Социальный и эмоциональный интеллект. От процессов к изменениям. Теоретические подходы и экспериментальные исследования ( Коллектив авторов, 2009)

Понятие эмоционального интеллекта, которое на протяжении последних двух десятилетий сильно потеснило в научной литературе своего собрата – понятие социального интеллекта, имеет в психологии двойной статус. С одной стороны, это вполне академичный и респектабельный концепт, введенный весьма солидными учеными из американских университетов П. Сэловеем и Дж. Мейером. С другой, – предмет популярных книжек, вызывающий иронию у серьезных специалистов.

Надежды, возлагаемые сегодня на исследования социального и эмоционального интеллекта, становятся более понятными при сопоставлении их с интеллектом общим. С одной стороны, общий интеллект может служить образцом для исследователей социального и эмоционального интеллекта как конструкт, измеряемый с максимально возможной для психологов надежностью, обладающий к тому же большой предсказательной силой в отношении реальных жизненных достижений. С другой стороны, работы по общему интеллекту подходят к границам, у которых его могущество исчерпывается и за которыми можно ожидать вступление в силу эмоционального и социального интеллекта.

В связи с этим ниже вначале будут рассмотрены данные о том, как общий интеллект связан с успехом в жизни, начиная от школьного обучения и заканчивая профессиональной карьерой, социальным статусом и семейным положением. Затем будут показаны те сферы, где общий интеллект становится менее существенным предиктором.

Интеллект и обучение

Роль интеллекта в обучении велика и бесспорна. Успешность обучения в школе коррелирует с тестами интеллекта на уровне порядка r = 0,5. Так, корреляция теста Равена, одного из наиболее распространенных инструментов для оценки интеллекта детей и взрослых, со школьными баллами колеблется от 0,3 до 0,72 (Дружинин, 2001). За этими сухими цифрами стоит драматическая реальность. Человеческие различия в обучаемости очень велики. Исследования в Американских вооруженных силах показали, что обучение людей, показатели которых по тестам умственного развития находятся между 10-м и 30-м процентилем, займет от одного года до двух там, где обучение людей с показателями выше 30-го процентиля закончится за три месяца (Vineberg, Taylor, 1972). Разница в скорости составляет от 4 до 8 раз! И это еще не для крайних групп, а для «соседей» по оси умственного развития. Разница в скорости обучения – это на практике миллиарды долларов. Кроме того, совместное обучение людей с разными уровнями способностей снижает мотивацию и самых блестящих, и отстающих. Люди, которым учиться легко, имеют тенденцию лучше проходить через сито академического отбора и доходить до более высоких ступеней образовательной лестницы. Поэтому не удивительно, что обнаруживается корреляция интеллекта (в районе r = 0,55) с продолжительностью обучения.

Интеллект и профессиональный успех

В американской психологии существуют даже не сотни, а тысячи исследований связи уровня интеллекта с успешностью в работе. Эти исследования проводились как в гражданской, так и в военной сферах. Результат всегда один и тот же: интеллект – мощный предиктор успешности в работе. Перечислим несколько моментов. Во-первых, высокая предсказательная валидность теста интеллекта наблюдается для всех групп профессий без исключения. Во-вторых, тест интеллекта оказывается валиден не только для успешности умственного труда, но и труда, традиционно понимаемого как ручной. В-третьих, предсказательная сила тестов тем выше, чем более сложной является профессия. В-четвертых, обучение различным профессиям оказывается практически в равной мере зависимым от интеллекта.

Еще один показательный результат, который получен в исследованиях, – корреляция тестов интеллекта всегда выше с объективными показателями успешности труда, чем с оценками коллег или начальников (Gottfredson, 1986).

В психологии накоплена информация, касающаяся не только интеллекта, но и других психологических свойств, которые могут служить предикторами успешности профессиональной деятельности. Ни одно из этих качеств не может соперничать с интеллектом на всем множестве профессий, хотя в отдельных случаях их роль существенна. Так, для малоквалифицированного ручного труда психомоторные способности в некоторых случаях оказываются более важными, чем интеллект, однако роль этих способностей сходит до нуля для сложной профессиональной деятельности (Gottfredson, 1986; Hunter, Hunter, 1984).

Характеристику полученных результатов в целом дает один из наиболее крупных современных специалистов по проблеме интеллекта Эрл Хант, который пишет: «Исследования психометрических тестов в индустрии и военных отраслях вновь и вновь показывают надежную и социально значимую предсказательную силу в отношении успешности на рабочем месте <…> Психометрические тесты часто являются лучшими предикторами успеха как в школе, так и в профессиональной деятельности» (Hunt, 1997, p. 539).

Выводы из исследований вполне согласуются с практикой. В Вооруженных силах США законом запрещен прием на работу лиц, коэффициент интеллекта которых ниже 80 баллов. Закон позволяет снижать планку лишь в ситуациях, когда страна находится в состоянии объявленной войны.

Интеллект представителей разных профессий

Следует отметить, что внутри профессии люди уже оказываются в определенной степени подобранными по интеллекту. Если бы внутри одной какой-либо сложной профессии мы наблюдали представителей всего спектра интеллектуальных возможностей, то перед нами предстала еще более впечатляющая картина. Однако этого не происходит, и люди с недостаточным когнитивным развитием не выбирают сложных профессий или отсеиваются на подступах к ним.

Наиболее полную картину в этом плане мы находим в Руководстве к Тесту для отбора персонала Вандерлика[2]. За несколько десятилетий применения теста собраны данные об интеллекте претендентов на замещение самых различных должностей. Эти данные показывают, что существует значительная разница в интеллекте между претендентами на разные профессии.

Анализ существующих данных следует предварить описанием применяемых в психологии способов количественной оценки показателей интеллекта. Таких способов несколько: коэффициент интеллекта, процентили, стены и т. д. Далее приводимые в этой статье данные будут отражать наиболее распространенный показатель – коэффициент интеллекта (КИ или IQ). Для подсчета коэффициента интеллекта среднее значение выборки принимается за 100 баллов, а стандартное отклонение – за 15 или 16 баллов. При таком способе подсчета с учетом нормального характера распределения интеллектуальных показателей наиболее распространенными оказываются значения интеллекта, близкие к 100 баллам. В пределах одного стандартного отклонения от среднего значения, т. е. между 85 и 115 баллами, находится 68 % процентов населения.

В границы двух стандартных отклонений, т. е. между 70 и 130 баллами, входит уже более 95 % людей. Обычно уровень выше 130 баллов принимают как границу умственной одаренности, а уровень ниже 70 баллов – как черту умственной отсталости. При этом необходимо осознавать условность этих границ, подобно тому как условна, например, граница, отделяющая высоких людей от не очень высоких – это 170 см, или 180, или 190?

Лишь 1 % людей имеет коэффициент интеллекта, превышающий 136 баллов, а уровня в 145 баллов достигает лишь один человек на несколько десятков тысяч.

Если рассмотреть теперь уровень интеллекта представителей различных профессий, то окажется, что он неоднороден. Средний коэффициент интеллекта лиц, претендующих в США на должность нотариуса, исследователя-аналитика или менеджера по рекламе, составляет около 120 баллов. Средний интеллект кандидатов на должность сторожа или упаковщика – не более 90 баллов (Wonderlic Personnel Test, 1992). Вообще средний интеллект американцев, занятых квалифицированным трудом (адвокатов, ученых, врачей и т. д.), оценивается в 114 баллов (Storfer, 1990, p. 206). Если учесть, что интеллект в 114 баллов и выше показывают менее 20 % населения, то становится понятным, что в современных условиях повышения роли сложных профессий интеллектуальный потенциал наиболее развитых стран оказывается недостаточным для обеспечения собственных потребностей и возникает необходимость «импорта мозгов».

Представители одной профессии представляют собой относительно гомогенную в плане интеллекта выборку. Стандартное отклонение коэффициента интеллекта для представителей одной профессии составляет около 8 баллов, что практически вдвое ниже, чем в среднем по популяции (Hunter, Schmidt, Judiesch, 1990).

Интеллект и творческие достижения

Исследования живущих выдающихся людей – ученых, политиков, деятелей искусства – осуществить достаточно трудно, поскольку такие люди весьма дорожат своим временем, а доступ к ним непрост. Тем не менее, известно, по крайней мере, одно систематическое исследование психологических особенностей крупных ученых, проведенное в начале 1950-х годов Энн Ро (Roe, 1952, 1953). Ро провела исчерпывающее интервьюирование и тестирование 64 виднейших американских ученых в области физики, биологии, психологии и антропологии. Характерной особенностью ученых оказался чрезвычайно высокий психометрический интеллект. Ро использовала три шкалы интеллекта – вербальную, пространственную и математическую. Медианное значение показателей выдающихся ученых по первой из них составило 137 баллов, по последней – 166, результаты по пространственному интеллекту были промежуточными. Индивидуальные значения варьировались от 121 до 194 баллов. Учитывая, что IQ более 136 баллов демонстрирует 1 % населения, а значений в 166 баллов достигают сотые доли процента, показатели ученых следует расценить как сверхвысокие.

Также очень высокие показатели, превышающие 140 баллов, зафиксировал по Терменовскому тесту понятийного интеллекта (Termen Concept Mastery Test) Ф. Бэрон в своем исследовании творческих писателей (Baron, 1963).

Таким образом, исследования приводят к заключению, что выдающиеся в творческом отношении люди показывают очень высокие результаты по тестам интеллекта.

Интеллект и социальный статус

В современном обществе социальный статус в наибольшей степени определяется образованием, получением престижной профессии, а в дальнейшем – профессиональными достижениями. Поэтому логично ожидать, что тесты интеллекта способны предсказывать социальный статус человека.

Первое исследование по поводу соответствия психометрического интеллекта реальным достижениям было начато еще в 1921 г. В лонгитюде, проведенном с американским размахом, создатель теста Стэнфорд-Бине Луис Термен и его сотрудники отобрали из более чем 150 тысяч школьников около полутора тысяч детей, показавших наиболее высокие результаты по тестам интеллекта (IQ более 136). Затем через 6–7, 11–19, 30–31 и 60 лет были проведены контрольные исследования жизненных успехов, которых добились высокоинтеллектуальные дети.

Выяснилось, что практически все члены выборки Термена добились высокого социального статуса. Все они закончили школу, а 2/3 – университет. По числу докторов наук, опубликованных книг и патентов группа Термена в 30 раз превысила уровень контрольной выборки. Кстати, доход среди членов группы был в 4 раза выше среднего по США.

Любопытное обстоятельство, однако, заключается в следующем. Ни один из обследуемых не проявил исключительного таланта в области науки или искусства, который можно было бы рассматривать как вклад в мировую культуру. В то же время был обнаружен один ребенок, который несколько не дотянул до требовавшихся в исследовании Термена 136 баллов КИ, однако в последующей жизни достиг того, что не удалось никому из избранных – стал лауреатом Нобелевской премии. Это примечательное обстоятельство еще раз напоминает, что нет резкой черты, отделяющей сверхвысокий интеллект от просто высокого: с ростом интеллекта повышается вероятность выдающихся достижений.

Более поздние исследования повторяют результаты Термена. Корреляции между коэффициентом интеллекта ребенка и его статусом во взрослом возрасте могут составлять до r = 0,8, хотя более типичный показатель – r = 0,5 (Rutter, 1989). При этом социальная мобильность (переход из одного класса в другой) в западных странах также зависит от интеллекта. Так, в США и Шотландии переход в вышестоящий класс на 40 % определяется психометрическим интеллектом, причем в Шотландии этот процесс происходит быстрее, чем в США (Равен, Курт, Равен, 1996). В США прирост балла коэффициента интеллекта приводит к повышению годового дохода в среднем на 1000 долларов (Storfer, 1990).

Для уточнения результатов Термена и других западных авторов необходимо подчеркнуть, что характер связи способностей с успехом в обществе обусловлен устройством самого общества. Мудрый Конфуций в свое время сказал, что в хорошо устроенном обществе стыдно быть бедным, а в плохо устроенном – стыдно быть богатым. Перефразируя, можно получить весьма актуальное для современной психологии изречение: «В хорошо устроенном обществе умным быть полезно, а в плохо устроенном – вредно».

Известный социолог В. Парето развил теорию «кругооборота элит», согласно которой устойчивым может быть только то общество, которое позволяет своим наиболее способным членам проникать из низших слоев в высшие. В противном случае, то есть в обществе с кастовыми перегородками, в низших слоях создается чрезмерное давление, создаваемое деятельностью наиболее талантливых людей, после чего следует социальный взрыв.

Конечно, и при отсутствии кастовых перегородок движение наверх далеко не всегда определяется интеллектом. По-видимому, принципы кадрового движения в советской номенклатуре еще только ждут своих исследователей. Однако та недееспособность высших советских руководителей, которая стала предметом анекдотов в конце 1970-х годов, говорит, скорее всего, о том, что выдвижение определялось качествами, слабо связанными с интеллектом. Талант не означает непременного успеха. Связь таланта и успеха определена устройством общества.

Приведенные выше исследования выполнены в США и Западной Европе, т. е. странах с устоявшейся и достаточно эффективной системой выдвижения и поощрения наиболее успешных членов общества. В России наблюдаются те же закономерности в плане связи интеллекта с успеваемостью и возможностью поступления в вузы. Нет оснований ожидать и существенных различий в отношении успешности в работе.

В то же время в переходный период 1990-х годов в России, по-видимому, многие люди с наиболее высоким уровнем образования и учеными степенями попали в низкооплачиваемую категорию. Во всяком случае, в исследованиях, проведенных В. В. Кочетковым и В. Н. Дружининым (2001) в России в 1990-х годов, не было выявлено связей между социально-экономическими характеристиками и интеллектом детей и взрослых.

Когда излишний интеллект вреден

Факты типа тех, что приведены выше, составляют львиную долю результатов в исследованиях внешней валидности тестов интеллекта. Однако для полноты картины необходимо отметить и другую сторону. Есть данные, которые свидетельствуют о том, что в некоторых случаях возможно «горе от ума». Так, по данным исследования успешных лидеров в США получается, что для них существует оптимальный уровень интеллекта, несколько превышающий средний уровень группы, к которой лидер обращается, но не очень далеко его превосходящий[3]. При слишком высоком интеллекте лидер становится непонятен для «массы». Об этом говорят и результаты Д. Саймонтона, извлеченные им из ретроспективных оценок интеллекта Л. Терменом и К. Кокс выдающихся людей прошлого. У Саймонтона получилась невысокая, но значимая отрицательная корреляция (r = –0,29) между оценкой интеллекта и известностью среди военных, политических и религиозных деятелей прошлых веков (Simonton, 1976).

Какую долю успехов может объяснить интеллект?

Представляется, что те 30–35 % дисперсии (что соответствует прогностической валидности на уровне 0,5–0,6), которые могут быть объяснены в успехе в сложной профессиональной деятельности тестами интеллекта, достаточно правдоподобно показывают реальное место интеллекта в жизни современного человека. Остальное приходится на долю жизненных обстоятельств (большая часть) и других индивидуальных особенностей (меньшая часть).

Зададимся вопросом: насколько большую роль в успехе человека в профессиональной деятельности и жизни вообще играют его личные достоинства, т. е. психологические качества, а какую роль – обстоятельства, случай? Очевидно, что роль случая велика. Молодой корсиканец Бонапарт не превратился бы в императора Наполеона, если бы ему не представились два счастливых случая – в Тулоне и 13-го вандемьера в Париже (Тарле, 1957). Более того, родись он на 100 лет раньше или позже и не застань времена Революции, вряд ли сегодня кто-то знал бы его имя. Но также справедливо и то, что другой человек, не обладающий интеллектом, волей, работоспособностью и жаждой власти Бонапарта, не смог бы воспользоваться подвернувшимися возможностями. Таким образом, феноменальный взлет Бонапарта не был бы возможен как без его необычайных личных качеств, так и без воли случая (или судьбы – не в этом дело).

Пример Наполеона Бонапарта – это яркий, демонстративный случай. Жизнь большинства людей менее ярка, но закономерности остаются теми же. Психология во многих случаях сумела зафиксировать влияние обстоятельств на профессиональный успех, как это было, например, сделано Д. К. Саймонтоном в отношении ученых (Simonton, 1988).

Большую роль в научном успехе, например, играет такое случайное обстоятельство, как место рождения. К. Берри (Berry, 1981, 1990) изучил культурное происхождение более чем 390 лауреатов Нобелевской премии в области науки. Он установил, что большая их часть происходит из больших городов. Так, 60 % американских лауреатов происходило из Нью-Йорка или одного из городов Среднего Запада. В Германии люди, рожденные в Гамбурге, Мюнхене или Штуттгарте, в 10 раз чаще становятся лауреатами, чем выходцы из сельских районов.

Подобно этому более половины американских выдающихся шахматистов происходит их районов Нью-Йорка, Сан-Франциско или Лос-Анджелеса (Gardner, 1982).

Большую роль играет религиозная принадлежность. Протестанты опережают католиков по вкладу в бизнес, науку и искусство стран, таких как США и Германия, где обе эти конфессии представлены (Knapp, Goodrich, 1952).

Большую роль играет также история ребенка в семье. Первенцы имеют существенно больше шансов добиться успеха в жизни (Cattell, Brimhall, 1921; Roe, 1952).

Все эти факты говорят о большой роли внешних обстоятельств в жизненном успехе. Общество равных возможностей остается сегодня недостижимой утопией, а раз это так, то полного объяснения успеха в жизни на основе психологических особенностей личности в принципе быть не может.

Отсюда следует простой и ясный вывод: успех в жизни и профессии не может быть выведен из одних только индивидуальных качеств, всегда присутствует и доля обстоятельств. Как распределяются между собой вклады этих двух факторов? Конечно, оценка здесь может быть лишь очень приблизительной, поскольку, с одной стороны, мы сегодня имеем еще слишком мало данных, с другой, – соотношение этих вкладов – величина переменная, она зависит от общества, профессиональной ситуации и т. д. Все же можно сделать прикидки на основании размера эффекта влияния описанных выше средовых факторов (таких как порядковый номер рождения в семье или места рождения) на достижение профессионального успеха. Эти прикидки показывают, что роль средовых факторов колеблется вокруг примерно 50 %, оставляя другие 50 % на долю индивидуальных особенностей людей.

Каково же место интеллекта среди других психологических свойств, влияющих на профессиональные достижения человека? Однозначного ответа на этот вопрос не может быть – все зависит от конкретных особенностей профессии. Можно выявить, однако, закономерности. Роль интеллекта тем больше, чем:

а) сложнее профессия,

б) больше вес отношений «человек – объект» и меньше – «человек – человек» (Ушаков, 2004, с. 80).

Социальный и эмоциональный интеллект

Интеллект, измеряемый традиционными тестами, лучше предсказывает успех в деятельности с неживыми объектами, чем в общении с другими людьми – этот важный вывод стал одним из оснований обращения к понятиям социального и эмоционального интеллекта. Задавшись вопросом: «А не можем ли мы обнаружить специальную интеллектуальную способность, ответственную за понимание других людей, самих себя и социальных ситуаций?», мы выходим на проблему социального и эмоционального интеллекта.

Понятие социального интеллекта было предложено Э. Торндайком в 1920 г. и определено как способность действовать разумным образом в человеческих отношениях.

Важное значение имело то, что лидер в области психометрических исследований интеллекта Дж. Гилфорд в своей кубической модели выделил место для социального интеллекта и совместно с М. О’Салливен разработал тест. Было показано, что социальный интеллект достаточно успешно предсказывает некоторые жизненные достижения.

