Глава 2. Методологические основы и методический инструментарий исследования коррупции в отечественной и зарубежной литературе
2.1. Методология исследования коррупции: становление проблемы
Макропсихология – относительно новая область психологической науки, особенно в анализе социально-психологической проблематики, ряда базовых явлений общества. Относительность ее новизны связана, в частности, с тем, что анализ некоторых макропсихологических проблем производился еще основателями социальной психологии и психологической науки в целом (Г. Ле-Боном, Г. Тардом, В. Вундтом и др.) (Макропсихология…, 2009). Макропсихология изучает социально-политическое и духовно-нравственное состояние общества, его социальное самочувствие, базовые проблемы безопасности (например, проблема коррупции, наркомании в обществе и ряд других). Если традиционными объектами психологического исследования являлись отдельные психические процессы (память, внимание, мышление и др.), личность, малые и большие группы, то макропсихология изучает психологические явления, релевантные обществу в целом. Именно поэтому исследование проблемы коррупции ведется в контексте проблемы эффективного функционирования государства – в политической, социально-экономической, административной и правовой сферах.
Объективно коррупция как комплексный феномен – это взаимодействие, включающее как минимум трех субъектов процесса: «На макросоциологическом уровне эти стороны представлены бизнесом, государством и обществом, а в сознании непосредственных участников коррупционных сделок – госчиновником, предпринимателем и фигурой незримого Другого (референтной группой, общественным мнением), на которую опирается легитимация любой незаконной деятельности» (Нестик, 2002, с. 82). Макропсихологический подход к анализу проблемы коррупции предполагает анализ ряда социально-политических, экономических и духовно-культурных вопросов развития страны, которые как базовые факторы являются основой сохранения безопасности государства, определяют его политику как субъекта истории и, естественно, детерминируют тему коррупции в нашем государстве, в том числе – в социально-психологическом аспекте.
Доклад о ситуации с коррупцией в мире публикуется ежегодно с 1995 г. Рейтинг, составляемый организацией Transparency International, включает 178 стран. Он показывает результаты измерения уровня восприятия коррупции в государственном секторе страны и основывается на данных опросов, проведенных среди экспертов и в деловых кругах этой страны, отражая их мнение об уровне коррупции в государственных структурах. Индекс восприятия коррупции (ИВК) является самым распространенным международным критерием оценки коррупции. По сравнению с прошлым годом, Россия, занимавшая 146-е место, сейчас опустилась на 8 позиций. По оценке Transparency International, ухудшению российских показателей способствовали отсутствие надлежащего контроля за доходами высокопоставленных чиновников, «дело Магнитского», коррупционные скандалы, – в частности, дело компании Daimler. Странами с более низким уровнем коррупции, чем в России, названы такие государства, как Иран, Зимбабве и Мексика. Тройку аутсайдеров, согласно этому докладу, представляют Ирак, Афганистан и Сомали. Наименее коррумпированными странами мира признаны Дания, Новая Зеландия и Сингапур. Они возглавляют рейтинг – 4–5-е места делят Финляндия и Швеция. На 6-м – Канада, на 7-м – Нидерланды. Далее идут Австралия, Швейцария и Норвегия. Средний размер взятки в России с конца 1990-х к концу 2000-х годов возрос в 13 раз, достигнув 130 тыс. долларов. Средний масштаб «откатов» в начале 2000-х годов составлял 5–10 % от стоимости заказа, в середине 2000-х – 30 %, в конце же 2000-х – до 70 %. В 2011 г., по данным МВД, в нашей стране было совершено 28 млн (!) коррупционных актов. При этом в современной России не только возрастают масштабы коррупционной деятельности, но и расширяется ее «объект» (Журавлев, Юревич, 2012).
О проблеме коррупции в России сейчас много говорят и властные структуры, и СМИ. Нет смысла приводить здесь многочисленные возмущенные публикации, относящиеся к коррупционным скандалам в стране. Это преступления в Министерстве обороны, в Министерстве сельского хозяйства, в науке, в спорте и других сферах с многомиллиардными коррупционными схемами. Возникает ряд оправданных вопросов к властным структурам: ведь борьба с этой «заразой» является их прямой задачей.
Следует подчеркивать необходимость переформатирования отношения населения к проблеме коррупции с нейтрально-снисходительного на отрицательное, проведения массовых пропагандистских кампаний в СМИ (Психологическое воздействие…, 2012, 2014; Павлова, Журавлев, 2007). Можно приветствовать и внедрение в практику противодействия коррупции методов профессиональной оценки людей на основе полиграфа (Журавлев, Юревич, 2012). Но в целом проблему коррупции нельзя отрывать от фундаментальных проблем борьбы с коррупцией – от анализа коррупционных связей власти и бизнеса, от исследования правовых аспектов этой проблематики. Естественно, выявление подобных базовых связей с социально-психологическими проблемами коррупции – сложная задача для социальных психологов, ждущая своего анализа. Наметим лишь ряд возможных векторов будущих исследований:
1. Исследование социально-психологической проблематики коррупции как системного феномена, способного оказать существенное влияние на эффективность функционирования экономики, политической и законодательной систем государства (как способа повышения институциональной и социальной эффективности государства). При этом особое внимание должно быть обращено на социально-психологические последствия коррупции для человека и общества.
2. Исследование коррупционных стратегий взаимодействия власти и бизнеса с учетом специфики социально-экономической политики государства (инерционная политика, политика компромисса, социальная поддержка наименее обеспеченных слоев населения, ориентация на «мобилизацию» и «модернизацию» (Исправникова, 2010)). Выявление особенностей воздействия избранной социально-экономической политики государства на социально-психологическое самочувствие населения и на его отношение к коррупции.
3. Исследование социально-психологических последствий коррупции, выявление характерных особенностей отношения населения к современной политике и поиск психологических технологий сглаживания социально-психологических противоречий между населением, бизнесом и властью.
4. Разработка антикоррупционного законодательства с учетом психологических факторов.
Существует ряд схем коррупционных отношений, которые влекут за собой следующие негативные последствия: «захват государства» (это корпоративные и индивидуальные стратегии ведения бизнеса, направленные на установление теневого контроля за принятием решений на высших уровнях власти) и «захват бизнеса» (совокупность стратегий и тактик власти, с помощью которых власть в лице ее представителей или организаций стремится обеспечить себе теневой контроль над бизнесом с целью коллективного и/или индивидуального извлечения государственной или личной выгоды (там же).
