Социокультурные изменения в российской деревне в 1861–1914 гг. на примере Центрально-промышленного района. Глава 1. Социальный облик пореформенного крестьянства (А. Н. Иванова, 2018)

§ 1. Общинный мир пореформенной деревни – основа традиционной социокультуры крестьянства

В центрально-промышленных губерниях к началу ХХ в. проживало 15 % населения Европейской России. Среди них крупнейшими были Владимирская, Московская и Тверская губернии. В территориальном отношении наиболее крупной была Тверская губерния – 56,8 тыс. квадратных верст, Владимирская – 42,8 тыс. кв. верст, Московская губерния – 29,2 тыс. кв. верст. По численности населения впереди была Московская губерния. В ней проживало 3.565 тыс. человек, в том числе в сельской местности губернии – 2.431 тыс. Население Москвы и 13 уездных городов составляло 1.134 тыс., или 31,8 % жителей. Среди центрально-промышленных губерний это была самая урбанизированная губерния. Тем не менее, среди всего населения губернии преобладали крестьяне – 1.894 тыс. жителей (78 %), а в уездах – 91,3 %. По плотности населения Московская губерния – 83,1 человека на квадратную версту – была самой густонаселённой. На втором месте по численности населения находилась Тверская губерния – 1.769 тыс. человек, с плотностью населения 31,1 человека на квадратную версту. Большинство населения губернии – 1.642 тыс. человек, или 92,8 %, составляло крестьянство. Во Владимирской губернии числилось 1.516 тыс. жителей, в том числе в сельской местности – 1.325 тыс. человек (87,4 %). Плотность населения губернии составляла 35,4 человека на квадратную версту.64

По данным подворных земских переписей первого периода, проведённых в 1882–1892 гг., в Тверской губернии насчитывалось 9.954 селения, во Владимирской – 6.126 селений, в Московской губернии – 5336 сел и деревень.65Для сельской поселенческой структуры губерний была характерна мелкоконтурность и территориальная разбросанность селений: они имели сравнительно небольшие размеры от 20 до 60 дворов. В среднем в селениях губерний проживало: в Тверской – 160 человек, Владимирской – 182, Московской – 194 человека.66В них числилось соответственно: 175.838, 233.767 и 190.120 крестьянских дворов. Средняя населенность крестьянского двора (человек обоего пола) составляла в Тверской губернии – 8,9, Московской – 6,7, Владимирской губернии – 5,6 человека. В Нечерноземном центре в целом – 5,2 человека.67

В конце ХIХ – начале ХХ вв. во Владимирской, Тверской и особенно в Московской губерниях под воздействием начавшейся индустриализации, развитием средств коммуникаций и других факторов наметились процессы урбанизации. Наиболее промышленно развитой из них была Московская губерния. В основном в Москве и в уездных городах насчитывалось 1940 фабрик и заводов. Кроме этого в губернии имелось 6580 мелких промышленных и 4560 торговых заведений. В двух уездах – Богородском и Бронницком более половины сельского населения было занято в промышленности. Во Владимирской губернии имелось 8420 крупных и мелких промышленных и около 2500 торговых заведений, в Покровском уезде более половины населения было занято в промышленности.68

Природно-климатические условия, различное плодородие почв обусловили специализацию сельскохозяйственного производства в этих старопахотных губерниях. Так, в Тверской и северо-западной части Московской губернии преобладало льноводство. Повсеместно развивалось производство основных зерновых культур и картофеля, травосеяние, мясо-молочное животноводство и пчеловодство. Возле губернских и уездных городов было развито овощеводство и садоводство.

Население России за вторую половину XIX в. увеличилось примерно с 68 млн. до 124 млн. человек, а к 1914 году его численность достигла 160 млн. человек. Демографический взрыв произошел в основном за счет сельского населения. В крестьянских семьях до начала ХХ в. рождаемость практически не регулировалась, так как вмешательство в таинства зачатия и рождения считалось большим грехом. На тысячу человек рождалось примерно 50 детей. В результате снижения смертности в детском возрасте, что было прямым следствием земской реформы, предусматривавшей среди прочего создания земских амбулаторий в сельской местности, естественный прирост населения в деревне был значительным и составлял около 1 % в год.69Всё это привело к аграрному перенаселению и обострило демографическую ситуацию в деревне. Поэтому в начале ХХ в. большое число молодых крестьян не находило возможности применить свои силы в деревне и обеспечить себя необходимыми средствами даже по нормам минималистской трудовой морали.

В Тверской губернии численность сельских жителей за полвека с 1850 г. к началу ХХ в. выросла в 1,4 раза, а в «старопахотных» уездах плотность населения увеличилась в 1,7 раза.70Со времени проведения земских подворных переписей в 1882–1892 гг. к 1913 г. во Владимирской губернии численность сельского населения выросла с 1.325 тыс. до 1.750. тыс. человек, или в 1,3 раза; в Московской с 1.330 тыс. до 1.691 тыс., или в 1,27 раза; в Тверской губернии с 1,575 тыс. до 2.214 тыс., или в 1,4 раза.71Численность мужчин и женщин в абсолютных цифрах выросла, но доля мужчин уменьшилась и составляла относительно численности женщин в 1882–1892 гг. по Владимирской губернии – 48,2 %, Московской – 48,2 %, Тверской губернии – 47,8 %. В 1913 году доля мужчин стала еще меньше, соответственно по губерниям: 47,8 %; 46,3 и 46,7 %.72Это было связано с более высокой смертностью среди мужчин, а также с их уходом на заработки в города, в том числе и других губерний.

Наглядную картину половозрастного состава сельского населения в конце ХIХ в. даёт перепись населения 1897 г. Так, например, в Московской губернии насчитывалось 1.296.199 сельских жителей обоего пола. Доля лиц мужского пола составляла 44,5 %, женского – 55,5 %. В том числе детей, подростков, девушек и юношей от 1 года до 19 лет насчитывалось 599,3 тысячи человек, или 46,2 % от общего числа жителей, что свидетельствовало о демографическом всплеске в последние два десятилетия ХIХ в. Во всех возрастных группах от 20 до 59 лет наблюдалась тенденция к снижению доли лиц мужского пола.73Почти такие же показатели половозрастной структуры были характерны для Владимирской и Тверской губерний.

По переписи населения в 1897 г. доля крестьян в общем населении страны составляла 84 %, но только 74 % от всего населения было занято сельскохозяйственным производством. В Тверской губернии крестьяне составляли 92,8 %, во Владимирской – 87,4 %, в Московской губернии – 78 % населения. Однако крестьянским трудом в Тверской губернии занималось 80,9 % сельского населения, во Владимирской – около 80 %, в Московской губернии 47,7 %. Остальные крестьяне сочетали труд в сельском хозяйстве с работой в промышленности или занимались различными местными промыслами.74

В действующем законе слово «крестьянин» часто чередовалось со словом «сельский обыватель». Сельскими обывателями, или сельскими жителями, могли быть крестьяне, дворяне и мещане. Сельский обыватель мог стать крестьянином лишь только тогда, когда он приписывался к какому-либо сельскому или волостному обществу, хотя мог жить в деревне или в городе. Для получения мирского надела земли вступающий в сельское общество должен был получить не менее двух третей голосов крестьян, имеющих право голоса на сельском сходе.75

Как известно, в процессе проведения крестьянской реформы 1861 г. бывшие помещичьи крестьяне были переведены на положение «временнообязанных», платили оброк или несли барщину в пользу бывших владельцев. Кроме этого бывшие помещичьи крестьяне в течение 49 лет – до 1910 г., а некоторых случаях до 1920-х гг. должны были платить государству выкупные платежи. К 1870 г. 66,6 % бывших помещичьих крестьян, а к 1881 г. уже 84,7 % крестьян были переведены на выкуп и получили статус крестьян-собствен-ников.76Остальных крестьян с 1 января 1883 г. государство перевело на выкуп, а временнообязанные отношения были прекращены.

После введения в 1889 г. института земских начальников, назначаемых из дворян и отставных офицеров, крестьяне вновь попали под полный контроль местного дворянства. Практически вплоть до революции 1905–1907 гг. сохранялось сословное неравноправие крестьян и такой пережиток крепостного права, как телесные наказания. По закону от 17 апреля 1863 г. телесные наказания для крестьян ограничивались, но сохранялись для тех, кто не имел образовательного ценза, еще не достиг 60-летнего возраста, не страдал болезнями и не занимал каких-либо должностей в сельской администрации. Женщины, дети и подростки освобождались от телесных наказаний. В этом отношении крестьяне приравнивались к арестантам и ссыльнокаторжным, на которых распространялись телесные наказания.77В 1903 г. согласно «Уложению о наказаниях», телесные наказания для крестьян были отменены.78

Почти всё сословие крестьян Европейской России, за исключением Прибалтики, входило в состав социальной организации, которую чаще всего называли «общиной», или «сельской общиной». Сами крестьяне называли это «миром», или «обществом» («обчеством»). С 1838 г. община стала официально называться «поземельной общиной», а как административно-полицейская единица – «сельским обществом». После отмены крепостного права в 1861–1866 гг. такое ее двойное название сохранилось, а сельские общества всех категорий крестьян получили права юридического лица и были поставлены под полный контроль коронной администрации.79

«Верхи» крепко держались за общинное устройство жизни крестьян, и для этого были две основные причины. По признанию С.Ю. Витте, в основе государственной поддержки общины лежало твёрдое убеждение, что с «административно-полицейской точки зрения община представляла удобства – легче пасти целое стадо, нежели каждого члена стада в отдельности».80Властям не надо было требовать от каждого крестьянина выполнения тех или иных повинностей, за это полностью отвечала община. Важным было то, что с общины, а не с отдельного двора, взимались выкупные платежи. В общине существовала круговая порука: с того, кто не мог заплатить свою долю, она перекладывалась на других крестьян. Круговая порука как одна из фундаментальных основ общины окончательно была упразднена в 1903 г., когда уже 99,6 % общин её не применяли.81Чтобы число плательщиков не сокращалось, закон затруднял выход крестьян из общины – для этого нужно было выкупить свой надел. Поэтому в сохранении общины государство в первую очередь преследовало фискальные интересы.

В зависимости от границ и размеров селений общины делились на три группы: простые, или однодеревенские; составные, которые объединяли две или более небольших деревень; раздельные, когда в составе одного большого села имелись две или более общины. В центральных губерниях в основном преобладали простые общины, их доля колебалась от 70 до 94 %, составных – от 2 до 11 % и раздельных – от 4 до 28 %.82

Община являлась самодостаточной хозяйственно-административной единицей и решала две главные задачи: служила государству и действовала в сословных интересах крестьян. По государственным делам выступало «сельское начальство», а по общественным делам – сельский сход. Все «сельское начальство»: староста, сборщик податей, писарь, сотские и десятские выбирались из «мужиков зажиточных, порядочных и добрых». Три главных управленческих должности в общине получали жалованье за счёт мирских средств, сотские и десятские выполняли возложенные на них мелкие полицейские обязанности чаще всего на общественных началах. Старост выбирали на сельском сходе из наиболее грамотных и авторитетных людей, способных защитить интересы общины и быть ходатаями перед властями.

Большим влиянием в общине пользовались старики – мужчины в возрасте 60 лет и старше, являвшиеся главами хозяйств, так называемые «большаки», или «патриархи». Они обычно объединялись в неформальную организацию – «совет стариков» и влияли на многие внутримирские дела. Авторитет стариков в общине в пореформенной деревне долгие годы был непререкаем и объяснялся тем, что вся жизнь в общине строилась по устной традиции, которая передавалась от старшего поколения к младшему. Старики являлись хранителями традиционных устоев общины. Однако к началу ХХ в. под воздействием модернизационных факторов происходит ломка многих общинных порядков, появляется множество молодых грамотных крестьян-домохозяев и вместе с этим начинает падать авторитет стариков.