Однако в исследованиях социального интеллекта постепенно выявился ряд проблем. Уже Э. Торндайк сообщал о том, что тесты, направленные на измерение социального интеллекта, высоко коррелируют с тестами вербального интеллекта. Более систематически этот вопрос исследовал Л. Кронбах, который в своей влиятельной работе показал, что тесты социального интеллекта при совместной факторизации с другими тестами интеллекта не образуют отдельного фактора, а оказываются нагруженными по фактору вербального интеллекта. Другими словами, получается, что понятие социального интеллекта излишне, а успешность понимания социальной ситуации и умение адекватно себя вести зависят просто от вербального интеллекта. Хотя в других работах все же были получены данные о том, что социальный интеллект может быть выделен как отдельная способность, все же они не смягчили общего скепсиса научного сообщества.

Новый всплеск интереса к проблеме начался в 1990-е годы, когда Питер Сэловей и Джон Мейер предложили понятие эмоционального интеллекта, который они определили как форму социального интеллекта, включающую способность отслеживать (to monitor) свои и чужие эмоции, различать их между собой и использовать эту информацию для управления своими мыслями и действиями (Salovey, Mayer, 1990).

В 1995 г. научный обозреватель газеты «Нью-Йорк таймс» Дэниэл Гоулмен написал по проблеме эмоционального интеллекта популярную книгу, которая вызвала ажиотаж в средствах массовой информации и стала бестселлером (Goleman, 1995). Как и положено для сенсационной публикации, Д. Гоулмен сделал ряд сильных заявлений. Так, он писал, что эмоциональный интеллект объясняет 85 % успеха высших руководителей крупной транснациональной корпорации. Д. Гоулмен связывал эмоциональный интеллект с работой подкорки (амигдалы), в отличие от общего интеллекта, функции которого реализуются корой, и подчеркивал возможность успешного развития эмоционально-интеллектуальной способности. Получилась, таким образом, весьма привлекательная картина: существует некая способность (эмоциональный интеллект), которая имеет решающее значение для успеха в разных сферах человеческой деятельности, в том числе – бизнесе, при этом ее относительно легко можно развить. Прочитайте мою книгу и станете таким (такой), что сможете преуспеть и заработать кучу денег! Вдобавок вновь обнаруженная способность таинственна, иррациональна (связана с подкоркой), поэтому-то рационально мыслящее западное человечество до сих пор не могло ее раскрыть.

Линию Д. Гоулмена подхватили многие авторы психологического ширпотреба. Например, в переведенной на русский язык книге под выразительным названием «Могущество социального интеллекта» читаем: «Всевозможные менеджеры, начальники и руководители всех уровней нуждаются в Социальном Интеллекте, чтобы эффективно справляться со своей работой. То же самое можно сказать о продавцах и торговых агентах, о преподавателях и врачах, работниках социальной сферы и патронажа, о персонале гостиниц – обо всех, кому в ходе выполнения своих ежедневных обязанностей приходится иметь дело с посторонними людьми. Коэффициент социальной интеллектуальности представляет собой один из наиболее важных и полезных показателей интеллекта… и хорошая новость заключается в том, что его действительно можно наращивать» (Бьюзен, 2004, с. 12).

К сожалению, более строгое научное исследование заставляет сдержаннее относиться к понятию эмоционального интеллекта. Две основные проблемы по-прежнему вызывают дискуссии, ставящие под сомнение его ценность.

Первая проблема – способы измерения эмоционального интеллекта

Для того чтобы выяснить, как та или иная способность определяет успешность человека в жизни, нужно для начала эту способность измерить. Тут-то и начинаются проблемы с операционализацией понятия эмоционального интеллекта.

Дело в том, что эмоциональный интеллект измеряют двумя путями – с помощью опросников и с помощью задачных тестов – и эти два способа измерения приводят к разным результатам.

Задачный способ, безусловно, предпочтительнее опросникового для оценки любых способностей. Аналогия такая: что лучше, чтобы оценить скорость бега человека – заставить его пробежать соответствующую дистанцию или спросить, с какой скоростью, по его мнению, он пробежит? Ответ очевиден – если бы для определения чемпионов в беге использовались опросники, наиболее важным качеством для них была бы самоуверенность. Задачный тест более объективен: испытуемый не может по своему желанию завысить свои показатели. Поэтому для оценки, например, общего интеллекта оптимальны задачные тесты, хотя опросники тоже разрабатываются. Так же обстояло бы дело и в сфере эмоционального интеллекта, если бы не выявились некоторые не очень приятные особенности этих тестов.

Прежде всего было установлено, что задачные тесты эмоционального интеллекта коррелируют с общим интеллектом, хотя и не очень сильно. По данным мета-анализа, например, тест MEIS коррелирует с тестами общих способностей на уровне 0,33 (Van Rooy, Visveswaran, 2004).

Опросники эмоционального интеллекта с общим интеллектом почти не коррелируют – по данным того же мета-анализа, r = 0,09. Однако они, в отличие от задачных тестов, значимо коррелируют с личностными чертами: например, со шкалами Большой пятерки на уровне от 0,23 до 0,34 (Van Rooy, Visveswaran, 2004).

Наконец, корреляция задачных и опросниковых тестов между собой (т. н. конвергентная валидность) находится на уровне скромных 0,3.

Все это означает, что двух связанных между собой способов оценки эмоционального интеллекта не существует. Опросники и задачные тесты не измеряют одну и ту же способность. Слабые корреляции опросников и задачных тестов между собой, различие их корреляций с внешними мерами заставляют предположить, что они оценивают как минимум две разные способности.

Вторая проблема – предсказательная валидность эмоционального интеллекта

Оптимистичные заявления об огромной предсказательной валидности эмоционального интеллекта в духе Д. Гоулмена также не находят подтверждения в серьезных исследованиях с применением существующего на сегодняшний день измерительного инструментария. Цитировать отдельные исследования не имеет смысла, поскольку существуют работы с применением статистического метода метаанализа, позволяющего обобщать результаты многих исследований, выполненных на сходном материале. В одном относительно недавнем мета-аналитическом исследовании, обобщающем результаты 59 работ с общим числом испытуемых 9522, была показана предсказательная валидность эмоционального интеллекта в отношении успешности профессиональной деятельности 0,24, обучения 0,1 и решения различных жизненных проблем 0,24 (Van Rooy, Visweavaran, 2004). Наименьшая предсказательная валидность выявлена у задачного теста MEIS Мейера и Сэловея (0,19), наибольшая – у опросника TMMS (0,32).

Эти результаты далеки от 85 %, обещанных Д. Гоулменом. Они также существенно ниже, чем то, что, как уже отмечалось, дают тесты общего интеллекта. Все же и это было бы не так плохо – лучше что-то, чем ничего. Однако и эти цифры, возможно, не могут быть полностью отнесены на счет одного эмоционального интеллекта. Эмоциональный интеллект, как отмечалось выше, коррелирует с общим интеллектом (при измерении по задачным тестам) и с личностными чертами (при измерении опросниками) на уровне около 0,3. Это означает, что часть предсказательной силы эмоционального интеллекта, возможно, определяется его общей дисперсией с общим интеллектом и личностными чертами.

Интуиция психологов против экспериментальных фактов

Психология – весьма своеобразная наука. Опыт повседневной жизни, например, физика вряд ли много может сказать ему о поведении протонов, мю-мезонов или адекватности теории суперструн. У психологов дело обстоит иначе. Опыт нашей жизни говорит нам о нашем объекте подчас больше, чем научные исследования. Так, анализируя повседневную жизнь, мы часто наблюдаем, сколь важно людям понимать эмоции и чувства других людей, добиваться от них эмоционального отклика и т. д. Видимо, эти жизненные наблюдения и определили ту степень готовности принять идеи могущества эмоционального интеллекта, которая и определила головокружительный успех книги Д. Гоулмена. Эти наблюдения, жизненная интуиция, с одной стороны, определяют легковерность широкой публики в отношении сенсационных заявлений об эмоциональном интеллекте, а с другой стороны, заставляют вновь и вновь обращаться к этому понятию, даже если многочисленные попытки серьезных исследований не дают обнадеживающих результатов.

В принципе в таких науках, как физика, интуиция должна рано или поздно сдаваться перед напором фактов. Но и в психологии, если мы хотим перевести наши интуитивные мнения с уровня смутных гипотез в разряд серьезных научных утверждений, необходима модель, которая позволит операционализировать наши догадки и перевести их в плоскость научного обсуждения.

Представляется, что мы должны искать разрешения описанного противоречия между интуицией психологов и получаемыми фактами через более полное понимание эмоций в жизни людей – не как эпифеномена, сопутствующего в непонятных целях «серьезным» процессам познания, а как системы, обеспечивающей ориентацию человека в мире наравне с рациональными методами познания. Думаю, что это понимание в наибольшей степени отвечает нашей жизненной интуиции, заставляющей нас с таким пристальным вниманием относиться к проблеме эмоционального интеллекта. Думаю также, что это понимание допускает проведение исследований и проверку выдвигаемых положений.

В чем смысл эмоций?

Сегодня есть серьезные основания, чтобы рассматривать эмоции как способ организации поведения, в некоторых аспектах дополняющий рациональный, а в некоторых – альтернативный ему. Конечно, эмоциональное и рациональное в психике человека неразрывно соединены, однако вначале для прояснения мысли их необходимо принципиально развести.

В чем же состоят особенности эмоциональной и рациональной переработки информации? Эмоции – способ глобальной переработки информации и выработки ответа на нее. Ситуация оценивается в своей целостности путем сведения к некоторому прототипу, на который существует вектор поиска правильного ответа.

Анализ ситуации происходит через сличение ситуации с прототипом: чем ближе ситуация к прототипу, вызывающему радость, гнев или сострадание, тем в большей степени развиваются соответствующие реакции. Кроме того, этот анализ всегда центрирован на позиции определенного субъекта, участвующего в ситуации. Например, в одной и той же ситуации соревнования эмоции победителя отнюдь не совпадают с эмоциями проигравшего. Если роль субъекта предполагает болезненные переживания, то наблюдение со стороны – сочувствие. Примеры можно множить до бесконечности. Паттерн, таким образом, всегда эгоцентричен, эмоциональное восприятие ситуации включается только при идентификации субъекта с определенной ролью в ситуации.

Важным свойством эмоциональных паттернов является то, что они допускают объединение в сложные конструкции, что может быть обозначено как логика чувств.

Такой тип анализа принципиально отличается от анализа рационального, при котором ситуация разлагается на элементы, из которых затем конструируются структуры. Рациональная же организация поведения предполагает анализ ситуации и реконструкцию ее как уникальной структуры известных элементов.

Также принципиально отличается и способ реагирования эмоциональной системы от рациональной. Эмоциональная система дает общий вектор, указывающий на целый поведенческий репертуар, из которого выбирается та или иная конкретная форма. Например, сострадание склоняет нас к целому ряду действий в отношении человека, по отношению к которому мы испытываем это чувство: утешать, помочь в решении проблем, утихомирить того, кто его обижает и т. д. Эмоциональная оценка действий является одномоментной. Действие также оценивается по его соответствию прототипу разрешения эмоциональной ситуации.

В некоторых ситуациях оптимальной является аналитическая переработка, в других – глобальная. Аналитическая переработка позволяет достичь максимальной точности ответа, но требует огромных объемов сукцессивного перелопачивания информации. Глобальная эмоциональная переработка дает всегда приблизительный ответ, но очень быстрый, симультанный и со значительно меньшими когнитивными затратами. Эмоциональная переработка, таким образом, обладает преимуществом, во-первых, при дефиците времени, во-вторых, в очень сложных ситуациях, недоступных для аналитического разрешения. Отсюда понятно сближение социального и эмоционального интеллектов. Социальные ситуации настолько сложны, что не допускают аналитического решения, поэтому для их понимания первостепенное значение приобретает эмоциональная система.

Проблему можно представить в филогенетическом плане. В качестве филогенетически исходной можно принять конкретную реакцию на конкретный стимул, например, замирание лягушки при чередовании темных и светлых полос на сетчатке (свидетельство движения затемняющего солнечный свет хищника). Затем направления дальнейшего совершенствования работы нервной системы расходятся. С одной стороны, совершенствуется прототипическое реагирование, с другой, – рациональное, элементное.

Первое направление, ведущее к развитию эмоциональной системы, связано с обобщением ситуаций, на которые следует определенный тип реакции, и обобщение реакций, при котором идут в ход разные действия, сходные, однако, по своему смыслу. Совершенствование эмоционального прототипического реагирования осуществляется в нескольких планах.

Во-первых, идет обобщение конкретных стимулов в системы стимулов, организованные вокруг прототипов. Так, если чередование полос света и тени как признак движения крупного хищника принять за исходную точку, то следующим этапом окажется опознание как хищника животного, в большей или меньшей степени соответствующего прототипу хищника; дальнейшее уточнение приводит к прототипу агрессивного хищника и т. д.

Во-вторых, одна единственная ответная реакция (например, замирание в ответ на появление опасности) превращается в целый репертуар реакций на ситуацию. По мере филогенетического развития существа приобретают возможность все более разнообразных действий. Вероятно, в наибольшей степени это усложнение в животном мире касается действий в отношении сородичей, с которыми возможны игры, ласки, сотрудничество, но и выяснение отношений доминирования. В этом многообразии один тип эмоциональных ситуаций может соответствовать разнообразным поведенческим ответам, в том числе и творчески вырабатываемым индивидом. Последнее, конечно, в наибольшей степени свойственно человеку. Вспомним разнообразие проявлений любви, например, в письме Татьяны Онегину, песнях В. Высоцкого или подарках Гумберта Гумберта его Лолите.

В-третьих, сами ситуации по мере усложнения жизни становятся все более сложными и начинают отвечать одновременно нескольким прототипам. Уже животные оказываются способными совмещать различные эмоции. Так, например, собаки могут одновременно выражать радость по поводу возвращения хозяина, смущение и обиду за его отсутствие.

Параллельно, конечно же, эволюция шла в отношении рациональной переработки информации, что описано в рамках направления исследований, заложенного Ж. Пиаже.

Эмоции и индивидуальные различия людей

Связь эмоций и индивидуальных различий людей разнообразна и многогранна. Мы выделим 5 измерений, по которым люди могут различаться в плане эмоциональности. Некоторые из этих измерений характеризуют уровень развития эмоциональности, другие – не характеризуют, т. е. являются стилями.

Профиль эмоциональности. Эта сторона эмоциональности характеризует большую или меньшую склонность индивида испытывать эмоции определенного вида (гнев, или страх, или наоборот радость) и соответственно связана с темпераментом. В психологии сегодня темперамент часто обсуждается в контексте биологических систем, регулирующих различные типы поведения. Так, Дж. Грей разработал теорию, согласно которой темперамент и связанные с ним эмоции порождены несколькими основными системами, регулирующими поведение индивидов. Это системы торможения поведения, приближающего поведения и система «борись или убегай» (fight or flight). Система торможения поведения связана с эмоцией тревоги, система приближающего поведения – с импульсивностью и т. д. Соответственно, большая степень активности той или иной системы у индивида приводит к преобладанию соответствующих эмоций.

Эта сторона эмоциональности оценивается опросниками темперамента. Понятно, что в рамках такой оценки речь не идет о большей или меньшей степени развитости – это стилевая характеристика.

Эмоциональное схватывание ситуации может быть охарактеризовано как способность быстро и адекватно непосредственно реагировать на эмоциональную ситуацию. Эта характеристика в отличие от предыдущей может обладать большим или меньшим развитием. При различных видах патологии (по-видимому, шизофрении, алекситимиии) наблюдается выраженное снижение этой способности.

Сегодня методы оценки этой стороны индивидуальности только начинают развиваться. Для ее измерения могут использоваться тесты, фиксирующие переработку эмоциональной информации в реальном времени, например, быстрое опознание эмоциональных выражений лиц или эмоциональных значений слов.

Структурированность эмоциональности также характеризует уровень развития эмоциональности. Для характеристики структурированности эмоциональных процессов можно воспользоваться примером из исследований когнитивного онтогенеза. Ж. Пиаже в процессе изучения моральных суждений показал, что дети в возрасте до 11–12 лет не различают действия и намерения. Например, дети дают одинаковую моральную оценку действиям персонажа, сломавшего велосипед приятеля намеренно и сломавшего его при попытке починить. Хотя Ж. Пиаже не обсуждает в этом контексте проблему эмоций, очевидно, что это связанный комплекс проблем. Ситуация, в которой некто, стремясь принести пользу, причинил вред, вызывает у достаточно развитого субъекта сложное эмоциональное состояние. С одной стороны, причиненный вред вызывает огорчение и другие неприятные чувства, с другой стороны, позитивные намерения причинившего вред человека не дают оснований обратить на него гнев, а в некоторых случаях могут вызвать даже чувство благодарности. Исследования Ж. Пиаже показывают, однако, что способность испытывать подобные сложные эмоциональные состояния приходит на определенном этапе развития. Более ранний онтогенетический этап связан с тем, что либо испытывается лишь одна эмоция, либо эмоции сменяют друг друга. Очевидно, что возможны и намного более сложные эмоциональные ситуации, порой описанные в произведениях искусства. Люди существенно различаются между собой в способности переживать сложные структурные эмоции.

Структурная сторона эмоциональности в определенной степени оценивается заданиями, которые разработали Ж. Пиаже и его последователи. Однако эта оценка относится к онтогенетической сформированности, а не к индивидуальным различиям взрослых людей. Оценка структурированности эмоций взрослых людей – пока что очень сложная задача для психологии. Логично предположить, что структурированность эмоций коррелирует с общим интеллектуальным развитием человека, однако отсутствие соответствующих измерительных инструментов не позволяет проверить это предположение.

Эмоциональная направленность личности. Эмоциональность у человека, как уже отмечалось, – это очень сложное образование, которое складывается под воздействием культурной среды и мировоззрения личности. Эмоции, испытываемые верующим христианином относительно многих событий жизни, сильно отличаются от эмоций атеиста по отношению к тем же событиям. Эти содержательные особенности переживания эмоций относительно происходящих событий могут быть названы эмоциональной направленностью личности. Эмоциональная направленность, безусловно, зависит от структурированности эмоциональности человека. Высокая структурированность эмоциональной сферы является условием эмоционально нюансированного отношения к окружающей действительности. Так же и эмоциональный профиль связан с эмоциональной направленностью. Например, то же христианство у выдающихся деятелей приобретало различную эмоциональную окраску, порой более мрачную, порой более радостную, что, вероятно, несет на себе следы эмоциональности их личностей.

Эмоциональность как противоположность обдуманности поведения. Существует, наконец, еще одно значение, в котором мы употребляем слово «эмоциональный» – в контексте, например, словосочетаний «эмоциональное решение», «эмоциональный подход» и т. д. В этом значении эмоциональное поведение понимается как противопоставляемое поведению, основанному на рациональном обдумывании ситуации. Соответственно, оно может интерпретироваться как относительная сила эмоциональной системы по отношению к рациональной в детерминации поведения.

Эмоциональный интеллект как рефлексивная способность

Если эмоциональность во всех ее описанных выше проявлениях представляет собой способность испытывать эмоции, то эмоциональный интеллект – способность понимать эти эмоции у себя и других. Испытывать чувства и понимать их – не одно и то же. Хотя эмоция в плане ее валентности и побуждения к действию дана непосредственно, все же вызывающие ее аспекты ситуации могут быть выявлены только с помощью дополнительной рефлексии. Эмоциональный интеллект заключается фактически в том, чтобы поставить эмоциональность на службу решению тех или иных задач, формулируемых в рамках рациональной системы поведения. Таким образом, следует ожидать, что условиями высокого развития эмоционального интеллекта должны выступить достаточные показатели общего интеллекта на фоне развитой эмоциональной сферы.

Рефлексия, осуществляемая эмоциональным интеллектом, носит многоуровневый характер. Уровень первичной рефлексии позволяет просто осознавать чувства. Над первичной рефлексией выстраивается вторичная, организующая следующий уровень обобщения. Естественно, по мере увеличения уровня рефлексии роль интеллекта нарастает, а эмоциональности – понижается.

