Глава I
Имитационная личность в контексте социального знания
Социологическая мысль, анализируя состояние общественной жизни, предлагая схемы «индивидуализированного общества», общества постсовременности, общества риска, «проходит» мимо проблемы социальной имитации, ставшей универсальным социальным состоянием и затрагивающей различные сферы общественной жизни. Социально-философские разработки этой проблемы обращают внимание на имитацию в контексте проблематизации социальности, дискредитации социальных идеалов и личности как социального субъекта. Между тем, социальная имитация содержит социологический аспект, связана с определенными социо-структурными, институциональными изменениями, ценностными сдвигами и нуждается в исследовании на индивидно-структурном уровне, на уровне имитационной личности. Отсутствие категоризации имитации в социологическом дискурсе затрудняет исследование ее проявлений, что требует рассмотрения имитационной личности в качестве носителя определенных социальных качеств, ориентированной на симулятивные социальные практики и формирование симулятивных социальных образов.
Имитационная личность давно перестала быть уделом отдельных одиночек. Скорее, мы можем говорить о массовизации, о модальности имитирующих индивидов, ориентированных на замещение или маскировку отсутствия реальности. С одной стороны, современная эпоха, как отмечает Ж. Бодрийяр, есть эра тотальной симуляции, симуляционного характера всех современных социальных и культурных феноменов, в результате чего люди имеют дело не с реальностью, а гиперреальностью, воспринимаемой гораздо реальнее, чем сама реальность. С другой стороны, метаморфозы личности из человека действующего в человека имитирующего накапливаются постепенно, соотносятся с изменением структуры деятельности, ценностных ориентаций, запросов и интересов.
Личность имитационная имеет в качестве основного условия возникновения как объективные обстоятельства, которые складываются в обществе, так и те сдвиги, которые происходят с поведенческими и мыслительными практиками. Отрицая общественное благо на основании того, что общество становится невидимым, непрозрачным, не поддающимся учету объективных и субъективных факторов, в результате чего человек получает непреднамеренный результат, имитация есть разрешение ситуации личностной неопределенности в обществе и поведения личности по схеме ложного самоудовлетворения.
Не претендуя на общественно значимую активность в публичной (общественной) сфере, замкнувшись на социальном микроуровне, индивид, казалось бы, обретает более твердую почву, исповедует более трезвый взгляд на действительность. В реальности, конструируемая им социальная среда при соприкосновении контактов с большим социальным миром обнаруживает уязвимость, что требует создания защитных, пусть и призрачных, социальных барьеров.
Одновременно происходит процесс воспроизводства, ретрансляции имитационных образцов, обретения ими смысла узнаваемости или, того больше, алгоритма социальной деятельности. Подобное присуще не отдельной личности. В немалой степени этому способствует то, что в обществе нарушены принципы социальной меритократии, соответствия оценки полезности и значимости индивида его реальному вкладу. Обратим внимание на тот факт, что современность порождает героев, кумиров в виде представителей шоу-бизнеса, торговцев иллюзиями, духовными наркотиками, уводящими от действительности, или строителей финансовых пирамид, воздушных замков.
Давление имитационности обнаруживается в «предложении» личности наиболее удобного способа социальной адаптации: потребности быть обманутым или вовлеченным в симулятивную деятельность предшествует выбор имитационной деятельности в качестве базисной на основе коллективного и индивидуального социального опыта. Действительно, если для эпохи социального модерна был характерен прогрессизм, идеалы рациональности и справедливости, современный человек подчеркивает свою индивидуальность путем симулятивности, принятия парадоксальных позиций, о чем пишет российский социолог Ж. Т. Тощенко в книге «Парадоксальный человек», вышедшей еще в 2001 году.
Но особенно хотелось бы подчеркнуть, что имитационный компонент интериоризирован во внутреннюю структуру деятельности, так как не просто проявляется, а главенствует над реальной действительностью, содержится в социально символических системах, в поведенческих кодах, что обеспечивает его устойчивость и жизнеспособность.
Имитация порождает не просто иллюзии, о которых пишет Ж. Т. Тощенко[1], не просто убежище от сложных коллизий современного мира, имеющего тенденцию усложнять жизнь человека. На наш взгляд, существенным является то, что имитационность дает ощущение активности без приложения определенных усилий, гражданского мужества или накопления знаний, являясь, по существу, суррогатом деятельности, замещением активности, способной вызвать потрясения, изменения, необходимость переопределения, разочарования в идеалах, нахождением результатов, которые бы удовлетворили социальную самооценку человека без рисков, беспокойства, без необходимости перестроить самого себя.