Кроме того, в рамках этих базовых коррупционных стратегий существует и ряд промежуточных: низовая коррупция (масса мелких взяток чиновников, которая образует значительный поток платежей, перераспределяющий доходы бедных и средних групп населения в рамках сложившейся системы отношений в пользу коррумпированных чиновников), административная коррупция (намеренное внесение искажений в процесс предписанного исполнения существующих законов, правил и регулирующих положений с целью предоставления преимуществ как государственным, так и негосударственным действующим лицам в результате незаконного и непрозрачного обеспечения личных выгод государственным чиновникам), верхушечная административная коррупция (охватывает деятельность среднего и крупного бизнеса и сферу государственных инвестиций). При этом побочным продуктом коррупции становится завышение стоимости проектов, чтобы коррупционная цепочка могла получить часть доходов даже в том случае, когда проект реализован успешно. Естественно, все эти коррупционные стратегии, как правильно утверждает Исправникова, существуют в рамках политики власти, которая весьма противоречива и включает в себя ряд плохо согласующихся тенденций.
В качестве примеров автор приводит ряд социально-психологических последствий, которые возникают при проведении такой политики. Например, стратегия «институционального компромисса» – это ситуация, когда власть и бизнес не противодействуют введению новой нормы закона, но проводят его деформализацию. Когда власть не вписывается в законодательные рамки, она часто вынуждена в интересах выполнения своих функций предъявлять бизнесу требования, которые не могут быть оформлены в виде нормативных актов (например, просьбы о материальных инвестициях и т. д.). Какие коррупционные последствия возникают от таких отношений? Интерес бизнеса к достижению компромисса с властью имеет двоякий характер: с одной стороны, развитие бизнеса, с другой – преодоление препятствий, связанных с несовершенными законами. Поэтому в таких отношениях, как показывают исследования, существует два вида коррупции – «захват государства» и/или «захват бизнеса».
Другой пример – проведение политики «социального государства»: наращивание государственных расходов в социальном секторе, поддержка наименее обеспеченных слоев населения. Но в настоящее время, как утверждают специалисты, социально-экономическая система страны не в состоянии обеспечить финансовую базу для соблюдения конституционных прав граждан на бесплатное качественное здравоохранение, образование, на развитие науки и на доступное жилье, финансирование спорта, культурного досуга и т. д. В этой связи возникают широкие возможности для коррупционных стратегий в данных сферах. К примеру, в условиях дефицита бесплатных медикаментов врач при выдаче ограниченного количества лекарств может отдать предпочтение наиболее платежеспособному пациенту; недостаток мест в детских садах провоцирует родителей «вступать в конкурентную борьбу» за получение путевки в дошкольное учреждение и т. д.
Такие же коррупционные возможности возникают и при проведении политики «мобилизации», «модернизации» в условиях современной России (Исправникова, 2010).
Отечественный исследователь Л. Федотов, анализируя проблему коррупции в связи с проблемой модернизации России как «архаического традиционного общества», отставшего от развитых капиталистических стран, утверждает, что нам следует ориентироваться только на ценностные установки капиталистического общества как образца цивилизационного развития (Федотов, 2013). Однако он, пренебрежительно относясь к тысячелетней истории России «как к архаической отсталой цивилизации», не вполне понимает, что Россия – это не западный мир с его ценностями индивидуализма, примата личной наживы, а самостоятельная цивилизация. И копировать образцы противодействия коррупции в сфере модернизации, свойственные западной цивилизации, по меньшей мере, не совсем оправданно, хотя ряд позиций в борьбе с коррупцией нам можно у Запада и позаимствовать.
В представленных выше соображениях были обозначены объективные параметры коррупции в стране, связанные с социально-экономической политикой государства. Поэтому для социальных психологов возникает и методологический, и практический вопрос: как эти параметры учесть и совместить в своих исследованиях феномена коррупции?
Проблему коррупции системно как научную и практическую проблему социальной психологии можно рассматривать с нескольких позиций: анализа социальных институтов общества; уровневого подхода (личность, группа, общество); законодательно-правовой; с позиции социально-культурного и социально-психологического подходов. Но в реальном анализе проблемы коррупции эти позиции можно разделять аналитически и только условно.
Проблема коррупции непосредственно связана с проблемой безопасности государства. Если рассматривать вопрос в историческом плане, убеждаешься, что во всех государствах проблема коррупции в принципе решалась однозначно – от конфискации имущества коррупционеров в пользу государства вплоть до смертной казни. Так, в СССР коррупционер, «удержавший» от государства порядка 100 тыс. рублей, был подвержен смертной казни с конфискацией имущества.
У законодательного введения конфискации имущества коррупционерам в России есть и свои сторонники, и противники. Последние считают, что этот «отживший тоталитаризм» может привести при несовершенстве судебной системы в России к непоправимым ошибкам. Конечно, совершенствование судебной системы – одна из основных задач нашей современной юридической истории и практики. Однако проблема несовершенства судебных структур достаточно традиционна для любого государства, и, тем не менее, отказа от наказания преступников ни одно из них в истории в принципе не допускало. Противники конфискации имущества коррупционеров ставят в пример России «цивилизованную Европу», которая в целом отказалась от конфискации имущества коррупционеров и их смертной казни. Однако во многих штатах Америки конфискация имущества коррупционеров является законодательной практикой. Также дело обстоит и во всех странах Юго-Восточной Азии, включая Китай, и уровень коррупции в этих странах – один из самых низких в мире. Таким образом, оба аргумента противников наказания ни в коей мере не могут стать призывом к тому, чтобы давать законодательную свободу преступникам, включая коррупционеров.
Коррупция тесно связана с другими проблемами социальной и общественной жизни страны, – например, с проблемой миграции. В современной России нет последовательной политики контроля миграционных потоков в страну, нет законов о жестком уголовном наказании руководителей, использующих противоправно нелегальных мигрантов из бывших советских республик (Соснин, 2012). Понятно, что необходимо вводить информационно-компьютерную систему единого учета пребывания мигрантов в стране. Это очень затратная работа. И правоохранительные структуры «задыхаются» от отсутствия действенных законов в борьбе с нелегальной миграцией. По-видимому, в этой связи оправданно вводить визовую систему въезда граждан из бывших республик СССР в Россию.