Если рассмотреть с этой точки зрения существующие тесты эмоционального интеллекта, то становится очевидно, что они апеллируют к рефлексии высокого уровня, поскольку сама процедура стандартизированного тестирования отдаляет испытуемого от непосредственного контакта с другим человеком, предоставляя суррогат этого контакта: часто – текст, иногда – фотографию либо рисунок, редко – видео– или звукозапись. Неудивительно, следовательно, что построенные таким способом тесты, с одной стороны, не исследуют способностей человека, отличных от интеллекта, а с другой – мало что добавляют в плане предсказания его социальной эффективности.

В то же время опросниковые тесты тоже не являются радикальным решением проблемы, поскольку, как уже отмечалось, передают измеряемое свойство, преломленное через призму самооценки и самопрезентации испытуемого.

Следовательно, мы предполагаем, что в споре интуиции психологов и разочаровывающих фактов относительно эмоционального интеллекта скорее права интуиция психологов. Разочаровывающие факты получены при применении тестов, которые, хотя и отвечают обычным канонам психометрической работы, однако в данном случае не вполне соответствуют той сложной реальности, которую призваны измерять. Это утверждение, однако, представляет собой лишь одну из возможных гипотез, нуждающихся в эмпирическом подтверждении, чтобы стать более-менее обоснованной теорией. Однако из сказанного очевидно, что методы оценки эмоционального интеллекта не позволяют найти поддержки для этой гипотезы.

Перспективы исследований

Из сказанного следует, что ключ к решению проблемы эмоционального интеллекта следует искать в анализе живой эмоциональности: из двух слов, входящих в понятие эмоционального интеллекта акцент нужно делать на первом. Причем операционализация понятия эмоциональности должна происходить не через опросники, затуманивающие измеряемые конструкты, а через тесты, оценивающие переработку эмоциональной информации в реальном времени. Элементы для такого подхода сегодня уже существуют, так что остается надеяться, что исследования принесут соответствующие плоды.

Литература

Бьюзен Т. Могущество социального интеллекта. Минск: Попурри, 2004.

Дружинин В. Н. Когнитивные способности: структура, диагностика, развитие. М.: Per Se, СПб.: Иматон-М, 2001.

Равен Дж. К., Курт Дж. Х., Равен Дж. Руководство к прогрессивным матрицам Равена и словарным шкалам. Разд. 3: Стандартные прогрессивные матрицы. М.: Когито-Центр, 1996.

Тарле Е. В. Наполеон. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1957.

Ушаков Д. В. Тесты интеллекта, или горечь самопознания // Психология. Журнал высшей школы экономики. 2004. № 2. С. 76–93.

Baron F. Creativity and psychological health. Princeton, NJ: Van Nostrand, 1963.

Berry C. The Nobel scientists and the origins of scientific achievement // British Journal of Sociology. 1981. V. 32. P. 381–391.

Berry C. On the origins of exceptional intellectual and cultural achievement // Encouraging the Development of Exceptional Abilities and Talents / Ed. by M. J. A. Howe. Leicester: the British Psychological Society, 1990.

Cattell J., Brimhall D. R. American men of science. New York: Science Press, 1921.

Gardner H. Art, Mind and Brain: a Cognitive Approach to Creativity. New York: Basic Books, 1982.

Goleman D. Emotional intelligence. New York: Bantam Books, 1995.

Gottfredson L. G. Why g matters: The complexity of everyday life // Intelligence. 1986. V. 24 (1). Р. 79–132.

Hunt E. Nature vs. nurture: The feeling of vuja de // Intelligence, heredity, and environment / Ed. by R. J. Sternberg, E. Grigorenko. Cambridge University Press, 1997. P. 531–551.

Hunter J. E., Hunter R. F. Validity and utility of alternative predictors of job performance // Psychological Bulletin. 1984. 96. P. 72–98.

Hunter J. E., Schmidt F. L., Judiesch M. K. Individual differences in output variability as a function of job complexity // Journal of Applied Psychology. 1990. V. 75. P. 28-42.

Knapp R. H., Goodrich H. B. Origins of American Scientists. Chicago: Chicago University Press, 1952.

Roe A. The making of a scientist. New York: Dodd, Mead, 1952.

Roe A. A psychological study of eminent psychologists and anthropologists, and a comparison with biological and physical scientists // Psychological Monographs: General and Applied. 1953.

Salovey P., Mayer J. D. Emotional intelligence // Imagination, Cognition, and Personality. 9. 1990. P. 185–211.

Simonton D. K. Biographical determinants of achieved eminence: A multivariate approach to the Cox data // Journal of Personality and Social Psychology. 1976. 33. P. 218–226.

Simonton D. K. Creativity, leadership, and chance // The nature of creativity / Ed. by R. J. Sternberg. Cambridge University Press, 1988. P. 386–426.

Sternberg R. J. Wisdom, intelligence and creativity synthesized. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.

Storfer M. D. Intelligence and giftedness: the contribution of heredity and early environment. Jossey-Bass Publishers: San Francisco, Oxford, 1990.

Van Rooy D. L., Visveswaran C. Emotional intelligence: A meta-analytic investigation of predictive validity and nomological net // Journal of Vocational Behavior. 2004. 65. № 1. Р. 71–95.

Vineberg R., Taylor E. N. Performance in four Army jobs by men of different aptitude (AFQT) levels. Washington, DC: U. S. Department of the Army, 1972.

Wonderlic Personnel Test, Inc. Wonderlic Personnel Test and Scholastic Level Exam: User’s manual. Libertyville, 1992.

В настоящее время актуальны исследования прогностического значения эмоционального интеллекта (ЭИ) – совокупности умственных способностей, связанных с обработкой эмоциональной информации. Авторы модели способностей рассматривают ЭИ в качестве предиктора просоциального поведения, сторонники «смешанных» моделей – в качестве ключевого фактора успеха в общении и деятельности (Mayer et al., 2004). Анализ результатов исследований показывает, что эмоциональный интеллект является предпосылкой организаторских способностей и эффективного поведения в организации. К примеру, выявлена положительная взаимосвязь между уровнем эмоционального интеллекта руководителя и аспектами субординационных обязательств (Giles, 2001). В исследованиях обнаружены взаимосвязи эмоционального интеллекта с лидерством (Андреева, 2003; Bertges, 2002), оценками по тестам достижений (Fannin, 2002) и решением проблем (Schutte et al., 2000).

С успешностью деятельности, по крайней мере, с субъективным переживанием ее эффективности, связана и самоактуализация – вершинный уровень психологического развития, который может быть достигнут, когда удовлетворены все базовые и метапотребности и происходит «актуализация» полного потенциала личности (Ребер, 2000). Если рассмотреть самоактуализацию применительно к деятельности, то можно определить ее следующим образом: под самоактуализацией понимается особый вид деятельности человека, направленный на самосовершенствование, развитие своей социальной и индивидуальной компетентности, максимально возможное использование своего потенциала на благо общества и самого себя (Вахромов, 2006).

Главным социально значимым результатом самоактуализации человека в деятельности является приобретение им компетентности – специфической способности, позволяющей эффективно решать типичные проблемы, задачи, возникающие в реальных ситуациях повседневной жизни, производственной и общественной деятельности (Вахромов, 2006).

Самоактуализация, как показывают исследования, способствует творческой деятельности. Так, согласно результатам, полученным А. А. Телегиным, формирование потребности студентов в самоактуализации позволяет изменять у них оценку своих возможностей, развивать заинтересованное отношение к человеку и к миру, способствует переходу потенциального в актуальное, становлению «ответственно-великодушного», «дружелюбного» типа межличностных отношений, благодаря чему снимается рассогласованность между реальным Я и идеальным Я (Телегин, 2006). Иными словами, стремление студента реализовать себя, проявить свои возможности, обусловливающее реализацию его потребности в самоактуализации, способствует и его творчеству.

В исследованиях Е. Б. Лисовской была выявлена положительная линейная взаимосвязь самоактуализации (как ориентации на себя в большей степени, чем на группу) с общим интеллектом, измеряемым при помощи теста Д. Векслера и, в частности, со способностью к обобщению (Лисовская, 1981). Однако наблюдается дефицит информации о взаимосвязи самоактуализации с ЭИ, что и послужило основанием для настоящего исследования.

Было выдвинуто предположение, что уровень развития эмоционального интеллекта в юношеском возрасте взаимосвязан с индивидуальными проявлениями самоактуализации. Цель исследования – изучение взаимосвязи эмоционального интеллекта с индивидуальными проявлениями самоактуализации у лиц юношеского возраста. В качестве испытуемых выступали студенты Полоцкого государственного университета в возрасте 19–22 лет (всего 72 человека, из них 36 юношей, 36 девушек). В процессе исследования были использованы следующие методики: опросник ЭмИн Д. В. Люсина (версия января 2006 г.) (Люсин, 2006) и самоактуализационный тест Э. Шострома (адаптация Ю. Е. Алёшиной, Л. Я. Гозмана, М. Загика, М. В. Кроз) (Справочник…, 2005). Для обработки результатов исследования применялись корреляционный анализ (коэффициент ранговой корреляции Спирмена), факторный анализ (метод главных компонент, вращение по модели варимакс), критерий Манна – Уитни. Количественный анализ результатов осуществлялся с использованием пакета статистических программ SPSS 11.0.

На первом этапе исследования было проведено сопоставление юношей и девушек по параметрам эмоционального интеллекта и самоактуализации с помощью критерия различий Манна – Уитни. На достоверном уровне не обнаружено гендерных различий по указанным параметрам (p > 0,05). Выявлены лишь различия в самооценке важности управления собственными эмоциями (ВУ1) и понимания чужих эмоций (МП1): указанные показатели преобладают у девушек, т. е. для них более, чем для юношей, субъективно важно уметь управлять собственными эмоциями и понимать эмоции других людей (p ≤ 0,05). По причине отсутствия значимых различий в показателях эмоционального интеллекта и самоактуализации у юношей и девушек дальнейшее исследование проводилось на выборке в целом.

На втором этапе исследования был проведен корреляционный анализ переменных эмоционального интеллекта и самоактуализации, результаты которого представлены в таблице 1.

Таблица 1. Коэффициенты ранговой корреляции переменных эмоционального интеллекта и самоактуализации

Примечания: МП – понимание чужих эмоций; МУ – управление чужими эмоциями; ВП – понимание своих эмоций; ВУ – управление своими эмоциями; ВЭ – контроль экспрессии; МЭИ – межличностный эмоциональный интеллект; ВЭИ – межличностный эмоциональный интеллект. * p < 0,05; ** p < 0,01; *** p < 0,001.

Из таблицы 1 видно, что эмоциональный интеллект и его компоненты связаны положительными корреляциями (от слабых к средним) с самоуважением. Это означает, что с повышением уровня эмоционального интеллекта увеличивается уровень способности субъекта ценить свои достоинства, уважать себя за них.

Эмоциональный интеллект и его компоненты, имеющие отношение к управлению эмоциями и их пониманию, взаимосвязаны прямыми корреляциями с переменной «ценностные ориентации». Таким образом, с повышением уровней управления эмоциями и понимания эмоций увеличивается степень принятия человеком ценностей, присущих самоактуализирующейся личности.

Внутриличностный эмоциональный интеллект и его компоненты (понимание своих эмоций (ВП), управление своими эмоциями (ВУ) и контроль экспрессии (ВЭ)) образуют прямые коррелляционные связи (слабые или умеренные) с самопринятием. Иными словами, с повышением внутриличностного ЭИ наблюдается усиление тенденции принимать себя вне зависимости от своих достоинств и недостатков.

Внутриличностный ЭИ и его составляющие – понимание своих эмоций (ВП), управление своими эмоциями (ВУ) и контроль экспрессии (ВЭ) – связаны прямо пропорционально с переменной «поддержка». Таким образом, лица с высоким внутриличностным эмоциональным интеллектом склонны руководствоваться в жизни своими собственными целями, убеждениями, принципами и установками.

Слабые положительные взаимосвязи с внутриличностным эмоциональным интеллектом и его компонентами «понимание собственных эмоций» и «контроль экспрессии» образует переменная «контактность». Это означает, что с повышением уровня внутриличностного эмоционального интеллекта в целом и, в частности, с развитием способностей к осознанию и распознаванию собственных эмоций, а также к контролю внешних проявлений своих эмоций обнаруживается тенденция к развитию способности быстро устанавливать глубокие и тесные эмоционально насыщенные контакты с людьми.

Переменные, связанные с пониманием эмоций («понимание своих эмоций» и «понимание чужих эмоций»), образуют слабые и умеренные положительные связи с переменными «сензитивность к себе» и «спонтанность». Иными словами, с повышением уровня осознания эмоций, их распознавания и способности к вербальному описанию связано увеличение чувствительности к собственным потребностям и чувствам, а также развитие способности индивида спонтанно и непосредственно выражать свои переживания.

В тесте Э. Шострома переменные попарно объединяются в следующие блоки: блок ценностей (ценностная ориентация и гибкость поведения), блок чувств (сензитивность к себе и спонтанность), блок самовосприятия (самоуважение и самопринятие), блок концепции человека (синергия и представления о природе человека), блок межличностной чувствительности (принятие агрессии и контактность). Учитывая тот факт, что указанные переменные целесообразно анализировать совместно, было решено редуцировать количество параметров, проведя корреляционный анализ с введенными новыми переменными. Результаты представлены в таблице 2.

Таблица 2. Коэффициенты ранговой корреляции переменных эмоционального интеллекта и самоактуализации (после редукции числа переменных)

Очевидно, что внутриличностный эмоциональный интеллект образует положительные (умеренные или средние) взаимосвязи с «блоками» самовосприятия и межличностной чувствительности. Это означает, что ВЭИ в целом способствует принятию своих индивидуальных особенностей и позитивному самовосприятию. Позитивное самоотношение, в свою очередь, способствует установлению глубоких и тесных взаимоотношений с другими людьми. Понимание собственных эмоций связано с естественностью их проявления (положительная взаимосвязь переменной ВП и «блока чувств»).

Положительная взаимосвязь межличностного ЭИ с «блоком чувств» может расцениваться как слабая, такими же по силе взаимосвязями являются корреляции «понимания чужих эмоций» с «блоком чувств» и «управления чужими эмоциями» с «блоком самовосприятия». Это означает, что для осознания собственных эмоций и естественности их проявления более значимым является развитие внутриличностного эмоционального интеллекта, нежели МЭИ. Точно так же внутриличностный эмоциональный интеллект в большей мере, чем МЭИ, обеспечивает позитивное самовосприятие и самоуважение.

На третьем этапе исследования факторному анализу были подвергнуты результаты, полученные на выборке в целом без учета гендерных различий. Переменные эмоционального интеллекта и самоактуализации составили три фактора, которые были извлечены при помощи факторного анализа (метод главных компонент, вращение по модели варимакс) (таблица 3).

Таблица 3. Сводная таблица основных факторов и нагрузок факторного анализа (после вращения по модели варимакс)

Как видно из таблицы 3, фактор 1 является фактором самоактуализации и включает в себя переменные со значительными положительными оценками нагрузок: «компетентность во времени», «поддержка», «блок ценностей», «блок чувств», «блок самовосприятия», «блок межличностной чувствительности», «креативность».

Фактор 2 может рассматриваться как фактор эмоционального интеллекта, поскольку включает в себя следующие переменные с положительными оценками нагрузок: «понимание чужих эмоций», «управление чужими эмоциями», «понимание своих эмоций», «межличностный ЭИ», «внутриличностный ЭИ».

Фактор 3 является фактором взаимосвязи внутриличностного эмоционального интеллекта и самоактуализации. Он описывается такими переменными со значительными положительными оценками нагрузок, как «компетентность во времени», «самовосприятие», «блок концепции человека», «познавательные потребности», «понимание своих эмоций», «управление своими эмоциями», «контроль экспрессии», «внутриличностный эмоциональный интеллект». Таким образом, лица юношеского возраста с высоким уровнем внутриличностного ЭИ имеют выраженное стремление к приобретению знаний об окружающем мире; способны к целостному восприятию мира и людей, склонны воспринимать природу человека в целом как положительную; способны к самоуважению и принятию себя вне зависимости от оценки своих достоинств и недостатков. Они обладают способностью жить настоящим – переживать настоящий момент жизни во всей его полноте, ощущать неразрывность прошлого, настоящего и будущего, т. е. видеть жизнь во всем ее многообразии.

Итак, полученные результаты позволяют охарактеризовать лиц юношеского возраста с высоким уровнем ЭИ с позиции индивидуальных проявлений самоактуализации.

Обнаружено, что молодые люди с высоким уровнем ЭИ в целом, способные эффективно понимать свои и чужие эмоции и управлять ими, склонны принимать ценности, присущие самоактуализирующейся личности. Лица с высоким уровнем понимания эмоций сензитивны к собственным потребностям и чувствам, способны спонтанно и непосредственно их выражать.

Индивиды с высоким уровнем внутриличностного эмоционального интеллекта:

• склонны ценить свои положительные свойства и уважать себя за них;

• принимают себя вне зависимости от своих достоинств или недостатков;

• независимы и склонны руководствоваться в жизни своими собственными целями, убеждениями, принципами и установками;

• обнаруживают тенденцию к быстрому установлению глубоких и тесных эмоционально насыщенных контактов с людьми;

• имеют выраженное стремление к приобретению знаний об окружающем мире; способны к целостному восприятию мира и людей, склонны воспринимать природу человека в целом как положительную;

• обладают способностью жить настоящим – переживать настоящий момент жизни во всей его полноте, ощущать неразрывность прошлого, настоящего и будущего.

В целом можно отметить, что высокоразвитый внутриличностный ЭИ способствует естественности эмоциональных проявлений и позитивному самоотношению, которые, в свою очередь, дают возможность установить глубокие и тесные взаимоотношения с другими людьми.

Способность «обрабатывать» межличностную эмоциональную информацию в плане самоактуализации дает меньше преимуществ. Лица с высоким уровнем межличностного ЭИ также обнаруживают способности к осознанию своих эмоций и спонтанности поведения, однако данная взаимосвязь у них выражена значительно слабее, чем у лиц с высоким уровнем внутриличностного ЭИ. Способность к управлению чужими эмоциями слабо связана с позитивным самовосприятием, так же как и понимание чужих эмоций – с осознанием своих собственных.

Исходя из полученных результатов, можно заключить, что высокоразвитый эмоциональный интеллект (в первую очередь, внутриличностный) является фактором самоактуализации в творческой деятельности, связанной с общением и взаимодействием с другими людьми. Это может быть управление, консультирование, научно-педагогическая деятельность, педагогические и юридические профессии, журналистика, сценическое искусство. В данных областях практики востребованы такие индивидуальные проявления самоактуализации, как умение устанавливать глубокие, тесные и эмоционально насыщенные отношения с людьми и позитивное отношение к ним, естественность собственных эмоциональных проявлений и способность понимать эмоции других людей, и, вместе с тем, – выраженные познавательные потребности, независимость, высокое самоуважение и самопринятие.

Кроме того, эмоциональные способности могут способствовать успеху в таких творческих профессиях, как писатель, художник, поскольку они также предполагают общение с аудиторией (правда, чаще опосредованное, чем непосредственное) и выраженную сензитивность к эмоциональным переживаниям.

Литература

Андреева И. Н. Взаимосвязь социальной компетентности и эмоционального интеллекта у подростков // Женщина. Образование. Демократия: Материалы 5-й международной междисциплинарной научно-практической конф. 6–7 ноября 2002 г., г. Минск / Ред. коллегия: Л. А. Черепанова, Г. И. Шатон, А. А. Аладьин. Минск, 2003. С. 194–196.

