах, профессионализме и добродетелях.

Конечно, были и другие понимания сущности правителя, когда его считали тираном, диктатором, стремящимся удовлетворить свои низменные потребности за счет своих подданных. Однако такой человек мог быть правителем, но лидером в нынешнем понимании – никогда.

Тему героизма и лидерства достаточно активно исследовали в античные времена. В античной традиции она преимущественно развивалась древнегреческими (Геродот, Фукидид) и древнеримскими (Плутарх, Гай Светоний Транквилл, Гай Саллюстий Крисп, Квинт Курций Руф) мыслителями. Они анализировали действия конкретных исторических личностей (Креза, Фемистокла, Перикла, Александра Македонского, Помпея, Гая Юлия Цезаря, Нерона), описывали совершенные ими подвиги, осуждали плохие поступки и т. д. В Древнем Риме особенно популярны были труды, в которых подробно описывалась жизнь героев: «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла, «Записки Юлия Цезаря» и «О заговоре Катилины» Гая Саллюстия Криспа и др. [104; 105].

Герои Античности – это воины или полководцы, которые проявили себя на поле брани, бросаясь в гущу сражения с мечом или копьем в руке, показали образцы мужества и отваги, тем самым отстояли не только собственную честь или память предков, но и свободу своего народа. В результате такие личностные качества, как бесстрашие и самоотверженность, ратная доблесть и храбрость, становятся важнейшими, а другие черты – альтруизм или самопожертвование ради истины, умеренность в своих желаниях или скромность – уходят на второй план.

Главная работа Гомера «Илиада» посвящена воинам-героям. Герои – это сыновья, внуки и правнуки богов от смертных женщин. Они совершали подвиги, очищали землю от чудовищ, наказывали злодеев и показывали свою силу в междоусобных войнах. Подвиги во имя Отечества и стремление к славе поднимали их на уровень богов. В образе главного героя «Илиады» Ахиллеса были сосредоточены основные качества героев-победителей – сила, отвага, мужество, справедливость. Чего стоит только описание копья Ахиллеса:

«Тяжел был

Крепкий, огромный тот ясень; его никто из ахейцев

Двигать не мог; лишь один Ахиллес без труда потрясал им…» [124].

Ахиллес необычайно храбр. Даже зная о своей горькой участи умереть молодым, он все равно предпринимает этот опасный поход к Илиону. Причем простого смертного Ахиллеса за его личностные качества называют «богоподобным». Одним из критериев отличия героев от простых людей, по Гомеру, является внешняя красота, которая должна сочетаться с внутренней красотой. Гомеровский герой обладал не только острым умом и силой духа, но и прекрасным телом, что вызывало восхищение и зависть у врагов. Для античного героя важно было умереть на поле брани ради Родины, славы и памяти о себе. Это являлось особой мотивацией великих дел [124].

Отдельный интерес представляют исследования в области героизма древнегреческого философа Гераклита. Он происходил из царской семьи; как потомок рода Андроклидов (легендарного основателя Эфеса – Андрокла) должен был унаследовать почетный титул царя, но отрекся от него в пользу брата. Диоген Лаэртский сообщает, что Гераклит возненавидел людей, удалился и стал жить в горах, питаясь быльем и травами [160]. Гераклит постоянно подчеркивал свое презрение к демократии как власти толпы. Он утверждал, что «звери, живя вместе с нами, становятся ручными, а люди, общаясь друг с другом, становятся дикими». Для Гераклита «один, если он наилучший» выше многотысячной толпы. Причем мыслитель определял наилучшего не по происхождению или богатству, а по уму, по духовным ценностям. «Если бы счастье заключалось только в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, нашедших горох для еды». Он презирал невежество тех людей, которые в погоне за материальными благами не занимаются своим духовным совершенствованием и при этом не терпят «наилучших», которые выше большинства по своим личностным качествам. Гераклит учил, что мир есть вечный процесс становления, осуществляющийся в форме борьбы между отдельными элементами действительности; в этой борьбе проявляется высший разум, определяющий движение Вселенной. «Все течет, все меняется», «Даже прекраснейшая из обезьян безобразна», – утверждал мыслитель [цит. по: 523, с. 124].

Великий греческий философ Сократ — первый из трех выдающихся мыслителей Древней Греции. Он в юном возрасте был признан самым мудрым человеком на земле – дельфийским оракулом. Он являлся, как считали многие современники, воплощением эллинской мудрости. Жрица-прорицательница храма Аполлона в Дельфах Пифия, устами которой вещали боги, на вопрос, есть ли кто на свете мудрее Сократа, ответила: «Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ же – мудрейший из всех людей».

Сократ не создал какой-либо философской системы, не написал ни строчки. Он постоянными беседами, диспутами и спорами будоражил умы собеседников, будил их мысли. Мыслитель пытался подтолкнуть людей к новому знанию. Он был убежден, что знание можно обрести только собственными силами, а не получить его готовым из каких-то внешних источников. «Есть только одно благо – знание и только одно зло – невежество. Высшая мудрость – различать добро и зло» [цит. по: 234], – утверждал мыслитель.

Сократ стремился обратить особое внимание своих современников на внутренний мир человека, попытался сформировать новый образ правителя. Он был убежден, что править должны мудрые, высокоморальные люди, что власть не должна передаваться по наследству. Качества правителя Сократ рассматривал с точки зрения «сознательного выбора», считал, что правитель – это мудрец, который умеет обуздывать страсти своего тела, низменные инстинкты и желания низкого порядка, он должен обладать высокими морально-нравственными характеристиками. Сократ утверждал, что «цари и правители не те, которые носят скипетр или избраны кем попало, или получили власть по жребию или насилием, или обманом, но те, которые умеют управлять» [цит. по: 234]. Сократ предъявлял конкретные требования к правителю – духовное совершенство и опыт ведения общественных дел, забота об общем благе и конкретные добродетели.

Основными добродетелями Сократ считал сдержанность (как укрощать страсти), мужество (как преодолеть опасность) и справедливость (как соблюдать божественные и человеческие законы). Эти добродетели человек приобретает путем познания и самопознания. Добродетели, равно как и моральные нормы, и законы, основанные на них, Сократ считал вечными и неизменными. Добродетели связаны со знаниями, которыми необходимо овладеть. Только зная, что есть добро и обладая добродетелями, правитель совершает благие дела, которые по своей сути прекрасны. Отсюда высказывание античного философа: Истина – Добро – Знание. Обладая данными добродетелями, правитель должен быть сильным и самодостаточным, справедливым и умеренным, мужественным и образованным.

Справедливость Сократ понимал в духе соблюдения сословных интересов аристократии. Добродетель, по его мнению, – это то, что совершенствует природу человека, возвышает его. Знание есть добродетель. Однако, отмечал мудрец, не всякое знание, а лишь знание добра и зла, знание, которое ведет к правильным, добродетельным поступкам. Сократ пропагандировал воздержанность как противодействие против невероятной распущенности того времени, против похоти. Страсти, особенно злые, не могут разрушить гармонию его души. Мужество, по мнению Сократа, – необходимое качество для воина, знание – главный критерий для правителя. Однако следует отметить, четкой и конкретной модели идеального правителя у Сократа так и не получилось [цит. по: 234].

Наиболее детально образ идеального правителя был разработан древнегреческим писателем, историком, полководцем и политическим деятелем Ксенофонтом в работах «Анабасис», «Агесилай», «Гиерон» и «Киропедия».

В труде «Анабасис» Ксенофонт особое внимание уделял деятельности и ратным подвигам спартанского царя Агесилая II, наделяя его качествами идеального полководца, правителя и человека. Интересен и образ Кира Младшего, поднявшего мятеж против своего старшего брата, персидского царя Артаксеркса II. Именно в данном произведении Ксенофонт впервые начал работу над созданием модели идеального правителя.

Дальнейшее развитие это направление получило в небольшом исследовании «Агесилай». Ксенофонт, идеализируя личность Кира младшего, подчеркивал в нем качества идеального монарха и военачальника, в особенности, его умение находить понимание с соратниками и друзьями. В этих двух работах Агесилай также показан выдающимся полководцем, бесстрашным героем, исключительной личностью.

В «Гиероне» идеальный правитель – справедливый и добродетельный руководитель государства, способный эффективно управлять людьми. Причем, как утверждал Ксенофонт, управлять людьми – это сложное искусство, но этому искусству можно и необходимо постоянно учиться.

Известное исследование «Киропедия» (Воспитание Кира) в восьми книгах посвящено жизнедеятельности создателя персидской империи Кира Старшего. В лице Кира Ксенофонт изобразил образ идеального правителя, по выражению древнего критика Дионисия, «царя благородного и счастливого». Образ Кира Старшего дан в развитии и становлении. Он, как и другие знатные персы, показан сильным, физически развитым воином. Он прекрасно усвоил систему основных нормативов и принципов, которыми должен руководствоваться каждый государь в своей жизни. Важнейшие среди них – умение повиноваться старшим и властям и способность самому повелевать. Но Кир – не просто первый среди равных – он в силу божественной природы призван стать творцом нового порядка и нового, идеально устроенного государства [389, с. 116; 572].

В «Киропедии» Ксенофонт представляет основные качества и добродетели, необходимые правителю: он должен почитать богов, быть справедливым, честным, храбрым и владеющим собой; силой личного примера должен воздействовать на своих подданных, побуждая их к добродетельной жизни, награждая заслуги и карая проступки. Подданные такого правителя поистине счастливы; они подчиняются ему добровольно, он для них – отец и вдохновитель [284].

В «Киропедии» также предложен комплекс наиболее значимых идей, поднимающих греческую элиту на конкретные политические действия и ратные подвиги. Это проблема идеального государства, призванного служить интересам данной элиты, тема идеального политического деятеля, правителя, способного создавать и развивать такие государства, проблема целенаправленного и постоянного воспитания, способного сформировать идеальную личность – правителя, человека и гражданина.

В своих исследованиях Ксенофонт впервые и даже несколько демонстративно конкретизирует, персонифицирует образ правителя. Его Кир – это синтезированный и идеализированный образ современных и импонирующих автору политических лидеров, «сильных личностей» [556, с. 206–207].

В то же время целый ряд мыслителей Древней Греции отожествляли правителей с тиранами и организовывали борьбу против них. Тиранами тогда чаще всего называли властителей насильственного типа, правителей, захвативших власть незаконным, насильственным путем. В литературе того времени стало развиваться представление о тирании как о наихудшей форме власти, вследствие чего слово «тиран» окончательно приобрело тот одиозный смысл, который вкладывается в него в настоящее время. Наиболее емкая и обширная критика тирании содержится в «Истории» Геродота, «Политике», «Афинской политике» Аристотеля и «Истории» Фукидида [21; 22; 117].

Известный древнегреческий историк, автор первого исторического трактата «История», своеобразный и весьма оригинальный мыслитель Геродот, которого Цицерон назвал «отцом истории», резко критиковал тиранию. По своим политическим симпатиям Геродот – сторонник афинской демократии эпохи Перикла. В молодые годы он активно включался в борьбу с третьим галикарнасским тираном, внуком Артемисии Лигдамидом.

Идеал Геродота – политический строй, основными принципами которого являются равенство всех граждан перед законом и предоставление им всем права участия в государственных делах. Этот политический строй Геродот противопоставляет тирании.

Отражая общие настроения греков, Геродот резко осуждал личностный характер власти тиранов. Даже благородный человек, по его мнению, не способен устоять перед богатством и роскошью и, опьяненный властью, начинает править по собственному усмотрению, нарушая законы и осуществляя насилие над людьми. Он постепенно из честного, благородного правителя под влиянием объективных обстоятельств превращается в тирана.

Концепции формирования политических лидеров античного мира нашли завершенность в трудах Платона. Платон, как и многие другие дети из аристократических семей, получил хорошее образование. В юности он хотел стать политиком, увлекался литературой, слушал последователя Гераклита философа Кратила. В молодости попал под влияние Сократа и перестал мечтать о политической карьере, однако не потерял интерес к политике. Казнь учителя в 399 г. до н. э. лишила Платона иллюзий относительно справедливости афинской политической системы. Платон уехал из Афин и путешествовал по Южной Италии, Сицилии, Египту. После возвращения в Афины он организовал собственную школу – Академию и, стремясь продолжить дело Сократа, посвятил жизнь философии.

С именем Платона связано возникновение политической философии и создание теории идеального государства. Политико-правовым и нравственным проблемам его формирования и функционирования посвящены основные работы Платона – «Государство», «Законы», «Политик» [445].

Главная цель идеального государства, по Платону, – это добродетель, забота о благополучии государства и его граждан, их моральном развитии и совершенствовании, стремление так устроить общую жизнь людей, чтобы все были счастливы. Он был убежден, что «надо устранить «богатство и бедность. Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другая, кроме новшеств, – к низостям и злодеяниям» [445, с. 170].

Даже в идеальных государствах, считал Платон, «необходимо, чтобы были правители и подчиненные. Но на каких основаниях одни должны править, а другие подчиняться в больших государствах и малых семьях?» [445, с. 450]. Он же отвечает на этот вопрос: «Но главнейшим требованием является, по-видимому…чтобы несведущий следовал за руководством разумного и был под его властью» [445, с. 450].

Управление государством, по мнению Платона, – это дело грамотных и умных людей. Оно должно базироваться прежде всего на разуме. «Невежественным гражданам нельзя поручать ничего относящегося к власти; их должно поносить как невежд, даже если они и горазды рассуждать и наловчились во всевозможных душевных тонкостях и извивах. Людей же противоположного склада должно называть мудрыми, даже если они, как говорят, ни читать, ни плавать не умеют; как людям разумным, им надо поручать управление» [445, с. 84]. Он подчеркивал, что для управления государством не годятся «как люди непросвещенные и не сведущие в истине, так и те, кому всю жизнь предоставлено заниматься самоусовершенствованием, – первые потому, что в их жизни нет единой цели, стремясь к которой они должны были бы действовать, что бы они ни совершали в частной или общественной жизни, а вторые потому, что по доброй воле они не станут действовать, полагая, что уже при жизни переселились на Острова блаженных» [445, с. 273].

Задача любого правителя – делать добро своим подданным. «И всякий, кто чем-либо управляет, – утверждал Платон, – никогда, поскольку он управитель, не имеет в виду и не предписывает того, что пригодно ему самому, но только то, что пригодно его подчиненному, для которого он и творит. Что бы он ни говорил и что бы ни делал, всегда он смотрит, что пригодно подчиненному и что тому подходит» [445, с. 449–450]. Он подчеркивал, что идеальный правитель «никогда не действует и не повелевает ради собственного блага, но повелевает только ради высшего блага для своих подчиненных [445, с. 88]. Поэтому во главе идеального государства должны находиться умные и грамотные цари, лидеры, философы, «правители в самом точном смысле этого слова» [445, с. 82]. Чтобы воплотить этот идеал в жизнь, Платон потратил много лет, пытаясь превратить тиранов Дионисия Старшего и его сына Дионисия Младшего в мудрых правителей. Причем, по мнению Платона, «действительно настоящий правитель ошибок не совершает, он безошибочно устанавливает то, что для него всего лучше, и это должны выполнять те, кто ему подвластен» [445, с. 82].

Кто же он идеальный правитель, царь – «божественный пастырь» [445, с. 740]. Мыслитель создал четыре модели правителя – пастуха, пасущего стадо, правителя-врача, правителя-кормчего, правителя-ткача, однако он не считает их идеальными. «Образ божественного пастыря слишком велик в сравнении с царем, нынешние же политики больше напоминают по своей природе, также образованию и воспитанию подвластных, чем властителей» [445, с. 740], – подчеркивал мыслитель.

Платон начинает типологию правителей с модели «пастуха человеческого стада». «Ему одному только и пристало, по образцу пастухов и волопасов, иметь попечение о выращивании человеческого стада и носить соответствующее этому имя» [445, с. 740], – отмечает мыслитель. Однако он не считал пастуха идеальным правителем, «потому что ты думаешь, будто пастухи либо волопасы заботятся о благе овец или волов, когда откармливают их и холят, и что делают они это с какой-то иной целью, а не ради блага владельцев и своего собственного. Ты полагаешь, будто и в государствах правители – те, которые по-настоящему правят, – относятся к своим подданным как-то иначе, чем пастухи к овцам, и будто они днем и ночью только и думают о чем-то ином, а не о том, откуда бы извлечь для себя пользу… Подданные осуществляют то, что пригодно правителю, так как в его руках сила. Вследствие их исполнительности он благоденствует, а сами они – ничуть» [445, с. 84–85].

Правитель-врач ценен Платону за знания способов врачевания больного. Мыслитель допускал насилие во благо исцеления пациентов. «Ведь врачей мы почитаем врачами независимо от того, лечат ли они нас по нашему согласию или против нашей воли, когда они делают нам разрезы, прижигания или, пользуя нас, причиняют другую какую-то боль, действуют согласно установлениям или помимо них и богаты ли они или бедны, – пока они руководствуются искусством, очищая или как-то по-иному ослабляя либо, наоборот, укрепляя наше тело, – лишь бы врачеватели действовали на благо наших тел, превращали их из слабых в более крепкие и тем самым всегда спасали врачуемых. Именно таким образом, а не иным мы дадим правильное определение власти врача, как и всякой другой власти. Из государственных устройств то необходимо будет единственно правильным, в котором можно будет обнаружить истинно знающих правителей, а не правителей, которые лишь кажутся таковыми; и будет уже неважно, правят ли они по законам или без них, согласно доброй воле или против нее, бедны они или богаты: принимать это в расчет никогда и ни в коем случае не будет правильным» [445, с. 759]. Правители-врачи полезны для отсечения всего вредного и заразного в общественном организме, для вырезания тех «сот с медом», на которых плодятся и кормятся «трутни с жалом» или «без жала». Однако «давайте представим себе все, что мы терпим из-за врачей величайшие страдания. Кого из нас они хотят сберечь, того каждый из них оберегает, но уж кого хотят погубить, того они всячески губят – и разрезами, и прижиганиями, да еще велят расходоваться на них, налагая род некой дани, из которой на больного идет очень мало либо совсем ничего, всем же остальным пользуется сам врач и его слуги. Кончается тем, что врач, приняв в уплату деньги от родственников больного или от его врагов, просто его убивает» [445, с. 765].

Тип правителя-кормчего также имеет в исследованиях Платона существенную ценность. Мыслитель убежден, что искусное мореплавание допускает только одного кормчего, одну пару умелых рук на штурвале и не может быть отдано на откуп бушующей толпы. «Подобно тому, как кормчий постоянно блюдет пользу судна и моряков, подчиняясь не писаным установлениям, но искусству, которое для него закон, и так сохраняет жизнь товарищам по плаванию, точно таким же образом заботами умелых правителей соблюдается правильный государственный строй, потому что сила искусства ставится выше законов. И пока руководствующиеся разумом правители во всех делах соблюдают одно великое правило, они не допускают погрешностей: правило же это состоит в том, чтобы, умно и искусно уделяя всем в государстве самую справедливую долю, уметь оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших лучшими» [445, с. 763–764]. Однако сомнения по поводу идеального правителя-кормчего у Платона остаются: «Они, следуя чьему-то злому умыслу, покидают людей на пустынных морских берегах, а также подстраивают так, что люди падают за борт в море, и строят другие козни» [445, с. 765].

Особенно интересен в изображении Платона образ правителя-ткача. Эффективное управление государством – это «целиком и полностью дело царского ткачества» [445, с. 779]. Это сложное, тонкое и кропотливое дело. Во-первых, отмечает Платон, «царское искусство прямым плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в государствах – свободных и рабов, держит их в своих узах и правит и распоряжается государством, никогда не упуская из виду ничего, что может сделать его, насколько это подобает, счастливым» [445, с. 780]. Во-вторых, «в тех связях нет ничего невозможного, если только оба рода будут иметь одну заботу – о совершенстве. Это-то и есть целиком и полностью дело царского ткачества: оно ни в коем случае не должно допускать, чтобы рассудительные характеры отдалялись от мужественных, но должно сплетать их вместе единомыслием и почестями, бесчестьем и славой, а также взаимной выдачей обязательств и, изготовляя, таким образом, мягкую и, как принято говорить, ладно сотканную ткань, всегда предоставлять государственные должности обоим этим родам совместно» [445, с. 780].

Платон в своих работах особое внимание уделяет еще одному типу эллинов, которые также стремятся стать правителями, но не имеют для этого необходимых личностных качеств и соответствующих добродетелей. Философ в работе «Государство» интересно и достаточно продуктивно строит социологическую модель «трутней, имеющих жало». Это особый тип «людей, праздных и расточительных, под предводительством отчаянных смельчаков, за которыми тянутся и не столь смелые, мы их уподобили трутням, часть которых имеет жало, а часть его лишена» [445, с. 321]. За редкими исключениями, они «чуть ли не стоят во главе: самые ядовитые из трутней произносят речи и действуют, а остальные усаживаются поближе к помосту, жужжат и не допускают, чтобы кто-нибудь говорил иначе» [445, с. 323]. «И хорошему врачу, и государственному законодателю надо заранее принимать против них меры не менее, чем опытному пчеловоду, главным образом, чтобы не допустить зарождения трутней, но, если уж они появятся, надо вырезать вместе с ними и соты» [445, с. 321].

Решение большого количества проблем Платон видел в создании идеального государства, которое, по его мнению, должно обладать четырьмя главными доблестями: мудростью, мужеством, сдерживающей мерой и справедливостью. Мудрость – это прерогатива правителей-философов. Под мудростью Платон понимал высшее знание или способность дать добрый совет правителям. Мудрость – это доблесть, принадлежащая не множеству ремесленников, а немногим – философам.