Базируясь на коллективных представлениях о счастье, успехе, как возможности обладания определенными потребительскими благами, имитационная личность выявляет только единственный значимый стержневой критерий – быть успешным. Если работа учителем, врачом, преподавателем не приносит общественного признания и, к тому же, не приводит к материальной удовлетворенности, следовательно, неважно каким видом деятельности занимается человек, главное – какова формула успеха.
Практически, не подвергая коррекции и адекватной оценке имитацию как личностную черту, имитирующий человек видит имитацию других как повод для самолегитимации имитации в собственной деятельности. Считая, что он является реально действующим субъектом, что он способен критически воспринимать действительность и отстраняться от форм массовой симуляции, имитирующий человек, не имея критериев различения имитационности и субъектности, воспроизводит симулятивность действий как социальный алгоритм.
Суть имитационной деятельности состоит, как мы отмечали, в формировании схематизированного представления о реальности, которая, в отличие от деятельности практической, может быть упрощена и перемоделирована без участия других. Имитационность предлагает разнообразие подходов, способов деятельности вне актуализации индивидуального креативного (творческого) потенциала. В принципе, имитационная личность гиперэгалитарна, она считает себя равной по отношению к другим, вне зависимости от реальных социальных и социокультурных различий, в следовании имитационным схемам.
Полагая, что все вокруг только создают вид, что что-то делают, имитирующая личность не только держит высокую социальную планку, но и обосновывает положения о собственной позиции как наиболее адекватной, содержащей адекватную оценку значимых социальных событий и фактов, стоящей над суетой, не порождающей ничего значимого. В этом контексте имитирующая личность может быть осознана как стихийная, протестная реакция на однообразие условий жизни, но под влиянием стандартизированных образцов имитационности. Для имитирующей личности свойственно декларировать приверженность фундаментальным ценностям, позиционировать стремление к высокой культуре и действовать при этом совершенно иным образом.
Рассмотрение имитационности как социального качества «выводится» из безальтернативности успешной адаптации, стимулируется желанием превратиться в кого-то иного, приобщения к имитации как способу самотворчества и самонормирования. С социально-функциональной точки зрения повседневная имитация обладает высокой степенью адаптивности, делая человека таким же, как и остальные, давая ему способ выходить на горизонты повседневного взаимодействия.
Вместе с тем исчезает способность различать добро и зло, самокритично оценивать свои помыслы и поступки, заниматься социальным проектированием. Дело не только в переходе от внутренне ориентированной личности к внешне ориентированной, с которой снимается ответственность за собственные поступки[2]. Проигрывая в жестком «единоборстве» с обществом, личность сохраняет видимую независимость ценой ухода в имитацию, в симулятивную деятельность, которая не вызывает общественного интереса и одновременно воспроизводит иронически отстраненное отношение к действительности.
Конечно, успешность имитационной личности безосновательна. Она не может без потерь преодолеть полосу глобальных кризисов, в которую вступило человечество в конце ХХ века, адекватно оценить вызовы и выработать эффективные формы противодействия или хотя бы минимизации внешних отрицательных воздействий. Однако имитация может вселить чувства социальной эйфории, актуализма, переживания и преодоления катастрофического сознания, как внушение себе, что мрачные пророчества также представляют форму имитационности.
В оценке социальной ситуации, в определении ценностных ориентаций, в организации своего социального пространства имитационная личность руководствуется и ориентирована на управляемость, контролируемость, на то, чтобы сохранить контроль над изменениями путем перестраивания своего внутреннего мира на идентификацию с симулятивностью. Можно задать вопросы: «А к чему приспосабливается имитационная личность? Каковы ее ориентации? Куда она идет?»
Наиболее общим признаком имитационности в этом контексте выступает идентификация с группой придерживающихся подобных или схожих имитационных практик. Советская система в последние периоды существования вступила в период имитации, вернее, можно сказать, что советский человек жил уже в 70–80-е годы в мире имитируемых символов, имитируемой лояльности к власти. И нельзя преувеличивать значение влияния на личность кризиса социальной идентификации.