Вахромов Е. Е. Самоактуализация специалиста, менеджера в профессиональной деятельности: проблемы и возможности [Электронный ресурс]. 2006. http://hpsy.ru/public/social.

Лисовская Е. Б. Самоактуализирующаяся личность // Научно-техническая революция и социальная психология: Материалы межгородской конференции. М., 1981. С. 76–84.

Люсин Д. В. Новая методика для измерения эмоционального интеллекта: опросник ЭмИн // Психологическая диагностика. 2006. № 4. С. 3–22.

Ребер А. Большой толковый психологический словарь / Пер. с англ. М.: Вече. АСТ, 2000. Т. 2. С. 216.

Справочник практического психолога. Психодиагностика / Под общ. ред. С. Т. Посоховой. М.: АСТ; СПб.: Сова, 2005. С. 358–379.

Телегин А. А. Самоактуализация и творческий потенциал будущего специалиста [Электронный ресурс]. 2006. http://www.acis.vis.ru/9/1_7/telegin.htm.

Bertges W. M. The relationship between stressful life events and leadership in adolescents with an emphasis on explanatory styles and Emotional Intelligence. Dissertation Abstracts International. 2002. 62. 11-B.

Fannin B. E. The contributions of emotional intelligence to academic achievement and production. Dissertation Abstracts International. 2002. V. 62. 12-A.

Giles S. I. S. The role of supervisory emotional intelligence in direct report organizational commitment: Unpublished master’s thesis. University of South Wales, Sydney, Australia, 2001.

Mayer J. D., Salovey P., Caruso D. Emotional intelligence: Theory, Findings, and Implications // Psychological Inquiry. 2004. V. 15. № 3. P. 197–215.

Schutte N. S., Schuettpelz E., Malouff J. M. Emotional intelligence and task performance // Imagination, Cognition & Personality. 2000. 20 (4). Р. 347–354.

В процессе непосредственного общения («лицом к лицу») воспринимается не только внешность коммуникантов, но и их внутренний мир: состояние, намерение, черты характера, интеллект и др. Люди как бы проникают друг в друга, собирая и используя полезную для себя информацию. Несмотря на большое значение данного явления как для теории, так и для практики, и определенный научный задел (Барабанщиков, 2002; Барабанщиков, Носуленко, 2004; Бодалев, 1996; Изард, 2000; Лабунская, 1999; Bruce, Young, 2000; Ekman, 2004; Ekman, Rosenberg, 2005; Peterson, Rhodes, 2003; Russell, Fernandez-Dols, 2002 и др.), оно пока еще слабо изучено в психологии. Не ясны, например, связь психологического содержания личности и ее проявлений в выражениях лица, возможности адекватного восприятия черт, роль индивидуально-психологических особенностей наблюдателя в восприятии партнера по общению. Какие черты «прочитываются» на лице, а какие – нет? Насколько регулярен и как совершается этот процесс? От каких условий зависит эффект «проникновения» в личность другого? Меняется ли характер восприятия, если лицо коммуниканта частично скрыто от наблюдателя? Решение этих и подобных вопросов ведет к раскрытию общепсихологических механизмов межличностного восприятия и позволяет уточнить возможности самого психологического познания.

В данной статье представлены результаты исследований оценки наблюдателем индивидуально-психологических особенностей человека по фотоизображению лица. Будет рассмотрена зависимость выполняемых оценок от типа лица коммуниканта, частичного загораживания (окклюзии) его лица и особенностей личности наблюдателя. В этой связи затрагиваются две ключевые проблемы: адекватность межличностного восприятия и целое – часть в межличностном восприятии.

Проблема адекватности межличностного восприятия

В литературе накоплен значительный материал, показывающий степень адекватности восприятия базисных (гнев, страх, радость, удивление, презрение, отвращение) и ряда производных эмоциональных состояний человека (Ekman, 2004; Изард, 2000). Сказать же что-либо определенное в отношении восприятия свойств личности весьма сложно. Согласно Дж. Шеферду, дать достоверное заключение о восприятии интеллектуальных качеств человека по выражению лица почти невозможно (Shepherd, 1989). С. Кук отмечает, однако, что даже при ошибочных оценках интеллекта по фотоизображению лица имеет место их высокая согласованность (Cook, 1939). Н. Г. Артёмцева (2003) указывает на общую адекватность оценок свойств личности по правой и левой половинам лица, установленную на основе анализа биографических данных. В. А. Барабанщиков и С. М. Федосеенкова доказывают, что в среднем две трети индивидуально-психологических свойств личности натурщика воспринимаются наблюдателями верно (Барабанщиков, Носуленко, 2004; Федосеенкова, 2003).

Результаты положительного решения проблемы адекватного восприятия личности контрастируют с установками диспозиционного подхода, получившего широкое распространение в западной социальной психологии (Бэрон, Бирн, Джонсон, 2003; Росс, Нисбетт, 1999; Hogg, 2002; Knapp, Dey, 2002). Описания восприятия человека человеком больше напоминают работу воображения, создающего виртуальный образ коммуниканта или партнера по общению. В качестве решающих детерминант коммуникативного поведения рассматриваются аттитюды, установки, социальные стереотипы, атрибуции, проекции и т. п. Роль объективных качеств личности остается непонятной, как, впрочем, и способ их адекватного восприятия. То, что последний действительно существует – факт повседневной жизни любого конкретного человека, проявляющийся в способности прогнозировать поведение незнакомых людей. Очевидно, что проблема адекватного восприятия индивидуально-психологических свойств личности по выражению лица должна решаться в связи с анализом структуры перцептивного события в целом, включающего как объективные (действительные свойства личности коммуниканта), так и субъективные (коммуникативный опыт, Я-концепция наблюдателя) составляющие, развертывающиеся в реальном жизненном контексте (Барабанщиков, 2002; 2009). Анализ их соотношений представляет собой самостоятельную научную задачу.

Проблема часть – целое в межличностном восприятии

Изучение восприятия личности по неполностью открытому лицу представляет интерес в связи с проблемой целого и части, поставленной и детально проработанной гештальтпсихологами на материале восприятия абстрактных геометрических конфигураций (Koffka, 1935; Allport, 1955). Главный результат этих исследований утверждает примат целого над частью («целое больше своих частей»), который проявляется не только в трансформации свойств элементов внутри целого, но и в более адекватной оценке целого по отношению к его частям. Однако лицо (в том числе изображаемое) является особой реальностью, отличной от вещи, биологического объекта и тем более абстрактных фигур (Хрисанфова, 2004; Farah, Wilson, Drain, Tanaka, 1998). Действует ли ключевое положение гештальтпсихологии и в этом случае? Если да, то насколько эффективней (более адекватно) воспринимаются индивидуально-психологические особенности человека по его целому лицу, чем на основе половинок? Существуют ли различия в восприятии горизонтально (верх – низ) и вертикально (право – лево) разделенного лица?

Имеющиеся данные позволяют высказать лишь общие предположения. Лицо как предмет восприятия представляет собой самостоятельное целое, или систему, любой элемент (часть) которой тесно связан с другими элементами (частями) и с лицом как таковым. Исследования природы образа лица говорят о том, что в его основе лежат интегративные механизмы, а лицо как целое оказывается более информативным, чем совокупность его частей (Ellis, 1986; Tanaka, Farah, 2003). Поэтому неполная экспозиция лица может означать утерю или преобразование конфигуративных связей и отношений, которые ведут к падению адекватности восприятия свойств личности. Косвенно это подтверждается снижением эффективности распознавания химерических (Skinner, Mullen, 1991; Yovel, Paller, Levy, 2005) и композиционных (Carey, Diamond, 1994; Young, Hellawell, Hay, 1987) лиц, эффектами инверсии лица (Yin, 1969; Leder, Bruce, 2000; Murray, Rhodes, Schuchinsky, 2003) и трудностями идентификации экспрессии по неполному выражению лица (Барабанщиков, Малкова, 1986; Ekman, Friesen, 1975).

Вместе с тем, любая половина лица относительно автономна и несет определенную функциональную нагрузку: левая – более экспрессивна и изменчива, правая – стабильна и больше привлекает внимание; в верхней располагается смысловой центр лица (глаза), в нижней – главный источник информации о состоянии человека и его готовности действовать (рот) (Барабанщиков, 2002; Ekman, Friesen, 1975; Izard, 1994). Несмотря на различие ролей каждая из половин представляется как репрезентативная часть лица в целом. Это позволяет допустить, что в каких-то случаях впечатления об индивидуально-психологических особенностях человека по отдельным половинам лица суммируются, а в каких-то совпадают с впечатлениями от выражения лица в целом. Если это действительно так, то гештальтпсихологическое решение проблемы части и целого по отношению к восприятию черт личности в общей форме неприемлемо.

К сожалению, сопоставительный анализ восприятия горизонтального и вертикального разделения лица никогда не проводился. Поэтому преимущества/ограничения того или иного разделения или половины лица при «прочитывании» свойств личности могут быть раскрыты только в результате специального исследования.

Оценка индивидуально-психологических свойств натурщиков по частично открытому изображению лица представляет интерес и в других отношениях. Во-первых, подобная ситуация отвечает требованиям экологической валидности, приближая изучение восприятия выражения лица к естественным условиям. Во-вторых, она проливает свет на психологические механизмы формирования образа личности человека в ходе общения. Имеется в виду соотношение процессов идентификации, проекции, интроекции и атрибуции, структура Он-образа и предикторы адекватного восприятия. В-третьих, в практическом плане анализ подобных ситуаций позволяет выявить эффективные способы маскировки выражения лица и его распознавания.

Последующее изложение посвящено экспериментальному изучению восприятия личностных (индивидуально-психологических) особенностей человека на основе целого и фрагментарного изображения лица. Оно опирается на две гипотезы:

• восприятие индивидуально-психологических особенностей человека меняется в зависимости от того, какая часть лица оказывается скрытой (подвергается окклюзии);

• адекватность восприятия выражения «фрагментарного лица» обусловлена рядом обстоятельств: открытостью-закрытостью лица для стороннего наблюдателя, расположением окклюзии, принадлежностью к определенному полу натурщиков и зрителей, проницательностью последних и др.

Методика исследования

Методика исследования построена на сопоставлении черт личности натурщика, зрителя (испытуемого) и оценок зрителем индивидуально-психологических особенностей натурщика по выражению его лица – целого либо фрагментарного.

В качестве тест-объектов использовались фотографии мужских и женских лиц до плечевого пояса в анфас. Испытуемым демонстрировалось пять разновидностей каждого из фотоизображений: полное и четыре фрагментарных, представленных нижней (подбородок, рот, кончик носа), верхней (глаза, брови, лоб), правой и левой половинами лица. Фрагментарность изображений достигалась окклюзией (загораживанием) противоположной части лица, причем таким образом, чтобы его контур оставался неизменным (рисунок 1).

Рис. 1. Примеры стимульного материала

Фотографии демонстрировались в случайном порядке на экране дисплея. От испытуемого требовалось оценить черты характера человека, изображенного на фотографии, с помощью шестнадцати семибальных шкал, построенных на основе 16 PF Кеттелла. В отличие от более ранней методики, каждому фактору Кеттелла ставилось в соответствие не три, а только одна из особенностей личности, получившая наивысший экспертный балл (см. таблицу 1). До выполнения основного задания оценивались индивидуально-психологические особенности натурщиков и испытуемых. В экспериментах приняли участие 120 испытуемых (80 женщин и 40 мужчин) в возрасте 16–25 лет. Это дало 2400 ситуаций восприятия выражения лица, образовавших поле первичных данных.

Таблица 1. Шкалы, составленные на основе 16 PF, и их средние оценки экспертами (максимальный балл – 7,0)

В ходе исследования было получено три ряда личностных профилей: 1) испытуемого (зрителя), 2) натурщика и 3) его оценок испытуемым по фотографии. Последний характеризует состав и структуру восприятия черт личности натурщика, изображенного на фотографии. Степень соответствия оценочного профиля профилю натурщика рассматривается как мера адекватности восприятия его личности. Величина согласования оценочного профиля и профиля личности испытуемого указывает на включенность в перцептивный процесс Я-концепции зрителя (в форме резонанса либо проекции). Рассогласование оценочного профиля с профилями личности и натурщика, и зрителя дает информацию о коммуникативном опыте зрителя, его представлении о других людях (в форме интроекции либо атрибуции).

При обработке и анализе экспериментальных материалов учитывались следующие соотношения индивидуально-психологических особенностей натурщика и зрителя: 1) резонанс (R) – совпадение значений одних и тех же шкал в профилях натурщика, зрителя и оценки натурщика зрителем; 2) проекция (Р) – совпадение значений одних и тех же шкал в оценочном профиле и профиле индивидуально-психологических особенностей зрителя при их отсутствии в профиле личности натурщика; 3) интроекция (I) – совпадение значений шкал оценочного профиля и профиля натурщика, отсутствующих в личностном профиле зрителя; 4) атрибуция (А) – значения шкал оценочного профиля, которые не соответствует ни профилю зрителя, ни профилю натурщика. Резонанс выражает совокупность общих черт личности коммуникантов. Перенос собственных свойств зрителя на личность натурщика, которых он в действительности лишен, характеризует проекцию. Ее противоположностью является интроекция, или обнаружение действительных черт личности натурщика, отсутствующих у воспринимающего. Наконец, атрибуция означает наделение натурщика индивидуально-психологическими особенностями, которыми не обладает ни он сам, ни зритель. Перечисленные феномены носят операциональный характер, дополняют друг друга и выступают как различные стороны одного и того же целого – межличностного восприятия.

Статистическая обработка проводилась с использованием пакета SPSS 10.0. методом дисперсионного анализа по схеме 2*2*5. Пол зрителя (2 уровня – мужской/женский) относился к межсубъектным факторам; тип фотоизображения (2 уровня – мужское лицо/ женское лицо) и тип окклюзии (5 уровней – нулевая/сверху/слева/ справа/снизу) выступали в качестве внутрисубъектных факторов. Статистическая значимость эффектов фиксировалась на уровне р = 0,05 (при этом в большинстве случаев р-значения не превышали 0,001).

Анализ предикторов, т. е. личностных черт зрителя, сопровождающих высокую адекватность восприятия, проводился отдельно для каждого из 5 типов окклюзии. Для этого исходные значения K_adбыли сгруппированы по типу окклюзии, внутри каждой группы по каждому испытуемому вычислялось среднее арифметическое оценок 4 фотоизображений натурщиков. Для каждого из полученных 5 рядов значений строилось частотное распределение и вычислялись 1 и 3 квартили (т. е. значения, ниже и выше которых лежит по 25 % распределения).

На основании полученных значений было образовано 5 пар контрастных групп. Первую пару составили группы испытуемых с высоким и низким средним K_ad, полученным при нулевой окклюзии, вторую пару составили группы испытуемых с высоким и низким средним K_ad, полученным для лиц, скрытых сверху, и т. д. В группу с низким K_adвошли испытуемые со значениями не больше 1 квартиля, в группу с высоким K_ad– со значениями не меньше 3 квартилей. Таким образом, в одну группу вошла четверть испытуемых, показавшая наихудшую адекватность для данных условий предъявления, а в другую попала четверть испытуемых, показавшая наибольшую адекватность.

Контрастные группы сравнивались между собой по 16 личностным характеристикам. В силу ограниченности объемов выборок (N ≈ 30) использовался непараметрический критерий Манна-Уитни, поэтому поправки уровня значимости на множественность сравнений не вносились, сравнение проводилось по независимым характеристикам.

Оценка индивидуально-психологических особенностей человека на основании целого и фрагментарного изображения лица

Согласно полученным данным, средние доли резонанса, проекции и интроекции в формировании образа натурщика (Он-образа) по изображению целого лица примерно одинаковы: R = 18,0 % (SD = 11,2), P = 20,5 % (SD = 11,6), I = 21,9 % (SD = 11,2); общий диапазон изменений параметров – 0–63 %. Существенно большее влияние оказывает атрибуция: А = 40,1 % (SD = 15,1); диапазон изменений 6-81 %. Общее соотношение параметров носит устойчивый характер и не зависит от пола испытуемых и типа лица натурщика. Вместе с тем, в каждом конкретном случае оно широко варьируется, а один или два параметра становятся доминирующими.

Таким образом, по фотоизображению открытого лица верно оценивается почти 40 % черт личности натурщика (диапазон адекватных оценок: 6–81 %); из них около половины (18 %) связано с Я-концепцией зрителя. Сопоставление полученных данных с результатами исследования В. А. Барабанщикова и С. М. Федосеенковой показывает, что ключевые тенденции межличностного восприятия, обнаруженные ранее, сохраняются; различия касаются распределения долей и связанных с ними абсолютных значений параметров.

Основным показателем адекватного восприятия личности натурщика в указанных условиях служит коэффициент, который выражает отношение разности смешанного резонанса (R + I) и смешанной атрибуции (A + P) к сумме всех оцениваемых параметров:

Чем больше R + I, тем объективнее воспринимается натурщик, и наоборот. При К_ad > 0 преобладает адекватное, при К_ad < 0 – неадекватное восприятие личностных свойств. В использованной выборке общий диапазон изменений смещен в сторону отрицательных значений -0,88 ≤ К_ad ≤ 0,63, при этом средние значения у женщин и мужчин не различаютс я (К_ad = -0,21; SD = 0,28). Это означает, что люди, изображенные на фотоснимках, чаще оцениваются не совсем такими, какими они кажутся сами себе, и, возможно, являются на самом деле.

Дисперсионный анализ данных, проведенный без учета влияния пола зрителя (тип лица натурщика × разновидность окклюзии), демонстрирует значимое влияние на К_adтипа лица (р < 0,01), наличия и расположения окклюзии (р < 0,01) и их взаимодействия (р < 0,01). Сравнение доверительных интервалов (95 %) подводит к следующим результатам.

Эффективность восприятия личности натурщика по правой (М = -0,293; SD = 0,019) и левой (М = -0,295; SD = 0,019) половинам лица практически совпадает и неотличима от оценок изображения в целом (М = –0,289; SD = 0,019). Менее точно оценивается нижняя часть лица (М = –0,328; SD = 0,019) и хуже всего – верхняя (М = –0,365; SD = 0,02) (рисунок 2).

Рис. 2. Зависимость K_adот типа окклюзии (ок) лица натурщика (1 – ок отсутствует, 2 – ок сверху, 3 – ок справа, 4 – ок слева, 5 – ок снизу)

Полученный результат указывает на сходство механизмов восприятия целого и вертикально разделенного лица и их отличие от механизмов восприятия лица, разделенного по горизонтали. Это предположение подтверждается тем, что значимых различий во влиянии соответствующих условий (открытое лицо, окклюзия справа, окклюзия слева) на оценку выражения разных типов лица не выявлено. Эффект взаимодействия типов лица натурщика и его окклюзии проявляется только для горизонтального разделения и имеет следующий вид (рисунок 3).

Согласно графикам, окклюзия верхней половины лица натурщиц-женщин улучшает, а окклюзия нижней – ухудшает оценку индивидуально-психологических особенностей. При восприятии натурщиков-мужчин это отношение меняется на противоположное: выражение верхней части мужского лица воспринимается более адекватно, чем нижней.

Адекватность восприятия выражения целого лица не всегда является высокой. Например, мужское лицо, разделенное по вертикали (рисунок 3а), и нижняя половина женского лица (рисунок 3б) оцениваются более эффективно (р < 0,001), чем без окклюзии. Это говорит о различной природе механизмов восприятия целого и фрагментарного лица.

Учет дополнительного фактора – пола зрителя – показывает, что, по сравнению с испытуемыми-женщинами (М = -0,339; SD = 0,028), испытуемые-мужчины оценивают личностные черты натурщиков более адекватно (М = –0,263; SD = 0,02). Этот результат соответствует и оценкам открытого лица. Вместе с тем, значимых взаимодействий пола зрителя и типа лица натурщика, пола зрителя и типа окклюзии, а также пола зрителя, типов лица натурщика и окклюзии не обнаружено. Следовательно, половые различия зрителей сами по себе не оказывают влияния на восприятие целого и фрагментарного лица.

