Социальная философия. Раздел II. Общество как целостная система. основные сферы общественной жизни (О. А. Романов, 2013)

Понятие «общество» является центральным во всех социальных дисциплинах, включая социальную философию, философию истории, социологию, историческую науку, политическую экономию и др. Обращаясь к его изучению, мы сразу обнаруживаем, что оно имеет не один, а множество смыслов, зачастую весьма далеких друг от друга (например, российское общество, великосветское общество, общество охраны памятников истории и культуры и т. п.). Поэтому, приступая к изучению общества, необходимо, во-первых, раскрыть основные значения данного понятия, во-вторых, определить собственно философский объект своего исследования, установив категориальное, а не бытовое значение ключевого термина.

Знакомство с философскими трудами показывает, что термин «общество» используется в них в нескольких взаимосвязанных смыслах, отличающихся друг от друга уровнем абстракции, теоретического обобщения. На первом, наиболее низком уровне обобщения под обществом понимаются реальные субъекты исторического процесса, которые выступают в виде конкретных самодостаточных социальных организмов и имеют достаточно четкую пространственно-временную локализацию (в таком случае идет речь о белорусском, российском или немецком обществе). На следующем уровне обобщения философский анализ выделяет типические черты, универсалии, присущие разным обществам на конкретно-историческом этапе их развития (феодальное, капиталистическое, индустриальное и т. п.). Еще один шаг по лестнице абстракций ведет нас к созданию логической модели «общества вообще» – идеального типа, синтезирующего существенные свойства и признаки любого самодостаточного социального коллектива, существовавшего, существующего или способного существовать в истории независимо от ее стадиальных и региональных характеристик. И на самом высоком уровне теоретического обобщения мы находим антитезу «общество – природа», где под обществом понимается уже не способ коллективной жизни людей, а модель «социальности вообще», т. е. системная совокупность свойств и признаков, присущих явлениям коллективной и индивидуальной жизни людей, благодаря которым они включаются в особый мир, выделенный из природы и от природы отличный. В таком значении термин «общество» совпадает с понятиями «надорганический мир», «социокультурная реальность», «социальная форма движения материи», с помощью которых различные философские и социологические школы отражают сущностное различие природных и неприродных реалий нашего мира. Другими словами, общество здесь выступает как особый, существующий по своим собственным законам мир людей и мир созданных ими культурных артефактов – порождений человека, которых нет в нерукотворной природе.

Под обществом в широком значении понимается организационная форма совместной жизнедеятельности людей по производству материальных и духовных ценностей. В более узком смысле общество можно определить как институциональную систему устойчивых связей между людьми и социальными группами.

Возникнув из глубокого единства с природой, человек принципиально отличается от своих предков. В отличие от животного он способен производить (причем по мерке любого вида, а не только своего), а также строить по законам красоты. Животное действует утилитарно, в соответствии с потребностью, человек же способен выйти за ее пределы и быть свободным и универсальным. Животное непосредственно тождественно своей жизнедеятельности, человек делает собственную жизнь своим предметом. В результате он достигает высшей формы деятельности – самодеятельности, она становится свободной. Все это возможно в результате принципиального, революционного, качественного сдвига – замены генетических форм и механизмов на социальные.

Признание принципиального различия социального и природного уровней бытия требует рассмотрения тех сущностных характеристик общества, которые и порождают социокультурную реальность как особый мир. Первое необходимое условие общественной жизни – коллективность. Это наиболее явное и очевидное измерение общества было отмечено и продумано уже мыслителями древности (вспомним аристотелевское опре-деление человека как «животного политического»). В связи с тем, что изолированный индивид не способен самостоятельно обеспечивать свою жизнь, вторым необходимым условием его существования является кооперация с другими людьми, в которой человек нуждается в той же мере, что и в продуктах питания или создающих их средствах труда. Более того, индивид может стать человеком в собственном смысле этого слова только в процессе погружения в социокультурную среду, взаимодействуя с себе подобными. Вне сообщества людей ребенок останется в животном состоянии, о чем свидетельствуют жестокие опыты, поставленные самой жизнью. Известны и детально описаны случаи, когда потерявшихся детей воспитывали животные. Маленькие детеныши сформировались полностью по подобию того биологического вида, в котором они находились, и после возвращения в человеческое общество уже не смогли адаптироваться к нему и приобрести человеческие признаки и качества.

Свойство коллективности является необходимым, но не достаточным условием общественной жизни. И без развернутой аргументации ясно, что такие коллективные субъекты, как, например, общество книголюбов или филателистов, не являются обществом в строгом значении термина, несмотря на то что обладают рассмотренным нами свойством. Следовательно, мы должны углубить анализ и ответить на вопрос: Приводит ли взаимодействие индивидов к формированию нового качества – надындивидуальной реальности, и если приводит, то в каком отношении она находится к отдельному человеку? Ответы на этот вопрос в социальной философии сложилось под воздействием двух подходов (направлений), которые можно условно назвать социальным номинализмом и социальным реализмом[18]. Представители социального номинализма утверждают, что общество представляет собой простую совокупность, сумму индивидов. Поэтому единственно реальными объектами социального исследования являются только люди. Подобного рода взгляд нашел свое четкое выражение в работе известного русского историка, историософа и социолога Николая Ивановича Кареева (1850–1931) «Введение в изучение социологии». Он писал: «Личность есть единственное реальное существо, с которым имеет дело социология. Народы или отдельные классы одного и того же народа суть собирательные единицы, состоящие из отдельных личностей»[19]. Сторонники социального номинализма, не отрицая факт существования надиндивидуальных структур социальной реальности, видят в них исключительно продукт индивидуальных действий и взаимодействий людей как единственно возможных субъектов общественной жизни. К ним относятся Карл Поппер (1902–1994), Джордж Хомане (1910—988). Суть теоретической позиции социального реализма заключается в том, что общество хотя и состоит из индивидов, но ни в коем случае не представляет их простую совокупность. Оно есть целостное образование, имеющее свою жизнь, не сводимую к существованию составляющих его людей; общество – это особый субъект, развивающийся по собственным, только ему присущим законам. Такой взгляд был четко сформулирован еще Аристотелем в знаменитой работе «Политика». «Итак, очевидно, – писал он, – государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку; поскольку последний, оказавшийся в изолированном состоянии, не является существом самодовлеющим, то его отношение к государству такое же, как отношение любой части к своему целому»[20].

По сути полемика этих двух подходов упирается в проблему системности общества, а именно в проблему выявления его интегративных свойств, которые возникают как результат взаимодействия составляющих его подсистем, частей, элементов. Уже в древности возникли представления о сложной упорядоченности мироздания, наличии в природе и обществе органической целостности и системного единства. Так, в древнекитайской философии (Лао-цзы, Конфуций) они определялись категорией дао, а в древнегреческой – понятием логос. Оба этих понятия выражали одну и ту же мысль о гармоничности, мудрой организованности мира, органическом единстве составляющих его частей: неба и земли, природы и общества, личности и власти. В дальнейшем эти воззрения развивались, углублялись и привели к формированию системного подхода к изучению общества. Современная социальная философия исходит из понимания общества как сложноорганизованного системного объекта, используя при этом общенаучную методологию анализа подобных объектов. Для лучшего уяснения проблемы рассмотрим основные положения системного подхода.

Первый и наиболее простой признак системного объекта – его качественная определенность, выделенность относительно среды своего существования, способность быть автономным самотождественным явлением, отличным от других явлений мира. Однако качественная обособленность объекта не является достаточным признаком его системности. Поэтому вторым необходимым признаком системы считается гетерогенность ее строения. Это означает, что система есть объект, выделенный относительно среды своего существования и в то же время состоящий из некоторого множества автономных, также выделенных друг относительно друга частей. Причем необходимым условием собственно системного единства является взаимосвязь и взаимоопосредованность частей, а также частей и целого. Взаимозависимость частей и целого проявляется в особых интегральных свойствах системы. Проиллюстрируем этот тезис на примере существования и развития живого организма. Каждый из органов (сердце, печень, легкие и т. п.) не обладает свойствами жизни, ими обладает только организм как целое. Именно этот факт позволяет нам говорить о возникновении системной целостности, которая не сводится к сумме образующих ее частей, оказывается «больше» ее – больше на те интегральные свойства, которые присущи целому и отсутствуют у его частей.

Всем этим признакам отвечает человеческое общество, представляющее в терминологии исследователя К.Х. Момджяна систему «субстанциального» типа[21]. Таким системам присущи два главных признака. Первый из них связан с возможностью системы содержать внутри себя все причины своего возникновения, т. е. общество обладает свойством самопорождения, которое мыслители прошлого считали атрибутом субстанции. Второй признак – качественная самодостаточность, под которой понимается способность системы существовать по собственным законам. Это не означает полную независимость от внешней среды, ибо самодостаточной является сущность системы, а не ее существование, что выражается в способности системы самостоятельно структурировать себя из материала среды, сохранять свою автономию от разрушительных воздействий, изменяться в соответствии с собственными импульсами, а не внешними «толчками».

Тип связи, характерный для систем субстанционального типа, мы, вслед за Гегелем, назовем органическим. Критикуя механицизм как «поверхностный и бедный мыслью способ рассмотрения, который оказывается недостаточным даже по отношению к природе, и еще более недостаточным по отношению к духовному миру»[22], немецкий мыслитель раскрывает сущность органических связей в системах природного и социального мира. Она заключается в том, что элементы целого не могут существовать вне его, и принадлежность к целому является необходимым условием их существования. В самом деле, мы не считаем, что отдельные органы тела способны существовать сами по себе и при желании договориться о собственном существовании. Мы можем утверждать, что существует определенная первичность целого в отношении частей. Это не означает, конечно, что целое способно существовать до своих частей и независимо от них. Речь идет о другом – первопричинах структурной дифференциации и функциональной организации системы, которые обнаруживаются в свойствах целого, а не в свойствах образующих его частей, взятых по отдельности. Из вышеизложенного следует, что общество как система имеет сверхсложный и иерархический характер: в нем можно выделить различные уровни в виде подсистем, компонентов, элементов, которые связаны соподчинительными линиями, не говоря уже о подчинении каждого из них импульсам и командам, исходящим от системы в целом. В то же время надо учитывать, что внутрисистемная иерархичность не абсолютна, а относительна. Каждая подсистема, каждый уровень социальной системы неиерархичны, т. е. обладают известной степенью автономии (что отнюдь не ослабляет систему в целом) и одновременно усиливают ее: позволяют более гибко и оперативно отвечать на поступающие извне сигналы, не перегружать верхние эшелоны системы такими функциями и реакциями, с которыми вполне могут справиться низлежащие уровни целостности.

Следующей задачей, стоящей перед исследователем социальной системы, является выделение ее элементного состава. Общепризнанным считается положение, согласно которому основным структурным элементом общества является человек. Представители различных философских школ и направлений могли по-разному трактовать сущность человека, видя в нем то изолированного индивида, то носителя некой ролевой функции, то общественного человека (сущность человека не есть нечто абстрактное, существующее вне человека, а совокупность общественных отношений, которые создаются и осваиваются им в процессе совместной с другими деятельности), но никто не отрицал универсально-определяющего значения человека, связующего воедино все элементы и сферы общественной жизни.

Другим важнейшим элементом общества являются социальные предметы, которые люди создают и регулярно используют, многократно увеличивая тем самым эффект своей деятельности. Социальные предметы можно условно разделить на два класса – вещи (орудия) и знаки (символы). С помощью предметов первого класса, т. е. орудий, люди оказывают прямое воздействие на тот реальный мир, в котором живут, физически изменяя его в своих интересах. Функцией знаков является изменение не реального мира, а наших представлений о нем. Они воздействуют на наши сознание, стремления, желания, цели и лишь через их воплощение в деятельности – опосредствованно на отличную от сознания реальность.

Еще один элемент, который нельзя увидеть глазами и пощупать руками, но без которого ни люди, ни вещи, ни символы никогда не составят целостной социальной системы, – связи и отношения между уже названными элементами. Сущность общественных связей и отношений, соединяющих людей, вещи и идеи в единое, раскрывается в процессах опредмечивания и распредмечивания, овеществления и отчуждения. Отношение человека к человеку опосредуется миром вещей и, наоборот, контакт человека с предметом по сути дела является общением с другим человеком, его силами и способностями, аккумулированными в предмете. Социальные качества сверхчувственны, невещественны, но вполне реальны и объективны в своей вещной форме и существенно определяют жизнь человека и общества. Каждый предмет «опредметил» в себе устойчивые, упорядоченные стереотипы человеческой деятельности. Усваиваясь человеком, «распредмечиваясь», покоящиеся свойства предмета в той или иной мере переходят в способы деятельности человека и включают последнего в систему сложившихся связей и отношений.

В ходе развития и усложнения социальных связей и отношений возникают устойчивые безличные (не зависящие от индивидуальных свойств носителя) социальные роли и статусы, которые вынуждены принимать на себя живые индивиды, исполняя обязанности начальников и подчиненных, собственников и лишенных собственности и т. д. Совокупность подобных ролей и статусов образует систему социальных институтов, обеспечивающих обязательное для каждого индивида исполнение «общих функций», в которых овеществляются (и зачастую отчуждаются от индивидов) общественные отношения и связи. Интегральным социальным институтом общества является государство, стремящееся к установлению равновесного состояния, которое характеризуется устойчивостью, порядком и однородностью.

Сложное взаимодействие элементов социальной системы образует социокультурную среду существования индивидов – столь же объективную, не зависимую от их воли, как и природная среда с ее эволюционными или термодинамическими законами. Создаваясь людьми, эта среда, тем не менее, первична по отношению к отдельным индивидам, детерминируя их социокультурные характеристики. Это значит, что сам факт рождения в Древней Греции, средневековой Франции, Беларуси или Российской Федерации начала XXI в., в семье феодала, буржуа или свободного гражданина предопределяет некий социокультурный статус (в его сословном, профессиональном, властном, экономическом, ментальном выражении). Конечно, человек своими усилиями может изменить параметры своего статуса (опять же, с учетом тех возможностей, которые предоставляет ему общество закрытого или открытого типа). Но в целом эта возможность индивидуальной трансформации своего местоположения в социальной системе не отменяет сильнейшего детерминационного воздействия надиндивидуальных реалий на формирование людей, что позволяет относить общество к органическим системам, в которых ставшее целое способно оказывать формирующее воздействие на свои части.