Для Платона важно, чтобы в идеальном государстве были правители, способные защищать своих подданных, свои взгляды и идеи. «И мужественным, думаю я, мы назовем каждого отдельного человека именно в той мере, в какой его яростный дух и в горе, и в удовольствиях соблюдает указания рассудка насчет того, что опасно, а что неопасно» [445, с. 194], – отмечал мыслитель.

Сдерживающая мера – это качество, принадлежащее всем членам наилучшего государства. Именно сдерживающая мера приводит к гармоничному согласованию как взглядов потребностей различных сословий идеального государства.

Четвертая доблесть идеального государства – справедливость. Как утверждал Платон, «справедливость, считаем мы, бывает свойственна отдельному человеку, но бывает, что и целому государству» [445, с. 111]. Он утверждал, что «справедливость – это добродетель и мудрость, а несправедливость – порочность и невежество» [445, с. 93], «справедливые люди мудрее, лучше и способнее к действию» [445, с. 95].

Государство, по мнению мыслителя, достигнет благополучия лишь тогда, когда философы придут к власти или же цари захотят стать философами. Платон подчеркивал, что некоторых противников идеального государства «все еще приводят в ярость наши слова, что ни для государства, ни для граждан не будет конца несчастьям, пока владыкой государства не станет племя философов или пока не осуществится на деле тот государственный строй, который мы словесно обрисовали [445, с. 256]. «Раз философы – это люди, способные постичь то, что вечно тождественно самому себе, а другие этого не могут и застревают на месте, блуждая среди множества разнообразных вещей, и потому они уже не философы, то спрашивается, кому из них следует руководить государством?» [445, с. 237]. Философы – это прекрасно образованные, располагающие для правления государством необходимыми личностными качествами и опытом люди, которые понимают, что есть разумное и нравственное общее благо. Причем философы должны обладать настоящими знаниями и чувством заботы о благополучии и справедливости, руководствоваться разумно понятыми интересами общества. Но для решения проблем государства правители должны быть не мнимыми, а истинными философами. Под ними Платон понимал тех, которые «любят созерцать истину» [445, с. 238]. Именно к ним относятся его знаменитые слова: «Пока в городах, – утверждал мыслитель, – не будут либо царствовать философы либо искренно и удовлетворительно философствовать нынешние цари и властители, пока государственная сила и философия не совпадут в одно… до тех пор ни для государств, ни даже, полагаю, для человеческого рода нет конца злу» [445, с. 243].

Кроме того, в работе «Государство» Платон подчеркивал, что философы – это умные люди, «природа философа отличается соразмерностью и врожденной тонкостью ума» [445, с. 240]. Они должны иметь в своем характере такие качества, как «правдивость, решительное неприятие какой бы то ни было лжи, ненависть к ней и любовь к истине» [445, с. 238].

Философ-правитель идеального государства должен быть «человеком, памятливым от природы, способным к познанию, великодушным, тонким и к тому же другом и сородичем истины, справедливости, мужества и рассудительности» [445, с. 240]. «А хоровод остальных свойств человека, обладающего философским складом? Впрочем, к чему сызнова его строить – ты ведь помнишь, что в него должны входить мужество, великодушие, понятливость, память» [445, с. 239].

Трудно быть философом. Те, «кто занимается философией, неизбежно будут вызывать порицание толпы» [445, с. 248]. Губят душу и отвлекает ее от философии, – считал философ, – «все так называемые блага: красота, богатство, телесная сила, влиятельное родство в государстве и все, что с этим связано» [445, с. 245]. «Когда, таким образом, от философии отпадают те люди, которым всего больше надлежит ею заниматься, она остается одинокой и незавершенной, а сами они ведут жизнь и неподобающую, и неистинную. К философии же, раз она осиротела и лишилась тех, кто ей сродни, приступают уже другие лица, вовсе ее не достойные. Они позорят ее и навлекают на нее упрек в том, за что как раз и порицают ее, по твоим словам, ее хулители, говоря, будто с ней имеют дело люди либо ничего не стоящие, либо же в большинстве своем заслуживающие всего самого худшего» [445, с. 250].

Подбор будущих правителей – сложное дело. Важно не ошибиться. От этого зависит судьба государства и многих людей. Платон писал, что «касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто – подлость. Не умеющий это различать – будь то частное лицо или государство, – сам того не замечая, привлечет для тех или иных надобностей – в качестве друзей ли или правителей – людей, хромающих на одну ногу и подлых. Если мы подберем людей здравых телом и духом и воспитаем их на возвышенных знаниях и усиленных упражнениях, то самой справедливости не в чем будет нас упрекнуть и мы сохраним в целости и государство, и его строй; а если мы возьмем не подходящих для этого людей, то все у нас выйдет наоборот и еще больше насмешек обрушится на философию» [445, с. 291].

Тем более, что «мы – основатели государства, – подчеркивал мыслитель, – нашим делом будет заставлять лучшие натуры учиться тому познанию, которое мы раньше назвали самым высоким, т. е. умению видеть благо и совершать к нему восхождение» [445, с. 273]. Положение человека в обществе, по мнению философа, должны определять не его социальное происхождение, не имущественное состояние, не знатность, связи или деньги, а его способности, высокие личностные качества, развитые образованием и воспитанием [445, с. 173].

Выдвинул Платон и идею о селекции «лучших граждан» для идеального государства. По словам философа, «лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими» [445, с. 459]. Потомство лучших следует воспитывать, а детей худших оставлять безо всякой опеки, ибо «наше небольшое стадо должно быть самым отборным» [445, с. 459].

Платон основывал право философов на лидерство тем, что философы, которые созерцают нечто стройное и вечно тождественное, не творящее несправедливости и от нее не страдающее, полное порядка и смысла, сами, подражая этому, внесут то, что они находят в мире идеального бытия в частный общественный быт людей, сделают человеческие нравы угодными Богу. Лидеры, как утверждал Платон, являются настоящими творцами истории. Он был убежден, что достаточно появиться одному такому лицу, имеющему в своем подчинении государство, и человек этот совершит все то, чему теперь не верят [445].

Проект идеального государства Платона – достаточно интересный, однако фантастический и совершенно не реальный. Чтобы оградить философов от всяких низменных страстей, связанных с обладанием собственностью, Платон настаивал на ее полной ликвидации для данной социальной группы. Для воинов и философов отменяется моногамный брак, вводится общность жен. Функцию воспитания детей полностью берет на себя государство. У стражей не должно быть ни собственных домов, ни земли, ни вообще никакого имущества. Воинам запрещалось не только пользоваться, но даже прикасаться к золоту или серебру. Поэтому очень странным выглядит утверждение Александра Данилова: «Идеальный проект государства, изображенный Платоном, – это очень серьезная попытка гармонизировать развитие человечества. При всей условности иных подходов замысел характеризует высокий реализм мышления» [145, с. 15]. Общность жен, селекция по биологическим признакам – это, по мнению А. Данилова, очень реальный и на редкость гармоничный проект.

И все же основные работы Платона известны во всем мире. Они стали началом формирования теории, в которой разрабатывались представления о политико-организационных и конституционно-правовых формах обеспечения «идеального» общественного устройства, важнейшая роль в которых, по мнению философов, принадлежала политическим лидерам. По этой причине проблема «идеального правителя» в их трудах занимала одно из центральных мест [533].

Другой выдающийся мыслитель Аристотель восемнадцатилетним юношей отправился в Афины и начал обучение в Академии Платона, которую покинул после смерти наставника. Оставив Академию, он уехал в Македонию и стал учителем будущего великого полководца Александра Македонского. Аристотель написал большое количество трудов, признанных во всем мире. В дошедших до нашего времени известных произведениях «Политика», «Афинская политика», «Никомахова этика», «Большая этика» он исследовал важнейшие политико-правовые проблемы [21; 22]. Социально-политические взгляды Аристотеля подробно изложены в работе «Политика». В ней Аристотель рассматривал государство как форму общежития граждан, а политическое устройство как порядок, который лежит в основе распределения государственной власти. Он неоднократно подчеркивал, что «человек по природе своей есть животное политическое» [22, с. 378], в силу чего даже те люди, которые нисколько не нуждаются во взаимопомощи, стремятся к совместному проживанию. Государство создается не ради того, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо… Человек несет в себе инстинктивное стремление к совместной жизни. Врожденное неравенство способностей – причина объединения людей в группы, отсюда же различие функций и места людей в обществе [21; 22]. Назначение человека – в общении, а реализовать его он может в трех основных формах: семье, общине, государстве. При этом государство – высшая форма общения. Аристотель подверг критике учение Платона вообще и учение об идеальном государстве в частности. Он считал, что предлагаемая Платоном общность имущества, жен и детей ведет к уничтожению государства. Аристотель выступал убежденным защитником общества, частной собственности и моногамной семьи. Он полагал, что только в обществе человек становится человеком и что только человек может жить в обществе, так как вне его живут только боги или звери. Человек вне государства, считал Аристотель, «либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек» [22, с. 378]. Частная собственность, по его мнению, содержится в природе человека, его любви к самому себе. Причем Аристотель считал, что частная собственность имеет преимущество перед общественной. Однако на основании целого ряда размышлений он сделал вывод, что распределение материальных благ должно быть в известном отношении общим: «лучше, чтобы собственность была частной, а пользование ею – общим» [22, с. 400].

Решению многочисленных проблем, возникающих в обществе, помогает политика. Политика представляет собой человеческое общение, это публичное пространство, пространство свободы, расположенное между людьми и располагающее их к отношениям друг с другом. Политика, по мнению Аристотеля, есть «исследование человеческого общения в наиболее совершенной его форме, дающей людям полную возможность жить согласно их стремлениям» [22, с. 403].

В своем главном труде «Политика» Аристотель подчеркивал, что участие в политике для настоящего государственного мужа (politikos) (лидера) – это высшая форма проявления человеческого достоинства. Он был уверен, что во главе государства должны находиться мудрые философы – законодатели, благородные люди, отцы – основатели государства, политическое искусство которых заключается в поиске равновесия между крайностями, где особую роль играют нравственные законы, добродетель и мудрость.

Эффективность лидерства или искусства политического управления, – писал Аристотель в работе «Никомахова этика», – обусловлено особыми личностными параметрами и характеристиками. Такими лидерскими чертами античный мыслитель считал ум и добродетельность, мужество и гуманность, неподкупность и справедливость, наличие опыта и рассудительность [21]. Важно, чтобы настоящие государственные мужи (politikos) обладали известными чертами, но «поступки, совершаемые сообразно добродетели, не тогда правосудны или благоразумны, когда они обладают этими качествами, но когда [само] совершение этих поступков имеет известное качество – во-первых, оно сознательно (eidos), во-вторых, избрано преднамеренно (proairoymenos) и ради самого [поступка] и, в-третьих, оно уверенно и устойчиво» [21, с. 83].

Великий мыслитель в своих исследованиях особое внимание уделил такому важному качеству античного человека и политика, как добродетель. В его работах мораль и добродетель, проявляемые не только на поле боя, но и в жизни в целом, являются важными факторами человеческого общества. По Аристотелю, добродетель – есть мера человечности, осуществление человеческого назначения, пространство человеческого развития, совершенная деятельность души индивида [21, с. 81–83]. Это специфическое человеческое качество, которого лишены животные и боги. Животные ниже добродетелей, боги выше их.

«Добродетель, – неоднократно подчеркивал мыслитель, – это способность поступать наилучшим образом во всем, что касается удовольствий и страданий, а порочность – это ее противоположность» [21, с. 81]. Причем «добродетели существуют в нас не от природы и не вопреки природе» [21, с. 76], они зависят от правильных суждений и имеют своим предметом природные наклонности. Вопрос о добродетели как совершенной деятельности души постепенно переходит в вопрос о совершенных отношениях между людьми. Добродетель разворачивается в отношениях граждан друг к другу, в пространстве между ними и способствует внутреннему порядку и счастливой жизни. Установленных правил нет в поступках и действиях. Добродетельность человека заменяет такие правила.

Государственный муж (politikos) как настоящий лидер должен обладать набором определенных добродетелей. Аристотель пишет, что, так как «в душе бывают три [вещи] – страсти, способности и устои, то добродетель, видимо, соотносится с одной из этих трех вещей. Страстями, или переживаниями, я называю влечение, гнев, страх, отвагу, злобу, радость, любовь (philia), ненависть, тоску, зависть, жалость – вообще [все], чему сопутствуют удовольствия или страдания. Способности – это то, благодаря чему мы считаемся подвластными этим страстям, благодаря чему нас можно, например, разгневать, заставить страдать или разжалобить. Нравственные устои, [или склад души], – это то, в силу чего мы хорошо или дурно владеем [своими] страстями, например гневом: если [гневаемся] бурно или вяло, то владеем дурно, если держимся середины, то хорошо. Точно так и со всеми остальными страстями» [21, с. 84].

Добродетельным лидером или государственным мужем (politikos), по мнению Аристотеля, «является тот, кто, во-первых, делает то, что правильно, и, во-вторых, избегает крайностей. Например, мужество (andreia) – это обладание серединой между страхом (phobos) и отвагой (tharrhe); названия для тех, у кого избыток бесстрашия (aphobia), нет (как и вообще многое не имеет имени), а кто излишне отважен – смельчак (thrasys) и кто излишне страшится и недостаточно отважен – трус (deilos)» [21, с. 88]. Нравственная добродетель состоит в обладании серединой и в каком смысле, и что это обладание серединой между двумя пороками, один из которых состоит в избытке, а другой – в недостатке, и что добродетель такова из-за достижения середины как в страстях, так и в поступках, – обо всем этом сказано достаточно [21, с. 88].

Вместе с тем встают вопросы: как найти необходимую середину для каждого из правителей? «Или, что то же самое, – спрашивает Аристотель, – как найти правильную меру наших чувств и действий? Для этого необходимо либо обладать практической мудростью, рассудительностью (phronesis), либо следовать примеру или наставлениям добродетельного человека [21, с. 176–177]. Практичность, рассудительность позволяют ориентироваться в обстановке и делать правильный выбор для достижения нравственной цели (блага): добродетель создает правильную цель, а рассудительность – средства к ней [21, с. 187–188].

В третьей книге «Никомаховая этика» Аристотель характеризует пять разновидностей мужества, которыми должны обладать граждане, и прежде всего государственные мужи (politikos). Он дает определение понятию «мужество» – «это обладание серединой между страхом и отвагой. А страх мы испытываем, очевидно, потому, что нечто страшное [угрожает нам], а это, вообще говоря, зло. Именно поэтому страх определяют как ожидание зла. Конечно, мы страшимся всяких зол, например бесславия, бедности, неприязни, смерти, но мужественным человек считается применительно не ко всем этим вещам, ибо иного следует страшиться, и, если страшатся, скажем, бесславия, это прекрасно, а если нет, то постыдно, и, кто этого страшится, тот добрый и стыдливый, а кто не страшится – беззастенчивый. Некоторые называют последнего «мужественным» в переносном смысле, потому что он обладает чем-то похожим на мужество, ведь мужественный в каком-то смысле тоже бесстрашен. Наверное, не следует страшиться – ни бедности, ни болезней, ни вообще того, что бывает не от порочности и не зависит от самого человека. Но бесстрашие в этом – [еще] не мужество» [21, с. 108].

К первому виду мужества мыслитель относил гражданское мужество, которое «больше всего походит на собственно мужество» [21, с. 111], так как «оно происходит от добродетели, а именно: от стыда, от стремления к прекрасному, т. е. к чести…» [21, с. 108]. Если граждане проявляют смелость «по принуждению начальников», то их мужество не является подлинным. Оно по степени ниже, так как граждане «поступают так не от стыда, а от страха, избегая не позора, а страдания…» [21, с. 112].

Аристотель достаточно подробно проанализировал сущность остальных разновидностей мужества, а именно мужества опытных (военное мужество), мужества яростных, мужества самонадеянных и мужества не знающих страха. Определяя мужество в отношении к страданию, боли и удовольствию, Аристотель назвал мужественным того, кто стойко переносит страдания: данное мужество «сопряжено со страданиями, и ему но праву воздают хвалу; в самом деле переносить страдания тяжелей, чем воздерживаться от удовольствий» [21, с. 113].

По мнению Аристотеля, каждый правитель должен ставить благо сообщества в целом выше своего личного. Из двенадцати нравственных добродетелей, названных Аристотелем, для лидера особенно важны «мужество» (золотая середина между безрассудной отвагой и трусостью), «благоразумие» (середина между распущенностью и тем, что можно было бы назвать бесчувственностью), «достоинство» (середина между спесью, или амбициями, и приниженностью) и «правдивость» (середина между хвастовством и недосказанностью) [21].

Аристотель впервые в античной литературе поставил проблему возможности целенаправленного формирования личностных качеств граждан вообще, добродетели в частности. Причем личностные характеристики формируются не только и не столько лично индивидом как разумным существом, а как государством на основе законов, норм и положений, вытекающих из разума и системы воспитания [21]. Полис формирует добродетель как важнейшее качество гражданина на основе внутренней природы и направленности к счастливой жизни, достижению которой способствуют знания и наука [21].

Таким образом, можно утверждать, что, согласно учению Аристотеля, общими чертами идеального правителя (politikos) являются высокие нравственные качества, идеалы и нормы, которые можно целенаправленно формировать; гражданские и человеческие добродетели, активная политическая деятельность на благо государства; умение подчиняться обществу, способность управлять своими согражданами на благо государства и общества.

Древнегреческий философ и политик Плутарх продолжил традицию Платона и Аристотеля, создавая идеальные образы творцов истории – героев и правителей, монархов и полководцев. По его мнению, история живет в лидерах, нравственные образцы которых остаются примером на все времена. Плутарх своих героев, их поступки расценивал прежде всего с моральной стороны. В работе «Сравнительные жизнеописания» Плутарх показывал жизнь героев и правителей государств, чей путь может быть нравственным примером для будущих поколений. Так, рассказывая об афинском Солоне, он пишет, что тот «шел впереди, а не его вели другие; он действовал один и большинство важнейших своих начинаний произвел без помощи других» [451]. Только восхищение вызывает в изложении Плутарха политическая карьера Цицерона, мудрость Перикла или храбрость Александра Македонского. Вот что писал Плутарх о предводителе гладиаторов Спартаке: «Фракиец, происходивший из племени медов, – человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще более походивший на эллина, чем можно было ожидать от человека его племени» [451].

По мере развития демократии в Древней Греции возникает принципиально новая модель политического лидерства, а вместе с ней и политического влияния. В стране появились новые органы целенаправленного воздействия на государственные дела – народные собрания, коллегии стратегов, гелиэя – высший судебный орган государства, суды различных инстанций, в работе которых стремились принимать участие все более или менее уважаемые и амбициозные политики. Верховным органом власти в Афинах стало народное собрание. Оно собиралось сначала десять, а позднее сорок раз в год. При особых обстоятельствах (неожиданное нападение врага, стихийное бедствие) могло быть созвано чрезвычайное «собрание ужаса и смятения». Компетенции народного собрания были обширными. Демократически ориентированные и харизматические политики получали популярность и известность прежде всего как члены народного собрания и искусные ораторы. Личностные качества и характеристики становятся непременным условием политического лидерства. Чтобы быть эффективным членом народного собрания, необходимо иметь такие личностные качества, как ораторское искусство и умение добиваться желаемых результатов. Именно так начинается карьера многих политиков, которые впоследствии стали лидерами Афин.

Уже в VI в. до н. э. демос – свободные граждане, имеющие гражданские права, но не принадлежащие к аристократии, – был настолько политически активен, что на политической арене сформировался совершенно новый тип политического лидера – простат демоса, возглавляющий партию демократической ориентации и имеющий самые широкие полномочия. Одним из наиболее известных простатов, по мнению многих исследователей, был афинский правитель Писистрат, который опирался на широкую поддержку беднейшей части афинского крестьянства, проживающего в гористых районах Аттики. Умный и красноречивый политик, он стал предводителем демократической части общества, победил аристократов, захватил Акрополь, а вместе с ним и верховную власть в Афинах и стал тираном [140; 518]. Причем дефиниция «тиран» вначале была лишена того отрицательного смысла, который приобрела к настоящему времени. Тираном назывался единоличный правитель, пришедший к власти не легитимным путем. Тираны в Афинах противопоставлялись древним монархам – басилеям, правившим на основании наследственного права или всенародного избрания. Часто в качестве тирана выступал представитель аристократической элиты, выражавший интересы демоса. Олигархи, являющиеся наиболее организованной и вместе с тем самой влиятельной и богатой частью греческого общества, представляли наибольшую опасность для единоличной власти тирана. В Древней Греции тиран Писистрат многое сделал для усиления влияния демоса и ограничения роли аристократии.

У тирана Писистрата, как утверждают некоторые исследователи, были качества, присущие настоящим лидерам: мужество и отвага, харизма победителя и властителя, жажда и умение властвовать, хватка и упорство, стойкость и чувство чести. Ему были присущи великодушие и основательность, ирония и самоирония, ответственность по отношению как к сообществу в целом, так и к составляющим его отдельным людям, мягкость и милосердие по отношению к побежденным, кодекс чести и этики, что делало его привлекательным в глазах демоса [139; 140; 518; 519].