Рис. 3. Взаимодействие типа лица натурщика и типа окклюзии (ок) (группировка испытуемых по полу): – женское лицо, – мужское лицо; 1 – ок отсутствует, 2 – ок сверху, 3 – ок справа, 4 – ок слева, 5 – ок снизу

Распознавание отдельных черт личности

Из полученных данных следует, что число (процент) испытуемых, правильно оценивших отдельные черты личности натурщика, зависит от содержания конкретной черты, наличия и расположения окклюзии, конституции лица и пола натурщика (таблица 2).

Таблица 2. Корректность распознавания отдельных черт личности натурщика в зависимости от типа окклюзии его лица (средний % испытуемых, давших правильный ответ)

Наиболее точно при всех видах окклюзии и типах лица распознаются оптимизм (F) – 52,5 % и оригинальность (М) – 54 %; хуже всего – легкомысленность (G) – 22,3 % испытуемых (рисунок 4).

Рис. 4. Корректность распознавания оптимизма (F) и легкомысленности (G) в зависимости от типа окклюзии лица натурщика

Каких-либо преимуществ в точности распознания отдельных черт целого лица по отношения к фрагментарному не обнаружено. Среднее число правильных распознаваний по каждому из 5 условий отличается не более чем на 2 %. Вместе с тем, в ряде случаев адекватные оценки частично открытого лица существенно выше целого (рисунок 5).

Рис. 5. Корректность распознавания: а) самообладания (C) и б) уверенности (O) в зависимости от типа окклюзии лица натурщика

Так, если средний процент испытуемых, верно оценивших самообладание (С), без окклюзии равен 27,7 %, то по левой части лица – почти 60 %; точность оценок уверенности (О) без окклюзии равен 27,3 %, по нижней и левой частям лица – 60,4 % и 54 % соответственно. Более корректно оцениваются самостоятельность (Q₂) и напряженность (Q₄) по левой и нижней частям лица (свыше 50 %). Не обнаружено предпочтений и в оценке категорий черт личности: эмоционально-волевые (С, О, Q₄, G), коммуникативные (F, Q₂) и интеллектуальные (М) индивидуально-психологические особенности могут восприниматься как эффективно, так и неэффективно.

Учет гендерных различий натурщиков делает картину более рельефной. Появляются высокие (> 60 %) и очень низкие (≤ 5 %) значения эффективности распознавания и соответствующий им разброс данных (рисунки 6 и 7).

Рис. 6. Корректность распознавания уверенности (O) натурщиков-мужчин в зависимости от типа окклюзии лица

Рис. 7. Корректность распознавания эмоциональной устойчивости (C) натурщиков-женщин в зависимости от типа окклюзии лица

За исключением тенденций, указанных выше, низкая (либо высокая) точность распознавания отдельных черт по изображению мужских и женских лиц в общем случае не совпадает. Более того, оценки одного и того же индивидуально-психологического свойства для одних и тех же условий нередко носят диаметрально противоположный характер. Например, при отсутствии окклюзии эффективность распознавания эмоциональности (А) по женским лицам в 3 раза выше, а обязательности (G) – почти в 9 раз ниже, чем по мужским. Распознавание доверчивости (L) по нижней части женского лица в 19 раз (!) эффективнее, чем по лицу мужчины, расчетливости (N) – в 11 раз, самостоятельности (Q₂) – в 3,2 раза, эмоциональности и самообладания (А, С) – в 2,5 раза. При демонстрации именно нижней части лица число контрастов максимально, причем женское лицо оказывается более открытым, чем мужское. В других условиях это соотношение выравнивается, а при восприятии левой половины лица индивидуально-психологические особенности мужчин распознаются эффективнее. По нижней части женского лица корректно (50–57,5 %) воспринимаются: расчетливость (N), самостоятельность (Q₂), сдержанность (Q₃), напряженность (Q₄), по левой половине мужского лица (50–58,4 %) – эмоциональность (А), самообладание (C), сообразительность (В), авантюрность (Н); уверенность (О) и самостоятельность (Q₂) достаточно точно (60 % и 69,7 %) распознаются по правой половине женского лица, а уважение к авторитетам (Q₁), сдержанность (Q₃), напряженность (Q₄) (54,5 %) – по правой половине мужского лица. Уровень распознавания остается высоким даже тогда, когда открыта только верхняя часть мужского лица, – особенно в отношении уверенности (О) (57,5 %) и напряженности (Q₄) (51,3 %). Предельно высокое значение (80,4 %) соответствует распознаванию уверенности (О) по нижней части мужского лица.

Неэффективно воспринимаются (< 20 %) индивидуально-психологические особенности мужского лица по его нижней (эмоциональность [(А]), самообладание [(С]), доверчивость [(L]), расчетливость [(N]), самостоятельность [(Q₂])) и верхней (самообладание [С], доверчивость [L], расчетливость [N]) частям, а также по лицу в целом (эмоциональность [А], самообладание [С], уверенность [О]). Практически не распознаются подозрительность (L) (2,1 %) и расчетливость (N) (5 %) по нижней части мужского лица и обязательность (G) (4,5 %) по целому лицу женщин.

Экспрессивная организация лица

В общем плане ни лицо в целом, ни его фрагменты сами по себе не являются достаточными для эффективного распознавания индивидуально-психологических особенностей натурщика. Необходимо учитывать два ключевых обстоятельства: а) экспрессивные возможности (потенциал) и б) взаимовлияния частей воспринимаемого лица. Именно они обусловливают выразительность и читаемость лица. Возможность адекватного выражения внутреннего мира личности может быть как высокой, так и низкой, равномерно и неравномерно распределенной по поверхности лица, односторонней или многосторонней. Различными оказываются и влияния фрагментов лица друг на друга: они могут быть сильными или слабыми, симметричными и асимметричными. Своеобразный сплав экспрессивных возможностей и взаимовлияний частей лица образует его экспрессивную организацию.

Динамика оценок отдельных индивидуально-психологических особенностей натурщиков показывает, что экспрессивная организация лица очень подвижна и зависит от структуры личности натурщика, типа его лица и расположения окклюзии. При этом разным индивидуально-психологическим особенностям соответствует своя экспрессивная организация.

Таблица 3. Типы экспрессивной организации лица при восприятии индивидуально-психологических особенностей натурщика

Наиболее ярко проявившиеся варианты экспрессивной организации лица при восприятии отдельных индивидуально-психологических особенностей натурщика приведены в таблице 3. Каждый из вариантов реконструирован на основе распределения эффективности распознавания индивидуально-психологических особенностей натурщиков по лицу в целом и его фрагментам. Так, эффективное восприятие самообладания (C) только по правой половине лица указывает на то, что его верхняя и нижняя части имеют низкий либо средний экспрессивный потенциал и нейтральны по отношению друг к другу; при этом левая половина лица ограничивает экспрессию правой. Нетрудно заключить, что число вариантов экспрессивной организации значительно, а сколь-нибудь универсального способа взаимоотношений частей лица и его целого не существует. Гештальтистская формула, согласно которой целое всегда больше своих частей (Koffka, 1935), применительно к восприятию выражения лица отражает лишь частный и очень специальный случай межличностного восприятия.

Предикторы проницательности

Какими индивидуально-психологическими особенностями должен обладать человек, чтобы успешно распознавать выражение полностью или частично открытого лица? В психологической литературе ответ на этот вопрос отсутствует.

Согласно полученным данным, адекватность оценок целого и фрагментарного лица требует разных предикторов, или свойств личности зрителя. Более того, эти свойства оказываются различными при восприятии разных фрагментов лица. Учитывая родство использованной методики с методикой В. А. Барабанщикова и С. М. Федосеенковой, рассмотрим результаты исследования в терминах основных факторов Р. Кеттелла.

Эффективная оценка целого лица опирается на эмоционально-волевые качества зрителя: Q₃ – высокий самоконтроль (р = 0,007). Последнее означает точное выполнение социальных требований, самодисциплину, целенаправленность и интегрированность личности, хороший контроль эмоций, следование своему представлению о себе. В отличие от социальной нормативности поведения (G), данный фактор указывает на внутренний контроль поведения. Традиционно его рассматривают как один из наиболее важных показателей прогноза успешности деятельности.

Оценки фрагментарного лица ассоциированы преимущественно с коммуникативными особенностями зрителей, причем для разных типов окклюзии их содержание различно.

Адекватные оценки личности натурщика по нижней и верхней частям лица предполагают низкие значения Q₂ – «конформизм – нонконформизм» (р < 0,001), за которыми стоят несамостоятельность, зависимость от других людей, необходимость в одобрении и поддержке. Различия в восприятии той или иной части лица касаются числа и содержания сопутствующих факторов. Больше всего их появляется при оценке нижней половины. Низкие значения Q₂ сочетаются с высок ими значениями Q₄ – «расслабленность – напряженность» (р < 0,04), которые указывают на фрустрированность, внутреннюю напряженность и быструю утомляемость зрителей.

В качестве сопутствующих тенденций выступают эмоциональная устойчивость (С), свободно плавающая тревога (О) и конформизм (Q₁). Низкие значения С – «эмоциональная неустойчивость – эмоциональная устойчивость» (р = 0,064) означают раздражительность, утомляемость, переменчивость интересов, склонность к частой смене настроения. Высокие значения О – «уверенность в себе – тревожность» (р = 0,066) указывают на неуверенность в себе, впечатлительность, ранимость, склонность к мрачным предчувствиям, депрессивность личности. Высокие значения Q₁ – «консерватизм – радикализм» (р = 0,067) говорят о поддержке изменений, свободомыслии, стремлении быть хорошо информированным. Наконец, высокие значения I – «жестокость – чувствительность» (р = 0,094) означают зависимость, стремление к покровительству, развитую способность к эмпатии, сочувствию, сопереживанию и пониманию других людей. Фрустрационная тревожность (Q₄), эмоциональная устойчивость (C), свободно плавающая тревога (O) и эмоциональная чувствительность (I) характеризуют эмоционально-волевые, а конформизм (Q₁) – интеллектуальные особенности личности зрителя. Обратим внимание на цельность, т. е. согласованность и взаимоподдержку характеристик эмоционально-волевой сферы.

Предпосылками адекватных оценок верхней половины выражения лица наряду с зависимостью от группы (Q₂) являются (в качестве тенденций) стрессоустойчивость (Н) и социальная опытность (N). Низкие значения Н – «робость – смелость» (р = 0,093) указывают на неуверенность в себе, застенчивость, боязливость, узкий круг общения. Высокие значения N – «прямолинейность – дипломатичность» (р = 0,095) говорят о проницательности, расчетливости, умении анализировать ситуации и поступки, склонности к компромиссам. Оба дополнительных фактора относятся к числу коммуникативных свойств личности зрителя.

Таким образом, если эффективная оценка индивидуально-психологических особенностей натурщика по нижней части лица требует от зрителя (наряду с зависимостью от группы [Q₂]) эмоционально-волевых свойств, то оценка верхней части лица привлекает коммуникативные качества. В первом случае число предикторов существенно больше, причем на высоком уровне значимости выделяется не только зависимость от группы (Q₂), но и фрустрационная тревожность (Q₄).

Адекватные оценки личности человека по правой и левой половинам лица ассоциированы с низкими значениями Н – «робость – смелость» (р = 0,05), за которыми стоят слабый социальный контакт: склонность оставаться в тени, застенчивость, боязливость, отстраненность от общества, неустойчивость в стрессовых ситуациях. Однако, если восприятие правой части лица сопровождается (как тенденция) фактором интенсивности внутренней жизни (M), отражающим когнитивные особенности зрителя, то восприятие левой части – фактором оптимистичности (F), отражающим коммуникативные свойства и особенности межличностного взаимодействия. Низкие значения М – «практичность – развитое воображение» (р = 0,06) характеризуют человека практичного, добросовестного, излишне внимательного к мелочам, аккуратного и реалистичного в оценке своих возможностей. Низкие значения F – «сдержанность – экспрессивность» (р = 0,017) говорят об осторожности, пессимистичности в восприятии действительности, слабой эмоциональной окрашенности поведения. В отличие от восприятия выражения нижней и верхней частей лица, при оценке по правой и левой половинам лица число дополнительных черт личности зрителя снижается до минимума.

Широкой коммуникативной базы, т. е. многообразного сочетания индивидуально-психологических свойств зрителя, обеспечивающего эффективное восприятие личностных черт натурщика, обнаружено не было. Сопоставление элементов ядра Он-образа с предикторами проницательности показывает их относительную независимость. Ни оптимистичность (F), ни интенсивность внутренней жизни (M), которые распознаются наиболее адекватно, не входят в состав основных предикторов и проявляются как дополнительные условия восприятия только вертикально разделенного лица. Никак не ассоциированы с предикторами и оценки морального контроля поведения (G). Вместе с тем, высокие оценки зависимости человека от группы (Q₂) связаны с восприятием нижней части женского лица, а Q₂ зрителя входит в состав их сопровождения.

Взаимоотношения Я-концепции и Он-образа оказываются не только многозначными, но и исключительно подвижными. Одни и те же черты личности натурщика воспринимаются примерно одинаково как за счет различного обращения к коммуникативному опыту и принимаемой системы ценностей, так и за счет опоры на Я-концепцию. Представления о других людях, их поступках и взаимоотношениях, переживаниях и способах непосредственного общения выступают как главное опосредствующее звено между структурой личности зрителя и образом натурщика, формируемым на основе изображения его лица.

Итак, за адекватное восприятие выражения целого и фрагментарного лица «ответственны» разные предикторы. Целостное лицо требует эмоционально-волевых качеств, опирающихся на высокий самоконтроль (Q₃), фрагментарное лицо – коммуникативных особенностей межличностного взаимодействия: горизонтальное разделение – зависимость от других людей (Q₂), вертикальное – слабый социальный контакт (Н).

Стили межличностного восприятия

Поскольку предиктор проницательности зрителя в отношении целостного выражения лица не является производным (суммой, интегралом и т. п.) от предикторов фрагментарных лиц, а предикторы горизонтального и вертикального деления лица существенно различны, полученные данные говорят о разных стилях восприятия индивидуально-психологических особенностей людей в условиях окклюзии: «социально-зависимом», «социально-отстраненном» и «волевом». Каждое из условий «проявляет» определенную функциональную структуру индивидуально-психологических свойств зрителя, обусловливающую его взаимоотношения с социальной действительностью. Зависимость от других людей («социально-зависимый» стиль) предполагает настроенность человека на их состояния, учет выражений лица, ожидание, активный поиск или контроль соответствующих экспрессий. Достаточно намека в нижней или верхней части лица, чтобы реконструировать новое выражение. Слабый социальный контакт («социально-отстраненный» стиль) провоцирует кратковременность восприятия лица коммуниканта, заставляя зрителя довольствоваться частью получаемой информации (правая – левая половина лица). Наконец, в восприятии выражения целого лица главную роль играют эмоционально-волевые качества реципиента – его организованность, самодисциплина и интегрированность личности, которые заставляют следовать своему представлению о себе – «волевой» стиль. Как известно, высокие значения Q₃ являются важным показателем прогноза успешности деятельности человека в целом. Высокий самоконтроль человека позволяет ему эффективно использовать полный набор экспрессивных возможностей лица партнера по общению. Сопоставительный анализ показывает, что успешность применения того или иного стиля может быть различной.

Обобщенный взгляд на предикторы проницательности зрителя, представленный в работе, требует дополнительной аргументации. Несомненным является различие предикторов оценки целого и фрагментарного лица и связанных с ним стилей восприятия индивидуально-психологических особенностей натурщика по изображению лица.

Сопоставление предикторов проницательности с общими особенностями восприятия выражения целого и фрагментарного лица подводит к представлению о трех способах построения Он-образа: 1) достраивание выражения по верхней либо нижней части лица, 2) перенос выражения правой (левой) половины на лицо в целом и 3) реализация полного набора экспрессивных возможностей, который предоставляет целостное изображение. Ни один из них не имеет принципиальных преимуществ, но в разных коммуникативных ситуациях оказывается доминирующим.

Существенно, что экспрессивный потенциал фрагментарного лица достаточен для адекватного восприятия личностных черт натурщика. Потенциал целостного лица экспрессивно избыточен, т. е. имеет лишние степени свободы, часто противоречив и не всегда усиливает адекватность. Этим и объясняется основной факт, выявленный в рамках проведенного исследования: выражение фрагментарного лица воспринимается порой более эффективно, чем выражение целого.

Литература

Артёмцева Н. Г. Особенности восприятия психологических характеристик человека по его «разделенному лицу». Дисс. … канд. психол. наук. М.: ИП РАН, 2003.

Барабанщиков В. А. Восприятие и событие. СПб.: Алетейя, 2002.

Барабанщиков В. А. Восприятие выражений лица. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009.

Барабанщиков В. А., Носуленко В. Н. Системность. Восприятие. Общение. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2004.

Барабанщиков В. А., Малкова Т. Н. Зависимость точности идентификации экспрессии лица от локализации мимических проявлений // Вопросы психологии. 1986. № 5. С. 131–140.

Барабанщиков В. А., Малкова Т. Н. Исследование восприятия эмоционального состояния человека по выражению лица // Проблема общения в психологии. М.: Наука, 1981. С. 121–132.

Бэрон Р., Бирн Д., Джонсон Б. Социальная психология. Ключевые идеи. СПб.: Питер, 2003.

Бодалев В. М. Психология общения. М. – Воронеж: АПСН, 1996.

Изард К. Психология эмоций. СПб.: Питер, 2000.

Лабунская В. А. Экспрессия человека: общение и межличностное познание. Ростов-на-Дону: Феникс, 1999.

Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. М.: Аспект Пресс, 1999.

Федосеенкова С. М. Восприятие индивидуально-психологических особенностей человека по фотоизображению его лица: Дис. … канд. психол. наук. М.: ИП РАН, 2003.

Хрисанфова Л. А. Динамика восприятия экспрессий лица: Дис. … канд. психол. наук. М.: ИП РАН, 2004.

Allport F. Theories of perception and the concept of structure. N. Y.: Wiley, 1955.

Bruce V., Young A. In the eye of beholder. The science of face perception. N. Y.: Oxford University Press, 2000.

Carey S., Diamond R. Are faces percieves as configurations more by adults then by children? // Visual cognition. 1994. V. 1. P. 253–274.

Cook S. W. The judgment of intelligence from photographs // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1939. V. 34. P. 384–389.

Ekman P. Emotions revealed. N. Y.: An owl book, 2004.

Ekman P., Friesen W. Unmasking the face. N. Y.: Prentice-Hall, 1975.

Ekman P., Rosenberg E. (eds.) What the face reveals: basic and applied studies of spontaneous expression using the facial action coding system (FACS). Oxford: Oxford University Press, 2005.

Ellis H. D. Face recall: a psychological perspective // Human Learning. 1986. V. 5. P. 189–196.

Farah M. J., Wilson K. D., Drain M., Tanaka J. N. What is “special” about face perception? // Psychological review. 1998. V. 105. P. 482–498.

Hogg M. (ed.) Social psychology. L.: SAGE, 2002.

Izard C. E. Innate and universal facial expressions: Evidence from developmental and cross-cultural research // Psychological Bulletin. 1994. V. 115. P. 228–299.

Knapp M., Daly J. (eds.) Handbook of interpersonal communication. L.: SAGA, 2002.

Koffka K. Principles of gestalt psychology. N. Y.: Brace, 1935.

Leder H., Bruce V. Local and relational aspects of face distinctiveness // Quarterly Journal of Experimental Psychology. 2000. V. 53. P. 513–536.