В сельском сходе обычно принимали участие сельское начальство и по два представителя от каждых 10 дворов. При решении наиболее важных дел, как, например, передел земли, раскладка налогов и податей, строительство общественных объектов, приглашались все большаки. В общине действовала традиционная демократия, но она существовала не для всех, а только для глав хозяйств. Все остальные члены общины: взрослые мужчины, не являвшиеся домохозяевами, женщины и молодежь – не имели права голоса и подчинялись решениям схода. Приговоры выносились иногда устно, но наиболее важные записывались и скреплялись подписью и печатью старосты.

Община как крестьянский социум выполняла различные функции и играла важную роль в жизни крестьян. Община сохранилась и после реформы 1860-х гг., так как её устойчивость определялась условиями поземельно-хозяйственных отношений и саморегуляцией деревенского уклада жизни в целях жизнеобеспечения крестьян. Всем миром было легче справиться со стихийными бедствиями, голодом, решать все общественные хозяйственные дела. Одной из главных функций общины была управленческая или регулятивная – это поддержка внутриобщинного порядка, соблюдение крестьянами обычноправовых норм жизни и нравственности; контроль за правильностью раздела и наследования движимого и недвижимого имущества; разрешение внутрисемейных конфликтов, разводов и разделов.

Община выступала субъектом землепользования, имела общий лес и луг, общие места для водопоя скота. Именно община, а не отдельный крестьянин и крестьянская семья распоряжалась пашней. Поэтому распределение пахотной земли между хозяйствами и общее пользование другими угодьями было главнейшей функцией общины. Срок очередного передела решался миром на сходе. Пахотные поля, поступавшие в общий передел, мир делил на участки по качеству почвы, расстоянию от усадеб и рельефу местности. Подход в распределении полос исходил из конкретных условий – климата, товарной специализации крестьянских хозяйств, социального состава деревни. По достижении 18 лет каждый мужчина получал во временное пользование свою долю из общинной земли, а после его женитьбы эта доля обычно удваивалась. Стремление к справедливому дележу перерастало в мелочную уравнительность. К тому же в результате естественного прироста населения и при стабильности земельного фонда коренные и частичные переделы земли приводили к дроблению и измельчению наделов и их чересполосице. Иногда число полосок измерялось десятками, и на них был невозможен общий для всех севооборот. Не было смысла удобрять и обихаживать землю – при переделе она могла достаться другому. Всё это мешало сельскохозяйственному прогрессу и не позволяло развернуться предприимчивым крестьянам.

Данные статистики землевладения свидетельствуют, что в Московской губернии с 1877 по 1905 гг. число общин выросло с 5.544 до 5.636, а численность крестьянских дворов увеличилась с 179.068 до 210.570, или почти в 1,2 раза. В то же время фонд надельной земли в общинах вырос незначительно – всего на 28,8 тыс. десятин. Если в 1877 г. на каждый двор приходилось 8,7 десятины, то в 1905 г. уже 7,5 десятины. Причем, бывшие государственные крестьяне были лучше обеспечены землёй: в среднем на их двор приходилось 9,2 десятины, у бывших владельческих крестьян – 6,8 десятины, у бывших удельных – 5,1 десятины.83Такое же положение с надельной землёй складывалось и во Владимирской губернии. За это же время число общин там увеличилось с 5.303 до 8.426, или в 1,6 раза, а число дворов выросло с 194.565 до 423.011, или более чем в 2,2 раза. Количество надельной земли увеличилось только на 151,6 тыс. десятин, но из-за периодических переделов уменьшились средние наделы земли на двор: в 1897 году – 10,3 десятины, в 1905 г. – 8,9 десятины; бывшие помещичьи крестьяне имели меньше всего земли – в среднем по 7,8 десятины на двор.84

Многие сельские общества, особенно в западных губерниях, коренные переделы земли проводили редко. Например, в Тверской губернии не проводили таких переделов со времени наделения землёй крестьян 77,3 % общин. Зато в Московской и Владимирской губерниях преобладала иная тенденция. В Московской губернии к коренным переделам не прибегали 39,5 % общин, во Владимирской губернии – 32,8 %.85В других общинах коренные переделы земли проводились через 15–20 лет.

Частичные переделы общинной земли происходили ежегодно или по мере надобности из-за разделов семей. Многократное число разделов приводило к тому, что молодые крестьяне становились домохозяевами, а это повышало их роль в делах общины.

Современные исследователи отмечают, что в пореформенное время в праве различалось четыре вида крестьянской собственности: общественная (общинная), общая, семейная и личная, которая только и была в полной мере частной собственностью.86В сознании крестьян сформировалось устойчивое представление о двухуровневом предназначении крестьянской собственности – семейно-потребительском и тягловом. Связанный длительное время с общиной крестьянин признавал верховенство коллективной собственности над семейно-индивидуальной.

Однако в условиях развития рыночных отношений в России среди крестьян, особенно в конце ХIХ в., стали проявляться собственнические устремления. Некоторые крестьяне становились торговцами, владельцами трактиров и чайных. Разбогатевшие крестьяне проявляли интерес к приобретению земли в собственность. В 1882 г. был создан казённый Крестьянский банк, который выдавал крестьянам кредиты на 37 лет и 7 месяцев на покупку земли. В 1893 г. правительство разрешило банку выдавать кредиты на покупку земли только общинам, пускавшим её в свой передел. С 1895 года банк уже сам стал покупать помещичьи владения и перепродавать крестьянам. Всего в губерниях Европейской России до 1905 г. с помощью банка крестьяне купили 7,8 млн. десятин, из них только 117 тыс. десятин в личную собственность. В Московской губернии в 1877 г. насчитывалось 3.577 частных крестьянских владений, а к 1905 г. имелось уже 5.595 владений. Средний размер частного владения составлял соответственно 30,3 и 15,1 десятины. Во Владимирской губернии за это же время число таких владений выросло с 5.927 до 5.943, а их средний размер также уменьшился с 52,5 до 36,7 десятин. Некоторые крестьяне имели крупные земельные владения – от 50 до 150 десятин.87

Крестьянское земледелие основывалось ещё на рутинной технике. Из-за недостатка удобрений и низкого плодородия почв урожайность на крестьянских землях была на 20 % ниже, чем во владельческих хозяйствах.88Уже в конце ХIХ в. многие уездные земства, общины и появившиеся крестьянские товарищества начинают внедрять в практику крестьянских хозяйств более совершенные сельскохозяйственные орудия: плуги, сеялки, жатки, веялки; вводить травосеяние и новые агротехнические приёмы.89Все эти нововведения с трудом пробивались в жизнь деревни и касались в основном хозяйств молодых и предприимчивых крестьян. Основная масса пожилых крестьян всё ещё ориентировалась на традиционные методы ведения хозяйства. В своих воспоминаниях крестьянский писатель С.Т. Семёнов из Волоколамского уезда Московской губернии пишет, что когда он прислал своему отцу «Земледельческую газету» с рекомендациями по ведению хозяйства, тот оклеил ею стены в избе. На вопрос: «Почему?» – старик ответил: «Пишут насчет хозяйства, да дураки пишут, дураки и читают; что они знают, то мы уже давно забыли».90

Традиционный общинный порядок предполагал не только равенство крестьян на получение доли из общинной земли, но и равные обязанности платить налоги, выкупные платежи и выполнять различные повинности. Все женщины, за исключением вдов, являвшихся главами домохозяйств, не имели доли в общинной собственности. Отсюда и не имели никаких денежных и натуральных обязательств перед общиной и государством.

Все доходы сельских обществ складывались из следующих источников: от сдачи в аренду мирских земель для сельскохозяйственного использования и для промышленного пользования (аренда под фабрики, склады и т. п.); пособий от казны и земств; займов и сборов пошлинного характера; с паспортов и билетов, сборов за прописку, со сделок и договоров; штрафов и страховых платежей; раскладок с домохозяев на церковь, школу, покупку земли, пастьбу скота и т. д. В центральных губерниях сборы и раскладки с крестьян составляли 80–82 % от всего дохода общины. Они зависели от количества дворов и числа работников, количества земли и наличия скота. Так, одна десятина надельной земли облагалась по-разному: в Московской губернии, где земли было меньше, – в 93 коп., во Владимирской – в 49 коп., в Тверской губернии – в 36 коп.91

Доходы крестьянского мира постоянно, но неравномерно росли, особенно в Московской губернии, где с 1894 по 1905 г. они выросли на 55 %, во Владимирской – на 11,6 %, в Тверской губернии – на 11,2 %. Пропорционально этому увеличивались и расходы. Первое место среди них занимали расходы на сельскохозяйственные нужды – 35,1 % всех расходов; второе место – 27,5 % занимали расходы на содержание волостной и сельской администрации, суда и канцелярии. На покупку и аренду земли для общины уходило 21,3 % расходов. Незначительная часть расходов шла на различные потребности: народное образование, медицину, общественное призрение сирот и пожилых одиноких людей.92

Кроме уплаты государственных и местных налогов, крестьяне выполняли различные натуральные повинности: рекрутскую, дорожную, подводную и т. д. Обложение налогами и государственными повинностями осуществлялось на общинно-подушном принципе и на основе круговой ответственности, за их неуплату отвечали выборные лица и вся община.

Через сход или совет стариков община следила за общественным порядком, разбирала конфликты между односельчанами, с санкции схода наказывала крестьян за мелкие правонарушения и недоимки; контролировала выдачу паспортов на отходничество; изгоняла из общины воров и правонарушителей; принимала меры при пожарах и по охране общественного имущества. Расследование и суд по гражданским делам осуществляли выборные лица, совет стариков или сход. Сельский сход или сельская администрация защищала интересы крестьян и общины в целом перед государственными, церковными и другими учреждениями по обычаям и законам.

Своим моральным долгом община считала оказание помощи бедным и пострадавшим в результате стихийных бедствий, сиротам, больным и престарелым одиноким односельчанам. Для этого в некоторых общинах имелись запасные хлебные склады, устраивались общественные работы – помочи; содержались богадельни и приюты.

Община играла роль транслятора традиций и обычаев от старшего поколения к младшим, занималась воспитанием подрастающего поколения; оказывала финансовую и материальную помощь школам и библиотекам. В тех селениях, где не было школ, крестьяне часто по своей инициативе открывали школы грамотности.

Важной функцией общины была забота о попечении церкви и причта, проведение религиозных праздников и коллективных молебнов в случае засухи, падежа скота и других чрезвычайных происшествий. Община и особенно старики осуществляли надзор за посещением односельчанами церкви, соблюдением религиозных норм и строго наказывали тех, кто нарушил запрет и работал по праздничным и воскресным дням.

Как видно, сельская община представляла собой своеобразный социум и была типичной формой организации общественной жизни крестьян в доиндустриальном обществе, какой и была Россия в пореформенный период.