Во всех вариантах поведения имитационной личности следует оценивать ее «обыденность». Так же как миллионы людей ощущали себя советскими людьми, так и на переломе 90-х годов они восприняли российскую гражданственность, относясь к ней как к обязывающей формальности. В имитационном контексте недопустима основательная разрушительная самокритика. Негативная оценка положения в стране, в обществе при стремлении переложить ответственность на независящие от себя обязательства подчеркивают уход имитирующего индивида от действительности: он не осознает свою сопричастность к общественно-резонансным событиям, потому что не видит смысла в социально-преобразовательной деятельности и не верит в то, что другие заинтересованы в созидательной (креативной) социальной ориентации.
Позитивные намерения, настроения, в этом смысле, остаются вторичными, зрительскими, воспроизводится схема разделения на частную и общественную жизнь, демонстративное отношение к официальным практикам и отношение к повседневной жизни, только в которой возможны реальные социально-продуктивные действия.
Анализ проблемы имитационной личности приводит к необходимости, как отмечал еще Ю. П. Левада, различать два уровня рассматриваемых показателей: декларативный (кем люди хотят называть себя) и реальный (кем они себя ощущают). Из опросов, проведенных ИС РАН под руководством М. К. Горшкова, по проблемам социокультурной модернизации российского общества можно сделать вывод о том, что, ощущая неудовлетворенность ситуацией в стране в целом, в индивидуальном контексте господствует чувство удовлетворенности[3].
С чем, на наш взгляд, связана такая парадоксальная позиция? Вероятно, с тем, что в расхождении оценок по поводу ситуации в стране и индивидуальной траектории ощущается не демонстрация независимости, индивидуальной состоятельности, мы имеем дело с феноменом модальной имитационности, когда ориентир на ценность успеха является основным в определении значимости человека, и независимо от того, какую социальную позицию личность занимает, какова степень удовлетворенности материальными и социальными благами, он следует стереотипу успеха, т. е. имитирует успех, который отсутствует, или маскирует отсутствие успеха какими-то незначительными паллиативными приобретениями.
Характерно, что уход от удовлетворения духовных запросов (театр, музыка, кино) во многом связан с наступлением имитационности, для которой как чужды идеалы высокого искусства, внутренне ориентированного человека, так и неосязаемость духовной самоудовлетворенности и сложности разыгрывать роль высококультурной личности.
Демонстрация личных успехов является адекватной реакцией имитационной личности на ухудшение ситуации в обществе. Речь идет не только о симулятивной адаптации или об уходе от фрустрации под влиянием негативных последствий вынужденной адаптации. Во-первых, имитирующая личность подвержена влиянию социальной эксклюзии, стремлению переложить ответственность на внешние обстоятельства, так как воспринимает социальные реалии через упрощенную схему прагматизма. Во-вторых, личные успехи являются мощным индикатором социального самочувствия, так как основываются на вере в возможность построить стабильную карьеру в условиях социальной неопределенности. В-третьих, даже если личность испытывает сложности в выстраивании социальной карьеры, обладание достижениями в виде определенных потребительских благ вызывает чувство удовлетворенности: можно преодолеть бесперспективность социальной и профессиональной карьеры на основе обретения благ, содержащих имитацию успеха («автомобильная» лихорадка в России).
Имитация дает возможность ориентироваться на действительность, как расшифрованную социальную реальность, путем обретения «минимальных» рыночных или достиженческих качеств. Показателями личностной имитации в значительной мере можно считать регулярно получаемые ответы о целях жизни. В приведенном исследовании под руководством М. К. Горшкова[4] резко бросается в глаза несоответствие между целью жизни завести семью, растить детей и продолжающимся в стране распадом института семьи и сокращением бремени деторождения. Мы полагаем, что дело не только в отсутствии (дефиците, невозможности) социальных ресурсов (семейного капитала).
Есть и другая причина, связанная с тем, что имитация традиционных добродетелей, как представляемых невыполнимыми, нереализуемых в современных условиях, приводит к самооправданию личности, которая, даже достигнув определенного жизненного успеха, будет ссылаться на новые обстоятельства, не позволяющие ей посвятить себя делу рождения и воспитания ребенка, так же как и видеть в том, что не является собственным миром, только пространство социальных рисков.
Личность имитационная, таким образом, настроена на идентификацию по принципу соответствия собственным завышенным социальным ожиданиям, ориентирована на адаптацию с минимальными издержками к действительности и создание собственного приватного пространства. Имитация вырастает из индивидуализации, стремления быть непохожими в одинаковых стандартных условиях и стереотипном мышлении.