Сложность и многомерность человека как биосоциодуховного существа определяет наличие у него целого ряда потребностей – от витальных (физиологических) до высших духовных. Их удовлетворение предполагает наличие разнообразных предметов, созданием которых занимается материальное производство. Именно оно создает практические средства деятельности, позволяющие людям изменять природную и социальную реальности в соответствии со своими нуждами. Другими словами, человек способен стать относительно независимым от влияния внешней среды, преобразуя наличные элементы естественного мира в необходимые для жизни материальные блага. Тем самым чувственно-практическое освоение обществом определенной природной действительности коренным образом отличается от приспособления животных к реальным условиям их существования.

Воздействие человека на природу представляет собой трудоемкий процесс, такую целенаправленную деятельность, которая предполагает использование человеком ранее созданных им орудий и средств труда, самой разнообразной техники для достижения заранее поставленных перед собой целей. Данное принципиальное отличие целенаправленной деятельности человека от активности животных одним из первых четко сформулировал К. Маркс. «Паук, – писал он, – совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально. Человек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю»[23].

Сущность материального производства и его роль в общественной жизни наиболее полно раскрыта в социально-философском и политэкономическом учении марксизма. Именно К. Маркс одним из первых рассмотрел материальную деятельность человека как детерминанту социальных процессов, показал базисный характер труда во всей системе общественного производства. Но, разумеется, марксистское прочтение данной проблемы не является единственным. Альтернативные и не менее глубокие теории были предложены, в частности, русскими мыслителями первой половины XX в., показавшими укорененность материального производства в абсолютных духовных началах бытия. Кроме того, значительный вклад в понимание сущности материального производства внесла современная социально-философская мысль, глубоко продумавшая социокультурную детерминацию хозяйственной деятельности. Рассмотрим эти теории и попытаемся выделить то ценное, что они дают для понимания своего предмета.

Рассматривая сущности материально-производственной сферы общественной жизни с марксистских позиций, необходимо выделить ключевую категорию, с помощью которой будет раскрыто все богатство содержания данной сферы и показана ее связь с другими подсистемами социума. Такой категорией является труд, представляющий собой сложное, многокачественное, многоуровневое явление. В своей глубине труд предстает как труд вообще, абстрактный труд. Это значит, что труд имеет всеобщие характеристики, присущие всем его формам на всех этапах развития человеческого общества. «Процесс труда, – писал К. Маркс, – как мы изобразили его в простых и абстрактных его моментах, есть целесообразная деятельность для созидания потребительских стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни, но потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее общественным формам. Потому у нас не было необходимости в том, чтобы рассматривать рабочего в его отношении к другим рабочим. Человек и его труд на одной стороне, природа и ее материалы – на другой – этого было достаточно»[24].

Анализ абстрактного труда позволяет нам выделить его существенные стороны. Первой стороной является природный характер труда, что означает его включенность в цепочку природных процессов. Природную основу имеет активность человека, природный субстрат имеет использование им средств труда, из природы работник получает предмет своей преобразовательной деятельности. В своей деятельности человек не только считается с законами природы, но и использует и даже подчиняется им. «Человек в процессе производства может действовать лишь так, как действует сама природа, т. е. может изменять лишь формы вещества. Более того, в самом этом труде формирования он постоянно опирается на содействие сил природы»[25]. Вторую сторону определяет трудовой процесс, т. е. деятельность человека как социального существа, отличная от активности животных или бездушных природных сил. Будучи существом социальным, человек способен к целеполаганию, к предвосхищению в своем сознании конечных результатов труда и этапов развития самого процесса. Другими словами, огромное место в материальном производстве занимает идеальная составляющая, сознание как имманентный компонент трудовой деятельности человека. Идеальное через живую деятельность человека материализуется, воплощаясь в изменениях материальных факторов труда. «Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа, ни сельфакторов и т. д. Все это – продукты человеческого труда, природный материал, превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Все это – созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания»[26]. Материально-природное и идеальное в труде не находятся в состоянии самотождественности, покоя и изолированности, а постоянно перетекают и обусловливают друг друга. То, что сознание овеществляется в продукте, мы уже сказали, но и движение материальных факторов труда непрерывно отражается в сознании субъекта, отливаясь в формы нового целеполагания труда. Весь трудовой процесс, таким образом, предстает как развивающаяся, обогащающаяся диалектика материального и идеального, их непрерывного взаимопревращения.

Важно отметить, что трудовая деятельность носит глубоко объективный характер, т. е. осуществляется в рамках сложившихся социальных условий, наличного уровня технологий вооруженности и степени развития самого общественного человека. Это значит, что масштабы, уровень, мотивы и продукты деятельности во многом предопределены степенью развитости социокультурной системы в целом. Из сказанного не следует, что человек не может выйти за ее пределы и обречен на рабское подчинение неким безличным и довлеющим над ним силам. Напротив, человек и общество способны трансцендировать, преодолевать свою конкретно-историческую ограниченность. Сама способность к трансцендированию осуществляется в рамках наличного материального уровня преобразования природы исходя из возможностей самого этого уровня, из тенденций изменения, ему имманентно присущих.

Тем самым процесс труда подчиняется действию глубинных общественных закономерностей, которые можно разделить на три большие группы.

К первой группе относятся закономерности всеобщеисторического характера. Они обусловлены самой потребностью трудиться и производить нужные человеку предметы и процессы, определенным устройством человеческого тела, предполагающим столь же определенный характер, ритм и организацию труда. Свое выражение эти закономерности получают в трудовых традициях народов, которые оказываются весьма живучими и могут сохраняться даже при качественном изменении общественного строя.

Ко второй группе относят закономерности формационного характера, что отражается в понятиях «рабовладельческий труд», «феодальный труд» и т. п. Эти закономерности порождены вполне определенным уровнем развития производительных сил – сложностью орудий труда и имеющимися в распоряжении общества предметами труда. Но в наибольшей степени формационные закономерности обусловлены типом производственных отношений. Именно на его основе складываются определенные интересы, мотивационные структуры, детерминирующие характер трудовой деятельности общественного субъекта. Так, в рамках экономических формаций вся структура общественных отношений складывается вокруг частной собственности, которая определяет господствующие виды труда, критерии его производительности и оценки успешности, а также помыслы, стремления, конкретные мотивы трудящихся людей.

К третьей группе можно отнести закономерности конкретно-исторического характера, связанные с определенными событиями в жизни общества. Например, в экстремальных социальных ситуациях меняются характер и интенсивность труда, а он сам рассматривается как дело чести, подвига и геройства. В ситуациях же стабильного развития меняются и сам процесс труда, и вся система его оценок. Эти закономерности сложно взаимодействуют друг с другом, причем «удельный» вес каждой из них может меняться по мере развития общества.

Дальнейшее развитие, конкретизацию и углубление идея труда получила в категориях производительных сил и производственных отношений. Проблематика производительных сил и производственных отношений, их сущность и связи детально проработаны в марксистской философской и социологической литературе. Поэтому мы остановимся лишь на узловых моментах данного вопроса и попытаемся выделить то содержание, которое сохранило свою теоретическую значимость до настоящего времени. Под производительными силами в философской литературе понимается система субъективных (человек) и вещественных (техника) элементов, осуществляющих «обмен веществ» между обществом и природой в процессе общественного производства. К. Маркс, анализируя производительные силы, различает производительные силы труда и всеобщие производительные силы. Главным элементом производительных сил труда является человек трудящийся, понимаемый очень широко. Во-первых, человек предстает как рабочая сила, способная производить какие-либо потребительные стоимости. Во-вторых, человек обладает способностью к потреблению, вне которой бессмысленно любое производство. В-третьих, и для К. Маркса это наиболее значимо, производительными силами является все духовное богатство личности, ее зрелость, многосторонность, развитость. В этом контексте Маркс первый поднялся до понимания значимости свободного времени, необходимого для полноценного развития личности. «Сбережение рабочего времени равносильно увеличению свободного времени, т. е. времени для того полного развития индивида, которое само, в свою очередь, как величайшая производительная сила обратно воздействует на производительную силу труда»[27].

Еще одним элементом производительных сил является уже не живой, воплощенный в человеке, а овеществленный труд, представленный в средствах производства. С помощью средств производства человек воздействует на материю природы, преобразуя ее в блага, удовлетворяющие его потребности. Маркс подчеркивал значимость средств труда, развитие которых вызывает глубокие изменения в процессе труда, а в результате и во всех процессах общественной жизни. В зависимости от изменений в использовании орудий труда и от изменения их самих изменяется и структура рабочей силы и серьезные трансформации претерпевает сама личность трудящегося.

Тем самым производительные силы труда включают человека как субъект труда и орудия труда. Всеобщие производительные силы представляют собой разделение и кооперацию труда, дающие значительный социально-экономический эффект (чем полнее и разумнее организовано разделение труда, тем выше всеобщая производительная сила общества); силы, связанные с уровнем духовной культуры.

К. Маркс высоко оценивал значение науки и был одним из первых, кто осознал ее стратегическое значение для будущего. Накопление знаний и навыков, – писал он, – суть «накопление всеобщих производительных сил общественного мозга»[28].

До сих пор мы говорили о производительных силах, составляющих одну сторону процесса производства. Другой стороной являются производственные отношения, характеризующие экономические позиции, в которых находятся классы, социальные группы по отношению к собственности, обмену, распределению произведенных материальных и духовных благ. В рамках производственных отношений происходит формирование и развитие комплекса трудовых мотиваций, складывание разветвленной системы стимулов к труду. На практике это означает, что людей заставляют работать не громкие лозунги и призывы, но вполне реальные жизненные мотивы, не последнее место среди которых занимает нужда. Тем самым анализ производственных отношений позволяет нам увидеть природу той экономической силы, которая побуждает человека включаться в трудовой процесс.

Рассмотрим сущность производственных отношений более внимательно. Производя, люди воздействуют не только на природу, но также и друг на друга, и эти системы взаимодействий, непосредственных и опосредованных, сознательных и неосознанных, образуют производственные отношения между людьми. «В производстве люди вступают в отношение не только к природе. Они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности и для взаимного обмена своей деятельностью. Чтобы производить, люди вступают в определенные связи и отношения, и только в рамках этих общественных связей и отношений существует их отношение к природе, имеет место производство»[29]. Способ производительного труда, по необходимости выполняемого совместно, порождает разделение труда, отношения между работающими людьми, организацию труда, организацию распределения произведенных благ.

Термин «отношение» означает здесь не только произвольную систему сознательных взаимодействий, но также и объективные системы зависимостей людей, которые могут даже не знать о существовании друг друга. Например, в системе производственных отношений связаны и зависимы рабочие колониальных стран, капиталисты, торговцы, потребители. Производственные отношения – это сложная и запутанная сеть связей и зависимостей, в которую включены люди, занятые процессом производства, обмена и распределения благ.

В ходе производства объективно происходит выделение труда более легкого и более тяжелого, даже изнурительного, умственного и физического, творческого и репродуктивного, руководящего и исполнительского. Очевидно, что выполнять изнурительный монотонный труд по доброй воле ни один человек не захочет. Поэтому должны быть созданы механизмы принуждения, одним из которых является лишение трудящегося частной собственности. Если трудящийся не владеет орудиями и средствами производства, он не может с ними соединиться, а значит, и работать. Следовательно, невладение орудиями и средствами производства делает трудящегося силой самого экономического характера, подчиненным зависимым по отношению к тем, кто ими владеет. Он вынужден трудиться на тех условиях, которые диктует ему собственник орудий и средств производства. Другими словами, человек будет работать на протяжении времени, определенного собственником, в условиях, созданных собственником, получать столько, сколько ему заплатит собственник. Если он отказывается от таких условий, это, как правило, означает голодную смерть. Хороший пример, иллюстрирующий значимость производственных отношений, приводит К.Х. Момджян[30]. Известен исторический анекдот об английском предпринимателе, которому в один несчастный для него день пришла в голову мысль перевести свою фабрику из Англии в Австралию. Зафрахтовав пароход, предприниматель погрузил на него все необходимое оборудование, посадил рабочих, инженеров, техников и отправился в дальний путь с надеждами на скорое обогащение. Увы, этим надеждам не суждено было сбыться. Капиталист так и не сумел создать прибыльное производство, поскольку по забывчивости не захватил с собой важнейшее условие успеха – производственно-экономические отношения старушки Англии, которые вынуждали людей трудиться на его предприятии. Рабочие, которые в метрополии не имели иной возможности заработать себе на хлеб, высадившись на австралийском берегу, быстро поняли, что оказались в мире иных экономических реалий. Их окружали еще никому не принадлежащие плодородные земли, реки, полные рыбы, и прочие блага, делавшие работу на фабриканта-путешественника ненужной, невыгодной и потому бессмысленной. Неудивительно, что многие рабочие предпочли заняться охотой, земледелием и прочими делами, которые были невозможны для них на родине, в условиях экономической несвободы. Мы видим, как прежние экономические отношения, разрушившись в новых условиях жизни, разрушили и некогда организованный производственный коллектив, обладавший, казалось бы, всем необходимым для дальнейшего существования.

Таким образом, производственные отношения опираются на определенную основу, которой является отношение людей к орудиям производства, т. е. форма собственности на средства производства. Форма собственности на средства производства определяет производственные отношения в целом и прежде всего взаимоотношение всех общественных групп, занятых в процессе производства, в частности принципы распределения произведенных благ, а также место, занимаемое в разделении труда, и степень допустимого участия в доходе, приносимом производством. Владельцы средств производства образуют один важный общественный класс, другой класс образуют те, кто не имеет собственных орудий, но предлагает свою рабочую силу, продавая или отдавая внаем свои мускулы, умения или знания. Таким образом, форма собственности на средства производства обусловливает существенную характерную черту производственных отношений, а именно разделение людей, занятых в процессе производства, на общественные классы.

В рамках марксистской парадигмы производительные силы и производственные отношения образуют экономическую основу общественной жизни. Вместе с тем они составляют настоящий становой хребет каждой большой общественной формации. На их основе развиваются институты и учреждения, регулирующие общественную жизнь и удовлетворяющие другие потребности, создаваемые культурой. Словом, на их основе вырастает надстройка культурной деятельности общества, т. е. научной, философской, художественной, религиозной и политической деятельности.