В условиях формирования афинской демократии появились свои лидеры и у аристократических элит, предпочитавших действовать через гетерии – союзы знатных людей, созданные прежде всего для реализации политических задач. Только объединившись, они могли рассчитывать на какие-то существенные политические результаты и защиту от притязаний демоса. Отсутствие политического лидера, который играл в гетериях роль системообразующего, основополагающего начала, приводило к распылению сил аристократии, что в конечном счете вело к потере ее доминирующих позиций в афинском обществе. Особенно отчетливо это проявилось после реализации реформ Клисфена, которые ликвидировали в Афинах основы родового строя, уничтожили традиционные политические и религиозные отношения, существенно изменили положение афинской аристократии. Разрушив традиционные связи между аристократией, реформы создали существенные трудности для возрождения и консолидации высшего слоя афинского общества.

Для того чтобы предотвратить попытки аристократии реставрировать старые порядки, народные собрания получили право особой процедуры, получившей название остракизма. Ежегодно созывалось народное собрание, определявшее голосованием, кто из сограждан является наиболее опасным для афинского государства. Если такие лица назывались, собрание созывалось вторично и каждый его член писал на глиняном черепке – остраконе имя того человека, кто, по его мнению, был особо опасен для общества. Осужденный большинством голосов удалялся из Афин на 10 лет. Остракизм, являющийся важным инструментом политического контроля, был направлен вначале против родовой аристократии, затем активно использовался в борьбе между различными политическими партиями и группировками.

Политическим лидером аристократии в таких сложных условиях мог стать прежде всего глава или наиболее известный представитель аристократического семейства, древнего и влиятельного рода, имеющий определенные личностные качества и способный в наиболее трудные минуты защитить интересы клана. Именно такой человек мог создать и возглавить влиятельную политическую группу или партию. Так было с Фукидидом, сыном Мелесия, который, как пишет российский историк Игорь Суриков, «в молодости был известным атлетом-борцом. Занявшись политической деятельностью, он не блистал полководческим искусством, но зато проявил себя как неплохой оратор, а главное – как деятельный организатор, поставивший задачу сплотить разрозненных недоброжелателей Перикла» [519, с. 128]. Фукидид сплотил вокруг себя аристократическую группировку – гетерию и возглавил афинскую аристократию. Плутарх рассказывает об этом так: «Оставаясь в городе и ведя борьбу с Периклом, он (Фукидид) скоро восстановил равновесие между приверженцами различных взглядов. Он не дозволил так называемым прекрасным и доблестным (т. е. аристократам) рассеиваться и смешиваться с народом, как прежде, когда блеск их значения затмевался толпою; он отделил их, собрал в одно место; их общая сила приобрела значительный вес и склонила чашу весов» [цит. по: 519, с. 128–129].

С середины IV в. до н. э. важнейшую роль в Элладе стало играть Македонское государство, образовавшееся на севере Балканского полуострова. На протяжении третьей четверти IV в. до н. э. Македония постепенно, то военным путем, то военно-политическим давлением (то используя сложные внутренние отношения среди греческих городов-государств) подчинила себе практически все полисы тогдашней Греции. В 338 г. до н. э. после победы над войсками коалиции Эллады при Херонее была признана политическая гегемония Македонии. В 331 г. до н. э. последней Македонии подчинилась Спарта.

Однако к началу II в. до н. э. кризисные явления в некогда сильном Македонском государстве сделали его легкой добычей Рима. Немногим более полувека спустя Рим распространил свою гегемонию и на всю Грецию. В 146 г. до н. э. римляне взяли Коринф, последний город в Элладе, поднявший восстание против римского владычества, и, разрушив его, всех жителей обратили в рабство. Эллада была превращена в римскую провинцию. Но вскоре все проблемы Эллады стали проблемами Рима. С конца II в. до н. э. Римская республика вступила в исторический период общественно-политических кризисов и военных конфликтов. Борьба за землю, которую постоянно вели беднейшие слои римской общины, приняла формы открытого конфликта плебейских магистратур с патрицианским Сенатом. Итогом нараставших социально-политических противоречий стало разделение римского полиса на партии оптиматов, выражавших интересы богатых и аристократических республиканских слоев, и популяров, объединивших недовольных членов римского общества из плебеев, новых легионеров и офицеров. В это время начинается состязание «сильных личностей» – начиная от братьев Гракхов до создателя системы принципата Октавиана Августа.

Утрата морально-нравственных ценностей, смена элит, борьба за политическую власть привели к отходу от традиционной системы управления государством и переходу к единоличному правлению. В связи с этим перед мыслителями встал серьезный вопрос, связанный с тем, как сохранить прежнюю сенатскую республику с гармонией трех системообразующих элементов: сената (аристократического элемента), консулов (монархического элемента) и комиций (народного элемента). Второй составляющей данной проблемы стало выявление и формирование личностных качеств политического субъекта, способного реализовать данную модель. В этой социально-политической ситуации государству и обществу потребовалось учение об идеальном гражданине, идеальном государственном устройстве и идеальном политическом лидере. Политическая мысль Рима начала его активно разрабатывать.

Римский исследователь Гай Светоний Транквилл попытался всю историю Рима рассматривать через жизнь наиболее известных римских полководцев, их подвиги и похождения. В Книге первой «Божественный Юлий» известного произведения «Жизнеописание двенадцати цезарей» Светоний пишет о Юлие Цезаре: «Вот что он совершил за девять лет своего командования. Всю Галлию, что лежит между Пиренейским хребтом, Альпами, Севеннами и реками Роданом и Рейном, более 3200 миль в охвате, он целиком, за исключением лишь союзных или оказавших Риму услуги племен, обратил в провинцию и наложил на нее 40 млн ежегодного налога. Первым из римлян он напал на зарейнских германцев и, наведя мост, нанес им тяжелые поражения. Он напал и на британцев, дотоле неизвестных, разбил их и потребовал с них выкупа и заложников» [105].

По утверждению историков, Гай Юлий Цезарь быстро победил своих противников в очередной гражданской войне. После череды побед он вступил в Рим. Светоний пишет об этом событии: «По окончании войны он отпраздновал пять триумфов: четыре за один месяц, но с промежутками – после победы над Сципионом и пятый – после победы над сыновьями Помпея. Первый и самый блистательный триумф был галльский, за ним – александрийский, затем – понтийский, следующий – африканский и, наконец, – испанский: каждый со своей особой роскошью и убранством. Во время галльского триумфа на Велабре у него сломалась ось и он чуть не упал с колесницы; на Капитолий он вступил при огнях, сорок слонов с факелами шли справа и слева. В понтийском триумфе среди прочих предметов в процессии несли надпись из трех слов: «Пришел, увидел, победил», – этим он отмечал не события войны, как обычно, а быстроту ее завершения» [105]. В таком же духе – «Пришел, увидел, победил» – писал Светоний и о других античных героях.

Другой известный древнеримский историк Гай Саллюстий Крисп также достаточно много рассуждал о героях и политических лидерах, их личных достоинствах, умениях и качествах. С именем Саллюстия связывают два письма к Цезарю и «Декламацию против Цицерона», которые дошли до наших времен. В этих работах историк довольно рельефно изображал личности известных римских государственных деятелей и трибунов.

В своем первом письме историк пишет о том, кто и как должен руководить государством. «Я считаю, – пишет Саллюстий, – что тот, кто занимает в государстве более высокое и более блестящее по сравнению с другими положение, и должен проявлять наибольшую заботу о государственных делах» [103].

«Для всех остальных граждан, – утверждает мыслитель, – с благополучием государства связана их собственная свобода. Но не так обстоит с теми, кто доблестью создал себе богатства, почет, положение (qui per virtutem sibi divitias, decus, honorem pepererunt). Малейшее потрясение в государстве влечет для них множество забот и трудов, они должны поспевать всюду, дабы в любой момент встать на защиту своей чести, свободы, семьи. Так поступали предки (maiores nostri), у которых всегда была лишь одна цель – благо отечества, которые объединялись только против врагов (factio contra hostes parabatur) и использовали все свои дарования не для достижения личного могущества, но в интересах res publica» [103].

Саллюстий восхищался Цезарем как руководителем государства и политическим лидером, полководцем и триумвиром. В письме Цезарю приписываются такие личностные качества, как величие, высокий интеллект, живой и всеобъемлющий ум, присутствие духа как при удаче, так и в самых тяжелых ситуациях [103].

В более позднем письме Саллюстий существенно изменил свое отношение к Цезарю. Он призывает его не превращать во зло добытую им власть, воспользоваться ею для восстановления добрых нравов в Римском государстве. Потому это письмо начинается и заканчивается своеобразной captatio benevolentiae. Саллюстий всячески подчеркивает bénéficia Цезаря, его кротость во время войны, его отношение к побежденным соотечественникам [556, с. 209]. Саллюстий в данном письме просит Цезаря использовать власть, авторитет и влияние на благо народа, общества и государства, не прибегать к суровым приговорам и казням, проявить истинное милосердие и позаботиться о восстановлении нравственности молодого римского поколения.

Саллюстий, считал российский исследователь Сергей Утченко, выражая свои представления об идеальных правителях, попытался воплотить их обобщенные качества и черты в Цезаре. В «Письмах» это стремление имело вид предварительного наброска, но данная тема получает дальнейшее и наиболее полное развитие в «Заговоре Катилины», одном из типичных для Саллюстия отступлений, где мастерски построена модель идеального государственного деятеля [556, с. 208–212].

В данном исследовании дана яркая сравнительная характеристика Цезаря и Катона. Она тщательно продумана и построена оригинальным способом. Цезарь, по мнению Саллюстия, обладал следующими личностными качествами и добродетелями: благотворительностью и щедростью, милосердием и состраданием; прибежищем для несчастных и непрерывным трудом, защитой интересов друзей даже в ущерб собственным; стремлением к власти и руководству армией, к войне, где могла бы наиболее ярко проявиться его доблесть. Для Катона характерны безупречность жизни, суровость, погибель для злодеев, постоянство, умеренность, нравственная чистота, соревнование не богатством с богатыми, не интригами с интриганами, но доблестью с храбрыми, умеренностью со скромными, воздержностью с бескорыстными. Это модель нравственного героя. В ней акценты сделаны на нравственное совершенство героя [556, с. 208–212]. Саллюстий делает вывод, что все успехи римлян – это результат целенаправленной деятельности отдельных особо выдающихся, уважаемых граждан Рима.

Древнеримский политик и философ, блестящий оратор Марк Тулий Цицерон создал более теоретически осмысленную, совершенную и обобщенную научную концепцию формирования идеальных государственных деятелей, правителей государств, политических лидеров. В согласии с традиционно римской точкой зрения («римское государство сильно старинными нравами и мужами») Цицерон считал, что своим процветанием государство всегда обязано взаимодействию именно этих двух факторов: нравов (mores) и мужей (viri) [556, с. 215].

В знаменитом трактате Цицерона «Об обязанностях» раскрыты добродетели, лежащие в основе нравственного поведения граждан, и обязанности, вытекающие из этих добродетелей. Цицерон создал модель идеального правителя (rector rei publicae), основываясь на синтезе стоических и римских качеств, и перенес акцент с познания, игравшего важнейшую роль для стоиков, на справедливость и благодеяние, наиболее важные в условиях острого кризиса власти [604].

Мыслитель в трактате «О государстве» устами главного участника диалога Сципиона анализирует власть правителя. Атрибуты, нравственные достоинства и добродетели, которые Цицерон приписывает первым римским правителям, перечислены на золотом щите (clupeus aureus), о котором упоминает Август. Это мужество (virtus), милосердие (dementia), справедливость (iustitia) и благочестие (pietas) [604].

В настоящее время имеется достаточно много точек зрения на понимание в работах Цицерона дефиниции rector rei publicae как идеального правителя. Внимательно изучив их, можно сделать вывод, что rector rei publicae представляет собой высшую форму жизнедеятельности идеального римского гражданина и правителя на благо общества и государства. Однако rector – это не каждый римский гражданин, а наилучшие (optimus civis) из них, только те, кто обладает необходимыми личностными качествами, способностями и опытом. Хотя не граждане одинаковы, любой человек, на которого возложены обязанности правителя, должен, по мнению Цицерона, исполнять свой долг так хорошо, как он способен это сделать [603; 604].

Цицерон требует от идеального правителя прежде всего определенных нравственных и гражданских качеств, благоразумия, требует, чтобы в таком человеке разум торжествовал над низкими страстями. Если это необходимо каждому человеку, то правителю государства необходимо вдвойне. Цицерон считает, что у идеального правителя должны быть мужество и осмотрительность, воздержность и трудолюбие, без которых государь не может соответствовать своему высокому положению и поставленным обществом и народом задачам. Государственный деятель, по мнению Цицерона, – это не «монарх» и даже не «президент», а просто выдающийся муж, идеальный гражданин. Наконец, судя по высказываниям самого Цицерона, образ «ректора» мыслится им самим лишь как некая модель поведения, ее идеальный образ [556, с. 216–217].

Идеальный правитель и политический лидер, по Цицерону, – это идеальный гражданин и совершенный добродетельный человек, активно и умело выполняющий свои обязанности по отношению к государству и людям на основании закона, а не единоличный тиран и властитель, действующий в собственных интересах ради собственной выгоды [603; 604].

Падением Западной Римской империи в 476 г. завершился период истории Древнего мира. В странах Западной Европы постепенно начал складываться сословно-феодальный строй. Существенное влияние на политическую мысль Средневековья оказывали христианская религия и Римско-католическая церковь, организованная по принципам строгой иерархии. Догмы Римско-католической церкви стали одновременно и политическими аксиомами. Церковные идеологи указывали на божественное происхождение власти, утверждали, что могущество государей происходит от церкви, а она получила свой авторитет непосредственно от Христа. Отсюда – обязанность государей подчиняться главе христианской церкви. Государь – слуга церкви. Появились теории, которые подтверждали данные догмы.

Созданные в античные времена традиции продолжали развиваться в исследованиях различных мыслителей Средних веков. Однако поиски места и роли государя, правителя, героя в общественной жизни проходили под существенным влиянием христианской церкви. Идея о влиянии сверхъестественных сил на жизнедеятельность великих личностей, идущая от древнегреческих мыслителей, развивалась на принципиально новом уровне. Причем она приняла форму идеи о том, что Бог продлевает жизнь «положительным» правителям (Анна Комнина) или сокращает ее «отрицательным» деятелям исторического процесса (Лев Диакон). Работа Анны Комниной «Алексиада» стала грандиозным описанием жизни ее отца, императора Алексея I Комнина [248; 309].

Некоторые средневековые мыслители продолжали рассматривать роль правителей или героев со светских позиций. Прокопий Кесарийский в своей работе «Тайная история» анализировал действия византийского императора Юстиниана, выявлял сходство и отличия его поступков от действий других правителей Римской империи [467].

Значительный вклад в развитие политической науки в Средние века внес один из выдающихся мыслителей и отцов католической церкви, причисленный ею к лику святых, Аврелий Августин Блаженный. Основными его трудами являются трактаты «О граде Божьем», «О прекрасном и пригодном», «Против академиков», «О свободной воле», «Исповедь». Августин Блаженный был ярым противником инакомыслия и ересей. Он считал, что «лучше сжечь еретиков живьем, чем дать им коснеть в заблуждениях». Был убежден, что человеческая воля – это слепое орудие воли Бога [1; 2].

Августин резко противопоставлял церковь и государство. В своем главном труде «О граде Божием» он развил концепцию теологического разграничения духовной (религиозной) и светской (государственной) власти. Первая представлена им в образе Града Божия, выражением которого является церковь, вторая – Града Земного. Основываясь на героическом пути Христа, Августин Блаженный предлагал новую модель героя, считая, что его основное предназначение заключается в жертвенности, а не в социальности, как Града Земного. Вместе с этим Аврелий отрицал полубожественное происхождение героев, которым наделяли их античные мыслители [1].

Другим выдающимся мыслителем Средневековья был доминиканский монах Фома Аквинский. Он был удостоен титула «Ангельский доктор», в 1323 г. причислен к лику святых, в 1567 г. признан «Общим учителем церкви». Основными работами являются книги «Философская сумма (об истинности католической веры против язычников)» и «Сумма теологии». Его учение выразило главный постулат средневекового политического мышления: все виды власти в конечном счете от Бога. Необходимость государства для Фомы Аквинского, как и для Аристотеля, вытекает из того, что человек по своей природе – общественное существо. Главная обязанность власти – содействовать общему благу, заботиться о сохранении мира и справедливости, о том, чтобы подданные вели добродетельный образ жизни. Фома Аквинский приспособил взгляды Аристотеля к догмам католической церкви, благословил строй общественного неравенства и эксплуатации. Он считал, что подняться выше своего сословия грешно, так как разделение на сословия установлено Богом [563].

Аврелий Августин Блаженный, Фома Аквинский и их последователи в своих теологических учениях создают принципиально новое представление образа лидера – духовного человека, наделенного божественными свойствами, высшего в ряду телесных созданий. Они привнесли в теорию о лидерах идею их богоизбранности в отличие от простых смертных. В основе работ Августина Аврелия и Фомы Аквинского лежит понимание Бога как абсолютного, совершенного, наивысшего бытия, источника всей жизни и любого блага. Будучи сторонником монархии, Фома Аквинский считал государя не только правителем, но и творцом государства. Однако светской власти подчинены лишь тела людей, но не души. Верховная, всеобъемлющая власть принадлежит церкви. Папа Римский – наместник Христа, которому должны подчиняться все светские государи. Насколько Бог выше человека, настолько духовная власть выше власти земной. История творится Богом через действия правителей. Основой нравственности служит почитание и служение Богу, а подражание и уподобление ему считается высшей целью человеческой жизни [1; 2; 563].

В Средние века модель героя реализуется не только в рамках теологических концепций, но и как феномен, включенный в новую социальную систему – героя-рыцаря. Французский политик XIII в., один из руководителей Четвертого крестового похода Жоффруа де Виллардуэн в хронике «Завоевание Константинополя», которую часто называли героической поэмой в прозе, описывал подвиги крестоносцев, сражавшихся за Святую землю. Де Виллардуэн с восхищением описывал историю двухсотлетней борьбы за Иерусалим – главную святыню христианского мира. Он показывал мужественных рыцарей, которые оставляли свои дома, семьи и страны, отправлялись на священную войну с врагами христианской веры и совершали настоящие подвиги [92].

Для более глубокого понимания модели рыцаря-героя интерес представляют работы Жюста Жана Руа «История рыцарства» [488] и Франко Кардини «Истоки средневекового рыцарства» [220].

Следует особо подчеркнуть, что роль правителей и героев осмысливалась в Средние века и с теоретических позиций. Готский историк Иордан в работе «О происхождении и деяниях гетов» выдвинул интересную гипотезу о том, что действия правителей выступают главной причиной исторических событий [205].

Модель средневекового героя создавалась с учетом амбивалентности общества, наличия светских и церковных структур и взглядов. С одной стороны, герой – это святой, для которого сохраняются функции посредничества между миром Божественным и земной жизнью. С другой стороны, герой – это рыцарь, который обладает определенными личностными качествами, добродетелями, храбростью, «безумной звериной волей», направленными на священную войну с врагами христианской веры.

Возрождение – новый этап в развитии социально-политической мысли в Западной Европе, начавшийся в XV в. разложением феодализма и возникновением в его недрах капиталистических отношений. Радикальные экономические, технические и научные изменения, первоначальное накопление капитала, рост буржуазии и зарождение пролетариата обострили общественные отношения и способствовали изменению взглядов на мир и человека. В это время происходило возрождение интереса к античной культуре и философии, литературе и изобразительному искусству.

Существенно изменилось и отношение к человеку. В традиционном христианском понимании человек – это лишь греховное существо, обязанное своей земной жизнью доказывать право на вечную, но не материальную, а духовную жизнь. Поэтому он должен постоянно преодолевать собственную материальную природу, являющуюся источником греха, а свои помыслы посвящать любви к Богу. В это время понадобились сильные личности, настоящие лидеры.

Выдающиеся деятели этой эпохи – английский философ и политический деятель Томас Мор, нидерландский мыслитель Дезидерий Эразм Роттердамский, французский писатель Франсуа Рабле, итальянский мыслитель и астроном Джордано Бруно, итальянский философ Джованни Пико делла Мирандола стали идеологами новой эпохи, критиковали средневековую схоластику и выступали за грандиозные общественные инновации. В знаменитой работе Томаса Мора «Утопия» формулируется общественно-политический идеал новой эпохи – модель идеального государства. В основе этой модели лежит не только отрицание частной собственности и признание собственности общественной, но и религия «почитания Божественной природы» с верховным единым богом Митрой, наделенным идеальными личностными качествами.

Эпоха Возрождения потребовала и принципиально новой концепции политического лидерства. Модель лидера нового типа была предложена в политико-философских концепциях Никколо Макиавелли, Эразма Роттердамского, французского философа Мишеля де Монтеня, итальянского философа Джордано Бруно и некоторых других мыслителей.

Никколо Макиавелли – выдающийся итальянский политический мыслитель, писатель, историк, военный теоретик. В течение 14 лет он был секретарем правительства флорентийской республики. После свержения республиканского строя во Флоренции Макиавелли был арестован по подозрению в участии в заговоре. Политический опыт, а также труды античных мыслителей послужили основой для разработки им новой концепции политического лидерства, изложенной в работах «Государь», «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» и «История Флоренции». Главным отличием исследований Макиавелли от других мыслителей эпохи Возрождения являлось то, что он в своих исследованиях руководствовался не абстрактными идеями добра, зла и Бога, а категориями реальной политической жизни, принципами пользы и целесообразности [336; 337].