Для имитационной личности исторический опыт не имеет значения, так как носит чисто компенсаторный характер, без попытки найти истоки социально-интегративных ценностей. Традиции актуализируются в качестве ценности прошлого, чтобы не консолидироваться в современности. Россияне обнаруживают удивительное единодушие в оценке событий прошлого, испытывают гордость за великие исторические стремления, но отнюдь не стремятся повторить опыт отцов, считая это пройденным этапом и неэффективным с позиции индивидуального успеха[5]. Вероятно, срабатывает механизм имитационности: прислониться к прошлому, чтобы повысить социальную самооценку и одновременно продемонстрировать презрение, отчужденность от переустройства современной жизни на коллективистских основаниях.
Таким образом, можно сделать вывод, что личность имитирующая вырастает из условий вынужденной индивидуализации общества, встраивания в инородные социальные структуры. Российский исследователь М. А. Шабанова в статье «Проблема встраивания рынка в нерыночное общество»[6] де-факто подтверждает это положение. Говоря о том, что дилемма «план или рынок», отошла на второй план, она отмечает, что при всем росте, многообразии экономических и профессиональных ролей и правил выполнения многих прежних, уменьшении их регламентации и зависимости, жизненное пространство большинства россиян не содержит надежды на рынок[7], что, по нашему мнению, свидетельствует об имитационности жизненных намерений, узких возможностей для выстраивания реальных межличностных взаимодействий, зависимости от большого социального мира при том, что декларируется дистанция от него.
Не случайно усиливается воспроизводство административно-командных ролей. И дело не в унаследовании старых правил игры, а в том, что, наполняясь неформальными договоренностями, социальные роли становятся имитационными, содержат следование формальным стандартам, как внешний признак, не влияющий на реальную социальную практику. Благоприятствующими факторами выступает то, что свобода индивидов зависит не столько, как это проявляется на поверхности, а от характера позиций, которые они занимают. Не являясь социально самостоятельными, большинство населения имитирует социальную самостоятельность, выходя на нелегитимные социальные практики, утверждаясь на уровне вынужденной адаптации, и при отсутствии надежных способов решения своих проблем (только 9 %) уверено в том, что сможет с ними справиться в будущем.
Такой отложенный, не реализуемый оптимизм основывается на повышенной социальной самооценке, дающей возможность уйти от риска открытых протестных действий, включения в решение социальных проблем и сохранения индивидуального лица. Можно сказать, что существует «преднамеренная» дистанцированность от социально эффективных практик в силу имитации положительного социального самочувствия через логику присоединения к «довольному большинству».
При том что рядовые акторы становятся свидетелями успешного обогащения лиц, использующих монопольный доступ к нефтяной или газовой «трубе», исчезает собственно трудовая (созидательная) мотивация, и в поисках мгновенного обогащения рыночная деятельность воспринимается как не связанная с формированием деловых качеств, а направленная на нелегитимное обогащение. В значительной степени сформировавшись под влиянием коллективистских «представлений», россияне не просто отвергают их, а используют в качестве оправдания собственного бездействия, социальной пассивности, так как для них новые условия представляются несправедливыми, способствующими только раскрытию симулирующей деятельности, что обнаруживает себя в формуле «рыночные цены и нерыночное качество товаров и услуг».
Формирующуюся в России личность можно назвать квазирыночной, ориентированной на потребительство, но не деловой этос рынка. Возможно, более актуальным представляется то, что, уходя от советских стереотипов (невысоких притязаний), личность сталкивается не просто с фактом социальной аномии: проблемность ее поведения выражается в выходе на имитационные формы деятельности как успешные – те, кто «вкалывает», рассматриваются в обществе как неудачники, работяги. Наверное, с этим связано и нежелание молодежи служить в Вооруженных силах, как зря потерянное время, как необходимость выполнения бремени воинских обязанностей.
В целом, ценностно-нормативные представления в обществе, хотя и отражают меритократический принцип «от каждого по способностям, каждому по труду», кардинально изменяются в сторону индивидуального успеха; поддерживая иллюзорную идею социальной справедливости как равенство стартовых условий, тем самым выявляется ее нереализуемость в той же степени, как и неверие в действия формально-правовых механизмов. Речь идет не столько о дефектности правовой системы, сколько о тенденции деформализации права. В общесоциологическом контексте эти тенденции означают, что личность имитирующая, не выходя из пределов профанных целей, не становится личностью действующей.
