Глава 2
Состав интеллектуальной жизни: философия
Эпистемология как «всегда уже» социальная эпистемология
«Эпистемология» – термин, используе мый философами с середины XIX века для обозначения исследования теоретических оснований познания. Обычно он идет в паре с «онтологией», теорией бытия, представляя с ней два главных ответвления метафизики. Изначально английское слово «эпистемология» было введено шотландским философом Джеймсом Феррьером в 1854 году для указания на то, что мы сейчас называем «когнитивными науками», то есть научное исследование разума (Passmore 1966: 52– 53; Fuller 2007b: 31–36). Тем не менее в XX веке приобрели известность два других значения эпистемологии, одно из которых родом из Германии, а другое из Австрии.
Немецкий смысл термина возвращает нас к представлению Канта о том, что реальность не может быть познана в себе, но только лишь исходя из наших различных «познавательных интересов». У немецких идеалистов эпистемология в этом смысле приобрела статус философии университета с единством знания в качестве цели и программой свободных искусств как ее реализацией. Однако для неокантианцев, ставших к 1900 году оплотом немецкой академии, эпистемология рационализировала существование все более расходящихся дисциплинарных мировоззрений, которому соответствовал рост числа выдаваемых университетом дипломов (Schnädelbach 1984). Неустанные попытки Вебера примирить «интерпретативистские» и «позитивистские» методологические императивы в области недавно признанных социальных наук отражают эту эпистемологическую перспективу, последним главным представителем которой был, пожалуй, Хабермас (Habermas 1971). В рамках данной традиции эпистемология равнозначна философскому обоснованию наук.
Австрийский смысл эпистемологии, истоки которого можно обнаружить у философского психолога конца XIX века Франца Брентано (одного из учителей Фрейда), первоначально состоял в теологически вдохновленной реакции против Канта (Smith 1994). Брентано возвращается к Аристотелю, рассматривая сознание как указатель на наше существование в мире. Если Кант видел в нашем непрекращающемся поиске знания радикальный отрыв человека от мира, то Брентано был куда более впечатлен нашей фундаментальной укорененностью в нем. Эта чуткость послужила вдохновением для феноменологической традиции, в особенности поздних работ Эдмунда Гуссерля (Husserl 1954) и всего творчества его ученика Мартина Хайдеггера. Последний пришел к мысли, что эпистемология как таковая выступает свидетельством экзистенциального отчуждения, венцом которого становится размножение взаимно несоизмеримых академических дисциплин.
Эти два различных смысла эпистемологии легко спутать в английском языке, в котором слова «знать» [know] и «знание» [knowledge] используются для обозначения как процессов, так и результатов познавательной деятельности [knowing]. Во французском и немецком философских дискурсах различие проведено куда более четко: с одной стороны мы имеем connaissance и Erkenntnis, а с другой – avoir и Wissenschaft. Мы могли бы переводить первую пару терминов словом «познание» [cognition], а вторую – словом «дисциплина» [discipline]. К примеру, бэконовский девиз «Знание – сила» передается у Конта как Savoir est pouvoir.
Конец ознакомительного фрагмента.