Марксистское понимание сущности материального производства и его роли в общественной жизни, безусловно, обогатило социально-философскую науку, показав мощнейший фактор детерминации социальной системы. Вместе с тем глубокое осмысление данной проблемы на современном этапе социокультурного развития предполагает выход за пределы марксистской парадигмы, разумеется, с сохранением того ценного, что в ней накоплено. Современная социальная философия показывает, что материальное производство не безосновно и самодостаточно, но само детерминируется факторами социокультурного порядка – религиозными, цивилизационными, идеологическими. Опираясь на различия традиционного и техногенного общества, рассмотрим социокультурные предпосылки ведения хозяйства в данных цивилизационных типах. В традиционных культурах, сформировавших космоцентрическую картину мира, общество не противопоставлялось космосу, а человек – обществу, но мыслилось как их органичная часть. Каждый член общества чувствовал свою призванность, следовал по своему пути, реализовывал жизненную задачу и предназначение. Предназначение и высший смысл своей деятельности чувствовал и традиционный предприниматель. Его хозяйственная активность, которая, пусть не всегда соответствовала высоким моральным образцам, все же встраивалась в космический порядок. Отношения с партнерами и клиентами реализовывались на основе солидаристских и патерналистских принципов, а требования религии находились на первых местах в системе мотиваций. Видный немецкий экономист, социолог, историк и философ Вернер Зомбарт (1863–1941) отмечал, что для «буржуа старого стиля» еще сохраняют значение религиозные, моральные, социальные ценности, еще можно взывать к его совести, убеждениям и чувству общей судьбы с соотечественниками. «Все, кто служил капитализму: крупный землевладелец и крупный заморский купец, банкир и спекулянт, мануфактурист и шерстеторговец – все они все-таки не переставали соразмерять свою коммерческую деятельность с требованиями здоровой человечности: для всех них дело оставалось только средством к цели жизни; для всех них направление и меру деятельности определяют их собственные жизненные интересы и интересы других людей, для которых и вместе с которыми они действуют»[31].

И дело не в том, что традиционный предприниматель отличался какой-то особой гуманностью. Сама система отношений традиционного общества предполагала человеческие отношения с работниками и партнерами, ибо от их честности и надежности слишком многое зависело в организации дела. Отношения с госаппаратом также не могли ограничиться формализмом права, так как власть принадлежала не законам и институтам, а людям. Нельзя было устраниться от нужд общины, города, государства, богатеть вопреки их жизненным интересам, ибо от них зависит и судьба самого предпринимателя, не ставшего еще гражданином мира, безразличным к местным проблемам. Другими словами, космоцентричная парадигма традиционной культуры формирует не человека экономического, но человека хозяйствующего, для которого «социальные и культурные отношения и институты, нравственные и эстетические ценности, а также природное окружение являются не средствами достижения цели, а предпосылками деятельности и ее значимыми факторами»[32].

В Новое время на Западе произошел распад форм традиционной социальности и началось интенсивное формирование культуры техногенной цивилизации, сопровождавшейся актуализацией формального римского права в системе государственной власти и широким распространением идей возрожденческого гуманизма, противопоставлявшего человека природе. Человек стал мыслить себя антагонистом Космоса, у которого необходимо вырвать нужные для процветания и обогащения блага. Социальный порядок представлялся не как органичная часть порядка вечного, космического, а как сугубо человеческое установление, продукт «общественного договора» или «отношений собственности». Данное мироощущение нашло свое рациональное обоснование в социальной философии, представившей общество как совокупность человеческих атомов, отталкивающихся друг от друга в силу противоположности движущих ими интересов (И. Бентам). На базе именно этой философии английская политэкономия в лице А. Смита и Давида Риккардо (1772–1823) сформировала свое представление о человеке экономическом – своего рода машине, считающей интересы и стремящейся в каждом данном случае достичь наибольшей выгоды с наименьшими затратами. С небольшими изменениями, сводящимися к тому, что на место индивида был поставлен класс, ничего не желающий знать, кроме все того же материального интереса, понятие «экономический человек» было ассимилировано К. Марксом, а вслед за ним и марксистами.

В рамках техногенной цивилизации сформировалось новое понимание экономики и экономической активности человека. Под экономикой стал пониматься такой тип хозяйственной жизни, для которого характерна всеобщность отношений обмена, ориентация на рыночные показатели производительности и эффективности, исчислимость результатов. Многомерная же человеческая личность начала активно перевоплощаться в одномерного человека экономического, прагматичного и эгоистичного, целью которого является рентабельное дело. Все то, что не способствует рыночному успеху, такой человек рассматривает как безразличное или даже враждебное для себя. Учитывая, что ценности высокой культуры (мораль, религия, философия, искусство) имеют некоммерческий характер, они вытесняются из круга его интересов и структуры мотивов, а человек из цели превращается в средство: «Живой человек, – пишет В. Зомбарт, – с его счастьем и горем, с его потребностями и требованиями вытеснен из центра круга интересов и место его заняли две абстракции: нажива и дело. Человек, следовательно, перестал быть тем, чем он оставался до конца раннекапиталистической эпохи, – мерой всех вещей»[33]. Согласно Зомбарту индивидуализм и антропоцентризм становятся императивами нового социального порядка. Вместе с тем истолковываться они могут по-разному. Исследователь пишет об этом так: «Торгаш и герой – они образуют два великих тезиса, как бы два полюса ориентации человека на Земле. Торгаш… подходит к жизни с вопросом: что ты, жизнь, можешь мне дать? Он хочет брать, хочет за счет по возможности наименьшего действия со своей стороны выменять для себя по возможности больше, хочет заключить с жизнью приносящую выгоду сделку; это означает, что он беден. Герой вступает в жизнь с вопросом: жизнь, что я могу дать тебе? Он хочет дарить, хочет себя растратить, пожертвовать собой без какого-либо ответного дара; это значит, что он богат».

В. Зомбарт критикует нищету торгашеского мировоззрения и исповедующего его адепта – торгаша по всем социальным направлениям деятельности: хозяйственной, научной, государственной, военной. Торгашеский дух характеризуется направленностью всего мышления на практические цели, ему соответствует ярко выраженная тяга к телесным удобствам, материальному благополучию, комфорту; выгода, связанная с наибольшим удобством и соответствующим набором материальных благ, является важнейшим критерием состоявшейся успешной индивидуальной жизни… «Этот человечишка заключает с жизнью своего рода пакт, по которому он обязуется совершать определенные действия, но только ввиду получения прибыльной оплаты» (на том свете или на этом – все равно)[34].

Противоположностью торгашескому является героический дух. Его представляют люди долга. «Добродетели героя противоположны добродетелям торгаша: все они позитивны, все любят жизнь; это дарящие добродетели: готовность к самопожертвованию, верность, простодушие, почтительность, храбрость, благочестие, послушание, доброта…»[35]. Героическое понимание жизни связано с патриотической настроенностью, служением какому-то делу, чему-то надындивидуальному, например идее народа, отечества. Оно связано с культивированием «внутреннего человека», с достоинством человека как его нравственной величиной, его творческим служением делу.

Для экономического человека наивысшей и универсальной ценностью становятся деньги. Служа этой ценности, экономический человек становится, с одной стороны, терпимым и толерантным к добру и злу, красоте и уродству, истине и лжи. Эти понятия для него попросту безразличны. Но, с другой стороны, он совсем не толерантен, когда дело касается препятствий, стоящих на его пути, будь то конкурент, подлежащий безжалостному уничтожению, или моральная норма, через которую можно и должно переступить. Здесь обнаруживается, что экономический человек не толерантен, а скорее агрессивен, склонен к применению тоталитарных методов управления и ведения борьбы. Кроме того, деятельность экономического человека приводит к стиранию многообразия культурных и социальных миров ради удобства и выгоды массового производства и массового потребления. Социальный космос, воспринимаемый сквозь призму специфического видения «экономического человека», превращается в утилитарный объект, по отношению к которому возможно применение прямого или опосредованного политико-идеологическими конструктами насилия, в поле для безответственных экспериментов по претворению в жизнь социальной модели, наиболее адекватной удовлетворению экономических интересов.

Сегодня назрела потребность в разработке и реализации принципиально иного типа хозяйствования, преодолевающего нигилизм человека экономического и способствующего проявлению подлинно созидательных сил человека как в отношении к социоприродному космосу, так и к своему собственному «Я». Важнейшее значение в формировании постэкономической парадигмы материального производства должны сыграть идеи русских мыслителей, которые, теоретически осмысливая русскую традицию экологобезопасного и культурсозидательного способа ведения хозяйства, высказали глубокие и яркие идеи о его месте в мировом бытии и о задачах, стоящих перед трудящимся человеком. Одним из первых хозяйственно-экономические проблемы поставил и всесторонне продумал В.С. Соловьев в своих сочинениях «Экономический вопрос с нравственной точки зрения» (1896) и «Оправдание добра» (1900).

Соловьев рассматривал хозяйственную деятельность как вспомогательную. Цель человека, с его точки зрения, заключается в достижении абсолютной нравственности. Хозяйство может помочь в этом, если будет сконцентрировано на обеспечении достойного существования. Экономические реальности вступают в борьбу с нравственными принципами, и в этом единоборстве, по Соловьеву, должна победить нравственность. Экономические бедствия обусловлены тем, что хозяйственные отношения не связаны должным образом с началами добра. Окончательное решение всего социально-экономического вопроса заключается только в нравственной организации хозяйственных отношений[36].

Интересные мысли о природе и сущности экономико-хозяйственных отношений есть в трудах Н.А. Бердяева. Он критикует экономическую концепцию К. Маркса и его последователей, полагая, что их взгляды на проблему хозяйства узки и односторонни. Марксистское понимание сводится к производству и обмену товара. Однако действительная задача хозяйства гораздо шире. Она заключается в овладении хаотическими силами природы, в победе над природной скованностью земной жизни, в высвобождении человеческого духа. Хозяйственная жизнь не только не противоположна духовной, но тождественна ей, «хозяйство как претворение природных сил, как их организация и регуляция – есть акт человеческого духа»[37].

Среди всех представителей философии Серебряного века наиболее обстоятельные работы по вопросам политэкономии принадлежат Сергею Николаевичу Булгакову (1871–1944), который провел систематическое и глубокое исследование социально-экономических проблем в книге «Философия хозяйства». С.Н. Булгаков считал, что природа, достигнув самосознания и способности труда в человеке, вступает в новую эпоху своего существования, ибо хозяйственный труд – это иная сила природы, иной «мирообразующий» фактор – космогонический, принципиально отличный от остальных сил природы. Поскольку эпоха хозяйства – определенная эпоха в истории земли и в истории космоса, космогонию можно разделить на два периода: инстинктивный, до-сознательный, или дохозяйственный, существовавший до появления человека, и сознательный, или хозяйственный, возникший с его появлением[38]. Высшая задача сознательной хозяйственной деятельности – осуществление Божьего завета о владении землей, новом обретении прав на природу, некогда утерянных человеком, о покорении смертоносных стихий, очеловечивании природы и освобождении себя. С.Н. Булгаков дает следующее определение хозяйства: «Это есть борьба за жизнь с враждебными силами природы в целях защиты, утверждения и расширения, в стремлении ими овладеть, приручить их, сделаться их хозяином»[39].

В системе философско-экономических взглядов С.Н. Булгакова надо особо отметить его учение о трудовой этике. Главная мысль заключается в том, что религиозно-этические заповеди оказывают благотворное влияние на характер экономикохозяйственной жизни. Речь идет о таких христианских ценностях, как личная ответственность, идеалы подвижничества и аскетизма, честности и справедливости. Смысл и значение булгаковской трудовой этики во многом совпадают с концепцией М. Вебера, выводившего современный капитализм из аскетической этики протестантизма. Булгаков впервые в рамках русской религиозной философии предпринял попытку адаптировать веберовские постулаты к российским реалиям.

В целом, с точки зрения философа, экономическая деятельность есть лишь одно из проявлений Вселенской борьбы Жизни и смерти, Добра и зла, Света и тьмы. При таком подходе к науке хозяйства у нас должны быть иные критерии, нежели если это критерий снижения себестоимости единицы продукции. Общий вывод С.Н. Булгакова: теории капитализма и социализма основаны на убеждении в исключительной экономической природе человека, стремящегося понять и абсолютизировать свои материальные интересы. Такой взгляд необходимо преодолеть и установить прочную связь между религиозно-нравственными основаниями бытия и хозяйственными материальными процессами. Эта связь поможет открыть новые горизонты и выработать пути перехода от нынешней экономики «падшего человека» к тому разумному и любовному хозяйствованию, идея которого заложена в трудах мыслителей от византийского периода до Ф.М. Достоевского.

Сущностное своеобразие социальной сферы жизнедеятельности общества состоит в том, что в центре ее находится не столько производство материальных и духовных ценностей, сколько процесс формирования человека как социального существа в ходе развертывания деятельности и системы отношений ряда надиндивидуальных субъектов, выполняющих роль посредствующего звена между индивидом и обществом. Подобного рода субъектами являются большие и малые социальные общности – народ, нация, класс, семья и др. Социальная философия изучает законы, согласно которым в обществе складываются устойчивые группы людей, отношения между этими группами, их связи и роль в обществе. Эти законы и составляют содержание особой области общественной жизни – его социальной сферы.

Входя в состав устойчивой группы (как правило, не одной, а нескольких), отдельно взятый индивид получает реальную возможность не только опосредованно интегрироваться в общество в целом, но и оказывать через суммарную активность таких общностей влияние на ход развития социума в целом. Это происходит посредством выполнения каждой личностью соответствующих социальных ролей, вытекающих для нее из самого факта принадлежности к той или иной социальной общности, которая в рамках своего объединяющего начала накладывает на индивида определенные обязанности и дает права по отношению к другим своим членам. Социальные общности, с одной стороны, – не что иное, как своеобразные формы стимуляции и организации социальной активности личности, а с другой – они предстают в качестве дифференцированных уровней функционирования и форм самореализации общества как основного субъекта социального процесса.

Тем самым сложилась устойчивая и достаточно распространенная в научной литературе теоретическая позиция, в рамках которой под социальной сферой понимают совокупность социальных общностей (группы, классы, нации и т. д.) и отношений между ними, поскольку каждая из них преследует свои цели и защищает свои интересы. Но такая интерпретация должна быть углублена и дополнена, так как не отражает ряда сущностных черт социальной подсистемы. Социальная сфера – это также сфера производства и воспроизводства человека как биологического, социального и духовного существа. В ее состав входят здравоохранение, система социального обеспечения и защиты, процессы постижения культурных ценностей и продолжения рода. Значение социальной сферы предопределяется потребностью общества в многообразии человеческих типов, являющемся условием эффективного долгосрочного развития общества в целом. Поэтому необходимо выяснить, каков реальный механизм воспроизводства в обществе человека в его всеобщих характеристиках. Три аспекта анализа социальной сферы – классовый, половозрастной и семейный представляются особенно важными.