Делая выбор в пользу инструментального активизма, социальный имитатор упрощает систему жизненных целей, не приближаясь к реальности, а удаляясь от нее. Дело в том, что для имитационной личности важно субъективное представление о социальном самочувствии. Создается впечатление, что чем хуже идут дела во вне, тем больше создается иллюзия, что у меня все происходит хорошо.
Все эти проявления имитационности указывают на то, что изменяется характер ценностно-нормативных представлений, которые нельзя назвать прагматизацией или меркантилизацией настроений. Происходит исчезновение границы между реальным и ирреальным в социальном восприятии, что подтверждается, с одной стороны, ростом доморощенного оккультизма, мистицизма, уходом в сектантство; с другой – тем, что у стоящих на твердой житейской почве индивидов наблюдается разрыв между декларируемыми принципами и критериями личностной деятельности.
Кажущееся иррациональным поведение имитационной личности на самом деле содержит рациональность, как способ освоения и деятельности в условиях деформированной социальной среды – среды, не обеспечивающей базовые индивидуальные потребности, как чувство безопасности и солидарности. Следует вспомнить, что homo soveticus был социально протекционистским типом: человек, ориентированный на «зонтик» в форме государства, который не в состоянии решать личностные проблемы вне государства, реализуя формулу двойственного поведения – зависимости – оппозиционности в условиях жестких идеологических границ.
Социал-анархизм, как метко назвала эту тенденцию жизни в социальных настроениях В. Г. Федотова в конце 90-х годов, исчезновение патернализма и протекционизма, является моделью массового поведения, дистанцированием от всяких проявлений форм социально-общественной деятельности. Когда социальная самоорганизация населения слаба или отсутствует, а государство теряет свой авторитет, влияние или эффективность в глазах населения, имитационность выступает формой адаптации, сочетающей, с одной стороны, ритуальную лояльность по отношению к государству (лишь бы нас не трогали), с другой – устройство собственного мира на основе поиска, спонтанных, содержащих индивидуальную безответственность, форм.
Речь идет о том, что личность имитационная не может серьезно, проблематично, дискуссионно относиться ни к одному реальному вопросу, поскольку для нее мир симулятивен, состоит из действий притворяющихся, имитирующих людей. Волна правового нигилизма, которую мы наблюдаем в российском обществе, при всех ссылках на историческую традицию содержит «современный» момент: пренебрежение к закону есть следствие имитации законотворчества, имитации правовой деятельности, действия по правилу «закон – одно, а жизнь по понятиям – другое».
В конечном счете какие бы реформы не проводились, какие бы законы и другие правовые акты не принимались, ситуацию в обществе определяет практика, реальный опыт[8]. Однако возможна ситуация, в которой имитация принимается в качестве критерия, и действует логика целесообразности, когда реальный опыт, практика подменяются квазиреальностями, в которых не существует необходимости общественного запроса на проведение реформ, а есть только легитимация имитационности, направленная на то, чтобы показать, что социальные ожидания в очередной раз не оправдались.
И дело здесь не только в благостных пожеланиях, оторванных от реальных практик. На наш взгляд, причина в том, что в обществе отсутствует сила авторитета – экспертные сообщества, формируемые по тусовочному принципу, как пишет Л. Н. Николаев, представляют собой сообщества имитационных личностей[9]. При том что многие в российском обществе в условиях отсутствия полноценного национального рынка труда приобрели опыт работы не по специальности[10], у них просто не оставалось ни времени, ни желания, ни ресурсов, чтобы достичь уровня профессиональной компетентности, что выводит на дилетантизм, посредственные результаты и оценки и в конечном счете на имитационную деятельность. В условиях, когда имитационная личность представляется социально гибкой, как обладающая наиболее востребованным социетальным качеством, формируется ситуация, в которой ни критерии профессионализма, ни компетентности, ни гражданской зрелости не применяются для оценки успеха личности.
Возникшая «неразборчивость» в выборе социально-профессиональных ролей и услуг имеет и другую сторону. Возникает ситуация тотального социального недоверия, когда никто (ни экспертное сообщество, ни отдельные личности) не в состоянии и не может претендовать на реальный социальный авторитет. Одновременно в таких условиях вырастает волна увлечения квазиреальностью в погоне за мгновенным счастьем и успехом. Иными словами, вместо кропотливой постепенной работы личность имитационная жаждет быстрого результата.