Murray J. E., Rhodes G., Schuchinsky M. When is a face not a face? // Perception of faces, objects, and sciences / Ed. by A. Peterson, G. Rhodes. N. Y.: Oxford University Press, 2003. P. 75–91.

Peterson M. A., Rhodes G. (eds.) Perception of face, object, and scenes. Analytic and holistic processes. Oxford: Oxford university press, 2003.

Russell J. A., Fernandez-Dols J. M. (eds.) The psychology of facial expression. Cambridge: Cambridge University Press, 2002.

Shepherd J. The face and social attribution // Handbook of research on face processing / Ed. by A. Young, H. Ellis. Amsterdam: North Holland, 1989. P. 289–320.

Skinner M., Mullen B. Facial asymmetry in emotional expression: A meta-analysis of research // British Journal of Social Psychology. 1991. V. 30. P. 113–124.

Tanaka J. W., Farah M. The holistic representation of face // Perception of Face, Objects, and scenes / Ed. by M. A. Peterson, G. Rhodes. Oxford: Oxford university press, 2003. P. 53–74.

Yin R. Looking at upside down faces // Journal of Experimental Psychology. 1969. V. 81. P. 141–145.

Young A. W., Hellawell D., Hay D. C. Configurational information in face perception // Perception. 1987. V. 16. P. 747–759.

Yovel G., Paller K., Levy J. A whole face is more than the sum of its halves: interactive processing in face perception // Visual cognition. 2005. V. 12. P. 337–352.

Лидерство проникает во все сферы нашей жизни и является условием эффективной работы организации и других структур. Именно важность проблемы эффективного лидерства делает данный вопрос наиболее изучаемым в области социальных и психологических наук. В настоящее время в науке насчитывается множество различных теорий лидерства, а также факторов, обусловливающих его эффективность, в связи с чем возникают трудности при выборе той или иной теории в конкретной управленческой ситуации.

Понятие лидерства и критерии эффективности лидерства

Прежде всего необходимо определить, что же такое лидерство. Несмотря на то, что исследование проблемы началось с первого десятилетия XX в., до сих пор нет единого научного определения данного феномена.

В англоязычной литературе лидерство трактуется следующим образом:

1 Лидерство как центр групповых процессов, а лидер – центральная фигура, интегратор групповых процессов и отношений. Хронологически данное определение является наиболее ранним.

2 Лидерство как характеристика личности и порождаемых ею эффектов и лидерство как искусство добиваться подчинения. Подобное понимание лидерства подразумевает проявление силы личности, комбинацию черт, дающих личности возможность побуждать других к выполнению поставленной задачи.

3 Лидерство как результат группового взаимодействия. Данная трактовка является наиболее актуальной и отражает суть феномена.

4 Лидерство как осуществление влияния, которое оказывается на выбор целей и стратегий организации, их реализацию, на сохранение группы и организационную культуру, на последователей.

Представляется важным отметить различия в определениях понятий «лидерство» и «руководство» в англоязычной литературе. Так, С. Джибб (Gibb, 1969) обратил внимание на двойственность употребления термина «leadership». По его мнению, речь идет о лидерстве только в тех случаях, когда влияние лидера принимается последователями добровольно или когда существует разделяемое влияние лидера и последователей. Однако когда отношения характеризуется однонаправленным влиянием, уместнее использовать понятие «руководство» (headship).

Несмотря на отмеченные С. Джиббом отличия, в англоязычной литературе принято использовать один термин – «лидерство». Поэтому судить, о каком феномене (лидерстве или руководстве) идет речь в каждом конкретном случае, можно на основании либо содержания работы, либо указания автором публикации, какой тип лидерства рассматривается (Кричевский, 2007).

Отечественные ученые начали исследовать проблему лидерства с конца 60-х – начала 70-х годов прошлого столетия. До этого времени вместо термина «лидерство» исследователи (Аркин, 1927; Залужный, 1930; Эльконин, 1931) предпочитали использовать термин «вожачество», ограничивая его применение исключительно сферой детских коллективов.

Одним из первых в отечественной литературе развернутое сопоставление феноменов лидерства и руководства провел Б. Д. Парыгин (1973). И. П. Волков (1974) дает схожие определения лидерства и руководства: руководство представляет собой процесс правовой организации и управления совместной деятельностью членов коллектива, осуществляемый руководителем как посредником социального контроля и власти. Лидерство – процесс внутренней социально-психологической организации и управления общением и деятельностью членов малой группы и коллектива, осуществляемый лидером как субъектом спонтанно формирующихся в межличностных отношениях групповых норм и ожиданий.

В отечественной социальной психологии лидерство рассматривается как преимущественно психологический по своей природе феномен, руководство же – как преимущественно социальный (Кричевский, 2007).

Несмотря на ряд различий, между лидерством и руководством существует немало общего. Так, по мнению М. Г. Ярошевского (1982), руководство – это официально санкционированное лидерство, и руководитель уже в силу своего должностного статуса получает право на лидирование в различных ситуациях организационной жизни.

Переходя к вопросу об эффективности лидерства, необходимо отметить, что данная проблема была актуальной на протяжении всей истории человечества: начиная с первобытного общества, когда от умелого управления действиями людей зависело их выживание, до современного общества, когда в российской действительности возникает проблема кадрового голода, затрагивающая сферу управления. Научное психологическое изучение лидерства началось в XX в. Ученые, рассматривающие данный феномен, занимались не только построением моделей лидерства, но и пытались выделить критерии эффективного лидера. Для того чтобы обозначить личностные детерминанты выдвижения на лидерскую позицию и эффективности лидерства, а также определить, какие лидерские стили и в каких ситуациях наиболее оптимальны, представляется необходимым сделать небольшой обзор теорий лидерства.

Наиболее ранней теорией лидерства является теория лидерских черт. В русле этой теории ученые (Ф. Гальтон, Р. Стогдилл, Р. Манн) пытались выделить ряд качеств, которые играли бы центральную роль в структуре личности лидера, однако не было найдено доказательств того, что определенный набор черт является определяющим для эффективного лидера.

Следующим шагом в изучении данного вопроса стали поведенческие теории лидерства. К. Левин в своих лабораторных экспериментах изучал стили лидерства, в результате чего он пришел к выводу, что наиболее эффективным является демократический стиль, однако определенные ситуации и профессии требуют использования авторитарного или либерального стиля лидерства. Таким образом, учеными не был определен стиль, который бы являлся безусловным показателем эффективного лидерства (Виханский, 1999).

Дальнейшее развитие изучение эффективности лидерства получило в ситуационных теориях (Ф. Фидлер, П. Херси и К. Бленчард, В. Врум, Ф. Йеттон и А. Яго). Главной идеей этого подхода было предположение о том, что эффективный лидер способен действовать вариативно в зависимости от ситуации.

Согласно теории Ф. Фидлера (Fiedler, 1967), лидеры, ориентированные на выполнение задачи, более эффективны по сравнению с лидерами, ориентированными на установление отношений, когда контроль над ситуацией либо очень низкий, либо очень высокий. Лидеры же, ориентированные на установление отношений, прекрасно справляются с ситуацией, когда контроль над ней определяется средними показателями.

П. Херси и К. Бленчард (Hersey, Blanchard, 1993) предположили, что эффективным лидером является тот, кто способен определить ситуацию, с которой столкнулся, и подобрать подходящий стиль поведения, а затем применить его на практике. Ученые выделили четыре лидерских стиля, в основе которых лежит направленность на выполнение работы, на поддержание отношений, а также степень зрелости последователей. По мнению П. Херси и К. Бленчарда, эффективные лидеры должны постоянно переосмысливать ситуации, обращая внимание на потребности подчиненных в советах и психологической поддержке в изменяющихся условиях работы.

В последние десятилетия активно разрабатывается и изучается концепция трансформационного лидерства, которая была предложена Дж. Бернсом (Burns, 1978). Он дает следующую формулировку данного вида лидерства – это процесс, направленный на достижение коллективных целей путем взаимного использования мотивов достижения планируемого изменения, имеющихся у лидера и последователей.

Б. Басс и Б. Аволио (Bass, Avolio, 1994) выделяют четыре компонента поведения трансформационного лидера: индивидуальный подход, интеллектуальная стимуляция, вдохновляющая мотивация, идеализированное влияние. По мнению ряда ученых (Bass, Avolio, 1996; Seltzer, Bass, 1990; Tichy, Devanna, 1986), трансформационное лидерство является наиболее эффективным стилем лидерства, поскольку такие лидеры воодушевляют своих последователей, побуждают их выходить за рамки собственных интересов, помогают осознать важность поставленных целей и достичь более высоких уровней по иерархии Маслоу (Bass, 1999).

В своем исследовании взаимосвязи эмоционального и социального интеллекта с выдвижением на лидерскую позицию, выбором того или иного стиля лидерства и его эффективностью мы рассматриваем два лидерских стиля: направленность на выполнение задачи и на взаимоотношения в коллективе.

Эмоциональный и социальный интеллект как факторы эффективности лидерства

В 1990-е годы снова возрос исследовательский интерес к роли личностных факторов в лидерстве. Ученых интересует влияние различных форм неакадемического (практического, социального, эмоционального) интеллекта на эффективность лидерства.

С. Заккаро с соавторами (Zaccaro et al., 1991) полагают, что наличие такой личностной характеристики, как социальный интеллект, является необходимым условием возникновения лидерства в открытых, динамичных системах. При этом подчеркивается двухкомпонентный характер социального интеллекта, включающего в себя:

1) социальную перцепцию – способность к более быстрому и тонкому пониманию других людей и социальных групп;

2) поведенческую гибкость – способность изменять поведение, учитывая требования, проистекающие от новых задач и ситуаций.

По мнению ученых, лидеры с высоким уровнем социального интеллекта обладают более тщательно разработанными перцептивными и поведенческими схемами (т. е. прототипами и моделями). Они лучше других членов группы «прочитывают» складывающиеся ситуации, более своевременно принимают адекватные решения и гораздо эффективнее остальных претворяют их в жизнь.

Согласно С. Заккаро (Zaccaro, 2001), руководители с высоким уровнем социального интеллекта способны к более точному восприятию требований организационных ситуаций и более адекватно реагируют на них. Эти руководители, полагает ученый, обладают более высокой социальной компетентностью, вследствие чего меньше вовлекаются в ситуации с высоким межличностным стрессом, а при столкновении с конкретным межличностным стрессом (в лице, например, непосредственного начальника) легче противостоят его воздействиям. По мнению Б. Баса (Bass, 1985), социальный интеллект играет важную роль в способности лидера воодушевлять последователей и строить взаимоотношения.

С социальным интеллектом тесно соседствует, по мнению Р. Стернберга (2002), эмоциональный интеллект. В последние годы С. Волфом с соавторами (Wolff et al., 2002) получен ряд данных о его роли в так называемом внезапно появляющемся (т. е. неформальном) лидерстве в малых группах. Однако связь между эмоциональным интеллектом и лидерством носит не прямой характер, а опосредована, прежде всего, промежуточными когнитивными процессами, которые, в свою очередь, влияют на действия по координации индивидуальных усилий в решении групповой задачи.

Д. Гоулмен (Goleman, 1998) рассматривает эмоциональный интеллект как непременное условие эффективного руководства. По результатам обследования менеджеров разных уровней в 188 компаниях, в том числе и транснациональных, Д. Гоулмен пришел к выводу, что вклад эмоционального интеллекта в эффективность управленческой деятельности (она определялась показателями прибыльности подразделений фирмы) вдвое превосходит соответствующий вклад таких факторов, как технические умения и IQ. Обнаружилось также, что профессиональное превосходство высокоэффективных руководителей над средними по эффективности менеджерами примерно на 90 % зависело именно от компонентов эмоционального интеллекта. Это позволило Д. Гоулмену утверждать, что в большинстве своем эффективным руководителям присущ высокий уровень эмоционального интеллекта. В своей книге «Эмоциональное лидерство» (Гоулмен, 2007) он описывает модель лидерских способностей в соответствии со структурой эмоционального интеллекта:

1 Самосознание: эмоциональное самосознание, адекватная самооценка, уверенность в себе. Лидеры с высокоразвитым самосознанием способны осознавать воздействие своих эмоций и чувств на психологическое состояние, что помогает интуитивно выбрать лучший способ поведения в сложной ситуации. Они знают свои сильные стороны и пределы возможностей – это способствует осознанию того, когда нужно обратиться за помощью или на чем следует акцентировать внимание при выработке лидерских качеств.

2 Самоконтроль: контроль эмоций, открытость, адаптивность, воля к победе, инициативность, оптимизм. Лидеры с развитым самоконтролем устойчивы к стрессам, сохраняют спокойствие и рассудительность во время кризиса; умеют открыто признать свои ошибки, гибко приспосабливаться к очередным сложностям и меняющимся ситуациям; стремятся к повышению качества своей работы и деятельности подчиненных, позитивно оценивают своих последователей.

3 Социальная чуткость: эмпатия, деловая осведомленность, предупредительность. Лидеры с такими навыками способны понимать окружающих, участливо к ним относиться, могут встать на место другого человека; они способны ориентироваться в жизни организации, понимать, какие ценности и негласные правила определяют поведение сотрудников; способны быть внимательными к потребностям клиентов, следят за тем, чтобы они получили необходимое.

4 Управление отношениями: воодушевление, влияние, помощь в самосовершенствовании, содействие изменениям, урегулирование конфликтов, командная работа и сотрудничество. Лидеры, обладающие данными способностями, умеют вызвать отклик у последователей и воодушевить на выполнение поставленных задач; могут своевременно дать своим подчиненным совет, инициируют преобразования, умеют погасить конфликт и понять мнения конфликтующих сторон, а затем перевести энергию в русло общего дела. Такие лидеры создают в организации атмосферу общности, чувство единства коллектива.

Д. Гоулмен с соавторами (Гоулмен и др., 2007) вводят понятие резонансного лидерства – это лидерство на основе настройки лидера и его аудитории на одну эмоциональную волну. В основе резонансного лидерства лежит эмоциональный интеллект, активность сознания, оптимизм и эмпатия. На основе своих исследований ученые выделяют стили лидерства, четыре из которых способствуют эмоциональному резонансу, а остальные вызывают диссонанс, если используются без учета ситуации.

1 Идеалистический стиль. Лидер воодушевляет людей, рисуя им привлекательный образ будущего, позитивно воздействует на климат в организации. Данный стиль необходимо использовать, когда изменение ситуации требует создания нового образа будущего или если необходимо определить ясное направление движения. Среди навыков эмоционального интеллекта опорными для идеалистического стиля являются: вдохновение, самосознание, открытость, сопереживание.

2 Обучающий. Лидер связывает желания людей с целями организации, использует этот стиль, чтобы помочь сотрудникам улучшить производительность за счет развития перспективных способностей. В основе этого стиля лежат такие навыки эмоционального интеллекта, как умение развивать способности других людей, самосознание, эмпатия.

3 Товарищеский. Лидер создает гармонию путем сближения людей. Используется, чтобы устранить разлад в коллективе, мотивировать работников в трудные времена или укрепить межличностные отношения. Использование этого стиля предполагает наличие таких навыков эмоционального интеллекта, как сопереживание, умение понимать чувства и потребности других людей, способность влиять на настроение подчиненных, умение урегулировать конфликты.

4 Демократический. Лидер оценивает вклад сотрудников в работу и с помощью активного вовлечения их в процесс управления добивается преданности. Используется, чтобы добиться поддержки, единодушия, получить от сотрудников предложения по развитию дела. Этот стиль строится на трех навыках эмоционального интеллекта: способность к командной работе и сотрудничеству, умение урегулировать конфликты и влиять.

5 Амбициозный. Лидер стремится к достижению трудных целей и решению наиболее интересных задач, давление со стороны лидера часто негативно сказывается на климате в коллективе. Такой стиль уместнее всего использовать, когда необходимо получить высокие результаты от команды квалифицированных сотрудников с высокой мотивацией. Лидерам, использующим данный стиль, зачастую не хватает глубокого самосознания, чуткости к подчиненным, самоконтроля.

6 Авторитарный. Лидер рассеивает страхи, указывая четкое направление движения в непредвиденных ситуациях, часто оказывает негативное воздействие на коллектив, особенно в случае злоупотребления этим стилем. Эффективен в кризисной ситуации, когда необходима полная реорганизация бизнеса, либо при управлении трудными сотрудниками. Базируется на таких навыках эмоционального интеллекта, как влиятельность, стремление к достижениям и инициативность. Однако таким лидерам не всегда хватает самоконтроля и чуткости.

Проблемой взаимосвязи эмоционального интеллекта с эффективностью лидерства занималась Д. Джордж (George, 2000). Она провела теоретический анализ возможных связей эмоционального интеллекта с деятельностью эффективных руководителей и выделила ряд его элементов, характеризующих содержательную сторону менеджерского поведения и испытывающих, по ее мнению, влияние эмоционального интеллекта:

1 Развитие коллективного осознания целей и задач, а также представлений о путях их достижения. Высокий уровень эмоционального интеллекта руководителя может способствовать выдвижению им вдохновляющего подчиненных видения конечного результата, стимулировать для его достижения позитивное настроение, большую креативность и гибкость, вести к более эффективному управлению собственными эмоциями.

2 Содействие пониманию персоналом важности выполняемых рабочих заданий. Высокий уровень эмоционального интеллекта позволяет руководителю лучше понять рабочие проблемы подчиненных, вселить уверенность в возможности справиться с ними, возбудить в людях трудовой энтузиазм, породить оптимизм в отношении уровней личных достижений.

3 Возбуждение и поддержание в организации как духа увлеченности, энтузиазма, уверенности и оптимизма, так и отношений сотрудничества и доверия. Высокий уровень эмоционального интеллекта помогает руководителю верно сориентироваться в истинных настроениях людей, подсказывает выбор эффективных средств влияния, позитивно отражается на психологической атмосфере в организации.

4 Проявление гибкости в принятии решений и адаптации к организационным изменениям. Высокий уровень эмоционального интеллекта, выражающийся в познании руководителем своих эмоций и управлении ими, помогает ему находить эффективные подходы к решению возникающих проблем и осуществлять успешные перемены в организационной жизни.

5 Установление и сохранение осмысленной организационной идентичности. Высокий уровень эмоционального интеллекта помогает руководителю эффективно задействовать такие элементы организационной культуры, как нормы, ценности, организационные символы, истории, мифы и т. п., вызывая у людей чувство единения с организацией, способствуя их осмысленному вхождению в организационную культуру, усиливая идентификацию с организационной реальностью.

Р. Риджио с соавторами (Riggio et al., 2002) полагают, что эмоциональный и социальный интеллект отличают эффективных лидеров и позволяют им действовать успешно в любой ситуации.

Как видно из анализа литературы, зарубежные ученые занимались проблемой влияния эмоционального и социального интеллекта на эффективность лидерства, однако остаются малоизученными такие вопросы, как взаимосвязь эмоционального и социального интеллекта с выдвижением на лидерскую позицию в малых группах, а также со стилями лидерства, как в ученических коллективах, так и в организациях. Также необходимо отметить, что в отечественной психологии остается малоизученным вопрос о взаимосвязи эмоционального и социального интеллекта с эффективностью лидерства.

Целью моего исследования явилось изучение взаимосвязи уровня эмоционального и социального интеллекта с эффективностью лидерства, а также с выдвижением на лидерскую позицию и со стилями лидерства. Для ее достижения был проведен эксперимент, включающий три этапа:

1) изучение эмоционального и социального интеллекта, их связь с личностными факторами («Большая пятерка»);

2) эксперимент, направленный на изучение выдвижения на лидерскую позицию и эффективности лидерства;

3) изучение взаимосвязи уровня эмоционального и социального интеллекта с выбором того или иного лидерского стиля.