Наблюдается связь проблемы коррупции с основными проблемами в сфере ЖКХ (Пирогов, 2014): с отсутствием единых законодательных нормативов оплаты за коммунальные услуги (с дифференциацией по типам жилья в регионах и с коррекцией на инфляцию), с отсутствием жестких уголовных наказаний руководителям управляющих компаний за преступления в этой сфере. Современные коррупционные схемы в ЖКХ – это «питательная почва» для наших коррупционеров (в том числе и для госслужащих) в получении многомиллионных неправоправных доходов. И «законодательно ломать» эти прибыльные преступные схемы никто не решается. Однако, на наш взгляд, данную проблему можно эффективно устранить, обратившись к опыту СССР: создать государственную корпорацию по услугам ЖКХ, доходы от деятельности которой будут идти не «в карман» управляющих компаний, а государству.
Особая проблема – коррупционные преступления сотрудников государственных служб (армия, ФСБ, МВД, прокуратура, суды и служащие государственных структур). Это базовые институты государства, которые сохраняют страну как субъект исторического процесса. И преступления сотрудников данных государственных структур наносят особый ущерб нормальному функционированию страны, создавая особую социальную напряженность в общественном сознании населения. Поэтому для таких преступлений необходимо вводить особое законодательство, более жесткое, в отличие от преступлений в других гражданских сферах социальной жизни: более суровые уголовные наказания, рассмотрение вопроса о возможности конфискации имущества, безусловный запрет для понесших наказание на последующую службу в государственных структурах. Однако в современной России эта проблематика на законодательном уровне вообще не обсуждается.
В работе отечественного психолога М. Решетникова (Решетников, 2008) проведен историко-психологический анализ мер и способов борьбы с коррупцией в российском государстве с XVI–XX вв. Рассмотрены экономические и социальные факторы, способствующие коррупции с позиций социально-культурного архетипа российской цивилизации. Анализируется опыт западных стран. Говорится о том, что «законодательство о государственной службе в развитых демократических странах содержит ряд предельно конкретных законов, ограничений и предписаний. Но, как отмечают законодатели, эти меры становятся эффективными только при условии их строгого исполнения и постоянного внутреннего (со стороны самих чиновников) контроля… Например, в соответствии с декретом Президента США от 17 октября 1990 г. были введены в действие обязательные для всех чиновников исполнительной власти США общие принципы этического поведения членов правительства и госслужащих, включающие строгую регламентацию множества юридических и моральных норм поведения, обязательных как для чиновников высшего ранга, так и для рядовых госслужащих» (там же, с. 92–93).
Приведем еще одно важное соображение, выдвинутое автором, которое заслуживает внимания применительно к правовой практике обсуждаемой проблемы коррупции: «Принятие законов о государственной службе… а также жестких мер и ограничений для всех властных персоналий… для высших должностных лиц не должно быть в их же сфере компетенции» (с. 98–99). В западных странах этот принцип жестко соблюдается. Далее автор утверждает: «У нас также есть подобные законодательные акты, например, Указ Президента РФ № 227 «О представлении лицами, занимающими государственные должности государственной службы и должности в органах местного самоуправления, сведений о доходах и имущества» от 04.03.1998 г. Вопрос в том – как он выполняется?» (с. 100).
Дискуссия в российском обществе о том, что более жесткие законодательные меры в отношении коррупционеров будут непродуктивны и могут пострадать невинные, – это особый предмет полемики сторонников и противников их введения. Основной принцип решения, как представляется, состоит в том, что необходимо совершенствовать контроль государства за исполнением законов и думать больше не о благополучии преступников, а о благополучии нормальных граждан страны и о безопасности государства. В этом отношении социальные психологи не навязывают обществу введение конфискации имущества коррупционерам, а предлагают только обсудить этот вопрос на общегосударственном уровне.
2.2. Макропсихологические подходы к исследованию коррупции
Одним из важных культурных факторов отношения к коррупции является религия. «При помощи статистических методов ряду исследователей удалось установить связь между иерархичностью преобладающей в стране религии и уровнем коррупции. Анализ 33 стран, при котором контролировались прочие характеристики, показал, что страны с высокоиерархическими религиозными системами (католичество, православие, ислам) более подвержены коррупции, чем страны с менее иерархическими религиями (протестантизм)» (Нестик, 2002, с. 85). Эти результаты были подтверждены в последующих исследованиях на выборке из 114 государств (La Porta et al., 1997, p. 337; La Porta et al., 1999, p. 251–252).
Понятно, что данная проблематика «соприкасается» с более глобальными проблемами и формально выходит за рамки сферы анализа социальной психологии. Но с позиции макропсихологического подхода мы, как социальные психологи, обязаны ее также изучать, связывая социально-психологическую проблематику с социополитическими и культурными проблемами развития общества.
Проблема коррупции – это, конечно, одна из комплексных проблем развития нашего общества. Потому при анализе коррупции в нашей стране очень важно выявить тенденции развития современной цивилизации и предусмотреть вероятность их влияния на российскую действительность.
Современный мир, как утверждают многие аналитики, пребывает в состоянии «бифуркации». В частности, Л. Г. Ивашов отмечает, что «человечество находится в транзитном состоянии, не имея четкого видения своего будущего; не сформированы целевые установки развития, философия и смысл жизни, система духовно-нравственных ценностей» (Россия в XXI веке, 2012, с. 5). Это означает, по крайней мере, столкновение двух цивилизационных парадигм мироустройства – западной индивидуалистической цивилизации и коллективистских культур, к которым принадлежит Россия. Не будем рассматривать проблему китайского «геополитического синдрома» как цивилизацию скорого доминирования в мире. Конечно, эта проблематика уже обозначалась в ряде источников (Соснин, Нестик, 2008; и др.).
