Глава 1
Середина недели, полдень. Парень лет двадцати заходит в кафе и, осматриваясь, выбирает свободный столик прямо около входа. Кладет на стул сумку и, не дожидаясь официанта, идет делать заказ. Затем возвращается на место и внимательно осматривается вокруг. На столиках лежат меню, народу в зале семь человек, шестеро, сидящих парами, разговаривают почти шепотом, на стене телевизор, показывающий новейшие тенденции моды, рядом три циферблата, настроенных на время в Лондоне, Москве и Нью-Йорке, обои зелёного цвета гармонично сочетаются с фотопейзажами.
Двое в деловых костюмах проходят мимо в зал для курящих, заказывать бизнес-ланч. К ним сразу подбегает официантка, вторая о чём-то задумалась, стоя в ожидании других клиентов. О чём её мысли – неизвестно, однако время от времени все представляют себя кем-то, кроме себя самого.
Мы живём в двух мирах. В одном ходим на работу, общаемся, к чему-то стремимся. Во втором садимся на свои космические корабли и бороздим бесконечные просторы своего воображения, считая, что каждая фантазия о реальности имеет право на существование. Парень за столиком возле входа сидит и ждет кого-то.
Этот парень – я.
Кто-то подумает – глупо, что человек рассказывает о себе в третьем лице, однако кому-то другому, вроде меня это может показаться даже забавным.
И вот в кафе заходит она. В прошлый раз мы встретились здесь же. Сижу и жду, пока она купит себе пончиков – один шоколадный и два клубничных, их несложно отличить по цвету глазури. Смотрю, как укладывает всё в пакет, расплачивается и идёт к выходу, прямо мимо меня. Собираюсь сказать «привет», но вместо этого вырывается:
– Здравствуй.
– Ой, это ты! – радостно удивляется девушка. – Тоже любишь здесь посидеть?
– Точно, присоединяйся.
– Вообще-то, я спешу, у меня лекция скоро…
– Через двадцать минут, – уверенно говорю я.
– Да, а откуда ты знаешь?
– У параллельных курсов почти одинаковое расписание, за исключением некоторых лекций. Например, у нас пара по эстетике в конце недели, а у вас в начале.
– Ясно.
Она присаживается напротив меня, и мгновение мы смотрим друг на друга. Карие глаза, длинные светлые волосы, заколка над левым ухом, светлая рубашка в полоску, аккуратно заправленная в брюки, сверху пиджак, в приоткрытой сумочке виднеются ручки разных цветов и блочная тетрадь.
– Вчера мне хотелось спросить, как тебя зовут, но ты так быстро убежала…
– Света, а ты Антон, да? Лекцию по истории современного искусства помнишь? Мы сидели рядом.
Молния на её сумке сломана, с заколки половина краски стёрта – такое ощущение, что эти вещи принадлежали кому-то другому, но потом достались ей.
Официант приносит мой заказ – две кружки и сахар, ставит на столик, уходит.
– Ты будешь пить сразу и чай, и кофе?
– Нет, кофе я не очень люблю, это тебе к пончикам, – пододвигаю ей кружку, сам отпиваю чуть-чуть из своей чашки.
– Спасибо, – Света явно удивлена. – Тогда угощайся, какой будешь, шоколадный или…
– Давай клубничный, у тебя ведь их два.
Она достаёт мне облитый розовой глазурью пончик, себе такой же. Мы откусываем по кусочку, затем добавляем сахар в чашки. Она смотрит на меня:
– Антон, слушай, ты точно никого не ждёшь?
– Уже нет.
– Значит, кого-то ждал?
– Честно говоря – тебя.
Это правда. Неделю назад, когда мне встретилась эта девочка с параллельного курса, я сразу подумал, что неплохо было бы познакомиться. Мы стояли в очереди за пончиками в этом же самом кафе, она впереди, я – за ней и пока ждали, немного… пообщались (на «поболтали» явно не тянет). Она первая меня узнала и…
– Привет.