Во времена Макиавеллли Италия была раздроблена на несколько враждующих между собой небольших государств, подвергалась постоянным разрушительным нашествиям соседей, а религиозное сознание находилось в перманентном кризисе. «Дабы обнаружила себя доблесть италийского духа, – отмечал мыслитель, – Италии надлежало дойти до нынешнего ее позора: до большего рабства, чем евреи; до большего унижения, чем персы; до большего разобщения, чем афиняне: нет в ней ни главы, ни порядка; она разгромлена, разорена, истерзана, растоптана, повержена в прах» [337, с. 78].

Являясь патриотом своей Родины, Макиавелли отвергал средневековую теологическую концепцию и противопоставлял ей модель сильного светского государства, отделив правовые установки от предписаний религии. Причем мыслитель в работе «Государь» предлагает принципиально новое политическое устройство государства. Этот феномен должен возглавлять политик новой формации, мыслитель, существенно отличающийся от королей того времени. Его Макиавелли назвал «princeps». На русский язык понятие «princeps» можно переводить как государь или князь, но это не совсем точный перевод. «Рrinceps» (от лат. primus – первый, capio – захватить) – первый, кто захватил политическую власть. Данная дефиниция полностью отвечала республиканским представлениям Н. Макиавелли и обозначала «первого гражданина Римского государства». Данный термин, имевший широкое хождение в I–III вв., наполнился новым содержанием при императоре Августе, который наделил монархического по своему духу и смыслу правителя определенными республиканскими полномочиями и смыслами. Тем более, что лучшей формой государства Н. Макиавелли считал республику.

Стратегическая цель политика и философа Макиавелли – спасение Италии через ее объединение. В своем главном труде «Государь» он показывал, что только при сильном правителе можно создать независимое итальянское государство, способное освободиться от чужеземных захватчиков. Италия ждала своего героя. «Не могу выразить словами, – обращался Макиавелли к Лоренцо Медичи, – с какой любовью приняли бы его жители, пострадавшие от иноземных вторжений, с какой жаждой мщения, с какой неколебимой верой, с какими слезами! Какие бы двери закрылись бы перед ним? Кто отказал бы ему в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь? Какой итальянец не воздал бы ему почестей? Каждый ощущает, как смердит господство варваров. Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с тем мужеством и той надеждой, с какой вершатся правые дела, дабы под сенью его знамени возвеличилось наше отечество и под его водительством сбылось сказанное Петраркой:

Таким правителем для Макиавелли был человек хладнокровный и целеустремленный, расчетливый и жестокий, с несгибаемой волей и силой, талантом и умом, хитростью и даже коварством. Выступая как частное лицо, государь должен руководствоваться общепринятыми нормами поведения, но он может не считаться с требованиями морали, если его действия и поступки детерминированы заботой о процветании и могуществе государства. Во имя государственного блага можно оправдать любые действия. «Цель оправдывает средства», – постоянно утверждал Макиавелли. Для достижения высоких политических целей возможно использование различных, в том числе самых аморальных, средств – подкупа и насилия, обмана и предательства, шантажа и убийства. «Существуют всего два способа достижения цели: путь закона и путь насилия. От правителя не требуется выбирать одно из двух, он должен уметь пользоваться обоими способами… Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание, – писал политик. – Когда речь идет о спасении родины, не следует принимать во внимание никакие соображения о том, что справедливо и что не справедливо, что милосердно и что жестоко, что похвально и что позорно, но необходимо, забыв обо всем прочем, действовать так, чтобы спасти ее существование, ее свободу» [337, с. 54].

Выдающийся мыслитель в исследовании «Государь» создал оригинальную модель политического лидерства. Правитель «нового типа» не должен быть связан никакими априорными схемами и правовыми предписаниями, религией или собственным словом. Он не может и не должен оставаться верным своим словам, если это вредит его интересам и интересам государства. Новый правитель должен руководствоваться строго анализированными фактами, может быть беспощадным и хитрым. В понимании Макиавелли, лидер – это государь, который с помощью различных средств – жестокости и обмана, демагогии и справедливости, силы и хитрости – обеспечивает сохранение, укрепление и расширение своей власти, поддерживает общественный порядок и решает поставленные жизнью политические задачи. Макиавелли создал образ государя, для которого личная власть – это лишь средство для достижения определенной политической цели, в данном случае – объединения и усиления итальянского государства. Он был убежден, что государь становится великим только тогда, когда способен преодолеть все трудности и невзгоды. Он особо подчеркивал, что победителей не судят. Наказывают за мелкие ошибки, а за крупные промахи, которые приводят к победам, награждают.

Каким должен быть мудрый государь нового типа, какими личностными качествами он должен обладать? Великий мыслитель утверждал, что правители – это живые люди. У каждого из них есть и положительные, и отрицательные личностные качества. Один из них щедр, другой – скуп. Жадный, – отмечал Макиавелли, – это тот, «кто хочет отнять чужое, а скупым мы называем того, кто слишком держится за свое – один расточителен, другой алчен; один жесток, другой сострадателен; один честен, другой вероломен; один изнежен и малодушен, другой тверд духом и смел; этот снисходителен, тот надменен; этот распутен, тот целомудрен; этот лукав, тот прямодушен; этот упрям, тот покладист; этот легкомыслен, тот степенен; этот набожен, тот нечестив и так далее. Что может быть похвальнее для государя, нежели соединять в себе все лучшие из перечисленных качеств? Но раз в силу своей природы человек не может ни иметь одни добродетели, ни неуклонно им следовать, то благоразумному государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же воздерживаться по мере сил, но не более. И даже пусть государи не боятся навлечь на себя обвинения в тех пороках, без которых трудно удержаться у власти, ибо, вдумавшись, мы найдем немало такого, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополучие и безопасность» [337, с. 46].

Однако в постоянной борьбе за власть ничего не поможет политику, если он не обладает доблестью. Новые государи – это те, кто приобрел власть «не милостью судьбы, а личной доблестью». Среди них Моисей, Кир, Тезей. «Каждому из этих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье» [337, с. 17].

В главе «О том, как государи должны держать слово» Макиавелли особо подчеркивал, что государи должны быть «само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие» [337, с. 53]. Однако в случае необходимости они должны уметь отступать от добра, вернее, от того, что считают добром – обыденной морали. «Вдумавшись, – отмечал Н. Макиавелли, – мы найдем немало того, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополучие и безопасность» [337, с. 46]. В случае конфликта между обыденными моральными ценностями и общественным благом надо руководствоваться последним, так как в душе правитель «всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, т. е…по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и злом» [337, с. 53].

Политическую борьбу, по мнению мыслителя, можно вести двумя методами – с помощью закона или силы. Законы обычно использует человек, а силой борется зверь, однако закона очень часто явно не хватает, чтобы победить врага, поэтому нужно применять и силу. Новый государь, – считает Н. Макиавелли, – должен быть подобен и зверю, и человеку. «Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана» [337, с. 52]. Если государь является прирожденным львом, то он должен приобрести качества лисицы, если же он по природе лиса, то ему следует притвориться львом. При этом лучше все же быть напористым, чем осмотрительным.

В основе поведения людей, по Макиавелли, лежат два важнейших мотива – страх и любовь. Но что лучше: чтобы государя его подданные любили или боялись? Макиавелли отвечает на этот сложный вопрос следующим образом: «Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно» [337, с. 50].

Подводя итоги спора, что лучше, чтобы государя любили или чтобы боялись, Макиавелли пишет, «что любят государей по собственному усмотрению, а боятся – по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных» [337, с. 50].

Но надо действовать так, чтобы страх не перерос в ненависть, иначе возмущенные подданные могут правителя свергнуть. Для того, чтобы этого не произошло, он должен не посягать на имущественные и личные права граждан. «Государь должен следить за тем, – подчеркивал мыслитель, – чтобы не совершить ничего, что могло бы вызвать ненависть или презрение подданных. Ненависть государи возбуждают хищничеством и посягательством на добро и женщин своих подданных. Ибо большая часть людей довольна жизнью, пока не задеты их честь или имущество; так что недовольным может оказаться лишь небольшое число честолюбцев, на которых нетрудно найти управу. Презрение государи возбуждают непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью. Этих качеств надо остерегаться как огня, стараясь, напротив, в каждом действии являть великодушие, бесстрашие, основательность и твердость» [337, с. 54–55].

Кроме страха и любви, поведением людей правит честолюбие. Оно присуще каждому человеку. Государю важно знать, кто именно более честолюбив и потому опаснее для него, как правителя: желающий сохранить то, что имеет, или стремящийся приобрести то, чего у него нет. Состоятельными людьми двигает страх потерять то, что они накопили, а бедные жаждут приобретения того, что есть у богатых. Оба мотива к власти, по мнению Макиавелли, одинаково порочны. И богатые, имеющие в своем распоряжении рычаги власти, и бедные, стремящиеся завоевать эту власть, в принципе ведут себя одинаково.

Каким должен быть мудрый государь – щедрым или бережливым? На этот достаточно амбивалентный вопрос трудно найти правильный ответ. Н. Макиавелли в главе «О щедрости и бережливости» попытался это сделать: «Хорошо иметь славу щедрого государя. Тем не менее тот, кто проявляет щедрость, чтобы слыть щедрым, вредит самому себе» [337, с. 47]. Мыслитель утверждал, что «если проявлять ее разумно и должным образом, о ней не узнают, а тебя все равно обвинят в скупости, поэтому, чтобы, распространить среди людей славу о своей щедрости, ты должен будешь изощряться в великолепных затеях, но, поступая таким образом, ты истощишь казну, после чего, не желая расставаться со славой щедрого правителя, вынужден будешь сверх меры обременить народ податями и прибегнуть к неблаговидным способам изыскания денег. Всем этим ты постепенно возбудишь ненависть подданных, а со временем, когда обеднеешь, – то и презрение. И после того, как многих разоришь своей щедростью и немногих облагодетельствуешь, первое же затруднение обернется для тебя бедствием, первая же опасность – крушением. Но если ты вовремя одумаешься и захочешь поправить дело, тебя тотчас же обвинят в скупости» [337, с. 47].

Мудрый государь должен выступать как опекун народа, защищающий его от произвола чиновников, обеспечивать подданным внешнюю и внутреннюю безопасность. Причем государь должен заботиться о том, чтобы подданные воспринимали его действия как благодеяния. В отличие от обид, которые следует наносить сразу, благодеяния надо осуществлять малыми дозами, чтобы они длились дольше и вызывали большую благодарность и любовь к правителю. Хвост собаке лучше отрубать сразу, а не по частям, – подчеркивал мыслитель.

Макиавелли крайне негативно относился к народу как носителю и потенциальному источнику верховной власти. Он считал, что люди неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива. В «Государе» он писал, что «пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся. И худо придется тому государю, который, доверяясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности» [337, с. 50]. Человек, по мнению мыслителя, – это бесконечное сочетание добра и зла, и зло столь же присуще человеческой природе, как и добро.

Н. Макиавелли так и не увидел Родину независимой и единой, сильной и процветающей. Объединение Италии произошло лишь в середине XIX в. Тем не менее великий мыслитель отразил в своих трудах, прежде всего в «Государе», основную тенденцию общеевропейского политического развития того времени, заключавшуюся в процессе образования единых национальных государств. А они, действительно, создавались при помощи силы и хитрости. Мелкие суверены уничтожались, из всех претендентов власть должен был захватить один-единственный претендент – новый государь, обладающий определенными личностными качествами, умеющий строить взаимоотношения со своим народом, отражать его интересы.

Современные исследователи выделяют шесть важнейших принципов Макиавелли, которые оказали существенное влияние на дальнейшее развитие теории политического лидерства:

1) государь должен обладать набором личностных качеств и характеристик, позволяющих ему эффективно выполнять властные функции;

2) взаимоотношения государя и сторонников / противников должны строиться на определенных, заранее разработанных принципах;

3) на авторитет государя существенное влияние оказывает поддержка народа;

4) сторонники и противники должны четко знать, что они могут ожидать от государя, и понимать, что он хочет от них;

5) государь должен обладать политической волей к принятию важных и не всегда популярных решений;

6) государь – всегда образец мудрости и справедливости для своих последователей и сторонников [131; 132; 261; 272].

Выдающийся мыслитель и философ, писатель и ученый Дезидерий Эразм Роттердамский был своего рода символом эпохи Возрождения. Еще при жизни он был назван «королем гуманистов», стал общеевропейским лидером гуманистического движения и неоспоримым «властителем дум» прогрессивно настроенной европейской интеллигенции.

В работе «Похвала глупости» Эразм Роттердамский дал подробнейшую и крайне негативную характеристику тогдашнему обществу. Дворян и знать он относил к «сословию безумцев». Их жизнь лишена смысла, – утверждал мыслитель, – ради «охоты на красного зверя» они забывают обо всем на свете. Эразм подвергает резкой критике тех, кто кичится «благородством своего происхождения», хотя и «не отличаются ничем от последнего прохвоста», тех, кто хвастает скульптурными и живописными изображениями своих предков и «готовы приравнять этих родовитых скотов к богам» [643].

Эразм Роттердамский, как и Никколо Макиавелли, крайне негативно относился и к народу. Он считал его невежественным и больше других подверженным глупости. «Народ – толпа» – это и безликая масса, источник анархии, насилия, кровавого бесчинства, которые он ненавидит и панически боится, боится и их бунтов, восстаний, общественных потрясений [641]. Он осознавал, что народ, как «исполинский и многоголовый зверь», никогда не будет считаться с его призывами к осторожности и умеренности. Что до массы христиан, то, судя по их понятиям о добрых нравах, никогда не бывало ничего пакостнее, даже среди язычников [642].

В то же время Эразм выделял из одноликой толпы, серой массы самого человека, индивидуума. Считая личность высокой ценностью, он отмечал ее важность и подчеркивал истинное место личности в обществе и коллективе. Ученый был убежден, что мир создан благим и прекрасным, благим и прекрасным создан и человек. Мир, по эразмиански, – творение божие. Однако великий гуманист был убежден, что «мир» – это прежде всего человек, не материальные условия его существования, как природные, так равно и социальные, и вдобавок – отдельно взятый человек, а не общество.

Прекрасным и великим должен быть и идеальный правитель. Размышляя о его качествах, Эразм Роттердамский подчеркивал, что в управлении государством имеют особое значение мудрость и справедливость, гуманизм и умеренность, предусмотрительность и забота об общем благе, личностные качества, имеющие очень важное значение в повседневной политической деятельности. По мнению мыслителя, образец «доброго правления» и гуманизм должны быть «привиты» будущим государям с детства. Только тогда в государстве будут царить мир, социальная гармония, веротерпимость. И только такое государственное правление достойно титула правителя, а государь достоин своего высокого титула [641–643].

Единомышленником Эразма был великий французский мыслитель и гуманист Мишель де Монтень. В своем основном труде «Опыты» он рассматривал человека как наивысшую общественную ценность, верил в его неисчерпаемые возможности, относясь с долей огромного скепсиса к божественному провидению. Он создал модель идеального правителя, которая наиболее рельефно представлена во второй книге этого знаменитого произведения. «Прекрасная вещь – быть великим правителем, – отмечал мыслитель, – следовательно, управление миром принадлежит некоей блаженной природе. Светила не причиняют нам вреда; следовательно, они полны благости. Мы нуждаемся в пище; следовательно, боги тоже в ней нуждаются и питаются парами, поднимающимися ввысь. Мирские блага не являются благами для бога; следовательно, они не являются благами и для нас. Наносить оскорбление и быть оскорбленным в одинаковой мере свидетельствует о слабости; следовательно, безумие – бояться бога. Бог благ по своей природе; человек же благ в меру своих стараний, а это выше. Божественная мудрость отличается от человеческой лишь тем, что она вечна; но длительность ничего не прибавляет к мудрости, следовательно, мы сотоварищи» [378, с. 260].

М. Монтень был убежден, что идеальные правители должны быть примером во всем и всегда. Он писал, что «император Юлиан настаивал на еще большем: он говорил, что «философу и честному человеку перевести дух и то возбраняется», т. е. что им подобает отдавать дань потребностям нашего естества лишь настолько, насколько это безусловно необходимо, занимая всегда и душу и тело делами прекрасными, великими и добродетельными» [378, с. 603–604].

В то же время мыслитель признавал, что такие добродетели, как справедливость и мягкость, могут вступать в противоречие с требованиями «необходимости» и политической реальности.

Философ осуждал тех мыслителей и политиков, которые «в своих рассуждениях об обязанностях монарха толкуют лишь о способах извлечения выгоды при ведении им своих дел и пренебрегают при этом заботой о сохранении им добропорядочности и незапятнанной совести» [378, с. 578]. Осуждал он и другой тип государей. «Выгода, которая манит людей на всякого рода злодейства, как, например, святотатство, убийства, мятежи и предательства, всегда предпринимаемые в каких-либо коварных целях, – писал французский мыслитель, – влечет за собой бесчисленные невыгоды, поскольку, показав образец своего вероломства, такой монарх сразу нарушает добрые отношения с другими монархами и теряет возможность вступать с ними в какие бы то ни было соглашения» [378, с. 578].

Бывает, по мнению М. Монтеня, ситуация, когда политика не согласуется с человечностью и когда ради спасения государства приходится отказываться от библейских заповедей. Он вслед за античными историками признавал, что в политике насилие существует, оно неизбежно, а борьба является естественным состоянием. Но жестокость, пытки и издевательства над поверженным врагом ученый осуждал во всех их проявлениях.

В его лидерской концепции существует строго научный анализ противоречий между нравственными принципами и политической реальностью. М. Монтень, как и Н. Макиавелли, подчеркивал, что править, используя только честные политические методы и средства, невозможно. Философ попытался найти оптимальное решение данного противоречия, вводя категорию внутреннего состояния государя. Если правитель считает, что он не может достойно править, то должен добровольно передать заботу о государстве другому достойному человеку.

Однако не только правители, но и герои находились в центре лидерских исследований мыслителей эпохи Возрождения. Одной из попыток осмыслить истоки героического является работа Джордано Бруно «О героическом энтузиазме» [71], в которой героическое рассматривается в диалектическом единстве с эстетическими требованиями. Энтузиазм – это любовь и мечты о прекрасном и хорошем, при помощи которых мы преобразовываем себя и получаем возможность стать совершеннее. В исследовании выделены основные личностные качества, необходимые герою для того, чтобы двигаться к высокой Истине. Показывается, как воля пробуждается, направляется, движется и руководится сознанием, и взаимно: как сознание возбуждается, формируется и оживляется волею; так что идет впереди то одно, то другое. Здесь рождается сомнение насчет того, что имеет большую значимость: интеллект, или вообще познавательная способность, или акт познания, или же воля, или вообще способность желать, или даже страсть; и можно ли любить сильнее, нежели понимать; а также означает ли, что все то, что в известной мере желаемо, вместе с тем в той же мере и познаваемо или же наоборот, в силу чего принято звать желание познанием, как мы это видим у перипатетиков, учение которых нас воспитывало и питало в юности и которое называют познанием; все это, начиная с желания возможного и естественного действия, откуда все следствия, цели и средства, начало, причины и элементы делят на начально, средне и окончательно известные по их природе, в которых участвуют, в конце концов, совместно и желание и познание [71].

Таким образом, в трудах мыслителей эпохи Возрождения формируется модель нового политического лидера, который ставил задачу изменить жизнь и порядок в государствах, сделать жизнь более богатой, более справедливой. В то же время некоторые философы освобождали правителей не только от религии, но и от морали. Появляющиеся буржуазные отношения требовали от лидера принципиально новых личностных качеств – умения сплотить общество, используя при этом все доступные и недоступные методы и средства для сохранения и укрепления личной власти, способности заставить граждан, если не любить или уважать, то хотя боятся его.

В последующие времена, вплоть до ХIХ в., исследование лидерства в достаточно широком масштабе не проводилось, так как мыслители того периода своей главной задачей видели создание общественных структур, ограничивающих личную власть правителей. В ХVII – ХVIII вв. все же предпринимались ограниченные попытки реанимации традиций индивидуалистической трактовки исторического процесса. Наиболее яркими представителями волюнтаристской теории лидерства, рассматривающей историю как результат целенаправленного творчества выдающихся личностей, были Томас Карлейль и Ральф Уолдо Эмерсон.

Через всю работу известного шотландского историка Томаса Карлейля «Герои, почитание героев и героическое в истории» проходит мысль, что «история мира есть биография великих людей». Мыслитель рассматривал деятельность политических лидеров и противопоставлял ее действиям маленьких, «безымянных» людей. Т. Карлейль построил свою лидерскую модель на примере великих личностей – тех, кто становится покровителями, вождями, пастырями, учителями и способны повести за собой широкие народные массы. Он провозгласил «культ героев», на чьих биографиях основывается история человечества и которые обладают уникальными личностными качествами: мудростью, отвагой, самобытностью речей и поступков, искренностью и покорностью к стоящим выше них, что позволяет им быть посредниками между человечеством и божественным миром. Т. Карлейль был убежден, что лидеры – это «великие люди, вожди человечества, воспитатели, образцы и, в широком смысле, творцы всего того, что вся масса людей вообще стремилась осуществить, чего она хотела достигнуть; все, содеянное в этом мире, представляет, в сущности, внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежавших великим людям, посланным в наш мир. История этих последних составляет поистине душу всей мировой истории» [222, с. 7].