Роль первого аспекта классовой принадлежности в формировании личности подробно раскрыта в марксистской научной литературе. Несмотря на определенные преувеличения и даже абсолютизацию классовой принадлежности личности, которую постулировал марксизм, нельзя не признать, что складывающиеся в обществе отношения собственности по поводу средств производства и произведенных ими материальных благ определяют способы распределения общественного богатства между людьми и, следовательно, особенности индивидуального потребления и развития.

Но не только отношения собственности определяют особенности воспроизводства человека в обществе. Второй существенный аспект анализа социальной сферы жизнедеятельности людей – половозрастное деление общества. Дети, молодежь, люди зрелого возраста, пожилые люди и глубокие старики по-разному включены в общественную жизнь. Потребности и интересы у этих возрастных групп разные, как и способы их удовлетворения. Этот факт предопределяет различия в динамике личностного развития и порождает серьезные общественные проблемы. Рассмотрим такие значимые в этом контексте категории, как возраст и пол (гендер). Как и всякий биологический организм, человек рождается и обычно проходит стадии детства, юности, зрелости и старости. Та или другая ступень в онтогенезе, тот или другой возраст становятся основанием для объединения, идентификации, дифференциации, а также для противопоставления другим по возрасту.

Возраст – не просто временной отрезок, прожитый человеком, это еще и знак в процессе социальной символизации, наполненный социальными и культурными смыслами. Так, например, в культуре традиционного общества высоко ценился возраст зрелости и старости (вспомним образы мудрых старцев, существующие у всех народов с богатой исторической традицией).

Различные возрасты формируют такие социальные общности, как поколения, которые занимают различные положения в социальной иерархии. Мы уже отмечали, что в стабильном обществе отцы – наверху социальной лестницы, дети – внизу. Между поколениями всегда складывались непростые отношения – от противостояния отцов и детей до фундаментального чувства взаимной приязни и любви. В социальном отношении поколение детей отличается повышенной эмоциональностью, импульсивностью, большей мобильностью и стремлением к переменам. Поэтому старшие поколения всегда стремились направить разрушительный потенциал молодежи в социально приемлемое русло. В цивилизованном обществе выработался целый ряд социальных институтов, выполняющих эту задачу. В их числе всеобщая воинская повинность, позволяющая удержать самую активную часть молодых мужчин в рамках жесткого порядка. Сегодня наиболее распространенным способом организовать молодежную энергию и оградить общество от эксцессов служит массовое образование, особенно высшее[40]. Кроме того, существенную роль играют такие социальные институты, как спорт, религия, тюрьма.

Не менее значимыми для отдельной личности и для всего общества являются социальные общности, образованные по половому признаку. Сущность пола у человека не может быть выведена лишь из природных закономерностей, а коренится в социально-онтологических основах. Рациональный анализ показывает, что распределение общностей мужчин и женщин – не только и не столько биологическое, сколько социальное. Биологическое выступает лишь как предлог для социальной дифференциации. Неслучайно с помощью одежды, различного воспитания и подобных культурных средств половая дифференциация многократно усиливает то естественное различие полов, которое дано природой. Иначе говоря, мы имеем дело не с полом, а с гендером.

Гендерная дифференциация обладает более высоким уровнем императивности, чем возрастная. Это связано уже с тем, что каждый человек, как правило, проходит все возрасты жизни, в то время как идентификация с тем или другим гендером, за редчайшими исключениями, пожизненна. Социальность гендера состоит в том, что он связан с иерархической структурой общества. Уже на начальных этапах цивилизационного развития сложилось разделение на привилегированный пол (мужчины) и подчиненный пол (женщины). Мужчины заняли в социальном устройстве сферу публичного, оставив женщинам сферу приватного. Поэтому сегодня непривилегированная общность создает объединения, вооруженные собственной идеологией.

К примеру, феминистская идеология утверждает, что мужчины построили цивилизацию, базирующуюся на насилии, угнетении и эксплуатации. Засилье мужчин не позволяет человечеству выйти из перманентных военных конфликтов, оно загнало мир в экологический тупик. Перспективы, с этой точки зрения, либо за доминированием женщин, либо за действительным равенством гендеров. Более мягкие формы феминизма, как, например, у X. Арендт, сосредоточиваются на критике приватной сферы социального порядка, к которому оказываются привязаны женщины.

Выделяется три типа культурно-взвешенного феминизма:

1) либеральный феминизм; суть его такова: женщиной не рождаются, ею становятся (С. Де Бовуар, Б. Фридман, А. Рич); в противоположность андроцентристскому обществу должно быть создано андрогинное общество, где половые различия второстепенны;

2) марксистский – природа женщины – совокупность общественных отношений (Д. Гримшоу);

3) постструктуралистский – анатомия женщины – не судьба, а источник. Женщина может мыслить через тело (С. Гриффин). Тело есть источник интеллектуального восприятия, воображения, видения.

Казалось бы, в противоположность женским объединениям и женской идеологии должны сформироваться мужская идеология и мужские объединения. Однако этого не происходит потому, что доминирующий гендер встраивает свои объединения и свою идеологию в господствующие как бы внегендерные объединения и внегендерную идеологию. Государство и государственная идеология в цивилизованном обществе носят по преимуществу мужской характер.

Сущность пола не может быть сведена и к социальности. В русской философии была глубочайшим образом обоснована мысль о том, что пол имеет не анатомо-физиологическое, не психологическое, не социальное, а метафизическое происхождение. Сущность пола заключается в его связи с Абсолютом, а смысл – в генерации чувства любви к Абсолюту через любовь к людям и миру. Русские философы переосмыслили знаменитое платоновское понимание любви, предложенное им в диалоге «Пир», согласно которому смысл любви – в стремлении к утраченному единству, целостности. Эта идея принимается русской мыслью, но с существенным дополнением – не к телесному, а духовному единству должна вести половая любовь, и смысл пола в том, чтобы порождать эту жажду целостности, причастности миру и Богу.

Третий важнейший аспект анализа социальной сферы общества – семья как малая социальная группа. В чем же состоит сущность семьи? Если за основу взять позицию, согласно которой основным в общественной жизни является производство, можно выделить по крайней мере три вида производства, свойственные семье: производство вещей (материальное производство), производство идей (духовное производство), производство людей. Именно на семью ложится основная нагрузка по производству и воспроизводству человека как социального существа, развитой личности.

Семья – это социальная общность, основанная на супружестве и кровном родстве. В рамках семьи формируется социальный порядок, организующий людей, живущих вместе и ведущих общее хозяйство. Часто для отражения специфики семейных отношений используется красочная метафора – совместное пение (дуэт, трио, квартет и т. д.). Внутри семьи складывается круг людей, которых можно назвать ближними.

Основу семьи составляет брак – отношения супругов между собой и отношения супругов и государства по поводу взаимодействия супругов как представителей разных полов с целью воспроизводства жизни. В браке существенны, во-первых, функциональная связь между индивидом как обособленным производителем новой жизни и государством и, во-вторых, регламентированность брака правом. Иными словами, публичное вторгается в сферу приватного и контролирует его. Если говорить об основах брака и семьи, можно выделить два фактора, способствующих семейно-брачным связям: биологический и социокультурный. Биологический фактор, проявляющийся в половом влечении и сексуальных отношениях, выступает лишь как предпосылка семейно-брачных связей. Очевидно, что реализация полового инстинкта возможна без брака и вне его. Поэтому основной силой, строящей семью, является совокупность социокультурных ценностей и смыслов, выработанных в ходе возвышения человека от животных форм организации своей жизни к собственно человеческим механизмам регуляции общественных отношений – социокультурный фактор. Брак и семья в той форме, в которой они существуют, являются не изначальным социальным феноменом, а возникли в результате непростого эволюционного процесса. На этапе раннепервобытного общества между членами рода существовали неупорядоченные половые отношения, т. е. промискуитет. В целом они соответствовали типу отношений, на основе которых развиваются сообщества многих видов животных, в том числе и высших. Данный тип отношений довольно быстро вступил в противоречие с другими важнейшими отношениями среди пралюдей, а именно – с производственными. Дело в том, что борьба за самку может быть довольно острой, и такие конфликты расстраивали хозяйственную жизнь коллектива, препятствовали организации слаженных действий на охоте и т. п.

Способом решения этой проблемы было введение акойтии (от лат. а – не + coitys – половой акт) на время, предшествовавшее охоте, войне и иным значимым для рода совместным действиям. Нарушение запрета рассматривалось как тяжелейший проступок и каралось, как правило, смертью. Общей тенденцией в развитии первых человеческих сообществ было постоянное увеличение продолжительности акойтии вплоть до полного запрета половых отношений между членами одного рода. Культурным обоснованием этого запрета стала тотемная форма мышления, т. е. представление о том, что весь род является потомком какого-то животного, являющегося священным. Очевидно, что вступление в половую связь с кем-либо из представителей рода означало то же самое в отношении тотемного животного, что рассматривалось как святотатство. Тем самым на смену родственному браку приходит групповой брак. В чем его суть? Все члены одного рода должны были искать себе полового партнера среди представителей другого рода. С кем устанавливалась связь, на какое время и условия отношений определялись доброй волей брачных партнеров, но безусловным требованием было установление такого отношения с представителем определенного рода. Поэтому, если сформулировать более определенно, групповой брак – это отношения между родами, где один род выступал как групповая жена, а другой – как групповой муж. Причем один и тот же род по отношению к разным родовым группам мог играть обе эти роли. Для группового брака характерна дислокальная и дисэкономическая формы брачных отношений. Это значит, что брачные партнеры жили раздельно в поселениях своих родов и не вели совместное хозяйство. Дети, рождающиеся в результате брачных отношений, принадлежали к роду их матери. В дальнейшем развитии предписание вступать в брак лишь с членами определенных родов постепенно исчезает. От всей старой системы остается лишь запрет вступать в половую связь, а значит и в брак, с членами своего рода. С переходом к классовому обществу исчезает и он. В результате индивидуальный брак становится единственной формой регулирования отношений между полами.

Первоначальный индивидуальный брак с тем, чтобы отличить его от более поздних форм индивидуального брака, именуют парным. Это название не самое удачное, ибо наводит на мысль, что он всегда был союзом лишь одного мужчины только с одной женщиной. Таким он являлся чаще всего, но далеко не всегда. Как свидетельствуют данные этнографии, один мужчина мог состоять точно в таких союзах с несколькими женщинами одновременно, т. е. иметь несколько жен, а женщина – иметь несколько мужей. Подобный брак не исключал ни многоженство, ни многомужество. Но главная претензия к термину заключается в том, что он не выражал сущности этой формы брака, которая состояла в равенстве мужчины и женщины. Оба супруга в равной степени принимали участие в общественном производстве, оба трудились и имели равные права на получение доли общественного продукта. Так было и на той стадии развития первобытного общества, когда люди получали свою долю в соответствии с потребностями (фаза раннепервобытного общества), и на фазе позднепервобытного общества, когда наряду с распределением по потребностям возникло и получило развитие распределение по труду. Поэтому они в равной степени выступали по отношению к детям как иждивители (кормильцы). Вклад каждого супруга в семью в качественном отношении был равен вкладу другого. В экономическом отношении они выступали как равные стороны. А экономическое равенство супругов влекло за собой их равенство и во многих других отношениях. Конечно, это равенство было не абсолютным, но тем не менее оно было.

На смену парному браку приходят патриархальный брак и патриархальная семья. Они складываются в условиях перехода от варварства к цивилизации. Примеры патриархальных семей: это в той или иной форме досуществовавшие до XIX в. южнославянские задруги, семейные общины в России. В социальном порядке патриархальной семьи первостепенную роль играет мужчина. Счет родства ведется по отцовской линии (патрилинейностъ). Род, взорванный патриархальной семьей, теряет хозяйственное и организационное единство. Жена теперь селится в общине мужа (патрилокальностъ). Парный брак через патриархальные обычаи постепенно перерастает в моногамию.

Моногамия представляет собой одновременное брачное сожительство одного мужчины с одной женщиной. Таким образом, многовековая история ограничения половых связей достигает своего предела. На основе патриархата формируется и частная собственность, хозяйственная основа моногамной семьи. При этом женщина занимает подчиненное положение не только в семье, но и в обществе, не только в сфере приватного, но и в сфере публичного. Ф. Энгельс называл возникновение моногамии, основанной на патриархате, всемирно-историческим поражением женского пола.

Чем прочнее были половые и имущественные связи супружеской пары, тем все более биологическое родство совпадало с социальным положением родителей по отношению к своим детям. Родителями стали называться лишь кровные родители. Социальный институт моногамной семьи возникает как разрешение противоречия между необходимостью индивидуальной ответственности в процессе производства вещей (частная собственность) и необходимостью коллективной (парной) формы производства новой жизни, т. е. между социальной и природной сторонами жизни общества в сфере приватного.

Сформировавшись, моногамный брак эволюционировал, усиливал или отбрасывал какие-то функции, решал различные общественные задачи. Если говорить о современной семье, то надо отметить, что тенденции ее развития глубоко противоречивы. Во-первых, индустриальное общество подрывает основы семьи, широко вовлекая женщин в процесс общественного производства. Это объективно приводит к уменьшению количества детей в семье, хотя само индустриальное общество нуждается в рабочей силе. Это противоречие частично решается за счет третьего мира и так называемого внешнего пролетариата (А. Тойнби). Во-вторых, современный уровень материального производства сделал возможным весьма комфортный, даже изнеженный образ жизни для огромного числа людей в составе золотого миллиарда. И это немедленно привело к глубокому кризису семьи, ибо семья с необходимостью предполагает аскезу, жертвенность и отказ от эгоизма.

Если сегодня вся незападная часть населения мира все же в большей или меньшей степени сохранила стремление иметь детей, а стало быть и стремление сберечь свои общества, народы, их веру и культуру, то Запад, обогнавший весь мир по уровню научно-технического прогресса и экономического преуспевания, осуществивший множество всяких революций во всех сферах своей жизнедеятельности, к настоящему времени, похоже, утратил или, в лучшем случае, утрачивает это желание. Бесконечная модернизация, радикальное изменение базовых ценностей жизни, всех традиционных основ человеческого существования, получивших теперь свое теоретическое оправдание в философии постмодернизма, с удивительной легкостью привели к вырождению в глубинных недрах западноевропейского социума пассионарной энергии.