Можно сделать вывод, согласно которому имитационная личность не обладает ценностным потенциалом и заключает в себе серийные, одномоментные практики. Заметим, что имитационная личность идет от императива адаптивности к императиву самолегитимации, полагая, что и другие являются такими же или я, по крайней мере, не хуже других.
Можно говорить либо от отсутствии, либо о крайней слабости универсальных критериев оценки деятельности личности, что и понятно в условиях социальной интеграции. Как справедливо писал И. Г. Яковенко, постсоветский человек не просто лишен инакомыслия и модели формирования горизонтальных связей, но и не ориентирован на альтернативные модели[11]. Для него имитация является тем способом, который снимает границы между дозволенным и недозволенным, и, таким образом, та же самая коррупционная проблема есть проблема безучастия, соотнесенности не с властью и гражданским обществом, а номинирования себя в симулятивном пространстве, в котором «проседают» все социально значимые смыслы и функции.
Понятно, что мы описываем некий исходный уровень, на который наслаиваются существующие в обществе поведенческие и деятельностные образцы. Социальная имитация лишь актуализирует соответствующий сценарий поведения. При этом не стоит забывать, что используется традиция как узнаваемая, но имитируемая. Личность в условиях распада и полураспада общественных связей не может относиться к традиции как к регулятору. Он действует по схеме подобия традиции, являясь выпавшим из сети исторической преемственности.
Важнейшим показателем имитационной личности является способность встраиваться в любую социетальную систему, при любых изменениях оставаясь тождественным самому себе, обнаруживая самотождественность, осознание себя как личности самодостаточной, включающей завышенную социальную самооценку. Имитационная личность декларирует способность защищать себя через половинчатость действий, уход от конфронтации, порочные компромиссы, что в конечном счете снижает результативность деятельности или снимает ее собственные границы.
Таким образом, важнейшим и непременным условием имитационной личности можно назвать диффузные социально-пространственные связи, размытость или исчезновение границ идентификации, социального позиционирования и оценки личности в обществе. Какие черты характеризуют имитационную личность, социальную имитацию на личностном уровне? Прежде всего, «своеволие», моральная и социальная неразборчивость, готовность заняться любой профессией и любым занятием, приносящим видимость успеха, тотальное социальное недоверие, опора только на себя и на собственные силы, но при этом вера в чудо, возможность быстрого успеха путем хитроумных или авантюрных схем обогащения, подозрительность, настороженность по отношению к социальному альтруизму, реальным социальным инициативам, направленным на преумножение социального блага, что, с одной стороны, грозит снижением собственной самооценки, с другой – может разрушить собственный мир, стереотипные поведенческие коды.
Реальная взвешенная оценка имитационной личности позволяет заключить, что для перехода к личности современного типа, ориентируемую на ценности социальной рациональности, доверия, толерантности, требуется реальная социокультурная модернизация, связанная с осознанием себя гражданами в качестве полноправных субъектов социальной деятельности, имеющих и возможности социальной самоорганизации, и право влиять на системные решения.
Наступившее отторжение от творчества, как деятельностной мотивации, на наш взгляд, отражает эпоху «безоглядной имитационности». Может ли имитационная личность переродиться, преобразиться в личность креативную? Каким образом совместить установку на легкий успех, схему «ничегонеделания» и созидание нового или, по крайней мере, участие в социальных инициативах, поддержку и понимание творческой личности со стороны других?
Если не быть сторонником непримиримости творчества и имитационности, необходимо отыскать определенную тенденцию в деятельности имитационной личности, подвигающей ее к следованию образцам творчества. Имитационная личность, так как симуляция деятельности представляет неустойчивую основу жизнедеятельности, вынуждена постоянно быть готовой к изменению социальных обстоятельств, приспосабливаться путем потери самоидентичности. Речь идет не о рефлексивной оценке: в настроениях возникает чувство постоянной тревоги, страха «потерять лицо», опуститься на социальное дно. С другой стороны, имитационная личность понимает, что слишком зависит от внешних обстоятельств, что ее социальные качества не соответствуют социальным и профессиональным добродетелям.
Проявление личностного начала может наблюдаться в стремлении радикально переменить образ жизни, перейти, как писал философ Р. Гвардини, к развитию в исключительных обстоятельствах[12]. Массовое увлечение духовными практиками, познавательный туризм, обращение к новоявленным «гуру», казалось бы, трезво мыслящих, практичных людей является свидетельством не только моды на экзотику или индивидуальность, но и показывает необходимость духовного обновления, поворота личности к практикам самореализации, самосовершенствования. Конечно, в этой ситуации обнаруживаются «следы» имитационности: действуя по схеме «подражания», индивид обращается к «модным» персонажам, не замечая, что они обнаруживают ту же самую имитационную сущность.