Исследователь неоднократно подчеркивал, что «культ героев, низкопоклонное восхищение от глубины сердца, ревностное, безграничное подчинение наиболее благородной, божественной ипостаси человека – разве это не источник самого христианства? [222]. Для Т. Карлейля только выдающая личность, обладающая двумя существенными свойствами – искренностью и интуицией, может быть лидером.

Ученый предложил принципиально новую типологию лидеров: божество; пророк; поэт; пастырь; писатель; вождь (государственный человек, им может быть и великий злодей-организатор типа Тамерлана или Батыя) [222].

Политические лидеры или, по Т. Карлейлю, великие люди «всегда составляют крайне полезное общество. Даже при самом поверхностном отношении к великому человеку мы все-таки кое-что выигрываем от соприкосновения с ним. Он – источник жизненного света, близость которого всегда действует на человека благодетельно и приятно. Это – свет, озаряющий мир, освещающий тьму мира; это – не просто возжженный светильник, а скорее, природное светило, сияющее, как дар неба; источник природной, оригинальной прозорливости, мужества и героического благородства, распространяющий всюду свои лучи, в сиянии которых всякая душа чувствует себя хорошо. Как бы там ни было, вы не станете роптать на то, что решились поблуждать некоторое время вблизи этого источника. Герои, взятые из шести различных сфер и притом из весьма отдаленных одна от другой эпох и стран, крайне не похожие друг на друга лишь по своему внешнему облику, несомненно, осветят нам многие вещи, раз мы отнесемся к ним доверчиво. Если бы нам удалось хорошо разглядеть их, то мы проникли бы до известной степени в самую суть мировой истории» [222, с. 33].

Но кто такой великий человек, герой или политический лидер? Т. Карлейль считал, что трудно ответить на этот вопрос: «В истории всякой великой эпохи самый важный факт представляет то, каким образом люди относятся к появлению среди них великого человека. Инстинкт всегда подсказывал, что в нем есть что-то божественное. Но должно ли считать его богом или пророком или кем вообще должно считать его?» [222, с. 38]. Мыслитель убежден, что «грубой и большой ошибкой было считать великого человека богом». «Да и к герою теперь уже не относятся как к богу среди подобных ему людей, но как к Богом вдохновленному человеку, как к пророку» [222, с. 38].

Герой, по мнению Т. Карлейля, должен отличаться от простых людей набором определенных личностных качеств и характеристик. Наклонности или задатки великого человека, героя присутствуют в каждой личности. Мера их проявления зависит от определенных обстоятельств: времени и социально-политической ситуации в обществе. Героизм в человеке можно воспитать или развить те наклонности, которые способствуют развитию героических личностных качеств. Задача общества – стремиться к тому, чтобы воспитать как можно больше великих людей. Они помогут спасти мир.

Главная, основная особенность всякого великого человека в том, что он велик, – считал Т. Карлейль. Он подчеркивал, что «великое сердце, ясный, глубоко проникающий глаз: все в этом, без них человек, работая в какой угодно сфере, не может достигнуть ни малейшего успеха» [222, с. 67]. Однако природа не создает великих людей, как вообще всех людей, по одному и тому же шаблону. Каждый герой или лидер имеет свои специфические качества или черты, отличающие их друг от друга.

Важная черта великого человека – искренность. «Искренность, – писал мыслитель, – глубокая, великая, подлинная искренность составляет первую характерную черту великого человека, проявляющего тем или иным образом свой героизм. Не та искренность, которая называет сама себя искреннею; о нет, это в действительности очень жалкое дело: пустая, тщеславная сознательная искренность, чаще всего вполне самодовольная. Искренность великого человека – другого рода: он не может говорить о ней, он не знает ее: мало того, я допускаю даже, что он склонен обвинять себя в неискренности, ибо какой человек может прожить день изо дня, строго следуя закону истины? Нет, великий человек не хвастает тем, что он искренен, далеко нет; быть может, он даже не спрашивает себя, искренен ли он; я сказал бы охотнее всего, его искренность не зависит от него самого, он не может помешать себе быть искренним! Великий факт существования велик для него. Куда бы он ни укрылся, он не может избавиться от страшного присутствия самой действительности. Его ум так создан; в этом прежде всего и заключается его величие» [222, с. 40].

Оригинальность, по мнению Т. Карлейля, – «это вестник, посланный к нам с вестями из глубины неведомой бесконечности. Мы можем называть его поэтом, пророком, богом; так или иначе, но все мы чувствуем, что речи его не похожи на речи всякого другого человека. Разве его речи не являются известного рода «откровением» – мы должны употребить это слово, за неимением другого, более подходящего. Ведь он приходит к нам из самого сердца мира; ведь он представляет частицу первоначальной действительности вещей! Бог дал людям многочисленные откровения» [222, с. 41].

Храбрость. «Великому человеку «необходимо быть храбрым» [222, с. 29]. «Неумолимая судьба, которую бесполезно было бы пытаться преклонить или смягчить, решала» [222, с. 30], но великий и храбрый человек способен победить и судьбу.

Великих людей уважают, почитают. А разве не заслуживает великий человек уважения, если он «самостоятелен, оригинален, правдив», «проникает в истину», если «именно он завоевал мир для нас» [222, с. 104]. «Посмотрите, – подчеркивал мыслитель, – разве люди не почитали самого Лютера как настоящего папу, как своего духовного отца, ибо он в действительности и был таким отцом? Почитание героев никогда не умирает и не может умереть. Преданность и авторитетность вечны в нашем мире; и это происходит оттого, что они опираются не на внешность и прикрасы, а на действительность и искренность» [222, с. 104].

Предназначение великих людей, всех политических лидеров – ниспровержение идолов, возвращение людей назад, к действительности. «Такова вообще роль великих людей и учителей, – подчеркивал Т. Карлейль. – Магомет говорил, обращаясь к своим соплеменникам: эти ваши идолы – дерево; вы обмазываете их воском и маслом, и мухи липнут к ним; они – не боги, говорю я вам, они – черное дерево! Лютер говорил, обращаясь к Папе: то, что вы называете «отпущением грехов», представляет собою лоскут бумаги, сделанной из тряпки и исписанной чернилами, только лоскут, и больше ничего; такой же лоскут представляет и все то, что похоже на ваше «отпущение». Один только Бог может простить грехи. Что такое папство, духовное главенство в церкви Божьей? Разве это один пустой призрак, состоящий лишь из внешнего обличил и пергамента? [222, с. 110].

Великие потрясения, революции и войны требуют героев, выдвигают, формируют и воспитывают великих людей. «Все это революционное движение, – писал мыслитель, – начиная с протестантизма, подготовляет, на мой взгляд, один благодетельнейший результат: не уничтожение культа героев, а скорее, сказал бы я, целый мир героев» [222, с. 105].

Особый интерес для понимания сущности политических лидеров представляет беседа «Герой как вождь. Кромвель. Наполеон. Современный революционаризм». Герой в образе вождя – это «человек, который становится повелителем других людей, воле которого все другие воли покорно предоставляют себя, подчиняются и находят в этом свое благополучие, такого человека мы можем считать по сущей истине величайшим из великих. Он практически, на деле, воплощает в себе все разнообразные формы героизма: пастыря, учителя, вообще всякого рода земные и духовные достоинства, какие только мы можем себе вообразить в человеке; воплощает, чтобы таким образом повелевать людьми, давать им постоянные практические наставления, указывать ежедневно и ежечасно, что они должны делать» [222, с. 159].

Политический лидер или вожак – «способнейший человек – это означает, считает мыслитель, – также самый искренний, справедливый, самый благородный человек; то, что он указывает нам делать, является всегда самым мудрым, самым надлежащим делом, до какого только мы можем додуматься каким бы то ни было образом и где бы то ни было, – обязательным делом, которое мы должны делать, пуская в ход все зависящие от нас средства, с открытой доверчивостью и признательностью к своему руководителю, нисколько не сомневаясь в нем!» [222, с. 160].

Однако настоящих вожаков, истинных политических лидеров не так много. Это штучный товар, который надо формировать, создавать, искать, выдвигать, лелеять. Но, с другой стороны, существуют идеалы, и к вожакам предъявляются большие требования. «Идеалы должны существовать; что если мы вовсе не будем к ним приближаться, то все погибнет! Несомненно так! Самый искусный каменщик не может вывести стены совершенно вертикально, это математически невозможно; он удовлетворяется известною степенью приближения к вертикали и, как хороший каменщик, понимающий, что он должен же когда-нибудь покончить со своею работою, оставляет ее в таком виде. Но что выйдет, если он позволит себе слишком отклониться от вертикального направления; в особенности, если он забросит совсем свой отвес и ватерпас и станет беззаботно класть кирпич на кирпич, как они подвертываются ему под руку! Подобный каменщик, я полагаю, становится на опасный путь. Он забылся; но закон тяготения не забывает действовать, – и вот работник и стена, возводимая им, превращаются в беспорядочную кучу развалин! Такова, в сущности, история всех восстаний, французских революций, социальных взрывов в древние и новые времена. Во главе дела оказывается слишком неспособный человек, слишком лишенный благородства, мужества, слишком бестолковый человек. Люди как будто забывают, что существует известное правило или своего рода естественная необходимость, чтобы место это занимал способный человек. Кирпич должен лежать на кирпиче, насколько это возможно и необходимо. Неумелая подделка способности соединяется неизбежно с шарлатанством во всякого рода делах управления, дела остаются неупорядоченными, и общество приходит в брожение от бесчисленных упущений, нужд и бедствий: миллионы несчастных протягивают руки, чтобы получить должную поддержку как в материальной, так и в духовной жизни, а ее нет [222, с. 160–161].

Работа Томаса Карлейля «Герои, почитание героев и героическое в истории» была написана в то время, когда роль великих людей в истории была доведена до нулевого предела, когда культ «героев» стал вытесняться культом «широких народных масс». Т. Карлейль пытался доказать, что основная масса населения «не может нормально существовать без направляющего воздействия лидеров, а в «пестрой одежде» выдающихся личностей проявляется божественное провидение и творческое начало.

Подобные взгляды на политическое лидерство имел и американский поэт, философ, общественный деятель, один из виднейших мыслителей США Ральф Уолдо Эмерсон. Через его работы красной нитью проходит мысль, что все глубокие озарения – удел выдающихся людей, а каждая великая организация – тень одного-единственного человека, чьи личностные качества детерминируют характер развития любой общественной структуры [638].

Лидеров Р. Эмерсон называл великими людьми. В работе «Нравственная философия» он особо подчеркивал, что вера «в великих людей лежит в нашей природе. Все мифологии начинаются полубогами: обстоятельство величавое, поэтическое. Их дух носится над всеми» [638, с. 213].

Именно великие люди являются примером для всего остального мира, по ним простые люди сравнивают свои действия. Весь мир держится правдою и добротою великих людей: они делают землю благотворной. «Живущие с ними находят, – отмечал мыслитель, – что жизнь утешна и крепительна. Она сносна и привлекательна для всех нас только верою в подобное сообщество, и действительностью или идеальным помыслом, мы жаждем жить с людьми, которые выше и лучше нас. Нашим детям, нашим странам мы даем их имена; вырабатываем их в глаголы нашего языка и храним их изображения, их произведения в наших жилищах. Каждое случайное событие дня наводит на память рассказы из их жизни» [638, с. 213].

«Я считаю великим человеком, – писал мыслитель, – того, кто постоянно пребывает в той высшей сфере мыслей, до которой другие добираются с усилием и трудом. Ему стоит открыть глаза, чтобы увидеть вещи в их настоящей сущности и в их многообразных отношениях, тогда как другие должны делать тягостные поправки и остерегаться бесчисленных источников заблуждений.

Велик и тот, кто остается верен своей природе и никогда не напоминает нам собою других. На нем лежит обязанность вступить с нами в сообщение и наделить нашу жизнь каким-нибудь обетованием или пояснением. Я не могу, например, даже выразить того, что мне хотелось бы знать; между тем я замечал, что есть люди, дающие своим характером и своими поступками ответы да то, о чем у меня не стало умения предложить и вопрос. Есть люди, разрешающие такие вопросы, о каких не помышляет ни один их современник: они стоят одиноко. Иные поражают нас, как великолепные возможности; но, будучи не в состоянии управиться с собою или со своим временем, они не простирают руку помощи нашим потребностям и остаются игрушкой какого-то инстинкта, пускающего свои законы на ветер» [638, с. 215].

Р. Эмерсон особо подчеркивал, что великие люди или те, кто остаются верны природе и переступают моду и обычай из любви к всемирным идеям, – наши избавители от коллективных заблуждений. Они и составляют «исключение, необходимое для нас тогда, когда все покоится под одним уровнем. Величие, появляющееся пред нами извне, издалека, есть противоядие от такой порчи и кабалы. Их гений служит нам питанием, освежает от чрезмерного освоения с нашею ровнею, и мы, с глубоким душевным ликованием, устремляемся по направлению, которое он указывает нам. Один великий человек – что за возмездие за сотни тысяч пигмеев!» [638, с. 220].

Что такое героизм? – спрашивал мыслитель и отвечал: «Вот что: человек решается в своем сердце приосаниться против внешних напастей и удостоверяет себя, что, несмотря на свое одиночество, он в состоянии переведаться с бесчисленным сонмом своих врагов. Эту-то бодрую осанку души называем мы героизмом. Первая к нему ступень: пренебрежение приволия и безопасного местечка. Затем следует доверие к себе и убеждение, что в действительной энергии есть достаточно могущества, чтобы исправлять все приключающиеся с человеком бедствия и отместь мелкие расчеты благоразумия. Герой отнюдь не думает, будто природа заключила с ним договор, в силу которого он никогда не окажется ни смешным, ни странным, ни в невыгодном положении. В доблестной душе равновесие так установлено, что внешние бурные смятения не могут колебать ее воли, и под звуки своей внутренней гармонии герой весело пробирается сквозь страх и сквозь трепет, точно так же, как и сквозь безумный разгул всемирной порчи» [638, с. 96–97].

Рассуждая о героизме, мыслитель утверждал, что героизм есть высшее проявление природы индивидуума; героизм следует чувству, а не рассуждению, и потому он прям во всех своих действиях. Сущность его – доверие к себе; средства – презрение ко лжи, к несправедливости, и сила переносит все, что ни постараются навлечь на него клевреты зла. Героизм откровенен и правосуден, великодушен, гостеприимен, воздержан; он гнушается мелочными расчетами и пренебрегает пренебрежениями. Герой может некоторое время стоять в разладе с целым родом человеческим, не исключая людей великих и мудрых; но он не унывает, а повинуется своему врожденному, внутреннему призванию. И кто же в состоянии усмотреть всю разумную причину такого-то действия, как не тот, кто свершает его, ясно понимая, в чем оно заключается! Вот почему даже в людях мудрых и справедливых зароняется временное недоверие до той поры, как они убедятся, что подобные действия вполне соответствуют их собственным воззрениям. Со своей стороны, люди благоразумные косятся на такой поступок; за его совершенное противоречие их чувственным понятиям о благополучии, потому что всякий героический поступок измеряется своим презрением благ внешних. Когда же, напоследок, и внешние блага не обходят героя, тогда и осторожные люди принимаются величать и восхвалять его до небес [638].

Много ли есть в наш век личностей великих, доблестных? – спрашивал мыслитель. Нет, нет между нами ни мужчин, ни женщин, способных дохнуть обновлением на нашу жизнь, на наш общественный быт! Нервы и сердце человека высохли, и все мы стали робкими, оторопевшими плаксами. Мы боимся правды, боимся счастья, смерти, боимся один другого. Большая часть людей нам современных оказываются до того несостоятельными, что они не в состоянии удовлетворять своим собственным потребностям; их самолюбивые притязания стоят в разительной противоположности с их действительным могуществом, которое со дня на день хилеет и оскудевает. Все мы – ратоборцы гостиных, а когда нужно сразиться с судьбою, мы благоразумно обращаемся вспять, не понимая, что в таком-то именно бою и крепнут силы [638, с. 7].

Р. Эмерсон считал, что бояться чрезмерного влияния достойных – непростительно. Будем служить великому, – писал он, – не опасаясь унижения, не пренебрегая ни малейшею услугою, оказанною ему. Сделаемся членами его тела, дыханием его уст, отрешимся от самолюбия. Что заботиться о нем, если с каждым днем становишься выше и благороднее? Прочь с ней, с презрительною дерзостью какого-нибудь Босвелля! Благоговение гораздо возвышеннее жалкой гордости, которая все держит себя за подол. Отрешись от себя, иди вслед за другим: в отношении души – за Христом; в философии – за Платоном; в поэзии – за Шекспиром; в естествознании – за Декартом. Избранное стремление не остановится, и самые силы твоей инерции, опасения, любви не задержат тебя на пути. Вперед, и всегда и вечно – вперед! [638, с. 224].

Опираясь на идеалистическую и религиозную политическую и философскую мысль, Т. Карлейль и Р. Эмерсон обосновывали историю результатом творчества героических личностей, «ее локомотивов».

По новому проблемы героического раскрываются в концепциях итальянского философа Джамбаттиста Вико и одного из классиков немецкой философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. Дж. Вико в работе «Основания новой науки о природе наций» раскрывал непосредственную связь исторического процесса и героического, которые он представлял как один из его этапов [91]. Гегель, разделяя эти идеи и изображая героическое в мире древних эллинов, определял его как формообразующий, основополагающий принцип героев, характерный для догосударственного периода [112].

Особый и весьма специфический вклад в разработку теории лидерства внес великий немецкий философ Фридрих Ницше. В известных произведениях «Так говорил Заратустра», «Антихрист. Проклятие христианству», «Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей», «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего», «Человеческое, слишком человеческое», «Сумерки идолов» он сформулировал несколько тезисов, которые затем получили широкое развитие в политической и социологической науках. Во-первых, он объявил волю к власти движущей силой истории и видел в ней творческий инстинкт, который проявляется прежде всего у выдающихся личностей (лидеров), которые не только стремятся к власти, но, обладая сверхчеловеческими качествами, и преодолевают инстинкт толпы.

Второй тезис касается природы лидерства как иррациональной, инстинктивной силы, связывающей лидера и его сторонников. Во-третьих, Ф. Ницше попытался доказать необходимость формирования высшего биологического существа с выдающимися личностными качествами, создать принципиально новую модель суперлидера – сверхчеловека. «Сверхчеловек есть смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: «Да будет сверхчеловек смыслом земли!!» [396, с. 8].

Ф. Ницше был убежден, что «Бог умер» [396, с. 8], и ему на смену обязательно придет сверхчеловек. Это будет сильная, волевая, развитая и красивая личность, возвышающаяся над человеком так же, как тот превосходит обезьяну. «Что такое обезьяна для человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором» [396, с. 8]. Это море, в котором может потонуть человеческое презрение [396, с. 9]. Важнейшая задача сверхчеловека – создание новых ценностей, которые понимают и принимают сильные мира сего. Массы должны исполнять то, что предначертано элитой. По мнению Ф. Ницше, «умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек» – такова должна быть в великий полдень наша последняя воля!» [396, с. 57].

Что же придет на смену несуществующему уже божеству? Конечно же, это не мог быть просто человек, так как он – всего лишь недоразвитое животное. Новым богом могло стать только существо, действительно наделенное совершенством – сверхчеловек [396]. Сверхчеловек, «белокурая бестия», хищный зверь, ищущий добычу и постоянно жаждущий победы, является, по Ф. Ницше, носителем воли к власти.

Что такое сверхчеловек? В книге «Так говорил Заратустра» изложено учение о существе, призванном служить образцом для подражания и быть целью развития всего человечества. Сверхчеловек – это результат длительного развития общества, личность, намного превышающая современного ей человека по своим физическим и интеллектуальным качествам, это существо, разум которого настолько совершенен, что позволяет управлять телом и волей. Это существо, презирающее мир простых людей и уходящее от него в горы, чтобы достичь предельного совершенства мыслей и поступков, однако в котором практически отсутствуют морально-нравственные качества и идеалы. Тем более, что современное Ф. Ницше общество испорчено демократией, аморально и преступно. Именно оно и детерминирует формирование испорченных людей.

По мнению Ф. Ницше, сверхчеловек не ограничен нормами существующей морали, общественными обязательствами и предписаниями. Он стоит по ту сторону добра и зла. Он может быть жестоким к обычным людям и снисходительным, сдержанным, нежным, дружелюбным в отношениях с равными себе. Его отличают высокие жизненные силы и стремления. Он утверждает новые ценности и идеалы. Главное в его жизни – воля к власти, подтвержденная силой и могуществом.

«Что хорошо? – писал Ф. Ницше в работе «Антихрист». – Все, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть. Что дурно? – Все, что происходит из слабости. Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия. Не удовлетворенность, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанса, virtu, добродетель, свободная от морали). Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом [390, с. 633].

В воле к власти заинтересованы здоровые движущие силы природы и общественной жизни. «Цель человечества, – писал Ф. Ницше в известной работе «Так говорил Заратустра», – лежит в его высших представителях. Человечество должно неустанно работать, чтобы рождать великих людей – в этом, и ни в чем ином, состоит его задача» [396, с. 286].

«Проблема, что я ставлю, – писал мыслитель, – не в том, кто сменит человека в ряду живых существ (человек – конец), а в том, какой тип человека надлежит взращивать, какой наиболее высокоценен, более других достоин жизни, какому принадлежит будущее. Такой высокоценный тип в прошлом нередко существовал на земле – но как счастливый, исключительный случай и никогда – согласно воле. Напротив, его более всего боялись, он, скорее, внушал ужас, и страх заставлял желать, взращивать и выводить обратное ему – домашнее, стадное животное, больное человеческое животное» [390, с. 634]. Лидерами становятся не те, кто физиологически сильнее, а те, кто обладает настоящей волей к власти.