Запад – это ориентация человека на конкуренцию, на личную выгоду, на использование всех возможностей (в том числе и коррупционных схем) для достижения материального личного успеха. Восток – это приоритет целого, интересов группы над личными мотивациями, социальная справедливость, коллективная взаимопомощь, милосердие. Конечно, это идеальные тенденции, культурный архетип поведения представителей двух цивилизационных парадигм существования. Реальная жизнь этих цивилизационных общностей «богаче всяких схем». Но это социокультурные тенденции, которые нельзя игнорировать. И возникает вопрос: как они отражаются на отношении людей к проблеме коррупции в этих сообществах?
Наша цивилизация – коллективистическая. И попытки ее слома и «встраивания» в цивилизацию Запада – это для народа экзистенциальный конфликт, которому он как социокультурная общность, как «целое» в своей истории всегда сопротивлялся. Так было и в период монголо-татарского нашествия, и в период нашего социалистического существования (Соснин, 1997; Российский менталитет…, 1997; Воловикова, 2005).
Восприятие коррупции как негативного явления, как греха глубоко заложено в российском культурном архетипе. В реальной жизни меркантильные интересы могут превалировать над духовными, но главное в психологии нашего народа – это базовая ориентация (даже, как правило, не осознаваемая традиция) жить в соответствии с ценностями Православия, даже если человек считает себя не верующим. Он «социализирован» в традиционной культуре своего Отечества, он вырос в ней и ведет себя в соответствии с ее ценностями. Поэтому, если говорить о ценностях меркантильного устройства жизни Запада, которые в России последних трех десятилетий считаются главными ориентациями жизни и развития страны, в принципе, они с трудом могут «прижиться» на нашей культурной почве.
Но молодое поколение страны все более позитивно реагирует на изменение ценностных ориентаций в пользу материальных, а не духовных, о чем свидетельствуют исследования (Хащенко, 2012; и др.), и эти ориентации неизбежно приводят (не обязательно прямо) к большей терпимости к проблеме коррупции. Русский человек, приняв идею о том, что все в жизни основано только на материальных ценностях, теряет ориентиры своего поведения. Свобода начинает пониматься им как вседозволенность. Разрушается архетип традиционного поведения – подчинение иерархии власти – как доминирующий принцип бытия. Возникает недоверие.
Запад стремится любыми способами навязать нам (в том числе и информационно-оперативными средствами, а если есть возможность – и дипломатическими, и экономическими, и военными) свои ценности как универсальный образец мироустройства. Ведь когда население дезориентировано, а представители властных структур государства коррумпированы, то для спецслужб наших стратегических оппонентов проблема ослабления страны и оперативного управления ею в своих интересах становится чисто технической. В основном это – подкуп коррумпированных госчиновников, использование для их вербовки их иностранных счетов, заселение агентуры влияния в высшие эшелоны власти (опять же, вербовка в основном на материальной основе) и, естественно, компромат на ключевых фигурантов политических структур государства.
Еще раз подчеркнем, что проблема коррупции в нашей стране, конечно, комплексная междисциплинарная проблема, но в первую очередь – это проблема безопасности государства. Социально-экономическая (в том числе и социально-психологическая) проблематика коррупции, конечно, очень важна, о чем в работе было сказано, но если говорить в целом, то оправданно «отталкиваться» в ее решении как от базового положения от ее значимости и важности именно для безопасности государства.
И в прошлом, и сейчас «геополитический анализ истории России с неизбежностью ведется вокруг линии „Запад – Восток“ с концентрацией внимания на проблеме ее культурно-цивилизационной самобытности, которая и определяет дальнейшие исторические перспективы нашего государства» (Артюхин, Снигирев, 2009, с. 56–67). Анализ воззрений отечественных мыслителей на русскую геополитическую традицию, на ее культурно-цивилизационное направление (Н. Я. Данилевский, К. Н. Леонтьев, Н. А. Бердяев, Г. В. Вернадский и др.) однозначно показывает следующее. Они рассматривают Россию как особый культурно-исторический тип цивилизации, как особый социокультурный мир. И главную опасность для страны они видят в отрыве от своих национальных истоков (там же, с. 58–59), в космополитизме. Вот почему необходим возврат к духовно-историческим ценностям Отечества, к социально-политическому устройству страны на основе базовых ценностей и цивилизационного архетипа России.
Необходимо и развитие эффективной судебно-правовой системы в стране. Руководитель следственного комитета страны А. И. Бастрыкин в 2012 г. предложил вернуть в Уголовный кодекс конфискацию имущества как наказание за экономические преступления. Это как минимум, по его мнению, вернет в бюджет часть потерь. На расширенном заседании коллегии Следственного комитета, где подводились итоги его работы за 2012 г., А. Бастрыкин заявил, что в России необходимо создать финансовую полицию для более эффективного расследования экономических преступлений. За этим подразделением нужно закрепить в том числе и контроль над распоряжением бюджетными средствами. Подчиняться финансовая полиция, по его мнению, должна непосредственно президенту или премьер-министру. Этому ведомству необходимо придать новые функции – проведение оперативной деятельности, которые будут ему представлены как одному из представителей контрразведывательных структур государства.
Прошло пять лет, а изменений никаких. В России до сих пор нет статьи о конфискации имущества коррупционеров, как нет и финансовой полиции.
Глава МВД России В. Колокольцев высказался положительно о введении смертной казни: «Боюсь навлечь на себя гнев противников смертной казни, но не как министр, а как простой гражданин я не видел бы ничего предосудительного для подобного рода преступников» (Надеждин, 2013).
Россия подписала международные документы о борьбе с коррупцией. В них существует ряд базовых позиций, которые мы приводим ниже.
Коррупция (от лат. corrumper – растлевать, coruptio – подкуп, порча) – термин, означающий обычно использование должностным лицом своих властных полномочий и доверенных ему государством прав в целях личной выгоды, противоречащие законодательству и моральным установкам. В народе коррупцией называют также подкуп должностных лиц и их продажность. Характерными чертами коррупции является конфликт между действиями должностного лица и интересами его работодателя в лице государства либо конфликт между действиями выборного лица и интересами общества в целом.