Рост сельского населения в конце ХIХ в. вызвал проблему занятости. Несмотря на отток населения в города, больше половины естественного прироста оставалось в деревне, что обостряло малоземелье крестьян.93В центрально-промышленных губерниях эта проблема компенсировалась за счет развития крестьянских промыслов и отхода крестьян на заработки в города. Поэтому одной из специфических особенностей деревни центральных губерний, особенно Московской, была значительная занятость крестьян неземледельческими видами деятельности. По данным Б.Н. Миронова, к концу ХIХ в. в 56, или 11,1 % всех уездов Европейской России – 30–35 % крестьян получали главный доход вне сельского хозяйства, в 85 уездах (16,8 %) – 20–29 %, в 306 уездах (60,5 %) – 10–19 % крестьян получали главные жизненные источники, занимаясь кустарными промыслами и работая в различных отраслях промышленности и сфере услуг.94Только на территории шести промышленных губерний: Владимирской, Московской, Тверской и других в 1897 г. имелось 650 фабричных и промышленно-кустарных селений.95Среди них такие крупные, как Орехово-Зуево, Никольское, Тейково Владимирской губернии; Гжель, Вербилки, Павловский-Посад в Московской губернии, Кимры и Кузнецово в Тверской губернии. Например, одним из крупнейших центров сапожно-башмачного кустарного производства в России было село Кимры Корчевского уезда Тверской губернии, где ежегодно выделывалось до 1,5 млн. пар обуви на сумму 3,5 млн. руб.96Крупным центром игрушечного производства был Сергиев-Посад Московской губернии, где в 1300 дворах свыше 2 тыс. кустарей занимались игрушечным промыслом и производили изделий на сумму около 0,5 млн. руб. в год. Всего же в близлежащих селах около 10 тыс. крестьян было занято в изготовлении игрушек.97

Кустарная промышленность в центральных губерниях стала развиваться быстрыми темпами со второй половины ХIХ в. Этому способствовали рост потребностей городского и сельского населения и спрос промышленных предприятий на ремесленные изделия. В последней четверти ХIХ в. произошла дифференциация промысловой деятельности сельского населения губерний по отраслевым группам: обработка волокна, кожи, дерева, металлов, минералов; производство игрушек, музыкальных инструментов: гитар, скрипок и балалаек; изделий из папье-маше, кости и рогов, иконописный и другие промыслы. Сельские кустари умели делать высокохудожественные образцы деревянной и керамической посуды, ткачества. На всероссийских и международных выставках изделия крестьянских промыслов часто получали самые престижные награды.98

Центральные губернии располагали удобными транспортными сообщениями, что способствовало интенсивному развитию отходничества в города и столицы. После отмены крепостного права резко вырос поток мигрантов из деревни в город. По данным переписи населения 1897 г., только в Санкт-Петербурге и в Москве насчитывалось 207,6 тыс. уроженцев из Тверской губернии.99Доля крестьян-мигрантов в Москве в этом же году достигала 70 %, в других городах Европейской России она составляла 43 %, причем из них 27 % мигрантов были недавними выходцами из деревни.100

По существующему Положению, крестьяне, уходящие на промыслы за пределы 50 верст от места своего проживания, должны были получить согласие у общины и иметь при себе специальное разрешение – паспорт на определённый срок. Такие промыслы назывались отхожими.

Кроме «дальнего» отхода существовал «ближний» отход – в близлежащие уездные города и фабричные села. Занятия местными промыслами чаще всего не требовали отрыва человека от дома и были тесно связаны с ведением своего хозяйства. Крестьяне-отходники проживали в городах временно по краткосрочному паспорту чаще всего без семьи. Многие крестьяне, занятые на сезонной работе, часть года жили в городе и возвращались в деревню. Отходники с постоянной работой иногда по несколько лет не бывали в деревне.

По данным земских подворных переписей 1882–1892 гг., в Московской губернии из 246 496 крестьянских хозяйств, так или иначе, с неземледельческим трудом были связаны 196 638 хозяйств, или 79,8 %. В различных промыслах было занято 505 119 крестьян обоего пола, или 36,3 % от их общего числа. Причем с промышленным трудом было связано 49,3 % мужчин и 24,3 % женщин. Из всех лиц обоего пола, занятых неземледельческим трудом, 42,7 % мужчин работали в местной кустарной промышленности, доля женщин была большей и составляла 56,3 %. На дальние отхожие промыслы в другие города уходили преимущественно неженатые и малосемейные молодые мужчины, доля которых в отходе составляла более 80 %. Во Владимирской губернии из 233.767 крестьянских хозяйств с промысловыми занятиями были связаны 210.102 хозяйства, или 89,8 %. Доля мужчин-отходников ко всему мужскому населению составляла 26,2 %. Более половины мужчин, занятых промыслами, не были связаны с земледельческим трудом.101

Всё большую активность в отхожих промыслах стали проявлять женщины. В конце ХIХ в. среди отходников доля женщин составляла во Владимирской губернии – 22 %, в Московской – 19 %, в Тверской губернии – 13 % женщин.102Как правило, в отходничестве участвовали незамужние и одинокие женщины, вдовы без детей. Они работали на фабриках или прислугой в домах богатых горожан. Участие женщин-крестьянок в отхожих промыслах уравнивало их с мужчинами, повышало их социальный статус в семье и крестьянском хозяйстве, делало женщину экономически независимой и расширяло её кругозор.

По месту приложения труда крестьян, занятых в промыслах, можно разделить на несколько категорий: крестьяне, занятые промыслами дома; в своём уезде; в других городах своей губернии;

в столичных городах; в городах других губерний; в прочих местах. Например, в Московской губернии в 1894 г. больше всего крестьян – 16,4 % занимались промыслами по месту жительства; на заработки в Москву уходили 11,1 % крестьян; в своём уезде работали 9 % крестьян; за пределами губернии – 1,2 % и в Петербурге – 0,6 % отходников. В наиболее промышленно развитых уездах – Богородском, Бронницком, Дмитровском и Московском от 40 до 50 % крестьян были заняты неземледельческим трудом.103

Основной причиной отхода в промышленность было малоземелье и нехватка рабочего скота. Например, в селе Городня Тверской губернии величина душевого земельного надела составляла 5,4 десятины. Почва была супесчаная, урожаи низкие, поэтому из 220 дворов только 56 домохозяев занимались выращиванием хлеба. Крестьяне из 118 семей находились в отходе и работали в Твери и Петербурге дворниками, извозчиками, приказчиками и прислугой. В местной промышленности было занято 35 семей.104Во Владимирской губернии среди крестьян самым распространённым промыслом был офенский – мелкая торговля книгами вразнос. Иногда в поисках заработка крестьяне уезжали в Нижний Новгород, Астрахань, Азов и на нефтепромыслы в Баку.105

Отходничество в города расширяло кругозор крестьян и повышало общий уровень культуры, делало их более восприимчивыми к иным ценностям и новшествам. К началу ХХ в. в тех уездах, волостях и селениях, которые были втянуты в отходничество, наметились перемены в крестьянском укладе жизни. В первую очередь стал нарастать кризис традиционной патриархальной семьи. С одной стороны, это было связано с увеличением удельного веса молодежи в возрастной структуре села. Молодые крестьяне-отходники перенимали городской образ жизни, привычки и стереотипы поведения, что иногда приводило к конфликтам с главами патриархальных семей – большаками. С другой стороны, стала возрастать роль женщины в крестьянском хозяйстве и в делах общины. В отсутствии глав семей, находящихся в отходе, женщины становились домохозяевами, получали право голоса на сходе, уплачивали налоги и несли все общественные повинности. В ряде случаев из-за длительного отсутствия мужа женщина по решению схода получала развод с выделением своей доли имущества.

Одним из главных последствий отходничества была эволюция крестьянской традиционной культуры и складывание культуры массового потребления. Работа в городе улучшала материальное положение крестьян и поднимала их социальный престиж в глазах односельчан. В деревне постепенно начинает формироваться культ богатства и уважения к преуспевающим крестьянам. Но в условиях существования крестьянской общины «культура потребления» вызвала социальную зависть по отношению к материально преуспевающим крестьянам-отходникам.

Уже современники заметили, что чем ближе находились сельские поселения к крупным городам и чем удобнее были с ними транспортные сообщения, тем сильнее было влияние города, тем больше крестьян занималось отходничеством. Наблюдатель сельской жизни С.Я. Дерунов отмечал: «Чем глуше село, уезд, деревня, чем дальше от центров культуры, тем темнее, суевернее крестьяне».106Писатели-на-родники Н.Н. Златовратский, Г.И. Успенский и другие отмечали влияние города и отхожих промыслов на изменение межличностных отношений в общине. Если раньше социальный статус крестьянина во многом зависел от пола и возраста, то в конце ХIХ в. на его статус стали больше влиять социальные факторы: имущественное положение, грамотность, общественная должность и личные качества крестьянина. Как отмечал Н.Н. Златовратский, до отмены крепостного права идеалами крестьянства были солидарность, равенство, справедливость и взаимопомощь, а после реформы пришла «умственность», то есть рациональность и расчет, и эта «умственность» шла в деревню из города. «Умственный» мужик и душой, и мыслью тяготеет к городу: там ключ к экономическому благосостоянию и гарантия человеческих прав».107

В результате социального расслоения деревни и роста числа отходников всё более расшатывались традиционные общинные устои. В повести Н.Н. Златовратского «Устои» есть примечательный эпизод: из Москвы к отцу в деревню приехал сын. Наблюдая за его поведением, тётушка Ульяна, хранительница устоев, говорит ему, что он делает «всё особняком», племянник ей отвечает: «По-столичному. Так оно лучше: ни ты никому в душу не лезешь, ни в твоё расположение никто носу не суёт”.108

Иногда между неординарной личностью и хранителями устоев происходили серьёзные конфликты. В качестве примера можно привести жизнь и судьбу крестьянского писателя из Волоколамского уезда Московской губернии С.Т. Семёнова. Это был образованный крестьянин, который несколько лет прожил в Москве и вернулся к отцу в деревню. Семёнов имел свою библиотеку, писал рассказы о крестьянской жизни, встречался с Л.Н. Толстым, который и привлёк его к сотрудничеству с издательством «Посредник». В пятитомнике своих «Крестьянских рассказов» Семёнов писал о тёмных сторонах и дикости деревенских нравов. Озлобленные мужики грозились убить его, жену и детей. Позднее, уже в 1923 году Семёнов был действительно убит своими односельчанами.109

В конце ХIХ в. протест части молодежи против общинных порядков и традиционной системы ценностей принял крайние меры: из города в деревню пришло хулиганство. Деревенская молодёжь, занимающаяся отходничеством и вышедшая из-под контроля общины, возвратившись в деревню, пьянствовала и бесчинствовала. Жертвами хулиганства становились местные чиновники, помещики, духовенство, богатые крестьяне и все те, кто олицетворял и защищал старый порядок.110Позднее, в 1914 г. на конференции Русской группы Международного союза криминалистов была дана оценка и перечислены причины этих хулиганских действий: крушение традиционной крестьянской морали; ломка патриархального чина деревенской жизни; падение авторитета стариков и старших; независимость молодёжи благодаря денежному хозяйству; разница в развитии и кругозоре молодежи и стариков, отцов и детей; разрушение общественно-мирских начал и замкнутости прежней крестьянской морали, поддерживаемой принудительностью, силой общественной солидарности и коллективизма; разрушение общины и прежней общественности при несоздавшейся новой; эмансипация личности от мира и конфликты личных интересов с мирскими; разложение единого общественного мнения; противопоставление личности обществу; повышение ощущения своего «я» и значение своих интересов, личной независимости.111

В действиях сельских хулиганов можно видеть реакцию на процессы модернизации и протест против традиционных общинных устоев, бюрократизации официальной церкви, нигилизм по отношению к власти государственной, общинной и отцовской. Когда крестьяне как носители традиционного общества находятся в привычной им среде, они руководствуются нормами и правилами, полученными по наследству от старших, но, попав в новую обстановку – в город, на фабрику, они не могут сразу привыкнуть к новым правилам поведения. Таких людей к концу ХIХ века в деревне накапливалось всё больше. Формально оставшись в пространстве общинной жизни, психологически и нравственно они были слабо связаны с общиной и землёй. Выпав из крестьянской среды, эти «раскрестьяненные» крестьяне – маргиналы утрачивают её культуру, но и не вписываются в новую для них общность и культуру или не усваивают её по-настоящему. Всё это порождает падение нравов, рост преступности, пьянство, хулиганство, бессмысленную жестокость, и все эти люди – вчерашние крестьяне.

Специфические черты социокультуры крестьянства веками были тесно связаны с жизнью и хозяйствованием на земле. Главной определяющей средой, где складывалось представление крестьян об окружающем мире и о своём статусе и предназначении, был микросоциум – сельская община. Она регулировала жизнь крестьян, являлась хранителем и транслятором хозяйственного и социального опыта, системы духовных и социальных ценностей крестьянства. Община влияла не только на все стороны крестьянского бытия, но и формировала сознание и мировосприятие крестьянина как члена локального и замкнутого социума. Общинные архетипы: поведенческие стереотипы, коллективизм, социальные представления, духовные ценности и идеалы сохранялись ещё длительное время.