Методика

На первом этапе в эксперименте приняли участие 238 человек (223 девушки и 15 юношей) – студенты факультета коррекционной педагогики и психологии (ГОУ ВПО «ШГПИ», г. Шадринск) в возрасте от 17 до 24 лет. Диагностический инструментарий включал в себя следующие методики: третья версия опросника ЭмИн Д. В. Люсина (Lyusin, 2006), методика изучения социального интеллекта Дж. Гилфорда и М. О’Салливен (Михайлова, 1996), пятифакторный личностный опросник Маккре – Коста NEO-FFI (модель «Большая пятерка») в адаптации С. Бирюкова и М. Бодунова. Выбор опросника «Большая пятерка» был обусловлен результатами исследований ряда авторов (Д. Боно, Т. Джадж, Р. Хоган), которые установили, что четыре фактора модели выступают детерминантами выдвижения на лидерскую позицию: экстраверсия, нейротизм, сознательность и открытость опыту. Также были выявлены связи нескольких факторов с эффективностью лидерства: положительная корреляция с экстраверсией, открытостью опытом и отрицательная – с нейротизмом (Кричевский, 2007).

Первый этап исследования предполагал количественный анализ данных в целях отбора испытуемых для второго этапа эксперимента. Таким образом по методике ЭмИн были получены следующие результаты:

• по шкале межличностного эмоционального интеллекта 36 % от общего числа испытуемых набрали очень высокие и высокие балы; 19 % – очень низкие и низкие баллы; 45 % – средние баллы;

• по шкале внутриличностного эмоционального интеллекта 21 % испытуемых набрали очень высокие и высокие баллы; 26 % – очень низкие и низкие баллы; 53 % – средние баллы.

Для измерения социального интеллекта были использованы три субтеста методики изучения социального интеллекта Дж. Гилфорда и М. О’Салливен: № 1 – «Истории с завершением», № 3 – «Вербальная экспрессия», № 4 – «Истории с дополнением». Выбор этих субтестов был обусловлен тем, что они обладают более высокими психометрическими характеристиками (Люсин, Михеева, 2004).

На основе полученных данных строился второй этап эксперимента – изучение взаимосвязи эмоционального и социального интеллекта с выдвижением на позицию лидера и эффективностью лидерства. Корреляционный анализ данных показал, что эмоциональный и социальный интеллект не взаимосвязаны. Для второй части эксперимента испытуемые отбирались по показателям эмоционального интеллекта, что лишь в некоторых случаях совпадало с аналогичным уровнем социального интеллекта.

Выборка состояла из 165 человек, из них 158 девушек и 7 юношей в возрасте от 17 до 24 лет.

Для реализации поставленной задачи была разработана и проведена специальная экспериментальная методика «Строим вместе».

Набирается группа из 5 человек, которой дается задание собрать три объекта из элементов конструктора, изображенных на схеме. Конструктор представляет собой набор блоков различной величины и цвета из пластмассы. Блоки соединяются между собой по типу «лего», т. е. из всех строительных элементов можно строить различные модели. Каждому участнику присваивается бейдж с номером (от 1 до 5). В соответствии с целью наблюдения выделяются 3 экспериментальных условия:

1 В группу включаются испытуемые с высокими, низкими и средними показателями эмоционального интеллекта. Прорабом бригады строителей назначается испытуемый с высоким уровнем развития эмоционального интеллекта, однако самим испытуемым это остается не известным. Дается следующая инструкция: «Представьте себе, что вы – бригада строителей, заказчик дает вам задание – построить несколько объектов на его земле. Как вы видите на схеме, это дом, башенка и паровозик. Строить нужно именно в таком порядке: сначала вся бригада строит дом, затем все вместе строите башню, а потом уже паровозик. Никто не разделяет задание, все нужно делать вместе. Постарайтесь строить так, как указано на схеме. Замечу, что заказчик оказался скупым, поэтому материалов может не хватить. Все возникающие вопросы вы будете решать со своим прорабом, который будет руководить строительством. Сейчас я выберу его случайным образом. На строительство отводится 20 минут. Можете начинать».

2 В группу включаются испытуемые с высокими, низкими и средними показателями эмоционального интеллекта. Прорабом бригады строителей назначается испытуемый с низким уровнем развития эмоционального интеллекта. Самим испытуемым это остается не известным. Инструкция аналогична предыдущей.

3 В группу включаются испытуемые с высокими, низкими и средними показателями эмоционального интеллекта, самим испытуемым это остается не известным. Прораб не назначается. Дается только та часть инструкции, где объясняется задание, без упоминаний прораба. Целью является наблюдение за выдвижением в позицию лидера.

Принцип отбора в группы: в основу отбора были положены результаты методики ЭмИн, в которой выделены 5 уровней эмоционального интеллекта (межличностного и внутриличностного): очень низкий, низкий, средний, высокий и очень высокий. В соответствии с содержанием эксперимента были отобраны испытуемые в следующем порядке:

1) в первую очередь были выделены те испытуемые, что получили очень высокие баллы по шкалам МЭИ и ВЭИ;

2) затем испытуемые, имеющие очень высокие баллы по одной из этих шкал, а по другой шкале – высокие;

3) испытуемые, имеющие высокие результаты по МЭИ и ВЭИ;

4) испытуемые, имеющие средние баллы по обеим шкалам;

5) испытуемые, имеющие очень низкие баллы по МЭИ и ВЭИ;

6) испытуемые, имеющие либо очень низкие баллы по одной из шкал и низкие по другой, либо низкие баллы по обеим шкалам.

Таким образом, на роль «прораба» назначались в первую очередь те испытуемые, которые имели очень высокие (для 1-го экспериментального условия) и очень низкие (для 2-го экспериментального условия) баллы по ЭмИн, затем высокие и низкие. Группы во всех трех экспериментальных условиях состояли из следующих испытуемых: один человек с очень высокими или высокими баллами по ЭмИн, три человека со средними баллами и один человек с очень низкими или низкими баллами. Имела место некоторая вариативность в силу разного количества испытуемых с различным уровнем эмоционального интеллекта. Так, группы могли состоять из одного испытуемого с очень высокими баллами, одного с высокими баллами по одной из шкал ЭмИна, двух со средними показателями и одного с очень низкими или низкими. В каждое экспериментальное условие попало 11 групп, то есть по 55 испытуемых в 1-м, 2-м и 3-м экспериментальных условиях.

Протокол наблюдения велся по схеме Бейлза (Регуш, 2001), в соответствии с котрой фиксируются единицы наблюдения по 12 категориям:

1) выражение солидарности, повышение статуса другого человека, оказание помощи, вознаграждение;

2) снятие эмоционального напряжения, шутка, смех, выражение удовлетворения;

3) согласие, пассивное принятие, понимание воздействия, уступчивость;

4) предложение совета, направления мысли при сохранении автономии партнера;

5) выражение своего мнения, оценивание, анализ, проявление чувств, желаний;

6) ориентация членов группы, информирование, повторение, уточнение;

7) просьба ориентировать, дать информацию, повторить, подтвердить;

8) просьба сообщить мнение, оценить, проанализировать, выражение чувств;

9) вопрос, просьба дать направление, возможный способ действия;

10) возражение, пассивное неприятие воздействия, отказ в помощи;

11) выражение эмоционального напряжения, просьба о помощи, уклонение;

12) проявление антагонизма, подрыв статуса другого, самозащита, домогательство своего признания.

По истечении 20 минут участникам 1-го и 2-го экспериментальных условий выдается анкета, в которой представлены:

1 Методика изучения лидерского стиля Р. Бейлза – К. Шнейера в модификации Т. В. Бендас (Бендас, 2005). Методика основана на схеме наблюдения за поведением Р. Бейлза (Регуш, 2001) и содержит аналогичные 12 форм поведения. Эта схема позволяет изучить 2 стиля лидерского поведения – деловой (Т – task, т. е. ориентированный на задачу) и социо-эмоциональный (S – socioemotional, т. е. ориентированный на взаимоотношения). Испытуемые оценивают поведение лидера в баллах от 0 до 10 в зависимости от частоты проявления форм поведения.

2 Вопрос об оценке эффективности деятельности прораба (шкалирование от 1 до 10): «Оцените общую эффективность деятельности прораба».

3 Вопрос о том, кто в группе смог бы эффективно справиться с ролью прораба, исключая участвовавшего в эксперименте, и почему: «Кто еще в бригаде строителей, по вашему мнению, мог бы эффективно справиться с задачей? И почему?»

Анкета для участников 3-го экспериментального условия содержит следующие вопросы:

1 Можете ли вы выделить лидера в вашей бригаде строителей, человека, который направлял ход работы, делал указания, как лучше сделать, воодушевлял? Если да, то укажите. Какие именно действия могут говорить о его лидерской позиции?

2 Кто, по вашему мнению, мог бы быть прорабом Вашей бригады строителей? И почему?

Таким образом анкета отражает два выбора – фактического лидера (выбор № 1) и человека, который потенциально мог бы быть лидером (выбор № 2). Испытуемым разрешалось вписывать свое имя только в том случае, если они действительно уверены, что справились, либо же могли справиться с ролью прораба лучше всех остальных.

Стоит отметить, что в конструкторе не хватало элементов для строительства всех трех объектов и это усложняло испытуемым задачу, требовало от них инициативы.

Результаты

В соответствии с задачами исследования полученные результаты можно разделить на три блока.

1. Взаимосвязь эмоционального, социального интеллекта и факторов «Большой пятерки» с выдвижением на лидерскую позицию. В первую очередь из категорий по Бейлзу были исключены те категории, баллы по которым имели слишком низкую вариативность – это категории 3, 7, 8, 11 и 12. По оставшимся семи категориям был проведен факторный анализ с вращением по методу варимакс. В результате выделился один наиболее сильный фактор, который объясняет 32 % дисперсии. Наиболее сильные нагрузки по этому фактору получили категории 1 (выражение солидарности, повышение статуса другого человека, оказание помощи, вознаграждение), 4 (предложение совета, направления мысли при сохранении автономии партнера), 6 (ориентация членов группы, информирование, повторение, уточнение). Этот фактор можно назвать «лидерская позиция», поскольку предположительно он свидетельствует о выдвижении на позицию лидера.

В 3-м экспериментальном условии выбор № 1, отражающий фактическую позицию лидера, положительно коррелирует с межличностным эмоциональным интеллектом (МЭИ) (r = 0,395; р = 0,003), в том числе со шкалами М1 (r = 0,424; p ≤ 0,001) и М2 (r = 0,337; p = 0,012); с 1 категорией по Бейлзу (r = 0,633; р ≤ 0,001); 4 категорией (r = 0,581; р ≤ 0,0 01); 5 категорией (r = 0,334; р = 0,013); 6 категорией (r = 0,361; р = 0,007) и имеет отрицательную взаимосвязь с 9 категорией (r = -0,303, р = 0,025). Исходя из полученных результатов, можно сделать вывод, что фактический лидер обладает следующими характеристиками: понимает эмоции других людей – проявляет чуткость к их внутреннему состоянию и способен распознавать эмоциональную информацию через экспрессию; в процессе группового взаимодействия проявляет позитивные социально определяемые эмоции, доминирование, ориентирован на выполнение задачи.

Выбор потенциального лидера осуществлялся во всех трех видах групп, поэтому число испытуемых – 143 человека. Выбор № 2 положительно коррелирует с социальным интеллектом (r = 0,188, p = 0,025), в том числе с субтестом № 1 – «Истории с завершением» (r = 0,184; р = 0,028); с МЭИ (r = 0,329; р ≤ 0,001), ВЭИ (r = 0,232; р = 0,005), со шкалой экстраверсии (r = 0,21; р = 0,012), с 1 категорией по Бейлзу (r = 0,495; р ≤ 0,001), 2 категорией (r = 0,251; р = 0,003), 4 категорией (r = 0,486; р ≤ 0,001), 5 категорией (r = 0,306; р ≤ 0,001), 6 категорией (r = 0,436; р ≤ 0,001). Таким образом, портрету потенциального лидера присущи следующие черты: способность предвидеть последствия поведения людей в процессе взаимодействия, предсказать то, что произойдет в дальнейшем на основе анализа невербальной информации; понимание своих эмоций и эмоций других людей, способность вызывать у них желательные эмоции, снижать интенсивность нежелательных, управление собственными эмоциями и их проявлениями; напористость, энергичность, активность, общительность, проявление в процессе группового взаимодействия позитивных социально определяемых эмоций, доминирование, ориентация на выполнение задачи.

Фактор «лидерская позиция» (n = 143) положительно коррелирует с МЭИ (r = 0,338; p ≤ 0,001), ВЭИ (r = 0, 232; p = 0,005), со шкалами экстраверсии (r = 0,248; p = 0,003), открытости (r = 0,257; p = 0,002), сотрудничества (r = 0,177; p = 0,03).

2. Взаимосвязь эмоционального, социального интеллекта и факторов «Большой пятерки» с эффективностью лидерства. В соответствии с количеством человек в 1-м и 2-м экспериментальных условиях в исследовании приняло участие 22 «прораба».

Эффективность лидерства положительно коррелирует с МЭИ (r = 0,5; р = 0,018), в том числе со шкалами М2 (r = 0,616; p = 0,002) и М3 (r = 0,497; p = 0,018); ВЭИ (r = 0,542; р = 0,009), в том числе со шкалой В3 (r = 0,677; p = 0,001); со шкалой экстраверсии (r = 0,598; р ≤ 0,01), 4 категорией (r = 0,506; р = 0,016), 6 категорией (r = 0,472; p = 0,026); деловым стилем (r = 0,895; р ≤ 0,001) и социо-эмоциональным стилем (r = 0,528; р = 0,012). Эффективный лидер способен контролировать проявления своих эмоций, воспринимать эмоциональную информацию других людей через мимику, звучание голоса и поведение, вызывать у них желательные эмоции, снижать интенсивность нежелательных. Он проявляет напористость, энергичность, активность, общительность, в профессиональной деятельности скорее ориентирован на задачу, чем на взаимоотношения.

Для установления достоверности различий был использован критерий Манна – Уитни. В результате были установлены следующие достоверные различия: в 1-м экспериментальном условии «прорабы» имеют более высокие показатели по эффективности лидерства, лидерской позиции и деловому стилю лидерства, а также по 5 категории Бейлза; во 2-м экспериментальном условии «прорабы» имеют более высокие показатели по 9 категории (таблица 1).

Таблица 1. Показатели достоверности различий по критерию Манна – Уитни в 1-м и 2-м экспериментальных условиях (ЭУ)

3. Взаимосвязь эмоционального, социального интеллекта и факторов «Большой пятерки» со стилями лидерского поведения. В исследовании использовалась методика изучения лидерского стиля Р. Бейлза– К. Шнейера в модификации Т. В. Бендас, которая диагностирует два стиля – деловой (лидеры ориентированы на задачу) и социо-эмоциональный (лидеры ориентированы на взаимоотношения в коллективе). Деловой стиль положительно коррелирует со шкалами М2 (r = 0,438; p = 0,4) и М3 (r = 0,4 67; p = 0,028), ВЭИ (r = 0,588; р = 0,004); со шкалой экстраверсии (r = 0,425; р = 0,049), сознательности (r = 0,482; р = 0,023), с 4 категорией (r = 0,505; р = 0,017), 6 категорией (r = 0,525; p = 0,012), лидерской позицией (r = 0,539; p = 0,01), социо-эмоциональным стилем (r = 0,562; р = 0,007), эффективностью лидерства (r = 0,895; р ≤ 0,001). Лидеры, использующие данный стиль, характеризуются способностью понимать эмоциональную информацию через мимику, звучание голоса и поведение человека, вызывать у других людей желательные эмоции, снижать интенсивность нежелательных, контролировать проявления своих эмоций. У них выражены такие черты, как напористость, энергичность, активность, общительность, дисциплинированность, ответственность, надежность и настойчивость. Оцениваются последователями как эффективные лидеры.

Социо-эмоциональный стиль положительно коррелирует с эффективностью лидерства (r = 0,528; р = 0,012). Последователи оценивают таких лидеров как менее эффективных по сравнению с теми, кто использует деловой стиль.

Обсуждение результатов

Полученные данные подтверждают предположение о том, что высокий уровень эмоционального интеллекта (внутриличностного и межличностного) обусловливает выдвижение на лидерскую позицию, в том числе установлена взаимосвязь между выбором фактической позиции лидера (выбор 1), потенциального лидера (выбор 2) и эмоциональным интеллектом. Социальный интеллект взаимосвязан с выбором потенциального лидера и двумя категориями по Бейлзу, которые входят в фактор «лидерская позиция». Можно предположить, что в эксперименте наблюдалось резонансное лидерство, когда «прорабы» и испытуемые, выдвинувшиеся на лидерскую позицию, воодушевляли и заражали своими позитивными эмоциями подчиненных.

Эффективность лидерства взаимосвязана с эмоциональным интеллектом, что соотносится с моделями эффективных лидеров Д. Гоулмена и Д. Джордж. В частности, в ходе исследования были установлены корреляционные связи с такими аспектами эмоционального интеллекта, как умение понимать эмоции других людей через экспрессию, управлять чужими эмоциями и способность контролировать собственные. Фактор «лидерская позиция» взаимосвязан со всеми компонентами эмоционального интеллекта, что находит отражение в каждом элементе модели лидерских способностей Д. Гоулмена и эффективного лидера Д. Джордж.

Установлена взаимосвязь между эмоциональным интеллектом и деловым стилем лидерства, однако на стадии планирования эксперимента предполагалось, что эмоциональный интеллект связан со стилем лидерства, ориентированным на взаимоотношения в коллективе. По всей видимости, такой результат связан с тем, что лидеры с высоким эмоциональным интеллектом не только создают благоприятный психологический климат в коллективе, но и в первую очередь мотивируют последователей на выполнение задач организации.

Необходимо отметить два ограничения проведенного исследования. Во-первых, испытуемые находились в игровой ситуации, они не решали реальных организационных и профессиональных задач, и, не смотря на установку серьезно подойти к выполнению задания, у них не было реальной ответственности за результат, также не было и санкций за невыполнение задачи. Во-вторых, в ходе эксперимента скорее исследовалось ситуативное лидерство, процесс выдвижения на лидерскую позицию, в связи с чем и репертуар лидерских стилей был ограничен рамками заданной ситуации, не было возможности для вариаций. Для более всестороннего изучения роли эмоционального интеллекта в эффективности лидерства и выборе лидерских стилей необходимо провести исследование руководителей, которые действуют в реальных организациях, взаимодействуя с подчиненными.

Литература

Аркин Е. А. Об изучении детского коллектива. М., 1927.

Бендас Т. В. Гендерная психология. СПб., 2005.

Бояцис Р., Макки Э. Резонансное лидерство: Самосовершенствование и построение плодотворных взаимоотношений с людьми на основе активного сознания, оптимизма и эмпатии. М., 2007.

Виханский О. С., Наумов А. И. Менеджмент. М., 1999.

Волков И. П. О личном авторитете руководителя // А. А. Бодалев. Социальная психология личности. Л., 1974. С. 77–79.

Гоулмен Д., Бояцис Р., Макки Э. Эмоциональное лидерство: Искусство управления людьми на основе эмоционального интеллекта. М., 2007.

Гринберг Дж., Бейрон Р. Организационное поведение: от теории к практике. М., 2004.

Залужный А. С. Учение о коллективе. Методология. Детский коллектив. М., Л., 1930.

Кричевский Р. Л. Психология лидерства. М., 2007.

Левин К. Разрешение социальных конфликтов. СПб., 2000.

Люсин Д. В. Новая методика для измерения эмоционального интеллекта: опросник ЭмИн // Психологическая диагностика. 2006. № 4. С. 3–22.