– Привет, – ответил я.
– Как дела?
– Хорошо.
– У меня тоже, отдыхаем. Я по средам сюда захожу, во время перемены перекусить.
Потом подошла её очередь, она быстро сделала заказ, который аккуратно положила в сумочку, бросив напоследок: «ещё увидимся». Где-то в середине этого маленького диалога мне захотелось спросить её имя, но почему-то так и не получилось…
Наверное, в тот момент она пыталась вспомнить, где мы могли встречаться, но не смогла. Но я прекрасно помнил лекцию, ее имя и номер группы на обложке тетради.
Она робко пододвигает к себе кофе, взглянув на меня, словно спрашивая разрешения. Потом смотрит на настенные часы.
– Так зачем ты меня ждал?
– Хотел узнать твое имя.
– И все?
Она не настаивает на ответе и, несмотря на то, что времени предостаточно явно торопится, чтобы не опоздать в институт.
– Знаешь, если бы мы не сели рядом на лекции по истории современного искусства, я бы тебя и не заметила. Ты, кстати, какую оценку за тест получил?
– Сто баллов.
Она удивленно смотрит на меня:
– Что, правда? Мне кажется мало кто смог получить больше восьмидесяти, там было очень много вопросов с подвохом. Конечно, особо никто не старался – все-таки оценка ни на что не влияет, но ты молодец!
Подобные лекции в нашем институте называют открытыми. Проводятся они раз в несколько недель и прийти туда может любой студент вне зависимости от факультета и курса. Явка на них не обязательная, поэтому аудитории почти всегда остаются полупустыми. Все зависит от того, кто именно преподаватель и что он будет читать.
– И часто ты на такие лекции ходишь? – спрашивает Света.
– На такие – нет, потому что я на психологическом факультете.
– А я думала, что на историю ходят только по рекомендациям своих преподавателей.
Света быстро доедает свой пончик и сидит, допивая кофе и все так же поглядывая на часы. Время истекает, ей нужно уходить.
– Спасибо за кофе, – говорит она. – Но пора бежать.
– Сейчас у тебя лекция по эстетике, а потом? – спрашиваю я.
– Что – потом?
– Какие планы потом?
– Ни-ка-ких, – отвечая по слогам, она одновременно качает головой.
– Тогда прогуляемся вместе?
Света снова делает глоток кофе и внимательно смотрит мне в глаза. Что она пытается разглядеть, мне остается непонятным.
– Ладно. Через два часа около входа, только не опаздывай.
Я все еще сижу, допивая чай и сквозь большое окно провожаю взглядом быстро удаляющуюся девушку. Одновременно представляю, что будет через пару часов. Мысленно я уже там, у входа в институт.
Мне двадцать три. На улице хорошая погода. Жизнь прекрасна.
Когда мне было восемь лет, мой отец неожиданно пропал. Он не вернулся домой в один из долгих зимних вечеров. До сих пор остается гадать, что же с ним произошло, и, наверное, по этой причине я отчетливо помню те дни, когда мама стала разговаривать со мной гораздо реже, перестала улыбаться и, уложив меня спать, уходила на кухню и сидела там в одиночестве. В нашей однокомнатной квартире стало невыносимо тихо без разговоров родителей, включенного телевизора и, казалось, что даже воздух пропитался какой-то тревожностью. Ночами я лежал и не мог заснуть, представляя маму, сидящую на кухне в полумраке.
Несколько раз выходил к ней посреди ночи и жаловался на бессонницу. Она шла со мной обратно в комнату, садилась рядом и тихо рассказывала какую-то сказку. В такие моменты я понимал, что она не стала любить меня меньше, чем прежде, или относиться как-то по другому. Просто замкнулась в себе, в своих переживаниях и тревогах.
Из дома незаметно исчезли фотографии с папой и, словно нарочно, избегались темы, связанные с ним.