Традиционное сознание крестьян сказывалось на их представлении о государственной власти, проявлялось по отношению к земле, собственности и богатству, сохраняло их понимание равенства и социальной справедливости.

Однако принцип эгалитаризма в крестьянской общине касался только распределения земли, что смягчало нищету и являлось условием выживания крестьянской семьи. Зажиточность крестьянина зависела в основном от количества обрабатываемой им земли, поэтому крестьян делили на следующие категории: на «полных хозяев», имевших 20 десятин, на «половинных», «четвертинных» и «огородников». На низшей социальной ступени находились «раскрестьяненные крестьяне» – батраки и работники. Крестьяне Московской губернии считали наёмный труд и батрачество низким занятием, а крестьян, бросивших земельные наделы, презрительно называли «гуляками», «шалтаями», «пустырниками». К крестьянину-хозяину в деревне отношение было уважительным, тогда как само слово «батрак» стало одиозным и даже бранным.112

Для российского крестьянина земля имела не только хозяйственное, но и сакральное значение, она – природный (Божий) дар, как солнце и воздух, и должна принадлежать всем, кто желал её обрабатывать. Отсюда крестьянским идеалом высшей правды и справедливости был «свободный труд на свободной земле».

Крестьянское малоземелье порождало всякие слухи о возможном «чёрном переделе» земли. «Земля будет общая, – говорили крестьяне в 1870-х – начале 1880-х гг., – для чего отберут её у помещиков и разделят между крестьянами и помещиками по числу душ в семействах, что это и есть желание государя императора, и что поэтому дворяне покушались на жизнь его величества».113С целью пресечь эти слухи, выступая перед волостными старшинами в Москве по случаю коронации, Александр III сказал: «Когда вы разъедетесь по домам, передайте всем Моё сердечное спасибо; следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным и нелепым слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и тому подобному. Эти слухи распускаются Нашими врагами. Всякая собственность точно так же, как и ваша должна быть неприкосновенна».114

Известная исследовательница крестьянской жизни А.Я. Ефименко отмечала, что народ постоянно верил в «чёрный передел» земли, и приводит факты, когда крестьяне даже отказывались от покупки земли у помещиков на очень выгодных условиях или наоборот соглашались на невыгодные сделки, мотивируя это тем, (что всё-равно скоро будет общий передел.115Об этом же писал и знаток крестьянских обычаев и образа жизни А.Н. Энгельгардт: «Мужики понимают так, что через известные сроки, при ревизиях, будут общие равнения всей земли по всей России… Тут дело идет вовсе не об отобрании земли у помещиков, как пишут корреспонденты, а об равнении всей земли, как помещичьей, так и крестьянской».116

Таким образом, на первом месте у русских крестьян в пореформенной деревне стояло знаменитое «Землицы бы!», и это требование чаще всего диктовалось самосохранением и выживанием крестьянской семьи.

Дореволюционные исследователи крестьянской общины А.Я. Ефименко, В.В. Качоровский, А.А. Кауфман, И.В. Чернышов и другие отмечали, что в подавляющем большинстве крестьяне были против частной собственности на землю, считая, что она – «Божья» и не может никому принадлежать. Помимо религиозной традиции по переделу земли между членами общины «по справедливости», важную роль играли и чисто житейские соображения. Современный историк П.Н. Зырянов считает, что крестьянское земледелие находилось в зависимости от природных условий и, имея полосы в разных местах общественного клина, крестьянин мог получать ежегодно средний урожай, несмотря на засушливое или дождливое лето.117Об этом же пишет и Л.В. Милов: «…весь образ жизни населения исторического ядра территории России был процессом выживания, постоянного создания условий для удовлетворения только самых необходимых, из века в век практически одних и тех же потребностей».118

Традиционное отношение к земле и собственности у крестьян основывалось на трудовом праве, на вложенном в неё труде. В глазах большинства крестьян собственность, нажитая своим трудом, считалась неприкосновенной: воровство общественное мнение расценивало как большой грех. Крестьяне считали, что если кто срубит бортняное дерево, тот вор: он украл человеческий труд, а кто рубит никем не посаженный лес, тот пользуется Божьим даром, таким же, как вода и воздух.119Поэтому крестьяне были убеждены в том, что «леса никем не сеются и не садятся, а созданы на общую потребу».120

Об этом же повествовал в своих записках уже упоминавшийся крестьянский писатель С.Т. Семёнов. На его замечание по поводу порубки чужого леса крестьяне отвечали: «Он не чужой, а Божий. Хлеб с поля грех брать, потому его сеяли, над ним трудились, а над лесом кто трудился?». Те же самые крестьяне, отмечал далее Семёнов, не возьмут у соседа клока сена, не решатся переменить косы и грабли.121Крестьянская община строго наказывала тех, кто занимался обманом и воровством. Так, например, сход села Ильинское Тверской губернии лишил крестьянина Н.Н. Плясунова права голоса за вырывание листов из платежной книжки, в которой записывалась оплата им податей и количество зерна, полученного из общественного магазина. Ранее за эти проступки он был подвергнут телесным наказаниям.122

О том, что порубки деревьев в казённом или помещичьем лесу крестьяне не считали нарушением права собственности, свидетельствуют многие факты из донесений местных губернских властей министру внутренних дел. Так, 19 мая 1884 г. в донесении министру внутренних дел помощник начальника Московского губернского жандармского управления отмечал массовые порубки леса крестьянами в Серпуховском и Подольском уездах. В деревне Люторецкой Серпуховского уезда 220 крестьян, в том числе женщины, рубили лес бывшей помещицы княгини Щербатовой, проданный купцу Сафонову. В записке Тверского губернатора А.Н. Соколова министру внутренних дел Д.А. Толстому сообщалось об отказе крестьян девяти селений Бежецкого уезда платить штраф за порубку помещичьего леса.123Крестьяне нескольких деревень Меленковского уезда Владимирской губернии оказали сопротивление чинам местной полиции, загородили плотами реку и не пропускали сплав леса заводчика Баташова, который лишил их права пользоваться лугом. Дело дошло до того, что усмирять крестьян прибыл губернатор с батальоном солдат.124По подсчёту Лесного департамента Министерства государственных имуществ, только в казённых лесах за 1894–1900 гг. было похищено леса на 1848 тыс. рублей.125

В то же время крестьянское правосознание допускало строгое наказание для тех, кто покушался на хозяйственные интересы общины.

«Веками настроенная на коллективное выживание община формировала у своих членов правосознание, соответствующее этой сверхзадаче: кради, если это отвечает интересам своего хозяйства и не задевает хозяйственных интересов общины; не плати долгов, за которые община не отвечает по круговой поруке; убей, если конокрад угрожает общему стаду, поджигатель – тесно прижавшимся друг к другу строениям деревни, колдун – здоровью её обитателей».126

У крестьян складывались свои представления о богатстве и свое отношение к богатым. В общем виде под богатством крестьяне понимали достаток, то есть обладание таким количеством имущества и денег, которое было выше уровня, необходимого для удовлетворения обычных крестьянских потребностей. Во многих центральных губерниях богатым считался тот крестьянин, который полностью обеспечивал потребности семьи собственным хлебом. Как свидетельствовал А.Н. Энгельгарт, степень зажиточности определялась временем, когда крестьянин начинал покупать хлеб: до Рождества, до масляной, после Святой, только перед «новью».127Крестьяне осуждали наживу и обман, неправедно нажитое богатство. О крестьянском подходе к оценке справедливого происхождения богатства говорил известный писатель-народник Г.И. Успенский: «Богачи всегда бывали в деревне: но я спрашиваю, чем и каким образом мог разбогатеть крестьянин-земледелец и как и отчего мог обеднеть? Только землёй, только от земли. Он не виноват, что у него уродило, а у соседа нет; не виноват он, что он силён, что он умён, что его семья подобралась молодец к молодцу, что бабы его встают до свету и т. д. Тут понятно богатство, понятна бедность, тут никто ни перед кем не виноват…»128По замечанию земского корреспондента из Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, многие крестьяне презрительно относятся к бедности, потому что бедность «от себя», «от лени», «от глупости».129

Трудовая этика крестьянства в традиционном обществе ориентировалась на такую трудовую деятельность, которая удовлетворяла скромные потребности семьи, без стремления к накоплению. Такой тип трудовой этики называется потребительским, традиционным, или минималистским, другой тип – максималистский ориентировал человека на достижение максимально возможных результатов в тру-де.130Крестьянская ментальность отторгала труд, как наживу, использование собственности в целях накопления, обогащения и эксплуатации неимущих. В этих случаях крестьяне говорили: «Мужики – не купцы, а крестьяне, работники хлебопахотные: им не капиталы копить, а вырабатывать нужные дому, для семьи достатки, да за добрые труды быть славутными, почётными в миру, в обществе.»131Крестьяне считали, что труд земледельца имеет важное значение для государства, так как он является единственным кормильцем, остальные сословия живут за его счет: барин следит за мужиком, выколачивает недоимки и получает жалованье; священник – венчает, крестит, хоронит; монахи молятся за всех; купцы – торгуют; солдаты охраняют государство.132Для крестьян профессии, не связанные с земледелием, были непопулярны. Из сельских – пастушество, «живодёрство» (снятие шкур с павших животных), труд трубочиста. Престижной оставалась работа на земле.133В этом отражались не только приверженность крестьян к занятиям отцов и дедов, но и их традиционное аграрное мышление.

Вся жизнь крестьянина-земледельца подчинялась чёткому циклу сезонных работ, поэтому календарный сельскохозяйственный год традиционно делился на три периода: январь – март, апрель – октябрь, ноябрь – декабрь. Все основные сельскохозяйственные работы выполнялись в страдную пору: весной, летом и в начале осени. В народной трудовой этике существовала вековая традиция: не работать в воскресенье и в праздничные дни. Эта традиция освящалась не только обычаем, но также законом и церковью. В основе обычая лежало убеждение, что за работу в праздничный день виновный может потерпеть убыток. По подсчётам Б.Н. Миронова, в середине ХIХ в. на долю празднично-выходных дней приходилось 26 % времени, в 1872 г. – 29 %, в 1902 г. – 34 %.134

Все празднично-воскресные дни разделялись на три группы:

1) официальные государственные и церковные праздники, так называемые «двунадесятые», или в честь некоторых святых, царские торжественные праздники; 2) народные, так называемые храмовые или престольные праздники; 3) бытовые и мирские праздники: молебны на полях, свадьбы, проводы новобранцев и т. п.135

В воскресные и праздничные дни крестьяне посещали церковь, делали покупки на ярмарках. Кроме главных праздников, в другие праздничные дни устраивались сходы, сбор податей. Община строго следила за соблюдением праздников и в случае нарушения наказывала денежным штрафом, арестом и даже физическим воздействием. Наиболее важные и срочные виды работ: уборка хлеба, заготовка и перевозка сена, дров, требующие значительных затрат времени, часто выполнялись коллективно. В разных местностях они назывались по-своему: помочами, толоками и их выполнение допускалось в некоторые праздники с угощением и выпивкой.136

Зимой, когда часть крестьян занималась кустарными промыслами или заготовкой дров, многие праздники иногда не соблюдались. Летом же, когда крестьяне одновременно выполняли одинаковые виды работ, община легко могла проконтролировать соблюдение праздничных дней. В Московской губернии в конце ХIХ в. в промышленно-фабричной местности крестьяне меньше всего соблюдали праздничные дни, а община не так строго относилась к нарушителям традиций. В земледельческих уездах, где ещё были сильны традиции, крестьяне строго соблюдали праздники. В то же время в различных местностях крестьяне уже не признавали второстепенные праздники и воскресные дни, работали и использовали их для выполнения общественных обязанностей или личных нужд.137Земские корреспонденты из Верейского, Дмитровского, Подольского, Рузского и других уездов в своих сообщениях отмечали, что во время покоса и других летних работ многие крестьяне работают в воскресные и праздничные дни. Зимой чтут самые важные праздники – Рождество и Крещение, в другие занимаются извозом и заготовкой дров. После окончания сельскохозяйственных работ, в день Покрова в течение трёх дней шумно и весело играют свадьбы. Как отмечал священник А.Ф. Орлов из Звенигородского уезда этой же губернии: «Крестьяне работают много, отдыха имеют мало, хотя всё-таки живут бедно; но не праздники виною этому последнему, а малоземелье, неурожай, семейные разделы, падежи скота и т. п. причины».138Поэтому для крестьян праздник имел не только сакральный характер, но и был единственной возможностью отойти от каждодневных забот и трудностей, лишений и социального неравенства, окунуться в мир веселья и радости.139

Праздники составляли многообразную сторону жизни русских крестьян. Праздник как традиционный вид народной культуры вобрал в себя сложный комплекс религиозных и этических представлений, обрядов и норм поведения, устного, музыкального и хореографического творчества. Праздничная культура крестьян имела глубокую и длительную традицию, которая постоянно обогащалась новыми элементами и местными вариантами.