Конечно, падение рождаемости, отказ от многодетности как поведенческой нормы имеет, как и всякое сложное явление вообще, множество причин, каждая из которых под определенным углом зрения может показаться главной. Нельзя, например, серьезно говорить о современной демографической ситуации на европейском континенте без учета того обстоятельства, что именно Западная Европа, первая вступившая на путь индустриализации и, соответственно, интенсивной урбанизации, тем самым привела в действие активный процесс экономического раскрестьянивания в своих странах. В этнодемографическом плане этот процесс возымел далеко идущие последствия в современном мире. Там, где оказалась разрушенной или вытесненной на периферию социально-экономической и повседневно-бытовой жизни общества традиционная крестьянская семья и почти тотально возобладал городской образ жизни, там повсеместно наблюдается резкое снижение рождаемости. Именно город, легализовавший аборты и контрацептивы, возвел сначала в норму 1—2-детную, а затем и совсем бездетную семью.

Исторический опыт свидетельствует, что наиболее надежной социальной базой промышленного производства являются не граждане третьего-четвертого поколения, ориентированные на изнеженный, комфортный образ жизни, а сохранившие традиционную аскезу вчерашние крестьяне, которые умеют сочетать в себе трудолюбие, терпение, скромность, способность к жестким ограничениям и сдерживанию своих субъективных притязаний. Известный российский философ А.С. Панарин пишет, что по этому критерию Китай и Индия выступают в качестве стран, сохранивших самую большую социальную базу продуктивной экономики в лице аграрного большинства населения, поставляющего материал для гигантских промышленных армий. На Западе, где процесс урбанизации давно завершился, такая социальная база уже утрачена. Горожане третьего-четвертого поколения стали дезертирами продуктивной экономики, предпочитающими легкий хлеб новых рантье, держателей ценных бумаг и азартных игроков глобальных финансовых рулеток (пирамид). Акцентируем внимание: депопуляция белой расы, нарастающая в современном мире, тесно сопряжена с получившей распространение в Западной Европе эпидемией потребительства ради потребительства. Наблюдаемый ныне процесс распада института семьи в значительной мере является следствием сформировавшегося во всех экономически развитых странах потребительского общества. Распад института семьи – важнейшее проявление общества данного типа. «Семья – это прежде всего ответственность, это ресурсы, это время и деньги, а значит, резкое ограничение потребления. Поскольку альтернативные (содержанию семьи) пути использования имеющихся ресурсов обеспечивают более высокий уровень потребления, постольку потребитель (будь то мужчина или женщина) не заинтересован в семье, причем пропорционально расходам, необходимым для ее содержания»[41].

Как ни подходить к рассматриваемой проблеме, приходится признать: дети в потребительском обществе – лишняя обуза. Вот красноречивое высказывание на этот счет П.Дж. Бьюкенена, автора получившей широкий резонанс в современном мире книги «Смерть Запада». Он пишет: «Все принялись сокращать семьи, у всех вдруг стало меньше детей. Отсюда возникает противоречие: чем богаче становится страна, тем меньше у нее детей и тем скорее ее народ начинает вымирать. Общества, создаваемые с целью обеспечить своим членам максимум удовольствия, свободы и счастья, в то же время готовят этим людям похороны»[42].

Конечно, потребительский фетишизм, если взять его индивидуально-психологический аспект, исходит из стремления человека чем-то компенсировать не состоявшуюся реализацию потенциальных способностей и интенций, потерянность и не-найденность в тех сферах человеческой деятельности, которые требуют постоянного самосовершенствования, а соответственно, и постоянного возобновления усилий, что в практике реальной жизни оказывается далеко не всем по плечу. Отсюда жгучая психологическая неудовлетворенность, которую, как правило, легче всего заглушить внешними атрибутами успеха, в частности, престижным потреблением. Иначе говоря, потребительство основано на сильнейшем стимуле – стремлении человека к самоутверждению. «В индивидуализированном обществе (которое сегодня, заметим, интенсивно навязывается и в странах постсоветского пространства. – Авт.) такое стремление тождественно желанию выделиться из массы, стать отличным от других людей. Но поскольку тенденция к индивидуализации потребления становится всеобщей, субъекты интегрируются в единую систему, незаметно подчиняясь ей»[43]. На деле стремление приобрести индивидуальную неповторимость посредством потребления оборачивается всеобщей унификацией, трансформируется в «тотальную нейтрализацию» (Г. Маркузе), а всякий декларируемый на индивидуальном уровне нонконформизм (в данном случае стремление выделиться) превращается в реальной практике функционирования общества как определенной целостности в поголовный конформизм, конформизм массового масштаба. В конечном счете непрекращающаяся смена потребительских товаров начинает выступать как одна из самых безнадежных и неудачных попыток заполнить пустоту и бессмысленность жизни. Другие способы борьбы с психологической неудовлетворенностью, обусловленные кардинальной потребностью человека в самореализации, – алкоголизм, наркомания, токсикомания и подобное – стоят в этом же ряду. По большому счету, все это явления одного порядка. Такова парадоксальная логика экспансии в современных экономически развитых странах психологии и идеологии потребительства.

Тем не менее действительный смысловой код потребительского фетишизма невозможно понять и объяснить вне анализа современного социально-экономического контекста, исходя только из экзистенциально-личностных особенностей и психологических трудностей, связанных с проблемой самореализации и самоосуществления человека в этом мире. Полное торжество рыночного обмена, процесс превращения рыночной экономики в рыночное общество, проникновение логики рынка во все сферы человеческого бытия, придание экономизму характера тоталитарной идеологии – вот глубинные корни и причины победного шествия потребительства по современному миру. Потребительское общество обернулось тем, что люди в нем стали рассматриваться не столько как индивиды, стремящиеся все больше потреблять, сколько как одушевленные товары, желающие и покупать, и быть купленными одновременно.

Сегодня с потребительством как доминирующей системой организации жизни людей, определяющей алгоритм их поведения и ценностные установки, сопряжен целый комплекс сложных и трудноразрешимых проблем. Здесь и стремительное разрушение биосферы, и распад института семьи, и снижение рождаемости, и рост уровня преступности, и увеличение количества людей с избыточным весом, и захватывающие все новые слои и группы населения психические расстройства (прежде всего в форме депрессии), и растущий уровень употребления алкоголя, и, наконец, быстро возрастающее количество самоубийств. В действительности, как бы странно это ни было, расцвет потребительского общества имеет своей обратной стороной духовную деградацию и физическое вырождение населения самых богатых и, казалось бы, преуспевающих стран.

В конце первого десятилетия Нового века пандемия потребительства обернулась еще одним преломлением, способным в совокупности с целым рядом других факторов привести человечество к драматическим последствиям. Как обнаружилось, непосредственным поводом стремительно развернувшегося на нашей планете в 2008 г. глобального финансово-экономического кризиса стала многолетняя привычка граждан западных стран, и прежде всего США, жить в долг, постоянно брать кредиты с целью приобретения все новых и новых товаров. В конце концов практика опережающего потребления за счет кредитов и займов привела к потере платежеспособности и разорению в массовом масштабе. Тотальный невозврат кредитов побудил банки реализовывать залоговое имущество. В результате недвижимость упала в цене, а это вызвало цепную реакцию невозврата кредита по всей ипотечной пирамиде. Приведем некоторые факты. Начиная с 1970-х гг. во всех странах «Большой Семерки», а также Австралии и Канаде наблюдалась устойчивая тенденция к сокращению доли сбережений при одновременном неуклонном росте доли потребления граждан этих стран, которая все чаще начинала превышать 100 % от располагаемого ими дохода. Причем все это происходило при постоянном и довольно существенном росте доходов. Так, например, в 1980 г. норма потребления среднего американца составляла 92,1 % от общей доли доходов, но спустя 13 лет она увеличилась до 96 %, т. е. выросла на 2,9 %, а норма сбережения в эти годы упала с 7,9 % до 4 %, т. е. почти в 2 раза[44]. Описанная ситуация противоречит экономической теории, согласно которой рост потребления и рост дохода не совпадают, хотя рост потребления идет менее быстрыми темпами, поскольку большая часть дохода после удовлетворения естественных потребностей тратится на покупку дорогостоящих предметов длительного пользования и, следовательно, на некоторое время изымается из расходной части в сферу накопления. Однако в реальности произошли существенные изменения – после удовлетворения естественных потребностей жажда потребления не утихла, а возросла, о чем свидетельствуют статистические данные. Это обстоятельство говорит об изменении потребительского поведения, причину которого следует искать в трансформации сознания, в формировании соответствующей иерархии ценностей. По большому счету такая ситуация свидетельствует о наступлении новой эпохи символического потребления, эпохи манипулирования культурными кодами (символами), инициирующими потребительские психологические установки на потребление ради потребления. «В течение каких-то десятков лет всепроникающая телереклама создала целый мир разнузданного, не знающего удержу потребительства, где физические нужды граждан, ограниченные, казалось бы, самой природой, раздуты и доведены до абсурда столь же искусственно, сколь и искусно. Демон потребительства, втягивая в свой круговорот все большее число людей и ресурсов, заставляет «свободных граждан» участвовать в бешеной гонке по кругу до полного физического и морального истощения. Отсюда невиданная по масштабам пандемия сердечных и нервных болезней, резкое пополнение рядов душевнобольных и самоубийц. Отсюда и СПИД, который, как считают специалисты, напрямую связан с исчерпанием ресурсов организма из-за злоупотребления лекарствами и тониками. Но отсюда и питательная среда для коррупционеров, рэкетиров и прочих носителей анархии, когда разборки бандитов и терроризм становятся социальной нормой»[45].

Мы сталкиваемся с интересной метаморфозой: функциональное потребление, обусловленное производством, нацеленным на обеспечение надлежащих функциональных свойств вещи (на удовлетворение реальных потребностей человека), заменяется символическим потреблением, в котором функциональные свойства вещи отходят на второй план, становятся лишь средством обеспечения соответствующего имиджа товара, что обеспечивает потребителю возможность утверждать свой социальный статус[46]. В результате возникла ситуация абсолютного доминирования престижного потребления, сопровождающегося формированием целого мира искусственных, ложных и надуманных потребностей. Поведение потребителя в данном случае имеет сходство с поведением человека, страдающего разного рода маниями – к азартным играм, алкоголю или наркотикам. А это означает, что индустриальная (постиндустриальная) цивилизация Запада, придав престижному потреблению массовый характер и возведя его в ранг основного инстинкта человечества, вступила на опасный, даже катастрофический путь развития. Ибо процесс разрастания престижного потребления, в принципе не имеющего верхней границы, выступает как развитие по экспоненте (от лат. exponens – показывающий), уходящей в бесконечность, что на синергетическом языке может быть описано как выход современной цивилизации на режим с обострением, т. е., по существу, на режим сверхбыстрого нарастания кризисных явлений.

Огромные изменения произошли и в домашней экономике. Столетия женщина бескорыстно выполняла множество разнообразных сложных домашних обязанностей. Ни она сама, ни члены ее семьи даже не задумывались над тем, сколько бы это стоило в случае предъявления счета. Здесь имело место бескорыстие созидания, развитая способность к дарению. Долгое время не задумывалось о рыночной стоимости труда женщины и общество, эксплуатируя авторитарно-патриархальную мораль и традиционную жертвенность тех, кто по обычаю следовал этой морали. Сегодня женщины требуют включить все домашние заботы и дела в систему рыночного обмена. И это неудивительно. Логика развертывания рыночных отношений неизбежно должна была привести к этому.

Что же может произойти с обществом, если капитал доверия и бескорыстного дара, в течение всей истории человечества авансировавший любую профессиональную и общественную деятельность, вообще прекратит свою работу? Кто и что сможет компенсировать его бесценную значимость? Кто и как, например, будет осуществлять функции рождения и воспитания детей? В самом деле, можно ли без непредвиденных драматических последствий заменить бескорыстную семейную этику дара прагматикой меновой эквивалентности? В сущности, речь в данном случае идет о модернистской (постмодернистской) попытке заменить естественное искусственным, спонтанное – расчетливо умышленным.

Сегодня деградацию способности дарения мы наблюдаем и у представителей третьего возраста – пенсионеров. Подобно тому, как ныне молодежь бунтует против обязанностей взрослой жизни и отвергает тяготы репрессивной социализации, старики начинают потакать своему подсознательному, своим впечатлениям и желаниям, подавленным в период их профессиональной мобилизации.

Возможно, этот феномен был бы не столь трагичен по своим социальным последствиям, если бы он ограничивался только домашней экономикой. Обнаружилось немало симптомов того, что масштабный процесс массового дезертирства в полной мере захлестнул и саму индустриальную экономику.

Индустриальное общество добывало свой человеческий материал из недр деревенской (крестьянской) космоцентрической культуры. Однако активный субъект западноевропейской индустриализации «в основном выходец из деревни, несший в себе колоссальный заряд энергии и нерастраченной силы, питавших промышленность и другие виды деятельности, уступил место новому социальному типу – усредненному продукту городской массовой культуры. Новый тип человека – дитя общества потребления (цивилизации досуга), охваченный ныне широко распространенной в богатых странах болезнью, которую социологи назвали аномией и значение которой близко медицинскому термину «анемия», т. е. малокровие и безволие»[47]. Дефицит энергии – главная характеристика этого типа.

Человек индустриального общества перестает рожать детей, потому что ему не вполне ясны меновые перспективы этих демографических инвестиций. Его первая попытка состояла в том, чтобы переложить родительские тяготы на тех, кто еще сохранил архаичную способность дарения, – на представителей третьего возраста. Но по мере того как последние в свою очередь осваивают меновой тип мышления, ничего не дающий даром, демографическое производство оставляется растущим числом людей в качестве архаичной сферы, ускользающей от законов эквивалентного обмена. Повисает в воздухе и вся система образования, унаследованная от эпохи Просвещения. Дело в том, что лишь отдельные сегменты ее, способные давать быструю практическую отдачу, сохраняют смысл для людей, глухих к внеэкономическим импульсам.

Такова историческая плата за индустриализацию, раскрестьянивание, урбанизацию, потребительство, гедонизм и комфорт.

Статус единой целостной системы общество приобретает не стихийно, а посредством сознательно осуществляемой самоорганизации и устойчиво налаженного процесса управления общественными делами. Истории известны два типа организации общественной жизни: неполитический и политический. Первый присущ первобытно-родовому строю, в рамках которого не было еще социальной дифференциации людей по их интересам и устремлениям и жизнедеятельность которого поэтому строилась на принципах самоуправления, т. е. при активном и непосредственном участии всех взрослых членов общины в решении многообразных вопросов их совместной жизни и при неформальном лидерстве вождей и старейшин. Второй утверждается с появлением частной собственности и разделением общества на классы, отношения между которыми изначально имели антагонистический характер.