В отмеченном сдвиге может проявиться позитивный момент, связанный с приходом генерации творческих лидеров, наставников, креативного класса, как вызывающий интерес и имеющий авторитет в обществе. Для имитационной личности возникает возможность переосмыслить и переопределить индивидуальную траекторию жизни. Социальная кооперация, в которой человек имеет «свое лицо», является несомненным благом. Если предположить, что имитационной личности присущи претензии быть социально самостоятельной, не зависеть от действия безличных социальных сил или от социального произвола, отношение к жизненным целям изменяется.
Как показывают данные социологического исследования, 51 % россиян поддерживают позицию, что нужно действовать сообща вместе с другими, у кого те же проблемы[13]. Объединение ради решения насущных, затрагивающих непосредственную жизнь, проблем (обеспечение жильем, экология, воспитание детей, защита животных) открывают возможности выхода за горизонты имитационности, участие в реальных практиках, когда от одноразовых социальных акций участники переходят к коллективным практикам, вносят реальный вклад в решение проблем локального или регионального сообщества (поддержание экологического порядка, организация досуга детей, защита прав потребителей).
Личность в коллективном контексте обретает способность к саморазвитию, стремление избавиться от социальной анонимности, действовать сообща как индивидуальность. Применительно к этим людям нельзя уже говорить об имитационности. Другое дело, что большинство может воспринимать их деятельность как имитационную, и много зависит, насколько общественное сознание имеет иммунитет от социального цинизма, безразличия и сохраняет веру в общественные добродетели.
Следует уточнить, что проявляется тенденция приобщения к творчеству, признание творчества общественной ценностью, не означающая, что господство имитационной личности завершится наступлением эпохи тотального творчества. С этой точки зрения подобные стремления формируются в контексте лидерства креативных общественных сил, актуализации креативного потенциала общества, краха имитационных моделей поведения.
Наконец, креативность может быть вызвана новым типом социальности, переходом к обществу знания, в котором имитационная личность обречена быть неудачником, выполнять только малопрестижные социальные роли. Судя по социологическим опросам, наиболее востребованными качествами становятся активность и инициативность (39 %)[14]. Настораживает только то, что, казалось бы, очевидный запрос на креативность не основывается на готовности к участию в решении общих дел (только 18 %), такой разрыв содержит риск воспроизводства деления на «своих» и «чужих» и обращения к социальной имитационности в целях закрепить монополию в тех или иных сферах социального творчества.
Качество социальной гибкости, пластичности, присущее имитационности, при определенных условиях может стать стартовым в развитии творчества, так как содержит элемент инновационности, переопределения в новых социальных обстоятельствах. Креативная личность, с другой стороны, не мыслится в традиционном значении, как личность, изолированная от «массы», как духовный отшельник или социальный изгой. Креативные качества личности могут сосуществовать, парадоксальным образом сочетаться с социально-имитационными, что связано с социальной неопределенностью, с резкими социальными и технологическими изменениями на протяжении жизни одного поколения.
Это означает, что имитационная личность не является статичной, неизменной. Существует, скорее, риск «уподобления», подражания творчеству, что девальвирует, обесценивает ее общественный смысл и значение. Можно сказать, что креативность является качеством «меньшинства» в обществе, что массовизация креативности означает перерождение в новую форму имитационности. Дискредитация креативности в виде симуляции творческой деятельности может означать ее «конец» как социально-интегративной ценности, которая, с одной стороны, нацеливает на социальное доверие, с другой – на соревновательность социальных индивидов.
По этому поводу необходимо различать социальную и профессиональную креативность: профессиональная связана с различиями способностей; социальная – с различиями формируемых социетальных качеств. Субъектами социальной креативности могут стать представители различных социально-профессиональных групп, если реализуют коллективные практики, направленные на социальное благо. Другое дело, что социально-профессиональная принадлежность может являться тем фактором, который различает группы «имитаторов» и «креаторов», что определяется имитационностью массовых профессий и уникальностью, индивидуальностью творческой деятельности. Иными словами, для обладателей «высокого» социально-профессионального статуса открывается больше возможностей для творческой самореализации, чем для индивида, занятого в сфере массовых профессий, где эффективными являются репродуктивные формы деятельности. Если креативность становится различением, знаком избранности, элитарности, социальная креативность не поддерживается, не стимулируется, а имитационность поощряется в качестве поведенческого образца для «масс».