Различные виды коррупции близки к мошенничеству, совершаемому должностным лицом, и одновременно приближаются к категории преступлений против государственной власти. Коррупции может быть подвержено любое должностное лицо, обладающее реальными властными полномочиями над распределением каких-либо не принадлежащих ему ресурсов по своему усмотрению. К таким лицам относятся чиновники, депутаты, судьи, сотрудники правоохранительных органов, экзаменаторы, врачи и т. п. Главным стимулом коррупции является возможность получения незаконной прибыли благодаря использованию своих властных полномочий. Основным сдерживающим коррупцию фактором является риск разоблачения и уголовного наказания. Коррупция является огромным препятствием к экономическому росту и развитию государств, способным поставить под угрозу любые преобразования. В большинстве стран мира коррупция является жестким уголовно наказуемым деянием.
Генеральной Ассамблеей ООН в 2003 г. была принята Конвенция против коррупции (UNCAC) (резолюция № А/RES/58/4 от 31 октября 2003 г.). Она представляет собой многосторонний международно-правовой документ, отражающий природу коррупции, предлагающий разнообразные меры борьбы с этим злом. Конвенция была призвана усилить антикоррупционное сотрудничество на международном уровне. В ней делается акцент на том, что коррупция подрывает экономическое развитие общества, ослабляет демократию, борьбу с организованной преступностью, терроризмом и другими угрозами всеобщей безопасности.
Для подписания Конвенция была открыта 9 декабря 2003 г. в Мериде (Мексика) политическая конференция высокого уровня, созванная специально для этой цели. На продолжавшейся три дня конференции Конвенцию подписали около 100 государств. День начала конференции был объявлен Международным днем борьбы с коррупцией. С целью координации усилий государств-участников Конвенция учредила специально действующую Конференцию. Секретарское обслуживание Конференции обеспечивает Генеральный секретарь ООН через Управление ООН по наркотикам и преступности.
Россия, в числе первых подписавшая Конвенцию 9 декабря 2003 г., ратифицировала ее в 2006 г. (третьей среди стран Большой восьмерки). Российскую делегацию на конференции возглавлял заместитель министра иностранных дел А. Ю. Мешков. В своем выступлении на конференции он, в частности, отметил, что «Россия ведет с коррупцией бескомпромиссную борьбу и готова к конструктивному взаимодействию на антикоррупционном фронте со всеми государствами и соответствующими международными организациями». Он также сообщил, что «Решением Президента Российской Федерации В. В. Путина в ноябре 2003 г. образован Совет при Президенте Российской Федерации по борьбе с коррупцией, основной задачей которого является определение приоритетных направлений государственной политики в сфере противодействия коррупции» (см. Указ Президента Российской Федерации от 24 ноября 2003 г. № 1384 О Совете при Президенте Российской Федерации по борьбе с коррупцией).
У нас в стране существует мнение, что Российская Федерация не ратифицировала 20-ю статью Конвенции, которая предусматривает признание уголовно наказуемым деянием «незаконное обогащение» государственных служащих. В частности, в ней говорится, что «при условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем, чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, то есть значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающих его законные доходы, которые оно не может разумным образом обосновать».
Однако в Федеральном Законе РФ № 40 от 08.03.2006 г. «О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции» нет оговорки, исключающей данную статью. Иначе говоря, статья 20, как и все другие статьи Конвенции, Российской Федерацией формально ратифицированы и формально вступили в законную силу. Но на практике наша страна положения этой статьи не выполняет.
Существует также точка зрения, что к коррупции допустимо терпимое отношение. Его сторонники приводят аргумент, что в истории развития многих стран – Индонезии, Таиланда, Южной Кореи, Сингапура, Швеции и др. – были периоды, когда экономика и коррупция росли одновременно. Согласно другому аргументу, взяточничество можно считать лишь реализацией рыночных принципов в деятельности государственных и муниципальных структур, и, таким образом, терпимое отношение к коррупции допустимо в условиях экономического бума либо пока она не затрагивает эффективность рынка в целом. Таким образом, сторонники этой позиции утверждают, что коррупция это совершенно нормальное рыночное явление, которое может приносить существенную экономическую пользу для эффективного развития государства и нет никакой необходимости бороться с ней. Критики этой точки зрения возражают, что вследствие перечисленных выше причин страны с высоким уровнем коррупции после периода роста рискуют утратить стабильность и впасть в нисходящую спираль. Необходимо отметить, что в настоящее время Швеция и Сингапур, представители наиболее конкурентоспособных экономик современной цивилизации, имеют один из самых низких уровней коррупции в мире. Одним словом, влияние коррупции на рост или стагнацию экономического развития государства до сих пор вызывает у специалистов непрекращающиеся споры.
Приведенные выше законодательно-правовые соображения и рассуждения об эффектах и последствиях коррупции помогают обозначить и социально-психологическую сложность исследования проблемы коррупции. Сложность определения методологических подходов к исследованию коррупции заключается как в политических, правовых, экономических, социально-психологических традициях отношения к коррупции и определения самого феномена, так и в междисциплинарности, научной новизне и недостаточной научной проработанности проблемы.
2.3. Проблема эмпирических методов исследования и индикаторов измерения коррупции в современной социальной психологии и социологии
Прежде всего представим пути решения этой проблемы, предлагаемые ведущими социологами (Разработка…, 2013). Они хорошо понимают, что основные недостатки существующих методологий измерения коррупции проявляются, во-первых, в отсутствии четкого определения коррупции и вытекающей из него теоретической концепции и, во-вторых, в недостаточном внимании к социально-психологическому аспекту коррупции, детерминирующему коррупционное поведение. В этой связи они акцентируют внимание на «практически полном отсутствии в рассмотренных методологиях инструментов социально-психологического измерения коррупции, включающего установки и диспозиции населения в целом и различных социальных групп в отношении коррупции, определяющие их предрасположенность к коррупционному поведению. Наличие такого инструментария позволит получить более целостную картину коррупции как социального явления с учетом ее латентных аспектов, не выявляемых существующими методами исследования… В представленных методиках практически не уделяется внимание изучению социально-психологических факторов, формирующих коррупционное поведение граждан, что является серьезным методологическим недостатком рассмотренных исследований» (там же, с. 310 –311).
«Гораздо меньше внимания при исследовании феномена коррупции уделяется его социально-психологическим характеристикам, к которым относятся установки и диспозиции граждан, детерминирующие мотивации (или отсутствие таковых) к коррупционному поведению. В этой связи представляется полезным дополнить индикативные методы исследования коррупции как социального феномена социально-психологическими инструментами исследования коррупционного поведения» (с. 284).