Сверхчеловека надо вырастить, – считал мыслитель, – принеся ради этого какие угодно жертвы. Он предвещал приход «господина земли», вождя, фюрера, который будет способен утвердить на земле порядок. Сверхчеловек у Ф. Ницше является основой новой политической системы. Он превращается в культ великих людей. Государство, – по Ф. Ницше, – это орудие гения, управление им должно доверяться отдельным властелинам, великим личностям, единоличному вождю, фюреру. Государство – средство борьбы за высшую власть, ведения войн, завоеваний. Как утверждают некоторые мыслители, идеи Ф. Ницше о сверхчеловеке, особой касте, высшей расе позднее легли в основу фашистской идеологии. Философ Бертран Рассел опровергал это мнение. Он утверждал, что Ницше считал, что национализм – безумие, что национализм – враждебная культуры болезнь. «Немецкий дух» – это мой дурной воздух, а антисемитизм – запустение немецкого духа [476].

Прообраз сверхчеловека Ф. Ницше видел в римской, арабской, германской, японской аристократии, в гомеровских героях и в скандинавских викингах. Его идеал – Цезарь, Макиавелли, Борджиа, Наполеон. Это сильные люди, не связанные моральными и правовыми нормами. Массы должны таким людям повиноваться. Теоретической моделью сверхчеловека Ницше стал древний персидский пророк и основатель религии зороастризма Заратустра, который и становится главным героем системообразующей книги идеологии сверхчеловека. Немецкий мыслитель рекомендовал всем, кто решил подняться над обыденностью и превзойти свою ущербную человеческую природу, равняться на великого пророка и совершить скачок через пропасть, отделяющую просто человека от сверхчеловека [396].

Ф. Ницше подразделял всех людей на духовную аристократию (лидеров) и подлинных героев – сверхчеловеков, презирающих людей и не дающих им воздействовать на себя, и недочеловеков, чья судьба всю жизнь быть внизу и следовать за лидерами, высшую, сильную и слабую, убогую расу.

Высшая раса – это прежде всего интеллектуальная элита общества, особая порода властвующих людей, обладающих наибольшей волей к власти, сверхлюдей с моралью господ, которым характерна высокая степень самоуважения, возвышенное, гордое состояние души, ради которого можно жертвовать богатством и жизнью. Низшая раса – это жизненно слабые люди, живущие по принципу полезности. Человек, малодушный, мелочный, унижающийся ради своей выгоды – вот типичный представитель расы рабов. Рабская мораль жаждет мелкого счастья, строгость и суровость по отношению к себе – основа морали господ. Выявление сильной и слабой морали, рассчитает Ф. Ницше, заключается в различии моральных ценностей, а не в том, к какой расе принадлежит человек.

Ф. Ницше в работе «Антихрист» утверждал, что «природа отделяет одних – по преимуществу сильных духом, других – по преимуществу сильных мускулами и темпераментом и третьих, не выдающихся ни тем, ни другим – посредственных: последние, как большинство, первые, как элита. Высшая каста – я называю ее кастой немногих – имеет, будучи совершенной, также и преимущества немногих: это значит – быть земными представителями счастья, красоты, доброты. Только наиболее одаренные духовно люди имеют разрешение на красоту, на прекрасное; только у них доброта не есть слабость. Они господствуют не потому, что хотят, но потому, что они существуют; им не предоставлена свобода быть вторыми. Для посредственностей быть посредственностью есть счастье; мастерство в одном, специальность – это естественный инстинкт» [390, с. 685].

Учение Ф. Ницше о сверхчеловеке, и не только о нем, аморально, что бы не говорили его поклонники. Главная идея учения Ф. Ницше – идеал всеобщей, единой и абсолютной морали должен быть отброшен, так как он ведет общество к упадку, а человечество – к вырождению. Сверхчеловек может и должен жить вне и без морали. Она ему не нужна, а нужна только плебеям. Пусть стадо остается приверженным своей системе ценностей, считал Ф. Ницше, но оно лишено права навязывать ее элите, людям высшей расы. Причем проблема морали простого человека и сверхчеловека проходит практически через все произведения мыслителя.

Многие прекрасно знают его знаменитые высказывания:

Мораль – это важничанье человека перед природой.

Должно быть, некий дьявол изобрел мораль, чтобы замучить людей гордостью: а другой дьявол лишит их однажды ее, чтобы замучить их самопрезрением.

Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.

В моей голове нет ничего, кроме личной морали, и сотворить себе право на нее составляет смысл всех моих исторических вопросов о морали. Это ужасно трудно – сотворить себе такое право.

«Послушание» и «закон» – это звучит из всех моральных чувств. Но «произвол» и «свобода» могли бы стать еще, пожалуй, последним звучанием морали.

В каждом поступке высшего человека ваш нравственный закон стократно нарушен [393].

В работе «По ту сторону добра и зла» Ф. Ницше показывал глубокую пропасть в противоречивой природе и сущности человека как общественного существа. Нравственность суперчеловека основывается на искренности, открытости, силе и желании помочь человечеству. Ф. Ницше призывал сверхчеловека всегда быть сильным и не сдаваться ни при каких обстоятельствах, бороться во что бы то ни стало. Он против ханжества, лицемерия, фальши в человеческих отношениях. Таким должен быть, по его мнению, подлинный лидер – сверхчеловек. Когда Ницше говорил о необходимости стать «по ту сторону добра и зла», это надо понимать как призыв к преодолению рабской морали, которая, с его точки зрения, ставит всех на одну доску, любит и охраняет посредственность, препятствует формированию сверхчеловека [395].

Мировоззрение Ф. Ницше насквозь антигуманно. Отрицательное отношение мыслителя к цивилизации и морали порождено страхом, который вызвала Парижская коммуна. «Кого более всего я ненавижу? Сволочь социалистическую, апостолов, которые хоронят инстинкт, удовольствие, чувство удовлетворенности рабочего с его малым бытием, – которые делают его завистливым, учат его мести… Нет несправедливости в неравных правах, несправедливость в притязании на «равные» права… Что дурно? Но я уже сказал это: все, что происходит из слабости, из зависти, из мести» [390, с. 686]. Человек, для Ф. Ницше, – это «грязный поток» [396, с. 9]. Он жалок и уродлив. «Вы совершили путь от червя к человеку, – говорил он о людях, – но многое в вас еще от червя. Некогда были вы обезьяною, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и двойственность между растением и призраком [396, с. 8].

Отвратительны мужчины: «их глаза говорят – они не знают ничего лучшего на земле, как лежать с женщиной. Грязь на дне их души; и горе, если у грязи их есть еще дух» [396, с. 39]. Отвратительны женщины: «лишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна еще к дружбе: она знает только любовь. В любви женщины есть несправедливость и слепота ко всему, чего она не любит. Но и в зрячей любви женщины всегда еще есть неожиданность, и молния, и ночь рядом со светом. Еще не способна женщина к дружбе: женщины все еще кошки и птицы. Или, в лучшем случае, коровы. Еще не способна женщина к дружбе» [396, с. 41].

Ф. Ницше считал, что человек – это лишь «канат, закрепленный между зверем и сверхчеловеком, – канат над пропастью. Опасно переходить, опасно быть в пути, опасно оглядываться, опасны страх и остановка. Великое в человеке то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как погибая, ибо они переходят. Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою – а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека [396, с. 9–10].

Многие прекрасно знают знаменитые изречения Ф. Ницше – «падающего подтолкни», «пусть гибнут слабые и уродливые – первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть. Что вреднее любого порока? – Сострадать слабым и калекам» [390, с. 633]. «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» [396, с. 48]. Если человек в чем-то слаб, то не надо ему помогать, а, напротив, надо способствовать его дальнейшему падению. Ничто, по Ф. Ницше, не причиняет такого вреда, как представительные учреждения. Появление их – это опасный симптом упадка здоровых форм жизни. Поэтому полностью отрицал демократию, сравнивал ее с опасной игрой с огнем, так как она порождает такие болезни, как «рабочий вопрос», «социализм» и т. д.

Ф. Ницше утверждал, что эксплуатация не может быть уничтожена, так как она является следствием воли к власти. Его учение наполнено ненавистью к народным массам. Народ мыслитель считал «постаментом для избранных натур». Труд, по его мнению, – это позор, а народ – «рабы», «плебеи», «стадо». Демократию Ф. Ницше считал изобретением людей со слабой волей к власти, с помощью которого они подчиняют себе людей с сильной волей к власти. Ф. Ницше страшила возможность восстания «рабов». Для удержания людей в оковах он предлагал уничтожить демократию и равенство перед законом, ликвидировать права человека и всеобщую мораль, достижения мировой культуры, вернуться назад и утвердить открытое и безраздельное господство касты господ над «стадом рабов». С моралью коллективизма и сочувствия Ф. Ницше вел постоянную борьбу, нападал на изнеженность буржуа и эмоциональность мелочного торгашества, духовную стадность и равенство демократизма. По его мнению, любое отступление господ от своей твердой позиции по отношению к рабам уже ведет к ослаблению жизнеспособности, к упадку, декадансу, ухудшению расы, породы.

Многие идеи Ф. Ницше были широко использованы в моделях индивида, ориентированного извне, Дэвида Рисмена и направляемого изнутри, опирающегося на собственные ценности человека Юджина Дженнингса [479; 822].

Существенное влияние на развитие современных концепций лидерства оказал французский социолог Габриель Тард, который до сих пор плохо известен широкой массе белорусских читателей.

Г. Тард попытался выделить из огромного количества социальных групп наиболее примитивный ее вид, однако существенно влияющий на жизнь общества – толпу, определить и проанализировать ее отличительные признаки. «Прохожие на многолюдной улице, – писал он, – путешественники, сошедшиеся, даже густо набившиеся на пакетботе, в вагоне, за табльдотом, молчащие или не связанные общим разговором, группируются физически, а не в общественном смысле слова… Стоит, чтобы произошел на улице динамитный взрыв, стоит, чтобы возникла опасность крушения судна или поезда, чтобы вспыхнул пожар в отеле, распространилась на ярмарке какая-нибудь клевета против заподозренного барышника, – и тотчас же эти способные к ассоциированию индивидуумы соединяются для стремления к общей цели под давлением общего возбуждения.

Тогда сама собою рождается первая ступень ассоциации, которую мы называем толпой. Через ряд посредствующих ступеней от этого примитивного агрегата, летучего и аморфного мы поднимаемся к толпе организованной, имеющей иерархическое разделение, продолжительную и регулярную жизнь, словом, к той толпе, которую мы называем корпорацией в самом широком смысле этого слова» [527, с. 370–371].

Мыслитель был убежден, что каждая более-менее организованная социальная группа имеет своего лидера. Он писал, что толпу, корпорацию или настоящую ассоциацию создает явный или сокрытый лидер. «С момента, когда масса людей начинает трепетать общим трепетом, одушевляется и идет к своей цели, можно утверждать, что какой-нибудь вдохновитель или вожак, или группа таких вдохновителей, вожаков, среди которых один является активным ферментом, вдохнули в эту толпу свою душу, вдруг ставшую грандиозной, искаженной, чудовищной; и сам вдохновитель нередко первый бывает поражен и охвачен ужасом. Подобно тому, как всякая мастерская имеет своего руководителя, всякий монастырь – своего настоятеля, всякий полк – своего командира, всякое собрание – своего председателя, или, вернее, всякая фракция собрания – своего лидера, точно так же всякий оживленный салон имеет своего корифея в разговоре, всякий мятеж – своего вождя, всякий двор – своего короля, или князя, или князька, всякая клака – начальника клаки» [527, с. 372–373].

Г. Тард считал, что вожаки, вожди, лидеры приводят в действие толпы. Иногда «толпа, приведенная в движение кучкой воспламененных людей, образующих ядро, обгоняет их и всасывает в себя, и, ставши безголовой, не имеет, как может показаться, вожака; но в действительности она не имеет его в том смысле, в каком тесто, поднявшись, не имеет больше дрожжей. Наконец – существенное замечание – роль этих вожаков тем значительнее и заметнее, чем с большим единодушием, последовательностью и разумом действует толпа, чем более приближается она к нравственной личности, к организованной ассоциации» [527, с. 377].

Сторонники или последователи вожаков, которых Г. Тард считал «толпой», подражают своим вождям. Основным законом общественной жизни, с точки зрения мыслителя, является подражание большинства членов общества лидерам – людям, имеющим определенные личностные качества, совершающим великие дела и навязывающим другим определенные образцы поведения. В работе «Законы подражания» Г. Тард много внимания уделил созданию теории подражания, которую распространил на все сферы межличностных и групповых взаимодействий. Наиболее типичным видом социального подражания он считал подражание низших слоев высшим. Социальное познание – это прежде всего познание того, как происходит подражание. Оно имеет внутренние (логические) и внешние (внелогические) причины. Среди последних он особо выделял социальные причины, к которым относил религиозные, экономические, политические, эстетические, лингвистические и другие влияния [526].

Вождь, по мнению Габриеля Тарда, – организующее, цементирующее ядро массы, он – ее центр. Общество предстает в виде пирамиды, вершину которой занимает вождь-лидер, ниже расположена группа вождей более низкого уровня, а основание образуют массы. Главный вождь, используя личностные качества, очаровывает толпу, гипнотизирует ее, делает управляемой. Без лидера толпа – обезглавленное чудовище, которое не может самостоятельно действовать; толпу увлекают «не избранники, а отбросы», толпа не рассуждает, она верит лидеру, находится под его обаянием, она презирает слабого лидера и рабски покоряется сильному [527; 528].

Однако имеются и вожаки, которые порождены толпой и зависят от нее. Мыслитель подчеркивал, что ниже всех стоят те «вожаки, которые решаются быть избранниками толпы или терпеть ее над собою; самого низкого качества, бывают и те внушения, которые исходят от них. Почему? Во-первых, потому, что чувства и идеи, наиболее заразительные, естественно обладают наибольшей силой, как среди колоколов наибольшей силой обладают не те, которые лучше или правильнее звучат, а самые большие, звук которых разносится как можно дальше; во-вторых, потому, что наибольшей силой обладают идеи самые узкие или самые ложные, идеи, которые поражают не ум, а чувство, точно так же самыми интенсивными чувствами бывают наиболее эгоистические; вот почему в толпе легче распространить пустой образ, чем абстрактную истину, легче склонить ее к сравнению, чем к разумному соображению, легче внушить ей веру в человека, чем заставить отказаться от предрассудка; и вот почему, – ввиду того, что в толпе удовольствие от поношения кого-нибудь всегда живее, чем удовольствие поклонения, и чувство самосохранения всегда сильнее чувства долга, – свистки скорее раздаются в толпе, чем крики «браво», и порывы паники чаще охватывают ее, чем порывы храбрости» [527, с. 378–379].

Как формируются лидеры? Этот вопрос волновал многих мыслителей того времени. По мнению Г. Тарда, в толпе существует группа отдельно взятых социальных субъектов, которые собирают остальных, увлекают их за собой и управляют ими. Они стоят у истоков всех перемен, нововведений, общественных событий, которые делают историю. Великий лидер, неоднократно подчеркивал Г. Тард в исследовании «Мнение и толпа», высшая случайность, высший источник социального развития [527, с. 260]. Большинство населения не способно к самостоятельному социальному творчеству. Поэтому многие люди, поддаваясь внушению, подражают лидерам и следуют за ними.

Существует несколько методов, которые способствуют формированию лидерства. Чтобы стать лидером, – отмечал Г. Тард, – необходимо производить впечатление, добиваться внушения своих идей социальным субъектам. «Один человек, – подчеркивал мыслитель, – получает власть над другими либо благодаря исключительному развитию воли, хотя при этом ум остается посредственным, либо благодаря исключительному развитию ума или только убеждения, хотя бы характер оставался относительно слабым; либо эту власть дает непреклонная гордость или сильная вера в себя, при которой человек превращает себя в апостола, либо творческое воображение. Нельзя смешивать эти различные способы вести за собой, смотря по тому, который из них преобладает, влияние, оказываемое одним и тем же человеком, может быть прекрасным или пагубным. Эти четыре главных вида влияния – железная воля, орлиная острота взора и сильная вера, могучее воображение, неукротимая гордость – очень часто соединяются вместе у первобытных народов; отсюда происходит глубокая сила поклонения известным вождям. Но с развитием цивилизации эти свойства разделяются и кроме некоторых исключений, например, Наполеона, начинают постепенно отличаться друг от друга. Так ум изощряется за счет характера, который смягчается, или за счет веры, которая слабеет. Преимущество заключается в тенденции придать характер взаимности действию внушения, которое вначале было односторонним. Кроме того, власть при действии вблизи и при действии на расстоянии приобретается превосходством не одних и тех же качеств. При действии на расстоянии главную роль играет превосходство ума и воображения; при действии вблизи особенно заразительно действует сила решимости, даже зверская, сила убеждения, даже фанатическая, сила гордости, даже безумная» [527, с. 400–401].

Общественное движение, по мнению Г. Тарда, развивается по определенной социальной технологии: лидер-новатор борется с косностью толпы; толпа увлекается инновациями; толпа послушно идет за лидером, подражая ему.

Лидер – это, как был убежден Г. Тард, прежде всего изобретатель. Именно он преодолевает косность толпы, детерминируя общественный прогресс. Если вождь завораживает массу, то это происходит благодаря определенным оригинальным, целенаправленным и экстраординарным действиям, при помощи которых он пытается сформировать политический авторитет. Можно говорить об огромном количестве копий – толпе, воспроизводящих сознание, дух и идеи одного человека – лидера.

Несколько под другим углом рассматривал взаимоотношения лидера и широких народных масс французский психолог, социолог, антрополог и историк, основатель социальной психологии Гюстав Лебон, заявивший о наступлении эпохи масс, где главную роль начинает играть толпа. Нам придется считаться с принципиально новой силой, – писал Г. Лебон во всемирно известном труде «Психология масс», – настоящей повелительницей современной эпохи – могуществом масс, которая «представляет собой единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эрой масс» [306, с. 6].

Великий мыслитель был убежден, что «политические традиции, личные склонности монархов, их соперничество уже более не принимаются в расчет, и, наоборот, голос толпы становится преобладающим. Массы диктуют правительству его поведение, и именно к их желаниям оно и старается прислушаться. Не в совещаниях государей, а в душе толпы подготавливаются теперь судьбы наций» [306, с. 6].

Народные массы не занимаются теоретическими рассуждениями, зато склонны к конкретным действиям. «Благодаря своей теперешней организации, – подчеркивал Г. Лебон, – толпа получила огромную силу. Догматы, только что нарождающиеся, скоро получат силу старых догматов, т. е. ту тираническую верховную силу, которая не допускает никаких обсуждений. Божественное право масс должно заменить божественное право королей» [306, с. 7].

Особое значение для управления любой толпой, для направления ее движения в нужном русле, имеет вождь или лидер. «Лишь только известное число живых существ соберется вместе, – отмечал Г. Лебон в исследовании «Психология масс», – все равно, будет ли то стадо животных или толпа людей, они инстинктивно подчиняются власти своего вождя. В толпе людей вождь часто бывает только вожаком, но тем не менее роль его значительна. Его воля представляет то ядро, вокруг которого кристаллизуются и объединяются мнения. Он составляет собой первый элемент организации разнородной толпы и готовит в ней организацию сект. Пока же это не наступит, он управляет ею, так как толпа представляет собой раболепное стадо, которое не может обойтись без властелина» [306, с. 70–71]. Причем, по мнению французского мыслителя, всех вожаков можно условно подразделить на две категории. К одной группе относятся «люди энергичные, с сильной, но появляющейся у них лишь на короткое время волей; к другой – вожаки, встречающиеся гораздо реже, обладающие сильной, но в то же время и стойкой волей. Первые – смелы, буйны, храбры; они особенно пригодны для внезапных дерзких предприятий, для того, чтобы увлечь массы несмотря на опасность и превратить в героев вчерашних рекрутов. Таковы были, например, Ней и Мюрат во времена первой Империи. В наше время таким был Гарибальди, не обладавший никакими особенными талантами, но очень энергичный, сумевший овладеть целым неаполитанским королевством, располагая лишь горстью людей, тогда как королевство имело в своем распоряжении дисциплинированную армию для своей защиты» [306, с. 73].

Ко второй категории относятся лидеры, обладающие огромной силой воли. Их упорная воля представляет собой такое бесконечно редкое и бесконечно могущественное личностное качество, которое всех заставляет покоряться. Часто не отдают себе отчета в том, чего можно достигнуть посредством упорной и сильной воли, а между тем ничто не может противостоять такой воле – ни природа, ни боги, ни люди.