Наиболее праздничным и весёлым временем в деревне было время от Рождества (25 декабря по старому стилю) до Крещения (6 января), называемое Святками. Примечательной чертой этого праздничного цикла было колядование, или славление. Парни, девушки и подростки, реже взрослые ходили по дворам, славили Рождество Христово и величали хозяев, получая за это угощение. В Меленковском, Шуйском и Юрьевском уездах Владимирской губернии и в других местностях были развиты традиции народной карнавальной культуры: в колядовании и святочных играх обязательным атрибутом были ряженые в костюмах и масках. Молодежь, воспитанная в религиозной строгости, не принимала участия в карнавальной части развлечений. Наиболее популярным зимним праздником в деревне была масленица, которая впитала в себя традиции языческих праздников. Во Владимирской и Тверской губерниях молодёжь каталась на санях с украшенными лошадьми. Это сопровождалось плясками, шутками, состязаниями в скорости. Широко было распространено катание с горок на салазках, рогожах, коньках, подмороженных корзинках, катульках-досках.140Гла вным православным праздником была Пасха. В полночь на Крестный ход ходили все, после службы христосовались, дарили друг другу яйца. Характерной чертой Троицкого праздничного цикла было украшение домов берёзовыми ветками, украшение венками берёзок, праздник сопровождался хороводами, песнями и плясками.

Основными формами общения и проведения досуга у молодежи были хоровод и посиделки. В широком смысле хоровод – это весенне-летнее времяпрепровождение деревенской молодежи в разных его видах. В узком значении хоровод – это коллективное движение молодёжи с песнями, плясками и разыгрыванием сценок. Обычно хоровод водили девушки и парни, иногда молодые женщины с мужьями. Пожилые крестьяне присутствовали в качестве зрителей, в основном в храмовые праздники. Молодежь начинала водить хороводы от Красной горки до Петрова дня – на этом заканчивался цикл весенне-летних праздничных хороводов.141

Особую форму общения молодёжи составляли обходы дворов, наиболее распространено было «окликанье молодых», называвшиеся вьюнитством. Например, в Гороховецком уезде Владимирской губернии парни в нарядной одежде окликали молодых – недавно поженившихся, пели и плясали под окнами. За это получали угощенье: пироги, пряники, вино, деньги. В Юрьевском уезде этой же губернии иногда молодожёнов приветствовали несколько раз: утром дети, затем подростки, мужчины, вечером женщины и парни.142

Осенью и зимой основным местом общения крестьянской молодежи были посиделки в одном из домов селения. Посиделки проводились с выполнением какой-либо работы и без работы. Так, в Тверской губернии, начиная с Филипповских заговен, то есть с 14 ноября, каждый вечер, кроме праздников и воскресений, молодежь собиралась на посиделках поочередно в избах каждых девушки и парня. Девушки пряли, либо шили, вышивали полотенца. На Святках собирались без работы. Такие посиделки или беседы с работой и развлечением проводились повсеместно и в других селах губернии.143

В деревне среди молодежи и детей были широко распространены спортивные игры: в лапту, в «свайку» и «бабки», бег «взапуски», прыжки на качающейся доске, положенной поперек бревна. Зимой катались с горок, на коньках и играли «в сало».

Традиционная праздничная культура тесным образом была связана с хозяйственно-сезонными и социальными условиями жизни крестьян.

Коллективные формы проведения досуга старшего поколения отличались от молодёжных большей насыщенностью христианско-языческими традициями. Способы проведения свободного и праздничного времени были основаны на активном творчестве и исполнительстве самих крестьян.

Под влиянием города и отходничества крестьяне знакомились с ценностями и стилем поведения городских жителей, что постепенно влияло на их быт, культуру, образ жизни. Однако крестьяне старшего поколения сопротивлялись проникновению в свою среду новых веяний и ценностей. О борьбе традиций с новыми явлениями жизни в крестьянской среде засвидетельствовал в своих записках бывший крестьянин И. Столяров, закончивший во Франции Тулузский университет и ставший инженером-агрономом: «Русский народ был так сильно привязан к традициям, что недоверчиво относился ко всем новшествам… Крестьянство не спешило идти по стопам города. Оно продолжало питаться соками старины. Разрыв между городом и деревней был не только экономический, но и психологический и даже языковой. Культурный городской слой плохо понимал язык деревни и даже отвергал его, а деревня совсем перестала понимать городской культурный язык… Так образовалось две культуры: городская и крестьянская, два разных мира. Город был ближе к миру европейскому, деревня не отличалась от мира, каким он был при Петре Великом, до реформ».144

В конце ХIХ в. в связи с развитием промышленности и средств коммуникаций деревня всё больше стала втягиваться в рыночные отношения. Изменения экономических условий в промышленно развитых губерниях способствовали увеличению слоя зажиточных крестьян. В деревне появились ростовщики и скупщики, лавочники и трактирщики. Такие предприимчивые крестьяне, обогащавшиеся путем ростовщичества, скупки и перепродажи, получили со стороны односельчан нелестное прозвище «кулак», которое приобрело негативный, осуждающий оттенок. Принятый в советской литературе термин «кулак» для обозначения богатых крестьян-земледельцев, использующих наёмный труд, не соответствовал крестьянскому пониманию этого термина. Для крестьян конца ХIХ в. «кулаки» – это те, кто занимался не сельскохозяйственным трудом, а ростовщичеством, торговлей, или прижимистый, скупой человек.145В то же время корреспонденты этнографического бюро Тенишева отмечали, что теперь уже не знания и грамотность, а богатство являлось способом возвышения крестьян. Мерилом ума и достоинства человека стало умение нажить копейку. Зажиточные крестьяне пользовались уважением, их в отличие от бедных называли по имени-отчеству, так же как и представителей власти. С потерей имущества зажиточный крестьянин терял и уважение среди односельчан.146

Рост крестьянского малоземелья, увеличение арендных платежей и цен на землю заставляли некоторых крестьян в целях поднятия дохода интенсифицировать свое хозяйство. В деревне возникают и растут так называемые культурные хозяйства, в которых использовалась новые орудия труда, удобрения, вводились новые севообороты, травосеяние и другие рациональные методы земледелия и животноводства. Большую помощь крестьянам в этом деле оказывали губернские и уездные земства.

Зажиточных крестьян уже не устраивали общинные порядки.

В общине всё отчетливее стало проявляться противостояние двух типов общинников – традиционного крестьянина с его психологией уравнительности, державшегося за «старину», и крестьян, ведущих свое хозяйство по новым технологиям и связанных с рынком. Писатель С.Т. Семёнов отмечал, что молодые хозяева использовали нововведения в хозяйстве: плуги, лучшие семена хлебов, сеянных трав, новые породы скота. Далее Семёнов отмечает, что в деревне шла борьба между нарождавшимся новым и отжившим старым, старое держалось, но новое проявлялось во многих делах.147

При всей замкнутости общины крестьянство связывало себя с государственными интересами России и её историей. Патриотизм и национальное самосознание крестьян нашли свое отражение в военно-исторических песнях, сказаниях и рассказах об исторических событиях, героях и полководцах. Особой популярностью пользовались рассказы о Петре I, А.В. Суворове, М.И. Кутузове, событиях Отечественной войны 1812 года.148

Патриотизм и этническое самосознание крестьян и их связь с братьями по вере особенно проявились в связи с русско-турецкой войной 1877–1878 гг. Во время своих поездок Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» за 1877 г. отмечал, что народ везде только и говорит о войне, с жадным любопытством выслушивает и расспрашивает про войну.149Среди крестьян бытовало представление, что «если умрешь на войне за Христову веру, то Господь грехи отпустит».150Уже в 1875 г. крестьяне стали собирать добровольные пожертвования в пользу национально-освободительного движения на Балканах. Пожертвования в пользу братьев-славян и единоверцев поступали из Московской, Владимирской, Тверской и других губерний. Изучая материалы полицейских донесений, А.В. Буганов пришел к выводу, что суммы крестьянских пожертвований существенно превышали пожертвования дворян, купцов, мещан. Крестьяне также сыграли главную роль в добровольческом движении в Сербию. Кроме этого крестьяне помогали семьям солдат, перевозили на своих подводах рекрутов и припа-сы.151Представления крестьян о причинах войны отличалось от государственной точки зрения. Народ выдвинул свою версию этой войны: война шла не с Турцией, а со стоящей за ее спиной «англичанкой» из-за того, что та не захотела принять православную веру.152

В России сложилась своеобразная система отношений крестьянского социума и государственной власти. По отношению к крестьянам самодержавие проводило попечительско-охранительную политику, поддерживая и консервируя общинные порядки, культивируя монархические настроения в крестьянстве. Крестьянская община в начале ХХ в., как и раньше, оставалась главной социальной средой, где складывалось мировоззрение крестьянина. Отношения «государство – крестьянство» не были идиллией и не строились на принципах партнерства. Государственная власть в какой-то степени выступала гарантом безопасности и стабильности сельских обществ, разрешала их конфликты с помещиками и местными чиновниками. В свою очередь, община платила налоги, выполняла различные повинности, поставляла рекрутов в армию. Поэтому во многом представления крестьян о роли государства и его функциях основывались на взаимоотношениях общины с государством.

По представлениям крестьян, Российское государство состояло из множества «миров», а под общим «миром» понимался весь русский народ. Отсюда над местным «миром» стоял «мир» всей земли – Россия. Крестьяне воспринимали Россию как «мир» в границах «Святой Руси».153Это являлось основой соборности русского народа.