Люсин Д. В., Михеева Н. Д. Психометрический анализ русской версии теста на социальный интеллект Дж. Гилфорда и М. О’Салливена // Социальный интеллект: Теория, измерение, исследования / Под ред. Д. В. Люсина, Д. В. Ушакова. М.: Институт психологии РАН, 2004. С. 119–128.

Михайлова Е. С. Методика исследования социального интеллекта: Адаптация теста Дж. Гилфорда и М. Салливена: Руководство по использованию. СПб.: ГП «ИМАТОН», 1996.

Парыгин Б. Д. Руководство и лидерство. Л., 1973.

Регуш Л. А. Практикум по наблюдению и наблюдательности. СПб., 2001.

Стернберг Р. Дж., Форсайт Дж. Б. и др. Практический интеллект. СПб., 2002.

Эльконин Д. Б. Развитие коллективов у детей // Учебник педологии для педтехникумов. Ч. II. М.; Л., 1931. С. 56–114.

Ярошевский М. Г. Программно-ролевой подход к исследованию руководства научным коллективом // Проблемы руководства научным коллективом. М., 1982. С. 29–49.

Antonakis J., Avolio B. J., Sivasubramaniam. Context and leadership: An examination of nine-factor full-range leadership theory using the Multifactor Leadership Questionnaire // Leadership Quarterly. № 14. P. 261–295.

Bass B. M. Leadership performance beyond expectations. New York: Free Press, 1985.

Bass B. M. Current developments in transformational leadership: Research and application // The Psychologist-Manager Journal. 1999. V. 3. № 1. P. 5 –21.

Bass B. M., Avolio B. J. Improving organizational effectiveness through transformational leadership. Thousand Oaks, CA: Sage, 1994.

Bass B. M., Avolio B. J. Transformational leadership development: Manual for the Multifactor Leadership Questionnaire. Palo Alto, CA: Consulting Psychologists Press, 1996.

Burns J. M. Leadership. N. Y.: Harper and Row, 1978.

Fiedler F. A Theory of leadership effectiveness. N. Y.: McGraw-Hill, 1967.

George G. Emotions and leadership: The role of emotional intelligence // Human Relations. 2000. Vol. 53. P. 1027–1055.

Gibb C. Leadership // G. Lindzey, E. Aronson. The handbook of social psychology. 2^nd ed. Reading (Mass.): Addison-Wesley, 1969. Vol. 4. P. 205–283.

Goleman D. What makes a leader? // Harvard Business Review. 1998. V. 76. P. 205-323.

Hersey P., Blanchard K. Management of organizational behavior. 6^th ed. Englewood Cliffs (N. J.): Prentice Hall, 1993.

Kobe L. M., Reiter-Palmon R., Rickers J. D. Self-reported leadership experiences in relation to inventoried social and emotional Intelligence // Current Psychology. Summer 2001. V. 20. № 2. P. 154–163.

Lyusin D. Emotional Intelligence as a Mixed Construct: Its Relation to Personality and Gender // Journal of Russian and East European Psychology, November-December 2006. V. 44. № 6. P. 54–68.

Riggio R. E., Murphy S. E., Pirozzolo F. J. (Eds.) Multiple intelligences and leadership. Mahwah, NJ: Lawrence Earlbaum Associates, 2002.

Seltzer J., Bass B. M. Transformational leadership: Beyond initiation and consideration // Journal of management. 1990. V. 16. P. 693–703.

Tichy N. M., Devanna M. A. The transformational leader. N. Y.: John Wiley & Sons, 1986.

Zaccaro S., Gilbert J., Thor K., Mumford M. Leadership and social intelligence: Liking social perceptiveness and behavioral flexibility of leadership effectiveness // The Leadership Quarterly. 1991. V. 2. P. 317–342.

Zaccaro S. J. The nature of executive leadership: A conceptual and empirical analysis of success. Washington, D. C.: American Psychological Association, 2001.

Wolff S. B., Pescosolido A. T., Druskat V. U. Emotional intelligence as the basis of leadership emergence in self-managing teams // The Leadership Quarterly. 2002. V. 13. P. 505–522.

Справедливость – один из основных параметров, по которым люди оценивают взаимодействие. Общая оценка справедливости складывается из оценок результата (дистрибутивная справедливость), процесса его достижения (процедурная справедливость) и отношений между участниками (межличностная справедливость). Каждый из видов справедливости представлен в обыденном сознании с помощью ряда норм.

Оценка справедливости влияет на эмоциональное состояние участников взаимодействия. Подобное влияние ярче проявляется в случае отрицательных эмоций (Weiss, Suckow, Cropanzano, 1999). Так, столкновение человека с несправедливостью приводит к доминированию в его эмоциональной сфере кратковременных (гнев, злость, чувство вины) и долговременных (хроническая враждебность, депрессия) отрицательных эмоциональных состояний (Chiu, 1991).

Степень влияния оценки справедливости взаимодействия на эмоциональное состояние определяется индивидуальными особенностями участников. Однако их изучение не получило пока широкого распространения. Например, известно, что в качестве таких особенностей выступают ориентация во взаимодействии (оценка справедливости оказывает большее влияние на эмоции людей с альтруистической ориентацией: Stouten, De Cremer, Van Dijk, 2005) и групповая идентификация (несправедливость вызывает более сильные отрицательные эмоции у людей с сильной групповой идентификацией: De Cremer, 2006). Вместе с тем, при изучении данной проблемы из виду упускаются психологические характеристики, непосредственно связанные с эмоциональной сферой, определяющие умение человека понимать и контролировать эмоциональное состояние. На наш взгляд, к их числу относятся эмоциональный интеллект и копинг-стратегии.

Эмоциональный интеллект – способность к понимаю своих и чужих эмоций, а также к управлению ими. Способность к пониманию эмоций означает, что человек может распознать эмоцию; идентифицировать ее и найти для нее словесное выражение; понимает причины, вызвавшие данную эмоцию, и следствия, к которым она приведет. Способность к управлению эмоциями означает, что человек может контролировать интенсивность эмоций, прежде всего, приглушать чрезмерно сильные эмоции; может контролировать внешнее выражение эмоций; может при необходимости произвольно вызвать ту или иную эмоцию. И способность к пониманию, и способность к управлению эмоциями может быть направлена как на собственные эмоции, так на эмоции других людей. Поэтому выделяют внутриличностный и межличностный эмоциональный интеллект (Люсин, 2006).

Эмоциональный интеллект оказывает большое влияние на успешность и психологическое состояние человека. Люди с высоким уровнем эмоционального интеллекта устанавливают более позитивные отношения с окружающими, выше оцениваются ими, добиваются больших успехов в учебе и работе, более позитивно относятся к себе и имеют более высокий уровень психологического благополучия (Mayer, Roberts, Barsade, 2008). Это происходит, поскольку высокий уровень эмоционального интеллекта, во-первых, позволяет человеку получить дополнительную информацию и тем самым повысить качество принимаемых решений, и, во-вторых, претворить эти решения в жизнь за счет хорошо сформированного самоконтроля (Ciarochi, Forgas, Mayer, 2001).

За счет действия этих механизмов эмоциональный интеллект может выступать посредником влияния оценки справедливости взаимодействия на эмоциональное состояние участников. Вероятно, способности к пониманию эмоций и управлению ими оказывают разное влияние.

С одной стороны, способность к пониманию эмоций усиливает связь между справедливостью взаимодействия и эмоциональным состоянием участников. Это происходит, поскольку она предполагает умение найти причину возникшего эмоционального состояния. Поиск причины заставляет людей обращать внимание на условия взаимодействия, одним из которых является его справедливость или несправедливость. Результатом такого поиска становится установление связи между оценкой справедливости и отрицательными эмоциями.

С другой стороны, способность к управлению эмоциями ослабляет связь между справедливостью взаимодействия и эмоциями участников. Это происходит, поскольку она включает в себя умение снижать интенсивность нежелательных эмоций. Демонстрация сильно выраженных негативных эмоций в отношении участников взаимодействия является социально нежелательной, результатом чего становится уменьшение интенсивности негативных эмоций при неизменной оценке справедливости взаимодействия.

Копинг-стратегии являются составной частью совладающего поведения, под которым понимается целенаправленное социальное поведение, позволяющее человеку справиться с трудной жизненной ситуацией (или стрессом) способами, адекватными личностным особенностям или ситуации – через осознанные стратегии действий (Крюкова, Куфтяк, 2005). Несправедливость взаимодействия может выступать в качестве такой ситуации.

Р. Лазарус и С. Фолкман выделяют восемь основных копинг-стратегий (Folkman, Lazarus, 1988):

• планирование решения проблемы, предполагающее усилия по изменению ситуации, включающие аналитический подход к решению проблемы;

• конфронтационный копинг (агрессивные усилия для изменения ситуации, определенная степень враждебности и готовности к риску);

• принятие ответственности (признание своей роли в возникновении проблемы и попытки ее решения);

• самоконтроль (усилия по регулированию своих эмоций и действий);

• положительная переоценка (усилия по поиску достоинств существующего положения дел);

• поиск социальной поддержки (обращение к помощи окружающих);

• дистанцирование (когнитивные усилия отделиться от ситуации и уменьшить ее значимость);

• бегство-избегание (желание и усилия, направленные к бегству от проблемы).

Эти копинг-стратегии можно условно разделить на четыре группы. В состав первой группы входят стратегии планирования решения проблемы, конфронтации, принятия ответственности. Можно предположить, что их активное использование усиливает связь между справедливостью взаимодействия и эмоциональным состоянием участников. Эти стратегии подразумевают, что человек прикладывает активные усилия, пытаясь самостоятельно изменить ситуацию, и поэтому нуждается в дополнительной информации о ней. В результате он обращает особое внимание на условия взаимодействия, одним из которых является справедливость, и анализирует их. Именно этот процесс и обеспечивает серьезное влияние оценки справедливости на эмоциональное состояние человека.

Вторую группу образуют стратегии самоконтроля и положительной переоценки. Вероятно, их использование также усиливает связь между справедливостью взаимодействия и эмоциями участников. Это происходит, поскольку копинг-стратегии подразумевают контроль человека над своим состоянием, решение проблемы посредством его изменения. Люди, активно использующие эти стратегии, могут обращаться к условиям взаимодействия как к средству, которое поможет им осуществить задуманное. Например, они могут искать оправдание или позитивные аспекты того положения, в котором они оказались. Серьезное влияние оценки справедливости как одного из условий взаимодействия является следствием этого процесса.

В состав третьей группы копинг-стратегий входят дистанцирование и бегство-избегание. Можно предположить, что их использование не оказывает влияния на связь между справедливостью взаимодействия и эмоциями участников. Это происходит, поскольку они подразумевают «уход», отказ человека от активного изменения ситуации или своего состояния. Людям, использующим эти стратегии, не нужна информация об условиях взаимодействия, от участия в котором они отказываются, и поэтому они не придают ей серьезного значения. В результате она не оказывает влияния на их состояние.

И наконец, четвертую группу образует стратегия поиска социальной поддержки. Вероятно, ее использование также не оказывает влияния на связь между справедливостью взаимодействия и эмоциональным состоянием. Дело в том, что эта копинг-стратегия хотя и не подразумевает стремления «выйти» из ситуации, но и не предполагает самостоятельного решения возникшей проблемы. Поэтому использующий ее человек также не заинтересован в поиске дополнительной информации.

Таким образом, эмоциональный интеллект и копинг-стратегии могут выступать посредниками во влиянии справедливости взаимодействия на эмоции, которые испытывают его участники. Эти эмоции могут быть направлены как на себя, так и на окружающих. Однако оценка справедливости оказывает большее влияние на выраженность негативных эмоций в отношении других людей. Поэтому особый интерес представляет изучение так называемых межгрупповых эмоций, возникающих у людей, осознающих свою принадлежность к определенной социальной группе, по отношению к представителям аутгруппы.

Таким образом, в данном исследовании были поставлены следующие цели:

1. Анализ влияния оценки справедливости выборов на интенсивность негативных эмоций в отношении аутгруппы.

2. Изучение эмоционального интеллекта и копинг-стратегий как посредников между оценкой справедливости выборов и интенсивностью негативных эмоций в отношении аутгруппы.

В качестве ситуации межгруппового взаимодействия были рассмотрены выборы Президента РФ, проходившие в марте 2008 г.

В исследовании были выдвинуты следующие гипотезы:

1. Оценка справедливости выборов оказывает влияние на выраженность отрицательных эмоций в отношении аутгруппы: чем ниже оценка справедливости выборов, тем сильнее выражены отрицательные эмоции.

2. Влияние оценки справедливости на эмоциональное состояние опосредуется уровнем эмоционального интеллекта участников взаимодействия:

а) чем выше способность к пониманию эмоций, тем большее влияние оценка справедливости взаимодействия оказывает на отрицательные эмоции в отношении аутгруппы;

б) чем выше способность к управлению эмоциями, тем меньшее влияние оценка справедливости взаимодействия оказывает на отрицательные эмоции в отношении аутгруппы.

3. Влияние оценки справедливости на эмоциональное состояние опосредуется копинг-стратегиями участников взаимодействия:

а) оценка справедливости взаимодействия оказывает большее влияние на отрицательные эмоции участников, активно использующих такие копинг-стратегии, как планирование решения проблемы, конфронтация, принятие ответственности;

б) оценка справедливости взаимодействия оказывает большее влияние на отрицательные эмоции участников, активно использующих такие копинг-стратегии, как самоконтроль и положительная переоценка;

в) выраженность таких копинг-стратегий, как дистанцирование, бегство-избегание и поиск социальной поддержки не оказывает влияния на силу связи между оценкой справедливости взаимодействия и отрицательными эмоциями участников.

Выборка. Исследование проводилось в конце февраля – начале марта 2008 г., т. е. перед выборами Президента РФ. В нем приняли участие 38 мужчин и 52 женщины; средний возраст 36,2 года; 38 человек – сторонники Медведева, 11 – Зюганова, 11 – Жириновского, 26 респондентов поддерживали СПС и 4 – «Яблоко», т. е. не имели «своего» кандидата в президенты.

Методики. Исследование проводилось посредством анкетирования.

Для оценки справедливости выборов была использована авторская анкета, включающая в себя девять утверждений.

Восемь из них касались семи норм процедурной и одно – дистрибутивной справедливости. Эти нормы были выбраны на основании результатов предыдущих исследований, а также их соответствия оцениваемой политической процедуре:

«В ходе предвыборной кампании я имею возможность выразить свои мысли и чувства относительно разных кандидатов в президенты (контроль за процессом[7]).

Я могу повлиять на исход выборов президента (контроль за результатом).

Процедура проведения предвыборной кампании одинакова для всех кандидатов в президенты (однообразие).

В ходе предвыборной агитации все кандидаты в президенты обладают равными правами и возможностями (нейтрализация предубеждений).

В ходе предвыборной кампании избиратели имеют возможность получить полную и точную информацию обо всех кандидатах в президенты (полнота и точность информации).

Результаты выборов президента могут быть оспорены в суде (корректность).

Ход предвыборной кампании соответствует основным этическим нормам (этичность).

Президентом станет самый достойный кандидат (беспристрастность)».

Респонденты должны были оценить степень согласия с каждым из этих утверждений по 7-балльной шкале. Проведенный факторный анализ продемонстрировал, что они образуют единую шкалу: контроль процесса (факторная нагрузка 0,534); контроль результата (0,701); однообразие (0,845); нейтрализация предубеждений (0,833); полнота и точность информации (0,714); возможность апелляции (0,542); этичность (0,771); беспристрастность (0,711). Анализ этой шкалы с помощью α Кронбаха продемонстрировал ее однородность (α = 0,8546). Кроме того, респондентов просили оценить степень справедливости выборов по 7-балльной шкале. Анализ, проведенный с помощью непараметрического коэффициента корреляции Спирмена, показал, что все нормы справедливости связаны с общей оценкой при p < 0,001. Исключение составляет норма возможности контроля процесса, которая связана с общей оценкой справедливости при p < 0,01. Поэтому при анализе результатов во внимание принимался общий балл, полученный путем суммирования оценок соблюдения отдельных норм справедливости.

Для изучения эмоций, возникающих по отношению к политическим оппонентам, была использована авторская анкета, включающая в себя пятнадцать 7-балльных униполярных шкал («1» означал отсутствие эмоции, а «7» – ее максимально сильную выраженность), отражающих разные эмоциональные состояния. Респонденты должны были оценить их интенсивность в отношении к политическим оппонентам. Сторонники Медведева указывали свои эмоции относительно сторонников Зюганова и Жириновского, сторонники Зюганова – в отношении Медведева и Жириновского, сторонники Жириновского – в отношении Медведева и Зюганова, а сторонники СПС и «Яблока» – в отношении всех перечисленных кандидатов.

Дальнейшему анализу подвергались те эмоции, медиана оценок которых составляла больше «1», т. е. эмоции, которые хотя бы некоторые респонденты испытывали по отношению к политическим оппонентам. Такими эмоциями стали гнев, отвращение, презрение и раздражение. При анализе результатов не принимались во внимание различия в эмоциях в отношении разных аутгрупп. Поэтому для каждого респондента было вычислено среднее по выраженности каждой из четырех эмоций.

Измерение эмоционального интеллекта проводилось с помощью опросника Д. В. Люсина. Он состоит из 46 утверждений, касающихся умения понимать и контролировать свои и чужие эмоции, с которыми респондент должен определить степень своего согласия (Люсин, 2006).

Для измерения копинг-стратегий была использована адаптированная методика Р. Лазаруса и С. Фолкман (Крюкова, Куфтяк, 2005). Она состоит из 50 утверждений, в которых описываются разные варианты реализации восьми копинг-стратегий. Респондент должен оценить, как часто он использует каждый из вариантов.

Математическая обработка результатов. Проверка гипотезы 1 проводилась с использованием ответов всех респондентов. В ходе ее проверки применялся линейный регрессионный анализ, независимой переменной в котором была оценка справедливости выборов, а зависимой – выраженность четырех негативных эмоций в отношении аутгруппы.

При проверке гипотез 2 и 3 выборка была разделена на части. Сначала для каждой из шкал методик эмоционального интеллекта и копинг-стратегий были вычислены медианы. После этого по каждому параметру отдельно респонденты делились на две группы таким образом, что в одной из них оказывались участники с показателями ниже медианы, а в другой – выше. Респонденты, показатели которых были равны медиане, из анализа исключались. После этого в каждой группе отдельно был проведен регрессионный анализ, независимой переменной в котором была оценка справедливости выборов, а зависимой – эмоции к политическим оппонентам.

Описание и обсуждение результатов исследования. Полученные результаты позволили сделать несколько заключений.

Во-первых, оценка справедливости выборов предсказывает силу отвра щени я (b = -0,236; t = -2,270; p < 0,05), презрения (b = -0,279; t = -2,696; p < 0,01) и раздражения (b = -0,213; t = -2,038; p < 0,05) по отношению к политическим оппонентам: чем ниже оценка справедливости, тем сильнее эти эмоции. Однако эта оценка не оказывает никакого влияния на силу гнева. Эти результаты частично подтверждают гипотезу 1.

Во-вторых, связь между оценкой справедливости выборов и эмоциями, преимущественно отвращением, презрением и раздражением, в отношении политических оппонентов опосредуется уровнем эмоционального интеллекта. При этом влияние внутри– и межличностного интеллекта одинаково.

Так, оценка справедливости взаимодействия оказывает влияние только на эмоциональное состояние людей с хорошо сформированной способностью к пониманию эмоций (т. е. со значениями выше медианы): чем ниже оценка справедливости взаимодействия, тем сильнее отвращение (b = -0,313; t = -2,032; p < 0,05) и презрение (b = -0,400; t = -2,694; p < 0,01) к политическим оппонентам. Этот результат подтверждает гипотезу 2а.

Конец ознакомительного фрагмента.