В целом Г. Лебон достаточно негативно относится к лидерам: «Обыкновенно вожаки не принадлежат к числу мыслителей – это люди действия. Они не обладают проницательностью, так как проницательность ведет обыкновенно к сомнениям и бездействию. Чаще всего вожаками бывают психически неуравновешенные люди, полупомешанные, находящиеся на границе безумия. Как бы ни была нелепа идея, которую они защищают, и цель, к которой они стремятся, их убеждения нельзя поколебать никакими доводами рассудка. Презрение и преследование не производят на них впечатления или же только еще сильнее возбуждают их. Личный интерес, семья – все ими приносится в жертву. Инстинкт самосохранения у них исчезает до такой степени, что единственная награда, к которой они стремятся, – это мученичество. Напряженность их собственной веры придает их словам громадную силу внушения. Толпа всегда готова слушать человека, одаренного сильной волей и умеющего действовать на нее внушительным образом. Люди в толпе теряют свою волю и инстинктивно обращаются к тому, кто ее сохранил. Часто вожаками бывают хитрые ораторы, преследующие лишь свои личные интересы и действующие путем поблажки низким инстинктам толпы. Влияние, которым они пользуются, может быть и очень велико, но всегда бывает очень эфемерно. Великие фанатики, увлекавшие душу толпы, Петр Пустынник, Лютер, Савонарола, деятели революции, только тогда подчинили ее своему обаянию, когда сами подпали под обаяние известной идеи. Тогда им удалось создать в душе толпы ту грозную силу, которая называется верой и содействует превращению человека в абсолютного раба своей мечты» [306, с. 71–72].

Вожаки или лидеров стремятся заставить человека искренне поверить в какую-то идею (религиозную, политическую, социальную), в результате чего их влияние существенно возрастает. Г. Лебон в работе «Психология масс» подчеркивал, что «из всех сил, которыми располагает человечество, сила веры всегда была самой могущественной, и не напрасно в Евангелии говорится, что вера может сдвинуть горы. Дать человеку веру – это удесятерить его силы. Великие исторические события произведены были безвестными верующими, вся сила которых заключалась в их вере. Не ученые и не философы создали великие религии, управлявшие миром и обширные царства, распространявшиеся от одного полушария до другого!» [306, с. 72].

Великие вожди, которых «не так много в истории» [306, с. 72], подвергали своих сторонников целенаправленному гипнотическому влиянию. А во всех сферах общественной жизни, «если только человек не находится в изолированном положении, он легко подпадает под влияние какого-нибудь вожака. Большинство людей, особенно в народных массах, за пределами своей специальности не имеет почти ни о чем ясных и более или менее определенных понятий. Такие люди не в состоянии управлять собой, и вожак служит им руководителем» [306, с. 72].

Роль политических лидеров, особенно в условиях обострения политической ситуации или ухудшения экономического положения, постоянно растет. Поэтому, по мнению Г. Лебон, «вожаки толпы все более и более оттесняют общественную власть, теряющую свое значение вследствие распрей. Тирания новых властелинов покоряет толпу и заставляет ее повиноваться им больше, чем она повиновалось какому-нибудь правительству. Если же вследствие какой-нибудь случайности вожак исчезает и не замещается немедленно другим, то толпа снова становится простым сборищем без всякой связи и устойчивости. В душе толпы преобладает не стремление к свободе, а потребность подчинения; толпа так жаждет повиноваться, что инстинктивно покоряется тому, кто объявляет себя ее властелином» [306, с. 72–73].

Важнейшее качество великого лидера – его обаяние. «Обаяние – это род господства какой-нибудь идеи или какого-нибудь дела над умом индивида. Это господство парализует все критические способности индивида и наполняет его душу удивлением и почтением. Вызванное чувство необъяснимо, как и все чувства, но, вероятно, оно принадлежит к тому же порядку, к какому принадлежит очарование, овладевающее замагнитизированным субъектом. Обаяние составляет самую могущественную причину всякого господства; боги, короли и женщины не могли бы никогда властвовать без него» [306, с. 79].

Г. Лебон предложил оригинальную типологию вожаков. В ее основу он положил следующие основания:

время влияния – краткосрочные, энергичные вожаки (Гарибальди, Марат) и способные к сильному, длительному и стойкому влиянию (основатели религий Христос, Магомет и т. д.);

способ воздействия – использующие утверждение, повторение и заражение (подражание);

обаяние – приобретенное, связанное с богатством, именем, репутацией и т. д.;

личностное – магическое очарование (Будда, Магомет, Наполеон) и детерминированное успехом в делах и битвах [306].

Широкое распространение получила еще одна типология Г. Лебона. Ученый в работе «Психология социализма» предложил несколько типов политических проповедников социалистической религии, апостолов, как он их называет, и главных факторов, влияющих на распространение новых учений – несбыточных мечтаний, слов и формул, утверждений, повторений, обаяния и заразительности.

«Социализм, может быть, восторжествует на короткое время, – отмечал мыслитель, – главным образом благодаря своим проповедникам. Одни лишь они, эти убежденные люди, имеют рвение, необходимое для создания веры – этой магической силы, преображавшей в разные времена мир. Они владеют искусством убеждать, искусством одновременно и тонким и простым, законам которого ни в каких книгах выучиться нельзя. Они знают, что толпа ненавидит сомнения, что она понимает только крайние чувства: энергичное утверждение или такое же отрицание, горячую любовь или неистовую ненависть. Они знают, как возбудить и развить эти чувства» [308, с. 123].

Апостолы, – отмечал Г. Лебон, – всегда представляют собой религиозно настроенный ум, одержимый желанием распространить свое верование; но вместе с тем и прежде всего это ум простой, совершенно неподдающийся влиянию доводов разума. Его логика элементарна. Законы и всякие разъяснения совершенно недоступны его пониманию. Можно составить себе вполне определенное понятие о его воззрениях, просмотрев интересные выдержки из ста семидесяти автобиографий воинствующих социалистов, напечатанных недавно одним писателем из их среды, Гамоном. Среди них находятся люди, исповедующие крайне различные между собой учения; так, анархизм представляет собой не что иное, как крайнюю форму индивидуализма, по которой всякое правительство подлежит уничтожению, и каждый человек должен быть предоставлен самому себе, между тем как коллективизм рекомендует полное подчинение человека государству. Но на практике это различие, впрочем едва замечаемое проповедниками, совершенно исчезает. Последователи разных форм социализма проявляют одну и ту же ненависть к существующему общественному строю, капиталу, буржуазии и предлагают одни и те же средства для их разрушения. Самые мирные секты социализма добиваются только конфискации богатств у их обладателей; самые боевые, кроме такого грабежа, настаивают еще и на истреблении побежденных [308, с. 124–125].

Первый тип апостолов – это проповедники, убежденные в том, что они ведут людей к новой жизни, новой вере, «мессии», апостолы религиозных, социальных или сугубо политических верований. Это харизматические лидеры, обладающие именно теми качествами, которые востребованы массой. «Эти убежденные люди, – писал Г. Лебон, – имеют рвение, необходимое для создания веры – этой магической силы, преображавшей в разные времена мир. Они владеют искусством убеждать, искусством одновременно и тонким и простым, законам которого ни в каких книгах выучиться нельзя. Они знают, что толпа ненавидит сомнения, что она понимает только крайние чувства: энергичное утверждение или такое же отрицание, горячую любовь или неистовую ненависть. Они знают, как возбудить и развить эти чувства» [308, с. 123]. Такие лидеры – как бы «прообраз толпы», они «несут в себе все ее основные свойства». В известном исследовании «Психология социализма» он отмечал: «Необязательно число этих апостолов должно быть очень велико для выполнения их задачи. Надо вспомнить, какое небольшое число ревнителей было достаточно для возбуждения столь крупного движения, как крестовые походы – события, быть может, более чудесного, чем насаждение какой-либо религии, так как миллионы людей были доведены до того, что бросили все, чтобы устремиться на Восток, и возобновляли не раз это движение, несмотря на самые крупные неудачи и жесточайшие лишения» [308, с. 123].

Такие люди появляются главным образом из среды умов, одаренных религиозным инстинктом, характерным тем, что человек чувствует потребность подчиняться какому-либо существу или символу веры, и жертвовать собой для торжества предмета своего поклонения. Эти люди загипнотизированы своей верой. Они готовы на все жертвы для ее распространения. Целью своей жизни ставят воплощение этой веры в политическую реальность. «Апостолы» находятся как в полубреду, изучение их требует патологического исследования их умственного состояния, но, несмотря на это, они всегда играли в истории громадную роль. Г. Лебон особо подчеркивал внешнюю «простодушную наивность» этих людей. «Ничто их не затрудняет, – пишет исследователь. – Для них ничего нет легче, как перестроить общество: стоит только свергнуть революционным путем правительство, отнять социальные богатства у их обладателей и предоставить все в распоряжение всех… Общество, в котором исчезло различие между капиталистом и работником, не нуждается в правительстве» [308, с. 125].

В поведении таких лидеров особенно выделяется жажда разрушения: по-видимому, почти во все времена имел силу общий психологический закон, по которому нельзя быть апостолом чего-либо, не ощущая настойчивой потребности кого-либо умертвить или что-либо разрушить [308, с. 126–127].

Проповедники представляют собой первобытные и мистические умы, совершенно не способные рассуждать, поглощенные религиозным чувством, которое заглушило у них всякую мыслительную способность. Они действительно очень опасны, и общество, не желающее быть разрушенным ими, должно старательно их удалять из своей среды. Но умственное их состояние гораздо более подлежит ведению психиатра, чем криминалиста, – подчеркивал Г. Лебон [308, с. 129–130].

Второй тип апостолов – случайные фанатики. Это более умеренные фанатики одной идеи, своего рода «моноидеисты» в определенных ситуациях. У них существует свой «пунктик», своя «идея фикс», но она проявляется не постоянно. Г. Лебон писал о них: «Повседневно встречаются очень умные люди, даже выдающиеся, теряющие способность рассуждать, когда дело касается некоторых вопросов. Увлеченные тогда своей политической или религиозной страстью, они обнаруживают изумительное непонимание и нетерпимость. Это случайные фанатики, фанатизм которых становится опасным лишь тогда, когда его раздражают. Они рассуждают с умеренностью и ясностью обо всем, кроме тех вопросов, которые соприкасаются с охватившей их страстью – единственным руководителем их в этих случаях. На этой ограниченной почве они встают со всей яростью преследования, свойственной настоящим проповедникам, которые находят в них в критические моменты помощников, полных ослепления и пылкого усердия» [308, с. 131]. В обычное время, в обычных условиях это могут быть вполне нормальные с виду люди, однако при возникновении соответствующих экстремальных обстоятельств (возникновение массы, появление «апостола» и т. п.) в них просыпается дремлющая фанатичная сущность. И тогда они – самые верные и надежные «помощники апостолов», их приспешники и ближайшие подручные, часто движимые яростью и манией преследования.

Третий тип проповедников принадлежит к кластеру дегенератов. «Занимая, благодаря своим наследственным физическим или умственным порокам, низшие положения, из которых нет выхода, они становятся естественными врагами общества, к которому они не могут приспособиться вследствие своей неизлечимой неспособности и наследственной болезненности. Они – естественные защитники доктрин, которые обещают им и лучшую будущность, и как бы возрождение. Эти уродливые жертвы наследственности, которыми мы займемся в главе о «неприспособленных», значительно пополняют ряды проповедников. Особенность наших современных цивилизаций заключается, несомненно, в том, что они создают и, по странной иронии гуманности, поддерживают с самой близорукой заботливостью все более и более возрастающий запас разных общественных отбросов, под тяжестью которых рухнут, быть может, и сами эти цивилизации» – отмечал Г. Лебон [308, с. 132–133]. У данного типа мало фанатизма, нет увлечения одной идеей и даже стойкости веры. Здесь все решает чувство обиды на жизнь и личная заинтересованность в ее изменении.

Четвертый тип лидеров массы, обычно приходящий на смену «вожакам» и овладевающий массой после того, как фанатики ее сформировали и основательно «разогрели», – обычные тираны или диктаторы. Это лидеры, усмиряющие и организующие массу, подбирающие власть и пользующиеся плодами того, что уже сделала для них толпа. Основное их качество заключается в том, что они умеет заставить массу любить и бояться. «Фанатики и тираны всех времен всегда без затруднений находили толпу, готовую идти на смерть в защиту какого угодно дела. Толпа никогда не высказывала упорного сопротивления никакой тирании – религиозной или политической, тирании живых или тирании мертвых. Чтобы овладеть толпой, достаточно заставить ее полюбить себя или возбудить боязнь к себе. Этого скорее можно достичь обаянием престижа, чем силой. В редких случаях – минутные вспышки неистовства толпы, и гораздо чаще – ее слепая покорность – суть две взаимно противоположные характерные ее черты, которые не следует разделять, если хочешь понять душу народных масс. Проявления неистовства толпы подобны шумным волнам, поднимающимся в бурю на поверхности океана, но не нарушающим спокойствия в глубине его» [308, с. 135–136].

Русский социолог и философ Николай Михайловский в работах «Герои и толпа», «Научные письма (к вопросу о героях и толпе)», «Патологическая магия», «Еще о героях», «Еще о толпе» предложил свою оригинальную субъективную теорию взаимоотношения «великих людей», «героев» и «толпы». Концепция посвящена феноменологии изменения поведения человека в большой неорганизованной группе (толпе), роли великих людей (героев) в этом сложном общественном процессе. Социокультурными основаниями возникновения теории «героев и толпы» стали разочарование русской либерально-демократической интеллигенции в проходимых в стране реформах, развитие политически оппозиционных настроений, предчувствие смены правящего режима и всего образа жизни в силу бурного развития капитализма, наступление «века масс» взамен эпохи «просвещенного народа». В труде «Герои и толпа» автор обосновал тезис о том, что условия жизни современного общества обрекают массу на нищенское существование, узость интересов и односторонность духовной деятельности. Опустошенное сознание и обессиленная воля превращает массу в толпу; лидер (герой) увлекает толпу на подвиг или преступление. Основной задачей исследования знаменитого русского ученого и публициста стало выявление тех или иных личностных качеств, параметров и характеристик, позволяющих человеку стать «героем», описание различных типов «толп» и их деятельности, выяснение характера отношений героя и толпы, условий возникновения этих отношений.

Следует отметить, что политические и социологические основания формирования теории героев и толпы рефлексировались самим мыслителем. В те годы он без прежнего оптимизма смотрел на будущее России, отмечал ее «зародышевое состояние», которое может «повернуть в разные стороны, как хорошие, так и дурные». В значительной степени эта перемена взглядов связана с общественной ситуацией 80-х годов ХIХ в., когда началась самая настоящая травля интеллигенции. По утверждению Н. Михайловского, обращение в это время к проблематике «героев и толпы» имело для него прежде всего личностный смысл – так как именно в эпоху реакции, когда каждый «засосан мелкой и узкой действительностью», актуализируется извечное человеческое стремление к идеалу. Таким идеалом для всего поколения Н. К. Михайловского стало желание – при известной увлеченности анализом объективных причин социальных явлений и нередких отсылках к «естественно-научным» основаниям прогресса, – самому стать активным субъектом истории, противопоставить активное вмешательство личности, воодушевленной сознательно намеченными и нравственными целями, «естественному ходу вещей». Именно поэтому тема «героев и толпы» стала для исследователя саморефлексией положения того поколения либерально-демократической интеллигенции, которое в то время оказалось наиболее чувствительным к факту, что в русской общественной жизни «слова остались, животворящий дух исчез» [40].

В работе «Еще о героях» Н. Михайловский особо подчеркивал, что «всякий, кто говорит о великом человеке, говорит о его влиянии на массу в составе или современников или на потомство. И, наоборот, всякий рассуждающий о каком бы то ни было массовом движении, по необходимости указывает его вождей. Но роль, отводимая этим двум факторам общественной жизни различными исследователями, крайне различна. Одни полагают, что история совершается коллективной безымянной массой, по отношению к которой так называемые великие люди являются лишь простыми представителями выраженных или не выраженных полномочий, почти прислужниками, хотя они и имеют подчас вид повелителей. По другому воззрению, напротив, человечество всем обязано исключительно великим людям, и сама история есть нечто иное, как «биография великих людей» [367, с. 366–367]. Н. Михайловский в своих работах пытается доказать, что ни первое, ни второе выражения не совсем верны, а истина находится где-то посредине.

Герой в труде «Герои и толпа» Н. Михайловского – это не первый любовник романа и не человек, совершающий великий подвиг. Наш герой может, пожалуй, быть и тем и другим, но не в этом заключается та его черта, которой мы теперь интересуемся. Наш герой просто первый «ломает лед», как говорят французы, делает тот решительный шаг, которого трепетно ждет толпа, чтобы со стремительной силой броситься в ту или другую сторону. И не сам по себе для нас герой важен, а лишь ради вызываемого им массового движения. Сам по себе он может быть, как уже сказано, и полоумным, и негодяем, и глупцом, нимало не интересным. Для меня очень важно во избежание разных возможных недоразумений, чтобы читатель утвердился на этом значении слова «герой» и чтобы он не ожидал от героев, какие ниже встретятся, непременно чего-нибудь «героического» в том двусмысленном значении, которое обыкновенно соединяется с этим словом [366, с. 100].

Философ утверждал, что герой – это «человек, увлекающий своим примером массу на хорошее или дурное, благородное или подлейшее, разумное или бессмысленное дело. Толпой будем называть массу, способную увлекаться примером, опять-таки высокоблагородным или низким, или нравственно-безразличным. Не в похвалу, значит, и не в поругание выбраны термины…» [366, с. 97].

Н. Михайловский утверждал, что герой делает то, чего хотят люди, и выделял личностные качества, которыми он должен обладать: необычность, возраст, пол, способность воодушевлять и увлекать за собой толпу, активное использование механизмов целенаправленного влияния, мотивации и подражания.

Ученый особое внимание уделял личностным качествам, которыми должен обладать герой. Благодаря им, герой способен совершить невероятные вещи, в том числе повернуть ход истории. Среди важнейших черт героев мыслитель называл:

силу характера и интеллект;

необычность – герой не должен быть наблюдаемым в обыденных ситуациях, так как нет «пророка в своем отечестве»;

возраст – герой может быть и юным человеком;

пол – вождем может быть и женщина, как Жанна Д’Арк;

способность воодушевлять толпу и увлекать за собой. Н. Михайловский неоднократно подчеркивал, что это качество может быть практическим навыком, искусством. Им хорошо владеют агитаторы, ораторы, проповедники, педагоги.

Он задавал вопросы: «Из каких людей составляется «толпа»? В чем заключается секрет их непреодолимого стремления к подражанию? Нравственные ли их качества определяют это стремление, или умственные, или какие другие особенности?» [366, с. 146] и в своих работах пытался образно, с огромным количеством интересных примеров, ответить на эти и многие другие вопросы.

Русский социолог вспоминал, что в условиях средневековой жизни, в ее политическом и гражданском строе, в умственном и нравственном уровне можно найти причины многоразличных средневековых движений. Но «были еще какие-то, нам пока неизвестные, причины, которые обращали людей в автоматы и заставляли их повторять все, что проделывал перед ними какой-нибудь «герой» в нашем условном смысле слова. А читатель знает, что таким героем может быть иногда действительно герой, цвет и краса человечества, а иногда и полоумный или шарлатан. В работе Мишле современник первого крестового похода говорит: «Осуществились слова Соломона: у саранчи нет вождя, но выступает вся она стройно… У этой саранчи не было вождя; единственным вождем, путеводителем и боевым товарищем каждой верной души был Бог… Некоторые не имели сначала никакого желания идти в поход; они смеялись над теми, кто торопился распродать свое имущество, и предсказывали им печальное путешествие и еще более печальное возвращение. А через день сами насмешники, движимые внезапным порывом, отдавали свое имущество за гроши и присоединялись к тем, кого осмеивали» [366, с. 132–133]. Здесь очень характерно передана сила подражания, увлекавшая многих крестоносцев почти помимо воли и сознания.

Чтобы завести толпу, повести людей за собой, «герои» часто использовали танцы, что и сейчас делают руководители некоторых религиозных сект. «Первые известия, – писал исследователь, – о неистовой пляске, или пляске св. Витта относятся к XI веку, последние – к XVI. Главной ареной этой эпидемии была прирейнская Германия. В XV веке в Италии появился и быстро распространился тарентизм, та же неистовая пляска. Пляски играли существенную роль и в шабаше ведьм. Наконец, в XV веке появляется во Франции знаменитая пляска смерти, или макабрский танец, кладбищенская обстановка и мрачный юмор которого свидетельствуют, что пляшущим было совсем не до веселья» [366, с. 130–131].

Н. Михайловский отмечал и необычную, но необходимую для лидера способность – быть гипнотизером, чтобы повести за собой массы. Неважно, кем является герой – злодеем, полоумным или гением, лишь бы за ним шла толпа.

Мыслитель писал, что громадные массы народа находились в постоянном ожидании вождя. Вожди, герои появлялись, и толпа окружала их царственным почетом. Петр Пустынник был истинно полубог для тех, кто шел за ним. Если бы он захотел, как хотели до и после него многие, то мог бы объявить себя мессией, царем нового Сиона и прочее, вообще усвоить себе самый гордый и фантастический титул; надеть корону и царскую багряницу, как фландрский пророк XII в. Танхелин; объявить себя равным Богу, как Эон де Стелла и прочее [366, с. 133–134].

Н. Михайловский разводил понятия «герой» и «великий человек». «Что такое собственно великий человек? – спрашивал мыслитель. – Полубог, с одной точки зрения, он может оказаться мизинцем левой ноги – с другой. Это и само собой понятно, ибо требования, которые могут быть предъявлены великому человеку мной, вами, пятым, десятым, чрезвычайно разнообразны. Это и в истории случалось, что великий человек для одних был полным ничтожеством в глазах других. Без сомнения, всякий мыслящий человек может и должен выработать себе точку зрения для оценки великих людей в смысле большего или меньшего количества блага, внесенного ими в сокровищницу человечества [366, с. 98].