Как видно, крестьянский этатизм имел в своей основе мирскую форму. Однако был и сакральный символ этатизма – это образ царя. В политической культуре большинства крестьян в конце ХIХ – начале ХХ в. по-прежнему сохранялся наивный монархизм, который поддерживался и пропагандировался идеологами самодержавия и православной церковью.154Наивный монархизм, или вера в народность, могущество и священность монарха, осуществляющего свою деятельность в интересах народа, был характерен для традиционного общества, в котором преобладающим сословием являлось патриархальное крестьянство. Народ по традиции верил, что царь в политике был неотделим от Бога, так как он является проводником в жизнь воли Божией; поэтому все, что делал государь, шло на пользу народу.155«Цари, – по выражению В.Г. Короленко, – рисовались (крестьянам – А.И.) природными и естественными доброжелателями народа… Образ царей в представлении крестьянина не имел ничего общего с действительностью. Это был мифический образ могучего, почти сверхчеловеческого существа, непрестанно думающего о благе народа и готового наделить его собственной землей».156Эта патерналистская по своей сути и утопическая идея «царя-батюшки» как покровителя и заступника крестьянского мира, по мнению этнопсихолога С.В. Лурье, была своеобразной психологической защитой в ответ на постоянные притеснения со стороны местных представителей вла-сти.157О мифологизации реального образа царя свидетельствуют факты, когда крестьянские ходоки к царю писали своим односельчанам о положительном решении им их просьб. Среди крестьян бытовало убеждение, что «как скажут крестьяне на сходе, так царь и решит».158

Иногда народная молва приписывала царю даже занятия хлебопашеством, а чиновники для крестьян всегда были «лукавыми царскими слугами», стоящими между царем и народом.159Народные толки даже связывали проведение первой Всероссийской переписи населения 1897 г. с заботой царя о народном благе. «Царь хочет, видно, дать крестьянам какие-нибудь льготы», – говорили крестьяне Московского уезда. Крестьяне Новоторжского уезда Тверской губернии утверждали, что царь-батюшка заботится о народе, «захотелось ему свое хозяйство в известность привести, вздумал нас сосчитать, о нас заботится наш кормилец».160

В то же время официальные данные свидетельствуют, что уже в последней трети ХIХ в. в судах имелось много дел по обвинению крестьян в оскорблении особы государя императора и членов императорского дома. В «Своде законов уголовных», изданных в 1866 г., статьи 241–248 квалифицировали эти поступки как государственное преступление. Среди этих дел, рассматривавшихся в Московской судебной палате, 61 % был возбужден по поводу «преступлений», совершенных крестьянами.161В фонде канцелярии Тверского губернатора за 1887–1895 гг. сохранилось более 20 дел-донесений уездных исправников об оскорблении крестьянами особы императора Александра III. Это выразилось в произнесении неприличных или дерзких слов. Например, в донесении Бежецкого уездного исправника 26 марта 1887 г. губернатору отмечалось, что во время работы в амбаре местной купчихи в ответ на слова крестьянина, что «надо благодарить Бога и царя, что Бог уродил хлеб, а царь сбавил подати», другой крестьянин выругался в адрес царя и сказал, что «лучше бы он мне на одну душу земли прибавил», за что и был посажен под арест на семь суток. Другой крестьянин произвёл оскорбительное действие по отношению к портрету Александра III. Крестьянин Старицкого уезда, выпив стакан водки в трактире, выругавшись в адрес Николая II, заявил, что «никаких милостей молодой государь не даст». Свой поступок объяснил тем, что во время перевоза через Волгу утопил 21 пуд баранины, после чего с горя и напился.162

Содержание дел по оскорблению особы государя показывает, что разговоры и споры о царе среди крестьян становятся обычным явлением и ведутся в различных общественных местах: трактирах, ярмарках, сельских сходах. Среди обвиняемых в оскорблении царя в основном фигурируют «раскрестьяненные» крестьяне: отходники; лица, проживающие в городе, но приписанные к сельскому обществу; сельские люмпены; кабатчики; мелкие скупщики и перекупщики. Свидетелями, а иногда и доносчиками, как правило, выступали «истовые» крестьяне – домохозяева, имеющие земельный надел. Эти факты свидетельствуют, что в сознании некоторых крестьян в конце ХIХ в. происходит десакрализация образа царя как Божьего избранника, когда идеальный образ царя уже не соответствовал ожидаемому и реальному образу государя. Отдельные крестьяне выражают недовольство или даже враждебность к царю в форме бытовой ругани.

Таким образом, сельская община в пореформенной деревне представляла собой особый социум и была типичной формой хозяйственной и общественной жизни крестьян в доиндустриальном обществе. Особенностью деревни центральных губерний в конце XIX в. была занятость крестьян неземледельческими видами деятельности: кустарными промыслами и отходничеством в города, в промышленность и в сферу услуг. Отходничество в города расширяло кругозор крестьян и повышало общий уровень культуры, делало их восприимчивыми к новым ценностям и элементам городской культуры. В тех селениях, где крестьяне были втянуты в отходничество и в рыночные отношения, наметились перемены в крестьянском укладе жизни и в межличностных отношениях в общине. В деревне стал формироваться этос богатства. Теперь на статус крестьянина в общине влияли не возрастные, а социальные факторы. Всё это расшатывало традиционные устои общины, представления крестьян о собственности и богатстве. Однако общинные архетипы: поведение, социальные представления, духовные ценности и идеалы сохранялись еще длительное время. Одно из последствий отходничества – протест части молодежи против общинных порядков, который иногда приводил к девиантному поведению: пьянству и хулиганству.

Для большинства крестьян сакральным символом государства являлся образ царя, как народного заступника. Однако в сознании некоторых крестьян царь постепенно теряет идеальный образ царя-заступника, что выражалось в случаях его оскорбления. В целом же община ещё сохраняла свои традиционные устои и черты, являлась хранителем и транслятором хозяйственного и социального опыта, духовных ценностей крестьян.

§ 2. Православная церковь и крестьянство

Религия и церковь оказывали влияние на повседневную и духовную жизнь крестьянства, а вся религиозная жизнь деревни была связана с церковным приходом и деятельностью приходского духовенства. Приход был низшей церковно-административной единицей, имел свой храм с причтом, состоящим из священнослужителей (священники и дьяконы), церковнослужителей или причетников (псаломщики, чтецы и дьячки) и содержащей их церковной общины – то есть прихожан из близлежащих селений. Обычно большинство сельских приходов имели небольшой клир, состоящий из священника, дьякона и причётника. Представители каждой группы имели различный духовный статус и разные обязанности при исполнении церковных обрядов: священник совершал таинства и обряды, дьякон помогал ему в этом, а псаломщики предназначались для придания службе торжественного характера. Главой причта являлся священник. Для занятия церковных должностей существовал минимальный возрастной ценз: для священника – 30 лет, дьякона – 25, псаломщика – 15 лет.

Деятельность клира осуществлялась в тесном взаимодействии с приходской общиной. На приходских собраниях прихожане из своей среды избирали членов приходского попечительства, председателем которого являлся настоятель храма. Для ведения церковного хозяйства из наиболее уважаемых прихожан на три года избирался церковный староста, который утверждался епархиальным начальством. Прихожане были обязаны содержать церковный причт, оказывать помощь в ремонте и строительстве церковных зданий. Они не имели права избирать или назначать настоятеля храма, этим правом обладал епархиальный архиерей. За прихожанами оставалось право подавать жалобы на священника и, если они были обоснованы, то того могли перевести в другой приход или в худшем случае – лишить священнического сана. Примерно от 10 до 30 церквей объединялись в благочинный округ во главе с благочинным. Обычно из 2-3-х старших священников избирался благочинный совет, который следил за состоянием церквей и причтом, разбирал спорные дела. Благочинные округа непосредственно подчинялись епархиальному архиерею и духовной консистории. Архиерей осуществлял управление и суд в епархии вместе с духовной консисторией, члены которой избирались архиереем из чёрного и белого духовенства, а также с помощью благочинных, назначаемых архиереем.163

Подготовка священнослужителей осуществлялась в высших учебных заведениях – духовных академиях, средних – семинариях и училищах, низших – епархиальных училищах. Священники получали не только богословское, но и разностороннее общее образование. Они изучали литературу, историю, географию. С 1900 г. были введены новые предметы: музыка, рисование, иконопись, основы земледелия и пчеловодства, токарное, столярное и переплётное дело. Изучался специальный педагогический курс с прохождением практики, что впоследствии могло пригодиться в священнической деятельности на селе и в работе учителем в церковноприходской школе или в епархиальном училище.

Статистические данные свидетельствуют, что по уровню грамотности духовенство не уступало дворянству. В 1857 г. средний уровень грамотности среди дворян старше 9 лет составлял 77 %, а среди духовенства – 72 %, в 1897 г. – соответственно 86 и 89 %. Среди духовенства лица, имеющие высшее и среднее образование, составляли 58,5 %. В Тверской губернии в 1897 г. доля лиц духовного звания с высшим и средним специальным образованием была выше и составляла 97,6 %.164

Реформы 1860—1870-х гг. сказались и на духовенстве: в 1867 г.

был отменен порядок наследования церковных должностей. С 1869 г. дети священников и церковных служащих отчислялись от принадлежности к духовному званию и получили право свободно получать профессию.165Была отменена традиция, по которой мужчины из духовного сословия обязаны были жениться на дочерях духовных лиц.166Поэтому в конце ХIХ – начале ХХ в. сословная замкнутость духовенства стала размываться: выходцы из других социальных слоев стали поступать в духовные учебные заведения, но из-за невысокого жалования и непристижности не шли на церковную службу. По данным церковного ведомства, за 1880–1914 гг. доля представителей светских сословий среди семинаристов выросла с 8 до 16,4 %, а среди учащихся духовных училищ – до 25,3 %, но их доля среди священнослужителей составляла только 1,5 %. Многие шли учиться в духовные учебные заведения не для будущего духовного служения, а ради получения образования. К тому же из-за малого количества вакансий спрос на новых кандидатов был невелик. В 1914 г. из 2187 выпускников 57 семинарий только 47,1 % служили в духовном ведомстве, 39,1 % выпускников продолжали образование в светских учебных заведениях, 4 % поступили на гражданскую службу или работали учителями в школах и гимназиях.167В обзоре деятельности Синода за 1915 г. отмечалось, что дороговизна жизни, неопределённость источников существования и материальная зависимость духовенства от прихожан удерживает детей духовенства – воспитанников семинарий от принятия священства.168

В начале ХХ века в крупнейших епархиях России: Владимирской, Московской и Тверской насчитывалось 3169 сельских и городских приходских церквей. В них несли службу 190 протоиереев, 3783 священника, 1568 дьяконов и 3967 псаломщиков. Удельный вес духовенства по губерниям в составе населения составлял от 0,5 до 1,0 %.169

Роль приходского духовенства на селе была чрезвычайно велика. Кроме пастырской службы, священнослужители выполняли некоторые административные обязанности, тесно связанные с их основной деятельностью: вели метрические книги, составляли отчёты о родившихся, вступивших в брак и умерших; составляли списки пропустивших исповедь и причастие; боролись с раскольниками и составляли о них ежегодные списки для властей; контролировали лояльность паствы; доносили властям о непосещении церкви прихожанами, о несоблюдении ими постов; были обязаны зачитывать неграмотному крестьянскому населению царские указы. Кроме этого, на них возлагались и другие обязанности: обучение грамоте в церковноприходских школах, преподавание Закона Божьего школьникам, проповедническая и просветительская деятельность среди взрослого населения. Самой главной задачей духовенства было: нести Слово Божье своим прихожанам, воспитывать в них духовно-нравственные ценности в соответствии с церковными канонами. Выполнение этих сложных и разнообразных обязанностей требовало обширных знаний и подвижничества. Поэтому успех священнической деятельности во многом зависел от личности пастыря и его взаимоотношений с прихожанами.

По своему происхождению, уровню жизни и условиям быта сельское духовенство было близким к крестьянству, хотя и имело ряд привилегий: священнослужители и их дети были освобождены от воинской повинности, уплаты натуральных налогов, телесных наказаний. Лица духовного звания не имели права заниматься предпринимательской деятельностью, владеть фабриками и заводами, посещать театры, кинематограф и другие зрелища.

На рубеже ХIХ – ХХ вв. в условиях начавшейся модернизации в российском обществе произошли существенные социально-экономические, политические и культурные сдвиги, но положение церкви в государстве, внутрицерковная структура и статус духовенства практически не изменились. Синодальная церковная система, превратившая церковь и клир в часть государственно-бюрократического аппарата, ущемляла права епархиального епископата и приходского духовенства. Сельское духовенство, сдавленное государственной и духовной властью, застывшее в традиционализме и косности, уже не удовлетворяло запросы наиболее социально активной части крестьянства, особенно молодёжи.

Однако в изменившихся условиях жизни российского общества церковь начинает принимать более активное участие в общественно-культурной жизни прихожан. Это проявилось в усилении проповеднической, просветительской и филантропической деятельности приходского духовенства: создавались приходские попечительские общества благотворительности, обществ народной трезвости, некоторые священники являлись гласными уездных земств, работали земскими корреспондентами, учителями церковно-приходских школ.