Это важный вывод: только в тесном сотрудничестве социологов с социальными психологами можно успешно проводить изучение мотивации, установок и тенденций поведения больших масс населения, включая проблему коррупции (методы исследования этих феноменов в принципе являются социально-психологическими).
В основу социологического понимания коррупции положена концепция социальной реальности, разработанная в трудах академика Г. В. Осипова. В этой перспективе социальная реальность представляет собой объективированный результат субъективной деятельности человека (Осипов, 2010, с. 96). Такой подход позволяет преодолеть односторонность как объективистского, так и субъективистского подходов. Речь, таким образом, не идет об отказе от поиска объективных характеристик социальных явлений, однако сами эти объективные характеристики рассматриваются не как нечто существующее вне и помимо человеческой деятельности, а как результат социальных действий людей, объединенных в социальные группы и общности. Поэтому призыв социологов исследовать проблематику коррупции с учетом социально-психологической специфики следует только приветствовать.
В данном контексте оправданно представить взгляд отечественных социологов на проблему социально-психологического измерения коррупции. Обратимся к наиболее известным работам С. В. Климовицкого и С. Г. Кареповой с одноименным названием «Методология измерения социально-психологических факторов коррупции», к некоторым замечаниями самих авторов. Они утверждают, что «в работе представлена новая, не имеющая аналогов в современной научной практике комплексная методология социально-психологического измерения коррупции. Методология позволяет не только оценить объективный уровень распространенности коррупции в стране, но и получить данные относительно субъективного восприятия населением коррупционной среды в обществе, внутренних факторов саморегуляции коррупционного поведения различных социальных групп» (Климовицкий, Карепова, 2016).
Рассмотрим основные положения концепции. Авторы признают сложность и необходимость получения «так называемых объективных данных» о реальном уровне распространения коррупции. Это официальная статистика и другие документы, отличные от «субъективных», «получаемых с помощью опросов, анкетирования и интервью», так как в данном случае «источником информации являются отдельные субъекты – респонденты, высказывающие свое личное мнение» (там же, с. 3). Представлены индикаторы коррупции как объективные ее показатели. Необходимость получения этих данных не оспаривается и психологами, хотя сами социологи говорят об их низкой валидности. В работе представлена также модель коррупционного поведения: коррупционная среда – мотивация – коррупционное поведение и коррупционная саморегуляция. В приложении содержится шкала опроса развитости коррупционной среды.
Специалисты социогуманитарных наук, включая и представителей правозащитных организаций, проблеме измерения коррупции уделяют большое внимание (Galtung, 2006; et al.).
Объясняются и анализируются всемирно известные индексы измерения коррупции, предложенные и разработанные правозащитной организацией «Transparency International». Это Индекс восприятия коррупции («corruption perception index» – CPI) и связанный с ним Индекс восприятия взятки («bribery perception index» – BPI).
Западные специалисты задают вопрос: для чего измерять коррупцию? И отвечают на него: коррупция подрывает справедливость отношений в обществе, стабильность и эффективность его функционирования и способность его развития. Коррупция должна преследоваться не просто потому, что является моральной проблемой, и не только потому, что она разрушительна для экономики государства, но и потому, что рядовые граждане государства «платят дань коррупции».
Коррупция представляет «утечку» ресурсов из социальных институтов государства. Это не только коррупционное воровство при заключении контрактов. Такая утечка может происходить в форме неофициальных гонораров, оплаты за заключение контрактов, вознаграждений за прием экзаменов и т. д.
Ресурсы государства не безграничны, и при планировании и осуществлении антикоррупционных реформ возникает ряд вопросов. Во-первых, что требует реформирования? Что нужно и необходимо изменить? На что направить усилия в первую очередь? Каков будет выигрыш от планируемых действий? Во-вторых, следует ли делать акцент на конкретных общественных службах или государственных институтах? Есть ли конкретные социальные группы населения (этнические, гендерные, поколенческие и т. д.), особо ущемляемые в правах коррупцией и утечкой госресурсов? В-третьих, сколько будет стоить введение новой информационной антикоррупционной системы? Как долго ждать эффекта от ее применения? И т. д.
Как уже говорилось выше, проблема измерения коррупции непосредственно связана с ее концептуальным определением. Западные исследователи признают, что не существует единого исчерпывающего определения коррупции. Пытающиеся его разработать неизбежно сталкиваются с юридическими, криминологическими и политическими измерениями (Langseth, 2003; Lambsdorff, 2006).
Тем не менее многие формы коррупции определены, истолкованы и являются объектом многочисленных юридических и академических определений:
– «Существенная» (grand) и «мелкая» (petty) коррупция. Первая существует в высших эшелонах власти и правительственных структурах, вторая представлена обменом небольшими суммами денег, предоставлениями незаконных преимуществ, принятием родственников или друзей на престижную службу. Основная разница между этими формами состоит в том, что первый вид коррупции ведет к дисфункциям государственного управления, к эрозии доверия населения к структурам государственного управления и, в конечном счете, к проблемам экономической стабильности государства (Rose-Ackerman, 2007), второй существует в контексте существующих форм управления.
– «Активная» и «пассивная» взятка. Первая включает все случаи, где имеют место оплата взятки и/или ее принятие, вторая – случаи, когда взятка предлагается или вымогается, но не реализуется.
– Растрата, воровство, мошенничество включают или принятие денег, или перераспределение собственности и других ценных вещей индивидом, который не владеет ими, но благодаря своей позиции или служебному положению имеет доступ к ним (Caro, 2002; et al.).
– Вымогательство: эта форма коррупции опирается на принуждение – использование угроз применения насилия или распространения компрометирующей информации. В ряде случаев вымогательство может отличаться от взятки только степенью оказываемого давления.
– Злоупотребление свободой действий (своими полномочиями): к примеру, лицо, ответственное за заключение контрактов государства с частными компаниями страны, может использовать свои полномочия для личной наживы или пользы и получения других услуг от компании.
– Фаворитизм и непотизм включают как злоупотребление властными полномочиями, так и получение взяток.