В условиях, когда интересы и цели образовавшихся классов и других социальных общностей превратились в имеющие разную направленность центробежные мотивационные силы, способные вызвать разрушение единой социальной ткани общества, потребовался особый род деятельности, специально предназначенный для регулирования отношений между социальными общностями с целью создания условий как для удовлетворения их интересов, так и сохранения и укрепления целостности социума.

Такой род деятельности получил название «политика». В повседневном словоупотреблении понятие политики может использоваться очень широко. Мы можем говорить о кадровой политике организации, о политике главы семьи в отношении других ее членов, о валютной политике банка и т. д. Однако в науках, которые политику делают своим предметом, это понятие используется в строго определенном категориальном значении. Под политикой в этом случае понимается вид рисковой (не гарантированной) коллективной деятельности в области властных отношений, участники которой пытаются изменить свой статус в обществе и перераспределить сферы влияния в контексте сложившихся исторических возможностей. В этом смысле можно сказать, что политика — это стремление к участию во власти (ее удержанию, использованию, захвату, ниспровержению) или к оказанию влияния на распределение власти между группами людей внутри государства или между государствами.

Для понимания сущности политики выделим ее важнейшие особенности. Во-первых, политика служит мощнейшим фактором объединения и разъединения людей по признаку их отношения к действующей власти. Тем самым в политической жизни формируются устойчивые и хорошо организованные группы, стремящиеся определенным образом поучаствовать во власти. Особенно важно для понимания политики, что каждая из противоборствующих групп стремится представить свой интерес как всеобщий (выразить его в общей форме), а поэтому пытается убедить всех в этом или даже принудительно навязать эти свои интересы обществу, используя нередко силовые или манипулятивные методы воздействия на людей. Во-вторых, политика – это не только теоретические представления о государстве и власти, но и практические действия по ее использованию в определенных целях. Это означает, что политика – сложное и ответственное дело, ей должны заниматься люди, имеющие соответствующую подготовку и высокий уровень духовного развития.

Центральное место в политике занимает проблема власти. Именно посредством власти в обществе устанавливаются и воспроизводятся политические отношения. Ее значение настолько велико, а сущность настолько сложна, что целые поколения мыслителей на протяжении многих столетий пытались постичь те глубины, в которых укоренена власть, понять причины ее привлекательности и в то же время ее губительность. В марксистской философии было предложено социально-экономическое объяснение природы власти: она возникла вместе с частной собственностью, классовым неравенством, эксплуатацией и государством. Но неравенство – категория не только социологическая, но и антропологическая и даже онтологическая. Неравенство было бы неверно понимать как исторически преходящее состояние, имеющее культурно-исторические причины своего возникновения и последующего отрицания. Скорее, неравенство является изначальным состоянием человеческого общества, что во многом определяет его динамику. Так, например, продуктивность экономического обмена базируется на индивидуальных различиях субъектов хозяйства, неравенство социальных групп приводит к изменению социальной системы в целом. Неравенство статусов известно не только среди людей, но и среди животных. Этологи (ученые, изучающие поведение животных) убедительно свидетельствуют об иерархической природе биологических сообществ. Тем самым неравенство есть универсальная характеристика живого, и, значит, власть укоренена гораздо глубже, нежели полагали марксистские теоретики. Что означает выражение «А имеет власть над Б»? Это значит, во-первых, что влияние А на Б выше, чем влияние Б на А, во-вторых, что поведение Б для А более предсказуемо, чем поведение А для Б. Как мы увидим ниже, властные отношения между А и Б при этом увеличивают взаимную предсказуемость и упорядоченность их поведения. Таким образом, власть есть средство борьбы с неопределенностью и хаосом, один из ответов человека на космический вызов хаоса.

Асимметрия влияний всюду сопутствует нам: в семье, в отношениях между друзьями и возлюбленными, не говоря уже о служебных и собственно политических отношениях. Более того, человеку необходима и власть над самим собой. Благодаря достижениям психоанализа, структурной антропологии, философии постструктурализма давно уже развенчан миф эпохи Просвещения, раннего романтизма и сентиментализма о благостной природе человека, которую портит несправедливо устроенное общество. В современных изысканиях человек выступает как существо амбивалентное, носящее в себе разнородные начала, способное устремляться как к Добру, так и к Злу. В свое время, отвечая А.П. Чехову («Человек рожден для счастья, как птица для полета»), Н. Бердяев заметил, что человек – существо трагическое, стремящееся к страданию, к самоценной драматургии бытия. Власть в этом смысле является способом подавления человеком некоторых иррациональных сил своей души, механизмом личностного развития.

Говоря о власти, нельзя не обратить внимание на те результаты, которые получил в ходе своих размышлений немецкий философ Фридрих Ницше (1844–1900). Он сделал проблему власти ключевой проблемой своих интеллектуальных изысканий. «Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия, не удовлетворенность, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанса, verte, добродетель, свободная от моралина)…»[48]. Ф. Ницше провел языческую эстетизацию власти и проницательно указал на то, что власть из средства очень легко превращается в самоцель, становится высшей страстью человека, средоточием его помыслов. Но наиболее полно и глубоко диалектику власти, ее иррациональные глубины и метафизическую природу раскрыл Ф.М. Достоевский в «Легенде о Великом инквизиторе». «Мы исправили подвиг Твой (Христа, подарившего человеку автоно-мию духа – свободу. —Авт.) и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели, как стадо, и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки… Ты бы мог еще и тогда взять меч Кесаря… Ты вспомнил бы все, чего ищет человек на земле, то есть: перед кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный, общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей… Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения… Самые мучительные тайны их совести – все, понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с радостью, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны»[49]. Достоевский проникновенно изображает жажду абсолютной власти, показывает условия и предпосылки ее обретения. Таким образом, именно в политике бушуют наиболее сильные страсти, проявляются яркие характеры, обнаруживается готовность к борьбе и риску, ибо в политической деятельности люди перераспределяют один из важнейших ресурсов своей жизни – власть.

В научной литературе сложилось несколько крупных подходов к пониманию проблемы политической власти. Так, сторонники бихевиористского (от англ, behavior – поведение) подхода понимают власть как тип поведения, направленный на изменение активности других людей. В рамках телеологического подхода власть рассматривается как способ достижения определенных целей, значимых для человека или группы. С этой позиции власть – это способность одного субъекта навязать свои цели другим субъектам. Так, например, полагает американский экономист Джон Кеннет Гэлбрейт (1908–2006). Инструменталистский подход трактует власть как возможность использования определенных средств, например насилия для достижения какого-либо результата. К. Маркс и Ф. Энгельс в своем «Манифесте Коммунистической партии» именно в этом теоретическом ключе говорят о власти как организованном насилии одного класса над другим. М. Вебер по существу развил марксистское понимание власти, когда писал, что власть – это возможность лидера осуществлять свою волю вопреки сопротивлению тех, кого это затрагивает. Сторонники структурно-функционального подхода утверждают, что власть – это качество не человека, а системы социальных отношений, в которых с необходимостью возникают статусы управляющих и подчиненных, власть имущих и бесправных.

Любое понимание природы власти предполагает постановку вопроса о ее субъекте. В современных работах по этому вопросу особое значение придается элите и сформировано целое направление анализа ее деятельности – теория элит. Ее наиболее видными представителями являются Вильфредо Парето (1848–1923), Гаэтана Моска (1858–1941), Чарльз Райт Миллс (1916–1962). Сущность теории элит сводится к тому, что власть везде и всегда принадлежит меньшинству – особой отличной от всей массы народа, избранной группе людей. Это правящее меньшинство они называют господствующим классом или элитой. Классики данной теории выдвинули много интересных идей о составе и способах формирования элитных групп, отношений между ними, качественных признаках элитарнее. Но, с нашей точки зрения, сегодня самой важной проблемой является связь между элитой и народом, а также характеристики системы ценностей элиты.

Если говорить о тенденциях развития элиты большинства постсоветских стран, то следует особо подчеркнуть, что именно в ходе современных реформ, осуществляемых на основе идеологии неолиберального фундаментализма (который, кстати сказать, ничуть не лучше исламского фундаментализма), оторванность верхов (элиты) от народа беспрецедентно усилилась. С началом всеобщего распространения новейших информационных технологий (формированием информационного общества), давших старт глобализации, в этом процессе обнаружились принципиально новые измерения. Возникшие глобальные информационные поля оказались способными действовать на сознание людей поверх государственных границ, создавать возможность манипуляции сознанием в планетарном масштабе. И что здесь удивительно: первыми жертвами этих открывшихся новых информационных возможностей явились элиты народов, отставших в своем развитии от стран-гегемонов – лидеров глобализации. Современным глобалистским структурам нет нужды воздействовать на сознание всего населения той или иной страны с целью формирования у него нужных для этих структур установок и ориентиров. Достаточным оказывается значительно более простой и менее затратный вариант: добиться желаемого поведения общества воздействием не на все его слои, а на сознание его элиты. На практике посредством данного воздействия транснациональные структуры и институты, концентрирующие в своих руках колоссальные ресурсы, международные финансовые и, что очень важно, коммуникативные сети, получили возможность с очевидно растущей легкостью подчинять себе национальные правительства, которые в силу этого перестают быть, по сути дела, национальными, что хорошо сегодня видно на примере некоторых государств Латинской Америки и стран СНГ и России. Подвергшись форсированной обработке сознания (формы здесь могут быть самые разные), элита начинает по-иному, чем возглавляемое ею общество, мыслить, исповедовать другие мировоззренческие ценности, иначе воспринимать окружающий мир и реагировать на него. Оторвавшаяся от общества элита утрачивает не только свою эффективность, но и свою общественно полезную функцию. Причем такая ситуация, возникшая в обществе, уничтожает сам смысл демократии, поскольку исходящие от общества импульсы, представления и идеи просто не воспринимаются элитой (она живет в другом мире). Соответственно народ до очередного социального катаклизма перестает влиять на осуществляемый выбор направления развития и принятия решений. «В результате потенциал демократии съеживается до совершенно незначительных размеров самой элиты. С какой скоростью и насколько при этом незаметно для общества протекает данный процесс, наглядно демонстрирует пример нашей страны (России. – Авт.), в которой «демократы» уже к 1998 г., т. е. за семь лет своего господства, оторвались от народа значительно сильнее, чем коммунисты – за семьдесят лет своего»[50].

«Дезертирство элит» (выражение А.С. Панарина) в нашу эпоху – явление сложное, многоаспектное. Но в любом случае оно не только естественно историческое, спонтанное, а вполне сознательно инспирируется и проводится в жизнь. Достаточно сказать, что в современных западных странах, прежде всего в США, действует немало «аналитических институтов», «мозговых трестов», «мозговых центров», направленных на идеологическое программирование сознания элит стран мировой периферии с целью установления нового мирового порядка. Задача всех этих центров и трестов – научить местные элиты смотреть на национальную политику через призму глобального подхода, по сути дела, сориентировать их исключительно на обслуживание интересов наиболее развитых стран современности. Будучи мощными генераторами идеологии, данные аналитические институты «создают тонким и опосредованным образом мировоззренческие аксиомы для посвященных и стереотипы для профанов»[51], разворачивают активную деятельность, подменяющую и дополняющую работу дипломатии и идеологической разведки США и западноевропейских государств. Наиболее ярким воплощением этих институтов, трестов и центров является Совет по внешним сношениям в США. Многие эксперты полагают, что как центр принятия решения Совет по внешним сношениям стоит над администрацией США[52].

Еще одной значимой проблемой политической философии, а по существу ее центральной проблемой является вопрос о государстве, его источниках и значении в общественной жизни. Сложились десятки подходов к пониманию государства, причем разные мыслители могут оценивать его значение диаметрально противоположно. Так, Г. Гегель считал государство «земным божеством», а Ф. Ницше – «холодным чудовищем», анархисты требовали его упразднения, а Т. Гоббс и Г. Гегель отстаивали мысль о вечности государства и его непреходящем значении в жизни человека. Философами, политологами и го-сударствоведами было создано много теоретических моделей государства. Выделим несколько из них. Исторически первой была органическая теория государства. Ее родоначальником является Аристотель, который считал, что государство – это многоединство составляющих его людей, граждан. Поскольку люди необходимы друг другу для обеспечения жизнедеятельности каждого, то и государство как единство всех становится органически необходимым людям для упорядочения их жизни и отношений между ними. Обновленная версия органического подхода была предложена в XIX в. английским социологом Гербертом Спенсером (1820–1903). Он выдвинул теорию о глубоком родстве биологического и государственного организмов, проводя аналогию между клетками тела и индивидами как элементарными частицами государства. Г. Спенсер и другие сторонники органического подхода пытались установить общность функционирования и развития органов тела и государственных органов. Например, они рассуждали о транспорте как о кровеносной системе государства, о правительстве как о мозге и т. д. В своих работах сторонники этой теории много места уделяли проблеме болезней и смерти государственного организма.

Еще одной теорией возникновения государства, пользующейся значительной популярностью, является теория общественного договора. Ее авторы – Т. Гоббс, Джон Локк (1632–1704), Ж-Ж. Руссо. Согласно мыслителям общество, будучи агрегатом разных индивидов, не может существовать без власти, и с этим согласны все люди. Именно факт согласия людей по поводу необходимости власти и лежит в основе государства, ибо преодолеть войну всех против всех можно лишь путем проведения общей воли, выраженной в государственной власти. Согласно Т. Гоббсу люди не способны руководить собой, живя по естественным законам природы, и поэтому необходима внешняя сила, которая бы обеспечила безопасность и спокойное существование всех. Конкретный механизм формирования государства ни один из теоретиков общественного договора не рассмотрел. Тем не менее они показали, что государственная власть опирается не только на авторитет и принуждение, но и на волю подчиненных (их согласие и одобрение). Иначе говоря, государственная власть должна осуществлять общую волю людей в обществе. Конечно, воззрение на государство как на продукт соглашения между людьми не согласуется с историческими данными, но многие ученые и политики рассматривают общественный договор в качестве идеала, к которому должно стремиться и идти реальное государство, чтобы учитывать и претворять в жизнь индивидуальные интересы как можно большего числа своих граждан.