Я постоянно молчал. От недостатка общения нашел утешение в книгах. В маминой библиотеке было только что-то из спецлитературы по психологии: книги про взаимоотношения, развитие мышления и памяти, управление сознанием, про оказание влияния на людей и русская классика. Я брал с полки любую и читал. Книги просто заменяли неизвестно кем отнятый у меня кусочек жизни. Прочитав одну страницу, я иногда неосознанно мог начать ее заново, совершенно не вникая в смысл.
Этот безмолвный период жизни пролетел, словно один миг. Сейчас воспоминания о нем похожи на грубый монтаж, из которого убрана большая часть событий. Бессонные ночи, невыносимое молчание, бессмысленные строчки текста. Здесь моей памяти практически не за что зацепиться.
Постепенно состояние мамы стало улучшаться. Она работала таксировщиком на местных транспортных маршрутах, целыми днями вбивала в компьютер данные и перекладывала бумаги с места на место. Временами готовила мой любимый вишневый пирог. Мы каждый вечер проводили вместе, и угнетенное состояние незаметно сменилось чем-то другим. В какой-то момент мама осознала, что дальше так продолжаться не может, что мне нужна ее любовь и забота. И потихоньку гнетущая атмосфера в нашем доме рассеялась. Однако склонность к чтению стала для меня привычкой, и каждый вечер перед сном я читал книги из домашней библиотеки, уже начиная понимать их смысл и проникаясь интересом.
Я начал снова гулять, общаться со сверстниками. Позже в моей жизни появилась одна девочка. С нового учебного года ее перевели в мой класс. Она пыталась наладить контакт с некоторыми ребятами. Но почему-то все разговаривали с ней очень неохотно.
Потом – я заговорил с ней.
Потом – мы стали вместе ходить домой из школы, и у нас нашлось много общих интересов. Мы делились впечатлениями от книг Лондона и Дюма, слушали одну и ту же музыку, ходили вместе в школьную столовую. У нас дома не было дома компьютеров и игровых приставок, родители не ездили на фордах или пежо, не баловали дорогими подарками по незначительным поводам. Мы оба любили читать и могли рассуждать о книгах бесконечно. Временами, начиная говорить, понимали друг друга с полуслова. Иногда тема разговора внезапно пропадала, в беседе повисала пауза, и мы на мгновение замолкали, поглядывая друг на друга. В такие моменты она всегда брала инициативу в свои руки и быстро находила новую тему для разговора. Поэтому мне было легко рядом с ней.
И чем дольше мы были вместе, тем сильнее во мне прорастало незнакомое ранее чувство какой-то легкой эйфории. Не знаю, чувствовала ли она то же самое по отношению ко мне или что-то другое, но очень скоро мы стали сидеть за одной партой на всех уроках. Как ни странно, одноклассники восприняли это вполне нормально, без подшучиваний и издевательств. Время, потраченное на дорогу из школы до дома, пролетало неумолимо быстро, даже когда мы никуда не торопились. Наши прогулки казались вполне естественным событием – утром вместе в школу, вечером вместе из школы. Но каждое мгновение этих прогулок в то время занимало в моей душе отдельный, свой уголок.
По прошествии множества лет образ девочки-которая-со-мной-заговорила, в моей памяти прорисовывается невероятно точно и детально.
Я забыл ее имя спустя долгие годы. Но наши прогулки помнил очень отчетливо.
Она знала многое обо мне, я – о ней. Ее родители вместе работали на каком-то заводе, стабильно, дважды в месяц получали зарплату. Она не засиживалась вечерами перед телевизором, не любила долго расчесывать волосы перед зеркалом, много читала, иногда помогала родителям готовить, училась на «хорошо» и «удовлетворительно». Носила простые футболки с разными надписями, обычные тканевые кеды, длинные волосы завязывала сзади розовой резиночкой. Ничего необычного в ее внешности не было.