Оценки природы и степени коррупции используются для качественных измерений коррупции в конкретных секторах экономики страны, а также для выявления способности социальных институтов государства противодействовать коррупции. Эти оценки осуществляются, как правило, непосредственно перед разработкой национальных антикоррупционных стратегий. В их сборе должны быть задействованы общественные организации и институты, элементы гражданского общества, средства массовой коммуникации, академические и профессиональные структуры и релевантные группы по интересам. Оценки природы и степени коррупции помогают ответить на вопрос, что происходит в структурах государственного управления и в частном секторе в отношении коррупции, определить цели для разработки и реализации антикоррупционной стратегии, включая сотрудничество с другими странами.
Коррупция – это скрытая активность, поэтому ее измерение требует особых усилий со стороны исследователей. Чтобы получить аккуратную оценку коррупции, критически важно извлекать информацию из разных источников.
В социогуманитарных науках существуют разные методы сбора данных:
– сбор и анализ уже имеющихся данных о проблеме (desk review);
– опросы (включая письменные отчеты, интервью, анкетирование и т. д.);
– кейс-исследования;
– полевые исследования (обзоры);
– фокус-группы.
Особо хочется сказать о последнем методе. Техника фокус-групп используется для сбора данных и оценки проблемы и проходит в форме глубинных дискуссий (сессий). Она дает качественные оценки, включая подробную информацию о взглядах людей на феномен коррупции, о восприятии ими причин коррупции и об их представлениях в отношении антикоррупционной политики государства. С учетом специфики анализируемого явления, данная методология считается одной из самых адекватных.
Кроме того, западные исследователи используют как метод сбора данных «Практику оценки функционирования юридических и других институтов государства» («Professional assessment of legal and other provisions and practice») (Philip, 2006).
Оценка институциональных способностей в противодействии коррупции помогает: 1) определить потенциальные возможности каждого социального института государства в проведении антикоррупционной политики; 2) измерить степень успеха, достигаемого на каждой стадии, для определения роли каждого института в осуществлении антикоррупционных стратегий. Например, оценка деятельности судей и судебных структур, фиксирующая высокие уровни институциональной коррупции, будет также в большинстве случаев свидетельствовать и о низком потенциале судейского корпуса противодействовать коррупции.
В поле зрения исследователей попадают:
– политические институты, такие как политические партии (независимо от того, находятся они у власти или нет) или общественные структуры, выступающие как сторонники правительства;
– юридические институты, включая корпус судей всех уровней, других юридических официальных представителей, таких как обвинители, юристы, представители суда, свидетели и другой персонал;
– институты исполнения наказаний, ответственные за расследование, преследование, наказание и оценку совершенных преступлений;
– другие институты, имеющие отношение к оценке антикоррупционной деятельности, такие как аудиторы, инспекторы разных уровней, омбудсмены,
– институты гражданского общества,
– академические институты,
– институты частного сектора, особенно подозреваемые в совершении коррупционных деяний, такие как представители заключения контрактов с государством или частные аудиторы.
Во многих странах криминальные и административные законы, ответственные за контроль и предотвращение коррупции, существуют. Они классифицируются от преступлений криминального характера до нарушений профессиональных этических кодов поведения или юридической практики. Другие сектора функционирования государства (например, медицина, технические профессионалы, страховщики и др.) также имеют свои профессиональные коды и этику поведения, и эта проблематика должна находиться в сфере оценок коррупции.
После оценки способностей конкретных институтов в противодействии коррупции эти институты необходимо оценить как отдельно, так и в контексте их связей с другими институтами и релевантными внешними факторами. Например, общая оценка роли судейского корпуса может быть связана не только со степенью его профессиональной компетенции и независимости от коррупции, но также с компетентностью обвинителей и персонала суда. На судей нельзя возлагать полностью ответственность за борьбу с коррупцией, если они сами или другие лица, от которых они зависят (оставим в стороне принцип независимости судей), являются коррумпированными.
Существуют особые методы сбора информации для оценки институтов. В первую очередь необходимо рассмотреть признаваемые тем или иным институтом конкретные законодательные положения и нормативно-правовые акты против коррупции, так же как и предпринимаемые им меры в антикоррупционной политике. Эта информация необходима для составления полного перечня возможных проблем и разработки антикоррупционной стратегии, для оценки конкретной социальной структуры или сектора. Если в анализируемой структуре обнаружено отсутствие антикоррупционных элементов, может быть принято решение об их введении. Благодаря проведенному анализу можно также обнаружить и закрыть пробелы или непоследовательности в антикоррупционных мерах.
Таковы базовые положения для измерения коррупции, предлагаемые западными представителями социогуманитарных наук.
Как отмечалось выше, Индекс восприятия коррупции (CPI), впервые предложенный для измерения коррупции организацией Transparency International, является индексом, ежегодно измеряемым рядом международных организаций с 1995 г. для многих стран мира. Предполагается, что этот показатель играет центральную роль в понимании причин и последствий коррупции в исследуемых странах и дает ориентиры для разработки антикоррупционных стратегий.
Методология, лежащая в основе расчета индекса, детально обсуждена в работах Дж. Ламбсдорфа (Lambsdorff, 2001). Цель расчета индекса – представить данные восприятия коррупции в разных странах.
Беспристрастные национальные данные в отношении коррупции получить трудно. Все они основаны на статистических криминологических показателях. Но официальное определение взятки, мошенничества, а поэтому и методология сбора и обобщения данных в разных странах могут существенно различаться.
Для сбора и анализа данных в отношении коррупции используется информация ряда международных организаций[5]. Каждая организация, применяя опросные методы, оценивает степень коррупции среди чиновников и политиков в своей стране, в принципе используя одинаковое понимание коррупции как злоупотребления официальными полномочиями для личной выгоды. Например, организация «Мировой экономический форум» (WEF) в 2002 г. задавала респондентам следующий вопрос: «Как бы вы оценили наличие взяточничества или неофициальных выплат в организациях и на производстве вашей страны, связанных со следующими сферами деятельности: А – Импорт и экспорт; В – Связи с общественными структурами; С – Ежегодная оплата налогов; D – Использование займов и инвестиций; Е – Вознаграждения за выполнение общественных социальных контрактов; F – Влияние законов, политических решений, нормативных актов, способствующих выгоде и интересам отдельных бизнес-структур; G – Получение благоприятных (предпочтительных) юридических решений» (Lambsdorff, 2006, р. 81–99)? При этом использовалась семибалльная шкала значений от «обычно имеет место» до «никогда не происходит». На основе ответов на эти вопросы[6] и рассчитывается Индекс восприятия коррупции (CPI).