Более обоснованную и теоретически зрелую концепцию государства предложил немецкий философ Г Гегель. С его точки зрения, государство – это основа и средоточие конкретных сторон народной жизни: права, искусства, нравов, религии, и потому оно – форма ее общности. Государство в полной мере представляет народ потому, что в его основе лежит дух народа. Это значит, что государство – такое объединение, которое обладает всеобщей силой, ибо в своем содержании и цели несет общность духа. В рамках же гражданского общества никакой общности нет, так как там человек выступает как изолированный индивид, стремящийся к удовлетворению своих приватных потребностей. Гражданское общество значительно уступает государству по своей значимости, так как в последнем личность выступает как всеобщий субъект, несущий универсальные качества человека. Тем самым Гегель еще более последовательно, чем теоретики общественного договора, разводит государство как область всеобщих интересов людей и гражданское общество как область проявления частных интересов и целей индивидов. Он считал, если смешивать государство с гражданским обществом и полагать назначение государства в обеспечении и защите собственности и личной свободы, то это значит признавать интерес единичных людей как таковых окончательной целью, для которой они соединены. Следствием такого признания может стать ситуация, когда каждый сугубо произвольно станет определять, быть или не быть ему членом государства. Государство, подчеркивал Гегель, – это объективный дух, а следовательно, и сам индивидуум постольку объективен, истинен и нравствен, поскольку он есть член государства.

Марксизм развивает антииндивидуалистический подход к пониманию государства, предложенный Гегелем. Но он принципиально не согласен с тем, что государство выражает дух нации в целом. Государство навязано обществу, и оно есть продукт непримиримости классовых противоречий. Источником государства является разделение общества на антагонистические классы, и поэтому оно никакая не общая воля, а машина для подавления одного класса другим. Дело в том, что на ранних этапах развития общества произошло выделение экономически господствующей группы людей, которая искала способ перевести свое экономическое господство в политическое. Методом реализации политической власти со стороны правящего класса является насилие и только насилие. Государство никогда не существует для умиротворения классов, а только для подавления одного класса другим.

В марксистской теории много места уделяется вопросам развития государства. Большая заслуга Маркса состоит в том, что он впервые рассмотрел государство с позиций историзма, т. е. не как вечный и неизменный феномен, а как социальное образование, имеющее свое начало и обреченное на слом в результате социалистической революции. Марксисты очень любили цитировать Энгельса: «Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит государственную машину туда, где ей будет настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором». Такая постановка вопроса, конечно, является сильным преувеличением, но поскольку она признает, что государство способно меняться, имеет под собой некоторые основания.

Духовная сфера жизни общества – самая сложная. В общей структуре социума она образует высший уровень и в то же время пронизывает собой содержание всех остальных уровней, ибо в обществе ничего не происходит без участия духовно-интеллектуальных сил людей. Более того, именно в процессе духовного производства формируется «идеальный план» любой другой человеческой деятельности.

Духовная сфера социальной системы в качестве своих важнейших элементов имеет духовное производство, духовные потребности, духовное потребление и общение. Но поскольку в духовном потреблении и общении происходит как воспроизведение, так и создание духовных ценностей, понятия «духовное производство» и «духовная сфера» можно считать не только рядоположными, но и по своей сути тождественными. Будучи процессом, духовное производство, опредмечиваясь, приобретает статус реальной действительности в виде духовной культуры.

Духовное производство есть создание ценностей духовной культуры на основе развертывания духовной деятельности и связанного с ней комплекса соответствующих отношений людей. В зависимости от характера духовной деятельности и ее направленности на созидание тех или иных духовных ценностей духовное производство дифференцируется на ряд видов: философское, научное, идеологическое, нравственное, художественное, религиозное. Субъектами каждого из них являются как отдельные индивиды и их группы, так и общество в целом. Конечным продуктом духовного производства как определенного вида человеческой деятельности являются знания и идеальные образы, опредмеченные в вещах духовной культуры и реализованные в нравственных, эстетических, религиозных, научных, правовых, политических общественных отношениях и в соответствующих социальных институтах.

Понятие «духовное производство» в большей мере подчеркивает процессуальный характер духовной сферы, что в определенных контекстах является совершенно оправданным. Но не менее значимым аспектом этого социального феномена является его непосредственное присутствие в общественной жизни, или, другими словами, факт наличного бытия идеального в жизнедеятельности социума. Если с помощью понятия духовного производства удается воспроизвести духовную жизнь общества во всех ее предметных воплощениях и общественных отношениях, то понятие общественного сознания направлено лишь на постижение этой жизни как наличного бытия идеального. Поэтому первое понятие шире второго. Можно сказать, что общественное сознание – это духовное производство, но взятое в аспекте его сущности. Оно представляет собой духовную деятельность социума, направленную на познавательное отражение в виде идеальных образов существенных характеристик общественного бытия и всей реальной действительности.

Исходя из вышесказанного, дадим определение данной категории. Общественное сознание — это совокупность политических, правовых, нравственных, религиозных, эстетических, философских идей и представлений людей на определенном этапе развития общества, иными словами, общественное сознание есть понимание действительности обществом в целом, классом, социальной группой и отношение к ней в соответствии с этим пониманием. Общественное сознание обладает сложной структурой и различными уровнями, начиная с житейского, обыденного, от общественной психологии и кончая математически выраженными законами, входящими в состав достоверного теоретического знания. Принципиально важно отметить, что когда говорят об общественном сознании, то отвлекаются от всего индивидуального и берут взгляды, характерные для всего общества в целом, т. е. берут такое сознание, которое никому в отдельности не принадлежит.

Но здесь правомерно поставить вопрос: Откуда берется общественное сознание? Ведь общество состоит из людей, обладающих своим, глубоко индивидуальным сознанием, которое весьма трудно поддается какой-либо типизации. Общественное сознание действительно не существует вне конкретных его носителей, вне живых личностей, так же как нет истории без действующих в ней людей. Общественное сознание может существовать только в индивидуальном и через индивидуальное, так как сознание является сознанием отдельного человека, психической деятельностью личности.

Причем индивидуальное сознание есть нечто личное. Оно составляет достояние отдельного человека, выступает как деятельность его мозга, несет на себе печать его личности, особых черт его характера; рождается, развивается и умирает вместе с рождением, развитием и смертью отдельного человека; выражает неповторимые черты жизненного пути каждого отдельного человека, особенности его воспитания, характера и т. д. Короче, сколько людей на земле, столько и индивидуальных сознаний. И в то же самое время «сознание с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока вообще остаются люди»[53]. Налицо противоречие, которое необходимо разрешить.

Дело в том, что сознание каждого человека вбирает в себя опыт, знания, убеждения, верования, заблуждения, оценки той общественной среды, в которой он живет. Наука, искусство, религия, политические убеждения, нравственные нормы в той форме, в какой они существуют в данном обществе, изо дня в день действуют на личность, делают из каждого отдельного человека носителя определенного образа жизни, уровня культуры и психологии. Получается, что процесс осознания мира отдельным человеком всесторонне обусловлен развитием познания мира всем человечеством. Новорожденный ребенок вообще никаким сознанием не обладает, сознание у него появляется потом, в результате учебы, общения с окружающими и т. д. Этот новорожденный, таким образом, постепенно усваивает исторически достигнутый уровень развития именно общественного сознания.

Стало быть, общественное сознание оказывается чем-то большим, нежели просто индивидуальное сознание. Уровень развития общественного сознания есть всегда уровень, достигнутый всем человечеством. Причем все богатство общественного сознания зафиксировано в языке, который не является личным достоянием отдельного человека, а принадлежит всему обществу. Отдельный человек, даже тогда, когда он наедине с самим собой размышляет в своем кабинете или комнате, всегда использует те инструменты мысли, слова, понятия, категории, которые выработало все человечество.

Однако говоря об общественном сознании как принадлежащем всему обществу в целом и никому в частности, неправомерно было бы утверждать, что это сознание есть просто арифметическая сумма индивидуальных сознаний, или что оно витает независимо от сознания отдельных личностей. Подобно тому, как общество не есть простая сумма составляющих его людей, так и общественное сознание не есть сумма сознаний отдельных личностей. Оно есть нечто большее – особая духовная система, которая живет своей относительно самостоятельной жизнью и влияет на каждого человека, заставляя его считаться с исторически сложившимися нормами как с чем-то объективным, хотя и нематериальным. Общественное сознание как бы поднимается над индивидуальным сознанием. Его носителем являются классы и социальные группы. Общественное сознание прямо или опосредованно создается, конечно, отдельными людьми, но оно выходит из-под их власти и становится достоянием всего общества. Тем самым между общественным и индивидуальным существует диалектическая связь, связь различия и единства.

Социально выработанные нормы сознания питают индивидуальное мышление, служат предметом личных убеждений, источником нравственных предписаний, эстетических чувств и представлений. Общественное сознание воздействует на индивидуальное через массовые средства информации, систему образования и воспитания, духовную жизнь коллектива. Оно обслуживает потребность общества как целого. Вот почему общественное сознание должно, во-первых, соответствовать уровню развития потребностей и, во-вторых, быть доступным для пользования всеми людьми. Ни то, ни другое не обязательно для индивидуального сознания, которое обслуживает потребности отдельного человека, служит руководством в его деятельности и поступках.

В отдельных областях общественного сознания индивид может подняться выше достигнутого уровня. Делая свои открытия общим достоянием, он обогащает общественное сознание. В этом случае вопрос о том, воспринимает общество эти открытия или нет, определяется уровнем общественного развития. Открытия, сделанные индивидом, нередко расходятся с общепринятыми положениями, ставшими достоянием общественного сознания. Сколько усилий и жертв потребовалось для того, чтобы в науке утвердились гелиоцентрическая система Н. Коперника, идеи М.В. Ломоносова, теория Н.И. Вавилова и т. д. При этом потребности общественного развития отражали именно эти теории, а не взгляды большинства их противников.

Кроме этого, не все идеи составляют достояние истории. В сознании людей возникает немало идей, которые остаются личным достоянием и не приобретают общественного характера. Но те идеи, которым удалось выйти за пределы личного существования отдельного человека, приобретают надиндивидуальный характер, превращаются в нормы поведения всех, двигают исторический прогресс. Именно такую роль и сыграли открытия И. Ньютона, творения В. Шекспира, Ф.М. Достоевского и др. В приведенных примерах индивидуальное сознание является прогрессивной стороной, а общественное сознание, наоборот, реакционной, консервативной стороной. Но может иметь место и обратное явление.

Рассмотрение сущности общественного сознания предполагает постановку вопроса о движущих силах его развития. Учитывая то обстоятельство, что данная проблема была наиболее основательно проработана в марксистской философии, рассмотрим современные результаты ее осмысления. Согласно марксистской теории общественное сознание не имеет абсолютно самостоятельного определения. Понять сущность и социальную роль общественного сознания можно лишь в соотношении с противоположным понятием «общественное бытие». В историческом материализме понятие общественного бытия выработано для обозначения совокупности материальных явлений общественной жизни, а понятие общественного сознания – для обозначения всей совокупности духовных явлений общества. В этих понятиях конкретизируется материальная и духовная жизнь общества.

Общественное бытие включает деятельность людей, направленную на создание необходимых для жизни материальных благ – пищи, одежды, жилищ, средств передвижения и т. д. Оно составляет прежде всего отношения между людьми, возникающие в процессе производства и распределения материальных благ, т. е. производственные отношения. Таким образом, общественное бытие — это вся совокупность материальных отношений, в рамках которых протекает реальный процесс жизни людей, вся совокупность общественных, материальных условий их существования. Или иначе, общественное бытие – это совокупная материальная жизнь людей, охватывающая производственную определяющую и обусловленную ею непроизводственную социально-практическую предметную деятельность людей и соответствующие ей общественные отношения как способ бытия этой деятельности, находящие свое отражение и осмысление в общественном сознании.

Важно отметить, что различение общественного бытия и общественного сознания носит относительный и несколько условный характер. Очевидно, что общественное бытие есть деятельность людей, обладающих сознанием, и оно имманентно их человеческой природе, составляет ее внутреннее содержание. Маркс и Энгельс не считали необходимым специальное разъяснение термина «общественное бытие», поскольку обозначали им общественную жизнь, общество. Это недвусмысленно утверждается в работе «Немецкая идеология», в которой мы читаем: «Сознание (das Bewusstsein) никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием (das bewusste Sein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни». Далее, развивая цитируемое положение, основоположники марксизма указывают: «Мы исходим не из того, что люди говорят, представляют себе, мы исходим также не из существующих только на словах, мыслимых, воображаемых, представляемых людей; для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса».[54] Но если сознание выводится из общественного бытия, то это возможно лишь потому, что оно внутренне присуще ему, находится внутри него как духовная составляющая. Тем самым общественное бытие определяет общественное сознание подобно тому, как целое определяет все то, что составляет его слагаемые.

Мысль о том, что общественное бытие (общественная жизнь) включает и общественное сознание (духовную жизнь общества), которую оно определяет, обнаруживает себя и в конкретных исследованиях К. Маркса и Ф. Энгельса. Так, характеризуя возникновение и развитие классового общества, Энгельс пишет: «Низкая алчность была движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного жалкого индивида, было ее единственной определяющей страстью»[55]. Очевидно, что здесь речь идет не только о сознании, но о всей полноте общественной жизни классового общества.

Закономерно возникает вопрос: В каком отношении находятся общественное бытие, вся совокупность общественных отношений и производство материальных благ, которое, разумеется, не находится вне общественного бытия, т. е. общественной жизни? Согласно учению Маркса и Энгельса общественное бытие (общественная жизнь) обусловлено общественным производством. Исторически определенный способ производства – сочетание производительных сил и производственных отношений обусловливает все другие стороны общественной жизни. При этом производительные силы определяют производственные отношения, а совокупность последних составляет экономическую структуру общества, или экономический базис, который, как доказывают основоположники марксизма, определяет правовую и политическую надстройку общества, а также формы общественного сознания, в частности религию, философию, моральные и эстетические воззрения. По словам Ф. Энгельса, «экономическая структура общества каждой данной эпохи образует ту реальную основу, из которой и объясняется в конечном счете вся надстройка, состоящая из правовых и политических учреждений, равно как и из религиозных, философских и иных воззрений каждого данного исторического периода»[56].