В пореформенный период в среде демократической интеллигенции сложился отрицательный образ сельского священника. Он нашёл своё отражение в произведениях писателей и публицистов, на полотнах художников-передвижников. В формирование отрицательного отношения к роли православной церкви в обществе и к служителям культа свой «вклад» внесла и отечественная историческая наука советского периода. В работах советских историков церковь предстаёт душителем прогресса, свободы и мысли, а священнослужители всегда обвинялись в паразитизме, своекорыстии и невежестве.

Однако многие факты, зафиксированные в церковной мемуаристике, документы епархиальных ведомств, извлеченные из архивов, свидетельствуют, что значительная часть сельского духовенства жила в нелёгких материальных условиях, вела подвижнический образ жизни, активно участвовала в общественных делах своего прихода или благочинного округа. Тем не менее, бывали и случаи «неканонического поведения» духовенства в повседневной жизни, что снижало их авторитет у верующих и отталкивало прихожан от церкви.

После архиерейского возведения в сан священник получал должность в приходе. Все приходы делились на «безокладные» и «с окладом», поэтому жалованье от казны получали немногие служители культа. Так, в Тверской епархии в 1900 г. на содержание причтов из государственного казначейства было выделено 161 762 рубля, а пользовались жалованьем из 1204 причтов только 735 причтов, причём только 174 причта имели увеличенный оклад: священники – 300 рублей, дьяконы – 150 рублей, псаломщики – 100 рублей в год.170В епархиях России незначительная часть старших священников – протоиереев получала 700—1000 руб. в год. Оклад большинства сельских священников был небольшим и составлял 80—100 руб. в год. По указанию Синода, при условии выслуги в 35 лет приходскому духовенству полагалась пенсия – 90 руб. в год.171Поэтому значительная часть сельского духовенства «кормилась» за счет приходской общины. Для содержания клира крестьянская община из своего земельного фонда выделяла от 30 до 60 десятин на причт. Эти земли отдавались клиру во владение при условии исполнения церковной службы. В 1870-1880-е гг. церковный надел постепенно превратился в фактическую собственность и переходил по наследству, стал предметом гражданских сделок. Церковные здания вместе с инвентарем и предметами культа принадлежали приходу, а не причту.

Доходы, получаемые за службу, делились между священником, дьяконом и псаломщиком в пропорции 4:2:1, поэтому большинство служителей культа жили скромно, хотя часть клира в больших сельских приходах и городах была обеспеченной. Митрополит Евлогий, выросший в семье сельского священника, вспоминая о своем детстве, писал: «Жили мы бедно, смиренно, в зависимости от людей с достатком, с влиянием. Правда, на пропитание хватало, были у нас свой скот, куры, покос… кое-какое домашнее добро. Но всякий лишний расход оборачивался сущей бедой».172

О хозяйственных заботах сельского священника свидетельствует и И.С. Белюстин, который после окончания семинарии, чтобы получить место священника в селе Васисино Калязинского уезда Тверской губернии, женился на дочери сельского священника. Впоследствии он учился в духовной академии, писал статьи в церковные журналы, но по службе не продвинулся, так как критиковал благочинного и епархиальное начальство. И.С. Белюстин происходил из семьи городского священника, и для него было непривычно заниматься сельскохозяйственным трудом на девяти церковных десятинах. Он пытался сдать свой надел в аренду, но желающих платить за «поповские пески» не нашлось, а обрабатывать его участок крестьяне не соглашались даже за 300 рублей в сезон. Пришлось прибегнуть к традиционным крестьянским помочам. «Эта пытка, – пишет священник, – длилась три года. Помощники собирались из разных деревень и главным образом для того, чтобы попьянствовать за поповский счет. Несмотря на договор и добровольное согласие, приходилось уговаривать каждую бабу – каждый считал нужным поломаться. Работали плохо и лишь под надзором. После трёх лет пришлось забросить надел».173

Об оскудении сельского духовенства в неурожайный 1896 год доносил архиепископу Владимирскому и Суздальскому Феогносту благочинный 2-го округа Владимирского уезда священник А. Гортулянский, который отмечал, что «церковные земли, арендуемые так или иначе крестьянами, начали упадать в ценах и худо оплачиваться или вовсе оставаться на заботы самого духовенства…».174

Часто главным источником существования большинства сельского духовенства оказывались доходы за требоисправления и пожертвования прихожан. Требы обычно исправлялись в храме, и за их исполнение устанавливались размеры платежей: за крещение младенца брали 6 копеек; за венчание – 20 копеек; за погребение младенца – 6 копеек; а отпевание взрослого – 20 копеек.175Денег у крестьян часто не было, и они расплачивались продуктами своего труда: несли священнику в храм зерно, холст, хлеб, яйца, птицу. Эти расчеты иногда вызывали недовольство у обеих сторон – священнику приходилось унижаться во время торга за требы, а крестьянам испытывать «недоброе чувство зависимости от “хищника”, посягающего на крестьянское добро».176

Социальный статус служителей культа в сельском сообществе формально считался высоким. Это сословие было не благородное, но и не подлое, не богатое, но и не бедное.177Реально же положение сельских клириков было не завидным, по своему образу жизни они были близки к крестьянам. Один из земских корреспондентов из Вышневолоцкого уезда Тверской губернии отмечал: «Духовенство стоит между народом и помещиком… оно ненавидит помещиков, потому что они не приняли их в общество и презирают их; ненавидит и крестьян, потому что 15–20 копеек за молебен приходится долго выколачивать». «С живого и мертвого дерёт, – говорили про них крестьяне, – народ разучает в Бога веровать».178Ещё в начале 1860-х гг. известный церковный публицист Д.И. Ростиславов писал, что белое духовенство потеряло любовь и уважение во всех сословиях, некоторых священников любят и уважают, но целое сословие презирают.179

Составляющие часть государственного аппарата и материально незащищенные со стороны государства, зависимые от прихода сельские священники часто вызывали у крестьян сомнение в значимости их профессии. Порой это даже порождало неприязнь между ними и прихожанами, в конечном же счете страдала сама вера. В начале ХХ в. Синод был вынужден признать, что в деревне происходят столкновения крестьян с причтом из-за платы за требы: «Вынужденное изыскивать средства путём вознаграждения за требоисправления духовенство приходит иногда в столкновение с прихожанами».180

Поэтому неслучайно в начале ХХ в. на страницах центральной церковной прессы, в докладах епархиальных комиссий по вопросам о поднятии религиозно-нравственного состояния народа раздавались просьбы и пожелания «скорейшего обеспечения духовенства казённым жалованием».181

Ежедневные служебные дела и хозяйственные заботы оставляли мало времени служителям церкви для их интеллектуального самосовершенствования. Немногие из сельского клира интересовались богословскими трудами, составляли и произносили самостоятельные проповеди с церковного амвона. Из-за нехватки средств многие священники не могли купить и выписать себе книги, журналы и газеты и в лучшем случае читали «Епархиальные ведомости». Архиепископ Савва так писал о Тверском приходском священстве: «Наше белое духовенство не любит тратить своих денег на книги, особенно серьёзного содержания, а выписать на церковные суммы старосты не дозволяют».182

В церковной мемуаристике содержится немало примеров, когда повседневные заботы о содержании семьи и обучении детей, жизнь в деревенской глубинке надламывали сельских клириков. Некоторые из них морально деградировали и отличались «неканоническим поведением». Наиболее распространенным проявлением такого поведения было пьянство. «Редко проходит неделя, – писал архиепископ Савва, – чтобы не получал я жалоб и доносов на нетрезвость не только причётчиков, но и священников».183Таких клириков приходилось отправлять для исправления в монастыри, а иногда лишать сана.

Религиозность крестьянского мира находила свое отражение, как в прямых, так и в опосредованных формах. Прямые формы – это поддержка населением церкви: коллективные и личные пожертвования, расходы сельских обществ на религиозные цели, плата за требы, соблюдение постов, религиозных обрядов и праздников. Опосредованная форма (на что всегда обращалось внимание) – это выполнение прихожанами норм христианской морали в семье, быту и в обществе.

Церковноприходские дела не входили в компетенцию сельских и волостных сходов, но крестьяне относились к церковным делам своего прихода как к особой разновидности мирских дел и забот.

В мирских расходах сельских обществ предусматривалась статья на церковные и религиозно-нравственные надобности. Приговоры крестьянского мира о сборах средств в пользу церкви для всех крестьян были обязательными и строго контролировались. Расходы на церковь и религиозные потребности были различными и зависели от местных обычаев и решений сельских сходов. В 1881 г. расходы на церковные нужды были невелики и составляли во Владимирской губернии – 1,7 %, в Тверской – 0,5 %, Московской – 0,1 % всего мирского расходного бюджета.184В последующие годы они постоянно росли и в 1892 г. уже составляли: в Московской губернии – 9,0 %, во Владимирской – 5,8 %, в Тверской – 3,9 % мирских расходов. Средняя сумма мирских расходов сельских обществ на эти цели составляла на одно общество соответственно: 559, 383 и 322 руб. Эти средства шли на постройку и ремонт церквей и часовен, содержание причта, церковных старост, просвирен и регентов. Эти же средства использовались на общественные церковные требы: молебны, панихиды, вечные поминовения разных лиц, приобретение и освящение икон, крестные ходы по полям и на содержание кладбищ.185В 1905 г. среди статей всех мирских расходов четвёртое место по величине занимали расходы на религиозные потребности: по 50-ти губерниям они составляли – 9,3 % мирского расходного бюджета, в губерниях Центрально-промышленного района – 7,5 %. На эти цели на одну душу мужского населения приходилось 17,3 и 18,3 копеек расходов. Для сравнения отметим, что на народное образование крестьянский мир расходовал 9,2 % и 4,0 % своего бюджета, на одну наличную душу соответственно 17,1 и 9,9 коп.186

Важной особенностью церковной жизни всегда являлась благотворительность. Она особенно активизировалась после принятия в 1864 г. «Закона о приходских попечительствах при православных церквах». Приходские попечительства создавались на общественных началах и с разрешения епархиального архиерея. Целью этих попечительств была забота «о благоустройстве и благосостоянии приходской церкви и причта в хозяйственном отношении, а также об устройстве первоначального обучения детей и для благотворительных действий в пределах прихода».187В состав попечительств входили: местный священник, церковный староста и несколько членов попечительского совета, избираемые из числа прихожан. В сельских приходах в попечительский совет входил еще и волостной старшина. Председателем попечительского совета обычно избирали наиболее благочестивого и преданного вере прихожанина. Епархиальное начальство принимало годовые отчеты и контролировало деятельность попечительств. Попечительские средства пополнялись в основном за счет добровольных личных и коллективных пожертвований прихожан и других жертвователей. Средства попечительств шли по трем направлениям: в пользу церкви, в пользу причта, для школ и благотворительных учреждений. Все благотворительные учреждения, относящиеся к ведомству православного вероисповедания, делились на три группы: приходские попечительства и братства; самостоятельные заведения при церквах; учреждения для лиц духовного звания. Епархиальное начальство принимало годовые отчеты и контролировало деятельность попечительств. В начале ХХ в. число приходских попечительств стало увеличиваться. В России в 1900 г. насчитывалось 1948 попечительских обществ, в них имелось 1103 благотворительных учреждения. По количеству благотворительных учреждений приходские попечительства в России занимали второе место после частных.188В Московской епархии в 1900 г. было 69 попечительств, в 1904 г. – 124, а в 1912 г. уже 154 попечительства. В Тверской епархии в 1900 г. действовали свыше ста, а в 1912 г. – 207 приходских попечительств. В этом же году во Владимирской епархии было только 34 попечительства.189