Как явствует из данных социологических опросов, для россиян наличие возможностей для самореализации является настолько значимым, что влияет на выбор деятельности[15]. Это свидетельствует о том, что в обществе постепенно оформляется запрос на креативную личность при непреодоленности стереотипа элитности креативности. Подлинно демократическим потенциалом обладает установка на социальную креативность, позволяющая рассматривать имитационность и креативность как индивидуальные различия, не имеющие социально дифференцирующего значения.
Имитирующая личность имеет «короткий» ресурс развития, имитационные траектории замыкаются на личном успехе и благополучии и не имеют перспектив к сотрудничеству – ценности, важной в определении и решении социальных приоритетов, что становится значимой мотивацией в российском обществе[16]. Отметим, что нельзя недооценивать влияние имитационности на социальном микроуровне: показательно отношение россиян к тому, что они испытывают постоянное напряжение в различных житейских ситуациях как удручающее, нежелательное[17]. На наш взгляд, это связано не только с рыночной деятельностью, с тем, что человеку приходится прилагать немало усилий для соответствия стандартам благополучия, но и с невысокой ресурсообеспеченностью, дефицитом креативных качеств, которые бы позволили стать «штучным» специалистом, специалистом высокого класса, обладающим возможностью хорошо зарабатывать и быть независимым, ощущать внутреннюю свободу.
Независимо от возрастной и социально-профессиональной принадлежности россияне демонстрируют запрос на качественное образование, перспективную и престижную работу как условия жизненной карьеры. Из этой позиции можно предположить тенденцию преодоления имитационности, свойственной эпохе вступления в рынок, в которой были востребованы деловитость, энергичность, основанные не на реальных социально-профессиональных и образовательных качествах, а на «подражательности», симулятивности, готовности воспринимать и использовать нелегитимные способы достижения личного успеха.
Мы не можем, таким образом, с уверенностью говорить, что имитационная личность исчерпала свой исторический ресурс, но становится все яснее безальтернативность креативной личности, как индивидуального выбора, условия расширения сферы автономной социальной деятельности, социальных сетей, кооперации на основе социальных инициатив и предоставления шанса быть личностью. Как показывает опыт российского общества, действия по имитационной модели усиливают социальную дезинтеграцию, порождают безответственный индивидуализм в качестве поведенческого кода и осознаются, хотя еще и неотрефлексированно, в качестве источника социальных рисков. Растущее влияние креативных ценностей и принципов, имеющих объективные основания в современных социальных и государственных институтах, в развитии глобального рынка, приводит к пониманию креативности как формы нового индивидуализма, позволяющего человеку обрести и сохранить лицо в массовом обществе.
Как мы видим, имитационная личность обретает свое социальное «оформление» в социальных «кажимостях», симулякрах, изменяющих образ мышления и образ действия в процессе конструирования собственного симулятивного микромира. Имитационность, являясь социетальным качеством личности, выводится на уровень социального взаимодействия, воплощается не только как реакция на социальные переломы, но и становится стратегией социальной самореализации, однородной по отношению к социальным индивидам как агентам действия, связанным общей позицией «быть собой» вне социальной субъектности и предъявляющим общий интерес в замещении практической социальной группы социальным субститутом. Имитационные практики возникают в процессе социальной коммуникации индивидов, осознающих свою привязанность к системе имитационных позиций и конструирования о себе представлений как группе реального социального действия.
Имитационная личность во многом является порождением «поздней современности», общества, в котором социальная самореализация связывается с вынужденным индивидуализмом, представлением индивидом собственной самодостаточности и самостоятельности как позиции по отношению к другим. Отказываясь от совместных социальных практик как наследия модерна, от влияния социальной рациональности и могущества организаций, имитационная личность видит свое общественное предназначение в том, чтоб не быть как все, в реальности обнаруживая зависимость от имиджа, образа, конструируемого на основе представлений об обществе как «пространстве одиноких».
Обращаясь к имитационным практикам, мы должны учитывать, что привязка имитационной личности к социальным субститутам, осознание себя как творца эффектов приводят к замещению совместных творческих практик действиями ради эффекта, которые имеют неоднозначные последствия для развития российского общества.