Аргументируя этот общий тезис, К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали, что люди для того, чтобы иметь возможность мыслить, а тем более заниматься духовным и творчеством, должны, как минимум, удовлетворять материальные потребности, без которых сама человеческая жизнь невозможна. Отсюда, по их мнению, ясно, что основой исторического развития является не производство идей, а производство материальных благ. В своей истории люди начинают трудиться не для того, чтобы мыслить, а мыслить для того, чтобы трудиться, т. е. для того, чтобы удовлетворять свои насущные потребности. Таким образом, фундаментом, исходным пунктом исторического развития являются не общественные взгляды и идеи людей, а те отношения между людьми, которые возникают в процессе производства материальных благ, в труде.

Положение об определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию иногда воспринимается с трудом: ведь любому делу предшествует мысль, т. е. прежде чем создать что-либо в реальности, люди сначала создают это в своей голове, идеально. Опираясь на этот неоспоримый факт, в философии сложилось довольно влиятельное направление, которое пытается объяснить общественное бытие исходя из общественного сознания, толковать общественное сознание как первичное, а общественное бытие как вторичное. Такое направление получило название «идеализм».

Чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо рассмотреть историю становления общественного сознания. В первобытном обществе, как известно, не было профессий, все делали все, что вообще люди могли тогда делать, – охотиться, собирать коренья, плоды и т. д. Труд в этой ситуации носил нерасчлененный характер. Соответственно этому и сознание людей было не дифференцированным, нерасчлененным. Не было людей, которые профессионально занимались бы искусством или отправлением религиозных культов. «Производство идей, представлений, сознания, – писали Маркс и Энгельс, – первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни»[57].

В первобытном обществе все элементы общественного сознания – религиозные представления, искусство, система различных запретов, зачатки знаний были не только не различны между собой, слиты в единое синкретическое целое, но и находились в непосредственной связи с трудовой деятельностью. Например, первобытное искусство (различные ритуальные танцы, наскальные рисунки, магическая охота и т. д.) выступало как дополнение и обеспечение действительной охоты, как психологическая подготовка к этой охоте (внушение, самовнушение) и являлось необходимым моментом реальной трудовой деятельности.

Однако по мере развития трудовой деятельности, возникновения прибавочного продукта, разделения труда, и прежде всего разделения труда на умственный и физический, из всего комплекса единого, нерасчлененного, мифологически-религиозного сознания первобытных людей начинают выделяться отдельные самостоятельные области, которые постепенно стали превращаться в особые формы общественного сознания (политические, правовые, эстетические, нравственные и философско-научные идеи и виды духовного производства). Важно отметить, что стоило только появиться отдельным сферам трудовой деятельности, как сразу же появились и отдельные области общественного сознания. Например, как только развитие и разделение труда привело к возникновению частной собственности, классов и государства, с необходимостью выделяются и новые отношения между людьми – политические и правовые. Эти отношения так или иначе осознаются людьми. Соответственно возникают новые самостоятельные формы общественного сознания – политическое и правовое сознание. Энгельс иллюстрирует этот исторический факт: «Как только становится необходимым новое разделение труда, создающее профессиональных юристов, открывается опять-таки новая самостоятельная область…»[58].

Таким образом, каждая форма общественного сознания вызывается к жизни определенными общественными потребностями, вытекающими в конечном счете из развития материального производства. Этим также обусловлено и то, что одни формы общественного сознания появились раньше, а другие позже. Если для обеспечения материальной жизни первобытного общества было достаточно трех неразрывно связанных между собой форм общественного сознания – морали, религии и искусства, то для обеспечения жизнедеятельности классового общества появилась необходимость в новых формах общественного сознания, таких как политическое и правовое, ведь политическое и правовое сознание отражают отношения между классами. Скажем, философское и научное сознание могло возникнуть тоже только тогда, когда для обеспечения производственной деятельности и общественной жизни оказалось недостаточно обычного повседневного опыта. Тогда собственно и появляется группа лиц, профессионально занимающихся научной теоретической деятельностью.

Возникновение частной собственности, классов и государства оказывает чрезвычайно важное влияние на общественное сознание и в другом отношении: в классовом обществе общественное сознание приобретает неизбежно классовый характер. Коль скоро в основе деления общества на классы лежит разделение труда, то первым же следствием деления общества на классы и социальные группы с различным местом в процессе материального производства было и деление в сфере общественного сознания. Единое, первоначально нерасчлененное общественное сознание первобытных людей теперь распадается на различные, противоположные сознания борющихся классов. Это и понятно: различные условия материальной и духовной жизни социальных классов привели к различиям в мышлении и чувствах лиц, принадлежащих к разным классам. Антагонизм в материальной основе общества породил антагонизм и в общественном сознании. С тех пор история классовых обществ движется не только в форме материального и физического столкновения между противоположными классами и их интересами, но также в форме борьбы между противоположными чувствами и идеями противоположных классов, различными классовыми идеологиями.

Однако отражение общественным сознанием общественного бытия не есть непосредственный, механический акт. Если бы это было так, то мы марксистскую концепцию сознания вынуждены были бы просто отнести к вульгарному материализму. Будучи отражением, общественное сознание, тем не менее, в своем развитии обладает известной относительной самостоятельностью. Эта самостоятельность общественного сознания проявляется, во-первых, в опосредованности отражения, которая выражается во взаимодействии различных форм общественного сознания; во-вторых, в преемственности развития идей и во взаимодействии духовных культур различных стран, в так называемом переносе культур; в-третьих, в отставании общественного сознания от общественного бытия, в постепенности и частичности отражения; в-четвертых, в опережении общественным сознанием общественного бытия.

Рассмотрим данные параметры относительно самостоятельности общественного сознания.

1. Определяющая роль общественного бытия не является непосредственной для всех форм общественного сознания, а осуществляется через промежуточные звенья. Например, если мы возьмем все формы общественного сознания (политические, правовые, нравственные, эстетические, религиозные, философско-научные представления и идеи), то увидим, что поли-тически-правовое сознание ближе всего стоит к общественному бытию и непосредственно его отражает. Другие же формы общественного сознания, скажем философия, искусство, религия, отражают общественное бытие опосредованно, а именно через эти политические, правовые взгляды и отношения. Один и тот же экономический факт, к примеру эксплуатация и ростовщичество, отражается, с одной стороны, непосредственно в праве, экономической теории и морали, а с другой – опосредованно через эти непосредственные отражения – в других формах общественного сознания, например в литературе. Отражение одного явления в одних формах общественного сознания (право, политика) становится предметом отражения в других формах общественного сознания (наука, искусство), т. е. само отражение начинает отражаться, простое, непосредственное отражение превращается в цепное, серийное и взаимное.

Итальянский марксист Антонио Лабриола верно заметил, что смысл содержания «Божественной комедии» Данте нельзя объяснить непосредственно из-за особенностей флорентийской мануфактуры, а можно объяснить лишь опосредованно – путем анализа идей, чувств и политической борьбы, т. е. совокупного общественного состояния, выросшего на экономическом базисе, для которого эта мануфактура была только характерным элементом и показателем. Подобное писал Плеханов о живописи Давида, а именно, что ее невозможно непосредственно вывести из экономики, а следует выводить из классовой борьбы и классовой идеологии и психологии, которые порождены этой экономикой.

2. Относительная самостоятельность общественного сознания проявляется и в преемственности духовного развития человечества. Общественные идеи и теории в каждую новую эпоху не возникают на пустом месте. Они разрабатываются на основе идейного материала предыдущих эпох, под воздействием предшествующих этапов идейного развития и преемственной связи с ними. Так складывается непрерывная линия идеологического развития во всех областях общественного сознания – в философии, искусстве, морали и т. д. «Исторический идеолог, – писал Ф. Энгельс, – располагает в области каждой науки известным материалом, который образовался самостоятельно из мышления прошлых поколений и прошел самостоятельный, свой собственный путь развития в мозгу этих следующих одно за другим поколений»[59]. В другом месте Ф. Энгельс пишет: «…Раз возникнув, всякая идеология развивается в связи со всей совокупностью существующих представлений, подвергая их дальнейшей переработке»[60]. Отсюда ясно, что расцвет в развитии идей, и наоборот, упадок в этом развитии могут легко не совпадать с периодами экономического подъема и упадка. Например, расцвет немецкой культуры XVIII – первой половины XIX в. пришелся на период материального унижения Германии, выразившегося в экономической отсталости и политической раздробленности и усугубленного поражением во франко-прусской войне. Однако немецкий народ, несомненно, находящийся в ряду великих народов, развил огромную компенсаторную активность и смог преодолеть свое материальное унижение мощнейшим прорывом в сфере духа. На это время приходится расцвет немецкой классической философии и литературы, крупные достижения в области музыкального искусства и т. д.

3. Кроме этого, в развитии общественного сознания во все периоды истории наблюдается неравномерность. Неравномерность эта проявляется в следующем. В каждую историческую эпоху та или иная форма общественного сознания начинает задавать тон всей духовной жизни вообще. Например, в античной Греции в V в. до н. э. особенно большую роль в общественном сознании играли философия и искусство (театр, скульптура, архитектура). В средневековой Европе верховенство взяла религиозная форма общественного сознания. Именно она тогда оказывала преобладающее влияние на философию, мораль, искусство, политические и правовые воззрения. В условиях капиталистического общества на первый план выдвигаются научная философия, политические и юридические теории и взгляды. Неравномерность развития общественного сознания также подтверждает факт его относительной самостоятельности по отношению к общественному бытию.

4. Далее, относительная самостоятельность общественного сознания выражается и в том, что оно в своем развитии может отставать и отстает от общественного бытия, т. е. в материальных условиях общества могут произойти многочисленные и огромные изменения, и в то же время эти изменения могут не сразу и не во всем объеме отразиться в общественном сознании, морали, праве, науке и т. д. Например, вместе с зарождением в XV в. капитализма в Европе стал зарождаться и пролетариат как класс. Однако прежде чем возникла и отделилась от буржуазной пролетарская идеология, прошли столетия. А если точно, то пролетарская идеология сформировалась лишь в XIX в. Феодальное общество начало экономически и политически развиваться уже в Y в., однако свою специфическую феодальную культуру оно создало только к середине X в., лишь через 500 лет. Вообще на изменение экономического базиса, скорее всего, реагирует политическое и правовое сознание. Политика – концентрированное выражение экономики. Остальные формы общественного сознания, как правило, с большим опозданием начинают отражать происшедшие в обществе изменения. Причем перестройка общественного сознания происходит не так быстро и легко у различных социальных групп и даже в одной и той же группе у разных людей.

5. Относительная самостоятельность общественного сознания проявляется в том, что оно может в своем развитии опережать общественное бытие. Например, в общественном сознании могут появиться идеи, для реализации которых еще не созрели материальные условия (таковыми были для своего времени некоторые идеи утопических социалистов). Наука тоже очень часто в своем развитии опережает общественное бытие.

Таким образом, общественное сознание, будучи в конечном счете отражением общественного бытия, тем не менее обладает значительной относительной самостоятельностью по отношению к общественному бытию. В целом относительная самостоятельность общественного сознания выражается в том, что оно в своем развитии обладает внутренней логикой и своими специфическими закономерностями, не вытекающими прямо из логики и закономерностей развития общественного бытия.

Однако дело не сводится только к тому, что общественное сознание обладает относительной самостоятельностью. Общественное сознание оказывает обратное воздействие на развитие общественного бытия, ускоряя это развитие или, наоборот, его замедляя. Анализируя первый план (движение от общественного бытия к общественному сознанию), мы главным образом характеризуем общественное сознание со стороны его происхождения и содержания: Что, как и каким способом отражает общественное сознание в общественном бытии? Каков результат этого отражения или познания людьми своего собственного бытия? Раскрывая же второй план – движение от общественного сознания к общественному бытию, – мы рассматриваем общественное сознание со стороны его активно-творческой роли, как реализацию в жизнь идей и стремлений людей. В этом плане общественное сознание выполняет функцию идеального мотива, побуждающего людей к деятельности для удовлетворения их потребностей, служит духовным средством изменения внешнего мира и овладения им. Здесь общественное сознание выступает в качестве причины, воздействующей на различные явления общественной жизни, в том числе и на экономические отношения. В названном взаимодействии экономика выступает в конечном счете как решающая причина, а другие явления, которые в начале возникают как следствие экономических явлений, в дальнейшем сами становятся причиной и оказывают влияние на экономику и друг на друга. Такова диалектика взаимодействия общественного бытия и общественного сознания в ее марксистской интерпретации.

Общественное сознание обладает довольно сложной структурной организацией. В качестве важнейшего элемента общественного сознания выступают его формы, каждая из которых отражает какую-то сторону общественной жизни. В социальной философии сложилась устойчивая традиция выделения семи форм общественного сознания:

• политическая форма – система взглядов, обосновывающих политику, проводимую тем или иным классом или социальной группой;

• правовая форма, или правосознание, – представления и понятия, выражающие отношение людей к действующему праву, знание прав и обязанностей, законности и противозаконности; это правовые теории и правовая идеология;

• моральная форма сознания – это взгляды общества на те или иные поступки людей, выражающие оценку их с точки зрения добра и зла, справедливости и несправедливости, честности и бесчестия, сложившаяся система неписаных законов (мораль – один из основных способов регуляции поведения человека в обществе с помощью норм);

• эстетическая форма сознания – система взглядов, которая отражает мир в форме произведений искусства, в виде художественных образов. Художественный образ является особым средством, с помощью которого человек раскрывает эстетические свойства действительности, оценивает ее как прекрасную и безобразную. Художественный образ всегда обладает чувственной наглядностью. Благодаря этому свойству художественный образ оказывает эстетические воздействия на людей, вызывая у них не только мысли, но и чувства, переживания – радость, удовольствие, боль, гнев и т. д.;

• религия как форма общественного сознания – это мировоззренческие взгляды и мироощущение, а также поведение, основанное на вере в существование Бога. Отличительной чертой и вместе с тем ключевым моментом религиозного мировоззрения является признание идеи существования двух взаимосвязанных миров: естественного и сверхъестественного;

• философия как форма общественного сознания – система взглядов, отражающая сущностные признаки мира в его целостности и единстве и пытающаяся определить место человека в нем;

• научная форма общественного сознания – это рационально-теоретические представления людей об отдельных сферах бытия (природе, обществе, человеке).

Многообразие этих форм и критерий их отличия друг от друга зависит от того, что именно отражает общественное сознание в общественной жизни (предмет отражения) и как отражает (способ отражения). Кроме этого, в социологическом аспекте, т. е. с точки зрения обратного воздействия общественного сознания на общественное бытие, различие между формами общественного сознания устанавливается по той роли, которую каждая из этих форм играет в жизни общества.

Конец ознакомительного фрагмента.