Неминуемо возникает проблема интерпретации субъективных восприятий респондентов, т. е. соотнесения восприятий с объективной реальностью. Субъективные восприятия могут являются пристрастными. Так, респондент может приписывать высокий уровень коррупции своей стране, оценивая ее в соответствии с высокими этическими стандартами своей национальной культуры (считая, например, любой дар официальному лицу коррупцией). Высокий уровень наблюдаемой в стране коррупции, по субъективным восприятиям респондентов, может отражать скорее высокие этические стандарты их поведения, чем степень реальной коррумпированности. Однако некоторые исследователи полагают, что даже пристрастные восприятия респондентов могут нивелироваться и становиться валидными, если они делают сравнительную оценку уровней коррупции в своей стране и в других странах (Ламбсдорф, 2006).
Термины «распространенность», «обыденность», «частота», «влияние на окружающую среду» и др., связанные с получением субъективных восприятий респондентов по отношению к коррупции, близки между собой. В этой связи термин «степень коррупции» может в восприятии респондентов иметь разное значение (Rose-Ackerman, 2000, p. 321–336). В частности, ответы одних респондентов могут более относиться к частоте и распространенности получения взяток, у других – отражать представления о размерах взятки. При анализе ответов необходимо это учитывать. Кроме того, как показывают исследования, частота и размер взяток имеют тенденцию к сильной корреляции (Lambsdorff, 2001).
Итак, непосредственно измерить коррупцию невозможно; факторы коррупции либо очень трудно обнаружить, либо трудно доказать (Galtung, 2006, p. 101). Насколько надежными являются вышеперечисленные методы измерения коррупции? Какова польза и каковы ограничения таких измерений в их интерпретации?
Вышеприведенный обзор наиболее известных частных индикаторов коррупции позволяет говорить о пользе составления совокупного индекса коррупции – CPI. Однако в ходе исследований были выявлены некоторые его особенности, которые свидетельствуют об ограниченности данного подхода (Galtung, 2006, p. 109):
– игнорирование «дающих» и «подстрекателей»;
– нерегулярность охвата (зоны действия) данными этого индекса при измерении коррупции в конкретной стране;
– субъективность и пристрастность восприятия коррупции респондентами и, как следствие, искажение данных (см. выше);
– использование ненадежных источников получения данных;
– использование узкого и неточного определения коррупции;
– невозможность фиксировать динамику и тенденции развития коррупции (не выявляет возможные направления противодействия коррупции и не может служить принятию мер по разработке антикоррупционных стратегий).
Поэтому среди исследователей возникает убеждение: никакой единственный совокупный индикатор измерения коррупции не может полностью удовлетворить потребности исследователей. Наиболее эффективной реакцией на приведенные недостатки является признание внутренне присущих ограничений использования любого известного инструментария. Необходимо находить баланс там, где это возможно, и привлекать другие (частные) индикаторы коррупции. Не случайно применение данного индекса как интегрального показателя дало толчок к разработке других индексов измерения коррупции.
Еще раз подчеркнем, что одной из главных проблем измерения коррупции и нахождения ее индикаторов является проблема концептуального определения феномена. Методы оценки коррупции различны. Они включают обзорные работы, опросные методики и другие технологии, дающие исследователю необходимый инструментарий.
1. Объективно коррупция как комплексный феномен междисциплинарных исследований объединяет конкретных субъектов данного процесса. На макросоциологическом уровне эти субъекты представлены институтами государства, бизнеса и общества. На микроуровне (т. е. на уровне индивидуальных субъектов) респондентами выступают госчиновники, предприниматели и «незримый Другой» (референтная группа или общественное мнение, на негласное одобрение которых опирается «легитимация коррупционной деятельности»). Эти микросубъекты коррупции (лица, наделенные властными полномочиями, и население) выступают объектом социально-психологического анализа вне зависимости от уровня коррупции (верхушечная, административная, низовая) и ее видов (коррупция в бизнесе, ЖКХ, политике и т. д.).
Наиболее пристального внимания при анализе коррупционных преступлений заслуживают правонарушения сотрудников органов государственной власти, которые создают максимальную социальную напряженность в обществе и наносят прямой ущерб полноценному функционированию государства.
2. Макропсихологические аспекты в исследованиях коррупции отражают самые разнообразные проблемы: религии и греха; «бифуркационного» состояния современного мира; наличия индивидуалистических и коллективистических концепций развития культур; попыток «встраивания» государств в новую цивилизационную парадигму; коррупционных опасностей общегосударственного уровня; необходимость международной борьбы с коррупцией (при наличии разных правовых условий определения коррупции в разных государствах); сложности отграничения коррупции от других видов правонарушений (например, мошенничества или преступлений против государственной власти); экономической целесообразности коррупции для развития государства и рыночных отношений. Все эти позиции накладывают специфический отпечаток на методологические подходы к исследованию коррупции и подбор методик для эмпирического анализа.
3. Описание объективных характеристик коррупции обычно отражает результат социальных действий людей, которые исследуются по схеме: коррупционная среда – мотивация – коррупционное поведение и коррупционная саморегуляция. В социогуманитарных науках не разработано всеобъемлющего метода измерения коррупции и удовлетворительной методологии для получения сравнительных оценок. Объективные и субъективные показатели коррупции чаще всего выявляются посредством шкалированных методик и связаны с анализом следующих сфер деятельности: импорт и экспорт; связи населения с общественными структурами; ежегодная оплата налогов: использование займов и инвестиций; вознаграждения за выполнение общественных контрактов; влияние законов, политических решений, нормативных актов, способствующих выгоде и интересам отдельных бизнес-структур; получение благоприятных (предпочтительных) юридических решений.
4. Исследователи единодушно признают, что непосредственно измерить коррупцию невозможно. Поэтому большинство эмпирических данных о коррупции в академической литературе основываются (и основывались) на анализе частных событий, на результатах полевых исследований и интервью. Наиболее рациональный путь для социально-психологического анализа феномена коррупции заключается в разработке индивидуальных опросных методик и иных социально-психологических технологий, дающих гибкий инструментарий для оценки конкретного феномена.