Церковь и прихожане принимали участие в общественной благотворительности. По решению Святейшего Синода с 1881 г. по всем приходам ежегодно стали проводиться сборы пожертвований на пятой неделе Пасхи в пользу слепых. Кружечный сбор, проводимый в 1900 г. по всей России в пользу слепых, дал 40 тыс. руб.190Церковь выступила инициатором по сбору пожертвований по подписным листам и кружечному сбору в пользу голодающих крестьян. В Московский епархиальный комитет помощи голодающим только с 1 по 30 июня 1892 г. поступило более 140 тысяч рублей. На средства, собранные населением губерний Волжского бассейна, была построена церковь при истоке реки Волги в деревне Волговерховье. Кроме специальных пожертвований, проводились и памятные: в 1896 г. по инициативе духовенства среди крестьян губерний начался сбор пожертвований на сооружение в городе Москве храма в память освобождения крестьян от крепостной зависимости. Такие же коллективные пожертвования проводились крестьянами для строительства в селах церквей в честь 50-тилетия отмены крепостного права. В 1904 г. в Московской епархии в ходе кружечного и кошелькового сборов было получено 667,7 тыс. руб. Эти средства пошли на церкви, содержание богаделен, приютов, на лечение больных и раненых воинов.191

Епархиальные и приходские попечительства оказывали помощь неимущим, престарелым и больным прихожанам, сиротам и увечным воинам. Для этого по инициативе духовенства в крупных приходах и в сельской местности открывались богадельни, приюты и больницы. Богадельня буквально понимается как «Божье дело» – одно из благотворительных учреждений, где призреваемые находились на полном иждивении. Они существовали при монастырях и храмах, где нуждающиеся получали бесплатное питание, одежду и обувь, а также ежемесячное пособие – 2–3 руб. К Рождеству и Пасхе выдавалось единовременное пособие в 10 руб. Для лиц духовного звания открывались специальные приюты и богадельни. В Московской епархии в 1895 году действовало 112 богаделен, из них 101 при церквах, в 1905 г. при церквах имелись 231 богадельня и больница, на содержание которых было израсходовано более 241 тыс. руб. В Тверской епархии в том же году на пожертвования церквей и монастырей содержалось 165 приютов, 12 богаделен и 6 больниц.192Например, при Воскресенском Новоторжском монастыре был открыт сиротский приют, где на средства монастыря содержались и обучались 50–60 девочек из семей священников и крестьян. Ржевское Дионисиевское православное братство содержало сиротский приют для мальчиков, которых обучали различным ремёслам.193

Следует отметить, что некоторые священнослужители внесли большой вклад в благотворительные дела. Широкой известностью в церковных кругах и у общественности пользовалась филантропическая деятельность Московского митрополита Владимира, занявшего эту кафедру в 1898 г. Он организовывал различные благотворительные общества, просветительные курсы и народные чтения, активно боролся с пьянством, создавая общества трезвости.194Протоиерей Г.П. Смирнов-Платонов из Николо-Ямской церкви на Арбате долгое время работал в Московском отделении попечительства о слепых, а в 1897 г. открыл глазную амбулаторию в Сергиевом-Посаде. Священник С. Пермский из подмосковного села Нахабино много сил отдавал для отвращения крестьян от пьянства.195Многие священники принимали участие в открытии благотворительных учреждений, работали в попечительских советах, лично вносили пожертвования на благотворительные нужды.196

Свой вклад в благотворительные дела вносили и крестьяне, некоторые из них являлись членами приходских попечительских советов. Иногда разбогатевшие крестьяне жертвовали в пользу церкви большие суммы денег. Так, крестьянин деревни Тимино Владимирской губернии Павел Матвеев пожертвовал на роспись церкви 3523 рубля, а в 1881 г. дал на ремонт еще 1394 рубля. По ходатайству епархиального начальства он был дважды награжден серебряной медалью «За усердие», вначале на Станиславской, а затем на Аннинской лентах.197В 1889 г. крестьянка Наталья Устинова из Московской губернии внесла в церковь села Восковское 27100 руб. Крестьянин Егор Раков из деревни Шаинково Верейского уезда Московской губернии в 1899 г. пожертвовал в пользу церкви 1500 рублей. В Тверской губернии крестьянин Иван Зубарев внес вклад в сумме свыше 10 тысяч рублей в церковь села Броды Старицкого уезда.198Однако такие крупные личные пожертвования крестьян были редкими. Обычно многие крестьяне оказывали помощь в ходе кружечных сборов.

В фондах духовных консисторий сохранилось немало дел о личных и коллективных пожертвованиях крестьян в пользу церквей, часовен, богаделен, на приобретение различной церковной утвари и на поддержание причта. В годовых отчетах за 1895 г. Ржевского и Зубцовского попечительских обществ архиепископу Тверскому и Кашинскому Савве благочинные Алексей Мещанский и Михаил Рязанцев отмечали, что крестьяне вкладывали различные суммы от 100 до 900 рублей. Средства шли на отливку колоколов, приобретение церковной утвари, облачений для священников и дьяконов. Чаще же всего дарили утварь: хоругви, паникадила, дарохранительницы, иконы, серебряные и позолоченные оклады.199В ведомости о пожертвованиях, поступивших в церкви Московской епархии за 1899 г., значилось, что из 47 крупных пожертвований 11 были сделаны крестьянами. В основном все деньги использовались на украшение храмов, в пользу причта, на общественные молебны и на вечное поминовение.200

Однако иногда крестьяне отказывались вносить пожертвования на церковные нужды. Причины были разные: неурожайные годы, нехватка денег, а иногда неверие и равнодушие. В рапорте архиепископу Владимирскому и Суздальскому Феогносту в 1891 г. отмечалось, что в ряде приходов церковные старосты были вынуждены устраивать общественные попойки крестьян, чтобы те внесли пожертвования в пользу храма. Иногда крестьяне не соглашались оказывать хозяйственную помощь духовенству в ремонте храмов и заготовке дров без угощения водкой.201

Ведомости с отчетами о пожертвованиях, поступившие в духовные консистории Московской, Владимирской и Тверской епархий свидетельствуют, что собранные с крестьян средства использовались церковью и приходскими попечительствами не только на строительство и ремонт храмов и содержание причта, но и на благотворительные и просветительско-миссионерские цели: строительство и содержание церковноприходских школ, комплектование книгами церковных библиотек, на детские приюты, богадельни, на помощь больным и престарелым прихожанам, раненым и увечным воинам. Много средств расходовалось на издание и бесплатное распространение книг, брошюр и листовок духовно-нравственного и религиозного содержания. Выделялись средства на строительство и содержание православных школ и церквей в Западном крае, на Кавказе и в Сибири, на улучшение быта русских паломников в Палестине и на оказание помощи нуждающимся славянам на Балканах.202

Таким образом, имеющиеся сведения позволяют сделать вывод, что духовенство принимало активное участие в благотворительных делах не только своего прихода или епархии, но и в благотворительных акциях всероссийского масштаба. Эта деятельность носила не только христианский, но и общественный характер. Свою лепту в благотворительность вносили и крестьяне, делая вклады в монастыри и церкви, тем самым оказывая помощь приходским школам и нуждающимся в ней односельчанам.

Православная церковь занималась не только благотворительностью, но и просветительной деятельностью, религиозно-нравственным воспитанием верующих. Для этих целей в епархиях создавались различные православные братства. Эти братства имели свои школы, типографии, больницы, вели просветительную и миссионерскую деятельность. При Московской епархии под председательством епископа Дмитровского Трифона было создано Кирилло-Мефодьевское братство. В епархии действовали 15 его отделений, в которых было 30 пожизненных членов, 203 действительных и 550 членов-соревнователей. Братство издавало массовым тиражом брошюры и листовки, распространило среди верующих более 362 тыс. книг религиозно-нравственного содержания. Под патронажем братства действовали 538 церковноприходских школ, в том числе 70 школ грамоты и 14 воскресных школ, в которых обучалось 29.060 учащихся. Кроме общеобразовательных предметов, учащиеся занимались вышиванием, столярным и переплетным делом, изучали основы агрономии и пчеловодства. При приходских церквах имелось 57 библиотек в основном с книгами духовно-нравственного содержания, по русской и церковной истории.203Владимирское братство святого князя Александра Невского в конце ХIХ в. ежегодно устраивало в городах и сёлах губернии народные чтения по вопросам православия, церковной и гражданской истории, а также лекции о природе. Некоторые отделения братства имели бесплатные библиотеки-читальни для народа.204В Тверской епархии действовали братства: Ржевское и Дионисиевское, образованное в 1874 г., и самое крупное – братство святого благоверного князя Михаила Ярославича, учрежденное в 1884 г. Братства открывали церковные школы и занимались религиозно-нравственным воспитанием народа. При многих приходских церквах и школах устраивались книжные склады и библиотеки.

Братство князя Михаила Ярославича следило за нравственностью прихожан и неоднократно обращалось к губернатору и местным властям с просьбой запретить праздничные разгулы молодежи в селениях во время посиделок и в ночное время.205

Большой вклад вносило духовенство в борьбу с алкоголизмом среди крестьян. После указа Синода от 5-11 июля 1889 г., в котором служители церкви призывались «содействовать правительству» в борьбе с пьянством, в епархиях и приходах стали создаваться приходские попечительства и общества трезвости, призванные словом и проповедью «отвлекать народ от питейных заведений».206

Приходские попечительства о народной трезвости действовали, как и правительственные общества, по уставу от 20 декабря 1894 г. В отличие от попечительств о народной трезвости, ставивших цель предотвратить «неумеренное потребление питей», религиозно-трезвенные общества добивались распространения в народе абсолютной трезвости. Духовенство исходило из того, что при помощи религиозно-нравственных принципов можно внести в народ «трезвость, мир, любовь и христианские навыки». Поэтому основной формой в организации антиалкогольной деятельности стала «мирная культурная работа». Духовное ведомство, стремясь «отрезвить» народ, пыталось оздоровить и само духовенство, часть которого была подвержена пьяному недугу, о чем свидетельствуют журналы духовных консисторий.

Церковное общество трезвости имело свой устав и программу действий, утвержденные епархиальным архиереем и гражданскими властями. Каждое общество приписывалось к приходу, во главе которого стоял священник, ежегодно отчитывавшийся за работу перед епархиальным начальством. В члены общества трезвости принимались все православные обоего пола, пожелавшие бросить пить. Прием в общества происходил после молебна перед Святым Крестом и Евангелием, а вступавший в общество давал обет не пить «ни водки, ни пива, ни вина» в течение определенного времени. Срок обета трезвости в каждом обществе был разный: от одного месяца до одного года.

Общества трезвости устраивали в школьных зданиях, библиотеках-читальнях или в чайных религиозно-нравственные противоалкогольные чтения, обсуждали меры борьбы с пьянством среди крестьян, распространяли среди них листовки и брошюры. В качестве примера можно привести деятельность нескольких обществ трезвости. Тверское Власьевское Казанское общество было образовано священником Н. Лебедевым. На членские взносы были открыты три чайные, дешёвая столовая и ночлежный приют для приезжих крестьян. В 1900 г. в общество входило 3700 человек. На средства общества были устроены библиотека, две колонии: одна для беспризорных детей, другая для лечения алкоголиков.207В селе Борисово Московского уезда общество трезвости было создано 2 февраля 1910 г. В нем состояло 97 членов, в основном крестьяне. В течение года выбыло 25 человек, в том числе 9 были исключены за нарушение обета воздержания от водки. Члены общества собирались в чайной, пили чай, слушали беседы и читали статьи из журналов «Трезвая жизнь», «Трезвые всходы» и распространяли листовки антиалкогольного содержания среди крестьян.208В Свято-Никольском обществе трезвости села Ундол Владимирского уезда Владимирской губернии священники Виноградов и Преображенский читали лекции с «туманными» картинками на антиалкогольные темы: «Пить до дна – не видать добра», «Сиротские слезы», «Тонул да всплыл» и т. д.209

Конец ознакомительного фрагмента.