Однажды, в начале октября, когда мы возвращались из школы, неожиданно начался дождь, хотя утро выдалось солнечным, и поэтому мы были легко одеты. Лето понемногу начало уступать место осени. Мы шли по улице, чувствуя усиливающиеся капли. Остановившись на перекрестке, в спешке начали выискивать магазины и открытые подъезды малоэтажек, чтобы спрятаться от дождя. Она выдыхала теплый пар, подставив ладони ко рту, пытаясь их согреть. Я почувствовал, как сильно они замерзли, когда обхватил их своими руками. В тот момент наши взгляды пересеклись.
– Ты только не отпускай меня, держи крепко-крепко, ладно? – вдруг попросила она. – А то я опять замерзну.
– Конечно.
Мимо проходили люди. Их плащи и пальто были мокрыми от дождя. А мы стояли и молчали. Она спросила, все ли со мной в порядке.
Прикосновение ее ладони тогда казалось мне чем-то необыкновенным. Но у меня не нашлось слов, чтобы выразить это. Промокнув до нитки и, наконец, сдвинувшись с места, каждый в своих мыслях мы держались за руки, и мне оставалось только гадать, о чем она думала в тот момент.
Иногда, перед тем, как заснуть, я воображал, что между нами существует невидимая связь, о которой никому не известно, кроме нас двоих, происхождение которой не смогли бы объяснить ученые, да и вообще никто на свете. Но об этом некому было рассказать, и подходящих слов все равно бы подобрать не получилось. Конечно, мама могла меня выслушать, но о существовании моей подруги она не знала. В классе было пять-шесть хороших ребят, но мне редко доводилось с ними общаться о чем-то, кроме школьных занятий. Они не проявляли ко мне особого интереса и держались своих маленьких компаний. А девочка-которая-со-мной-заговорила мало с кем общалась, кроме меня. Может, поэтому мне и казалось, что я для нее какой-то особенный человек. Единственный друг, о котором ей известно все. Но на всех наших прогулках она ни разу не призналась, что относится ко мне как-то по-особому, и я понимаю ее, как никто другой. Наши будничные разговоры не имели даже близкого отношения к этому. Единственный раз, когда мы держались за руки, стал для меня возможностью понять ее детские чувства лучше.
Гораздо лучше, чем когда-либо.
Темы наших разговоров время от времени стали иссякать, словно говорить нам было уже не о чем. Иногда, когда мы сидели за партой или где-то во дворе, шагали по улицам, наши тела невольно соприкасались, взгляды встречались друг с другом, но понять, что она думает обо мне, казалось невозможным. Кем я был для нее? Другом, с которым можно поговорить, одноклассником, сидящим рядом на всех уроках, или кем-то другим?
Однажды я рассказал ей про отца. Услышав о том, что он пропал, она не стала строить догадки, не спросила, было ли мне тяжело.
– Не переживай, все у нас будет хорошо, – сказала она тогда. – Люди просто так не пропадают. Их обязательно надо искать.
Потом говорила что-то еще, но что именно, я потом никак не мог вспомнить.
Время неспешно шло вперед. На улице постепенно становилось холоднее, казалось, что вскоре вот-вот выпадет первый снег. Мы все так же продолжали ходить вместе. Начиная с этого момента, воспоминания будто потеряли четкость, и сейчас я вижу их какими-то расплывчатыми картинками. Пытаюсь вспомнить последний месяц зимы. Образ девочки-которая-со-мной-заговорила будто смазан на фоне хорошо знакомой скамейки возле детской площадки. Мне видны лишь очертания ее тела, пытаться разглядеть что-то еще бессмысленно. Мы смотрим друг на друга, не произнося ни единого звука.
Пытаюсь вспомнить, что было полугодом позже, и воспоминание вырисовывается довольно четко. Солнце, наконец, начало дарить тепло, которого мы так сильно ждали. Я стою на том же самом месте, засунув руки в карманы джинсовки и подняв голову, любуюсь облаками. В их причудливых формах можно разглядеть силуэты разных животных. Солнце приятно согревает кожу. Оглядываюсь по сторонам в поисках кого-то. Но я один. Совсем.