По мнению Н. Михайловского, великие люди с неба не сваливаются на землю. Они «из земли растут к небесам. Их создает та же среда, которая выдвигает и толпу, только концентрируя и воплощая в них разрозненно бродящие в толпе силы, чувства, инстинкты, мысли, желания» [366, с. 98].

«Герой», по его мнению, может стать «великой личностью» только тогда, когда его действия получают положительную оценку с точки зрения общественного идеала. Эти действия должны соответствовать ценностям эпохи, чтобы «герой» был признан «великой личностью». «Бывает так, – отмечал социолог, – что великий человек своей бессмертной стороной, своей мыслью живет века, и века влияют на толпу, увлекая ее за собой. Но бывает и так, что великий человек мелькнет как падучая звезда, лишь на одно мгновение станет идолом и идеалом толпы, и потом, когда пройдет минутное возбуждение, сам утонет в рядах темной массы. Безвестный ротный командир бросается в минуту возбуждения на неприятельскую батарею и увлекает своим примером оробевших солдат, а затем опять становится человеком, которому цена – грош» [366, с. 99]. В то же время, – отмечал в работе «Научные письма (К вопросам о героях и толпе)» Н. Михайловский, – причины, «сплошь и рядом заставляющие сильных людей бесследно исчезать в темных глубинах житейского моря, заключается в характере общественного строя данной страны» [369, с. 219–220]. Когда говорят о том, что чудеса древнегреческого искусства во многом обязаны рабству, то это действительно так. Рабы освобождали поэтов, художников от тяжелого и изнурительного труда. Блеск русской литературы 40-х годов XIX в. обусловлен крепостным правом, сделавший русских писателей свободными. Однако на одного Эзопа, Эпикура, Шевченко приходилось тысячи затертых дарований, может быть, более талантливых, чем Тургенев [369, с. 220].

Значительный вклад в теорию лидерства внес немецкий социолог Макс Вебер. В основе его типологии находилась классификация авторитета лиц, осуществляющих власть. Понимая под лидерством способность «отдавать приказы и вызвать повиновение», М. Вебер различал:

традиционное лидерство, которое основано на вере в незыблемость традиций. Авторитет традиционного лидера опирается на многолетние обычаи. Человек обладает правом на лидерство благодаря происхождению, принадлежности к элите. Личностные качества в данном случае не имеют никакого значения;

рационально-легальное или бюрократическое лидерство, которое основано на вере в законность существующего порядка. Оно возникает в том случае, когда лидером становятся не в силу каких-то особых качеств личности, а с помощью законных бюрократических процедур. В данном случае лидер выступает не как индивид, от которого исходит власть, а как проводник определенной воли, рациональной с точки зрения реализации властных функций;

харизматическое лидерство основано на вере в сверхъестественные качества лидера, который обладает в глазах последователей магической силой. Харизматическое лидерство возникает в критических ситуациях. Со стабилизацией социальной системы оно трансформируется в традиционное или бюрократическое [87].

Идея лидерства у М. Вебера нашла дальнейшее развитие в работе «Парламент и правительство в новой Германии. К политической критике чиновничества и партийной жизни (май 1918)». В ней он впервые использует английское слово «leader» для обозначения нового политического феномена. Парламент, считал он, это место, где происходит отбор лидеров – здесь они выдвигаются как лидеры, но могут быть также лишены государственных постов, если утратят лидерские качества. Парламентская борьба «удается людям, наделенным мощным инстинктом политической власти и наиболее ярко выраженными лидерскими качествами, именно они получают шанс занять руководящие посты. Ибо существование партий в стране и все бесчисленные идеальные, а отчасти и материальные интересы которые с ним связаны, настоятельно требуют, чтобы у кормила власти находилась личность, обладающая лидерскими качествами. Следовательно, тогда и только тогда стимул для политических темпераментов и политических талантов пройти сквозь отбор этой конкурентной борьбы» [83, с. 155–156].

В данном исследовании особое внимание М. Вебер уделял личностным качествам как бюрократов, так и политических лидеров. Самостоятельность в принятии решений, организаторские способности, основанные на собственных идеях, ожидаются как от первых, так и от вторых. Но если вышестоящая инстанция упорно настаивает на своем распоряжении, – подчеркивал М. Вебер, – «то не только обязанность, но и честь предписывает подчиненному чиновнику выполнить его так, словно оно соответствует сокровеннейшим его убеждениям, и тем самым показать, что чувство служебного долга превалирует у него над своеволием. При этом безразлично, получает ли вышестоящая инстанция свой императивный мандат от неких «властей», «корпорации» или же «собрания». Так угодно канцелярскому духу. А вот политический лидер, который будет так действовать, заслужит презрение. Он зачастую вынужденно заключает компромиссы, что означает жертвует менее важным ради более важного. Если же политический лидер не в состоянии сказать своему господину (будь то монарх или демос): либо я сейчас выполню эту инструкцию, либо уйду, то он не вождь, а жалкий проклейщик (Kleber), как называл людей такого типа Бисмарк. «Над партиями» (что в действительности означает «не борясь за собственную власть») должен находиться чиновник. Борьба же за собственную власть и за вытекающую из этой власти личную ответственность есть жизненная стихия как политика, так и предпринимателя» [83, с. 147–148].

Марксизм предложил принципиально новую модель взаимоотношения лидеров и народных масс. В противовес теориям, рассматривающим лидеров локомотивами истории, двигающими ее вперед, марксизм ограничивал активность и относительную независимость политических субъектов классовыми интересами и исторической необходимостью. Классовая борьба является движущей силой общественного развития, а лидер – лишь сознательный выразитель воли народных масс и политического класса. Его значение в конечном итоге определяется тем, насколько деятельность находится в соответствии с тенденциями социального прогресса. Политический лидер способен существенно влиять на ход развития событий, ускорять или замедлять реализацию общественных процессов, но не в состоянии изменить ход истории ни при каких обстоятельствах. Если бы в данном месте в данное время не оказалось конкретно этого индивида, то его непременно заменил бы другой человек, но ход истории не изменился бы. В своих произведениях Карл Маркс и Фридрих Энгельс отмечали определенную возможность относительного дистанцирования политических лидеров от представляемого ими класса и предупреждали рабочих о важности оградить себя от бюрократов.

Видный деятель российского и международного социалистического движения, известный философ Георгий Валентинович Плеханов в статье «К вопросу о роли личности в истории» резко критиковал точку зрения, «что личность может явиться великой общественной силой» [450, с. 310]. Он писал, что все субъективисты всегда отводили личности весьма значительную роль в истории. И было время, когда это вызывало большое сочувствие к ним передовой молодежи, стремившейся к благородному труду на общую пользу и потому, естественно, склонной высоко ценить значение личной инициативы. Но в сущности субъективисты никогда не умели не только решить, но даже и правильно поставить вопрос о роли личности в истории. Они противополагали деятельность «критически мыслящих личностей» влиянию законов общественно-исторического движения и таким образом создавали как бы новую разновидность теории факторов: критически мыслящие личности являлись одним фактором названного движения, а другим фактором служили его же собственные законы. В результате получалась сугубая несообразность, которою можно было довольствоваться только до тех пор, пока внимание деятельных «личностей» сосредоточивалось на практических злобах дня и пока им поэтому некогда было заниматься философскими вопросами. Но с тех пор как наступившее в 80-х годах затишье дало невольный досуг для философских размышлений тем, которые способны были мыслить, учение субъективистов стало трещать по всем швам и даже совсем расползаться, подобно знаменитой шинели Акакия Акакиевича. Никакие заплаты ничего не поправляли, и мыслящие люди один за другим стали отказываться от субъективизма, как от учения явно и совершенно несостоятельного [450, с. 310–311].

Мыслитель отмечал роль и значение объективных условий для развития истории. Он приводит слова французского историка Моно: «Историки слишком привыкли обращать исключительное внимание на блестящие, громкие и эфемерные проявления человеческой деятельности, на великие события и на великих людей, вместо того, чтобы изображать великие и медленные движения экономических условий и социальных учреждений, составляющих действительно интересную и непреходящую часть человеческого развития, – ту часть, которая в известной мере может быть сведена к законам и подвергнута до известной степени точному анализу. Действительно, важные события и личности важны именно как знаки и символы различных моментов указанного развития. Большинство же событий, называемых историческими, так относятся к настоящей истории, как относятся к глубокому и постоянному движению приливов и отливов волны, которые возникают на морской поверхности, на минуту блещут ярким огнем света, а потом разбиваются о песчаный берег, ничего не оставляя после себя» [450, с. 313–314].

Г. В. Плеханов утверждал, что Французская революция показала, что ход исторических событий определяется далеко не одними только сознательными поступками людей. Уже одно только это обстоятельство должно было наводить на мысль о том, что эти события совершаются под влиянием какой-то скрытой необходимости, действующей, подобно стихийным силам природы, слепо, но сообразно известным непреложным законам.

Общий характер его эпохи для великого человека является «эмпирически данной необходимостью». Однако личные качества лидеров, несомненно, играют важную роль и в случае, когда лидер знает объективную направленность событий и может в определенной степени влиять на них.

История, по мнению Г. В. Плеханова, определяет индивидуальную физиономию исторических событий, и элемент случайности всегда играет некую роль в ходе этих событий, направление которых в конечном счете определяется общими причинами. Вслед за Т. Карлейлем он называл политических лидеров начинателями. «Великий человек является именно начинателем, потому что он видит дальше других и хочет сильнее других. Он решает научные задачи, поставленные на очередь предыдущим ходом умственного развития общества, он указывает новые общественные нужды, созданные предыдущим развитием общественных отношений, он берет на себя почин удовлетворения этих нужд. Он – герой. Не в том смысле герой, что он будто бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением этого необходимого и бессознательного хода. В этом – все его значение, в этом – вся его сила. Но это – колоссальное значение; страшная сила.

Что такое естественный ход событий? Бисмарк говорил, что мы не можем делать историю, а должны ожидать, пока она сделается. Но кем же делается история? Она делается общественным человеком, который есть ее единственный «фактор». Общественный человек сам создает свои, т. е. общественные, отношения. Но если он создает в данное время именно такие, а не другие отношения, то это происходит, разумеется, не без причины; это обусловливается состоянием производительных сил. Никакой великий человек не может навязать обществу такие отношения, которые уже не соответствуют состоянию этих сил или еще не соответствуют ему. В этом смысле он не может делать историю, и в этом случае он напрасно стал бы переставлять свои часы: он не ускорил бы течения времени и не повернул бы его назад» [450, с. 333].

Революционер подчеркивал, что «таланты являются всюду и всегда, где и когда существуют общественные условия, благоприятные для их развития. Это значит, что всякий талант, проявившийся в действительности, т. е. ставший общественной силой, есть плод общественных отношений. Но если это так, то понятно, почему талантливые люди могут, как мы сказали, изменить лишь индивидуальную физиономию, а не общее направление событий; они сами существуют только благодаря такому направлению; если бы не оно, то они никогда не перешагнули бы порога, отделяющего возможность от действительности» [450, с. 330].

Классики марксизма Владимир Ильич Ленин и Иосиф Виссарионович Сталин дальше развивали классовые концепции взаимодействия политических лидеров и народных масс. «Массы, – писал В. И. Ленин в книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», – делятся на классы; классами руководят обычно политические партии; политические партии в виде общего правила управляются более или менее устойчивыми группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями» [313, с. 24]. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что ни один политический класс в истории не достигал господства, если он не выдвигал политических вождей, способных организовать политическое движение и руководить им. Вождь пролетариата постоянно разъяснял, что для организации миллионов, значение лидера чрезвычайно велико, и для того, чтобы перевернуть Россию, нужны революционные лидеры с героическим духом, овладевшие марксистской теорией, народные трибуны, готовые к великим революционным свершениям. Является ли партия рабочей, зависит не только от того, состоит ли она из рабочих, но также от того, кто ею руководит [313]. В то же время В. И. Ленин категорически отрицал возможность диктатуры партии или вождей, называл подобные предположения «смешным ребяческим вздором, чем-то вроде спора о том, полезнее ли человеку левая нога или правая рука» [313, с. 30–31].

Одним из первых, кто трактовал природу политического лидерства с психологической точки зрения, был известный австрийский психолог Зигмунд Фрейд. Он попытался проанализировать лидерство как сложнейший механизм психологического взаимодействия людей, исследовать мотивы поведения личности в различных ситуациях. З. Фрейд был убежден, что цивилизация – это сублимация влечений человека, особенно подсознательных, и прежде всего сексуальных.

В целом учение Фрейда основано на двух доктринах: бессознательное лежит в основе всех явлений человеческой психики (оговорки, описки, ошибки памяти являются тому подтверждением); бессознательное первично перед сознанием.

Любое психическое явление, по мнению ученого, имеет в своей основе определенную причину. Поведение человека во многом зависит от бессознательных процессов и определяется двумя движущими силами: инстинктом секса, жизни (эрос) и инстинктом агрессии, разрушения, смерти (танатос). Психическая жизнь личности – это поле борьбы трех основных инстанций: «оно» (id) – источник сексуальных и агрессивных желаний, требующих немедленного удовлетворения, «я» (ego) – ориентация на реальный внешний мир и определение разумных путей удовлетворения этих желаний и Сверх-Я (superego) – моральные принципы, собственно сознание человека. Э. Фрейд даже предложил подразделить всех людей на типы, выделив «эротический» тип, к которому относились бы люди, у которых доминируют инстинктивные потребности. Оно, «нарциссический» тип, где центральным является Я, и «компульсивный» тип, в котором Сверх-Я контролирует личность.

Человеческие инстинкты – это преимущественно бессознательное влечение сексуального характера (либидо). «Либидо, – писал З. Фрейд в исследовании «Массовая психология и анализ человеческого «я», – это выражение, взятое из учения об аффективности. Мы называем этим термином энергию таких влечений, которые имеют дело со всем тем, что можно охватить словом любовь. Эта энергия рассматривается, как количественная величина, хотя в настоящее время она еще не может быть измерена. Ядром понятия, называемого нами любовью, является то, что вообще называют любовью и что воспевают поэты, т. е. половая любовь, имеющая целью половое соединение. Но мы не отделяем от этого понятия всего того, что причастно к слову любовь: с одной стороны, себялюбие, с другой стороны – любовь к родителям и к детям, дружба и всеобщее человеколюбие, а также преданность конкретным предметам и абстрактным идеям» [567].

Либидо с детства в условиях семейной жизни определяет мотивационный ресурс личности. По мнению Фрейда, оно постоянно подавляется «социокультурной» средой вследствие социализации личности, принятия ею норм морали. Импульсам, порожденным инстинктами, преграждается вход в сознание, но заряд «психической энергии» не снимается. Он ищет обходные пути для своей реализации, что оборачивается неврозами. Возникающая при этом неврастения может служить предпосылкой того, что индивид начинает искать способы самоутверждения и стремиться к лидерству в различных сферах, кроме, разумеется, сексуальной, причем это характеризуется крайне нервным поведением, психологическими срывами, стремлением унизить других во имя превратно понимаемого собственного «возвеличивания» [566; 568]. Такими невротиками, маньяками и параноиками, по Фрейду, были многие великие личности, политические лидеры, настоящие гении. Среди их инстинктов преобладало стремление господствовать над другими. Подавленное сексуальное либидо формирует у них психологическое напряжение, которое компенсируется жаждой власти, обладанием властных полномочий, позволяющих избавиться от различных комплексов.

Проблема разрешения сексуальных импульсов имела, по Фрейду, решающее значение не только в индивидуальном развитии человека, но и в историческом процессе. В этом контексте он рассматривал возникновение государства, религии, морали, этических норм. Он согласен с Ч. Дарвиным, что первобытной формой человеческого общества была орда, над которой неограниченно властвовал сильный самец. Судьба этой орды оставила неизгладимые следы в истории человечества. Развитие тотемизма, охватывающего зачатки религии, нравственности и социального расчленения, связано с насильственным убийством вождя и превращением отцовской орды в братскую общину. Человеческие массы показывают нам опять-таки знакомую картину властного самодержца среди толпы равных между собой товарищей. Психология этой массы соответствует регрессии до примитивной душевной деятельности, которую можно было бы приписать именно первобытной орде [567].

Вождь этой орды был первобытным отцом, которого любили и боялись одновременно. Вождь, по Фрейду, заменяет массе отца. Утрата вождя приводила массы к панике. Вождь может быть заменен абстрактной идеей, в которой выражается желание массы. Масса, имеющая вождя, является более «первоначальной» и совершенной, чем масса, не имеющая его. Масса подражает вождю через механизм идентификации или отождествления [567].

З. Фрейд был убежден, что «только влияние исключительных личностей, которых масса признала своими вождями, может заставить ее обратиться к полезной работе… Но они стоят перед опасностью, из боязни потерять свое влияние, в большей степени подчиняться массам, чем массы подчиняются им; поэтому представляется необходимым, чтобы такие люди были независимы от массы» [567].

Согласно ученому, любое общество развивается под определяющим воздействием великих лидеров. З. Фрейд в духе Г. Лебона рассматривал лидера как гипнотизера, воздействующего на последователей. Он утверждал, что гипнотизер обладает таинственной силой, лишающей субъекта его собственной воли, или, что то же самое, субъект верит в то, что гипнотизер обладает такой силой. Эта таинственная сила – в публике ее часто называют магнетизмом – должна быть той силой, которая являлась для первобытных народов источником табу, т. е. силой, исходящей от начальников, благодаря которой к ним опасно приближаться [567].

Психолог был убежден, что массы нуждаются в авторитете лидера, аналогичном авторитету отца семейства. «Огромное большинство людей испытывают жгучую потребность в авторитетах, перед которыми они могли бы преклоняться, которые господствуют над ними, а иногда и дурно обращаются с ними. Из психологии мы узнаем, откуда идет эта потребность масс. Она идет от тоски по отцу, которая живет в каждом из нас с детских лет… все черты характера, которыми мы наделяем великую личность, являются отцеподобными чертами, и в этом отцеподобии и заключается до сих пор ускользающая от нас сущность великой личности» [567].

Качествами вождя, по Фрейду, являются следующие:

он никого не любит, кроме себя (за исключением тех, кто служит его потребностям; а любовь к себе у него доведена до нарциссического любования);

он самоуверен и самодостаточен;

имеет большую силу;

обладает свободой сексуального наслаждения;

подавленная сексуальность сублимируется в стремление к власти, к лидерству;

это стремление к власти представляет собой форму невроза;

желание власти является проявлением мужественности и активности, а мазохистское стремление подчиняться – женственности и пассивности [43; 567; 569].

Теорию Фрейда в целом, лидерскую в частности, развил и своеобразно дополнил другой известный представитель школы психоанализа – швейцарский психолог, автор учения о «коллективном бессознательном», основатель аналитической психологии Карл Юнг. Несмотря на то, что многие исследователи считают его учеником З. Фрейда, психоаналитическая концепция К. Юнга во многом противоречит фрейдизму. По мнению Юнга, Фрейд примитивизировал мотивацию человеческого поведения. К. Юнг был убежден, что поведение лидеров определяется не только его желаниями, но и системой целей, выработанной его опытом, всей его жизнью.

Юнг ввел понятия психологических типов личности («архетипы» – врожденные особенности психического постижения объекта), а также экстравертности (ориентация на внешний, реальный мир) и интровертности (ориентация на духовный, внутренний мир), причем доминирование той или иной составляющей зависит от определенности и предсказуемости ситуации. Психика каждого человека наделена и экстраверсией, и интроверсией, только перевес того или другого определяет мыслительный тип личности [645].

Вслед за З. Фрейдом проблему лидерства в психологическом стиле разрабатывали его последователи Карл Густав Юнг, Эрик Фромм, Теодор Адорно, Альфред Адлер, Отто Ранк, Серж Московичи, Пауль Федерн, Исидор Задгер, Макс Эйтингон, Карл Абрахам, Абрахам Брил, Эрнест Джонс, Эдвард Гловер, Шандор Ференци. Для К. Юнга лидер – это личность, которую ведут «голоса» из подсознательного. Э. Фромм системообразующим качеством любого лидера считал мощное стремление к удовлетворению собственных садистско-мазохистских влечений. Т. Адорно называл доминирующую личность бунтовщиком и психопатом, которая активно сублимирует свой Эдипов комплекс. С. Московичи понимал под харизматическими лидерами тех, кеми постоянно восхищаются и кто в итоге оказывается человеком с существенными отклонениями в поведении. В интерпретации ученика и друга З. Фрейда Ганса Сакса общественная жизнь вообще приобретала формы массовой патологии [12; 381; 382; 573; 574; 645].

Более поздние теоретики лидерства Гарольд Лассуэл, Эрик Эриксон, Даниэль Ранкур-Лаферриер, Гордон Олпорт, Генри Мюррей также постоянно использовали в своих исследованиях концепцию З. Фрейда. И. Никкербоккер почти дословно воспроизводит фрейдовскую интерпретацию лидерства: «У каждого из нас был отец, фигура, обладавшая престижем, наделявшаяся магическими качествами. Многие из нас находили безопасность в этой фигуре. И поскольку мы продолжаем нуждаться в безопасности, может быть, продолжаем нести с собой с детства символ отца, лидера» [цит. по: 26, с. 20].

Фрейдистский подход к объяснению природы лидерства не дает четкого и однозначного ответа на главный вопрос, почему часто лидерами становятся далеко не лучшие представители общества. Психоаналитическая разработка этой проблемы продолжается до сих пор.